Текст книги "Душные бандиты"

Автор книги: Дарья Телегина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

– Да! – поддержала его мысль Мария Даниловна. – Не погибни Васек после того – не было бы в этом ничего странного. Колька мог его разыскивать, ну, допустим, желая вернуть что-то ранее одолженное или же с целью, наоборот, попросить что-то… Кто знает? Но нет! Утром, чуть только холодно и ярко засияло на востоке над тяжелыми свинцовыми тучами на жидком голубом небе солнце, а из-за этих туч медленно выплыли хребты снеговых гор-облаков, бегущих низко и быстро, стремительно, точно дым, затуманивая солнце…

– Чего-чего? – поморщился Петруха. – Вас опять на лирику потянуло?

– Извините… Короче, рано утром уже обнаружили мертвого Васька, в грязи развороченной тракторами деревенской дороги…

– Постойте, постойте! – поднял руку Алексеев. – Погодите. Мы же еще само место преступления внимательно не осмотрели… Вашим пытливым глазом, конечно… Ну, описывайте!

– Что описывать? – замерла Мария Даниловна, не слишком пристально в свое время изучившая место преступления и теперь напряженно вспоминающая.

– Ну как там все вокруг трактора выглядело? – раздраженно спросил опер. – А то что это – вы только про людей запоминаете? Маловато для расследования. Даже дилетантского. Подумайте! Возьмите хоть Шерлока Холмса! С чего он начинал любое расследование? Сразу же, на четвереньках, прочесывал всю местность, рассматривая следы, собирая разные там всякие окурки, кусочки ниточек и тому подобное…

– Ну, на четвереньках! – возмутилась Сухова. – Я, знаете ли, не так много запасной одежды в поездку взяла! А вот интересно, в рекламах как-то не слыхала… Борщ, знаю, «Ариэль» отстирывает… А вот коровий навоз? Бараний? Овечий? Не знаете? Я вот тоже. Поэтому насчет четверенек – это уж увольте. И насчет окурков – также. С утра там вся деревня топталась, а уж вредят здоровью там буквально все! Никто легкие не бережет – да и зачем? Воздух и так кристально чист… В отличие от земли, покрытой… Да чем только не покрытой!

– Ясно, – погрустнел Петруха.

– Какие же тогда можно сделать выводы? – с трепетом спросила Мария Даниловна.

– Выводы, выводы… – почесал голову опер. – Спросите что-нибудь полегче! Ну ладно, попытайтесь хотя бы вспомнить, какая там дорога.

– В каком смысле какая?

– Грунтовая?

– А что называется грунтовой?

– Как это? Вы не знаете?

– Нет, ну, наверное, видела сто раз, но не представляю, какое название каждой из дорог полагается… Какие они хоть бывают?

– Ну разные. Не так уж и много: асфальт, к примеру…

– Нет, понятно, не асфальт…

– Бетон?

– Конечно, нет…

– Щебенка? Это, – пояснил Алексеев, заметив на лице собеседницы как искреннее желание помочь, так и выражение полнейшего недоумения, – когда все засыпано мелкими камешками… Тележку, например, неудобно катить – все время о камни тормозится…

– Нет, не щебенка… Просто плотная грязь…

– Вот и выходит, что грунтовая! Широкая?

– Ну… так…

– Машины по ней ездят?

– Не видела! Там ни у кого машин нет! Вот трактора – да, ездят постоянно, все разворочено… Хотя теперь припоминаю: там, уже где-то возле церкви, действительно асфальт – планировали некогда соединить деревни хорошей дорогой с сельсоветом, да не успели до перестройки, так все и брошено… А один участок там вообще потешный! Представляете, рабочие все подготовили к укладке асфальта, утрамбовали, разровняли – и в связи с окончанием рабочего дня прекратили свою деятельность… А поздно вечером кто-то из деревенских, весело проведя время, отправился домой на тракторе, плуг у которого был почему-то опущен… Ну забыл мужик, не обратил внимания! До того ли ему было – старался в дерево не впилиться… И перепахал километра два подготовленной дороги!

– О времена, о нравы! – покачал головой Алексеев.

– Ну да! Так с тех пор на дороги там и махнули рукой…

– Да бросьте вы! А с каких пор по всей России на дороги рукой махнули? Кроме трассы Москва – Питер, нигде больше и ездить нельзя…

– Да… Бесхозяйственность, – поддакивала Сухова. – Претензии к советской власти!

– Итак, – поморщился Алексеев. – Старая, разбитая тракторами грунтовая дорога в Галкине…

– Угу, – согласилась Мария Даниловна.

– Колеи глубокие?

– Колеи… колеи… – наморщила она лоб. – Да, верно! Особенно, кажется, правая!

– Так-так-так… – размышлял Петруха. – А тело валялось… Где?

– Сейчас… – Сухова закрыла глаза, воссоздавая в памяти место происшествия с максимальной точностью. – Так! На левой колее, точно!

– Да? Это интересно… – протянул опер.

– Интересно? – встрепенулась пожилая женщина. – Вам что, уже ясна картина преступления?

– Абсолютно не ясна! – воскликнул Алексеев. – Давайте вспоминать дальше. Трактор все-таки какой? Колесный, гусеничный?

– Гусеничный.

– Хм. А вот скажите, там случайно рядом с левой колеей камешек не валялся?

– Ну, если вы это называете камешком…

– Продолжайте, продолжайте! – загорелись глаза у Петрухи, что, впрочем, за темными стеклами очков осталось незаметным.

– По мне, так это целый валун!

– Да? Как на картине «Витязь на распутье»? Налево пойдешь…

– Ну, не прямо такой… Ну, где-то с чемодан, думаю…

– Хорошо. Очень хорошо. А не заметили ли вы там ломика?

– Представьте себе, заметила!

– Что, лежал лом?

– Да, лежал! Только недолго – сперли сразу… А что тут такого? – недоумевала Мария Даниловна.

– Да так, ничего… – неожиданно засмеялся опер. – Н-да-с… А в колее выемки не было?

– Была, – подумав, сообщила та.

– То есть камень, похоже, был вынут из колеи?

– Похоже… А что?

– Милейшая! Да будет вам известно, что гусеница трактора, наехав на большой камень, будет прокручиваться, не имея возможности сцепляться с землей и двигать вперед то, что, по замыслу конструкторов, она призвана двигать, то есть трактор…

– Вы уверены?

– Уверен? Ха! Это же… ну как колесо на льду – скользит, прокручивается… В данной ситуации трактор должен был бы завертеться на одном месте, но, по всей видимости, правая колея была настолько глубока, что не позволила ему совершать головокружительные повороты на одном месте…

– Ну ладно, мне надоело! При чем здесь все это?

– Да при том, уважаемая, что в этом-то все и дело!

– Да что вы?

– Да! Покойный, по недостаточно трезвому состоянию, не догадался заглушить двигатель трактора и полез выковыривать ломом камешек, который вы называете валуном… Это, к его великому сожалению, которого ему уже не суждено испытать, ему удалось. Итогом же сей операции явилось раздавленное тело хмельного тракториста, возлежащее на пустой осенней дороге, бурой лентой бегущей среди деревушек, все понижаясь с полями и поднимаясь с пригорками, теряющейся где-то далеко в лесах и болотах…

– Так себе из вас Бунин, – пробурчала под нос Мария Даниловна.

– Ну извините, – развел руками Алексеев.

– Что же, выходит, я это все зря расследовала?

– Выходит, – улыбнулся опер.

– Нет, ну как же? – возмутилась она. – То есть ничего не было? Не было ревности Клавы, идейности Олега Михалыча, мстительности священника и интриг Кольки? Ничего этого?

– Ну почему же, – утешал ее Петруха. – Этого-то добра – сколько угодно. Вы собрали интересный материал, много узнали о незнакомых вам прежде людях… Это же само по себе трудно и достойно уважения!

– Ну и что? Ведь зря! Ну скажите – зря?

– Зря! – кивнул опер. – Но вы же не виноваты! Я, скорее, виноват – с самого начала надо было с конкретного начинать, а не слушать ваши психологические изыски…

– Невольное самоубийство, – тихо произнесла пенсионерка Сухова.

– Да. Невольное. Значит, в принципе, ну теоретически, его все-таки можно отпеть, – снизошел Алексеев. – Член церкви, не член церкви, а родственникам всяко легче, когда они могут на всю катушку свой последний долг выполнить…

– Значит, Толик невиновен? – просияла Мария Даниловна.

– Однозначно! – уверил ее Алексеев.

– И то хорошо! – весело сказала она. Оживленный до того разговор как-то сам собой прекратился, собеседники подняли головы и огляделись вокруг.

– А трамвая так и нет! – первой сказала Мария Даниловна. Петруха подумал то же самое.

– Ну, я пойду домой, что ли? – Она почувствовала себя как-то неуютно.

– Да и я тоже… Все равно опоздал, куда собирался, – печально сообщил Алексеев. – А чего они не ходят, вы не знаете?

– Нет, не знаю… Вот гады! Во всем цивилизованном мире на каждой остановке бы транспаранты висели: мол, с такого часа по такой прекращается движение трамваев по такой-то причине…

– Вот именно по «такой-то»! Эпитет подберите сами! – невесело усмехнулся опер. – А у нас полдня можно простоять…

– Да мы, похоже, и простояли, – хмыкнула Сухова.

– Да… вот государство… сволочное, – качал головой Петруха. – Имеют нас, как хотят…

– Претензии знаете к чему? – напомнила пенсионерка Сухова, уже уходя.

– Увы, – кивнул ей в ответ Алексеев и зашагал в противоположном направлении.

Сытно поужинав, Людмила убрала все съедобное, с ее извращенной точки зрения, в холодильник. Она равнодушно бросила взгляд на прочие останки убитого, вымыла нож и задумалась.

«Надо уничтожить все следы, – приняла женщина мгновенное решение. – Никто, кажется, нас вместе не видел! Был, конечно, риск, что эта дура… как ее там? Нина Санна, что ли? Вечно из окна торчит… Пенсионерка… Делать нечего… Хорошо, мы вчера поздно шли… Спала уже, наверное… Мне свидетели ни к чему… Хотя, конечно, невозможно мне ничего определенного пришить… Поди еще докажи – я или не я всех этих мужиков… Но береженого, как известно… Эх… Теперь, как всегда, проблема избавляться от тела… Устала, голова уже не варит… Хорошо, во времени я не ограничена! Завтра соображу, что там у нас на очереди… Видно будет!»

Но оставлять на виду неприятные останки все же не хотелось. Ей было противно дотрагиваться до мертвой, уже холодной кожи, и, превозмогая отвращение, Люда вынесла голову, брезгливо держа пальцами за волосы… По коридору потянулся кровавый след…

Она бросила голову малознакомого ей Саши в ванную, открыла воду и, куря, безразлично наблюдала, как кровь утекает в трубу…

…Зазвонил будильник. В первое мгновение, еще не окончательно расставшись со снами, Люда, сощурившись, с недоумением взирала на циферблат, пытаясь сообразить, отчего часы заведены на много ранее обычного времени, но, сразу же вспомнив удачу вчерашнего вечера, довольно ухмыльнулась и, мгновенно проснувшись и полностью придя в сознание, вскочила с кровати. Приведя себя в порядок, женщина упаковала отрезанную голову в плотный непрозрачный полиэтиленовый пакет, крепко его перевязав и с удовлетворением отметив, что влага высохла и голова практически сухая.

«Никто ничего не заподозрит… – подумала она, раскрыв блокнот с какими-то своими записями. – А ведь бывают же идиоты! Нет, я просто не понимаю, как такое возможно! Убить-то ничего, у всех ума и силы хватает… А вот потом… Придурки! Сами себя с головой урывают! То тащат в сумке части тела, а оттуда кровь всю мостовую заливает… А то… где же это я ну буквально на днях, что ли, читала? Какой-то алкаш пришел в гости к таким же выродкам-алкашам… Ну они, понятно, повздорили… Как это всегда у быдла бывает… Не то бабу, не то бутылку не поделили… Хозяева квартиры убили гостя, а потом задумались, чего бы это с ним дальше делать? Козлы… И ничего умнее не придумали, как выносить по частям на ближайшую помойку! Они бы еще в мусоропровод спустили! Видимо, просто дом не оборудован, а то так бы непременно и поступили бы! Ну где у людей мозги? Говорят, в голове… Не знаю, как-то пока трепанацией не занималась… Может, попробовать как-нибудь? На досуге? Говорят, деликатес? Ладно, это все потом… А эти явно пропили свои мозги… И этот, вчерашний… Витя? А, нет, кажется, Саша… Бутылку принес… Девушку соблазнять! Ха-ха-ха! Пошел ты со своей бутылкой! – Она встала и, резко отбив о край раковины горлышко, выпила спиртное. – Ненавижу пьянь! Ладно, а вот те пьяные идиоты бросили в свою помоечку руку или ногу… не помню уже… И пошли куда-то… отсыпаться, что ли? Точно, так рядом с трупаком и возлежали! Никуда, мол, он не денется, так по частям и собирались в течение дня выносить… А милиция-то тем временем отчего-то не дремала! Отчего бы? Хрен с ней… В общем, быстренько в помойке частицу нашли, опросили дворников или кого-то там еще на предмет криминогенности ближайших жильцов… Вычислили этих алкашей. Заявились… И сразу же обнаружили остальные фрагменты! Дело открыли – дело закрыли… Мигом… Возбудили – удовлетворили… Не отходя от помойки… Как все просто! Не-ет, голубчики, со мной такое не пройдет! Не на такую дуру напали! Да и не напали еще! Эх, жаль, повязали Игорька-дурачка, теперь на улицу Ленсовета как-то опасно подкидывать… Еще заподозрят что-то неладное, начнут соображать, что нужно в других районах разыскивать… На меня еще выйдут… Как? А хрен их знает, лучше не светиться… Мало ли до каких достижений экспертиза дошла? Может, у покойников в глазах последние кадры жизни отпечатываются? То есть мое лицо… Вряд ли, чушь, конечно, фантастика… А все же… Я что-то такое читала… Нет, надо действовать наверняка! Тише едешь – дальше будешь… Хотя с Ленсовета все же обидно… Очень оттуда до работы удобно добираться… Но нет, Московский район теперь надолго закрыт для заметания следов… Где еще я давно части не оставляла?.. Так, вот схема… Можно в Веселом Поселке… Давненько я туда не подкидывала… Нет, черт! Мало времени, могу на работу опоздать… Незачем… Можно, пожалуй, на Васильевский – туда, к Приморской, зарулить… Хотя… дважды за один год… Не стоит… Что же это город такой маленький! Свой район всяко отпадает, а те, где давно не была, все один другого дальше… А с нашим транспортом связываться… О! Ничего себе! Так я же в Октябрьском еще… это что же – ни разу? Вот это да! Как же я его упустила? А, ну он такой дурацкий, одна станция метро на весь район… И та на самой его границе… На Гороховой уже Куйбышевский начинается, а там я в последний раз оставляла; значит, как выйду со станции, нужно сразу влево двигать… А оттуда – ничего, должна успеть… Пересадочку придется сделать… Ладно, заметано! Вперед – на площадь Мира!»

– «Сенная»! Следующая станция…

Никто, как всегда, не обращал никакого внимания на полную, с угрюмым прыщеватым лицом и с набитой сумкой в руках молодую женщину, быстро вбежавшую на эскалатор и так же поспешно выскочившую на людную площадь. Окинув пространство беглым взглядом, Люда, вклиниваясь в толпу праздно и по делу шатающихся горожан и гостей города, стремительно побежала по намеченному маршруту. Дойдя до ближайших жилых домов, она в недоумении остановилась: никаких признаков мусорных бачков не было и в помине. Лицо ее приняло задумчивое выражение, но она устремилась вперед, пересекла Московский проспект и продолжала двигаться по Садовой улице, внимательно заглядывая в каждую подворотню. Она все углублялась и углублялась в недра бывшего Октябрьского – ныне Адмиралтейского – района, не ведая о том, что еще несколько лет назад администрация города решила осчастливить, вернее, «осчастливить» его обитателей снесением с лица земли всех помоек. Виной тому было расположение на данной территории здания мэрии, работникам которой, очевидно, претило лицезрение, равно как и обоняние, отходов жизнедеятельности петербуржцев. Несчастные жители Октябрьского района однажды обнаружили в своих почтовых ящиках загадочные листовки-опросники, где власть имущие интересовались, желали бы жители или нет, чтобы мусор вывозили на машинах в строго отведенное время. Абсолютное большинство населения, разумеется, отвергло эту идею как посягательство на свое свободное время и ущемление прав. Но никого это, понятно, не смутило, и в еще один, далеко не прекрасный, день на двери каждого подъезда появилось извещение о том, что по инициативе администрации, а также в целях борьбы за чистоту города машина будет забирать мусор дважды в день. Первое время люди возмущались, потом, естественно, привыкли, как привыкают они теперь ко всему. Лишь отдельные несознательные личности продолжали упорно выкладывать отходы туда, где, как они еще помнили, некогда красовались мусорные бачки… Но в основном все законопослушные граждане, не желая засорять родной город, а возможно, напуганные колоссальных размеров штрафом, грозящим нечистоплотным грязнулям, причем чуть ли не каждые полгода дворники мелом приписывали на стене очередной ноль к исходной сумме, – так или иначе, но все, как правило, своевременно устремлялись на встречу с мусорной машиной, привыкнув уже организовывать свои дела согласно выдуманному кем-то расписанию…

Все это было абсолютно неизвестно Люде, уже несколько тяготившейся своей зловещей ношей. Она, кажется, начала догадываться о чем-то подобном, но автоматически все дальше, и дальше продвигалась в глубь столь неудачного как в помойном, так и в транспортном отношении района, никак не придя к определенному выводу: то ли ей стоит вернуться и попытать счастья через Гороховую, в Куйбышевском, то ли еще не все потеряно и рано или поздно мусорный бачок все же отыщется…

«Как отсюда вообще теперь выбираться? – огляделась она. – Если даже прямо сейчас избавлюсь… Еще двадцать минут обратно, до метро… О нет! Оно же закрыто! Через пять минут перестанут впускать! Только выпускать! Ну, райончик! Придурки! Нет, надо срочно, прямо тут где-нибудь, бросать… Не везти же на работу… Девчонки привяжутся: „Что купила? Что купила?“ Тьфу! Дурищи! И возле работы не бросишь… Мало ли найдут, шум до нас дойдет… Все! Сворачиваю… Нет, тут проспект широкий, опасно оставлять… Вон и дворничиха, как назло, шастает со своей поганой метлой… Сверну еще раз… Улочка какая-то неприметная… А отсюда – бегом на остановку… Там, впереди, я видела трамвайную остановку…»

Люда дошла до конца небольшой улицы, остановилась и огляделась. На ее счастье, прохожих не было. Она быстро выложила темный сверток поверх груды мусора в одной из подворотен, затем спокойно развернулась и направилась к трамваю.

На работу она успела вовремя.

Оперуполномоченный Петр Алексеев, насвистывая, взглянул на часы – до прибытия мусорной машины оставалось пять минут. Он непременно должен был к ней успеть, ибо накануне побаловал себя рыбкой, кота знакомого не имел, и оставлять отходы на несколько дней уж тем более не входило в его планы. Все же ближайшие вечера и утра были у него плотно заняты, и потому Петруха, завязывая шнурки, был доволен, что как раз успевает вынести гадко пахнущий мусор, лишая мух и тараканов лакомства. Уже взявшись за ручку двери, Алексеев обнаружил, что не имеет даже отдаленного представления о том, где могут быть ключи от дома. Ругнувшись, он опустил ношу на пол и принялся интенсивно обшаривать все карманы. Результаты поисков были неутешительными. Проклиная все на свете, Алексеев нагнулся и пошарил рукой в разных неприметных закутках маленького коридора, совмещенного как с кухней, так и с санузлом. Наконец счастье ему улыбнулось: отряхивая руку от паутины, притаившейся за батареей, он сжимал связку невесть как и когда завалившихся туда ключей.

Петруха быстро выскочил на улицу, благо проживал на первом этаже. Дорогу ему перебежала черная соседская кошка, но он, как человек стойких религиозных убеждений, не имеющих ничего общего со старушечьими предрассудками, не придал этому никакого значения и стремительно пересек место, где только что плавно проследовала кошка.

– Доброе утро, Петр Алексеевич, – раздалось где-то рядом. – Не спешите! Незачем!

Алексеев посмотрел в сторону голоса – к нему обращалась соседка, живущая в том же подъезде. Пока он мучительно напрягался, вспоминая, как же ее зовут, чтобы не показаться невежливым, женщина продолжала говорить:

– Вот наглость! Как всегда, никому до нас нет дела!

– А что такое? – удивился Петруха, в принципе с этим высказыванием согласный.

– Да как это что? Перенесли время прихода машины! И хоть бы какое объявление повесили, как же! Оказывается, она теперь на час раньше приходит! Безобразие!

– Безобразие, – кивнул опер. Взгляд его упал на пустые ведра в руках собеседницы.

«Хм. Говорят, плохая примета – с утра встретить… Блин, осталось еще черной кошке придать значение! Ну да, а как же иначе? Машину отменили, то есть время перенесли… Неудача – так оно и выходит… Как это там, „приметы верные и суеверные“? Кажется, была такая просветительная брошюрка? Выходит, и про кошек и пустые ведра тоже верная примета… Хм… А почему же они у нее пустые, раз машина уже давно прошла», – задумался Петруха и задал вопрос вслух.

– А! Да я там вывалила, в подворотне! Знала бы, так не пошла бы! Но раз уж вышла – неужели опять все это г… обратно домой нести?

– Логично, – произнес Алексеев и, заглушая голос совести громким насвистыванием, поспешил последовать примеру соседки, глубоко осуждая себя за некультурный поступок, но категорически не желая возвращаться в тесную квартирку с ведром объедков.

В большой неприятной куче копалась собака. Алексеев шуганул ее, желая высыпать содержимое ведра так, чтобы не испачкать своей одежды. Обиженно тявкая, шавка все же отошла, оценив неравенство сил.

Ожесточенно тряся ведром над кучей, Петруха старался смотреть и дышать в сторону и, уже закончив, неудачно зацепил какой-то пакет с чужим мусором. Резко дернув на себя ведро, Алексеев отошел было от стихийно организованной помойки, но тут же замер на месте.

Прямо на него медленно катилась улыбающаяся голова.

«Чур меня! – мысленно вздрогнул опер, закрыл и открыл глаза. – Свят! Свят! Свят!» Он помотал головой – своей, которая пока еще была на месте, – наваждение не рассеялось. Чужая голова по-прежнему лежала у его ног. Как-то криво застывшие губы вряд ли были растянуты в улыбке, как показалось Петрухе на первый взгляд, но похоже было, что загадочному незнакомцу, несмотря на трагизм его настоящего положения, отчего-то дьявольски весело.

«Аннушка уже купила подсолнечное масло, – промелькнуло у него. – Не только купила, но даже и разлила… Голова Берлиоза – не композитора… Тьфу ты! Может, это сон? Вчера уж так долго мусолили тему о раздавленном трактористе… Отпечаталось в сознании… Про сон – это не сон, а про не сон – это сон… В Багдаде все спокойно… Да нет, понятно, что это все наяву… Увы… Эх… где-то у меня таблетки должны валяться – те, что мне в дурдоме выдали… Зря, похоже, я их не принимал… Теперь самое время… А, вот дворничиха идет! Как кстати!»

Алексеев подозвал женщину и наказал ей никуда не отлучаться с места кошмарной находки, сам же отправился домой – избавиться от ведра, принять успокоительное и вызвать коллег…

«Приметы верные, – думал он по дороге, – это когда ласточки низко над землей летают, значит, к дождю. А приметы суеверные, как принято считать, – это как раз всякие пустые ведра, кошки, тринадцатое число… Блин! Пятница, тринадцатого! Сегодня – пятница, тринадцатого! Вот и не верь во все это…»

Петруха так разволновался, что никак не мог вспомнить номер телефона своего места работы, и полез в записную книжку…

– Три ложки? – произнесла болезненного вида женщина в халате и, не дожидаясь ответа, быстро насыпала сахар в кофе – ровно три ложки.

– Дорогая, – поморщился мужчина. – Ну я же тебе говорил, что три – это в чай, а в кофе – полторы! Кофе должен чуть горчить! Ну сколько же можно объяснять! – раздраженно воскликнул он, но неожиданно вздрогнул и более мягким взглядом посмотрел на жену.

Пожав плечами, та безразлично пододвинула мужу масло и булку и опустилась на табурет, глядя в окно.

– Вероника! Ну, малыш, не сердись! – примирительно сказал мужчина.

– Да что ты, Павлик, я и не думаю, – ответила она тоном, не вызывающим сомнений в затаенной обиде.

Дожевывая холодную, будто резиновую, яичницу, сдобренную кетчупом, оставившим во рту Павлика неприятный привкус, он парой глотков опустошил чашку и бросился в коридор.

– Ну вот ведь досада! – крикнул он, путаясь в шнурках. – Что за идиотский будильник! Ну почему он никогда не звонит, когда надо?

Вероника покачала головой, воздержавшись от ответа.

– А ты не слышала? – настаивал Павел.

– Нет, – удивленно ответила та, – да я вообще не слышу звуков из твоей комнаты… Мне-то будильник ни к чему, сам знаешь, что в девять я как по команде сама просыпаюсь… Я не виновата, что тебе именно сегодня приспичило вставать раньше обычного… Вернешься-то как всегда?

– Да это уже не важ… – начал было Павел, но вовремя остановился.

– Что, прости, ты сказал? – подняла брови жена.

– Даже не знаю, – поправился он. – Сейчас – важная встреча в офисе по поводу…

Вероника устало взмахнула рукой:

– Милый, избавь меня от твоих служебных дел, а?

– Хорошо, хорошо, киска. В общем, целый день верчусь как белка в колесе… Вечером буду.

Он надел кожаную куртку и потянулся к ручке двери, но на мгновение замер, обернулся к жене и посмотрел на нее неожиданно нежным взором:

– Прощай, Вероника… – Он сделал шаг и поцеловал жену в щеку.

Она вздрогнула. В последнее время отношения между супругами стали более чем прохладными; за внешне дружелюбными словами угадывалась плохо скрываемая обоюдная ненависть, и оттого прощальный поцелуй, столь естественный в счастливых семьях, выглядел здесь нелепо и натянуто.

– До свидания. Удачи! – как-то неуверенно протянула Вероника.

Павел уже взял себя в руки и выскользнул на лестницу.

Трясущимися руками отпирая машину, он корил себя:

«Слизняк! Не мог не растрогаться! Как же – в последний раз видимся! Идиот! Неужели она догадалась? Хотя чушь! Не может быть! Это в кино на каждом шагу запросто убивают… С чего бы ей меня заподозрить?.. Но я тоже хорош! Сколько месяцев вынашивал замыслы… Почти привык, что рано или поздно ее не будет… Не будет! А теперь, когда это так близко к реальности… Еще немного, и… Эх! Чуть слезу не пустил! Как же – привык, столько лет рядом… будь она неладна! Ничего, скоро, очень скоро будет… неладна! Отольются мои слезки!»

Он уже гнал машину вперед, к одному из четко намеченных пунктов алиби, продолжая думать: «Но ведь как неудачно день начался… День! И как это меня угораздило выбрать именно пятницу, и именно тринадцатого! Сразу ведь и в голову не пришло! Кретин! С утра все не заладилось… В десять – половину одиннадцатого должны „душные“ к работе приступить… А меня с девяти не должно было быть дома! Как неудачно – проспал! Специально ведь свой застарелый бронхит откопал, на процедуры записался… С девяти до девяти сорока меня бы вся поликлиника видела! Медсестра бы запомнила, с гардеробщицей бы поболтал, номерок бы долго искал, на часы бы взглянул, она точно меня не забыла бы… „Бы“! Вот именно, что „бы“! Теперь важно, чтобы они до десяти не появились, в офисе я раньше, чем через двадцать минут, никак не окажусь, даже при самом удачном раскладе… А если еще и в пробку попаду… Не дай Бог! Вообще будет похоже, что я газом нафукал и дал деру – в офис… Нет, скорее, скорее… Туда, где меня знают и подтвердят…»

Стоящий на дороге человек в форме работника ГАИ выбрал в качестве очередной жертвы именно машину Павла, приказал ему остановиться…

Вероника села в кресло и погрузилась в раздумья.

«Странно… Как странно… Что-то тут не так… Что-то не так… Но что? То, как он на меня перед уходом посмотрел? Что это, какое-то чувство жалости промелькнуло в глазах? Или у меня мнительность? Да нет! Никогда он на меня так не смотрел! Ну разве что в первый год, когда меня собака укусила… Любил тогда… Пока в поликлинику вел, глаз не спускал… Вот так же жалостливо смотрел… Казалось, сам мою боль переживает… А сейчас? Какая-то иная жалость, даже вроде брезгливости… Физиономист-то я неплохой… Психолог доморощенный… Нет, я не ошибаюсь! А уж поцелуй этот… „прощай, любимая!“. Стоп. А ведь он так и сказал – „Прощай“. Не „пока“, не „счастливо“, как обычно… Ну все. Все ясно. Это провал. Полный провал. Сейчас придут с обыском!..»

Вероника решительно подошла с стенному шкафу, распахнула створки и достала из-за вещей то, что там обычно не находится в нормальной квартире. Раскрыв чемодан, она укладывала в него прослушивающие устройства, позволяющие ей не только быть в курсе происходящего внутри расположенного по диагонали от ее окон Латвийского консульства, но и своевременно информировать об этом Центр…

Раздался звонок в дверь. Вероника вздрогнула, но тут же приказала себе успокоиться. Она была далеко не новичком в своем деле и с годами выработала у себя железный характер, стойкое самообладание, крепкие нервы и потрясающее актерское мастерство, позволяющее ей столько лет убедительно играть отягощенную заболеваниями домохозяйку…

Звонок раздался вновь, и она на цыпочках вышла в коридор и заглянула в глазок. Как она ни крепилась, все же некоторое напряжение в душе ее присутствовало, и теперь Вероника с облегчением вздохнула.

На лестнице нетерпеливо ожидала отклика из-за двери соседка – женщина лет сорока, внезапно ставшая безработной и все еще не нашедшая своего места в новых экономических условиях… Отношения между соседками были теплыми; они всегда обращались именно друг ко другу по общим жилищным делам: поинтересоваться, включили ли отопление, уточнить номер жилконторы…

– Да, Лена? – чуть приоткрыла Вероника дверь. Впустить гостью в квартиру она не могла – аппаратура лежала как раз на самом виду.

– Вероникочка, извини за беспокойство, – защебетала соседка, но, заметив какое-то необычно напряженное лицо той, продолжала уже вопросительно: – У тебя все в порядке?

– Да, всё, – вяло ответила Вероника, но дверь пошире не открыла.

– Я не разбудила тебя? – допытывалась настырная Лена.

– Нет, нет! – раздраженно выкрикнула хозяйка.

– Извини, – оставила соседка расспросы, чувствуя их бесполезность, – я хотела миксер попросить… Знаешь, у меня белки остались, я тесто делала, а на яичницу их пускать – как-то недостаточно сытно будет… Хочу безе еще испечь, оглоедов своих порадовать… А мой так все и сломан… Так дашь?

– Конечно, – пожала плечами Вероника.

Соседка устремилась было вперед, желая войти внутрь, но дверь перед самым ее носом захлопнулась, оставив его обладательницу в полном недоумении по поводу негостеприимства гостеприимной некогда Вероники.

Через несколько мгновений, показавшихся Лене долгими минутами, Вероника просунула в щель миксер и собралась попрощаться, но Лена снова воскликнула:

– Извини, пожалуйста, я еще хотела спросить – сколько времени? У меня часы остановились, ну те мои, точные, а стенные всегда врут, так что я наверняка не знаю…

У Лены не было телефона, воспользоваться услугами службы «08» она, естественно, не могла, и этот вопрос не удивил Веронику. Заглянув за угол коридора, она уточнила время и сообщила соседке:

– Без пяти десять. Ну в крайнем случае без четырех. Извини, я очень занята. В другой раз поболтаем!

Она решительно захлопнула дверь, не давая Лене возможности даже сказать прощальную фразу. Задумчиво покачав головой, Лена скрылась в своей квартире.