Текст книги "Чада, домочадцы и исчадия (СИ)"

Автор книги: Дарья Снежная

Соавторы: Любовь Ремезова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

– Тетка Варвара, когда в учение меня брала, отцу сразу сказала, открыто, что чужую кровь вровень со своей обучать не станет. Впрочем, отцу и того достаточно было, что сын его терем родительский по бревнышку не раскатит, большего он и не ждал. И Василиса, верно, про то крепко помнила. Да только чего она не знала – так это того, что князю Госмомыслу я не железом честным служил, а все больше по ведовской стезе. Я не татей с лиходеями по границам гонял, а охотился на колдунов да на ведьм, которым закон – не закон, да иную всякую пакость зловредную изводил… Вот и вышло, что стали у меня появляться… мысли да сомнения в моей голубе. И хоть гнал я их – ведь это ж Василиса, подруга моя старинная, она моей наставницы старой дочь, разве ж возможно о ней такое помыслить? – а все едино… Княжеская служба меня научила крепко. Выбрал я время, поднялся на крыло да и отправился разузнать, чем же моя зазноба в отлучках промышляет?

– Разузнал?

– Разузнал, – неохотно согласился он. – Я разменные чары не раз и не два видал, ошибиться даже если захочу – не сумею…

– Разменные? – Вот бог знает от чего, а я от этого слова меня морозом по спине пробрало.

Иван обернулся, настороженно сверкнул глазищами голубыми:

– Ты же, Премудрая, сама их видела, коль уж меня на следе взяла.

– Не твоего, Ваня, ума дела, что я там видела, – ласково оборвала я Ивана. – Ты, будь добр, отвечай, когда тебя спрашивают! А спрашиваю я тебя о том, что ты видел, а не я. А то я ведь ведьма молодая, неопытная…

Иван в ответ сердечную эту просьбу только взгляд на меня метнул напряженный. И на краткий миг словно облезла с него вся его сусальная красота, а проглянул из-под нее нормальный мужик, тертый да бывалый.

Улыбнулась я этому мужику радушно – да чуть и нажала силой.

Чисто для профилактики. Чтоб дурить не вздумал.

И на всякий случай перепроверила, надежно ли перекрыт ему доступ к силе, не нашлось ли со вчерашнего дня обходных путей?

Надежно. Не нашлось.

Хорошо.

А то он мне сейчас, конечно, ни единым словом не соврал, это я уже хорошо различать научилась. Вот только то, что он говорит правду – вовсе не означает, что он говорит мне всю правду. Мало ли, какие нюансы Ваня мог оставить за рамками своего чистосердечного признания?

Не хотелось бы, чтобы эти нюансы свалились на меня в виде ножа в спину…

Иван – боярский сын плечами повел и намёк мой понял правильно. Заговорил:

– Там, на поляне у твоей деревни, где ты меня, Премудрая, пленила, видел я след разменных чар. Чары эти будут из жертвы жизнь тянуть, а Василисе от того сил прибывать будет.

– А что, Иван, сложно ли заметить разменные чары, а заметив, понять, что это они и есть?

Спросила, а сама изо всех сил постаралась лицо держать равнодушным.

– Коль раз видел, Премудрая – так ни с чем не спутаешь.

Я покивала с умным видом: понятно, мол. Уточнила:

– А если не видел? Могла ли опытная ведьма – или там, колдун! – не разглядеть, что это за чары такие и к чему они?

Иван не спешил отвечать на этот вопрос, смотрел на меня внимательно, изучающе. И когда заговорил, слова подбирал аккуратно:

– Коли смотреть станет ведьма или колдун с опытом, с разумением – так быстро что к чему разберется, Премудрая.

Ах ты ж су… сугубо нехороший персонаж женского пола!

Это я сейчас про соседушку свою драгоценную, Властимиру, чтоб её, Распрекрасную.

Потому что, ну не врал Иван сейчас! Я чем угодно в этом поручиться могла!

Ладно. Ладно – с добрососедскими отношениями мы разберемся позже. И я не гарантирую, что весь шиповник Прекрасных после этого останется цел и невредим. Сейчас же разберемся с более насущными проблемами.

– И как, много ли силы от этих чар Василисе прибудет?

Молчание. И хмурое:

– Да сколько жизни – столько и сил…

Здорово. Прекрасно. И выходит, что я, дура Премудрая, рыжую стервищу еще и своею силой подкормила. Не только своей – но и урочища.

Мо-ло-дец.

Умница!

– Как это колдовство разорвать?

– Проще всего – убив колдуна, – мрачно подтвердил мои нехорошие предположения Иван. – Ты не гневайся, Премудрая, только… Зачем спрашиваешь заново? Я ведь, пусть и не всё, но самое главное, про чары разменные и про то, как детей спасти, помощнику твоему уже рассказал!

Я медленно поднялась на ноги, глядя на Ивана в упор.

“Мать-мать-мать!” – кучеряво заметалось по-над лесом эхо вырвавшегося у меня гнева на одного дурака и страха за другого.

– Ах ты ж… сказочник хренов! Что ж ты сразу с этого не начал?!

Илья!

Я метнулась к конюшне – вспомнила о важном, крутнулась на пятках так, что у многострадальных моих кроссовок только чудом подошва не отвалилась. В избу ринулась, словно штурмом ее брала.

Рыскнула взглядом по комнате, и, бросив в сторону печи “Гостемил Искрыч седлай Булата!”, плеснула в воздух водой из кувшина.

Чары сплелись легко, как никогда, вот только радоваться этому мне было некогда.

– Настасья! Илья Василису воевать пошел!

За гладью водяного зеркала охнуло, стукнуло, но мне уже было не до того. Бросив чары и наплевав на растекшуюся по полу лужу, я уже неслась назад, во двор.

Булат, оседланный и взнузданный, ждал у ворот, грыз удила, рыл копытом землю нетерпеливо.

Как в седле оказалась – сама не поняла. Всегда-то мне для этого помощь требовалась, а тут, гляди-ка, нужда пришла – и в одиночку справилась.

Ворота выпустили нас и захлопнулись за спиной. Я было, встрепенулась, что пленнику не сказала, как быть – но махнула рукой и на это.

Что мне до него, в самом-то деле? Если умный – сидеть будет ровно и куда не надо, не полезет. Если же и впрямь Иван-дурак… что ж, значит, судьба его такая.

– Нам туда, Булат.

Я махнула рукой куда-то на северо-восток, потянувшись к незримой нити, что соединяла меня и укутавшие Илью чары.

Волшебный конь тряхнул черной челкой, уточнил, примериваясь:

– Далеко ли?

– Не знаю, Булатик, – мрачно отозвалась я.

То есть, я знала, точно чувствовала, где та часть моей силы, что осталась с Ильей! Но… измерить это расстояние во внятных единицах – не могла.

– Понятно. Тогда держись, Премудрая – пойдем тихим ходом!

И только я открыла рот вякнуть “Мне бы побыстрее надо!”, как он тряхнул гривой, копнул землю громадным копытом – и ветер забил мне несказанные слова куда-то в желудок. Булат сорвался с места без оглядки на дорогу, что уводила в сторону, к Малым Елям, строго, как по нитке, выдерживая указанное мной направление.

Лес приблизился, заставив сердце мое обвалиться куда-то в кроссовки, а потом вдруг подался в стороны. Словно скатерть смятую кто-то потянул за края – и от этого разошлись складки ткани.

“Спасибо” – послала я благодарность, не зная кому.

Впрочем, зная: урочищу. Лесу Премудрых.

Воздух гудел в ушах, лес размазывался в слитную полосу, а земля дрожала под железными копытами – богатырский конь спешил исполнить хозяйскую волю, и с пути не сворачивал, буреломы на пути перепрыгивал, овраги перескакивал…

А на широкой поляне – встал, как вкопанный: там, на лесном разнотравье, отыскались вдруг богатыри, княжеская рать: кто вповалку лежал, кто раны побратимам перевязывал, а над Ильей, лежащим в круге выгоревшей травы, склонилась Настасья. Стояла на коленях, не жалея шитья богатого платья, и колдовала, полузакрыв глаза, а Илья дышал хрипло, надсадно, и грудь его вздымалась рвано, и волосы завивались влажными кольцами, липли к лицу…

Я соскочила с седла, сползла по конскому боку, и покачнулась, ступив на землю, чуть не упала. От бешеной скачки, пусть и недолгой, ноги не стали ватными – а может, не от скачки, а из-за открывшейся картины.

Первым моим чувством стало облегчение: жив! Живой!

Вторым – тоже оно: не один-таки пошел на ведьму, слава богам, если они здесь есть и всему сущему!

А уже затем накрыло страхом за Илью, да таким, что, кажется, не только ноги ослабли – а и руки задрожали, и голос отнялся…

Подходить к Искуснице побоялась. Помочь не помогу, а не хватало еще помешать!

Лучше уж полезным чем займусь. СОбралась, взяла себя в руки, и, повертев головой, нашла Ивана-воеводу. Тот сидел под деревом и выглядел немногим краше Ильи: бледный, лицо в испарине, дышит надсадно, а у самого доспех посечен и правую руку баюкает бережно.

Вот к нему-то я и подсела.

Потянулась к нему силой – и та сама полилась словами лечебного заговора, уходя в уставшее, израненное тело, нашептывая мне, что открытых ран у воеводы нет, а рука что – удар он на меч принял изрядной силы, а правая рука у него и раньше ломаная была, вот и отнялась, занемела, и это не хорошо, от такого, бывает, и вовсе конечность сохнуть начинает, а чтобы такого не случилось, мы сейчас вот тут и подправим, и дело на лад пойдет, не останется воин одноруким!

А моя сила уже бежала по его жилам, ябедничая мне дальше – о том, что по шлему моему пациенту сегодня тоже прилетело от души, и шлем честно уберег бедовую голову насколько сумел, но в ушах у воеводы сейчас шумит, и мутит его, и мир то и дело норовит кругом пойти.

Сотрясение мозга магическими средствами лечить мне раньше не доводилось, но слова текли, и я видела: заговор ложится цепко, надежно. Было ощущение, что этого мало, что потом ему хорошо бы отварчиков целебных попить, и я даже чуяла, какие травы туда нужно собрать, но это потом, не к спеху, пока что достаточно и силы…

Иван-воевода расслабился, задышал свободнее и даже на ствол древесный откинулся чуть иначе – видно, легче ему стало.

Ну, а раз легче – можно и поговорить.

– Иван, ты слышишь меня? Узнаешь?

– Слышу, Премудрая. Узнаю.

– Что здесь случилось?

Воевода вздрогнул, выдохнул хрипло. И сознался с мучительным бессилием в голосе:

– Заморочила нас ведьма, обвела. Накрыла мороком, да и стравила друг с другом – и обереги не отвели, и защиты не справились…

– А защиты с оберегами вам, братцы, не в княжьем ли тереме делали?

– Там, Премудрая. Только ты зазря на Варвару напраслину возводишь, ежели о том мыслишь. Княжья ведьма князя и хранит с домочадцами его, дружину же колдуны да волхвы берегут. Каждый от своего, и каждый свою работу знает. Да только получилось, что и Василиса, змеища, их работу тоже знает…

Получается, что да.

К нам подошел незнакомый мне ратник, поднес своему воеводе воды напиться, а я встала, отошла в сторонку. Над Ильей всё еще хлопотала Искусница, и я огляделась: нужна ли кому еще помощь?

Выходило, что много, кому – побили парни друг друга изрядно. Вот прям от души, не жалея силушки богатырской, выложились, и теперь частью бродили по полю брани, наводя какой-никакой порядок, частью сидели, а частью и вовсе лежали – те, кому особенно удачно прилетело от побратимов.

Нормальненько парни сходили на задержание, ничего не скажешь.

Зря я Ивана с собой не взяла. Очень зря. Ему стоило бы взглянуть на дело рук своей любезной. Потому что даже мне, полному профану в магическом сыске, очевидно было, что с наскока такое не провернуть. Чтобы заморочить толпу хорошо по местным меркам защищенных от воздействия мужиков, нужна еще более хорошая подготовка к данному мероприятию.

Хотя, казалось бы, что мне за дело до Ивана? Какая мне разница, сохранит он остатки своих иллюзий относительно Василисы или нет?

Но дело было. Мне упрямо не хотелось чтобы хороший, в сущности, парень – и сох по этой подлой курице.

Вот придя к этому глубокомысленному выводу, я и потянулась к ближайшему лежащему ратнику. Не слишком уверенно – всё же лечить людей мне было страшно, это тебе не баню ломать и не сундуками швыряться, но с робкой надеждой, что хуже не сделаю.

Вот на кой черт меня в свое время на менеджмент потянуло? Шла бы на медицинский – сейчас бы горя не знала!

Ну, то есть, я бы знала, конечно. Но мои нынешние пациенты знали бы его гораздо меньше.

Момент, когда Настасья закончила лечить Илью, я определила четко. Оказалось, что во мне словно был настроен на него радар, и чем бы я ни занималась: лечила ли я его побратимов, разглядывала ли место сражения, пытаясь углядеть магические следы – происходящее с Ильей отслеживалось безошибочно.

– Как он?..

Искусница хмурилась глядя на сына, и у меня по спине тянуло стылым сквозняком дурного предчувствия. Шевельнула пальцами, отводя от нас чужие взгляды, чужое навязчивое внимание.

Выдохнула наконец:

– Скверно.

И вдруг спросила, словно в упор выстрелила:

– Почему его от себя погнала?

– Я не гнала!

– Не гнала? А отчего ж узы промеж вами разорвала?

И я растерялась от странного поворота:

– Так ведь он… свободы хотел?

Взяла себя в руки: точно хотел, ну что за нелепое сомнение? Кому понравится на цепи сидеть?

– Поперек души ему навязанная служба, и псом цепным быть – радости мало. Да и поссорились мы крепко, из-за Алеши-то.

Искусница взглянула на меня – словно спицей насквозь проткнула. Но я упрямо подняла голову и прямо встретила ее взгляд:

– Извиняться за то, что заколдовала его – не буду! Заслужил!

Мы некоторое время бодались взглядами, и Искусница не отвела глаз, головы не склонила, но я поняла: она признала, что я в своем праве.

– А договор… Раньше он мне не по силам был, а нынче посильнее стала – вот и нашла лазейку, как обойти его и свободу Илье дать. Только от себя я его не гнала!

– Не гнала? Ох, и странный же у тебя мир, Елена, если ты простого не понимаешь. Как бы он при тебе остаться мог? Кем? Он богатырь, смысленый муж, воеводы княжеского побратим и первый помощник. Ему службу ратную нести, а не при бабьей юбке сидеть! Как был над ним долг, коий ты за Мирославой унаследовала, так и ясно все было, говорить не о чем и урону что чести воинской, что гордости мужеской нет: должен – служи! А коль отказалась ты от долга – значит, не надобен тебе Илья стал. Это ли не “со двора погнала”?

Эм… Ну… Но… Нет, с этой точки зрения я на уход Ильи не смотрела, да. Но… Но я все равно не оставила бы его при себе на привязи, зная, что могу отпустить. Нечестно это, не правильно! Алешу, может, и глазом не моргнув припахала бы – и ничего б ему не стало бы, коту драному. А Илья… он не такой. С ним так нельзя. Только объяснила бы, что не гоню, а отпускаю.

Чтобы не уходил с обидою.

Чтобы не полез к Василисе!

– Боги с ним, с договором, тетка Настасья. Ты скажи мне толком – как он? Отчего в себя не приходит?

– Плохо он, Еленушка. Понимаешь, Василиса-то, про узы между вами то ли знала, то ли разглядеть успела. Вот и решила она, что ты Илью вместо себя выставила, на нее натравила. И когда ударила по нему, ударила не просто-так: била-то она в Илью, а метила – в тебя. Кабы был промеж вами долг по-прежнему, прошло бы колдовство Илюшу насквозь, да по узам вашим к тебе и притекло бы… Да только нет их больше, тех уз. Вот вся могута Василисина по хозяйке-то и хлестнула. Она и сбежала – решила, верно, что ты и издали ответить ей сумела. И ей-то поделом – да Илья мой перед ней оказался, словно плотина там, где должно бы речное русло найтись. Вот плотину-то потоком и… разрушило.

“Разрушило”? Стоп-стоп-стоп! Лена, без паники! Вот, передо мной – мать Ильи, и она спокойна! Ну, относительно спокойна – но всё же!

Но когда задавала Настасье вопрос, голос все равно предательски сел от страха:

– В каком смысле – “разрушило”?.. Насовсем?..

Настасья молчала, и волна паники поднялась, сжала сердце, перекрыла дыхание…

– Не знаю, Премудрая. Пока – не знаю. Рушить всегда куда как легче, чем возводить, а увечить – проще, чем лечить.

Я не покачнулась, нет. Стояла твердо, как влитая.

– Он мое чадо, Премудрая. Сколько бы годов ему ни сравнялось, хоть два десятка, хоть три – а он всё едино моё дитя, плоть от плоти. Я сделаю для него всё, что мне по силам, и сверх того – тоже сделаю. Да только… не знаю я пока, что делать надобно. Крепко Василису Кащей выучил, накрутила она, паскудина, проклятие так, что как взяться – я сходу и не разберусь…

Она прерывисто вздохнула, прикрыла глаза – но тут же выдохнула, в руки себя взяла.

Я сцепила зубы, потому что поняла, что имела в виду: время уходит.

Время, если я правильно понимаю, в таких борьбе с проклятиями – как в борьбе с ядами. Важнейший фактор, ценнейший невосполнимый ресурс.

Стоп!

– Кащей? Почему – Кащей?

Она качнула головой досадливо, словно муху отгоняя:

– Да жена она его! Была, пока не рассорились…

“А ведьму – кто ж удержит?” – вспомнились мне слова Ивана.

Вот тут ты, Ваня, не прав! Дядька Кащей, захотел бы силой удержать – удержал бы.

И чего ей, дуре, не жилось? Золотой же мужик, и с чувством юмора!

– Не спеши отчаиваться, Елена, рано! У княжьей дружины на заставе свои лекари да целители имеются – и волхвы, и ведуны. Может, там где я не совладала – они не оплошают!..

Ну… может. Но что-то после увиденного доверия к их профессионализму у меня нет.

Зато была мысль, и она показалась мне здравой:

– Я к дядьке Кащею пойду, помощи просить. Если уж ты в проклятье сходу не разобралась, так может, он сумеет? Ему-то почерк жены, наверное, лучше знаком – раз уж он сам его ставил!

– Попроси, Премудрая, попроси, – откликнулась Искусница.

И усмехнулась – как мне показалось, разочарованно.

То ли она не верила в помощь царя Кащея, то ли другого от меня ждала.

Только мне ее ребусы разгадывать было некогда.

Я дернулась было в сторону Булата. Остановилась. Оглянулась на Илью, и выдавила через силу:

– Я… я не хотела. Я не хотела, чтобы так вышло.

Настасья только устало вздохнула:

– Да видела я, что ты не хотела. И сказала бы, что зла не держу, да только… Он мой сын. Моя кровиночка.

Сказать в свою защиту хотелось хоть что-то. Хоть бы то, что если бы связь была на месте, так Ильи, может, уже и не было бы: пришибла бы Василиса меня ударом через узы, а там и Илью накрыло бы – либо отдачей, либо наказанием за нарушенный договор, за то что не уберег Премудрую.

Впрочем, если бы узы были на месте, Илья сидел бы в Премудром урочище, сторожил бы меня, как миленький, и на Василису если бы и попер, то только со мною вместе.

Промолчала, в общем.

Только кивнула: понятно, мол. Чего уж тут, в самом деле, непонятного?

И уже почти выйдя из-под зачарованного ею круга, где на нас на обращали внимания извне, снова остановилась, вспомнив важное.

– Настасья, – позвала я Искусницу, которая шагнула же уже в другую сторону, к сыну. – Ты разменные чары знаешь?

Та остановилась, обернулась настороженно:

– Знаю.

– А распознать сумеешь?

– Сумею.

– А вот Прекрасная почему-то не узнала, и распознать не сумела…

Глава 13

– К Кащею мне надобно, Булатик. Дорогу знаешь?

– А то! – тряхнул челкой буланый, нетерпеливо приплясывая на месте. – Держись, хозяйка – в один миг домчу!

В один миг не вышло: приземлился касатик мой Буланый посреди дремучего леса – страшного, как народные сказки до современной обработки. Голые древесные стволы, седые пряди лишайника-бородача… И, что особенно прекрасно, никаких признаков замка царя Кащея. Ну или терема, я-то у него в гостях не была и не знаю, что у него за недвижимость…

– Булатик, – я перегнулась через конскую шею и постаралась заглянуть в янтарный глаз. Правый, так оказалось удобнее. – Ты куда меня привез?

Подумала, и добавила:

– Волчья сыть, травяной мешок…

Не от злости, а так, порядку для: раз уж сказка – так сказка!

Булат обиженно всхрапнул, заоправдывался:

– Сейчас, сейчас, хозяйка!

Отступил назад несколько шагнул, копнул сурово землю, разбежался… И грянул оземь всеми четырьмя копытами буквально там же, где скакнул!

Я снова перевесилась вбок, чтобы заглянуть в конский глаз, на этот раз, для разнообразия, в левый, сообщила заинтересованному слушателю:

– В этом месте мне положено взять в белу руку плеточку шелкову да и бить коня по крутым ребрам!

Заинтересованный слушатель всхрапнул гневливо, сиганул с места без разбега… и на него же грохнулся – по земле вибрация пошла. Я, впрочем, в седле благополучно улетела, хотя, подозреваю, по всем законам физики, должна была бы вылететь. Да что там “по всем” – на всадника вроде меня и одной инерции хватило бы.

– Матушка Премудрая… – хмуро и задумчиво сообщил мне конь, придя в себя после очередной неудачи. – А ведь это сам Кащей бережется чего-то. Не пускает меня дальше преграда наведенная! Я с себя вины не снимаю: мне велено доставить было, а я не справился, подвел… Да только, не совладать мне с волей Кащеевой!

В солнечном сплетении неприятно похолодело: этого только еще и не хватало!

Мысли о возможных причинах такого поступка дядьки Кащея разбежались огненными ручьями, и каждый – больно жегся.

“Василиса жена его… бывшая”...

“Парням головы крутить она всегда была горазда”...

Та-а-ак… А вот теперь попасть к Кащею мне стало еще нужнее!

Я решительно соскочила с седла. Ощупала воздух перед собой:

– Где?

– Что – где?

– Преграда, говорю, где?

– Так ведь вот она!

– Так нету же ничего!

Булат показательно шагнул вперед, и сразу уткнулся во что-то, незримое глазу. Уперся словно бы в воздух, навалился грудью, скользя и перебирая копытами – без толку. Рассердился – да и встал на дыбы, с силой саданул подкованными копытами в воздух. Тот загудел, а не поддался.

Я же демонстративно провела рукой вперед рядом с его мордой, не встречая никакого сопротивления. Сделала вперед шаг, другой… выходит, преграда поставлена только для волшебного коня?

Ну, не думал же дядька Кащей в самом деле, что меня это остановит?

– Не ломись, Булатик – сам же сказал, что Кащеевой воли тебе не превозмочь…

– Так то с наскоку не превозмочь, – всхрапнул конь, продолжая ломиться, что тот бульдозер, в невидимую преграду, только трава с землей из-под ног в стороны летели. – А измором ежели…

– Ну-ну… Но, если так – тогда конечно! Только скажи-ка мне, друже, много ли еще пути нам осталось?

Булат отвлекся от своего землекопного труда, взгянул на меня. Взглянул хмуро – мысль мою он понял, и она ему явно не понравилось.

Но выбора нет: мне нужно попасть к Кащею. Если “Булат-экспресс” отпадает – своим ходом доберусь!

– Не так чтоб очень уж… ежели по прямой. Пешему – на полдня пути, мне – раз хвостом махнуть. Только, хозяйка, где ж его, тот прямой путь, сыскать? Не спеши, хозяюшка, не руби сплеча: одолею я клятую преграду, и домчу тебя – глазом моргнуть не успеешь!

Буланый говорил с напором, убедительно – очень уж ему не нравилась идея отпустить меня одну по Кащееву лесу бродить, не мое, чай, урочище, где никто не обидит. Чужое место, не моё.

Мне эта перспектива, впрочем, тоже не светом солнечным сияла – у меня Илья, ему помощь нужна скорей, не могу я полдня потерять!

…там, где любой местный колдун за полчаса на крыльях доберется.

Плохо только, что не расспросила никого – а ведь была возможность, была! Но мне ведь ни к чему самой конечностями махать, у меня же Булатик есть, да?

Злость на себя полыхнула, обожгла.

Я стиснула зубы.

Мне нужно к Кащею!

Мне нужно лететь, сейчас, немедленно!

Мне нужно…

Нужно…

Я вздрогнула всем телом.

Сила развернулась упруго, хлестнула изнутри, вывернула меня наизнанку – и я закричала.

Пронзительным, громким птичьим криком.

Побежала, взмахнула руками?.. крыльями?.. земля толкнулась под ногами… под лапами!

И небо скакнуло в лицо. Огромное, великое, бездонное небо чужого места звало меня, как родное.

И я взвилась в него стрелой.

Белой и крылатой, неудержимой стрелой.

К воротам Кащеева замка я подлетела стремительно. Хотела во двор – но побоялась. У меня у самой-то даже Булат, прописанный на подворье, через забор сигать не рискует. Надо думать, окрестные маги не дурнее Премудрых.

Ударилась оземь – и встала уже человеком. Очень обалдевшим человеком – в моем представлении, после таких номеров положено катиться кубарем до тех пор, пока не погасишь инерцию. Ан нет – встала, одежду нервно одернула и вошла в ворота.

Черный замок как черный замок, кстати – злоовещенько, суровенько. В местную архитектуру совершенно не вписывается, здесь все больше в ходу деревянное зодчество.

Хозяин встретил меня на пороге, и прежде чем он успел хоть слово сказать, я бросилась к нему:

– Дядька Кащей! Помоги!

– Чего стряслось, егоза?

И от вскинувшейся в этом взгляде тревоги, от того, как он разом окинула взглядом меня всю, будто сканируя – цела ли, в порядке ли? – у меня немного отлегло от сердца.

Василиса, конечно, раскрасавица и бывшая жена – но и предсмертное обещание в этом мире немало стоит.

И я, торопясь, но стараясь не сбиваться и не перескакивать, рассказала дядьке Кащею, чего именно у меня стряслось.

А Кащей, слушая меня, темнел лицом.

– Ох, и намудрила ты, Премудрая! Тебе Мирослава стража зачем дала? Затем, чтобы ты, едва оперившись, без защиты осталась? Ладно… Так и быть: помогу тебе отыскать Василису!

– Да ляд с ней, с Василисой! – взвыла я. – Вот уж не первая моя забота сейчас – ей ноги выдернуть!..

– Лучше руки.

– Лучше голову! – поддакнул из-за спины хозяина кто-то, кого я не заметила. – Говорил я тебе, друже, что баба твоя…

– Не вмешивайся, Горыныч, – осадил его Кащей. – Не до того сейчас!

Я взглянула на говорящего – невысокий мужичок, немолодой, полноватый и какой-то расхлябанный, выглядел антиподом сухощявого и упорядоченного Кащея.

Значит, Горыныч.

– Что получится – то и оторву. У меня и мысль есть, как ее найти…

– Так что ж за помощи тогда ты от меня просишь, чадо? – нахмурился Кащей.

– Помоги Илью спасти, дядька Кащей! Настасья сказала, Василиса так с проклятьем навертела, что сходу ей не разобрать, а ты-то знаешь её лучше, сам же учил!

Горыныч хмыкнул на эту просьбу, а Кащей взглянул на меня странно. Почти как Настасья, только на с разочарованием, а… уловить оттенок эмоций я не успела.

Ну не переспрашивать же, что он только что чувствовал, верно?

– Что ж… Попробовать не труд. Взгляну.

Кащей снова посмотрел на меня остро, пронзительно – а у меня осталось острое ощущение, что сказал он вовсе не то, что хотел сказать.

Но прежде чем я решилась спросить – что не так-то?! – дядька Кащей сменил и тон, и тему:

– А теперь скажи-ка мне, непутевая: ты чего это татя своего с подворья безнадзорно пускаешь?

– И-илью? – икнула я от удивления. – Так ведь я ж объяснила, дядька Кащей: разорвала я связь, признала договор исполненным! Как же мне за ним надзирать-то? И не тать он вовсе, Илья не тако…

– Да что мне твой Илья, бестолочь! – рявкнул он так, что я мигом вспомнила, что передо мной не только “дядька”, но и “Царь” Кащей. – Илья мне кобылу попортил?

Язык я прикусила быстрее, чем брякнула негодующее “Илья аккуратно верхом ездит!”, потому что до жирафика, наконец, дошло. Во-первых, кто такой “тать”, а во-вторых, откуда взялся магический антиБулатный барьер на границе земель Царя Кащея.

– Отвечай, коль спрашивают! – громыхнул добрый (но не прям сейчас) сосед.

Так, какой там был вопрос?

А!

А-а-а…

– Ну… я подумала… он же разу-у-мный! – глазки в пол, и жалостней, жалостней тянуть, и еще кроссовочкой по полу эть так, ковырнем.

Вот кто бы мог подумал, что и в этом мире из-за самовыгула домашнего питомца можно с соседями разругаться и вообще неприятностей огрести?! И до чего ж не вовремя...

– Прости, дядька Кащей! – я вскинула покаянную голову, глядя ему глаза в глаза, признала, – Виновата! Я мало на нем езжу, не настолько, чтобы он вырабатывался как следует, скучает конь богатырский у меня, мается, вот и отпустила погулять. Строго наказала, чтобы посевов не портил, полей не топтал, а об этом – и не подумала! Коль уж вышло так, что я за конем своим не доглядела, так давай, заберу жеребенка!

…только что я с ним делать буду, я же в свой мир вернусь, как только проблемы разгребу! Ладно, расстараюсь как-нибудь и пристрою Булатову дитятю в хорошие руки, доплачу, если понадобится, хоть деньгами, хоть колдовством!

За спиной Кащея гоготнул Горыныч:

– Ловка!

А сам он, кажется, рассвирепел не на шутку – аж ноздри затрепетали:

– Мало того, что за колобродом своим не уследила, так еще и жеребенка тебе?!

В этот раз голос Кащея громыхнул так, что у меня заложило уши.

Да и черт с ними, с ушами, хоть бы они и отвалились – он же сейчас Илья спасать откажется!

– Дядька Кащей! – я подбитой птицей метнулась на крыльцо, вцепилась в черный, покрытый шитьем рукав. – Дядька Кащей, прости! Прости-прости-прости! Ну, что мне сделать? Только помоги Илье!

– Тьфу, сущеглупая, – Кащей отодрал мой захват со своей руки.

Покачал головой, смерил меня взглядом, и как приговор подписал:

– Рано ты от себя няньку отпустила, ой, рано. И хворостиной уму-разуму поучить некому, что за незадача! Да погляжу я на твоего Илью, погляжу! Что смогу – сделаю, да только не обещаю ничего, я-то больше проклятья вязать умелец, а не снимать!

Аккуратно отодвинул меня в сторону, воздух вокруг него дрогнул, пошел маревом, и проворчав “Перемудрила, Мирослава, ой, перемудрила!” , Кащей рассыпался комариным роем.

Оставив меня стоять в полном изумлении.

Так, ну и что мне теперь делать?

– Здрава будь, лебедушка!

Я, до того ошалело глядевшая вслед Кащею (или Кащеям? Его же много?..), вздрогнула и оглянулась на голос.

Мужичок (и это Горыныч?!) улыбался мне широко, радостно – только что не облизывался.

– Какая я тебе лебедушка? – нахмурилась я.

И прикинула, чем, если что, буду отбиваться: Кащея-то нет, а что может стукнуть в голову его приятелю – поди, угадай.

И, с одной стороны, обидеть хозяйскую гостью – дурной тон и чревато последствиями. С другой стороны… кто его знает, насколько это Змея Горыныча сдержит? Фамильярничает, вон, так, будто ему на это разрешение с печатью выдали!

А Горыныч же, пока я мысленно плевалась, разулыбался еще шире:

– Так самая настоящая! Аль подвели меня глаза, и не белой лебедью ты сюда прилетела?

Лебедь? Я – лебедь?

С ума сойти! Это, выходит, и размером я побольше Василисы? И высоту могу брать повыше?

И, казалось бы, ну какая разница, что за блажь, птицами мериться – а на сердце потеплело!

Тьфу!

Дура ты, Ленка, тщеславная!

И вообще, вернись в реальность, тут тебе не там – потеряешь бдительность, и всё, один пух полетит!

…лебяжий.

Змей, тем временем, разливался соловьем (интересно, а есть здесь Соловей?):

– Истинная лебедушка, истинная! Горделива, станом тонка, ликом бела…

Я бы и дальше с интересом послушала, каковы в этом мире представления о лебедях, но, вот беда, за разговорами Горыныч подкатился ко мне колобком (а Колобок? Колобок, интересно, есть?) и попытался ухватить под локоть. Пришлось с ласковой улыбкой просвещать его в ответ:

– А знаешь ли ты, добрый человек, что…

Фразу “у лебедей слабо развит половой диморфизм, и самки телосложением мало отличаются от самцов” я проглотила с большим трудом. Но проглотила не поперхнувшись, и ласково продолжила:

– Что лебедь ударом крыла может сломать кость человеку?

И выразительно взглянула на протянутую ко мне руку, намекая, что имею в виду конкретного человека.

Горыныч осклабился:

– Ха! Так ведь я не обычный человек!

– Так и я ведь не то чтобы обыкновенная лебедь…

Змей радостно заржал, но руку убрал – а большего мне и не нужно было.