Текст книги "Чада, домочадцы и исчадия (СИ)"

Автор книги: Дарья Снежная

Соавторы: Любовь Ремезова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

–  Ну, ищите, ищите! Здесь еще подпол есть, и горница наверху… В печь не забудьте заглянуть!

Младшие богатыри побледнели, да так, что даже в местном скудном освещении стало заметно. Старший упрямо набычился, и стало понятно: заглянут!

И в подпол, и в горницу (страшно подумать, для чего старуха из моих видений могла бы держать их побратима рядом со своей постелью!), и в печь.

Я я вздохнула и махнула ложкой: делайте, мол, что хотите.

Было немного завидно: меня бы кто так искал… А этот, пропажа, своим дорог –  вон, ради него хоть куда, хоть к ведьме в пасть!

Богатыри разделились, трое прогрохотали сапогами наверх – и я, не сдержав поганого настроения (да и характера, чего уж греха таить), ласково пропела:

–  Осторожнее на лестнице!

И, когда один из младших, потрясенный моей заботой, запнулся, хладнокровно добила:

–  Перильца мне сломаете – откуп службой потребую!

Двое, отчетливо стараясь на меня не смотреть, полезли в погреб. Последний, шестой, с лицом отчаянным и решительным, шагнул к печи.

Я посмотрела на кобеля –  кобель бдительно и неподкупно стерег гречку в моей тарелке.

–  Гостемил Искрыч, пригляди! – едва слышно, почти не разжимая губ, попросила я домового.

И когда серая тень шмыгнула наверх –  зачерпнув ложкой каши, протянула псу.

Ну не могу я, когда животное так на меня смотрит!

А потом обыск вдруг как-то резко и вдруг закончился: богатыри собрались внизу, обменялись на уровне взглядов информацией (информация, очевидным образом, была о том, что побратима никто из них не нашел), и потянулись к выходу.

Я проводила их до дверей, с крыльца наблюдая, как они, хмурые и растерянные, оглядывают двор напоследок.

–  Ну? Везде поискали? Или еще где посмотрите?

Седоусый ожёг меня взглядом. Но до ответа так и не снизошел –  ухватил своего коня за повод, оглянулся на своих. Скомандовал отрывисто:

–  Уходим!

И это его хамство стало последней каплей.

Обида, злость и желание постоять за себя  захлестнули с головой. Затопив здравый смысл.

–  Не так быстро, гости дорогие!

И калитка, оставленная нараспашку, с грохотом захлопнулась сразу после этих моих слов.

*   *   *

Небо потемнело в один миг. И голос ведьмы, в коем не было слышно и капли почтения к воинам, княжьим людям, да и попросту – старшим, прозвучал сверху:

– Вы в мой дом с недобрым намерением пришли, меня неповинно обвинили. Надо бы извиниться.

Богатыри развернулись как один. Медленно, неторопливо. И у всех, как у одного на лицах мысль: “Ты, ведьма, нас тут пугать что ли вздумала?”.

Ну так мы тебя не боимся!

Она стояла на крыльце.

Молодая, но не юная. Чужая. Странная. Слишком короткая коса, слишком мужской взгляд. Умудренная годами и заслужившая этакую честь старуха могла так смотреть, а не девица, не нюхавшая ни железа, ни ведьминских зелий.

А эта смотрит.

Таращит жуткие синие ведовские глазищи, что твоя сова. И губы в некрасивую линию жмет.

Рубаха с чужого плеча и странные какие-то порты под ней. Ни сарафана, ни украшений, даже узор, что есть, вышит поди чужой рукой.

Смотришь на нее – и гнева только прибывает.

Знает, поди, где Илюшка, да решила посмеяться над ними. Унизить. Пусть побегают княжьи люди, да в ножки покланяются, только для того, чтобы уйти ни с чем.

Так знай же, не будет этого, ведьма!

И Иван-воевода смотрит ведьме прямо в злющие глазищи, не отводит взгляда.

Мы к тебе без добра пришли, потому что и от тебя добра еще не видели. Коли хотела бы добра – объяснила бы, что старая Премудрая с побратимом сотворила. Неповинно обвинили? Окстись. Ты ее преемница, тебе за нее отвечать. И за хорошее, и за плохое. Наследство только разом все перенять и можно.

Молчит воевода.

И ведьма молчит. Не грозит, не злится. Только и глаз не отводит.

И дышать как будто тяжелее становится. Кольчуга на плечи давит, к земле гнет. Копья пыль проминают.

Сильна ведьма. Могуча. Не всякая ажно шесть богатырей за раз одним взглядом прищучить может.

Будь на ее месте чудище лесное, не терпели бы они такого, быть бы бою.

Но то Премудрая, за ней право силу показать.

За ними – право ее признать.

А уж дружиться им при этом не обязательно.

Рассудил воевода и склонил голову:

– Прости, коли обидели, Премудрая. Но побратима мы все равно вернем.

Моргнула ведьма, и свалился с души булыжник пудовый, плечи сами собой расправились.

– Это вы всегда пожалуйста, – пробормотала Премудрая себе под нос. – Будьте только добры в следующий раз по записи. А то не дом, а проходной двор какой-то, то чудища лезут, то богатыри…

Повернулась к ним спиной, да и ушла в дом, не проследив даже, что покинули гости ведьмовское подворье.

Иван-воевода перевел взгляд на оставшегося караулить крыльцо пса. Не удержался, поскреб затылок, а потом и скомандовал домой воротиться.

Глава 4

В избу я вошла ни живая, ни мертвая.

В состоянии зомби, словом.

Дома я, было дело, почитывала романтические-фэнтезийные истории. И, помнится, всё губы кривила и изумлялась, когда очередная попаданка начинала хамить местным власть имущим и открывать пинком двери к королям, красочно представляя, что сделали бы с этой дурой на самом деле.

Сегодня в роли той самой беспросветной дуры выступила я (поздравляю, Лена, обязательно внеси достижение в резюме).

Просто вдруг оказалось, что из двадцать первого века, гуманного, кто бы что ни говорил, декларирующего права, свободы и высшую ценность человеческой жизни, очень сложно сходу вписаться в реалии условного сказочного средневековья, мгновенно пересмотреть привычки и поведенческие модели, и…

И зачем, зачем я, дура, потребовала от них извинений!!!

Страх и осознание возможных последствий накрыли меня только сейчас. Вместе с всплывшей в голове фразой “а не то мы тебя посечем”.

Что бы я делала, если бы пришедшие не пожелали извиняться?

А что было бы, если бы эти эти мужики, на каждом из которых по пол-центнера железа навскидку, сочли себя оскорбленными?

Меня спасло только то, что я сама, с их точки зрения, считалась какой-никакой, а местной власть имущей, и богатыри предпочли не связываться…

–  Спужали, басурмане? –  Гостемил Искрыч возник рядом, жалостливо заглянул в глаза. –  У-у-у, чтоб их, дуроломов, кони не носили, чтоб им…

–  Зря я так с ними, да?.. –  спросила я домового, который, непрестанно браня богатырей, бережно, под локоток вел меня к столу.

–  Да! –  Рыкнул Гостемил Искрыч, и посуда на столе испуганно подпрыгнула.  – Уж старая хозяйка их бы на порог не пустила, взашей бы погнала!

Я растерянно оглянулась на домового: волосы дыбом, борода воинственно торчит, глаза горят, как у кота ночью… Мирного, степенного мужичка-хозяина в этом существе было не узнать.

Кажется, мы немного разное “зря” имели в виду!

–  Ишь посекут они! Много таких посекунов бегало! А ты ешь, ешь матушка! Вот, сладенького отведай –  полесун давеча диким медом тебе поклонился, уж до того хорош, враз от сердца отляжет!

На столе сами собой возникали угощения.

–  Думаешь, не стоило так? –  закинула я пробный крючок в попытке прояснить, что же он имел в виду.

И домовой безропотно “клюнул”:

–  Не стоило! –  сурово рубанул он. И замялся. –  Ты прости, матушка, не мне ведьму поучать…

–  ...но ты –  местный, а я нет, –  ободряюще подсказала я. –  Кто ж мне еще подскажет, какой у вас тут порядок заведен?

Он кивнул, и продолжил все же:

– Надобно было сразу их к земле гнуть! Они ведь оттого и страх потеряли, что ты, матушка-ведьма, волю им дала, слабину показала! А вот как напомнила им, кто ты таковская и кто они есть перед Премудрой –  так и в разум воротились!

Я сосредоточенно жевала, не чувствуя вкуса того, что ем.

–  То есть, ты, Гостемил Искрыч, считаешь, что я наших гостей на выходе к земле согнула? А надо было бы –  на входе?

Голос домового захлебнулся негодованием:

–  Гости! Да какие они гости?! Гости вежества не забывают и порядок блюдут, а эти!..  Но да, всё верно, так и считаю, –  уже спокойнее закончил он.

И тут до меня дошла светлая мысль:

–  А чего они своего побратима вообще здесь искали, а, Гостемил Искрыч?

–  Так ведь эта… чего ж им не искать, ежели ты, матушка, разрешила?

Ого? Даже так?

–  А как давно он пропал?

Лицо домового сделалось тоскливым:

–  Я, матушка, за богатырской заставою не слежу! Там свой хозяин есть. Откуда ж мне знать, когда он пропал?

Интересно, воинская застава –  это ведь не дом, откуда там домовому взяться? Но если там свой хозяин есть –  то кто это тогда? Заставный?

–  К старой хозяйке они тоже являлись, да только пужать не посмели, всё вокруг да около ходили: дескать, известно им всё, и ежели не воротит хозяйка, то худо будет! Хозяйка кочевряжиться не стала, сделал им худо…

Я вздохнула: если начистоту. осуждать старуху из сна за это я не могла. И будь во мне магической силы хоть на мизинчик –  я бы с этими, как приложил их домовой, “посекунами”, тоже нежничать не стала бы!

И я сдалась, уточнив только, уже больше из любопытства:

–  А кто пропал-то у них, знаешь?

–  Илья у них пропал, Ивана-воеводы братец названный.

И пока я размышляла, “братец названный” и “побратим” –  одно ли это и то же, Гостемил Искрыч с воодушевлением предложил:

–  Ну дак что, продолжим, матушка, дальше имущество твое считать?

Мое лицо перекосило счастьем.

–  А что у нас дальше?..

–  Да немного уж осталось, подпол да чердак!

...раздавшийся стук в ворота я встретила если не с радостью, то с трусливым облегчением: даже если это вернулись богатыри, ворота им можно не открывать, а переругиваться через забор –  и тем самым оттянуть светлый (темный!) миг погружения в подпол во имя инвентаризации!

Под воротами стояли трое. Если прошлых визитеров так и тянуло назвать богатырями, то про этих на язык само просилось слово “мужики” –  такого крестьянского вида они были, словно сошли с иллюстраций моих детских книг.

Подпоясанные полотняные рубахи навыпуск, мешковатые штаны, лапти… И бороды. Не привычные мне бородки “сексуальный дровосек”, а солидные, широкие бороды. А над ними я отчетливо видела чрезвычайно серьезные выражения на лицах.

Вот эта их серьезность тут же прибавила инвентаризации подпола сотню к привлекательности.

Выходить расхотелось. Может, и правда, в подпол?..

Там хорошо: темно, прохладно, огурцы с грибами благоухают из кадушек...

Стоявший впереди поднял руку, снова постучал.

Нет, эти сами не уйдут.

Вздохнув, я встала из-за стола…

И замерла.

Так.

Стоп.

Стоять!

То есть как это – “отчетливо видела”?!

Я же в избе!

Да и богатырей, богатырей я с крыльца никак не могла видеть –  здесь забор такой, что, даже верхом, они с ним ростом не сравняются!

Ножки ослабли, в ручки задрожали, захотелось сесть.

Кажется, никакого перемещения в друг мир со мной все-таки не случилось, а я просто и банально сошла с ума!

Потому что –  ну, как еще можно видеть то, что находится вне твоего поля зрения, при наличии в условиях задачки здравого разума?

Никак, по-моему!

Мужик за воротами почесал в бороде, оглянулся на товарищей –  и снова постучал.

Деликатненько, не позволяя себе грубости, но –  настойчиво.

Домовой смотрел на меня выжидательно.

Черепа вели себя прилично и красных отсветов на визитеров не бросали.

И на этой мысли меня озарило: я же вижу гостей так, будто смотрю на них с более высокой точки! Например –  из окошка своей горницы.

Или немного повыше.

То есть, доставшиеся мне по наследству черепа –  это не только охранная система, но и видеонаблюдение.

И это видеонаблюдение транслирует изображение с “камер” не на какой-нибудь монитор системы “Блюдечко с голубой каемочкой”, а напрямую мне в голову.

Остро захотелось не только сесть, но и лечь, а также обострилось желание сбежать домой.

Панику я волевым усилием подавила.

Кстати, разрешение отличное. Вон, видно, что у стоящего слева мужика к рукаву соринка прилипла! Не разберу правда, что э…

Изображение услужливо приблизилось еще до того, как я успела додумать мысль, и соломинка, прицепившаяся к полотну рубахи, стала отчетливо видна!

Правда, и мое наблюдение, кажется, тоже: мужик испуганно заозирался, вертя головой, словно почувствовал взгляд.

Я моргнула –  и “масштаб” вернулся к предыдущим настройкам.

Так, Лена, не истери! Я понимаю, страшновато жить в мире, где среди местных есть умельцы, способные вложить тебе в голову картинку, а ты не поймешь, что тебе это показали извне, а не своими глазами увидела, но есть и плюсы.

Во-первых, вряд ли здесь такие специалисты на каждом шагу.

Во-вторых, теперь их как минимум на одну меньше!

Пока я, зажмурившись, предавалась внутренним борениям – Гостемил Искрыч вежливо ожидал.

И лишь когда я пришла в себя в достаточной мере, чтобы открыть глаза, осторожно уточнил:

–  Ты, матушка, к людишкам-то выйдешь –  али погонишь?

И хотя вопрос подразумевал, что могу и погнать, готовности к столь резким жестам я в себе не чувствовала.

Только уточнила на всякий случай:

–  А эти что, тоже поклониться пришли?

–  Нет, матушка. Кланяться тебе они придут по осени, как урожай соберут –  чтобы, значит, не прогневалась да и не побила об будущем годе поля да огороды градом да засухой. Потом зимой придут, когда по первому морозу всем миром загонную охоту на крупного зверя устроят –  тогда поднесут тебе долю мясом да шкурами. Нынче же время не урочное. Раз явились –  знать, что-то им от тебя надобно!

Спасибо, успокоил!

Вот хотелось бы знать, они пришли уже после того, как богатыри отбыли, или явились, увидели, что у местной административной единицы уже идет прием, и скромно дожидались где-то в сторонке своей очереди? Если второе –  то, выходит, у нашей ссоры были свидетели… Или через забор им не было слышно?..

Мне, наверное, выгодно, чтобы слышно: пусть лучше эти мужики, как и домовой, верят в мою колдовскую силу –  так больше шансов, что я дольше проживу.

Вот только, простят ли мне богатыри такое унижение?..

Устав строить догадки, я махнула рукой на то, на что я никак не могу повлиять, и вышла на крыльцо. Гордо вздернула голову, Гостемил Искрыч, не дожидаясь приказа, отворил калитку –  и во двор хозяйки урочища робко, бочком, втянулись визитеры.

Стянули шапки, поклонились в пояс:

–  Здрава будь, матушка Премудрая!

И я, проглотив честное мнение о том, куда они могут идти с таким обращением –  нашли тоже “матушку”, детишки, каждый лет на десять меня старше! –  отозвалась очередной подходящей цитатой из сказок:

–  И вам поздорову, люди добрые. С чем пожаловали?

Пес, уже привычно запрыгнувший на крыльцо, устроился по левую руку.

Селяне, помявшись и переглянувшись (видно, им столь молодая “матушка” нравилась не больше, чем мне –  это обращение), всё же решились:

– За помощью мы к тебе пришли, матушка Премудрая. Мы договор с Лесом чтим, коли с Лесу что взято –  завсегда добрый откуп даем, как от веку заведено было, и тебе, матушка, подношения делаем, как должно. Ныне же приключилась у нас беда –  не беда, а все ж досада изрядная: заявилась к нам в Малые Ели тварь лесная. Скотину да ребятишек пугает, по кладовым шарит: что не перепакостит–  то перепаскудит. Собак перебаламутила: с утра до ночи перелай не утихает, а к ночи наново подымается! Ты уж не оставь нас в горести, а уж мы честь по чести отдаримся!

Двое мужиков, те, что помоложе, выскочили за ворота –  и вернулись, волоча вдвоем за ручки корзину.

И не успели они еще поставить ее перед крыльцом, как Гостемил Искрыч, незримый для гостей, зашептал мне справа в ухо:

–  Голова сырная, лопатка баранья копченая, свиной колбасы кровянки –  круг, масла коровьего, в печи топленого –  крынка, лук летошний –  косица в локоть, и лещей вяленых связка в полдюжины хвостов…

Он перечислял, а я по голосу уже понимала: ехать придется. И хотя кровяная колбаса –  это фу, лучше бы сала копченого кусочек положили, тоненький, с мяными прослоечками, на крайний случай и соленое сгодилось бы. Но если я такие богатства упущу –  рачительный домовой меня запросто с довольствия снимет, а если и не снимет, то уж точно на пустые каши переведет.

–  Надо ехать, матушка, – подтвердил Гостемил Искрыч. –  Изрядно их, верно, лесная нечисть одолела, если так расщедрились!

Я почувствовала, что краснею: домовой оказался куда менее корыстен, чем я о нем думала. И гораздо благороднее, чем я…

А мужики, не слышавшие слов моего советчика (и, чего уж там –  советника!) переглянулись, встревоженные моим затянувшимся молчанием:

–  Помоги, Премудрая! Старосты нашего, Демида Демьяныча, свинья опоросилась до срока, да поросят и пожрала, у бабки Парани у коровы-кормилицы молоко пропало, у моего соседа Митрия куры со двора разбежались, так их напугала тварь окаянная, что и сами не возвращаются, и Митрий с женой и ребятишками сыскать не могут! Не оставь пропадать, матушка: совсем житья ведь никакого не стало!

Невидимый домовой вполне слышимо сопел по правую руку, по левую –  тревожно заглядывал в глаза дворовый пес…

И я не вынесла прессинга. Понимая, что делаю отчаянную глупость и берусь за работу, которую выполнить не смогу просто ввиду отсутствия нужных умений и возможностей, сказала:

–  Хорошо. Взгляну я на ваше чудище лесное.

Как там говорится?

“Коготок увяз –  всей птичке пропасть”, “попала собака в колесо –  пищи, но беги”, “взялся за гуж –  не ной, что не дюж”, и другие народные мудрости, иллюстрирующие невозможность вовремя выскочить из неприятностей, в которые меня втравила одна Премудрая карга!

В дом вернулась мрачная.

Что я буду делать с существом, с которым не смогла справиться целая деревня местных, не имелось ни малейшего представления.

Окей, гугл, можно ли изгнать нечисть каменной рожей?

Стояла посреди комнаты, взбивала пышно в голове ворох глупых мыслей, чтобы понадежнее спрятать под ним одну-единственную: мамочки, оно меня сожрет, оно меня точно сожрет!

–  Долго до этих Елок ехать?

–  До Елей! –  поправил меня тут же материализовавшийся рядом Гостемил Искрыч.

И я неожиданно рассердилась:

–  Да хоть до Сосен! Долго мне на их телеге трястись?

–  Да как можно, матушка! –  всполошился домовой. –  Невместно тебе на телеге! Никак не можно! Старая хозяйка вороной обора…

Гостемил Искрыч наткнулся на мой недобрый взгляд, и осекся.

–  Да вот Булат, конь твой верный –  он и отвезет!

Что ж. Час пробил. Пора настала.

Мрачно протопав по лестнице,  посверлила взглядом книгу: ну же, ты ведь здесь за гугл –  откройся на странице с инструкцией против монстров, ты же можешь, я в “Зачарованных” видела!

Мои тоскливо-саркастичные мольбы пропали даром.

Не открылась.

Брать ее руками по прежнему было страшно, но я попробовала. Вопреки моему подспудному страху, с книгой получилось лучше, чем с сундуком –  но, перелистывая толстые, шершавые страницы, с трудом разбирала непривычную вязь знакомых (не везде знакомых!) букв, и понимала, что хоть с книгой, хоть без –  а магии во мне пшик.

Не получится решить проблему дунув-плюнув и превратив в жабу чудище лесное!

Придется все же ехать на место и изгонять чудище вручную.

Вспомнив, в котором из сундуков я видела подходящий платок (слава инвентаризации!), завернула в него колдовскую азбуку: возьму с собой. Глядишь, и пригодится –  если не как руководство к действию, то хоть как средство самообороны…

Вон, какая суровая: обложка деревянная, углы металлические, и даже застежка с ушками для замка есть!

Гостемил Искрыч мялся в дверях:

–  Тебе бы переодеться, матушка… Я и сарафан приготовил, и сапожки справные, тебе по ножке, подобрал...

Но под моим взглядом мгновенно увял и предпочел испариться.

Хоть в сарафане, хоть без –  а за местную я не сойду.

Так что предпочту родные джинсы и кроссовки –  в них всяко удобнее драпать.

Хоть за чудищем, хоть от него...

Глава 5

–  Я не умею!

–  Да чего там уметь, хозяйка! Не ты ж меня повезешь –  я тебя! –  смешливо пофыркивал богатырский конь.

Кто оседлал его, я не знала и знать не хотела, главное, что это была не я.

Булат же откровенно красовался: выгибал светлую янтарную шею, тряс густой черной челкой, рыл землю ногами в темных гольфах…

В медово-карих глазах плескались ум и лукавство.

Я разглядывала седло, в которое мне предстояло сесть, и понимала: как же хорошо, что я не позволила Гостемилу Искрычу меня переодеть! Если бы мне предстояло ехать боком, планы на мою смерть пришлось бы пересматривать: никто бы меня не загрыз, я бы по дороге убилась.

Булат посмеивался.

Гостемил Искрыч стоял со скамеечкой наизготовку.

Песочной масти пес лежал, прикрыв глаза лапой.

На цепь посажу! Только древнерусских фейспалмов мне тут и не хватало…

Я порадовалась, что мне хватило ума отправить мужиков восвояси, пообещав, что приеду вот как только –  так сразу.

И, решившись, шагнула вперед.

Первый этап дался на удивление легко: левая нога на скамеечку, подставленную домовым, правая –  в стремя, толчок –  и я в седле, на широкой, как диван конской спине.

Конская спина демонстрировала благоразумие и лояльность: замерла, как каменная.

Я тоже замерла, как каменная, потом пошевелилась – нашла левой ногой стремя. Вроде бы небо на землю не рухнуло, я тоже никуда не рухнул…

–  Молодец, хозяйка! –  похвалил Булат. –  Теперь давай-ка, спину выпрями, пятки вниз, и держись коленями, руки –  они для поводьев… Ну ладно, потом научишься! Сейчас на пробу по двору кружочек сделаем.

Верхом я за всю свою жизнь ездила раза четыре, в качестве аттракциона, и если что и уловила из указаний инструкторов, так это то, что усидеть на лошади –  задача всадника, но никак не лошади!

Булат тронулся с места, пошел плавным шагом, и меня плавно качнуло в седле. Человеческие инструктора когда-то давно, в моем мире, объясняли, что нужно привставать на стременах в такт конским шагам –  и я пыталась поймать этот такт. Получалось ли, нет ли, непонятно –  нынешний мой инструктор замечаний не делал.

Пес трусил по кругу рядом с конем, бдительно не спуская с меня глаз.

А страха, как ни странно, не было,  хотя ситуация вроде бы располагала. Но то ли подействовал  уверенный голос Булата, то ли надежная ширина его спины, то ли плавность его же поступи – я не боялась.

Со двора выехали торжественно – понимающий Гостемил Искрыч распахнул хозяйке ворота, дабы не пришлось ей сползать с конской спины, и заново влезать на нее со скамеечки.

А за воротами, куда я выбралась впервые, всё оказалось не так уж и страшно. Лес и лес, ели да мох бородами до земли висит, но и дорога все же видна наезженная, накатанная.

И если вдуматься, то с чего бы дороге и не быть: не на своем же горбу местный люд к премудрой провиант таскал?

Вот по этой дороге, выходит, нам и предстоит трусить к Малым Елям…

Пес всё трусил у левой передней конской ноги, колдовская книга оттягивала сумку у седла справа – словом, Урочище я покидала во всеоружии.

Правда, будь моя воля, я бы еще и Гостемила Искрыча с собой прихватила, для моральной поддержки, правда, чем бы он мне помог против лесного чудища, не понятно

–  Ты, главное, не бойся ничего, хозяйка, –  отвлек меня от мыслей о предстоящем Булат. –  Помни:  я и сам тебя не уроню, и тебе с меня упасть не дам.

А затем подобрался весь как-то, подобрался –  да и скакнул!

Да как скакнул!

У меня сердце в пятки упало, душа замерла: это было как, как… как в сказке. Когда –  между ног реки пропускает, хвостом облака заметает.

Лес мелькнул под нами далеко внизу, островерхой еловой картинкой, а потом вдруг оказался резко близко,  и я сжалась, ожидая, что сейчас от удара о землю позвоночник мой рассыплется, как бусины с нитки, или что меня вышвырнет из седла, как минимум –  но это земля, а не я, вздрогнула, когда в нее грянули конские копыта, и Булат, пробежав еще чуток, гася инерцию, и замер, как врытый.

Непогашенных остатков, впрочем, мне хватило, чтобы впечататься носом в гриву.

С седла мы сползали наперегонки: я –  и мой полузадушенный писк.

–  Ты что творишь, скотина! –  стоило только мне отдышаться, и писк переродился в рык, а я от злости враз позабыла, что передо мной центнер чистой дури.

Центнер чистой дури нервно присел на задние ноги, а моя рука как-то сама собой ухватила его за гриву промеж ушей.

–  Ты почему меня не предупредил!

–  Так если бы я предупредил –  ты бы запретила! –  всхрапнул конь.

И вот вроде бы это было вполне логично, но меня отчего-то не успокоило!

–  А если бы мне с сердцем плохо стало?!

–  Да с чего бы? Я же предупредил, что не уроню!

Треснув эту святую простоту по лбу (“простота” обиженно всхрапнула, но, кажется, более ощутимых потерь не понесла), я плюнула на попытки пробиться к лошадинной совести, я взглянула вокруг…

–  Булат…

Мой ласковый тон произвел на него куда большее впечатление, чем рычание и даже побои.  Конь на всякий случай отступил на шажок.

–  Булатик, скажи-ка мне, друг, а собаку я, по-твоему, для чего с собой звала?

Конь прянул ушами, и в этом жесте мне померещилось легкое признание его лошадиной неправоты. А потом он тряхнул гривой, переступил копытами, будто примеривался и по-простецки предложил:

– Вернемся?

Одна моя половина захотела упасть в фейспалм, как недавно собака, вторая – сесть на задницу и зареветь (ну так, просто, для профилактики, а то я тут уже больше суток, а еще не поревела даже ни разу о своей загубленной судьбе, непорядок, верно?). Возвращаться – тем более, тем способом, который подразумевала эта копытоногая скотина – не хотелось.

Я на всякий случай заглянула за лошадиный круп, изучая изгиб дороги, будто надеялась, что из-за него сейчас выглянет собачья морда. Но нет.

– Он ведь не заблудится? – все же обеспокоилась я благополучием ввереной мне живности.

– Не-е-е, – проржал конь, подумал, и добавил. – Разве что кто схарчит. Но не должны. Ты, хозяйка, им хорошо силушку показала!

Да-да, я помню, я согласна, каменная рожа – моя великая сверхспособность.

Я уже почти готова была отдать приказ если не вернутся, то хотя бы пойти (пойти! шагом! шагом, я сказала!) Витязю навстречу, но тут меня окликнул звонкий детский голосок:

– Матушка Премудрая, сюда, скорее!

Эх, не к добру это, не к добру…

Мелкий пацаненок, лет шести наверное с льняными вихрами, торчащими во все стороны, махал мне шапкой, подпрыгивая и приплясывая.

– Тятенька велел тебя встречать, скорее, там оно!

Я еще раз обернулась на лес и дорогу. На этот раз с тоской: и чего это я решила, что до жилья далеко? Очень даже близко, как бы не чересчур. А потом взяла Булата под уздцы и потянула к въезду в деревню.

На мое счастье я таки опоздала.

Потому что предъявили мне не бедокурящую чуду-юду, а только уже результаты оного бедокурства:

– Вот!

Собачий лай стоял над деревней, как и говорили мне жалобщики. Я тоже стояла, только не над деревней, а над грудой бревен: толстенных, в обхват.

– Что это было?!

– Так овин же, матушка!

Скрипнув зубами, я переформулировала вопрос:

– Что за существо могло это сделать!

– Ну-у-у... так откуда ж знать-то нам, то тебе виднее!

Ага. Виднее. У меня на это одно, очень научное прекрасное определение, подчерпнутое из любимой книги: “щось такэ зубасто”!

Тут и там на бревнах виднелись царапины, избороздившие дерево сантиметра на три вглубь, не меньше.

Мамочка дорогая! И с вот этим вот мне предлагают разбираться?!

– Тут бык был, матушка, всем быкам бык. Согнала его в овраг, окаянная, как теперь доставать будем – не знаем!

– Ну, с быком – это вы сами, – открестилась я от дополнительных услуг, не входивших в стоимость устного контракта.

– Так ото ж, сами, ты только с чудищей помоги.

Кто бы мне помог!

– Кто-нибудь видел, куда она потом делась?

Тишина была мне ответом, селяне неуверенно переглянулись:

– Кажись к Семену в сарай прыснула, – брякнул вдруг все тот же звонкий голос. – Я хвост видел!

И взгляды все обратились на оный сарай. Мне отчаянно хотелось сглотнуть, но в тишине этот звук однозначно звучал бы очень трусливо. По хорошему надо было бойко скомандовать: ну вы все вперед, а я за вами, постою за вашими спинами. С вас вилы – с меня моральная поддержка. Но не поймут-с, не поймут-с…

С другой стороны. Людей чуда-юда не трогала (пока!), а у меня наследственный авторитет (тоже пока!).

И, собрав волю в кулак, я направилась к сараю.

Вошла. Огляделась. Пусто. Ну как пусто – никакой жуткой твари там не было. Я уже собиралась повернуться, как сверху раздался какой-то звук.

Я ме-едленно подняла голову.

И застыла.

Чуда-юда была настолько неестественно жутка, что я не смогла даже заорать. Мозг категорически отказывался принять тот факт, что вот это вот – реальность, а не галлюцинация.

Голова кабана, тело медведя, а из этого тела руки с пальцами, а на пальцах когти, не когти – когтищи. Ноги-лапы как у сатира, а завершал всю эту жуткую нелепость бычий хвост.

Глаза на кабаньей голове были большие, совиные, желтые, и смотрели на меня не моргая.

Я застыла.

Неведомая тварь (мне –  так точно, и даже если в моем магическом справочнике найдется описание этого непонятно чего с ареалом обитания, вкусовыми пристрастиями и портретным изображением, сейчас уж точно не время в нем рыться) тоже застыла.

А потом спрыгнула с потолка на пол – мое сердце вместе с ней провалилось куда-то в пятки – и… медленно склонила голову.

Ну. По крайней мере, ставка на авторитет оказалась верной! Осталось умудриться сделать как-то так, чтобы она не прогорела.

Как там нас учили? Лучший метод решения споров – ди-а-лог!

– Говорить можешь? – на всякий случай уточнила я,

Чуда-юда моргала на меня глазищами и молчала.

Да, далеко я уеду со своими гуманистическими методами в лютом средневековье.

Ладно, речь, вроде как, понимает – и то хлеб.

– Ты почто скотину губишь, окаянная? – сдвинув брови, грозно вопросила я, отчаянно представляя на месте чудища котенка, наделавшего кучу в неположенном месте, чтобы придать интонации уверенности и не трястись, как заячий хвост. – Или думала, раз прежней Премудрой нет больше, так я тебе позволю людей ее обижать?

Вместо того, чтобы устрашиться, как все прочие, на ком я до сих пор свой грозный вид применяла, чуда-юда вся как-то распушилась, набычилась, распахнула пасть и из нее вместе со странным хрипящим клекотом вырвалось шипящее:

– ш-ш-ш-ш-ш-мое-ш-ш-ш-ш… за-ш-ш-ш-бра-ш-ш-ли…

– Что, простите? – недоуменно переспросила я.

– Мое-ш-ш-ш-ш! – повторила тварь, повысив голос в фальцет и от этого, как ни странно стало слегка понятнее, хоть и свербело в ушах: – Украли-ш-ш-ш! Заберу-ш-ш-ш-ш!

А потом она вдруг взвилась на месте, сделала полный оборот по сараю, продолжая завывать “забрали” и “мое”, а потом метнулась к окну, невесть как в него просочившись, и была такова.

Только через несколько мгновение я поняла, что это где-то раскукарекался средь бела дня петух, и, не вынеся звука, чуда-юда вынуждена была удрать.

Я постояла еще немножко, успокаивая расшалившееся сердцебиение, и вышла к людям.

Те смотрели на меня с надеждой: