Текст книги "Чада, домочадцы и исчадия (СИ)"

Автор книги: Дарья Снежная

Соавторы: Любовь Ремезова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

И тут Илья, богатырь князя Гостомысла Войковского уже не был честен в полной мере, потому как, ежели по совести, то тревога его была – как бы не учудила чего Премудрая, пока его нет рядом…

И пусть было у Искусницы, о чем расспросить, но пока Илья мел со снедь со стола, соскучившись по матушкиной стряпне, а она сидела рядом, подперев щеку рукой, и глядела как он ест.

И лишь затем посыпались вопросы, как живется ему у Премудрой.

– Ну как же ты так, Илюша? Ежели у тебя нужда какая приключилась – отчего ко мне не пришел? Ну разве бы я тебе не помогла? Что ж тебя к этой гадюке понесло?

Понимая его службу, про Елену она не расспрашивала, лишь один раз не утерпела:

– И чего она, свербигузка, погоду портит?

– Так не нарочно же, матушка, – вступился за Премудрую Илья. – Само оно у нее выходит.

Вот тогда-то и ахнула Искусница:

– Надо же! Я-то в этих местах родилась, урочище это в наследство приняла – а и то мне сила не сразу отзываться стала! А ей, выходит, сама в руки далась…

Матушка постучала пальцами по столешнице, встала из-за стола, прошлась по горнице – всегда-то ей на ходу или за делом лучше думалось…

Снова села на свое место во главе стола, и Илья, терпеливо ждавший пояснений, напомнил о себе:

– Что не так, матушка? Разве ж это плохо?

– Всё так, сынок, всё хорошо – да не хорошо. Не хочет Премудрая урочище держать, домой рвется… Молодая, вот гонор покою и не дает: нестерпимо ей, что ее, ведьму, выдернули, ровно морковку из грядки! Мирослава-то, дура старая, всё преемницу по себе искала – вот и сыскала. У старухи тоже спеси было… Вот и притянула! Так Мирослава хоть меру своим силам знала!

Искусница задумалась, глядя в окно – глубоко задумалась, так, что даже морщинка пролегла между бровями…

– Вот что… Можешь рассказывать ей о ворожбе да о силе всё, что знаешь – даже и то, что тебе знать вроде как и не положено. Первым разговора об этом не заводи, но коли спросит – говори. Дозволяю! И постарайся так дело повернуть чтобы поняла она, что здесь у нас хорошо, что есть, ради чего остаться…

Богатырь проворчал:

– Ну ты, матушка, еще предложи мне ее по-мужски ублажить!

– А и предложила бы, сынок! Да только у тебя, Илюша, склад характера не тот. А был бы на твоем месте Алешенька – предложила бы.

Ступеньки лестницы под ногами не то что не скрипели – не смели даже пискнуть. Резные, выглаженные завитки на перилах скользили под ладонью, и я в очередной раз мимоходом и уже привычно порадовалась, что Илье не жаль тратить силы на подобное.

Он, кажется, без дела вообще сидеть не умел, и внизу уже, наверное, вся мебель и утварь носила следы его ремонта – где мелкого, а где покрупнее. А ведь мог бы другое занятие найти, вон хоть с мечом упражняться, а не избу Премудрым по бревнышку перебирать…

А потом лестница закончилась, и закончилось время для посторонних мыслей.

Мне нужно было открыть сундук – и либо он сейчас откроется, либо пожалеет.

И вот вроде бы, не смогу я его открыть, так и не ничего страшного, не горит: до соседних урочищ доехать – Булату разок скакнуть, а всё. Кончилось мое терпение.

Разрыв-траву я рыжей Василисе вернула, но у меня и без травы, своей родной дури хватит.

Сила, угнездившаяся под сердцем отозвалась на зов легко – будто я и не делилась недавно с больными детьми.

Она, колючая, поддавалась всё легче, да и царапать вроде бы ощутимо меньше стала…

Вот и сейчас я подняла руку над сундуком и мысленно “погнала” от средоточия зеленый поток к ладони.

Снова щиплющее ощущение, когда она проходит сквозь кожу – и я словно вижу, как зеленая капля срывается с моей ладони, беззвучно и без всплеска уходя в мореную древесину.

И как сразу после этого отскакивает вверх на петлях неподатливая крышка сундука.

Наверное, мне следовало бы замереть в благоговении: как-никак, но передо мной чудо, ожившая сказка! Но вместо этого я просто опустилась на колени и без лишнего трепета заглянула внутрь, туда, где пахло сухими травами.

Что тут у нас есть, а главное, что из этого сможет нам помочь?

Этот сундук и внутри выглядел не так, как остальные, доставшиеся мне в наследство от Мирославы Премудрой. В отличие от прочих, он был разделен на три отдела, и каждый аккуратно обшит изнутри мягким войлоком. Эдакая шкатулка для драгоценностей, древнерусский вариант. И сокровища имелись в ассортименте. Сундук был полон – пузырьки с готовыми зельями, мешочки с травами и другими ингредиентами, наверняка повышенной ценности или редкости, а в третьем, самом маленьком отделе, разномастные предметы, бережно завернутые в мягкую ткань.

Первым делом я залезла в зелья.

Разномастные пузырьки подписаны не были. Ладно, не могла предшественница не оставить для меня пояснений – так что, Гостемил Искрыч наверняка знает, что здесь где. Позже разберемся.

В травы даже заглядывать не стала, это тоже потом.

Зеркальце нашлось быстро. В сундуке было всего два плоских свертка, и в одном из них оказалось блюдечко с голубой каемочкой, а в другом – оно. Заветная мечта соседок-Прекрасных, а также средство связи, которое сейчас мне и требовалось.

Небольшое, овальное, в резной раме с ручкой, оно выглядело вполне обычно. Что ж, надеюсь, с ним я разберусь быстрее, чем с сундуком.

Попробуем испытанным методом…

Я направила силу в ладонь и сжала ручку зеркала, вглядываясь в него и желая увидеть вместо своего отражения – другое. Сила впиталась.

Зеркальная поверхность дрогнула – и разгладилась.

Я в отражении хлопнула глазами.

А если так?

Прикрыла глаза, сосредоточилась, снова понукая силу

В этот раз я не стала отзывать ее, и теперь сквозь закрытые веки видела, как сжимаю ручку зеркала зеленой ладонью. Как эта зелень постепенно расплывается по артефакту, окутывая его, оплетая, сливаясь с прозрачной, нежной серебристостью его собственной ауры…

Это было завораживающе и красиво.

Так красиво, что я затаила дыхание.

И вздрогнула, когда красивый, глубокий женский голос вторгся в это любование холодным:

– Ну? Чего тебе?

– Здравствуй, Властимира, – я вздохнула и открыла глаза. – В первую очередь – позволь извиниться. Я из другого мира и у нас между равными соседями вполне в порядке приличий прийти по делу вот так, запросто – если дело выгодно обоим. Здешних же порядков я не знаю, и, не собираясь здесь задерживаться, не потрудилась выяснить, как принято знакомиться у вас – и, без сомнения, в этом виновата. Но уж точно я не хотела тебя задеть или же нанести обиду. Прости.

Я учтиво склонила голову – подсмотренным в сказках и в кино движением.

Лицо красавицы не изменилось, но взгляд, кажется, самую малость все же потеплел.

Пусть и с заминкой, но она все же склонила голову в ответном жесте:

– Пустое. Что уж теперь. Если ты только за этим меня звала…

– Нет, Властимира. Не хотелось бы – да нет, не только. Не припомнишь ли, тот раз, когда я у тебя в гостях была, ты рассказывала, что к восходу от урочищ, в людских землях, моровое поветрие гуляет? И никто, дескать, с ним совладать не может?

– Было такое, говорила, – признала Прекрасная, и отражение ее в зеркале подобралось, а взгляд сделался цепким. – Так всё и есть.

Я невесело кивнула:

– А не знаешь ли случайно, какие у этого поветрия признаки? Как проявляется болезнь?

– Илья!

После разговора с Прекрасной я спустилась вниз.

Богатырь, изучавший набор инструментов, который я раньше не видела, поднял голову на мой голос.

– Илья, ты по деревне бегал, где болезнью пахнет искал. Что нашел?

– Еще из двух изб таким же духом тянет, Премудрая, – отозвался он, и голос его прозвучал неожиданно уважительно.

Как будто сложить два и два и предположить наличие еще заболевших – бог весть какая заслуга.

Я постаралась не подать вида, что меня это смутило.

– Поднимись ко мне наверх, будь добр. Буду у матушки твоей совета и помощи просить – так хорошо бы ты рядом был, мало ли, какие у нее вопросы будут, сразу и расскажешь.

“Да и спокойнее мне с ней будет говорить с твоей моральной поддержкой”, – но этого мы вслух говорить не будем.

– Рассказать – это хорошо, рассказать – это я завсегда, – обстоятельно согласилась “моральная поддержка”, не спеша, впрочем, вставать.

Я насторожилась: что-то мне это всё в совокупности не нравится…

– А кем это в избе незнакомым пахнет? Никак, в гости приходил кто?

Ой.

– Да… была тут одна, рыжая. Василисой зовут.

Илья вздохнул, отставляя инструменты в сторону.

– Я ведь просил, не впускать никого во двор, покуда не обернусь?

– Просил, – покорно созналась я.

– Ты ведь обещала, что не станешь?

– Обещала.

Не впускать и не выпускать – граница на замке.

– Так что ж ты, Премудрая, слово ведьмовское не держишь?

Я растерялась: с этой стороны я на вопрос не смотрела.

Ожидала, самое большее – втыка за несоблюдение техники безопасности, да и то, легонького: богатырь без шуток относился к моему над ним превосходству, субординацию блюл тщательно и устраивать хозяйке суровый выговор не позволил бы себе нипочем.

– Беда ведь не в том, что тебе вред причинить могли, а меня бы рядом, чтобы уберечь, не оказалось.

“…и неизвестно, чем бы это аукнулось моему стражу”, – медленно дошло до меня то, о чем я забыла.

– Беда в том, что ведовское слово – дорого. И коли ты его нарушаешь, так тебя на том подловить можно, Премудрая.

Теперь он глядел на меня прямо, серьезно – и у меня сердце оборвалось.

Мало ли чего он потребует сейчас в уплату за нарушенное обещание? И ведь я уже чувствовала, что придется требование исполнить, и комок, поселившийся под сердцем, растопырился и восколючел, подтверждая возникший магический долг.

Илья только головой покачал, глядя на меня, застывшую тревожным сурком.

– Ничего мне от тебя не надобно, Премудрая. Ты уж постарайся только не разбрасываться словом, не раскинув наперед мыслью.

Он встал, еще раз посмотрел на меня – но уже сверху вниз, здоровенный такой, серьезный, взрослый, ответственный.

Самое то, конечно, чтобы почувствовать себя маленьким несмышленышем и осознать всю глубину своей безответственности.

У меня даже сердце кольнуло.

И только когда Илья шагнул на лестницу, до меня дошло, что это – не от угрызений совести.

– Илья, – позвала я испуганным шепотом. – Илья, оно не работает! Твое прощение не работает. Долг не исчез. Назови, пожалуйста, цену…

И самое подлое, что уже поздно было делать коронный покер-фейс, богатырь уже увидел, что я в струхнула – как-то быстро так сложилось, что я держала его за своего, отвыкла при нем что-то из себя строить.

А мысли метались хаотично, добавляя градуса панике: что, если он захочет расторгнуть договор? Я же уже пыталась, и не смогла, что будет со мной, если я не смогу выполнить его требования? А что, если он попросит что-то другое? Да а что другое он может попросить, сама-то я на его месте что бы просила? Вот то-то и оно! Но я не он, а он не я, и мало ли, и вообще, и…

Набравший разгон товарный поезд моих страхов остановило хмыканье с лестницы.

Я перефокусировала зрение на Илью – он ухмылялся!

Совершенно разбойно, насмешливо и черт знает как еще:

– Ну, коли ты настаиваешь, Премудрая… Тогда хочу, коль доведется нам вдвоем в седле одном сидеть – чтобы садилась ты так, как то мне удобно!

Самолет “Елена, и.о. Премудрой” прекратил пикировать в панику и взмыл птицей в возмущение:

– Мне не за что держаться! – вякнула я, тут же забыв, что секунду боялась, что мне чем-то может грозить неисполненный долг.

А в сердце больше не кололо. Вместо этого в нем ощущался прочный узелок магического договора.

– За меня держись, – невозмутимо разрешил Илья. – И, к слову сказать… Прощенный долг можно перетерпеть, он и истает!

И, ухмыльнувшись, легко пошел наверх, пока внизу я открывала и закрывала рот, как вылетевшая из аквариума гуппи.

Нет, ну надо же!

Я-то рассчитывала, что когда вопрос всплывет, я поною немного в духе “я больше не бу-у-уду” – и уж никак не ожидала, что меня настолько демонстративно щелкнут по носу!

С одной стороны – хорошо, вроде бы. Оттаивает.

С другой… по-моему, кто-то явно наглеет!

– Матушка… – тихо возник рядом домовой, и я вздрогнула от удивления: не часто он заговаривал первым.

– Может, половичок у него под ногами дернуть? Аль по лестнице скатить?

– Что? Гостемил Искрыч! Не выдумывай! Поучил – и ладно, в другой раз умнее буду.

Не хватало еще из-за кровожадности домового источника информации лишиться!

Фыркнула, и взлетела по лестнице наверх.

Богатырь в горницу не вошел, хоть я и оставила дверь приоткрытой. Стоял, ждал, прислонившись к стене, и вид имел насмешливый.

Как мало некоторым надо для счастья!

– Входи, – я гостеприимно распахнула дверь пошире.

Зеркало ждало меня на столе, рядом с книгой.

Сжав ручку, я уже уверенно направила силу в артефакт, и позвала:

– Тетка Настасья!

Мое отражение дрогнуло, словно круги по воде пошли – и в зеркале отразилась матушка Ильи.

Мой рассказ она выслушала, не перебивая.

Я же старалась держать зеркало так, чтобы сын попадал в ее поля зрения.

Я, конечно, не вымогатель, и женщину ребенком шантажировать не стану: это подло. Да и выдвигать угрозу, которую не сможешь выполнить – полнейший идиотизм.

Но… я одинокая девушка в незнакомом, опасном мире, и мне жизненно необходима капелька соседской лояльности. Так что пусть Искусница помнит: ее сын у меня!

Но шуточки – шуточками, но я и впрямь надеялась, что физиономия Ильи при переговорах благотворно повлияет на материнское сердце.

Настасья, если сердцем и смягчилась, то демонстрировать этого не спешила: слушала внимательно и выражение лица имела серьезное и собранное.

Я же заканчивала скрупулезно излагать собранные факты опытной ведьме. То есть, старшей коллеге:

– А еще ко мне накануне Василиса приходила. Такая… рыжая. В птицу превращаться умеет. В ястреба.

– В сокола, – немного растерянно поправила меня Настасья. – Ты что же, думаешь, что Василиса?..

– Я ничего не думаю – это вы же с ней знакомы, а не я, – честно призналась я. – Но у нее есть разрыв-трава.

Тут уж Настасья невозмутимость подрастеряла, лицом вытянулась:

– А ты-то почем знаешь?

– Так она мне ее принесла! Вроде как, поклонилась, почтение проявила.

– Но разрыв-травы у тебя нет?

Голос Настасьи изменился, стал напряженнее, жестче.

– У меня – нет.

Я же наоборот, постаралась успокоиться – хотя и чувствовала себя дура-дурой во всей этой ситуации: возможность свалить отсюда, оставив все проблемы местных местным, профукала; траву из рук упустила; теперь мечусь, как курица, помощи у всех прошу…

Настасья смотрела. Молчала. Потом спросила:

– Что ж не взяла, траву-то?

– Больно дорогой подарок, – буркнула я. – Не хотелось должной ей быть. Мало ли, чем бы отдариваться пришлось….

– Да уж понятно – чем. – Искусница усмехнулась криво.

Я молчала.

– Урочище она хотела?

Мне что, отчитаться теперь перед ней надо? Раз сама помощи попросила, так всё, по гроб жизни ей обязана и про каждый свой шаг докладывать должна?

Разжав зубы, которые помимо моей воли стиснулись намертво (а зря, здесь стоматолога днем с огнем не найдешь, и вообще, медицинское обслуживание населения осуществляется хреново и непосредственно мной), я собрала всю вежливость в кулак:

– Извини, Искусница, что потревожила тебя зазря, но у меня дела, зелье в печи томится, так что пойду я!

– Стой! – позвала Настасья до того, как я успела разжать руку и погасить тем самым зеркальный артефакт.

Ласково позвала, мягко. Я вскинула голову, взглянула на нее из-под челки: чего, мол?

– Не серчай, – все так же тепло попросила она. – Что Василиса Премудрое урочище хотела – то никакая не тайна, всем это ведомо. Она вкруг Мирославы крутилась, что лиса, всё улещивала её, убедить пыталась… Не совладала с ней – теперь вот, за тебя принялась, выходит… Но ты не думай: не могла она на наши земли мор принести. Она, хоть и с ветром промеж ушей изрядным, а баба не злая. Да и знает хорошо, что с ней за такие дела будет…

“…если поймают” – могла бы добавить я.

– Я, в общем-то, Василису ни в чем и не обвиняла, – дернула плечом я. – Можно подумать, нет способов естественным путем мор перенести, без участия ведьмы. На ту же княжескую заставу, небось, торговцы из обжитых земель приезжают, а селяне туда мотаются на торг регулярно. Вот и подхватили… У богатырей-то здоровье богатырское, они пока и держатся, а дети самые слабые, слегли первыми.

Я пыталась не подавать виду, но от того, что Настасья сказала “на наши земли” – мне все же стало легче. Это давало надежду, что меня не оставят один на один с бедой, заявив, что мои люди – мои проблемы. Значит, Настасья признает, что моровое поветрие – общая головная боль.

И, может, даже счет, который мне выставят по итогам консультаций, не окажется неподъемным?

– Елена, – осторожно, явно подбирая слова, начала Искусница. – Ты уж не серчай, но… Отчего ж ты Василисе отказом ответила?

Мне хотелось заорать и пробежаться по стене и потолку.

Да потому что дура, дура я!

Совестливая, ответственная дура!

За людей она, видите ли, переживает… Собачку пожалела!

Лучше бы о себе думала, балда, сидела бы сейчас дома, травила байки Ляльке, о том как в сказку попала – и горя бы не знала!

На Илью я старалась не смотреть. Перед ним почему-то было стыдно.

– Я не отказом, – буркнула я его матери. – Я сказала, что мне надо подумать.

Настасья развивать тему не стала, перевела разговор на другое:

– Что там за зелье говорила у тебя варится?

Но голос у нее ощутимо повеселел.

Выслушала мой ответ, побарабанила пальцами по столешнице, и приговорила:

– Доваривай свое зелье, авось, вреда от него не будет, а польза выйти может. Как сваришь – так ко мне собирайся. Властимиру я сама позову. Вместе думать станем, что с лихом нашим делать.

Глава 11

Зелье, томившееся в печи, дошло быстро – стоило только домовому чуть сдвинуть заслонку, добавляя жара, и вскоре все было готово.

Рецепты тут, конечно… “плюс-минус трамвайная остановка”. Ну да зато у них есть магия – это, небось, компенсирует.

Я мешала травяной настой дубовой ложкой, глядела пахучий, исходящий паром водоворот жидкости, и, как и было сказано, медленно, по капле, вливала силу в зелье.

Чувствуя, как она протекает от сердца к руке, по дубовой ложке стекает в горшок, но я все равно продолжаю ее ощущать, даже после того, как она покидает пределы моего тела.

Зелье крутилось, густело, заваривалось – а я все делилась и делилась с ним магией, наблюдая, как протекает она по черенку дубовой ложке, как закручивается спиралями в зелье, меняя его. Увлекая за собой травы, раскрывая и усиливая их свойства.

Пусть поможет. Пусть им только поможет, ладно?

Готовое зелье я слила в небольшой кувшинчик, почтительно поднесенный Гостемилом Искрычем. Оно стало густым, сменило цвет на зеленый, и в его глубине то ли виделись, то ли мерещились слабые искристые всполохи. Растительный осадок исчез, а иррациональная уверенность, что зелье сварено правильно, что всё сделано, как надо, осталась.

Впрочем, точно так же осталось и убеждение, что этого не хватит.

– Гостемил Искрыч, будь добр, приготовь мне ополоснуться и во что переодеться, – принялась я раздавать указания по подготовке к визиту на баб-совет.

Который от слова “Баба Яга”.

– Илья, расскажи-ка, пожалуйста, какие у ведьм на такие случаи приличия приняты?

Опыт, сын ошибок трудных, все же если чему меня и научил, так это тому, что с имеющимся в наличии консультантом лучше советоваться до, чем проводить разбор ошибок после.

– Так просто всё, Премудрая. Оденешься нарядно, подарок невеликий поднесешь – и того довольно. Вы по делу собираетесь, и ты не просительница, мор – то беда общая. Ежели б в прошлый раз у тебя с иными хозяйками урочищ недопонимания не вышло, так и вовсе бы гостинца хватило.

Я кивнула: все, мол понятно.

Помотала головой: ничего не понятно.

– Илюш, – жалобно попросила, – А нарядно по-вашему – это как?

Он сейчас скажет, что в сарафан. И в кокошник – к старой Премудрой были, я видела.

А Илья, поглядев вдруг неожиданно серьезно, посоветовал:

– А не надо по-нашему. Твою инаковость нарядами не скроешь, так и не пытайся, Еленушка. Коль по-мужски сызнова ехать собираешься – так и надевай те, бесстыжие, в которых к нам угодила. Сапожки только обуй вместо чеботов твоих странных. Ленту в косу – коль вышитой, богатой нет, так хоть яркую просто сыщи, и то годно будет. Ожерелья, серьги-перстни – ты, вестимо, не любишь, но все ж выкажи уважение матушке и Прекрасной. А рубаху… – тут советчик мой смутился, замялся неожиданно. – Есть у тебя подходящие. Как освежишься – домовой принесет.

Ага. Ага… намечается у нас ансамбль “современное этно, аутентичное до последней невозможности”. Но, в целом, звучит неплохо, куда лучше, чем сарафан с кокошником!

– Я рубахи годные у на сундуке разложил, хозяюшка! – пробасил домовой, и схлопнулся, оставив в комнате таз на скамейке ведро с водой и плавающим в ней ковшом.

Горячая вода плескалась в ладонях: Гостемил Искрыч накрепко запомнил, что хозяйка у него студеной воды не любит, заботливо грел теперь каждое утро.

Полотенце жесткое – обтереться влажным, полотенце мягкое – вытереться насухо, глиняный черепок с мыльным корнем… Много времени такие водные процедуры не заняли – чай, не баня же.

Промокнула лицо, растерла тело мягкой, обтрепавшейся от времени ткани, и, обернув полотенце вокруг себя, пошла смотреть, о каких-таких подходящих рубахах, которые у меня есть, говорил Илья.

Они и впрямь лежали на сундуке – три рубахи, разложенные одна рядом с другой, бережно расправленные.

Тонкое полотно, привычный для здешний рубах простой крой, размер – на женщину или подростка.

И вышивка, та самая, безвозвратно пленившая моё сердце, затейливая, удивительная, на всех трех разная, но тем не менее безошибочно узнаваемая, украсившая каждую по подолу, горловине и рукавам.

– Не дело это!

– Дело или нет, а поеду я одна.

Илья нахмурился, глядя на меня сурово, неодобрительно.

Но так уж вышло, что мне его одобрение – ехало-болело: девочка я взрослая.

И мысль о том, что Илья в родном доме, на глазах у соседей, появится на положении моего пса, вставала мне поперек души. Вместе с ней вставала поперек и я – но уже не душе, а Илье. Который от этого здорово злился:

– Я к тебе, Премудрая, стражем приставлен. Как же мне тебя сторожить, ежели меня подле тебя постоянно нет?

Злопамятный. Так понимаю, Василису мне еще долго будут припоминать.

Нет, ну я так не согласна!

– Ты, Илюш, вот что мне скажи: ты чего ждешь? Что матушка твоя в спину мне ударит, или Прекрасная – в ее доме?

Богатырь пронзил меня возмущенным взглядом: это, конечно, довод был нечестный, но контраргументов тут быть не могло, и смириться ему пришлось.

А я торопливо соскочила с крыльца к Булату, убедилась, что сумки с подарками и гостинцами на месте, взлетела в седло (слава скамеечке и опыту), и гикнула.

Ворота разошлись в стороны, конь, радостный моему настроению, резво взял с места, и вынеся меня за пределы ограды, взвился в прыжке.

Знакомые медведи. Ворота. широко распахнувшиеся, когда я приблизилась к ним, ведя в поводу Булата.

– Если гулять соберешься – то недалеко, понял?

– Нет, – отрезал он. Зыркнул в сторону крыльца, где ждала нас гостеприимная хозяйка. – Гулять на своей земле будем…

Всё-таки, Илья – ужасный тиран и деспот. Уверена, это он сделал буланому нахалу внушение, инструктаж и курсы ОБЖ заодно, разъяснив тому, как именно ему следует Родину любить.

Отличный мужик, одним словом!

Припасенные ли в подарок серьги Искусницу порадовали, моя ли рубаха, по которой она скользнула нечитаемым взглядом – но встретила она меня тепло. Вслед за ней подобрела и Прекрасная – но эта точно от подарка, от нитки янтарных бус, отыскавшихся в ларце у предшественницы.

Совет держать совет сели в нижней, просторной комнате. За накрытым столом – кто б сомневался.

Поели.

Домовой Искусницы убрал со стола, накрыл его заново – пряники, неизвестные мне сладости, меды сотами. Слабое вино.

А-а-а-а, я никогда, никогда не привыкну к неспешному ритму жизни в этом мире!

Попили.

Когда я уже готова была вскочить и побежать по потолку (красочно представляя, как будет свисать вниз моя переплетенная бусами коса), перешли наконец к делу:

– Рассказывай, Премудрая.

Я и рассказала. Не первый раз за этот день, но чего уж, язык такой орган – на нем мозоль не набьешь.

Зелье, сваренное мной, встало на стол – глухо стукнул о столешницу кувшин с толстым дном и узким горлышком.

Искусница, вскрыв залитую воском пробку, взмахом ладони подогнала к себе запах, поднявшийся из глиняного нутра: смесь трав, дерева и моей силы.

Качнула емкость, прислушиваясь к ощущениям. Капнула на блюдце, изучила – и, я уверена, враз оценила все: цвет, прозрачность, густоту.

– Хорошее зелье, – вынесла она приговор моей первой попытке.

– Почти без ошибок сварено, – снизошла к нам, убогим попаданкам в Премудрые, Прекрасная.

– Уверена, что не поможет? – Искусница колкость коллеги-соседки проигнорировала.

Я тоже реагировать не стала – что поделаешь, тяжела доля младших в традиционных культурах и сословном обществе! Промолчала, но запомнила.

– Нет, Настасья, не поможет. И силы моей, влитой в детей, надолго не хватит – да и новые заболевшие уже на подходе. Надо другое лекарство искать.

Острый взгляд Искусницы, пронзивший меня насквозь, словно спица:

– Другое лекарство, говоришь? Другое лекарство… – она постучала пальцами по столу, раздумывая.

Встала, прошлась по комнате.

Попросила меня:

– Расскажи, Елена, коль не в труд, как бы в твоем мире стали бороться в напастью?

Она подошла к окну, глядя в него. Узкая спина, напряженные плечи…

Прекрасная глядела в свою чарку, следила, как покачивается в ней вино, и больше ее, кажется, ничего не интересовало.

Кажется, я чего-то не понимаю?

– В моем мире постарались бы в первую очередь, предотвратить распространение заразы – запретили бы местным общаться с соседними деревнями.

Маски… ну, маски для этого мира слишком прогрессивно, боюсь.

– Ввести правила гигены…

– Гигиена? Кто таковская? – Прекрасная развернулась ко мне, приподняла соболиную бровь.

Ну да, это я лишку хватила. Это ж надо было додуматься – на землях Прекрасных предложить соблюдать правила какой-то Гигиены?!

Кто она такая, эта греческая богиня, рядом с Властимирой?

Решив не ступать на такую тонкую почву (а заодно заткнув фонтан сарказма в своей голове), я отмахнулась досадливо:

– Да руки почаще мыть и париться! От высокой темпе… от тепла, от жара, болезнь издохнуть может.

Настасья кивнула мне от окна:

– У нас тоже считают, что банный дух хворь изгнать способен, с потом выгнать. Еще что?

– Отследить передвижение жителей Черемшей, выяснить, с кем общались, убедиться, что они не больны. И искать лекарство.

– Искать лекарство... Видно, в вашем мире и впрямь совсем нет магии. – Искусница, так и не повернувшись ко мне от окна, покачалась на каблуках. – В нашем мире станут искать виновного.

Хоть в нашем мире магии и нет, но вопрос “Кто виноват?” у нас тоже любят. Но с моровым поветрием-то он уж точно не имеет смысла, можно сразу переходить к “Что делать?”.

Потому что…

– Настасья, скажи прямо, на что ты намекаешь?

Потому что то, что я думаю, мне не нравится. И думать это не не нравится тоже.

– Я? – Невесело усмехнулась Искусница. – Я не намекаю, я прямо говорю: в нашем мире бывает по-всякому. Бывает, что мор – это просто мор, болезнь, хоть и тяжелая, но колдовская. А бывает иное. Бывает такое, что для ведьмы, для колдуна мор наслать – это все равно что богатырю супротивника на бой выкликать.

Я сидела, молчала.

Не то чтобы для меня оказалось недостаточно прозрачно, кого она подразумевает. Скорее, мне требовалось уложить в голове такую концепцию мира.

Концепция торчала сквозь меня, голова это в себя принимать не желала.

Лучше б я в нее поела, чем всякую гадость пихать, ей-ей.

Не то чтобы в моем мире так не делали – политики моего мира точно так же не стеснялись оплачивать свои территориальные амбиции жизнями граждан. Но… Но дома я, как минимум, была от этого дальше.

Настасья наконец-то отвернулась от окна, впилась в меня обеспокоенным не на шутку взглядом:

– Надо бы взглянуть на твоих детишек-то: отчего им неможется…

Я молчала.

– Ну так что? – поторопила меня Искусница. – Дозволишь на твоих землях похозяйничать? За обиду не примешь?

– Дозволю…

Я, собственно, на этом бы и закончила фразу, но перед мысленным взглядом встал Илья, посмотрел неодобрительно, дернул углом рта: “Учишь тебя, бестолковую, учишь… Забыла, что о слове чародейском говорено?”, и я быстренько вырулила разрешение в безопасную формулировку:

– …осмотреть больных детей из моего села Черемши, помощь обидой не посчитаю и приму с благодарностью.

И, подчиняясь наитию, встала и поклонилась хозяйке в пояс:

– Благодарствую, Настасья Искусница, за науку и за помощь!

…и за сына, за сына – особенно, пусть ему боги пошлют здоровья крепкого и жену хорошую!

Ведь чуть опять не вляпалась, дура!

Настасья только отмахнулась:

– Полно, Елена, садись.

Но взглядом потеплела, помягчела.Пообещала:

– Вот разговорами покончим – и взгляну…

– А чего тянуть? – вмешалась Властимира, сидевшая задумчиво по левую руку от хозяйки. – Вы уж тут разговаривайте, сколько надобно: молодую ведьму учить – дело не быстрое, оно спешки не терпит. А я слетаю да взгляну.

У меня было дернулось что-то возразить: мне было бы спокойнее, если бы смотрела Искусница, но…

Это я к ним за помощью пришла, не они ко мне. Если Настасья считает, что можно доверить Прекрасной это дело, то мне отказываться и гонор проявлять и вовсе не с руки.

И когда Искусница взглянула на меня, уточняя мое мнение, я кивнула.

– Вот и ладно, – обрадовалась она. – Слетай, Властимира, взгляни!

Собеседницы встали, и я поднялась за ними – дошло уже, что мне тут, самой младшей, при стоящих старших сидеть не по чину. А потому, когда женщины вышли в сени, я пошла за ними, и как раз успела увидеть, как красивая, горделивая женщина вышла за ворота, и, вздрогнув всем телом, вспорхнула ввысь голубкой.

Та-а-ак… Это что? Тут все так умеют? Одна я, как понаехавшая, не владею элементарным навыком?! Нет, ну у меня конечно Булат, но все равно, обидно же! Я бы тоже хотела в птицу!

Например, в сову. В белую! Полярную!

И нет, это не из-за Гарри нашего Поттера! Просто… Красивое.

Но вообще, расспрошу-ка я Настасью сейчас, что и как Прекрасная искать будет, а потом сама метнусь и перепроверю…

– Жаль, что Властимира сама вызвалась: хотела я тебя поучить, куда да как глядеть след, чтобы понять, сам собой мор вспыхнул или с помощью чьей… Но да пусть уж. Умелица она редкая, что есть – того не отнять; и волшбу чужую, если есть, отыщет с легкостью, и с лечением, может, чего посоветует, ежели волшбы нет.

– А если волшба есть – подсказки, как людей лечить, выходит, не надо?!