Текст книги "Обещаю, больно не будет (СИ)"

Автор книги: Даша Коэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Я скучал по ней.

Невыносимо!

И сам же себя за эти чувства бесконтрольные, жадные и сокрушительные винил. Вот только поделать ничего не мог. Ноги сами несли меня к ней, чтобы увидеть. Чтобы хоть немного хапнуть её образа. Запаха. Яда, чёрт возьми. Обдолбаться этими крохами и уйти, потому что ничего приличного я предложить ей не мог.

А затем мечтать сдохнуть...

Перед дверью своей девушки я был уже через четверть часа. Она открыла и тут же бросилась ко мне на шею, принимаясь зацеловывать моё лицо короткими, нежными поцелуями и шептать мне, как невероятно скучала, как сильно любит меня и что её родители до завтра уехали на дачу. Руки же мои обнимали будто бы неживого человека, а манекена. А губы все заученно твердили «и я... и я тоже... очень...».

– Я тебе мясо по-французски приготовила. Ты голодный, мусь? – щебетала девушка, а я только кивал как китайский болванчик и шёл за ней, чувствуя за собой такую огромную вину, что и описать было сложно. А она всё говорила и говорила, лучезарно улыбаясь мне, что я не смог не улыбнуться в ответ. – Вот, смотри, я нам романтик приготовила, Федь. Только не смейся, пожалуйста. Сейчас погоди, я свет выключу.

Порхнула к выключателю, а затем обратно и зажгла высокие свечи, стоящие в специальных подставках. Разложила по тарелкам горячее и салат, разлила вино по высоким бокалам, а затем подняла один фужер и выдохнула:

– За нас?

– За нас, – кивнул я в, казалось бы, тысячный раз и окончательно отключился от реальности, перебирая в памяти всё, что связывало меня с этой замечательной, доброй и светлой девушкой. И умоляя самого себя снова полюбить её.

Вот она перевелась из другой школы в наш восьмой «Б» класс, посмотрела на меня своими ясными глазами и села за впереди стоящую парту. Вот я принялся пялиться на неё во все глаза, а затем, не спрашивая, потащил после уроков её тяжеленный рюкзак до самого дома. А когда возвращался обратно, то глупо улыбался от счастья просто потому, что она не отказала мне этого сделать. Вот я подписываю для неё своим корявым, неразборчивым почерком валентинки на день всех влюблённых, а вот несу для неё букет тюльпанов на Восьмое марта и спрашиваю, будет ли она со мной встречаться.

Аня ответила согласием, а вечером я первый раз поцеловал её в темноте подъезда.

И всё у нас было хорошо. Мы окончили школу, поступили в институт, имели общий круг друзей и знакомых, наши родители уже вовсю дружили между собой и мечтали, что однажды мы с Аней поженимся и нарожаем парочку Стафеевых. Мы вместе отдыхали, занимались спортом, слушали одну и ту же музыку. И вообще, были на одной волне.

А затем в мою жизнь ворвалась Марта Максимовская и к чертям собачьим подорвала все мои планы на будущее, что я ревностно выстраивал годами. В первую нашу встречу я вспыхнул как порох, но ещё не понимал отчего именно. Во вторую я её возненавидел. Эта фурия бесила меня всем: тем, как выглядит, как говорит, как одевается, как смотрит в мою сторону. И как действует этот её взгляд на меня.

Я защищался, как мог. Я долгих три года пытался душить в себе малейшие чувства к Максимовской. Я культивировал к ней лишь ненависть, хотя не находил на то причин. Я делал это просто так. Просто, потому что надо. Просто для того, чтобы не было больно той девушке, что любила меня всем сердцем.

А потом я сорвался...

И превратился в конченого наркомана, который яростно пытается завязать, но всё равно жадно смотрит в сторону любимой дури. И ничего не было в моей жизни сильнее, чем желание снова прикоснуться к ней, к той, рядом с которой я чувствовал себя живым.

– Федь? – вдруг вырвал меня из мыслей тихий, но испуганный голос Ани, а я только сейчас понял, что перестал отвечать на её вопросы и вообще на неё реагировать.

Я – конченый мудак, сидел и вспоминал, как запредельно хорошо мне было с Мартой в ту единственную нашу ночь. Как ни с кем и никогда. Так бомбически прекрасно, что сейчас я готов был продать собственную почку, лишь бы всё это повторить. Хотя бы раз. И только с ней.

А не с той, что сидела передо мной и потерянно заглядывала в мои глаза. Потому что я её больше не любил. Я лишь помнил, что когда-то делал это, но сейчас был под завязку заполнен другим человеком. Без которого больше не хотел жить.

– Анют, – разбитой чашкой дрогнул мой голос, а её подбородок тут же задрожал, и она быстро смахнула со вспыхнувшей щёки солёную каплю. Ей было больно. Но и мне тоже, чёрт возьми!

Да только что я мог, если моё сердце само выбрало другую?

– Ты... ты пришёл расстаться со мной, да? – сорвалась в плачь девушка, а я не знал, как её утешить. Что нужно говорить в такой ситуации, когда на живую убиваешь ту, которая стала родной за эти годы?

А-а-а!!!

– Из-за неё, да? Той самой девушки, что...

– Ань, не рви себе душу. Я этого не стою.

– Стоишь, Федь, – скуксилась она, прикрыла глаза ладошками и расплакалась. Жалобно. Так, будто бы хоронила что-то самое дорогое в своей жизни.

– Прости меня, Аня. Прости, пожалуйста!

– Федь, ну я же люблю тебя... что же мне теперь делать, Федь?

Я сгорал изнутри. Мне было так стыдно перед этой прекрасной девушкой за то, что я не могу больше отвечать ей взаимностью. Но и иначе поступить я уже тоже был не в силах. Не получалось.

– Федя, пожалуйста. О господи, Федя...

Я же только встал со своего места, подошёл ближе и обнял худенькое тельце, что сотрясалось от горя и отчаяния. И я не мог оставить её сейчас одну. Лишь позволил выплакаться, а затем уложил Аню на диван, головой на свои колени и половину ночи гладил её по волосам, слушая тихие всхлипы.

Утром приготовил завтрак. Последний раз обнял на прощание. И ушёл.

Навсегда...

Глава 36 – Тупик

Ярослав

Я пустой.

Тогда, три с половиной года назад, сжигая собственноручно между мной и Истомой мосты, я был под завязку заполнен ненавистью, разочарованием, жаждой мести и больной одержимостью, которая без анестезии смешивала будто бы в блендере все мои внутренности.

Сейчас же от зияющей внутри меня чёрной дыры хотелось просто сдохнуть, потому что я понял, что сам же себя и привёл в этот тупик. В этот город, в котором жила девочка, которую я до сих пор отчаянно и всем сердцем любил. Бродил без неё в коматозе, а стоило увидеть её снова и мир, как по щелчку пальцев, вспыхнул яркими красками, на языке заискрил вкус жизни, а не горелый и тлетворный привкус пепла от давно сгоревших надежд.

Это всё она...

За что я в неё так втрескался на полной скорости? Когда именно? Где была эта точка невозврата? Я уже не помнил, когда она всадила крюк мне в сердце и приковала им к себе. Но до сих пор в ночных кошмарах я видел, как она снова и снова предаёт меня. Уже не потому, что я верил в ту сотканную вокруг нас ложь, а потому что отчаянно боялся по-настоящему стать для неё никем. Увидеть в её глазах абсолютное равнодушие. И понять, что я окончательно стал ее прошлым.

Что я чувствовал теперь, когда хлебнул этого дерьма в реальности?

Боль...

Страх...

Отчаяние...

И до сих пор любовь, такой силы, что мне казалось, я никогда не смогу вытравить её из закоулков своей чёрной души. Но я бы стал лучше. Стал! Если бы Истома только дала мне понять, что я всё ещё, хоть немного, но нужен ей. Долбанный шанс!

Но кому всрался тупой мажор, который сначала сыграл с ней в самую жестокую игру на свете, но на этом не остановился, а вывалил на её мать всю их личную жизнь, изгадил всё сокровенное, что было между ними, а затем опустил ниже плинтуса девушку, с которой ему было так хорошо, как ни с кем и никогда?

Вопрос риторический...

Чуть кряхтя, как старый дед, я сполз с кровати, попутно и, на всякий случай, проверил свой почти в хлам разбитый телефон. Глухо, как в тамбуре, не считая неотвеченных сообщений от Аммо – и снова насос за рёбрами затроил и заглох на пару секунд от разочарования, боли и тоски.

Не нужен...

Но я упорно решил себя добить, хотя наперёд знал, что именно меня ждёт. Я выполз в коридор и доковылял до ближайшего сестринского пункта, за которым сидела женщина неопределённого возраста и разгадывала судоку.

– Добрый вечер.

– Ах, Басов, голубчик, а ты это чего из палаты вышел? У тебя тело как котлетка, тебе бы лежать, а я по кнопке бы пришла, – запричитала женщина, словно заботливая матушка, и практически под руки повела меня обратно на мой топчан.

– Светлана вы, да?

– Светлана Геннадьевна.

– Ага. Скажите, Светлана Геннадьевна, а можно как-то узнать, кто приходил по мою душу с воскресенья? Может, звонил кто, здоровьем интересовался?

– Так ты же уже вчера у Раисы Сергеевны это спрашивал. Чего опять?

– А вдруг она ошиблась? Или кого-то пропустила?

– Ждал кого-то особенного? – улыбнулась женщина тепло, и я отвёл глаза, пряча в них свою подыхающую надежду.

– Да. Ждал.

– А чего сам ей не позвонишь тогда?

– Устал.

– Звонить?

– Мешать жить.

Зачем я говорил это совершенно постороннему человеку? Не знаю. Просто внутри меня было кровавое месиво. А я не понимал, что делать с этим состоянием. Куда бежать? Как его лечить? Или и вправду нужно было самому набрать Истому и спросить, задыхающимся от безысходности голосом что-то наподобие такого:

– Неужели тебе действительно плевать на меня? Неужели я недостоин даже простого участия? Жалкого «ну как ты?», «живой?», «ну и слава богу...»?

Но ничего. Ни слова. Ни даже дежурного «не стоило так рисковать» или «всё равно это случилось из-за тебя».

– У нас же строгие правила тут, мальчик мой, – всё-таки уложила меня на кровать медсестра и подоткнула одеяло со всех сторон. – Посторонних не пускают, информации абы кому о состоянии больных не дают. Возможно, и приходил, звонил кто-то, да как же за всех тут упомнишь?

– Я в среду написал согласие на пару имён, – пробубнил я сам себе под нос, сам же понимая, что упёрся в глухую стену. И как теперь быть?

Да никак.

Ну или можно, наверное, ещё раз наступить себе на горло и в который раз сделать первый шаг. Один звонок, чтобы окончательно расставить все точки над и.

– Ну ты там как, Истома? Вообще, я знаю как. За тобой ведь присматривает наша служба безопасности. Но я так, на всякий случай хотел спросить: ты случайно ко мне не заходила, в больничку не звонила? Ну чисто так, чтобы узнать, не откинул ли я еще копыта. Нет? Ну ладно, бывай... Кстати, я тебя люблю. Что? Неинтересно? Хорошо, прости, больше не буду докучать.

Мрак!

Ночь почти не спал. Всё медитировал на молчащий телефон и умолял его хотя бы сообщением пиликнуть.

«Не сдох?»

И я бы радостно ответил: «Никак нет. Живой!».

«А жаль...»

Утром пришёл Караев, всё что-то пытался меня расшевелить, рассказывал, как продвигается расследование. Если кратко: то тухло, дело откровенно сливали и мы ничего не могли с этим поделать. После визита Олега в палате неожиданно появился тот самый Фёдор Стафеев, который помог мне ушатать двух охреневших в край мажоров.

Хороший парень. Вот только не было у меня сил, ни физических, ни душевных, чтобы хоть сколько-нибудь радоваться его приходу. Я ведь ждал совсем другого посетителя, но она снова не пришла.

А позже, в палату, бледной, осунувшейся и изрядно похудевшей тенью, да ещё и в инвалидном кресле, въехал мой дед. Посмотрел на меня пристально, поджал губы и тяжело вздохнул. А затем зарядил мне в лоб:

– Ярослав... прости меня...

Ну ясно.

– За что конкретно ты просишь прощения, Тимофей Романович?

– За всё! Я был напыщенным и до усрачки самоуверенным мерзавцем...

– Ты и сейчас такой же, – пожал я плечами.

– Нет! Я изменился. Я всё осознал, Ярослав. Посмотри на меня – я умираю. Терапия уже не помогает. Сколько я ещё протяну? Максимум несколько месяцев. А дальше? Что я оставлю после себя? Твой старший брат всегда был бесхребетным и совершенно не хватким пацаном. Куда поставишь, там и стоит. А в тебе есть стержень и всегда был. Вот что я должен был ценить!

– У моего отца он тоже был, – огрызнулся я, но дед тут же поднял руки вверх, словно бы признавая за собой все грехи.

– Ярослав, я изменил завещание.

– Мне ничего от тебя не надо, – фыркнул я.

– Но такова моя воля. Твой брат, когда меня не станет, спустит всё нажитое нашей семьёй состояние на кабаки, шлюх и азартные игры за пару месяцев. А я бы хотел, чтобы дело моё жило и после того, как я уйду. Ну разве я много у тебя прошу, Ярослав?

Я нахмурился, но впервые посмотрел на деда с интересом. Отметил его впалые щёки и синяки под глазами, землистый цвет лица и почти полное отсутствие волос на голове. И вдруг понял, что он не врёт – он действительно отмотал свой век.

– Хорошо, – неожиданно для себя произнёс я, – но ты должен кое-что для меня сделать.

– Что угодно! – чуть ли не подпрыгнул в своём кресле дед, и глаза его явственно блеснули.

– Янковский и Мирзоев, – с гадливостью выплюнул я.

– Я уже навёл справки. Это серьёзные люди, Ярослав, очень богатые и невероятно влиятельные в нашем регионе, но я готов сыграть ва-банк. Мне рисковать уже нечем.

– Я не хочу, чтобы ты играл с ними, дед. Я хочу, чтобы ты их прихлопнул, как навозных мух.

– Это я умею...

Мы помолчали ещё какое-то время, не зная, что ещё сказать друг другу. Но я всё-таки решил ещё кое-что стребовать с этого жестокого человека.

– И ты извинишься перед Вероникой Истоминой.

– Кем? – скривился дед, но затем всё-таки понял, о ком я толкую. – А-а, всё, теперь пазл окончательно сложился в моей голове, Ярослав. А я ещё думаю, что такое имя знакомое.

– Ты сделаешь это, – не спрашивая, а утверждая рубанул я.

– Для тебя? Сделаю...

Глава 37 – Несчастливый конец!

Ярослав

– Что значит: «я так решил»? – форменно негодует Караев, глядя на то, как я пишу отказ от госпитализации. Стоило только двери закрыться за спиной моего деда, как мне жизненно стало необходимо убежать как можно дальше из этого города и от самой Истомы, чтобы не думать, не видеть и не знать, что ей без меня в этом мире теперь живется намного лучше и спокойнее.

Но не успел. Теперь вот и Караев пить мне кровь пожаловал. И неплохо с этим справлялся.

– Ты шутишь сейчас или действительно ждёшь, что я буду отчитываться перед тобой за все свои решения? – кидаю на Олега короткий взгляд исподлобья, пропускаю резкий укол боли за рёбрами и снова принимаюсь марать бумагу своим неразборчивым почерком.

– А как же твоя девчонка?

– Не моя, как оказалось.

– Что это, Яр? Ты так топил за то, чтобы остаться здесь – с ней. А теперь что, неужели новое разочарование? – сказано это было с ощутимым холодом в мою сторону, но мне было плевать.

– Пусть будет так, – лишь бы уже прекратить этот мучительный разговор, ворчу я.

– Ты реально поверил во весь тот бред, что про неё наболтали эти шакалы Янковские и Мирзоевы? – шипит Караев, и меня окончательно подрывает.

От ненависти к самому себе!

– Какая в том разница, если я один из них? – откидываю я от себя ручку и подрываюсь на ноги, принимаясь расхаживать по палате, вцепившись в волосы.

– О чём ты? – зависает Олег, а я вдруг торможу и смотрю на него с едва сдерживаемым раздражением. Как рассказать? Как поведать человеку, который для меня служил ориентиром несколько лет о том, что я второй раз в жизни наступил на один и те же грабли. А теперь сижу в собственном дерьме и с шишкой на лбу и не понимаю, что со всем этим делать.

Потому что уверен – если Вероника каким-то неведомым чудом вдруг однажды станет моей, то, стоит ей только узнать про очередной спор, и всё – мне крышка. И уже неважно будет, что мы имеем на исходе нашего боя. Главное – чем я руководствовался, когда тянул к ней свои руки в самом начале.

Очередное издевательство. Шуточка за её счёт. Прикол для зажравшегося мажора, которому было мало растоптать её единожды и загадить весь внутренний мир. Нет, надо бы ещё! Ведь в прошлый раз было так чертовски весело.

Е-е-ху-у-у, вашу ж мать!

А дальше без вариантов. Вероника оглохнет к моим доводам. К правде, что я как умалишённый любил её все эти годы и просто искал хоть маломальского предлога, чтобы зайти на очередную эмоциональную карусель вместе с ней. Ну что это за причина – отомстить ей за прошлое? Я же думал тогда об этом, но сам себе не верил. Смотрел в её глаза и тонул, мечтая захлебнуться, а там уж, сдуревшим от счастья, кануть на дно.

– Хоть поговори с ней, Ярослав.

А у меня внутри ничего нет – пусто. Включаю телефон, проваливаюсь в мессенджер, смотрю на бесконечную ленту неотвеченных сообщений и снова блокирую экран.

– Это будет монолог. Не нужен я ей.

– Но...

– Ты думаешь, я не пытался? – рычу я смертельно раненным зверем. – Ты думаешь, просто взял и опустил руки? Хрена с два! Я лишь отравляю ей жизнь. Чем я лучше Янковского или того же Мирзоева, если тупо сталкерю её без надежды на взаимность? Сколько мне нужно ещё биться головой о бетонную стену? Ещё один месяц? Или может быть год? Пока у неё крыша не съедет от моих бесконечных поползновений в её сторону. Да я уже сам себе противен, Олег!

– И когда?

– Я купил билет на вечерний рейс.

– Компанию составить?

– Как хочешь? – равнодушно отмахнулся я.

Караев же уселся в кресло и принялся монотонно наблюдать за тем, как я шаркаю по палате в сумбурных попытках собрать свои нехитрые манатки, чтобы побыстрее отчалить из этой больницы и города в целом.

– Разминулся в коридоре с Тимофеем Романовичем, – осторожно коснулся ещё одной больной темы Олег, но я лишь передёрнул плечами.

– Мне пришлось согласиться на его предложения условного мира.

– Да ладно? – прокашлялся Караев и посмотрел на меня так, будто бы у меня выросла вторая голова.

– Дед обещал прижучить Янковского. И Мирзоева тоже.

– И ты ему веришь?

– Он сильно замотивирован. Да и, давай говорить честно, только у деда хватит связей, чтобы потопить этих сраных утырков. Вот увидишь, сейчас начнётся кордебалет под названием «Весёлый Серпентарий».

– Девчонку не зацепит?

– Нет, наши присмотрят парни, да и деда тоже. Кстати, может оно и к лучшему, что Истома заявление забрала. Так будет легче вывести девчонку из игры, – произнёс её имя и снова испытал маленькую смерть. Потёр ноющую мышцу в районе сердца и тихо выматерился.

Интересно, это когда-нибудь закончится или так и будет свербеть до пенсии, пока я не возрадуюсь прогрессирующей старческой деменции? Хороший вопрос...

– Ты ей должен.

– Да кто же спорит? – пожал я плечами, а про себя добавил: «именно поэтому я и стираю себя из её жизни».

Спустя пару часов я уже был на съёмной квартире, собрал кое-какие вещи и двинул в аэропорт. За руль вызвался сесть Караев. Я согласился, но уже на половине пути об этом пожалел. Он всё пытался прочистить мне мозги, заставить что-то думать, размышлять и анализировать. А я не хотел. Мне было больно: внутри и снаружи.

Невыносимо!

В самолёте, уже взлетая, думал, что рехнусь от тоски. В бесконечных огнях удаляющегося от меня города, а искал глазами её и гадал, что же она сейчас делает. О чём думает? Вспоминает ли меня хоть иногда?

Но я знал ответ – нет. И от этого неприглядного факта, что я проиграл всухую, стало так тошно. Ведь я сам себе же и нагадил, придурок. А мог бы быть счастлив, да не сумел. А затем принялся чёрно-белой плёнкой проматывать день за днём, где ничего не радовало, а лишь становилось всё хуже и хуже. Где хотелось вернуться к ней и просить хотя бы просто дружеского общения, ибо без неё было совсем невмоготу. Где ночи без сна, а дни – всё равно что пыточная камера, в которой мне на живую выкручивали сустав за суставом.

Спустя неделю я превратился в собственную тень. Днём работал как проклятый, сдал последние висяки по учёбе, что-то даже закрыл наперёд. Почти молодец, почти хороший мальчик, если бы не одно но – я был вдребезги разбит и клеить себя не собирался.

Ещё и Аммо, словно заправский маньяк обрывал мне телефон. Пока моя ушатанная в ноль нервная система окончательно не сдетонировала к чертям собачьим!

– Да? – рявкнул я в трубку, принимая очередной входящий звонок.

– Снизошёл наконец-то. Вот спасибо, дружище, – услышал я протяжный и чуть насмешливый голос Рафа и ещё сильнее его возненавидел.

– Что на этот раз?

– Даже так?

– Не строй из себя принцессу, Аммо. Тебе категорически это не идёт.

– Ок. Ладно. Давай устроим ток-шоу, Басов. Я тебя тоже внимательно слушаю, – и аж подавился своим больным на всю голову восторгом.

Чёртов придурок!

Ярослав

– Она не брала у моего деда деньги, – уточнять, кто есть «она» уже нет причин. И так всё ясно, как белый день.

– Оу, как интересно. Но ты мне лучше вот что скажи: ты до этого сам наконец-то допетрил или всё-таки кто-то подсказал?

– Да пошёл ты!

– Да не вопрос, – молчим оба, но трубки не бросаем. Нас бомбит!

– Ты ведь не спал с ней, Аммо. Никогда, так?

– А разве я говорил, что спал, Бас?

– А разве нет?

– Не отрицать твой бред и соглашаться с ним – это совершенно разные вещи. Ты увидел те фотки, и сам сделал выводы, я тебя на них не наталкивал.

– Ты просто конченый моральный урод, Аммо! Если я узнаю, что ты насильно её...

– И это ты мне говоришь? Тот, который собирался выдернуть девчонку из семьи, поселить её у себя и трахать в своё удовольствие просто из жалости?

– Когда я говорил про жалость?

– Говорил! Я тебя прямым текстом тогда спросил, что тобой движет, что ты решился вдруг забрать к себе Истомину. И что ты мне ответил? О, давай я освежу тебе память: «пусть дева красная хоть понюхает хорошей жизни». Перевести тебе на русский язык, что это значит? Наиграюсь – и в расход.

– Я любил её.

– Да неужели? Так любил, что тут же побежал тыкать своей волшебной палочкой в Стеф?

– Ну ты прям святой, как тебя послушать. Ничего же ни в кого потыкать не хотел, да?

– Не стану с тобой спорить.

– Я серьёзно, Раф, у тебя конкретные проблемы с психикой. Вот тебе мой бесплатный совет – лечись. Долго и упорно, мать твою!

– Вот и тебе мой бесплатный совет – отрасти уже наконец-то яйца, Басов. Ты что сейчас, что тогда – ссышься сказать своей Истоминой всю правду.

– Зато ты смелый, Аммо. А по факту – ты всего лишь переложил всю ответственность за свои поспешные выводы на меня, выставляя себя святым и непорочным. Нагородил лжи, беспочвенно обвинил человека, а прикрылся сраными оправданиями, где просто решил быть честным, белым и пушистым ни с того, ни с сего, ибо приспичило.

– А какая разница кто там был, Бас? Я или Вася Пупкин, если ты сделал те выводы, какие хотел сделать? Да и всегда найдётся тот добрый самаритянин, который откроет твоей Истоминой глаза на реальное положение дел, и то, что тобой двигало, когда ты к ней подкатывал. Причём, оба раза. И тогда ей будет уже неважно, любишь ты её на самом деле или нет. Мало говорить о чувствах, их нужно ещё и доказывать.

– Ты просто свихнулся на той теме с твоим отцом, Раф!

– Нет, Басов, это ты просто такой же, как и он, потому и не видишь проблемы. А я до сих пор помню, как отец со слезами на глазах клялся мне, Адриане и маме в любви. Но на самом деле любил только себя одного. Ну что, никого не напоминает, Ярик?

– Нет, – покачал я головой, понимая, что неспособен до него достучаться.

– Очень жаль...

– И мне жаль, Аммо. Очень тебя жаль...

– Так ты скажешь ей или нет?

Какой в этом теперь смысл?

– Со своей жизнью разберись, Пикассо. Там бардак. И перестань уже совать нос в чужую.

– Значит, нет. Что ж, я почему-то так и думал...

Секунду молчу. А затем вскипаю!

– Слышь ты, попробуй только сунуться к ней!

– А то что? – хохотнул Аммо и скинул вызов.

Я же лишь словил собственное отражение в зеркале, пытаясь не раскрошить замолчавший телефон в своей руке, и вздрогнул от понимания того, что опять на полной скорости нёсся куда-то не туда. Или я уже давным-давно разбился насмерть, да не заметил этого?

А теперь какой смысл хоть как-то меня спасать, если все – приехали, собственно! Остановка «дерево» – конечная.

Но телефон сегодня вечером затыкаться будто бы не собирался вовсе. Вот и опять завозился в моей руке. Или то Аммо не все заготовленные помои вылил мне на голову?

Принял вызов, не глядя на всё ещё разбитый экран, внутренне готовясь к очередной словесной дуэли, но почти сразу же затроил, когда услышал совсем другой голос в трубке.

– Ну привет, каратист.

– Кто это? – напрягся я.

– Не узнал, что ли? Ну ты даёшь. Обидно, – смеётся парень в трубку, а я хмурюсь.

– Фёдор? Ты?

– Я.

– Что-то с Вероникой случилось? – тут же срываюсь я почти в оглушительную панику.

– Не, с ней всё норм, – выдыхаю шумно. – Но я бы не отказался увидеть твой побитый фейс, если ты не против.

– Ты в Москве, что ли?

– Ага. Соревнования, но мы уже на отходняках. Присоединишься?

– Слушай..., – суматошно принимаюсь я мысленно перебирать приличные варианты, чтобы отказать парню, но он меня жёстко перебивает.

– Да ладно, герой. Я знаю, что тебе там хреново под завязку. Давить не буду, обещаю. Просто бережно посыплю раны солью. Идёт?

– Говнюк ты, Федя.

– Это я знаю, – хохочет тот.

– Я тоже кое-что знаю: у меня временно аллергия на счастливых людей.

– Я буду максимально грустно улыбаться, отвечаю. И вообще, всё для тебя, родной. Кидай адрес, вызову тебе такси.

– Ладно. Но такси не нужно – я на тачке.

– Вот чёрт, а я думал, что мы весело с тобой нажрёмся до поросячьего визга, а потом ты мне поплачешься в жилетку, – расстроенно тянет Стафеев, а я качаю головой, прикидывая в уме, стоит ли вообще погружаться в это гнилое болото. По трезвому я ещё держусь, но если выпью, то всё – тушите свет. Двести процентов из ста, что я начну звонить или писать Веронике, клясться ей в вечной любви и умолять дать мне ещё один грёбаный шанс.

Короче, я буду эпически позориться.

А оно мне надо?

– Хрен с тобой Федя. Уговорил, – вздохнул я, понимая, что мне нужно это соприкосновение по касательной с жизнью Истоминой.

Крошечная доза, чтобы остаться на плаву.

Спустя ровно полчаса я с удивлением смотрел на элитную многоэтажку на Воробьёвых горах. Хмыкнул, вспоминая, что как-то тусил здесь у друга в пентхаусе ещё на втором курсе. Он, кстати, если мне не изменяет память, тоже был баскетболистом. Эх, какая беззаботная была тогда у меня жизнь, а ещё совершенно пустая и стылая. В точности, как и сейчас.

Скривился, но шагнул дальше, а ещё через минут пять уже стоял у смутно знакомой двери и жал на звонок. А когда мне открыли, то пазл окончательно сложился у меня голове.

– Бас! – заорал приветственно мой давний приятель Макс Брагар. – Это реально ты! Охренеть, чувак! Ну проходи, коль не шутишь.

На заднем плане, привалившись к стене, стоял и Стафеев, улыбаясь мне во все свои тридцать два белоснежных зуба. Мы тут же все дружно обнялись и ввалились в гостиную, где добрая половина присутствующих была мне хорошо знакома. Начался галдёж, быстрое знакомство с теми, кого я видел впервые – в основном игроки из команды Фёдора и ещё пара человек.

А уже в следующую минуту я нахмурился, а затем и вовсе проморгался, когда мой взгляд упал на тоненькую, почти невесомую блондинку, которая впорхнула в помещение с застеклённой террасы, где она сидела с другими девчонками.

Короткий обмен любезностями с вновь прибывшими, а я глаз не могу оторвать от знакомого лица. Пялюсь, как баран на новые ворота, а затем перебиваю девушку, прежде чем она успевает представиться.

– А ты ведь Алина, так?

– Так, – кивает она и улыбается, демонстрируя ямочку на одной щеке, – а мы знакомы?

Я только хмыкаю и качаю головой.

– Скорее нет, чем да.

– И что это значит? – толкает меня в бок Брагар, но я лишь пожимаю плечами.

– Просто мы с Алиной родом из одного города, Макс. Я её видел, – чуть мнусь и качаю головой, подбирая нужные слова, а затем развожу руками, – так скажем, на паре фотографий.

– Ах, вот в чём дело, – смеётся девушка, – оказывается, какой тесный мир, да?

– Да, – соглашаюсь я и тут же для себя понимаю, что зря я так поспешно разругался с Аммо.

Ай-я-яй!

На остаток вечера отпускаю своих демонов. Топлю их, наслаждаясь их предсмертными хрипами. И только потом, в беспроглядном тумане, позволяю себе задать вопрос Стафееву.

– Ну как она?

– А если хорошо, ты будешь рад?

– Да, – честно отвечаю я. И плевать, если от такого исхода я сдохну. Я заслужил этот несчастливый конец.

Точка!

Домой добрался лишь под утро. И уже конкретно так на рогах, радуясь, что не дал возможности Стафееву покопошиться в моей душе и залить её ядом. Но уснуть сразу не смог. Нужна была дополнительная анестезия для гудящих нервов и скулящего от тоски сердца.

Открыл профиль Истомы в телефоне. Пролистал несколько украденных исподтишка фотографий. Завис на целую вечность на её нереально красивом лице. Такая милая, такая добрая, такая чистая девчонка.

Лучшая! Но уже не моя...

И так до ломоты в костях хотелось ещё хотя бы раз услышать её голос. Сказать последнее «прости».

Глаза снова застопорились на её номере телефона. Прогорклый ком забил горло, а я тяжело выдохнул, зная, что никогда ей не позвоню. Она же меня просила. А я себе уже пообещал.

Вот только, прежде чем заблокировать телефон и погрузиться в свои мутные сны, мои пальцы соскользнули и всё-таки нажали на заветные цифры.

– Фак! – покрылся я ледяной коркой, пытаясь отключиться, но на нервяке руки тряслись так сильно, что ровным счётом ничего у меня не получалось.

Пошёл дозвон...

Глава 38 – Пожары

Вероника

Утро нового дня встретило меня почти невыносимой долбёжкой ментальным отбойным молотком по мозгам. Застонала. Накрылась подушкой с головой и захлопнула глаза, умоляя собственное сознание вновь нырнуть в спасительные сны.

Там было море, крик чаек на ветру, соль на губах и глаза цвета тёплого шоколада, которые смотрели на меня так тепло, так выжидающе. Будто бы я по-настоящему была нужна. Всегда!

А не только тогда, где за мой счёт можно было приятно и весело провести время.

– Улетел, – прошептала я одними губами и скуксилась, ощущая в груди такую зияющую пустоту, что хотелось орать в голос. И совершенно абсурдно крыло отчаянием. Когда Ярослав был здесь, в этом самом городе, я ещё верила, что всё это не конец. Ещё надеялась, что наши жизни где-то соприкоснутся на миг и вспыхнут ярким фейерверком.

Дура. Знаю. А теперь всё.

Я победила. Выстояла. Не дала вновь расколошматить своё сердце вдребезги. Но какой ценой?

И мне бы радоваться, да не получается. Я пытаюсь вычистить свой внутренний мир от мусора из прошлого и жить дальше, будто бы ничего и не было. Да не могу. Там, глубоко внутри меня другая, маленькая и глупенькая Вероника, всё ещё мечтала вновь обмануться им – мальчиком, у которого не было сердца. Или было, да только билось оно не для нас.

Ведь как поверить в эту волшебную сказку, где тот, что однажды предал и растоптал, вдруг постучал в твою дверь вновь, клятвенно обещая любовь до гроба? Как и в прошлый раз. А теперь как быть? Меня ведь так часто в этой жизни обманывали и пинали... что уж говорить о моём бедном, не единожды битом сердце?