Текст книги "Чада, домочадцы и исчадия (СИ)"

Автор книги: Дарья Снежная

Соавторы: Любовь Ремезова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Я покусала губы, и нетвердо уточнила:

– Ляль, а ты мне что… веришь? Вот так вот, без доказательств, просто веришь, и всё?

Лялька покачала бутылкой, квадратной, толстостенной, в так ей покачала головой:

– А у тебя что, и доказательства есть?

В той комнате, где периодически мелькала невнятная тень, кажется, перестали дышать.

Я замялась.

– Ну… понимаешь… они как бы есть, но…

Лялька решительно кивнула:

– Значит, верю без них.

Лихо хлопнула рюмашку, дождалась, пока я выпью свою, и подвела под разговором черту:

– У меня и своих хватает.

– Ну, Ленка, ну, расскажи, расскажи еще что-нибудь поподробнее, как оно там? Эх, если бы я была на твоем месте!..

Я представила – и тихо содрогнулась.

Лялька бы еще на эпизоде с наездом богатырей в Урочище устроила бы такое, что они лет на двести зареклись с Премудрыми воевать. Да и от Прекрасной, с ее взглядами сверху вниз, враз бы понеслись клочки по закоулочкам…

Монументальную бутылку мы уговорили почти до дна, и нас обеих подразвезло. Не то чтобы прям-прям, скорее, до состояния “глазки заблестели”. У меня в голове слегка шумело, а алкоголь во рту перестал распадаться на ядреные составляющие, и слился в единую гамму, вкусную, хоть и приторно-сладкую.

– Ой, Ленка, как я тебе завидую, как я тебе завидую, ты бы знала!

– Ляль, ну, ты что… У них там нет менструальных чаш, Ляль! Ты представляешь? Нет, ну ты представляешь? Ни прокладок, ни тампонов, Ляль! И вообще… я вот вернулась, и что мне делать, а, Ляль? Ладно, что с работы уволят – я бы себя за такое свинское исчезновение тоже уволила, что уж теперь! Но они же наверняка по статье! Вот приду я забирать трудовую книжку, а они такое в ней напишут, такое! У-у-у…

Представив, что мне напишут в трудовую, как только убедятся, что на мне ни следа комы либо амнезии, я даже всхлипнула.

А работа-то была хорошая, жалко, что я ее потеряла!

Две! Две хороших работы я потеряла!

И еще не известно, что на второй “работе” мне в трудовую написали бы, если бы она там была!

У-у-у!

Сеанс самобичевания прервало робкое:

– Лена, извините, а, если не секрет, вы где работали?

Голос был не Лялькин, а стесняющийся и мужской: таинственная тень из дальних комнат материализовалась в смуглого, черноглазого и кудрявого парня, субтильного и застенчивого.

Получив ответ на свой вопрос, он сгинул в ту же сторону, откуда явился, ничего не объяснив, оставив меня растерянно хлопать глазами.

– Ляль… Это кто? – Уточнила я у подруги почему-то шепотом.

– Жених! – Ответ прозвучал с гордостью и какой-то даже лихостью.

Я потрясла головой, мысли заметались по черепной коробке сквозь алкогольно-мандариновые пары.

– Чей?

– Мой!

Ответ на мой вопрос прозвучал всё также лихо и, прошу прощения, придурковато.

Я совсем потеряла связь с реальностью, и жалобно уточнила:

– Тот, от которого ты прячешься?..

– Э-э-э, дорогая, ты мне тут не путай! Прячусь я от замужества, а не от жениха!

– А он?..

– А он – тоже!

– А… а почему тут?

– Ай, Ленка, ну, ты его видела, нет? Ну, такой сам нормально разве спрячется?!

– Мне знаки недоброе еще с утра предвещали, а тут тетка Лариса звонит. А недобрее звонка от тетки Лрисы мало что может быть, особенно, когда она такая ласковая, и выясняет, дома ли я. Ну, я, не будь дурой, подтвердила, что дома, только на порог их никого не пущу, и завтра тоже не пущу – чтобы, значит, все у нас там были уверены, что я сегодня-завтра никуда не собираюсь, а сама телефончик вырубила, заначку подхватила, и деру из квартиры. И надо же, выхожу из подъезда – и лоб в лоб с этим чудом столкнулась. “Вы”, – говорит, – “Ляля, извините, но я на вас жениться не хочу”. “Дело”, – говорит, – “не в вас, дело во мне. Я вообще не хочу спешить с семьей, пока не доучусь и на ноги не встану”! Представляешь, Ленка? Я чуть там же не села, где стояла! Нет, ну ты представляешь себе явление?

Я моргнула, впечатленная скорее градусами в бутылке и Лялькиной экспрессией, чем новостью: ну да, образование – не тот приоритет, на который делают упор в цыганской диаспоре нашего города, и что? Все когда-то начинают!

А Лялька подперла щеку рукой, и продолжала вещать:

– Слово за слово, вытянула я из него, что учится он на, прости, Господи, программиста. Тут-то я и поняла, почему его мне сватают! Мы ж с ним, по нашим меркам, два дурака – пара: я – не замужем в двадцать шесть, и он – программист. Оба странненькие, вот нас поженить и решили, чтобы семьи не позорили. И так мне его, дурака, жалко стало! Я то-что, я сейчас в подполье уйду, и надорвется родня дорогая меня меня оттуда доставать, а этот? Окрутят же на какой-нибудь змеюке из наших, и всё, кончится его учеба, жена ему быстро плешь проест, чтобы дурью не маялся, а семью содержал. А парень-то умный, сам поступил – ну кто б ему денег-то на учебу дал? До третьего курса уже продержался! Ну, я и взяла его с собой в бега!

– Ясненько… Понятненько. Логичненько!

Нет, не то чтобы я прям подвисла от Лялькиного образа мыслей (и действий) – я-то годами дружбы закалена. Но конкретно этот извив ее логики мне требовалось переморгать.

Телефон тренькнул уведомлением о входящем сообщении, отвлекая меня от процесса, а вслед за этим на кухню робко заглянул Лялькин недожених:

– Лена, я там вам на почту скинул, что по начальству вашей организации нашел. Там пока что мелочи: директор по кадрам жене изменяет, у его зама машина не по доходам… Я еще покопаю, пришлю вам, если что-то найду.

Тень растворилась.

Я смотрела на телефон, просто физически чувствуя, как трезвею: сила, взбодрившись от моего удивления, успешно разлагала промилле в крови.

– Ляль, – позвала я молчащую подружку. – Ляль, хватай его. Мужик, который без просьб и уговоров готов помочь даже не тебе, а твоей подруге – золотой мужик.

– Лен, – Лялька жалобно приподняла бровки домиком. – Ну, ты же видишь, какой он…

– Заматереет, – бескомпромиссно отрезала я.

– Ляль, ну он же задохлик!

Тщедушный парень и впрямь терялся на фоне пышной и пышущей Ляльки, но я была непреклонна:

– Откормишь!

– Лен… Ну, Лен, ну ты чего, но он же умный, а у меня два года ПТУ… – совсем уж жалобно пробормотала она.

Я пожала плечами и отрезала в лучших традициях темнолесных ведьм, которые все – что Искусницы, что Прекрасные, что Премудрые – как одна, змеищи:

– Решать, конечно, тебе. Но смотри – профукаешь, локти кусать будешь!

Я сидела, забившись в угол на собственном диване, и думала… Разное. Посиделки с Лялькой прошли хорошо, замечательно просто, а вернувшись домой, я провалилась в хандру.

За окном вечер торопливо дожирал дневной свет, с урчанием и чавканьем заглатывая последние солнечные лучи. Проглотил, развалился по всем поверхностям и начал выразительно синеть густыми сумерками, поглядывая нахально и вызывающе: ну, и что ты мне сделаешь?

Пришла ночь. Понюхала углы, потрогала лапой потолочные светильники: эй, включайтесь! Вздохнула всем усталым за день городом. И навалилась на плечи темнотой и тишиной, уютно навевая: не грусти. Всё будет хорошо

Очень хотелось в ответ рухнуть на пол, картинно раскинув руки, и по-детски зарыдать: у меня всё было хорошо! Было! (Нет, а чего рыдать-то, чего рыдать – Илья на руки брать, утешать-нянчить-по головушке погладить не придет, Гостемил Искрыч с вкусненьким не прибежит! Даже черный кот, оскорбленный до глубины души таким поведением двуногого, не придет разворачиваться подхвостьем в лицо, чтобы продемонстрировать всю глубину своего отношения к такому инфантилизму).

Господи! У меня в этом мире даже кота нет!

Я прошла на кухню, налила себе молока, постояла над ним, принюхиваясь и тоскуя – и с отвращением вылила в раковину.

Хмуро оглядевшись вокруг, вздохнула.

Приходилось признавать: мне здесь... невкусно.

Мне здесь не красиво!

Мне здесь тошно.

Ночь терлась черным боком об оконное стекло, сквозь световое городское загрязнение щурила глаза. Она мне сочувствовала, но решать мои проблемы не собиралась.

С работой всё вышло как-то… ну… черт его знает, до обидного просто.

Я-то готовилась, нервничала. Настраивалась!

Присланную Лялькиным женихом, Артемом, информацию шерстила, в надежде подобрать там аргументацию. А в итоге…

– Елена? Объявилась?

– Дмитрий Петрович, я…

– Даже не интересно. На ваше место мы уже подобрали сотрудника. Вы уволены. За документами можете подойти в любое время. Был о вас лучшего мнения.

– Благодарю вас, Дмитрий Петрович.

Во мне снова дала знать о себе ведьма (бывшая ведьма!): склонила голову, едва обозначив благодарственное движение, и голос как-то сам собой стал глубже, наполнился обертонами. Весомо растекся по кабинету непосредственного начальника (бывшего непосредственного начальника), не оставляя ему места и меняя смысл сказанного на диаметрально противоположный.

Зря я так с ним, конечно: это же не он пропал с радаров на несколько месяцев без предупреждения, а потом явился, как ни в чем ни бывало.

Но, с другой стороны – мог бы и выслушать. Раз уж поднял на уши полицию и заставил нервничать и переживать моего брата.

Я встала.

– В таком случае, я, пожалуй, воспользуюсь вашим разрешением, и заберу документы сразу же.

Начальник, которому явно стало неуютно, встал следом за мной. Он что-то еще говорил о том, что позвонит в отдел кадров, предупредит бухгалтерию, что ли…

Но я уже не слушала – вышла.

И, что интересно: я так тряслась насчет того, с какой формулировкой меня уволят, а получив документы на руки, даже не взглянула на записи в трудовой. Мне стало не интересно.

Визит к участковому я отложила на попозже: кто знает, какую бездну бюрократического ада откроет передо мной естественное желание уведомить родные органы, что я вернулась из пропадания без вести? А главное, мое нежелание давать по этому поводу какие-то объяснения.

И вот теперь, устроившись на потертом сиденье автобуса вполне уютно (запахи бензина, дорожной пыли, человеческих тел разной степени чистоты и мешанина из парфюмов и ароматических отдушек – не в счет), ехала к брату.

За время моего отсутствия – не в смысле, “в этом мире”, а в смысле “на Сережкиной стройке” – братов долгострой похорошел, и снаружи выглядел уже совсем как дом-дом. Ну вот прям как настоящий: в прошлый раз, когда я здесь была, второй этаж только-только поднимался голыми стенами, а сейчас – крыша, окна, двери. Даже свет в окошке.

Разве что двор выглядит типичной смесью строительного склада и строительной же помойки, да вместо забора времянка из профнастила, а в остальном – настоящее семейное жилище.

Я осторожно прикрыла за собой калитку, и остановилась: навстречу мне выскочил здоровенный кудлатый пес неопределенной масти и породы. Выскочил – и тоже замер, вздыбив шерсть на загривке и недвусмысленно оскалив клыки: опознал во мне потенциальную угрозу. Брехать на ведьму он не решался, пропускать на подведомственную территорию не собирался. Дилемма, вставшая перед кобелем, выглядела нерешаемой. Передо мной, впрочем, тоже стоял непростой выбор: сунуть руку в карман, за телефоном , и, возможно, спровоцировать пса на нападение, или попробовать поладить с ним магией – но чем я потом буду доказывать брату что его сестра не рехнулась, если потрачусь на пса?

Страшно мне не было, себя защитить я смогу, но делать-то что? К тому же, принципиальная собачья позиция вызывала уважение, не хотелось бы ему навредить, в случае чего…

Стукнула дверь, из дома высунулась Оксанка, и вопрос отпал сам собой.

– Вы проходите! Ой, Лена? А мы тебя только к выходным ждали… Ты проходи, Кузьма не кусается!

Кузьма не сводил с меня глаз, убедительно сигнализируя взглядом: кусаюсь!

Ему я в этом вопросе верила больше, чем его хозяйке.

В итоге, в дом Оксана меня провожала лично, и то бдительный пес все старался втиснуться между ею и мной, оттереть меня от хозяйки мохнатым боком, умница такой.

Надо будет ему на здоровье перед отъездом пошептать, если после разговора с Серегой что-то останется.

Старший брат, увидев, кого привела в дом его жена, опешил. За доли секунды на его лице сменили друг друга радость, облегчение, неодобрение и, наконец, раздраженье. Я нервно поджала ягодичные мышцы, подозревая, что сейчас одной ведьме (бывшей ведьме!) прилетит. И даже догадываясь – по чем именно.

Сережка собрался было встать, но напоролся на сердитый взгляд жены, ее недовольно и упрямо поджатые губы – и сел ровно. Грозного старшего брата с него как сбрило!

– Лен, ты садись, сейчас чайку попьем! Зря ты не предупредила, что едешь, мы бы Сережку хоть в магазин сгоняла, а то и на стол поставить нечего, сама видишь, у нас тут толком никаких удобств!

Гостеприимная хозяйка суетилась, освобождая мне место на заваленной стройматериалами кухне, а я с трудом сдерживала улыбку: Оксанка, как нормальная Баба-Яга, знала, что сперва нужна гостя накормить-напоить, а уже потом вопросами пытать!

И, судя по реакции Сереги, в печке неугодного тоже могла запечь не хуже, чем любая Баба-Яга!

Впрочем, светская беседа не затянулась, Оксанкиного внушения надолго не хватило: брат дал мне выпить чашку чая, и встал. Я покорно проглотила печеньку и отодвинула стул: пойдем, я готова.

Тяни-не тяни, а от расправы не убежишь.

Хотя…

Эх, где там мой Булатик!

Несколько лет назад, когда Серега с женой решили строить свой собственный дом, место они для него выбрали очень удачное: с одной стороны, в двадцати минутах езды от города, с другой стороны – свежий воздух и лес под боком.

Вот в сторону этого леса брат меня и повел для серьезного разговора. Я медленно брела рядом с ним, загребая кроссовками прошлогодние сухие листья и свежую траву, и не зная с чего начать. Брат терпеливо ждал, только чем дольше я собиралась с духом – тем сильнее он хмурился.

Пока, наконец, не остановился, пристально и пытливо глядя мне в лицо.

– Лен, скажи, во что ты влипла?

Я вздохнула. “Влипла” – это мягко сказано. Куда ближе к правде “по уши вляпалась”!

И, решив больше не тянуть, я вдохнула, выдохнула, и потянула на себя силу, которую копила для этого с момента своего возвращения. Ладоням стало сперва тепло, потом горячо, но не обжигающе, а приятно-горячо. А потом у меня в руках вспыхнуло рыжее пламя. Вспыхнуло, лизнуло длинным “языком” воздух и успокоилось, выровнялось.

Глядя прямо в расширенные Серегины глаза, я “смяла” пламя в комок, бросила на землю – и по траве, по нашим с ним следам, побежала огненная нить. Добралась до забора, ограждавшего его дом, разделилась на два рукава и поспешила дальше, чтобы обтечь весь участок и встретиться с противоположной стороны. Как только линия замкнулась, в воздухе ярко полыхнуло – и всё исчезло.

Глухо залаял за забором Кузьма, пытаясь донести хозяевам “Я же говорил! Я же вас предупреждал!”. Хлопнула дверь – Оксана выглянула проверить, что случилось. Ничего подозрительного не увидела, и снова ушла.

– Это… Лен, что это такое? Что это было?

Оглянувшись на бледного брата, я вздохнула:

– Это защита, Сереж. Теперь в ваш дом без вашего разрешения не войдет никто посторонний. Так что будь избирательнее, раздавая приглашения. Обновить её я смогу не скоро – очень потратилась. В нашем мире у меня с возможностями не густо…

– “В нашем мире”? – Мгновенно ухватил главное брат.

Вздохнув, я принялась рассказывать всё с самого начала, второй раз за три дня.

– Прости сестрёнка, – выдал он, выслушав мой рассказ, – Но как-то это всё...

– Не веришь?

– Не то чтобы совсем... – Серёга выразительно взглянул в сторону своего дома. – Ну вот как-то...

Я вдохнула и с шумом выдохнула воздух, задумчиво прикидывая, что делать. В принципе, можно было бы плюнуть да растереть. Ну, не верит мне Серый и не верит, что с того? За исчезновение всё равно уже прости, и в дурдом больше не потащит. Можно считать, что поставленной цели я уже добилась.

Но мне очень, очень, очень хотелось чтобы брат мне поверил.

В этом родном для меня мире, где всё вдруг сделалось чужим, и привыкать к нему заново было невыносимо тяжело, где практически от всего, кроме дружбы с Лялькой, тянуло заменителями, усилителями вкуса и ароматизаторами, идентичными натуральным, мне хотелось, чтобы хотя бы брат был мне родным взаправду. Потому что если я сейчас оставлю всё как есть, не приложу усилий, не постараюсь – и дистанция, которая всегда была между нами и с которой нам было комфортно жить и оставаться родными людьми, превратится в пропасть.

Вот только доказать ему, что мои слова не выдумка, мне больше было нечем.

Хотя…

Хотя почему это – “нечем”?!

Я решительно ухватила Серёгу за рукав, и поволокла его в лес:

– Пойдём-ка, поглубже зайдем. Есть здесь где укромная полянка?

Полянка нашлась.

Злорадного ухмыльнувшись, я позвала:

– Булатик! Явись-ка, друг мой ситный!

“Бах” – мягко грянули в лесную траву тяжеленные копыта, и буланый конь, потрясая чёрной гривой, возник из ниоткуда.

Возник и прижал уши, заплясал на месте, взрывая лесной дёрн подковами:

– Я ничего, хозяйка! Ну, ты чего, Премудрая?

– Та-а-ак, – зловеще протянула я.

Рука сама собой метнулась змеиным движением, и привычно ухватила здоровенного охламона за ухо.

– Ну-ка, признавайся! Чего натворил?

– Ну, я ничего, Еленушка, она сама!

– Ах ты ж, паразит такой! – в сердцах рявкнула я. – Ты же слово давал, кобылиц не портить! Ты же клялся! Как ты клятву-то сумел обойти?!

– Я не портил! – вякнул конь, согнувшись в сторону зажатого в моей руке уха, и мотнул башкой.

Впрочем, осторожно мотнул, так, чтобы ненароком не выдрать ухо из хозяйской руки. Или, того лучше, хозяйскую руку – из плеча

– Я улучшил!

Я вскипела так, что сама не знаю, как пар из ноздрей не повалил.

– Вот что! – я выпустила многострадальное ухо, и ухватила не менее удобную для воспитательных мероприятий челку. – Ты прекрасно знаешь, что я имела в виду, когда отпускала тебя на вольный выпас. И ты прекрасно знаешь, что мое доверие обманул. Так что, провернешь такой номер еще раз – пеняй на себя! Разорву договор.

Булат шарахнулся – так, что даже челку у меня из руки вырвал. Я, впрочем, не очень-то и удерживала. Отпустила, да еще и отвернулась.

– Ну… хозяйка! – конь виновато переступил на месте. – Ну, прости дурака!

Он легонько ткнулся в мое плечо бархатным храпом, боднул лбом.

– Больше не повторится!

Я дернула плечом.

– Слово даю, Премудрая! Веришь мне?..

Я с видимой неохотой протянула:

– Верю… Пока.

Булат обрадовался, всхрапнул, толкнулся лбом в мое плечо сильнее – самую малость, но и этого хватило, чтобы я покачнулась.

– Ладно! – фыркнула я, делая вид, что всё обижена, но подозревая, что охламона я не провела и что такими темпами я его окончательно разбалую. – Катись отсюда!

И покачала головой, когда конь исчез с привычными спецэффектами, улыбнулась, уже не скрываясь…

И только тут спохватилась, до чего я его, собственно звала. Повернулась к Сереже.

– Ну что? Теперь – веришь?

Судя по бледности, расширенным зрачкам и выступившей на лбу брата испарине, теперь – верил.

– Это Булат, – усевшись на бревно рядом с Сергеем, непринужденно сообщила я. – Хороший парень, но разгильдяй ужасный. Я вас познакомить хотела, но, извини, так рассердилась на этого охламона, что из головы вылетело.

Брат мой треп словно не услышал. Смотрел на меня, разглядывая, словно я не гощу у него уже пару часов, а будто только что увидел меня после двух месяцев отсутствия. Даже не отсутствия – возвращения с того света.

– Значит, всё правда, – невпопад пробормотал он, с силой растирая лицо.

– Ну, не то чтобы “всё”, кое-что я малость приукрасила, сам знаешь, не приврешь – красиво не расска…

– Как ты, Лен? – вдруг очень серьезно спросил Серега, на полуслове перебивая мою бессмысленную болтовню.

Я осеклась. Что ему ответить? Как сказать?

Не дождавшись моего ответа, брат молча сгреб меня в объятия. Прижал к груди. Выдохнул мне в волосы и поцеловал куда-то в макушку. Стиснул еще сильней, словно я могла вот-вот исчезнуть из его рук…

– Я… я нормально, Сереж. – Каркнула я, смаргивая закипающие не ко времени слезы, и чувствуя, что никого-то я своим “нормально” не убедила.

И повторила, не знаю, больше для него или для себя:

– Я нормально. Ты знаешь, привыкаю!

Серый погладил меня по плечам, и позвал:

– Пойдем, покажу тебе мой дом.

Я шмыгнула носом, маскируя шмыг под ироничный хмык: свой дом брат любил, хоть и строил его уже пол десятилетия с лишним.

– Кухню ты уже видела – мы с Оксаной решили ее сделать попросторнее, все-таки, душа семьи, как никак! Это кладовка, здесь гардероб для верхней одежды будет – видишь, удобно, рядом со входом. Тут вход в подвал – туда пока лучше не лезть, я там пока что сам убиться боюсь. Еще на первом этаже будут гостевые комнаты и ванная с туалетом, это ерунда, их будем отделывать в последнюю очередь. Пойдем на второй этаж!

Я только успевала вертеть головой, восхищенно поддакивая: в строительстве за последние пару месяцев я стала понимать чуть побольше, чем раньше. Не намного, но этого хватало, чтобы впечатлиться проделанной работой. Первый этаж Сергей проскочил на форсаже, желая поскорее перейти к “сладкому”.

– Вот здесь будет мой кабинет, а здесь – Оксанин. Мы прикинули, если потом когда-нибудь нам понадобится дополнительная жилая комната – можно будет в один кабинет сползтись, мы, в принципе, друг другу работать не мешаем. Тут санузел, тут вот будет наша с Оксаной спальня, тут еще спальня, поменьше, мы думаем, что здесь в будущем детскую сделаем, а теперь пойдем, я тебе главный сюрприз покажу!

Серый ухватил меня за руку и потащил, как я сама его недавно тащила в лес, чтобы показать Булата.

– Смотри, Лен, это твоя комната. Я подумал, тебе нужно комнату подальше от нашей и детской делать, чтобы мы друг другу не мешали. И гляди: у тебя отдельный санузел, вход только из твоей спальни. И окна на лес. Ты же всегда любила лес...

У меня перехватило горло и защипало глаза.

Сергей запнулся, и оборвал собственную бодрую скороговорку. Внимательно и пытливо посмотрел мне в глаза:

– Лен, в моем доме тебя всегда будет ждать твоя комната. Помни об этом, пожалуйста, Лен.

– Вы долго там еще? – как нельзя более вовремя донесся до нас голос Оксаны с первого этажа. – Заканчивайте, давайте, экскурсию, у меня всё готово!

Вниз мы оба спускались с нарочито бодрыми лицами, усиленно делая вид, что ничего особенного не произошло.

– Ого! – не сдержала я удивления при виде дожидавшегося нас накрытого стола. – Откуда изобилие?

– Я доставку заказала, – отмахнулась Оксана, но только усугубила мое обалдевание.

– Оксан, у вас тут деревня из одной улицы, какая доставка?!

Она рассмеялась:

– Деревня-то деревня, а живут-то в ней горожане! Позвонила соседям, у них дочь и сын подростки, за умеренное вознаграждение мигом метнутся на велосипедах в магазин. Всё привезут лучшим образом, обязательно возьмут чек, сдачу вернут до копейки. Могут даже позвонить из магазина и принять платеж переводом!

– А “умеренное вознаграждение” – это сколько? – мое любопытство сидеть тихо не желало и тут же подало голос.

– А у этих паршивцев твердой таксы нет, – расхохотался Сергей. – Они процент от суммы заказа берут!

***

– Слушайте, вы прям молодцы! – поделилась я впечатлениями от “экскурсии”, пока Оксана раскладывала по тарелкам еду. – Я думала, вы еще лет десять строиться будете, а тут еж, считай, готовое жилье.

– Ему последний месяц шлея под хвост попала, пластается со своей стройкой, как ненормальный, – недовольно фыркнула невестка. – Сперва на работе пашет, потом здесь пропадает. Я его не вижу почти! Сегодня за ним сюда приперлась, чтобы хоть вспомнить, как мой муж выглядит! В кредит влез… Вот скажи, Сереж, почему нельзя строить дом в спокойном темпе, не убивая себя?

Оксана, по мере своей речи, все больше заводилась, и вопрос, обращенный к мужу, прозвучал уже откровенно сердито и явно не впервые. Я ожидала, что брат начнет оправдываться, постарается успокоить жену – но он только ухмыльнулся в ответ, и явно был полностью доволен собой.

– Деньги, Лен, всё упирается в деньги, – вздохнул он. – Так-то ты права: коммуникации подведены, минимальные удобства есть, в принципе, в доме жить уже можно. Но… не хочется Оксанку в такие условия тащить.

Они переглянулись.

– Не хочется ему! – приподняла брови Оксана, и даже головой покачала, будто изумляясь такой наивности. – Можно подумать, я бы согласилась!

Брат снова усмехнулся – нежно, любовно.

Повернулся ко мне:

– Вино будешь? Меня тут соседи угостили домашним.

Не дожидаясь ответа, достал из шкафа бутылку, набулькал прямо в кружки.

– За твое возвращение, сеструха!

Я пригубила. Ну… ничего, пить можно. Поболтала темно-красную жидкость, принюхиваясь, и спохватилась:

– Оксан, а ты?

– Не-не-не! – открестилась невестка. – Мне нельзя!

И такой у нее был вид, гордый и самодовольный, что кто угодно сообразил бы – дело уж точно не каком-нибудь приеме антибиотиков.

И именно по этой причине брат вдруг с места в карьер кинулся достраивать дом.

Ну-ка… я сосредоточилась и постаралась перестроить зрение, как учили в книге Премудрых.

Так и есть! В районе Оксаниного живота едва заметно мерцала нежным перламутровым светом искра новой жизни.

Даже не подумав, во что мне это обойдется, я потянула на себя силу. Не местную, колючую и сердитую ко мне, а родную, темнолесскую. Краем разума отметила, что ее стало больше после вызова Булата, словно близость богатырского коня упрочнило нить, тянувшуюся ко мне от Урочища. А потом легкими, едва ощутимыми движениями, я укутала эту жизнь, размером с кулачок, своей силой. Мягкими мазками, словно растушевывая невесомую растянула шлейф защитного полога на мать. Последним волевым усилием завязала узелок так, чтобы в момент родов магия разделилась поровну, и, не вмешиваясь в процесс, в котором я ничего не понимаю, просто придала младенцу и роженице сил, и оборвала нить.

Мамочки… Мамочки мои!

Получилось! Первый раз в жизни с первой попытки получилось!

Извини, Кузьма, но сегодня я свое обещание не выполню Как-нибудь в другой раз.

Глядя на мою обалделую физиономию, эти двое дружно покатывались со смеху.

– Ну, что, сестренка, поздравляю! Где-то через полгодика ты станешь тетей! Чин-чин!

Обратно в город я возвращалась, что называется, в смятенном состоянии духа. Немного завидовала Сергею с Оксанкой, не без того. Вспоминала наш разговор с ним, и в лесу, и в доме – и к глазам подкатывали слезы.

Надо же, как по-разному отреагировали на мой рассказ два самых близких мне в этом мире человека. Лялька, с ее авантюризмом, огромным жизнелюбием и таким же громадным любопытством, в первую очередь хотела знать, что было там.

Приземленного, надежного Серегу интересовало – как я здесь?

Надо же, Серый теперь не только старший брат и муж, а еще и будущий отец…

И комната эта… С видом на лес, надо же. Я ведь и сама уже забыла о том, что всегда любила лес – а он, неожиданно, помнит. И боится за меня, и переживает. И дорожит мной больше, чем я от него, практичного и сдержанного, могла ожидать.

Интересно, как Оксана отнеслась к его решению выделить одну из комнат в доме сестре? Вряд ли, конечно, с энтузиазмом – но и не похоже, чтобы возражала. С моей обострившейся чувствительностью сейчас я бы это поняла.

Любят друг друга… Я всегда знала, что у Сережки с Оксаной крепкие отношения, но сейчас начала это просто видеть.

И ребенок у них будет…

Я сидела в автобусе, прислонившись виском к окну, мелко стукалась головой о стекло на каждой колдобине дороги, и упрямо не меняла позу. Слезы текли по моему лицу ручьем, а у меня не было ни сил, ни желания их останавливать.

К счастью, ни во дворе, ни в подъезде я ни с кем из соседей не столкнулась.

Скинула обувь на пороге, ввалилась в спальню, и, как была, плашмя рухнула на кровать. Поскулила немного, обняв подушку, и как-то незаметно уснула.

Снилось Темнолесье. Во сне я снова летела над ним, но не лебедью, а бесплотным духом, вездесущим и всеведущим.

Вот внизу мелькнули Малые Ели, одна из крыш приблизилась, и я вдруг оказалась внутри избы, где глубоко беременная миловидная женщина с округлым ссорилась с крепким молодым мужиком.

– Куда тебя несет, – кричала она, потрясая полотенцем. – К кому? Нет ее! Кому кланяться будешь?! Колдуну этому малахольному? И думать не моги, слышишь меня!

Мужик хмурился, но упрямо топырил пушистую бороду – и продолжал собираться.

Я отчетливо знала, что собирался он ко мне: к Премудрым испокон веку ходили на поклон просить защиты для беременной и нерожденного еще дитя, чтобы носила легко, чтобы роды прошли гладко. Просить почему-то шла не сама беременная, а непременно муж или кто-то из родственников: свекры, родители. Прабабки-прадеды. Собирали подношение – в таком деле скупиться не след – приходили, почтительно просили принять под свою опеку родственницу и ее чадо, не оставить милостью и защитой… И только распоследняя никому не нужная горькая горемыка приходила кланяться за себя сама.

У этой вот муж тянул-тянул – все хотел подарок побогаче собрать, ну и дотянулся: вместо матушки Премудрой в Урочище нынче непонятно кто: чужак, колдун, и что от него ждать, никому не ведомо.

А в избу тем временем на шум заглянула женщина в годах, с лицом худым и строгим, судя по сходству черт, доводящаяся мужику матерью. Зыркнула на молодую:

– Милавка! Чего раскричалась?

Беременная стушевалась, вжимая голову в плечи и комкая в руках влажное полотенце, проблеяла, робея перед строгой свекровью:

– Матушка! Так ведь он к колдуну в урочище собрался! За ребеночка просить!

– Что-о-о?! – тетка всплеснула руками.

Миг – и вот полотенце уже у нее.

– Бестолочь! Остолоп! Олух! – С каждым ее словом полотенце смачно опускалось на загривок сыну, который не смел отойти, и только старался подставить вместо шеи плечи, да не тут-то было. – Колдуна он звать собрался! Мужика – к непраздной! И чем ты только думал, негораздок лободырый!

– Бабы! Чего разгоношились? – свекор беременной и муж гневливой (а кем он еще может быть в этом странном сне?) вломился в избу, как разбуженный медведь.

– Так ведь! Этот! – у тетки сбивалось дыхание, то ли от негодования, то ли упыхалась, воспитывая взрослого сына. – Этот! Колдуна к жене пузатой звать удумал!

Шлеп! – снова рухнуло на молодого полотенце.

– Уймись, мать.

Старый играючи отобрал у жены орудие вразумления.

Бздынь! – крепкий подзатыльник отцовский четко и внятно донес до сына неодобрение главы семейства.

– Вырос, а ума не вынес, – припечатал старший, окинув младшего суровым взглядом.

Молодая, чувствуя поддержку свекров, помялась, да и решилась:

– К Искуснице надо идти. Она с Премудрой теперь в родств, чай, не откажет, если с разумением попросить, да должное уважение выказать…

– Добро, – кивнул свекр, и свекровь посветлела лицом.

– Ежели чужую ведьму просить, так это кланяться, ровно князю надобно, – задумчиво протянул молодой.