Текст книги "Душные бандиты"

Автор книги: Дарья Телегина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

– Мы – лучше! – уверенно заявил Алексеев. – Ну и что вы этим хотите сказать? Давайте тогда с другой стороны подойдем: чей это был трактор?

– Да Васьков и был! Он же на старости лет в арендаторы записался, да мало того! Таким убежденным демократом был! Когда перестройка еще только началась, помните, там все эти дела с Ельциным были, – он бегал по деревне с плакатом на груди, призывая голосовать за него! Прямо повернулся на политике! Кто о чем, а он только рот открывал – тут же его на политику сворачивало… Особенно же все коммунистов ругал, уж теперь-то, казалось бы, хватился! Поезд давно ушел… А он, как говорят, все их, бедных, крыл… И вот тут, кстати, можно предположить еще одного возможного убийцу…

– Да? Интересно… И кого же?

– Председателя сельсовета! Бывшего… Как же его? – Сухова наморщила лоб, вспоминая. – Олег Михалыч, что ли? Неважно… Пусть пока будет Олег Михалыч… Он как раз полный антипат, ну в смысле антипод Васьк у покойному… Убежденнейший коммунист! Знаете, попадаются такие, идейные…

– Знаю, – кивнул Петруха, – дальше?

– Рассказывали, что, когда августовский путч начался, он уж таким гоголем ходил, торжествовал – не то слово! Флаги самолично повсюду развесил, речи толкал, был бы танк – думаю, проехался бы победным парадом по владениям… Они вроде тогда даже с Васьком чуть до смерти не подрались – хорошо, односельчане вовремя разняли… В общем, ненавидели друг друга – будь здоров!

– Ну и что? – усмехнулся опер. – Я вот, к примеру, очень не люблю… Даже ненавижу одну из продавщиц в нашей булочной… Она вечно сдачу будто бы забывает дать… Причем так естественно у нее выходит! Напомнишь – отдаст, не напомнишь – попрощайся с деньгами… Меня такие жулики безумно раздражают! Думаете, я стану ее убивать? Ну, согласен, пример неудачный, даже дурацкий… Но кто, скажите мне, в глухой деревне будет из-за политики убивать? В верхних эшелонах власти-то такое далеко не каждый день…

– Зато очевидцы припоминают, – злорадно сообщила Мария Даниловна, – что вечером, перед баней, когда еще не слишком темно было… кто-то видел, как Васек и Олег Михалыч ссорятся! Драки не было вроде, но сердитые голоса, ругань… Вот воссоздайте мысленно картину преступления! Допустим, Васек Олегу говорит: «Ты комбикорма почем покупал?» Тот, например, ему ответил. Васек на это: «Однако дороговато…» А Олег: «А ты че хотел? Дерьмократы твои… такие-то… вконец страну разорили! Ограбили, обокрали! За границу продали!» – «Да кому наши такие-то комбикорма за границей нужны? У них всем техника управляет!» – «А ты своего Ельцина не защищай! Вредитель!» И хватанул, допустим, Васька за грудки. Тот увернулся, а Олег все наседает: «Я те покажу демократия! Я тя научу настоящую власть уважать!» – «Да пошел ты со своей властью! Навластвовались уже семьдесят лет, хватит! Твой Зюганов сам вредитель!» – «Это Зюганов – вредитель?» Ну и так далее. А прибавить к этому, что оба они уже к тому времени были изрядно пьяны… Слово за слово… Олег мог сделать вид, что успокоился, а сам дождался, когда совсем стемнеет и Васек из бани к Таньке пойдет, – он и при живой жене всегда к ней ходил… А уж как померла Нюшка – так и вовсе безо всякого стыда… Ну вот, пошел, допустим, к Таньке, а тут из кустов выворачивает Олег – и давит его!

– Ага, – кивал Алексеев. – Левая нога – хрусть! – пополам. Правая нога – хрусть! – пополам… Голова как, на месте? Или откатилась?

– Шутите, шутите!

– А что еще остается? – возразил Алексеев. – Хотите, я вам расскажу, как эта ваша Клава тогда убила его? Фактов все равно нет, а почему бы и не погадать?

– Ну угадывайте! – разрешила Мария Даниловна.

– Подкараулила она его, когда он шел в баню… С медным тазом… Или у дверей дожидалась… Неважно… Темнота, ей стыдится нечего, никто не увидит… Накинулась с разборками: «Что же ты, гад такой-разтакой, к этой шлюхе шастаешь! Неужели я тебе не мила! И живем-то рядом! Перешел бы ко мне, уж как было бы хорошо! Вернись, я все прощу! У меня и изба просторнее…» Васек ей, допустим, что-то ответил, возможно не слишком грубое, отчего она возымела беспочвенную надежду и распахнула ему навстречу свои могучие объятия, надвигаясь на несчастную жертву огромным телом, дыша ядреной смесью самогона и лука… А он, скажем, отстранился… Она все не унимается… Тогда Василий продекламировал ей что-то типа: «Отстань, беззубая, твои противны ласки! С морщин бесчисленных искусственные краски как известь сыплются и падают на грудь. Припомни близкий Стикс и страсти позабудь…» Хотя вряд ли, – остановил он себя. – Это же его сын в литературе разбирался? Ну все равно! Что-то аналогичное, только более низменным стилем… Прозой жизни с использованием оборотов типа «Пошел вон, грязный извращенец!». Короче, разозлил ее донельзя, лишил последней надежды… А она и решила: «Раз не мне – тогда никому!» И все! Не поинтересовавшись, молился ли он на ночь, нет ли, влезла в трактор, стоящий, естественно, неподалеку… Как говорится, любовь сэра Генри грозит бедой только сэру Генри…

– Логично, – согласилась Мария Даниловна. – Вот и я вам о том же! Я ее в числе первых подозреваемых назвала!

– А много их вообще-то? – ужаснулся Алексеев.

– Ну… – задумалась она, – так… Если не считать несчастного сына, то, пожалуй, еще два!

– Да что вы! – удивился опер. – Ну, мало того – какие страсти-мордасти в эдакой глубинке бушуют… И нате вам, вы всех запомнили – имена, характеры, мотивы, связи, явки… Делать вам нечего!

– Нечего! – послушно кивнула Сухова.

– Ну ладно, раз начали, – давайте, что ли, продолжать… Кто там у вас на очереди?

– Священник! – победно заявила Мария Даниловна.

– Священник? – переспросил Алексеев, хотя прекрасно расслышал.

– Ну да! А что тут такого? Что, священники – особенные? Почему он должен быть вне подозрений?

– А почему под подозрением? – не понимал Петруха. – Что-то у вас все под подозрением… Вот, к примеру, вы – чем занимались в ту ночь, с субботы на воскресенье?

– Я? – отчего-то смутилась пожилая женщина.

– Да, вы! – торжествовал Петруха.

– А при чем тут я?

– Мало ли? Хотите, угадаю?

– Не хочу!

– Поздно! Итак. Вы ведь несколько раз в тех краях бывали… Да-да, не отпирайтесь! Голубику собирали – это июль! Малину? Я варенье у вас ел, помню! Вот. Допустим, встретили вы этого Василия где-нибудь на болоте… Он, допустим, пер на своем тракторе, как на танке… А вы сидите себе на кочке, бидончик ягодкой нагружаете… А он едет! Все кустики, гад, потоптал! Вы разозлились, затаили злобу… Так! Скажете – нет? Ну, было такое?

– Откуда вам известно? – тихо произнесла Мария Даниловна.

– Это элементарно! Что я, деревенских не знаю? Им природа по фиг! У моей тетки в деревне местные уничтожили огромные плантации ежевики… Просто так – жгли рядом траву, чтоб лучше росла, а ягоды заодно и сгорели… Трава – это важно, корову кормить… А ягоды – на фиг они им? Ну вот. Пусть этого вам было мало для убийства, согласен. В следующий раз, предположим, этот Василий шатался в нетрезвом виде, нарушал тишину и покой… Уж я-то прекрасно знаю, как трепетно вы к тишине относитесь! «Радости жизни изведав сполна, я выбираю тебя, тишина!» Или мотор на всю ночь оставил тарахтящим, а сам спать ушел… А вы всю ночь глаз не могли сомкнуть… Ну и какой-нибудь последней каплей могло быть то, что Васек завалился на гряду, на которой вы все лето трепетно выращивали какой-нибудь чахлый кустик помидоров. Ухаживали, ухаживали, а он в одночасье все погубил… Все! Терпение ваше лопнуло, вы забираетесь в трактор и, решив поначалу просто попугать невоспитанного соседа, катите себе… Он бежит за вами… Или навстречу… Вы – прямо, на слабачка… А он не въехал в ситуацию, думал, вы свернете… А вы могли просто с управлением не справиться… И все – хрусть!..

– Да что вы! Да в самом деле! – взмолилась Сухова. – Да как же это? Да я даже не представляю, каким образом трактором управлять!

– Ну, тут много ума не нужно! Ну что? Глупо, да? А ваши версии, одна другой нелепее? Ну, что еще ваш священник натворил, а? Давайте, я весь внимание…

– Подумаешь! – пожала плечами Мария Даниловна. – Рука руку моет! Кумовство развели! Думаете, я не понимаю, что это вы из-за священника так взъелись? «Коллеги»! Ха!

– Ах так? – рассердился Петруха. – Так что вы делали в ночь с субботы на воскресенье? И не уходите от ответа! За эти пять минут перепалки вы уже должны были сочинить что-нибудь убедительное! Ну?

– А мне и не нужно сочинять! – обиженно заявила пожилая женщина. – Я прекрасно помню, чем занималась!

– Ну, чем? Чем?

– В бане была!

– Да ну? – разочарованно протянул опер. – Не могли придумать что-нибудь пооригинальнее?

– Пооригинальнее – могла! Легко! Например, что мы с Петром Эриковичем решили Хэлловин [1]1
  Хэлловин – древний кельтский праздник поклонения смерти. Совпадает с празднованием западными христианами Дня Всех Святых.


[Закрыть]отпраздновать – пусть на пару месяцев раньше, какая разница? Нам эта Америка не указ! Вычистили тыквы, сделали маски и бегали по всей деревне с горящими свечами, завернувшись в простыни! Все Коростылево нас в течение всей ночи видело, будучи глубоко шокировано нашим поведением! А убийство-то в Галкине произошло! В пяти километрах от нас! Вот и алиби! Годится?

– Н-да… – почесал голову Алексеев. – Ну а с баней – кто сможет подтвердить, что вы там были?

– Что вы себе позволяете! – вспыхнула пенсионерка Сухова.

– Ясно, – кивнул Петруха. – Ну, алиби Петра Эриковича, видимо, аналогичное?

– Естественно, – пожала плечами Мария Даниловна.

– Ну а тыквы как? Выросли? Много?

– Да ну, лучше и не спрашивайте! – печально сказала она. – Хорошо, хоть ухода они не требуют, никто с ними особенно не парился… Росли, росли, а потом вдруг все погнили…

– И накрылся ваш Хэлловин медным тазом! – засмеялся опер. – И поделом! Нечего бесноваться! Праздник-то – бесовский! Ну ладно. Переходим к духовным особам. Итак?

– Итак, – кивнула Мария Даниловна. – Сейчас в Выкрестове служит довольно молодой человек, отец Иоанн Борисович Ватманов…

– Ватманов? – усмехнулся Алексеев. – Может быть, Кульманов?

– Почему Кульманов? Вы что, его знаете? Я что, опять что-то перепутала?

– Да нет, не знаю… Просто ассоциация сразу возникла…

– Тогда и не перебивайте! Подумаешь! Тоже мне, видали, – «Петр Алексеев»! Да такой революционер был! Ну и что? Я что, хоть раз вас этим попрекнула?

– Ну попрекните, – ухмыляясь, разрешил опер. – Может, легче станет.

– Да ну вас! – стараясь не раздражаться, Сухова продолжала рассказ: – Человек он, как я уже сказала, молодой. Неженатый, но и не монах, а этот, вы, кажется, термин такой произносили…

– Целибат, – разъяснил Алексеев.

– Верно! А я все не могла вспомнить! Народ его «целибатором» называет – ну, по типу «элеватор», что ли?

– Возможно. И это кажется вам подозрительным? Отчего, мол, молодой, а с женщинами завязал? А, понимаю, понимаю! Сейчас передадите какую-нибудь деревенскую сплетню, ну что-то вроде противоестественной тяги отца Иоанна к мужчинам, в числе которых и был покойный Василий? Нет? Что тогда еще?

– Полно вам, Петр Алексеевич! – пожурила его собеседница. – Все-таки речь идет об убийстве! А вы все шутите…

– Ну а откуда вы уверены, что об убийстве? – возразил Алексеев. – Вы же сразу уехали, так? А что, если вскрытие обнаружило, что Васек просто напился до чертиков, заснул, замерз? Или сердце прихватило прямо на дороге?

– Ну… – развела руками Сухова, – ну откуда мне знать? Может, и так… Но что мне мешает просто размышлять на эту тему? А вы все-таки специалист, мало ли – подскажете…

– Ну ладно. Продолжайте свое дилетантское расследование! – снизошел Петруха. – Какие проблемы были между покойным и священником?

– Да вот, представьте, были! Василий наряду с коммунистами всегда попов ругал – всех вообще и конкретного в частности. Был ярким антиклерикалом.

– А, «опиум для народа» и все такое?

– Точно. Космонавты, как ему было известно, Бога не встретили, и это его обнадеживало, было важным аргументом…

– То есть он постоянно вел диспуты с батюшкой?

– Какие там диспуты! – замахала руками Мария Даниловна. – Он более решительно действовал. К тому же ему не давала покоя мысль, что все попы – бездельники, тунеядцы, мироеды, кровососы, ну и так далее… Мол, бабки им последнюю копейку несут, а он еще глумится над ними…

– Как это – «глумится»?

– Ну, рассказывают, что этот отец Иоанн – человек своеобразных взглядов. Он обожал в проповедях говорить о суетности земного, бренности материальных благ…

– А что, есть другое мнение? – улыбнулся Алексеев. – Может быть, кому-нибудь удалось не умереть? Ну, кроме Вечного Жида, так это легенда… Или возможно унести с собой в могилу квартиру, машину, золото? Я, по крайней мере, о таком еще не слышал…

– Во-во! Все вы одним миром мазаны! – воскликнула Сухова.

– Понятно – одним! – усмехнулся Петруха. – При крещении каждого человека мажут миром. А миро – это же не одеколон какой-нибудь, вроде бы и один, да сортов много… Миро таинственным образом изготовляется раз в году Православным Патриархом. Оно по определению всегда одно и то же!

– Пошло-поехало! – сердито сказала Мария Даниловна. – Чего ж он тогда такой меркантильный, а? Ладно, не забывал в конце проповедей напомнить, что церковную десятину еще никто не отменял, потому десятую часть своих нищенских пенсий старушки непременно должны ему жаловать, а также десятую часть свободного времени пахать на его огороде… Так еще и вел просветительскую работу о своевременном завещании недвижимости, а впрочем, и движимости – ему! И до того доходило, что набожные прихожанки там сплошь да рядом доживают свой век в уже не своих, а будущих церковных домах, обделив прямых, родных наследников… Так, одна особо рьяная женщина подарила церкви пожарную машину!

– Пожарную машину? Зачем? Там что, пожары часто?

– Часто! Но это уже другой вопрос! Спросите лучше – откуда у нее машина?

– Да, действительно, а откуда?

– Вот смеху – представляете, недавно, когда кончилась наконец-то советская власть, началась так называемая перестройка…

– Я в курсе! – перебил ее Петруха.

– Ну что вы, в самом деле! С мыслей сбиваете! Ну вот. Стали совхозы ликвидировать, а имущество совхозное делить по паям. Люди-то хотели денег, но их не было, поэтому пришлось брать то, что было. Кому трактор достался, причем на несколько дворов один, и тот в нерабочем состоянии, а этой вот женщине – пожарная машина. Ну зачем ей она – понятно, незачем. Можно, конечно, огород поливать, только уж больно хлопотно, по старинке-то проще… Вот она ее и подарила! А этот наш бессребреник не постеснялся, взял…

– Ладно, оставьте ваши морали! Не хватало еще вновь пуститься в пространные рассуждения о падении нравов… Вы что-то упомянули о частых пожарах?

– Вот тут-то собака и зарыта! Василий, по-видимому, был могучим пироманом – не раз грозился поджечь церковное хозяйство!

– Да что вы?

– Да! И не только грозился! Он даже отсидел как-то пятнадцать суток за неудачный поджог поповского дома…

– А почему «неудачный»? Своевременно пресекли?

– Да нет! У попа-то дом – каменный! Тоже мне: «Собирайте сокровища на небесах»! А себе эдакую махину отгрохал – из Галкина видать!

– Любой дом непрочен, если в небе сталь! – покачал головой Петруха, всю жизнь мечтавший о собственном каменном доме. – Ну а почему бы священнику не заявить в органы, что ему постоянно угрожают?

– Да заявлял он! – со смехом ответила Мария Даниловна. – А толку-то? Васек с участковым местным – лучшие собутыльники! И все, как это вы любите говорить, претензии к советской власти?

– К ней самой! – кивнул Алексеев.

– Да, и тут надо добавить, что Васек еще лет десять или пятнадцать назад даже сидел, и как раз в связи со своими взглядами!

– Как демократ? Политический диссидент?

– Как же! – усмехнулась Сухова. – За нападение на предыдущего священника! Напился как-то и бросился на того с ножом! К счастью, обошлось без жертв, но тот быстренько унес из деревни ноги, и несколько лет никто вообще не служил… Потом Васек вышел, а здесь уже новый служит – молодой, крепкий… И начались его антипатии сначала…

– Бедненький! – вздохнул Алексеев. Мария Даниловна не стала уточнять, кто именно из них бедненький, и бойко продолжала:

– Тут я перехожу к самому главному!

– Ну наконец-то! – вздохнул Петруха.

– Итак, – не замечая яда в его голосе, говорила Сухова, – буквально накануне гибели Василий все-таки осуществил свои желания! Поджег-таки одну церковную постройку!

– Совсем бедненький, – покачал головой опер.

– Да почему? – потеряла терпение пожилая женщина. – И кто?

– Василий!

– Почему?

– Ну как же? – сокрушался Алексеев. – Ладно, поджег – построить можно… Как же это он не понимал, что сам собирает горящие уголья на свою грешную голову! Провести жизнь в такой нелепой борьбе – а результат? Где он теперь? В аду! Ему даже отпевание не поможет!

– Во-во! Так отец Иоанн и сказал! – удивленно согласилась Мария Даниловна. – Ну отчего же это вы все знаете?

– Работа такая, – загадочно ответил Петруха.

– Он даже отпевать его отказался, ну слыханное ли дело? Как же так можно – последний долг… Жена Василия всю жизнь в церковь ходила, свечки ставила… Доход тем самым укрепляла… А он уперся и ни в какую! Не буду, говорит, отпевать, и все! Мол, не христианин он! Мало ли что крещен в детстве!

– Понятное дело! – пожал плечами Алексеев. – Если человек всю жизнь с церковью боролся, что же он хочет от нее после смерти получить?

– А прощение? – язвительно заявила пенсионерка Сухова.

– А каноны? – парировал опер. – По канонам церкви, отпевают только ее членов, а Василий ваш никак в них не годится… Так? Как раз наоборот, отец Иоанн достаточно трепетно и совершенно правильно относится к церковным правилам… Другое дело, что нигде их уже не выполняют, поэтому по-человечески он, в принципе, не прав, тем более деревня, всё на виду… Ладно, так что же это вы думаете: раз Васек поджег дом – батюшка его за это и тюкнул? А после еще и отпевать отказался? Круто! Ничего не скажешь!

– Отказался, потому что бессовестный! А тюкнуть тоже мог случайно… Все эти годы Василий угрожал ему, строил, можно сказать, козни… Только отец Иоанн, не в пример прошлому своему коллеге, парень крепкий, спортивный – не где-нибудь, а в Институте физкультуры раньше учился! Профессиональный спортсмен! Правда, в деревне этому долго не верили: местные Майки Тайсоны все лезли к нему силушкой помериться… Но со временем поняли, что кишка тонка против его приемов, напрямую не приставали – разве что исподтишка пакости строили…

– Что это вы все во множественном числе? – подозрительно вопросил Алексеев.

– Да один, что ли, Васек попа не любил? Никто его там не любит!

– Несчастный! Одинокий! – притворно всхлипнул Петруха.

– Ну, вовсе не одинокий! – заступилась за батюшку Мария Даниловна. – Это мужики его не любят!

– А бабы? – поднял брови опер.

– А бабы – любят!

– Нелепо как-то звучит применительно к священнослужителю, вы не находите? – улыбнулся Петруха.

– А он сам не находит?

– Что вы хотите сказать?

– Ну, мне-то все равно, я хоть и не атеистка, положим, но до посещения служб еще пока, уж извините, не доросла… Но вот отчего у него прихожане все только одного пола? Прекрасного?

– Ну, это вполне понятно, – попытался объяснить Алексеев. – В деревне же и без того мужчин не много, а пожилых и вообще по пальцам можно пересчитать – война…

– Ну, о пожилых и речи нет, – повела плечом Мария Даниловна. – А отчего, позвольте вас спросить, молодые к нему ездят? Пачками? Стайками?

– К нему? В такую-то даль?

– Да! Что ни выходные – непременно группка барышень, на каблучках, под зонтиками, в газовых косыночках… Ковыляют по болотам – смех! Иные и подолгу живут – работы много, сами знаете, огород, куры, да еще в хоре поют… Я зашла, послушала – пищат, как мыши!

– Ну, отчего пищат – извините, не в курсе… Ну и то, что ездят, – не так уж удивительно. Сейчас это довольно распространенное явление. Ищут духовности подальше от города, мол: дальше – чище… Я и сам слыхал, как одна рафинированная барышня своего духовника характеризовала примерно так: «Спиритуальный…» Эдаким томным голосочком… Может, он светило православия!

– Не знаю, какое место он в православии занимает, – сердито возразила пенсионерка Сухова, – а в деревне он – бельмо на глазу! Прямо патриархальная идиллия: то он с одной духовной дочерью вечерком раков идет ловить, то с другой – за грибочками… Я-то не осуждаю, упаси Боже! Просто в деревне, где все на виду, вроде большой коммуналки, людям скучно, они все на себя примеряют… Нет, на здоровье! Может, он и на самом деле в лесу грибы ищет, не знаю, а деревенские просто уверены, что он за иными удовольствиями в лес удаляется!

– Эх… – тяжко вздохнул Петруха, но не стал комментировать. – Выходит, деревенские ему завидуют?

– И завидуют, и злятся – это какое же несоответствие слова и дела! В проповедях одно, а в реальности… Даже взять хоть этот поджог! Сожгли-то не что иное, как дом, где эти самые девицы останавливались на ночлег!

– Интересно…

– Да вряд ли! Просто проще всего поджечь было! Изба старая, ветхая… Особого труда не надо…

– Но, выходит, точно и не известно, кто именно поджег? Кто угодно из завистников мог? – предположил Петруха.

– Выходит, – кивнула Сухова. – Но скорее всего все-таки Василий… Он же огнем бредил!

– Ну хорошо. Тогда вот как могло быть тем трагическим вечером, – начал гадать опер. – Встретились случайно отец Иоанн и Василий. Мужик по пьяни начал попу угрожать. Тот поначалу реагировал спокойно или напоминал о своих бойцовских качествах… Васек все заводился… Потом намекнул или даже похвастался уничтожением недвижимости, принадлежащей церкви… Отец Иоанн вспылил… Но руки все же не поднял. Вспомнил о девятом правиле Двукратного Константинопольского собора, карающем священнослужителя извержением из сана за рукоприкладство… Но слово за слово, то да се… Василий выхватывает бутылку и пытается ударить ею батюшку по голове… Тот уворачивается, заламывает обидчику руку… Васек принимается тузить его по крепкому мускулистому телу… Священник терзается: уложить ли врага одной левой, благо перевес сил явно налицо, а окружающая темнота и непросвещенность возможных свидетелей в вопросах церковных канонов позволят сойти этой драке с рук, или же остаться верным своему призванию, не нарушить пусть даже такого, казалось бы, нелепого, но все же правила, ведь Бога-то не обманешь! Отец Иоанн честно рассудил, что после избиения неверного, нанесшего обиду, он все равно перед Богом уже не священник. Он оставил Василия и поспешил удалиться. Но он ошибся. Как он глубоко ошибся! Непротивление злу насилием – идея неблагодарная, особенно в наши неспокойные дни! Ослепленный яростью, Васек бросается ему вдогонку. Оглянувшись, отец Иоанн моментально решает во что бы то ни стало не принимать боя, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы… Он пускается наутек, из всех своих спортивных сил. Но у врага открылось, казалось бы, второе дыхание: он преследует свою кроткую жертву, размахивая ломом, палкой – да мало ли чем? Впереди замаячил темный силуэт трактора… Батюшка вскакивает внутрь, заводит его… Пытаясь остановить беглеца и одновременно угонщика, Василий подскакивает слишком близко, но теряет равновесие и падает… Гусеницы… Или колесный трактор? А, неважно… Гусеницы неумолимо нависают над упавшим преследователем… Отец Иоанн изо всех сил старается остановиться, развернуться… Но не успевает… Хрусть! Хрусть! Чав! Чав! Священник поспешно ретируется… Топит горе в вине… Или не топит… Ну а остальное – меловой контур и прочее – вы знаете…

– Складно звоните, – оценила рассказ Мария Даниловна. – Здорово! Мне понравилось!

– Спасибо, – засмущался опер.

– А как же тогда с четвертым подозреваемым? Даже нелепо как-то, сравнивая с вашими животрепещущими подробностями…

– Ничего, давайте все-таки сравним! Рассказывайте! Кого еще вы там подозреваете?

– Ну… В общем, Толик – сын Васька – ходил к одной женщине… Она в Ширяеве живет…

– Ширяево? Славненько! – усмехнулся Петруха. – А это еще где?

– Километрах в полутора от обоих населенных пунктов… Она довольно населенная, там еще какие-то остатки МТС сохранились…

– Чего-чего? МТС-то тут при чем?

– Вы правы, совершенно ни при чем! Короче, женщина-то эта – Верка Колиха…

– Какая Верка? – не понял или не расслышал Алексеев.

– Ну, Колиха! Чего тут неясного? Там же, если по фамилии, все сплошь или Ивановы, или Ширяевы… Запутаешься, о ком идет речь… Всех женщин, естественно, зовут по мужу. Муж Вася – жена Васиха, Коля – значит, Колиха… А у мужиков, чтоб путаницы не было, прозвища. Так и живут, и ничего, понимают друг друга…

– Ну, так Колиха… – напомнил Петруха.

– Ну вот. Ходит Толик к ней. Казалось бы, ладно, дело молодое… Только Коле, мужу ее, это как-то не по душе было… Отсталый человек! Устраивал жене скандалы, бил ее, Толика бил… Они вроде бы прекращали встречаться, а потом кто-нибудь случайно замечал их вместе – далеко в лесу или в чужом хлеву… Ну неважно. Я до этих подробностей не охотница. Дело в другом – Колька неоднократно грозился отомстить Тольке, но если бы он его просто убил – все бы сразу на него подумали. Кто же еще? Все остальные к Толику хорошо относятся… Вот он и придумал! Убил отца – все сразу заподозрят сына, особенно учитывая напряженные отношения между последними, не говоря уже о легендах, царящих в этой местности… Толика посадят лет на…

– На пятерку! Вряд ли больше! – разъяснил опер.

– Ну, он-то мог этого и не знать! Думал, что упекут соперника аж на всю катушку… А потом, возможно, учитывал моральный фактор: дескать, не удалось кулаками жену к супружеской верности склонить, так, может, она на уголовника перестанет заглядываться?

– Ну хорошо, это все предположения. А есть ли какие-нибудь факты, подтверждающие их реальность?

– Есть! – воскликнула Мария Даниловна. – Как раз накануне, в пятницу, Верка Колиха ездила по делам в райцентр. Колька проводил ее до остановки, посадил в автобус, убедился, что Толик не едет… А тот – вот хитрец! – не поленился пешком пять километров прошагать, сел на следующей остановке… Что они вдвоем в городе делали? А?

– Вы меня спрашиваете?

– Да нет, это я так, риторически… Короче, языки длинные, до Кольки это, естественно, дошло… Он понял, что его прежние методы убеждения не достигают цели, и перешел в наступление…

– Но все равно, – покачал головой опер, – пусть ревность, бесспорно, свирепое чувство, все же как-то невероятно, что он пойдет и запросто невиновного человека убьет, чтоб другого, виновного, урыть…

– Да, но тем самым вечером его видели возле трактора!

– Да что вы?

– Да! Нюшка Васиха возвращалась от соседей с молоком – она сама свою корову сдала, старая, сил уже нет скотину держать…

– Погодите… Что-то я запутался… Нюшка Васиха – жена Василия. Покойного. Так он же сам, кажется, вы говорили, вдовец?

– Нет! Покойник – да, давно вдовец, так он – не Вася, а Васек! Его жена была Нюшкой Васьковой!

А Нюшка Васиха – жена другого деревенского Василия, тоже, как и тезки, Иванова, поэтому и звали их чуть иначе – Вася Иванов и Васек Иванов…

– Бр-р-р! Совсем вы меня запутали! Дурдом какой-то! Что ж там, одни Васи да Нюши?

– Ну да! Почти так! А как же они должны зваться? Ведь, сами знаете, в деревне до сих пор по святцам называют… Василий сколько раз в году выпадает?

– Двадцать пять! – на секунду задумавшись, сообщил Алексеев.

– Вот именно! А Анна?

– Пятнадцать!

– То-то! Даже если в какой-то день несколько различных имен, все равно выберут или Василия, или Анну – и красиво, и дедов-бабок так же звали…

– Логично, – согласился Петруха. – Допустим, родились вы… ну двенадцатого июня… На этот день выпадает память девяти мучеников Кизических: Феогнида, Руфа, Антипатра, Феостиха, Артема, Магна, Феодота, Фавмасия и Филимона, а также святых Мемнона, Диодора, Родопиана и Василия… Так что, как видите, «при всем богатстве выбора другой альтернативы нет»! Быть вам Василием!

– Мне?

– Ну, не вам, а рожденному двенадцатого июня…

– Так… Однако мы увлеклись, – заметила Сухова.

– Точно, – покачал головой Алексеев. – Меньше надо детективов читать. Что-то вы говорили о свидетельнице…

– Да-да! – откликнулась Мария Даниловна. – В общем, Нюшка Васиха поздно вечером видела, как Колька шастал возле Васькова трактора!

– Интересно… А что он там делал, неизвестно?

– Конечно, нет! Темно… Фонари же там не горят… А она и так совсем плохо видит, даже две пары очков на носу…

– Хороший свидетель! – кивнул опер. – Необычайно ценный! А откуда вообще уверенность, что это был именно Колька, а не кто иной?

– Да нет, она, кажется, парой слов с ним перекинулась… Так, ни о чем… Поздоровалась…

– Совсем ни о чем?

– Ну, он какую-то ерунду спросил, типа: «Не видела ли ты Васька?»

– Действительно, совсем ерунда! – хмыкнул опер.

– А она ответила, что самого не видела, но заметила лучик фонарика в направлении от Васьковой бани к его же дому… Значит, он уже помылся и шел домой…

– Да, пустяки! Ненужная информация! А может, это сын помылся?

– Ну, может, сын! Я-то откуда знаю?

– Понятно… Значит, Колька проявлял интерес… – задумался Алексеев. – Тогда все очень даже укладывается в нашу схему. Забирается это он в трактор, поджидает свою жертву и давит ее…

– Вот именно! А посадят все равно сына! Хотя вон сколько человек с тем же успехом могло осуществить свои черные замыслы! – расстроенно воскликнула пенсионерка Сухова.

– Ну и к чему же мы пришли? – размышлял Петруха. – Давайте повторим все сначала. Первое – ревность отвергнутой дамы. Видеть-то ее никто не видел на месте преступления, но зато в пользу нашего предположения говорит ее крутой характер и могучее телосложение, что, естественно, никакой, даже косвенной, уликой не является, однако характеризует обладательницу этих качеств как человека далеко не робкого десятка, готового с кулаками отстаивать свои права. Так. Но эта версия все же кажется мне наименее убедительной. Далее – председатель сельсовета. Здесь наши действующие лица не сошлись во взглядах, к тому же оба были изрядно нетрезвы. Это плюс. Плюс – нам, минус, естественно, – им обоим. К тому же Олега Михалыча, кажется, слышали как раз в тот вечер – спорили, ссорились они. Это еще один плюс нам и еще один – огромный – минус ему. Так. Возможно, вполне возможно… Ну, священника все же я напрочь отметаю, как невозможное по определению…

– А я нет! – сердито заявила Сухова. – Принципиально!

– Ну и останемся каждый при своем мнении, – пожал плечами опер, – что это меняет? Ладно, и теперь наш четвертый подозреваемый – Николай. Выглядит все, конечно, наиглупейшим образом, прямо как в мексиканских мыльных операх, но народ наш любит их, вполне может приколоться и претворить в жизнь… Но, опять же, зачем он крутился возле трактора? Василия искал? Вряд ли случайно…