Текст книги "Чада, домочадцы и исчадия (СИ)"

Автор книги: Дарья Снежная

Соавторы: Любовь Ремезова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Илья потянул из ножен меч, взмахнул им, и я вздрогнула: как-так? Убить просто за хамство? Но… а допросить?!

Но Илья, рыкнуы “Шапку долой, сопляк! На колени”, виртуозно сбил ее с головы наглеца мечом, не дожидаясь, пока тот исполнит требование. А потом плашмя шлепнув чужака клинком по плечу, опустил его на землю – в прямом смысле слова.

– А. Хозяйка! – язвительно кривя рот, сделал правильные выводы чужак.

До чего интересный парень!

Я обошла его по кругу, с любопытством разглядывая.

– И как? Хорош?

Насмешки у него в голосе было хоть отбавляй. Не похоже, что Илюшин педагогический прием пошел гостю впрок.

Жалостливо взглянув, уточнила:

– Тебе как? Честно или чтобы не обидно?

Он в ответ губы покривил в усмешке, самоуверенный до крайности молодой мужчина, привыкший ронять женщин в обморок одни своим присутствием.

Наверное, чуть раньше и я бы вполне могла урониться – красивый, гордый, в глазах читается ум и харктер. Но всё, поздно, у меня иммунитет. Спасибо Настасье, и, не думала, что когда-нибудь это скажу, Мирославе.

– Кто таков? – перешла я к допросу.

Раз уж Илья его не пришиб, хе-хе!

– А что, ведьма, сама разве вызнать не можешь? Премудрости не хватает? – по-волчьи ощерился чужак.

Хэк! – кулак Ильи смачно впечатался хаму в солнечное сплетение.

– Не мочь хулить матушку Премудрую!

Назидательное посыл Ильи эффекта не произвел: добытый нами пленник держался за грудь и живот, сплевывал, но смотрел по-прежнему со злобой.

– Кто таков? – повторила я ласково, как убогонькому.

Он не ответил. Хамить, правда, больше не решился.

Мне оставалось только вздохнуть и повернуться к Илье:

– Поучи его уму-разуму, что ли, – взгляд богатыря, обращенный к чужаку, сделался откровенно недобрым. – А я… прогуляюсь до того края полянки. Веночек себе сплету…

И побрела неспешно, куда сказано, демонстративно-прогулочным шагом, размышляя о том, что чего-то я в Илюше не рассмотрела. В жизни бы не подумала, что он может быть таким… таким. А с другой стороны, что я вообще знаю о жизни богатыря до грымзы-Мирославы? Он ведь на княжьей заставе – второй человек.

Был. До Мирославы.

Но ведь был же! И вряд ли среди побратимов он такой же добродушный и снисходительный, как рядом со мной. Сожрали бы давно.

– Стой, Премудрая! Не надо… Я так скажу.

Возвращалась я неохотно, и неохоту эту всеми силами выказывала: он меня тут обидел, а я из-за него буду кроссовки зазря бить?

Они у меня, между прочим, единственные, других взять мне тут негде!

Вернулась. Молча изучила натюрморт. Нет, натюрморт – это неживая природа, а этот пока вполне себе жив-здоров. Так что – пейзаж. Ладно, ладно, портрет!

Илья тоже разглядывал “портрет”, но так он обычно смотрит на чурбак, прикидывая, выйдет ли что дельное из него смастерить, или только в дрова?

Пленник молчал, зыркая на меня исподлобья. На Илью он демонстративно не смотрел.

– Кто такой, тебя спрашиваю! – сердечным тоном напомнила я.

– Иван я, – буркнул пленник.

– Царевич? – взыграло во мне любопытство.

– Да по всему выходит, что дурак… – мрачно буркнул он.

И я в ответ обрадовалась:

– Ты смотри-ка, он еще и самокритичный! – и глумливо предложила Илье, – Давай его себе заберем!

Иван дернулся, но волевое усилие – и моя магия снова спеленала ему руки и ноги.

– Да куда ж его денешь, такого красивого? – вздохнул Илья.

И, как мешок с зерном, взвалил красного молодца на плечо.

И то верно. А допросить мы его и дома можем. В Премудром урочище он, небось, посговорчивее станет!

А возле Булата мы встретили Алешу, который успел справиться с заданием, порыскать по округе и вернуться к лошадям, чтобы не разминуться с нами.

– Ого! Да ты, братец, я смотрю, с добычей! Придется мне Елену Премудрую к себе на седло взять!

– Что?! – сказали мы с Булатом дуэтом.

Алеша невинно вскинул бровки домиком:

– Так троих-то везти – не долго и коня надорвать!

– Нужда встанет – так и пятерых увезу, не надорвусь! – мрачно отрезал Булат.

А Илья ничего не сказал.

Просто сгрузил добытого нами Ивана вороному на седло. Алеша выдал под нос что-то досадливое, и дискуссия увяла сама собой.

Увять-то увяла, но след оставила: внутри меня бурлила злость. И всё на ту же тему.

Хозяйки здешних земель Алеша во мне не видел.

И о передачи меня с седла на седло договаривался с братом, как о безмозглой поклаже.

Когда я уже сидела верхом, и Илья надежно придерживал меня, чтобы не чебурахнулась Премудрая с верхотуры конской спины, да и не свернула себе шею, осиротив урочище, мелькнула у меня мысль – взять, да и приказать Булатику вернуть нас домой скоком.

Но… В лесу царил еще не вечер, но предчувствие его. Безумный долгий день близился к концу.

Оставить Алешу, отягощенного беспомощным пленником, в лесу, где вскоре проснется всякая жуть – пусть и соблазнительно, но чрезмерно.

Колья забора показались впереди и на душе почему-то потеплело. Даже и черепа уже не пугали.

Ворота распахнулись, не понадобилось и приказывать.

Во дворе, стоило нам спешиться, Илья повел Булата к яслям – расседлывать, кормить и что там еще положено хорошему хозяину делать с конем, которого весь день гоняли туда-сюда?

– Куда этого? – спросил Алеша, хлопнув Ивана по спине.

Я прикинула: получалось, что особо с содержанием пленников в Премудром урочище не разгуляешься.

– В баню давай. И развязать не забудь!

Вода в бане есть, кормить его пока повременим, стены из цельных бревен и надежная дверь, сделанная лично Илюшей гарантируют, что так просто молодой человек из заточения не выберется. А если выберется – лучше ему это не сделает: мысленная команда черепам – и они послушно заворочались на кольях, чередуясь через один и глядя теперь не только в лес, но и во двор.

В избу Алеша зашел следом за мной – бог его знает, что он хотел, но у меня были свои планы.

Усевшись за стол, я приказала:

– Докладывай.

Богатырь аж споткнулся:

– Что докладывать?..

Я свела брови: мол, таким помощником я не довольна!

– Поручение моё выполнил?

– Выполнил. Лекарство отнес, всё, что ты на словах приказала – передал. Хозяева просили кланяться за заботу, обещались отблагодарить, как только случай выпадет. Но я о другом говорить с тобой хо…

– Как себя дети чувствуют, выяснил? – перебила я, не дослушав.

Не очень-то мне интересно, чего от меня хотел человек, для которого я – где-то на уровне мешка с зерном!

– Вялые да слабые, но хуже не становилось. Премудра…

Я вздохнула и снова перебила:

– Алеша. Я просила тебя подробно узнать, как себя чувствуют больные дети. “Вялые да слабые” – это не подробно. Мне нужно знать доподлинно: не было ли жара. Как едят. Просились ли по нужде. Ты выяснил?

Богатырь молчал, и вид у него был – дурак-дураком.

Выглядеть дураком Алеше явно не нравилось.

Он встрепенулся, стряхивая с себя это ощущение, взглянул на меня зло.

Я встретила его взгляд спокойно.

Ну… с виду – спокойно.

Так-то большие ягодичные мышцы сжимались, да.

– Что-то ты, Премудрая, больно неласково гостей принимаешь, – надавил он голосом.

Прекрасно зная, что выгнать я его не могу: скоро начнет темнеть, а ночное урочище – место не для обычного человека, обделенного магическим даром. И случись что с ее кровиночкой – Искусница мне не простит.

– Так ведь гости, Алеша, тоже разные бывают, – ласково ответила я.

Злость хлестнула кнутом: вспомнилось разом всё, как с первого шага на моем – моем! – дворе принялся цеплять моего Илью, как задевал меня саму, как…

И ясно при этом понимал, что ничего ему за это не будет: Илья злости не затаит, а я…

Решение сформировалось само.

Слова поднялись из глубины моей сущности и дались легко:

– Вот что, Алеша. Дело к ночи, а мне тебя и спать уложить некуда – сам видишь, места нет.

Я обвела взглядом избу. Пустые лавки вдоль стен, добротные, да еще и перебранные Ильей, застеленные ткаными ковриками предшественницы, недвусмысленно подтверждали: места нет. Для тебя.

Уперев взгляд в богатыря, я, чувствуя, как звенит в голове, как бежит дрожь по коже, закончила:

– Так что лети-ка ты к матери – у нее и ночуй. Она тебя и расколдует.

…а у меня – лапки!

И стоило словам прозвучать, как в сердце ширнуло, а сила, моя сила, заполнявшая в моем доме всё, вспухла вокруг богатыря, охватив его дрожащим маревом, исказила обзор, размыла зрение…

И с хлопком на пол шлепнулся здоровенный серый гусь.

…а сила всё клубилась, кружилась вокруг меня, ласкаясь, потираясь о плечи и щеки, и было ее много-много, куда больше, чем я видела, чем могла даже предположить, она расстилась вокруг, как безбрежный океан…

Я сморгнула.

Посмотрела на… на богатыря.

Ой, мамочки!

Я глядела расширенными глазами и не верила, что это действительно сделала я, что вот эта птица – Алеша, что...

Гусь, отвлекая меня от круговерти взъерошенных мыслей, вытянул шею и зашипел.

А в следующую мгновение я оказалась на лавке, оглушительно визжа.

Илья ворвался в избу, не успела я еще выдохнуть весь запас воздуха из легких.

Собранный, с оружием наизготовку, он метнулся взглядом по комнате, ища врага, нашел меня, гуся, гуся, меня…

По мере осознания того, что опасностью, загнавшей меня на лавку, был именно гусь, во взгляде богатыря появлялось очумевание. Медленно, но очень явно.

Но, слава богу, оружие убрал – не хватало еще, чтобы он братца зарубил… А убрав меч, Илья шагнул вперед, неуловимо-быстрым движением нагнулся – и вот уже гусь повис в его руке, надежно сжимающей разом оба грозных крыла.

Стукнула дверь в сенях – Илья вышел, но скоро вернулся.

– А Алешка где?

Я, как раз успевшая спустить ноги на пол и сесть на лавке по-человечески, замерла.

То есть… Он что… не понял?..

– Так ведь… – я показала взглядом в сторону двери.

Лицо Ильи закаменело. В избе повисла тишина. Тяжелая, вязкая.

В этой тишине до меня медленно доходило, что я наделала.

Я. Превратила. Его брата. В животное.

Точно так же, как моя предшественница посадила на цепь его самого.

Богатырь развернулся и вышел прочь.

Но ведь не так всё! Я же… Я же не имела ничего подобного в виду, не хотела ни унизить, ни… Здесь же в птицу каждый второй обращается – так что это не то же самое, что в цепного пса! И… я просто хотела, чтобы он свалил куда угодно, а куда его девать, когда вот-вот стемнеет, и из леса полезет нечисть? А птицы летают быстро, птицей он до матери доберется безопасно – и она его расколдует!

И я не хотела от него подневольной службы! И условий обороту никаких не ставила!

В сенях скрипнула закрытая дверь. Илья ею не хлопнул – аккуратно за собой притворил.

Сторожевые черепа показали мне его, бездумно глядящего в запертые ворота, а потом и Алешу – темную точку улетающей птицы вдалеке.

Мне хотелось вскочить, метаться. Спорить, доказывая Илье что он не прав, что все не так, как он увидел, что он зря обиделся…

Но… он был прав.

Я действительно поступила так, как Мирослава.

Просто потому, что могла.

Потому что решила, что мне можно.

Потому что мне в голову ударила сила.

– А куда подхватилась?

Гостемил Искрыч выскочил из-за печки, как черт из табакерки, стоило мне только попытаться подняться.

– Как с утра толком не поемши скакала – так весь день голодная незнамо где и носилась!

– Гостемил Искрыч, да не хочу я есть, не на…

– Как – “не надо”? Как это – “не надо”?! – домовой воинственно стопорщил бороду, выставил её вперед. – Это этим двоим – “не надо”, за то что Премудрую чуть не уморили, да еще и расстроили! А хозяйка в своей избе голодной не останется!

Поддавшись его напору, я села обратно, и кот, невесть откуда вытекший черной шерстистой каплей, втек ко мне на колени, и свернулся клубком, и замурлыкал. Пальцы сами собой зарылись в короткую плотную кошачью шубу.

– У меня уж с обеда, матушка, всё готово, – ворковал Гостемил Искрыч, стремительно меча из печи на стол еду. – Вот сейчас поешь, потом в баньке попаришься, все печали с души и омоешь! Все хорошо будет, Премудрая, всё наладится! Да ты ешь, ешь, матушка, ешь, да о худом не думай!

Настасья Искусница хохотала. Успокоившись было, утерла выступившие слезы – но взглянула на младшего сына, и снова залилась звонким, молодым смехом.

Алеша, вольный богатырь, молча сопел, в очередной раз понимая: родительниц их с братьями хоть и нежная матушка, а все ж ведьма и есть!

– Хоро-о-ош! Нет, ну хорош!..

“...гусь”, – мысленно добавил несказанное Искусницей слово Алеша.

– Ты же сама велела – к девке приглядеться да обаять!

– И как? Обаял?

И, глядя на медленно заливающегося краской младшенького, Настасья Искусница, старшая из ведьм трех темных урочищ, снова расхохоталась.

Глава 12

Раз, два, три, четыре – мерила я шагами пятачок свободного пространства в центре горницы. От стены, вдоль которой выстроились сундуки, до двери – ровно четыре шага и разворот.

Раз, два, три, четыре – разворот, и огонек, слабо разгоняющий для меня ночную мглу, заплясал на носике глиняного светильника в потоке воздуха.

Илья ужинать так и не пришел, и ночевать остался на улице.

Ну как так можно? С его комплекцией не есть вовремя – это себя не беречь. Ладно, на меня он зол, и за дело, но себя-то зачем наказывает?

Раз, два, три, четыре – мимо стола, на котором лежит колдовская книга, вобравшая опыт многих поколений Премудрых, мимо сундука с колдовскими артефактами редкой силы. Разворот!

Сила – силой, а ни книга, ни артефакты детей вылечить не смогли. Вернее, не смогла я, а они – не сумели помочь, да и мне ли их винить, за то, на что у самой не хватило соображения?

Это как Алешу винить за то, что я с Ильей поссорилась.

Раз, два, три, четыре – разворот.

Надеюсь, с Алешей все порядке и до матери он долетел. И не потому, что Искусница мне не простит, случись что с ее чадушком – а потому что я сама себе этого простить не сумею.

Раз, два, три, четыре, разворот – позвонить ей, что ли? Я бросила взгляд на сундук, куда вернула магическое зеркало.

Или иначе попробовать?..

Я замерла.

Нить свершенного колдовства нащупалась легко, далась в руки, признавая за мной силу и право, и будто ласкаясь к хозяйке. А потянуться вдоль нее волей оказалось и вовсе проще простого – потянуться, чтобы ощутить, что там, на том конце чар больше нет петли, спеленавшей злобного молодца, и не оборвана она смертью богатырской, а расплетина аккуратно, бережно, умелой рукой.

И не нить это больше, а лишь след ее.

Облегченно выдохнула: всё с Алешей в порядке – жив, цел, человекообразен и от меня далеко. Вот и славно, вот и ладно!

Хм… А с детьми так получится? Я им силу отдавала!

Нащупала, потянулась. В том ли дело, что колдовала я не здесь, а в семи верстах отсюда в Черемшах, в другом чем-то – след поднялся тяжелее и был едва ощутим. Впрочем, главное он все же показал: живы, все пятеро. А что слабы, так другого и не ожидалось.

Снова тронулась с места: раз, два, три, четыре. Разворот – принесла же его нелегкая!

Вколыхнувшуюся было злость задавила. Усилием воли, безжалостно: каждый отвечает за себя. Вот и Алеша отвечать за сделанное мной не может – сама дура.

А что у меня до сих пор горит всё бежать доказывать, что я в виду дурного не имела и зла ни одному из братьев не желала – так кого это волнует? Уж точно не Илью, которого я носом ткнула в его положение при мне, в то, что он целиком в моей власти.

Раз, два, три, четыре.

…и в то, что у меня совести – не больше, чем у Мирославы. Достойная преемница.

Разворот.

Не выучена, правда, ничему, земли свои и людей на них от чужака защитить не может, зато с союзниками собачится уже как полноценная ведьма!

Раз, два, три, четыре – разворот.

Интересно, как там пленник? Поставленный на стражу череп службу нес бдительно, и попытайся Иван покинуть свое узилище, дал бы знать незамедлительно – но в баню заглянуть не мог. Впрочем, пусть его, завтра с этим разбираться буду.

Завтра выяснять буду, и как в Урочище мое попал – не пешком же, и что на месте преступления делал, и как связан с тем, кто на детей болезнь наслал – потому что это сделал точно не он. Не его силы след возле Черемшей остался.

А вот кто там наследил – нужно искать.

Надеюсь, дети доживут до этого момента.

Но искать нужно – чувствую, завтра с утра следует ждать вестей о новых заболевших.

Раз, два, три, четыре – разворот.

Вот чего он в избу не идет, а? Знает ведь наверху и до утра вниз не спущусь – чем я ему нормально ночевать помешала?

Жгучее желание найти богатыря и попросить у него прощения подавила тоже. Потому что… потому что примерно представляла, что он мне ответит.

Я обязательно извинюсь. Но потом, когда подберу хоть какие-то внятные слова, когда будет хоть чуть-чуть более подходящий момент. И когда он будет хоть немного согласен меня услышать.

Раз, два, три, четыре – разворот.

Раз, два, три, четыре…

Огонек выпил через фитиль заправленный в светильник топленый жир п потух, и, оставшись в темноте, я смирилась с тем, что метаниями ссоре не поможешь, и рухнула на постель.

Я ведь не словами всё испортила, а делом.

Делом и исправлять все нужно…

…сон подбирался медленно, тягуче. И во сне лес шумел мне кронами “Не кручинься, Премудрая, как ты хочешь – так все и сладится, так и выйдет”. И свернувшийся в ногах черный согласно мурлыкал. А сила – огромная, непомерная сила – текла в меня, как в прорву.

К утру приснилась старуха – костерила почем зря, стучала кулаком, грозила “Не вздумай, дура-девка!”.

Я фыркнула, перевернулась на бок – от того и проснулась.

Окошко в горнице было забрано на ночь ставнем да и выходило на запад, но я всё равно безошибочно чуяла за ним занимающийся рассвет.

Странно, я и не заметила, как мир меня перекроил из убежденной совы в безумного жаворонка…

Хотелось встать, распахнуть окно, впустить в горницу свежий воздух и пение птиц из леса.

Но вылезать из-под нагретого одеяла было лень.

Собралась, примерилась – и ставень послушно поплыл в сторону под моим строгим прищуром.

И, странное дело, но на душе от этого потеплело. Не от того, что удалось простое колдовство в быту, нет. Просто оно как-то вдруг и разом убедило меня и в том что Мирослава снилась мне не просто так: пришедшая на сон грядущий в голову идея – верна.

Я действительно нашла лазейку в договоре, который старуха навязала Илье.

Расчесывая волосы деревянным резным гребнем, умываясь холодной водой, натягивая расшитую Искусницей рубаху, я всё вертела озарившую меня мысль.

Но спешить не будем. Сперва – заглянем-ка мы в книгу колдовскую!

Зачиталась. Спохватилась, когда снизу вовсю запахло свежим хлебом из печи – Гостемил Искрыч уже готов был накрыть хозяйке стол.

Не отвлекаясь на завлекательные запахи, хоть это и далось мне непросто, я вышла на крыльцо.

Позвала:

– Илья!

Богатырь на зов явился из конюшни, и у меня отлегло от сердца.

Был, был у меня страх, что появится он из-под крыльца или из конуры, и одет будет не в рубаху, а в собачью шкуру. Не знаю, как бы тогда в глаза ему смотреть смогла…

– Звала ли, Премудрая?

Хмурый взгляд я проигнорировала.

– Звала. Думаю, Илья, что теперь я сумею тебя отпустить.

Еще один хмурый взгляд стал мне ответом:

– Вошла, выходит, в силу?

– Вошла, Ильюша.

Потому что силы у меня нынче столько, что больше уже вряд ли будет.

И пусть духу договора это не соответствует (старуха ведь имела в виду другое), зато букве – вполне.

И это и было найденной мною лазейкой.

Илья только кивнул молча, не расспрашивая ни о чем и не споря.

Уточнил:

– Что мне делать надобно?

– Ничего, Илья. Я сама всё сделаю, – я прикрыла глаза и поглядела на богатыря другим зрением, потянулась к нему силой.

– Ты только потерпи малость, это долго может выйти…

Врала: я уже видела, её, недовольно дрожащую нить договора, уже знала, что, пусть и не исчерпала она себя, не исполнен еще договор, но разорвать её я теперь вправе, и сделать это удастся с легкостью.

Время мне требовалось для другого.

“Как на острове буяне камень бел-горюч стоит”...

Обережный заговор, найденный в книге, ложился словно сам собой, и слова текли шелком, не цепляясь, не задерживаясь, переплетаясь с силой, с волей, с глупым чувством, бьющимся в сердце…

Я окутывала Илью, оплетала его сверху донизу, с ног до головы, защищая от болезни, от волшбы, от яда, от удара в спину…

Сила, слово и воля, и моя любовь, сплетаясь в тонкую незримую нить, ложились тайным узором на широкие плечи, на бедовую голову, легко и естественно переплетались со старыми, еще Настасьей нашептанными оберегами, и таяли. Словно их и нет.

Остановилась я только тогда, когда повесила на Илью всё, что сумела найти в книге Премудрых.

И лишь после этого оборвала нить Мирославиных чар. Она тренькнула, неслышно и печально, и истаяла.

Будто и не было.

– Ты свободен, богатырь. Нет между нами больше долгов.

– Ежели на заставу княжескую пойду – в пса не перекинусь за забором?

Значит, всё-таки уходит…

А я-то… Значит, показалось.

Я заставила себя улыбнуться:

– Не перекинешься. Только зачем тебе туда идти?

Я обернулась к конюшне:

– Булат! Отвези Илью Егоровича на княжью заставу! Гостемил Искрыч, собери-ка ему в дорогу котомку.

В конюшне возмущенно всхрапнули, но мне было не до оскорбленных чувств буланого.

Со своими бы разобраться!

Кивнув богатырю на прощанье, я крутнулась на пятках и ушла в избу, с видом равнодушным и деловым.

Мол, вы тут седлайтесь, собирайтесь, катитесь – мне недосуг с вами долгие проводы разводить. У меня дел полно!

Позавтракать, например.

Или пореветь в тихом углу.

Но лучше, конечно, позавтракать.

Илья оставил мне прощальный подарок: подпер дверь бани поленом. Хорошо подпер, от души – я уже минут пять крутилась рядом с этой композицией, как лиса вокруг винограда, а поделать ничего не могла: полено стояло намертво.

Вот же ж!.. Силушка богатырская!

Зачем вообще было его запирать? Я же черепу сторожить велела…

Попыхтев еще немного так и эдак, и не добившись результата ни вручную, не пинком, я в конце концов разозлилась, зло взглянула на предательскую помеху – и полено вылетело, красиво крутясь в воздухе, врезалось в забор и, отлетев, шлепнулось на траву.

Вот нет бы сразу так!

С чувством глубокого морального удовлетворения я потянула дверь на себя.

Изучила пленника взглядом сверху вниз: нахохленный, хмурый… Кивком велела следовать за мной и ушла к крыльцу, не дожидаясь, пока он подчинится.

Придет, не придет?..

Пришел.

Вернул мне взгляд сверху-вниз, но рядом со мной сесть не решился – опустился на самую нижнюю ступеньку. Посидели в тишине, помолчали.

Квохтали на заднем дворе куры, опекаемые красавцем-петухом, паслась вдоль забора коза, искоса поглядывая на нас. Булат, успевший воротиться с княжьей заставы, тяжко вздыхал над яслями, заправленными еще Ильей.

О чем думал Иван – я не знаю, а я думала о том, что всему этому добру нужно будет подобрать очень надежного хозяина, когда я разберусь с неведомым врагом и соберусь уходить. Куры да коза – еще ладно, хотя и их тоже жаль, живые же твари бессловесные. Но Булат и Гостемил Искрыч мне друзья, и доверить власть над ними человеку злому и жестокому – никак нельзя.

– Я роду боярского, – нарушил тишину Иван. – Боярина Федора Крапивы средний сын.

Сорвал травинку, покрутил ее в пальцах и с усмешкой добавил:

– Коль надумаешь за плату меня воротить – отец откуп богатый даст.

Хорошая идея. Меня дома уже с работы уволили – финансовая подушка на первое время мне очень даже пригодится.

– Род наш старый, в Войкове и под ним наши земли исконные, отец – думный боярин, на сходе по правую руку от князя Госмомысла сидит.

Хорошо, Ваня, я поняла: ты из “золотой молодежи”, отец твой крутизны немереной. Но мне-то, многогрешной, что с того?

Вслух, впрочем, ничего не сказала, не стала перебивать: сам заговорил – сам пусть и объясняет, к чему ведет.

И он объяснил:

– Василису я впервые увидал, еще когда я юнцом был – и она не на много старше.

Я от этих слов аж вскинулась, вспомнив статную, фигуристую красавицу. Значит, всё-таки Василиса? Жаль… Зря она, зря. Проявила бы терпения чуть больше – и, глядишь, я сама бы ей свое место оставила. А она… Поспешила, злодейства творить принялась – и теперь я костьми лягу, но ей Урочище не уступлю!

А Иван продолжал рассказ:

– Матушку ее тогда в княжьи ведьмы пожаловали, а с матушкой и Василиса в палаты княжеские пришла. Как сейчас помню: идет девица – а вокруг нее солнце ярче становится… На нее-то многие заглядывались, иные и присвататься пробовали – да только матушка ее всем отказывала, женихов с порога метлой гнала. Для иной судьбы дочь растила, для ведовской. Во мне в ту пору сила открылась, вот и попросил батюшка Варвару Веденеевну поучить отпрыска уму-разуму, чтобы сам по дурости да малолетству не убился, да никого другого не убил. Зелен я тогда был, в женихи взрослой девице не годился. И Василиса, хоть и горазда была парням головы кружить, со мною крепче чем с прочими дружила. Позже я на службу княжью подался, а как вернулся – не нашел уже ее в княжьем тереме: вышла моя зазноба замуж. Сказывают, тетка Варвара крепко против того брака была, да только тесно моей Василисе рядом с матушкой было, вот и упорхнула из родного гнезда, и мужа по себе выбрала, колдуна из наивятших, тетке Варваре и осталось только зубами скрипнуть да смириться. Вот тогда-то взметнулось во мне ретивое: понял я, что всё это время надеялся я, что дождется моя краса, пока я отслужу да в силу войду, а как ворочусь в Войков – так и свадьбу сыграем. На Василису, впрочем, и тогда зла не держал: она мне ничего не обещала, а что я себе придумал – так то не её вина… Она о том и знать не знала, и ведать не ведала. Жила себе с мужем, в княжьи палаты порой наведывалась – мать навещала.

Я взглянула на Ивана искоса – и промолчала. Ну-ну. Если я права… Вернее, если прав сам Иван, в той части, где говорил, что Василиса действительно была “парням головы кружить горазда”, то его утверждение о том, что она о чувствах своего друга-приятеля знать не знала, видится мне очень сомнительным.

Но это, во-первых, не мое дело, а во-вторых – за давностью лет недоказуемо.

– Не сказать, чтобы я так уж тосковал: других дел изрядно было. Жил себе да радовался – только вот семьей так и не обзавелся: всё как-то недосуг было, да и не глянулся никто так, чтобы к сердцу прикипела. У Василисы же, между тем, семейная жизнь тоже не задалась, и от мужа она воротилась к матушке. Что?

Это он не сам по себе запнулся, это он на мое удивление затылком среагировал.

– А у вас разве разводы есть? – осторожно уточнила я.

– Что?..

– Ну, разводы. Когда муж с женой развязывают узы брака!

Иван усмехнулся, повертел в пальцах травинку:

– Нет, у обычных людей нет. Но ведьму разве ж кто удержит?

– Воротиться-то воротилась, но вот ведь какое дело: уживаться им вместе тяжко стало. Василисе и до замужества под матушкиной рукой невмоготу оставаться было, да только тогда тетка Варвара к дочернему девичьему норову снисходительна была. А как кончилось девичество – так и снисхождение у Варвары кончилось. Двум вошедшим в силу ведьмам рядом не ужиться. Душно. А допрежь всего – место в княжьих палатах только одной было, и уступать его тетка Варвара не собиралась… Ты не думай, Премудрая, это не я такой умный да приметливый – Василиса сама мне всё рассказала, когда помощи просить стала. Ну… почти всё. Рассказала, и попросила помочь ей в Урочище ведьмовском осесть. Я тогда, было дело, подумал, что уходит она оттого, что матушке вредить не хочет. А ждать… ведьмы живут долго и стареют медленно – тебе ли, Премудрая, не знать.

Ну, вообще-то, как раз мне – и не знать, чего уж там, будем честны. Я о таких вещах не только не знала, но и вообще не задумывалась. Хотя, если уж на то пошло, была бы весьма рада привезти в свой мир подобный сувенир – так сказать, на долгую добрую память.

– И ты согласился помочь бывшей зазнобе.

Потому что, по всему выходит – не такая уж она и бывшая.

– И я согласился, – невесело подтвердил Иван, боярский сын. – Зазорным не посчитал. Дело благое: и наставнице бывшей удружить, не допустить раздора промеж нею и дочерью ее, и князю сослужить две службы разом. В первую голову, от ведовской распри стольный град уберечь, а в другой черед – посадить в одном из Урочищ благосклонную к княжеству ведьму. И всем хорошо выйдет…

– Угу, – поддакнула я.

Из чистой вредности.

Потому что резоны Ивана, на самом деле, были мне вполне понятны: отвести магическую бомбу от родного стольного града в глушь подальше, услужить князю – а там, глядишь, и возлюбленная наконец-то разглядит и оценит, какое ей золото досталось.

И правда – всем хорошо!

Кроме меня.

Но кого в этих раскладах волновала бы я?

– Василиса собиралась долго, а потом вдруг заспешила, так что в один день поднялись мы с ней на крыло, да в Темнолесье и подались. Я думал, на заставе княжеской постоем встанем, ан нет: сыскалась у Василисы то ли подруга, то ли знакомая на лесной заимке, что как раз промеж двух урочищ угнездилась. Там она приюта и попросила.

Он помолчал. Хмурился, сапоги свои красные, нарядные разглядывал.

А я думала о том, как у него легко прозвучала фраза про “поднялись на крыло”. А ведь колдун он, по всему выходит, не из самых сильных. И магичит только на своей личной силе: нет за ним Урочища, которое бы силу в него вливало.

– Я-то всё ждал, что Василиса Премудрой нынешней вызов бросит… А как сойдутся они в сшибке, так и я подруге своей подсоблю. Тем более, что у той помощник тоже имелся – да только в чародействе не сведущ и поддержать свою хозяйку смог бы разве что оружием. Словом – не мне, удальцу да умельцу, чета! – с невеселым сарказмом продолжил Иван.

И только потому я удержалась и не сообщила гостю дорогому, что Илья бы его на одну руку положил, другой прихлопнул.

И правильно сделала, что удержалась. Пусть потом, если что, сюрприз Ване будет!

Хотя ему, кажется, сюрпризов и так хватило – судя по тому, что рассказывал он всё больше через силу:

– Только вот Василиса всё тянула да откладывала… И я в толк взять не мог, отчего да почему? Ведь чем дальше, тем полнее принимало Премудрое урочище новую хозяйку. А Василиса только отговаривалась на все вопросы: не время. Рано, мол!

Мне, пожалуй, нравился этот допрос: сиди себе с умным лицом, а задержанный сам пришел, сам о преступных планах сообщил, о мотивах отчитался. Больше всего мне, конечно, нравилось то, что не пришлось мне к нему применять всякие методы воздействия, о которых я только в книжках дома читала и в кино про плохих парней видела, и совсем не факт, что сумела бы применить эту увлекательную теорию на не аппетитной практике. А еще хорошо было бы, если бы он еще и меру пресечения сам себе избрал – и сам же за ее исполнением проследил.

Потому что по этому поводу у меня с идеями тоже не густо.

Впрочем, наказание – дело будущее, а у меня пока допрос не закончился. Вот и не будем перепрыгивать через этапы.