Текст книги "Обещаю, больно не будет (СИ)"

Автор книги: Даша Коэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Мне нужно было сделать всё по-человечески!

Я не была чудовищем. И не хотела им становиться.

Поэтому сразу же после всех организационных мероприятий, я поехала на автовокзал и купила билет до своего посёлка. Села в автобус и полтора часа в пути крутила в голове порядок тех правильных и нужных слов, которые я должна была сказать маме на прощание. Отрепетировала всё от и до.

А перед металлической оградой дома замерла и минут десять пыталась усмирить разбушевавшиеся нервы перед встречей с неизбежностью. Выдохнула. Сглотнута прогорклый ком тоски по тому, что никогда между мной и ею не случится.

А затем дёрнула на себя замок.

И ничего.

Заперто.

Ещё дважды я проверила дверь, но результат остался прежним и нулевым.

Вскинула руку, пальцы сами коснулись звонка и вдавили кнопку. Затем снова и снова, пока в глубине двора я не услышала звук открываемой входной двери. Это мать вышла на крыльцо.

Скрипнула третья сверху ступенька.

Зашелестел гравий под ногами её утеплённых галош.

Повернулась завёртка.

– Мам..., – начала я и задохнулась, увидев её красные, залитые яростью и алкоголем глаза.

– Заткнись, – рявкнула она, скалясь и обнажая дёсны, – и чтобы я никогда тебя больше не видела! Ты поняла меня? Моя дочь Ира давно умерла. А ты просто ничтожество. Всегда для меня им была, есть и останешься! Пошла отсюда! Пошла...

И швырнула на землю куцый чемодан, из которого криво и косо торчали какие-то вещи. А затем и белый измятый конверт.

– Тварь! – добавила она на прощание и с громким лязгом захлопнула между нами дверь.

Отныне у меня больше не было дома...

Глава 8 – В огне

Вероника

Не знаю, сколько ещё я простояла у кованных ворот, пока до меня наконец-то не дошло, что именно сейчас случилось. Мать меня выгнала. Совсем. И навсегда.

Что я чувствовала? Это была скорее адская мешанина из опустошения, облегчения и страха перед, покрытым мраком, будущим. Теперь я была сама по себе, одиноко стоящей на бесконечной дороге своей жизни. Никому не нужная...

И почему-то именно сейчас, держа в руках побитый временем чемодан, я поняла, что плачу не потому, что моя мама сожгла между нами последний шаткий мост, а потому, что в памяти зачем-то всплыли слова моего самого страшного предателя:

– Я всегда буду рядом, Истома. И больше никому не позволю причинить тебе боль.

Лжецы!

Беспринципные обманщики! Одна меня зачем-то родила, беря на себя обязательство быть матерью, а не просто биоматериалом, хотя заведомо знала, что с треском провалится по всем фронтам. Второй же так проникновенно смотрел мне в глаза, прекрасно осознавая, что каждое его слово просто пшик. Они оба оказались пустышками.

И неважно под каким соусом мне подали всё это дерьмо. Верующая и грешник. Но какой прок от этой веры, если у человека нет совести? Ты можешь хоть до посинения ходить в храм, повязывая на голове платок, жечь свечи и смотреть на иконы со слезами на глазах, взывая к богу, но в чём смысл, если внутри тебя живёт дьявол?

Басов хотя бы не притворялся святым и не прикрывал свои злые умыслы бессовестной отмашкой «на всё воля божья».

А по факту? Те же яйца, только в профиль.

Вывод? Банален в своих ужасающих перспективах – да, я теперь один на один со всем миром, но плюс в том, что и не рядом с теми, кто пытался меня утопить.

А теперь улыбаемся, Вероника, и пляшем!

Я поправила рюкзак на плечах, подхватила чемодан и вновь побрела в сторону автовокзала. Купила билет на последний до города автобус и примостилась в конце салона. Слёз больше не было, лишь зияющая пустота внутри. Чёрная дыра, которая засасывала в себя весь негатив, коим я обросла за свои восемнадцать лет жизни.

Где-то в середине пути, вертя в руках тот самый измятый конверт, который швырнула мне мать, я всё-таки решила его вскрыть. Не из любопытства ради, нет. Я знала, что там ещё один ментальный харчок мне в лицо. А просто чтобы окончательно поставить точку в этом марлезонском балете.

Внутри оказались деньги. Ровно столько, сколько стоил билет до города.

– Мило, – пробормотала я себе под нос и снова заглянула внутрь, вытаскивая из конверта чуть высвеченное фото с до боли знакомым мужчиной, изображённым на нём.

На обратной стороне обнаружилась подпись:

«На память Алечке от Вани».

Место. Дата.

Внизу уже материнской рукой размашисто и с сильным злым нажимом было выведено:

«Знакомься. Твой папаша – Ковалёв Иван Савельевич. Пост сдал – пост принял. Теперь всё к нему».

И номер телефона.

Снова перевернула фотографию и всмотрелась в того, кого не знала и никогда не видела лично. В призрака. В того, кому я тоже оказалась не нужна.

Красивый. Густые тёмно-каштановые волосы залихватски топорщатся в разные стороны в художественном беспорядке. Выразительные тёмные глаза смотрят с прищуром, словно бы рубленый квадратный подбородок говорит об упрямстве и однозначной категоричности, кривая улыбка на одну сторону будто бы смеётся надо мной. Он сидит на набережной, в его руках гитара, а в белоснежных зубах хулигански зажата сигарета.

Я была почти точной его копией. Только ростом удалась неизвестно в кого. Мать и отец были высокими людьми, а я так – полутораметровая коротышка.

С усталым вздохом я убрала снимок отца в конверт, закидывая его в рюкзак, и тут же задумалась. Ну и зачем та женщина, что звалась моей матерью, сунула мне под нос этого человека, который всегда был мне чужим? С чего она вообще взяла, что я найду причину, по которой буду звонить ему? Да и почему он должен вести со мной светские беседы, если отказался от меня и никогда не проявлял интереса к кусочку крови и плоти, который же сам и породил?

Бред.

Отмахнулась от всей этой абсолютно абсурдной чепухи и вперила пустой взгляд в окно, за которым уже мелькал пригород Краснодара. Впала в какой-то глухой ступор без каких-либо мыслей. Просто я. Просто девочка, которая наконец-то начинает жить.

Я словно бы домашний эльф, который обманом вынудил хозяина подарить мне потёртый и вонючий носок.

Свободна...

В общежитие явилась уже под занавес дня. Девчонки в комнате смотрели какой-то фильм на ноутбуке и уплетали за обе щеки лапшу быстрого приготовления.

– О, привет! Есть хочешь?

Я кивнула, и мне тут же достали с полки коробочку, разводя её содержимое крутым кипятком.

– Вероника, так? Иди сюда, садись вот тут, – освободили мне место с угла стола.

– Спасибо.

– Ты у нас, как и Варька, с костюмерного? – девчонки поставили фильм на паузу и принялись атаковать меня вопросами.

– Ага.

– Юдашкина мечтаешь переплюнуть или на завод кроить пойдёшь?

– Ну, – чуть замялась я и покачала головой, – вообще, я бы хотела открыть ламповый бутик, где бы могла продавать готовую одежду из собственных коллекций и шила на заказ. А там уж как пойдёт, конечно.

В грудь ударила ментальная кувалда всех моих жизненных разочарований, и я решила добавить.

– Но бог любит посмеяться над нашими планами, верно? Поэтому, пусть будет завод, – широко улыбнулась я, а девчонки и вовсе рассмеялись. – Всю жизнь мечтала пахать от зари до зари и шить пододеяльники. Да!

– А ты смешная, – хмыкнула Варька.

– Да, жизнь научила меня на всё смотреть с юмором, – выдала я и принялась жевать свою лапшу, не чувствуя химического вкуса и запаха.

Девчонки оказались вполне себе адекватными, без королевских замашек. Выделили полки для моих нехитрых вещей и подсказали несколько лайфхаков, чтобы не оплошать при походе в общую душевую и кухню. А ещё поделились информацией, что в несколько мест неподалёку от общаги на неполный рабочий день и выходные ищут студентов.

Я тут же зацепилась за несколько вакансий и уже на следующий день планировала попытать удачу на этих направлениях. Деньги мне были нужны просто позарез, ведь в кошелёчке осталось всего лишь несколько мятых банкнот от матери и ещё столько же ранее сворованных у неё же. Мне надо было на что-то жить. И есть. А сейчас у меня даже куска мыла не было, не говоря уже о большем.

Все выходные я провела за поиском подработки и даже немного преуспела на этом поприще. Мне точно сказали «да» в компании, которая занималась выгулом и передержкой собак, обещая почасовую оплату день в день. Невесть что, но уже умереть от голода мне не грозило.

Также я решила вытащить из телефона сим-карту с тарифом «родительский контроль» и швырнуть её в урну. А затем я купила себе другую и с новым номером, ставя окончательную точку на истории моей прошлой жизни.

И вот наконец-то наступил понедельник. Пора было бежать на пары и начинать усердно грызть гранит науки. Всё складывалось отлично, и материал давался мне максимально непринуждённо. Ребята в группе оказались компанейскими и состояли из девчонок на девяносто девять процентов. Мне всё нравилось, и я буквально порхала из аудитории в аудиторию, а потом до самого глубокого вечера окопалась в библиотеке.

Но сердце моё забилось чаще, когда я всё-таки засобиралась домой. Стоило мне только выйти на крыльцо, как от проезжей части я услышала непрерывный вой сирен пожарных машин.

– Это общага горит, – крикнул кто-то из ребят, сидящих на лавочке, и сердце в груди треснуло от страха.

– Какая?

– Девчачья...

Я тут же со всех ног бросилась в сторону моего нового временного дома, но уже через несколько минут замерла как вкопанная, зажала рот ладонью и беззвучно закричала, чувствуя, что по щекам катятся солёные капли.

Потому что я видела, как полыхает почти весь четвёртый этаж здания. Именно там, где находилась моя комната и все мои вещи...

– Боже, нет!

Вероника

Глотая слёзы и всхлипывая, я побежала дальше, ища глазами хоть кого-то знакомого. Одногруппница Варька, раскачиваясь из стороны в сторону, рыдала на лавочке. Вся почерневшая от копоти, она только отчаянно смотрела на огонь и без конца причитала:

– Что же теперь будет?

Меня тоже интересовал лишь этот вопрос.

Пропустив через себя миллионы секунд и разрывающую душу неизвестность, я чуть выдохнула, увидев появившихся представители вуза, которые усадили почти весь корпус нашего общежития по автобусам и куда-то повезли, упрашивая не волноваться и держать себя в руках.

Спустя минут десять нас доставили к какому-то хостелу, где расселили по шесть человек в одной комнате, обещая уже завтра предоставить что-то более подходящее. Ночь мы с Варькой не спали. Она плакала, а я лишь слепо уставилась в потолок, а потом подняла руку и показала смачный фак небу.

– Смешно тебе, да? – прошептала я в темноту, обращаясь к тому, кто вольготно устроился на облаках и в который раз потешался за мой счёт. – Ну ничего, ничего. Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним.

Затем повернулась набок, накрылась подушкой с головой и приказала себе спать. Как там говорили в сказках? Утро вечера мудренее? Вот-вот!

Но наутро ситуация не разрешилась, а, кажется, ещё больше зашла в тупик. Нас до конца пар кормили завтраками и только во второй половине дня согнали пострадавших в огромную аудиторию и принялись рассказывать душещипательную историю о том, что разместить нас где-то прямо сейчас не представляется возможным. Точнее, места есть только для студентов-сирот. Остальным же предложили пока пожить в том хостеле, который нам уже предоставили.

– Тем более, – вещал кто-то из администрации института, – вуз выбил для всех вас скидку на проживание, так что койко-место в сутки обойдётся вам в сущие копейки. Это действительно большая удача и условия там более, чем приемлемые. А уж после новогодних каникул мы отремонтируем корпус, и вы все вернётесь в обновлённые комнаты.

Копейки...

Кто бы мне ещё с этими копейками помог. Но доказать в деканате, что я по факту тоже стопроцентная сирота не представлялось возможным. А между тем все студенты вокруг радовались, что повезло отделаться малой кровью. Я же ломала голову о том, где я буду брать ежедневно сумму, которой у меня не было, ведь последние деньги я ещё вчера спустила на тетради и другие канцелярские принадлежности, нужные мне по учёбе.

А теперь и их нет. Всё сгорело в огне.

И это я ещё не знаю о судьбе своих документов. Вот будет счастье, если мне ещё и паспорт придётся восстанавливать. Просто жесть!

– Причиной возгорания пожарные назвали неисправность электропроводки, так что студентам, проживающим в комнате, которая вспыхнула и полностью выгорела, будет в ближайшее время выделена денежная компенсация, – говорящая с трибуны женщина называет сумму, и вся аудитория начинает гудеть, завидуя тем, чьи вещи были полностью уничтожены огнём.

Она перечисляет фамилии, и я отчего-то жалею, что в этом списке нет меня. Плевать на мои вещи, там ничего особо ценного и не было, но как бы мне сейчас пришлась кстати это поистине огромная сумма. Я бы могла оплатить хостел на полгода вперёд и забыть о работе, полностью концентрируясь на учёбе.

Но судьба в очередной раз посмеялась мне в лицо.

– Врут про сроки, – прошептала сидящая рядом Варька.

– Что? – встрепенулась я.

– А то! – набычилась она и недовольно поджала губы. – В прошлом году горела общага у аграрки, так там тоже обещали в считанные месяцы отремонтировать пострадавшие комнаты, а на деле всех завтраками кормили целый год. Представляешь? Год!

– Год, – прошептала я обескровленными губами и в изнеможении прикрыла веки, не понимая, что буду делать и у кого просить помощи.

После собрания нам позволили наведаться на пепелище, так как многие комнаты оказались нетронуты огнём, зато были безнадёжно испорчены пеной и гарью. Всё мало-мальски уцелевшее снесли в подсобку и оставили, подписав номера комнат.

Тут нашёлся и мой чемодан с документами и почти вся одежда, которая требовала стирки.

– Возможно, и не всё потеряно, – вздохнула я, а затем потолкала все свои пожитки в чемодан и покинула общежитие.

А дальше пустота...

Что делать? Куда идти? В кармане кот наплакал и мне не хватит этих жалких крох даже на то, чтобы переночевать ночь в том хостеле, что так удачно нам выделил институт. Я села на скамейку и захлебнулась от паники. Лёгкие просто застопорились, не давая мне возможности, ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Застонала. До крови прикусила щеку изнутри, а затем мысленно влепила себе звонкую пощёчину.

– Я не тряпка!

Да, у меня сейчас не было ничего, кроме жизни. Но я не могла просрать последнее. Я была обязана выгрести из этого дерьма во что бы то ни стало.

Потянулась к чемодану и в его недрах отыскала тот самый измятый конверт. Открыла его и достала лежавшую внутри фотографию. Покрутила её в руках, а затем, смирившись с неизбежным, взяла телефон в руки.

Нет, конечно, был ещё один выход – просить помощи у матери. Вернуться, кинуться ей в ноги, уповая на прощение и поддержку. И я, наверное, так и поступила, держа в уме хотя бы один процент из ста, что она действительно мне поможет. Да, поругается. Да, обложит санкциями. Да, поорет и прокомпостирует мозги на всякий лад. Но, в конце концов, смягчится, обнимет и скажет:

– Доченька, ну конечно, я тебе помогу. Ведь я же твоя мама и хочу для тебя всего самого лучшего.

Но моя мать не хотела для меня лучшего. Она считала, что я испортила ей всю жизнь и мечтала отплатить мне тем же. Это была её цель – максимально изговнякать мне судьбу, с мазохистским удовлетворением взирая на то, как я мучаюсь. И неважно, что именно будет причиной моих мытарств: монастырь или вечные побегушки при больной бабке. Главное одно – украсть у меня молодость и перспективы, так же как однажды я сделала это с ней.

А потому мне оставалось только одно – постучать в ту дверь, которая до этого дня всегда была для меня закрытой.

– За спрос не бьют, – прошептала я себе под нос и принялась нажимать на кнопки, вбивая в телефоне номер своего биологического отца.

Пропустила испуганный удар сердца, а затем всё-таки нажала на дозвон.

Всё, назад дороги нет...

‍

Глава 9 – Вся наша жизнь – игра

Вероника

Гудки потусторонними силами рвут мои барабанные перепонки. Сердце трусливо сбегает в пятки и там трескается, а затем и вовсе крошится в пыль от робости, страха и отчаяния. Ведь это последняя для меня инстанция. А дальше что? Паперть? Ну такое...

Хотя, это всё равно лучше, чем вернуться в посёлок к матери.

– Слушаю, – прицельным выстрелом прямо в голову бьёт мне басистый, словно бы прокуренный мужской голос.

– Здравствуйте, – бормочу я, но понимаю, что меня почти неслышно, прокашливаюсь и ещё раз громко повторяю приветствие.

– Кто это?

Боже, как вообще это делается? Язык наливается свинцовой тяжестью, в черепной коробке мозги превращаются в труху. Не одной мысли как, а именно что говорить моему отцу так, чтобы он вдруг захотел меня слушать.

– Меня зовут Вероника и я...

– Откуда у вас мой номер? – грубо перебивает меня мужчина, и сердце за рёбрами врубает сирену, предупреждая меня о том, что я шагаю по чересчур тонкому льду.

– От мамы.

– Что? – по его голосу слышно, что он злится и вообще уже находится в шаге от того, чтобы положить трубку, предварительно послав меня на развесёлые буквы.

– Моя мама дала мне ваш номер, Иван Савельевич.

– Чётко и по делу, девушка. У вас десять секунд, чтобы объяснить цель своего звонка, в противном случае я просто положу трубку. Время пошло.

Я тут же сглотнула горький ком, забивший глотку, и смахнула со щеки одинокую слезинку. Потому что понимала – мне вновь не рады. Но самое поганое было то, что мне в очередной раз светило протягивать руку в просительном жесте, умоляя о помощи того, кто должен был априори стоять за меня горой.

Папа.

Для любой девочки это маяк в бушующем море. Нерушимый оплот. Защитник. Жилетка, в которую она будет плакать, когда расцарапает коленку или влюбится в неподходящего парня. Он вытрет слёзы и скажет, что всё обязательно будет хорошо. Потому что он так сказал. Потому что он мужик и отвечает за счастье своей любимой принцессы.

У меня же был неправильный папа. И мама тоже была неправильная. Может, именно поэтому и в моей жизни теперь всё шло через задницу просто потому, что нехорошо это – изменять традициям.

– Моя мама, Храмова Алевтина Петровна. Она дала мне ваш номер, Иван Савельевич, – этими двумя предложениями я попыталась всё расставить на свои места, но по итогу только ещё больше всё усложнила.

– Зачем? – его голос стал более уравновешенным, но оттого не менее суровым.

– Ну..., – я начала и тут же стухла. Я не знала, как правильно сказать то, что было у меня в голове.

«Здравствуй, папа. Дай денег».

Очень мило, правда?

– Меня зовут Вероника.

– Я знаю, – ответил мужчина, но я не вычленила смысла в этих двух словах. Просто не смогла из-за шкалящих нервов. – Дальше что?

– Дальше? Я поступила в институт, Иван Савельевич. На бюджет. Мне выделили общежитие, но оно вчера сгорело, и теперь мне негде жить, а мама...

– Дай угадаю? А мама посоветовала позвонить мне и слёзно попросить ещё бабла, так?

– Ещё бабла...? – я зависла, совершенно не понимая, куда он клонит. – Нет... то есть да, но не совсем. Боже! Мама выгнала меня из дома из-за того, что я не осталась при ней и решила учиться. И у меня сейчас нет ни копеечки, понимаете? И взять их негде, потому что я ещё не успела никуда устроиться.

– Ну конечно...

– Иван Савельевич, мне немного надо, правда. Хостел стоит не так уж и дорого, – тараторила я, боясь того, что он перестанет меня слушать и повесит трубку, – а на неделе, я вам клянусь, что устроюсь куда-то на подработку и всё вам верну. Я прошу не дать, а занять.

– Угу.

– Я вам всё верну, обещаю, – повторяла я все одно, да потому. – Только, пожалуйста, помогите. Мне больше не к кому обратиться.

Я говорила и слышала, как слёзно дрожит мой голос, как судорожно захлёбывается дыхание. Чувствовала, как текут по щекам солёные слёзы страха оттого, что в конце пути, несмотря ни на что, меня ждёт провал.

– Пожалуйста, Иван Савельевич. Мне даже негде будет сегодня переночевать, если вы мне не поможете.

– Ну всё, хватит! – оборвал он мои стенания, а затем глубоко вздохнул и продолжил говорить, а я за кадром слышала, как он чиркает зажигалкой и глубоко затягивается. – Вероника, признаться, я поражён. Но я отдаю дань твоим актёрским навыкам, они ничуть не хуже, чем у Алевтины.

– Что?

Вероника

– Да ничего! Но сколько можно? Или вам всю жизнь с матерью будет мало, скажи? Я восемнадцать долгих лет тянул эту лямку, полностью оплачивая твоё содержание, затем купил для тебя на восемнадцатилетие квартиру на берегу Чёрного моря. И что я слышу? А вот что – мало, папа, дай ещё.

– Я не понимаю...

– Ах, не понимаешь? Ну вот и я не понимаю, что нужно сделать, чтобы вы с матерью уже оставили меня в покое. У меня своя семья, Вероника. Дети, внуки. Я пожить хочу хоть немного, не дёргаясь уже от звонков Алевтины с угрозами и откровенным шантажом. Я сыт всем этим по горло! Ясно вам?

– Иван Савельевич…, – я словно угодила в прокисший кисель и теперь тонула в этой невразумительной жиже, не понимая, как спастись и что делать дальше.

Это какой-то чёртов сюр!

– Вероника, давай честно. И я надеюсь, что ты меня услышишь и поймёшь правильно, прекращая уже наконец-то плясать под дудку Алевтины. Твоя мама всегда знала, что я несвободен. К тому же на то время у меня уже был один ребёнок, которого я бы никогда не оставил. Но Алевтина решила, что благодаря тебе сможет надавить на меня и вынудить бросить семью. Она намеренно затянула со сроками беременности, чтобы я уже не смог отвертеться. Поэтому-то и получилось так, как получилось. Мне жаль, что так вышло, но я ужасно устал от махинаций твоей матери. Я устал отказывать во всём своей семье, только бы умерить бездонные аппетиты Алевтины. Но теперь всё, я сказал!

– Спасибо, – глотая слёзы едва-едва выговорила я. – Вот только при чём тут я?

– Я свой долг перед вами искупил. Я обещал, что буду помогать до твоего совершеннолетия – и я это сделал. С меня хватит!

– Я этого не знала, – ответила я, внутренне сражаясь с безысходностью и с зарождающейся истерикой, а потом услышала сдавленное «прощай» и длинные гудки, которые похоронным маршем долбили по моим истерзанным в клочья нервам.

И ничего больше нельзя сделать. Ничегошеньки! Я не желанная и нелюбимая. Я просто кусок плоти, которую принесли в жертву человеческим амбициям, да только ритуал не удался. Вот так один человек взял и своим необдуманным импульсивным решением сломал сразу три судьбы: свою, моего отца и мою.

Просто, потому что ей приспичило.

В эту минуту я ненавидела мать как никогда.

Но всё же заставила себя по памяти набрать её номер и сделать дозвон. Мне было необходимо окончательно для себя всё прояснить.

– Ну кто там ещё?

Пьяна. Голос визгливый и немного гнусавый. Ревела. Так ей и надо.

– Привет, мам.

– О, дочурка! Сколько Лен, сколько Зин. Ну что, давай умоляй, я готова внимать.

– О чём умолять?

– Мама, дай мне денег, я без тебя ничто и звать меня никак, – писклявым голосом передразнила мать и противно рассмеялась.

– Да не нужны мне твои деньги, – грустно усмехнулась я, – только правда. Её-то ты мне хотя бы можешь дать?

– А-а, так ты всё-таки папаше дозвонилась? – и снова смех, полный желчи и тотальной злобы. – Ну и что он тебе про меня наплёл?

– Наплёл? – выдыхаю я, поражаясь её пуленепробиваемости. – Мам, скажи, есть в тебе хоть что-то святое?

– Всё святое во мне умерло вместе с Ирой и Анатолием. Всё? Съела? Ещё вопросы будут?

– Будут, Алевтина Петровна, – отчеканила я. – Отец мне помогал всё это время, так?

– Он должен был не тебе, а мне! Ясно? – мать принялась буквально орать в трубку.

– А квартира?

– А квартиру я продала и все вырученные деньги передала общине, чтобы каждый воцерковленный отмолил твои грехи. И да, можешь меня не благодарить.

– Не волнуйся, не буду.

– Кстати, бабка тебя прокляла, – чересчур весело пропела мать.

– Я вас тоже, – в сердцах ответила я и бросила трубку.

И снова расплакалась навзрыд, понимая совершенно чётко, что мне больше некуда было идти и не у кого просить помощи. Я словно надувная лодка посреди штормящего моря. И нет надежды на спасение. Только страхи уродливого будущего: холодные ночи на вокзале, еда с помойки и вещи с чужого плеча.

От этих «радужных» перспектив слёзы ещё сильнее закапали из глаз, а лёгкие почти отказали качать воздух, не справляясь с моей жизненной драмой.

Да сколько же можно, чёрт возьми? И за что мне всё это? За какие такие грехи?

Но никто не отвечал на мои вопросы. Небеса безмолвно взирали на меня, ожидая, кажется, того момента, когда я окончательно сломаюсь и упаду в грязь. Но я лихорадочно думала, что же делать, кого ещё попросить. Кого умолять. У кого валяться в ногах, взывая к милосердию...

А в следующее мгновение моего плеча коснулась чья-то ладонь, и я услышала голос:

– Истомина, это ты, что ли?

Задохнулась. Подняла глаза.

И ужаснулась!

Глава 10 – Меньшее из зол

Вероника

Не знаю, что со мной случилось. Может быть, я окончательно выпала в нерастворимый осадок. А может быть просто до смерти перепугалась того, что ко всем моим несчастьям добавится ещё один дополнительный пресс.

– Ну и чего ты на меня так смотришь? Думаешь, я тебе голову откушу?

– Ты можешь, – прошептала я и судорожно выдохнула, понимая, что всё это время не дышала.

Ну ещё бы, встретить здесь и сейчас Марту Максимовскую я совсем не ожидала. Да и, если по-честному, не хотела этого делать более никогда в своей жизни. Эта девушка ассоциировалась у меня со слезами и болью. Я смотрела на её стервозно красивое лицо, а видела лишь галдящую толпу из той гимназии, которая насмехалась надо мной. Издевалась. И заставляла резать волосы.

– Знаешь, – Максимовская обошла меня по широкой дуге, окинула критическим взглядом с головы до пят, а затем зачем-то приземлилась рядом на скамейку, закидывая ногу на ногу и принимаясь вещать, – это становится плохой традицией, Истомина.

– Что именно? – я чуть отсела от неё на лавке, но Марта тут же придвинулась ко мне вновь и усмехнулась.

– Твои слёзы, – кивнула она на моё лицо, и я тут же принялась стирать солёную влагу со щёк.

– Какое тебе до них дело?

– Похудела так сильно, – будто бы не слыша меня, проговорила Марта. – Глисты завелись, что ли? Или всё по Басову сохнешь?

Эта фамилия в одну секунду пробила огромную дыру в моей ментальной броне. Я по кирпичику выстраивала её месяцами, а теперь бах – и всё. Я вновь эмоциональная калека.

– Бабка перестала закармливать как на убой, – зачем-то объяснила я, стараясь потушить боль в сердце.

– Я по тебе скучала, Истомина, – внезапно огорошивает меня Максимовская и, закидывая руку мне на плечо, вдруг притягивает к себе и по-свойски треплет.

Я тут же отбиваюсь и смотрю на неё исподлобья.

– Ты это чего?

– Сбежала, да? – игнорирует мой вопрос Марта. – Завидую. Я бы тоже сбежала, да отец не позволил. Пришлось доучиваться в гимназии и каждый божий день лицезреть, как Аммо лижется с очередной влюблённой в него дурой.

– Ты ждёшь сочувствия? – пытаюсь я встать на ноги, но Максимовская резко хватает меня за руку и тянет назад.

– Я же тебе тогда посочувствовала.

– Тобой двигала жажда мести, Марта.

– И она тоже, – кивает девушка и мы замолкаем.

Меня начинает лихорадочно потряхивать и знобить. Наступил адреналиновый откат. Ладони затряслись, и я зажала их между коленей, вперивая взгляд в никуда.

– Истомина? – Максимовская по непонятным мне причинам продолжает сидеть рядом, зачем-то полностью копируя мою позу.

– Слушай, ты никуда не опаздываешь?

– Ничего, подождут. Ты мне лучше скажи, почему опять рыдаешь. Из-за общаги? Сгорело что-то важное, да?

И чего она ко мне привязалась? Я перевела на девушку усталый взгляд и зачем-то начала говорить, хотя подсознание ещё скребло призрачное подозрение, что Максимовская просто решила поразвлечься за мой счёт. Рваный всхлип вырвался из горла, и подбородок предательски задрожал, хотя я и не обратила на это никакого внимания, начиная свою историю. Зачем? Наверное, просто хотела хоть кому-то выговориться. Пусть даже и своему врагу. Больше ведь было некому.

– Что ж, Марта, давай я тебя развлеку. Жаль, конечно, что попкорна у меня нет, но ты уж не обессудь. Итак, начнём с самого начала. Мать увезла меня доучиваться в посёлок, но не для того, чтобы я смогла спокойно окончить школу и поступить в вуз, а для того, чтобы сплавить меня в монастырь до конца дней моих.

– Ох, ты ж... блин...

– Дальше я сбежала и поступила сюда. А потом у бабки случился инсульт и мать решила, что лучше я буду для неё персональной сиделкой, чем монахиней. А когда узнала, что я поступила на бюджет, то вовсе не обрадовалась, а просто выгнала меня из дома. И мне бы выдохнуть, да не могу. Общежитие сгорело, и мне больше негде жить, потому что денег нет даже на еду. Ну как, нравится тебе моя история, Марта?

Я замолкла. Но мы продолжали смотреть друг другу в глаза, пока девушка неожиданно не схватила меня за руку, одновременно вставая с лавки.

– Поехали.

– Ты чего? Никуда я с тобой не поеду, – воспротивилась я, но Марте при её тощей комплекции силы было не занимать.

– Я что, по-твоему, чудовище?

– Да, – честно выдала я.

– Вот сейчас передумаю и перестану тебе помогать! Пошли, говорю.

– Куда?

– Куда надо!

– Я никуда с тобой не пойду!

– Тебе жильё нужно или нет? – мы уже почти ругались посреди улицы.

– Но...

Но Марта лишь отпустила мою руку, затем подхватила потрёпанный чемодан и пошла с ним в сторону проезжей части.

– Марта! – последовала я за девушкой, пытаясь забрать у неё свою вещь, но Максимовскую было не остановить.

– Давай так, ок? Я покажу тебе место, где ты сможешь перекантоваться какое-то время. А там уже видно будет, что делать дальше. Но сегодня так: либо со мной, либо на вокзал. Выбирай.

И я, спустя пару минут сомнений и терзаний, всё-таки выбрала меньшее из зол. Хотя боялась жесть как! И да, я села в ярко-красный седан, за руль которого прыгнула Максимовская, а затем, дёргаясь от каждого громкого звука, ждала, что же будет дальше.

А дальше была квартира в самом центре города. Небольшая, но уютная гостиная и две комнаты, в одной из которых обнаружилась спальня, а во второй что-то типа кабинета с высоким стеллажом для книг, рабочим столом и раскладным диваном. Марта всё детально мне показывала и рассказывала: как пользоваться навороченной кухней, как включать посудомойку и стиральную машину, как открывать и закрывать входную дверь, и где я могу хранить свои вещи.

– И чья это квартира? – осмелилась спросить я в конце её длиннющего монолога.

– Моя.

Вероника

В голове тут же загромыхала сирена, предупреждая меня об опасности, но я лишь стояла и смотрела на Максимовскую, понимая совершенно точно, что больше мне, действительно, идти некуда.

– Останешься? – наклонила девушка голову набок, чуть покусывая губы в ожидании моего ответа.

– Зачем ты это делаешь, Марта?

– Я тебе должна. И себе тоже, – в её голосе было столько неприкрытой грусти, что меня отчего-то прошибло и я начала с устрашающей скоростью верить в то, что Максимовская не врёт. Но я тут же мысленно врезала себе по лицу и призвала к трезвости ума.