Текст книги "Его пленница. На грани ненависти (СИ)"
Автор книги: Дарья Милова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
Глава 29.Вадим
Я никогда… никогда, блядь, не мог представить, что увижу такое.
Не в кошмарах, не в самых грязных догадках.
Я стоял, вцепившись в край стола так, что доска под пальцами хрустела.
Перед глазами – это чёртово фото.
Её мать. Астахов. Савелий, мать его, Троицкий.
И не просто рядом – а так, будто между ними не границы, не приличия, а общая постель и слишком много тайн.
В голове гул стоял, как от выстрела в упор.
Я пытался найти хоть одну логику, хоть одну нитку, за которую можно потянуть, но их было слишком много, и каждая вела в дерьмо.
Астахов – ладно, он из тех, кто всегда влезает туда, куда не просят. Но Савелий? Савелий, блядь, в этой картинке?
Он же… он же сейчас сука, должен быть на другом конце поляны, под прицелом. А выходит, что он был в центре этого всего задолго до меня.
Я никогда не любил чувствовать себя пешкой. Но в эту секунду – я почувствовал именно это.
Кто-то двигал мной всё это время.
Кто-то знал больше, чем я.
И, похоже, этот кто-то – женщина, которая сидит напротив и держит эту фотографию, как чёртову гранату без чеки.
Я поднял глаза на Еву.
Она не отвела взгляд. Даже не дрогнула.
И это, блядь, бесило сильнее всего.
Потому что я не знал – она тоже в игре, или просто стала её заложницей.
В груди что-то сжалось так, что я едва мог дышать.
Смешалось всё: злость, недоверие, желание вырвать у неё этот снимок и прижать к стене, пока она не расскажет всё.
Я ненавижу, когда у меня нет контроля.
А сейчас я его потерял полностью.
И, блядь, хуже всего – я даже не был уверен, хочу ли я его вернуть.
Я выпрямился и сделал шаг к ней.
– Говори, – выдохнул я, но это больше походило на приказ, чем на просьбу.
Она сидела, всё так же сжимая фото в руках, и смотрела прямо в меня.
– Что именно ты хочешь услышать, Вадим? – её голос был тихим, но в нём скользила насмешка.
– Всё, блядь, – шагнул ближе, – каждую деталь, каждое слово, каждую грязную правду, что ты знаешь.
Она подняла фотографию и чуть наклонила, будто любовалась ею.
– Красивые, правда? – тихо сказала она. – Они были ближе, чем ты можешь себе представить.
– Ева… – я чувствовал, как внутри начинает подниматься та самая волна, что всегда заканчивается либо дракой, либо тем, что я её трахну так, что она неделю ходить не сможет. – Не играй со мной.
– А может, ты боишься, что правда тебе не понравится? – её бровь чуть дрогнула, и в этот момент мне захотелось разорвать между нами это расстояние.
– Я не боюсь, – прошипел я, – я хочу знать, с кем, нахрен, я имею дело.
Она встала. Медленно, с тем самым движением, которое всегда бесило меня своей хладнокровностью.
Подошла ближе, так что я почувствовал её дыхание у губ.
– С теми, кто всегда был здесь, Вадим. Просто ты раньше этого не видел.
– Фёдор. Савелий. И моя мать, – произнесла она медленно, каждое имя как удар молота. – Спали вместе. Все трое.
Я застыл. В груди что-то щёлкнуло, и воздух стал тяжёлым, как свинец.
– Это не просто похотливая грязь, Вадим, – её голос дрожал, но не от страха, а от ярости. – По её дневнику… они те, кто довёл её до самоубийства.
Внутри всё сжалось в холодный ком.
– Ты хочешь сказать…
– Я думаю, она не умерла от инфаркта, – перебила она, глядя прямо в глаза. – Я думаю, они её убили.
Эти слова ударили сильнее любого кулака.
Но Ева не замолчала, она будто специально вонзала нож глубже.
– И ещё… – она подошла ближе, и я почувствовал запах бумаги и пыли от старого дневника, – я думаю, что именно они, вдвоём, подставили твоего брата.
Я нахмурился, но она уже шла дальше, не давая мне времени переварить.
– Потому что он мешал им. Мешал встречаться с ней. – Она кивнула на фотографию, всё ещё сжатую в пальцах. – Это было слишком опасно. Он слишком много видел.
В комнате стало жарко, как в раскалённой клетке. Я слышал, как кровь бьётся в висках, и не мог понять, что именно сильнее – желание всё это отрицать или рвануть прямо к чёрту на поиски этих ублюдков.
– Ты понимаешь, Вадим, – она прошептала, но в этом шёпоте было больше стали, чем в крике, – это не твоя война против моего отца. Это намного хуже.
– Ты трахнул меня, – её голос сорвался, но в нём звенела ярость, – только чтобы добраться до документов моего отца?
Я открыл рот, пытаясь что-то сказать, но она взрезала воздух резче кнута:
– Заткнись, Вадим.
Я замер. Её глаза горели – не слезами, не страхом. Ненавистью.
– Я знала, что ты здесь не просто так, – её руки дрожали, но она сжимала фото, как нож. – И всё встало на место, когда я нашла у тебя в комнате папку.
– Ева… – выдохнул я, но слова тонули в её голосе.
– Не смей, – перебила она. – Папку с моими фотографиями. Год назад. Три месяца назад. Ещё и ещё… Ты следил за мной. Ты был рядом всегда, как тень. Как чёртов сталкер.
Её плечи ходили ходуном, дыхание сбивалось, но она не останавливала себя:
– И тогда, в клубе… перед аварией. Я вспомнила. Я видела тебя. Ты был там. Всё это время ты был рядом. И всё это время – лгал.
Её губы дрожали, но улыбка на них была кривой, почти безумной. Она вскинула голову, посмотрела прямо в меня – и в этих глазах было всё: слёзы, злость, желание.
– Но знаешь, что самое удивительное? – её голос сорвался в хрип. – Меня это не остановило.
Я застыл.
– Даже наоборот, – она сделала шаг ближе, и от её слов по коже прошёл ток. – Когда я поняла, что ты следил за мной… что ты лгал мне в лицо… что ты используешь меня ради игры против моего отца… – она сглотнула, вытирая слёзы тыльной стороной ладони, и хрипло рассмеялась. – Меня это только возбуждало.
Сердце ударило о рёбра, будто пыталось вырваться.
– Я, наверное, ненормальная, правда? – прошептала она. – Потому что всё это должно было вызвать у меня отвращение. Должно было. Но вместо этого… – её взгляд упал на мои губы, и дыхание сорвалось на стон, – я только сильнее захотела тебя.
Она качнула головой, будто сама себе не верила, и снова рассмеялась – горько, сломленно.
– Ненормальная. Совсем.
Она перестала смеяться. Голос сорвался на шёпот, но он был чётче выстрела:
– Я сейчас могу доверять только тебе.
Я замер.
– Поэтому предлагаю сделку. – Она медленно вытерла щеки, подошла ближе и встала так, что я чувствовал её дыхание. – Мы объединяемся. Команда. Я и ты против них.
Её глаза горели, как у зверя, загнанного в угол, но всё ещё готового рвать.
– Потому что я не хочу выходить замуж за того, кто трахал мою мать. – Слова упали в воздух, как нож на металл. – Я не позволю им дальше играть нами.
Она приблизилась ещё ближе, и я почувствовал, как её пальцы дотронулись до моей груди. Лёгко, почти невесомо, но от этого по телу прошёл ток.
– Ну что, Вадим? – она приподняла бровь, но голос был хриплым, почти сдавленным. – Ты согласен?
– Ты хочешь, чтобы мы… – я чуть прищурился, – стали командой?
– Команда, – её губы чуть тронула усмешка, – с привилегиями.
Я провёл взглядом по её лицу, пытаясь понять, где заканчивается игра и начинается правда.
– И ещё, – добавила она, не отпуская, – надо узнать, как в этом замешан мой отец.
Я сжал её плечи чуть сильнее, чтобы она посмотрела прямо на меня.
– Ева… а что насчёт нас?
Она склонила голову набок, и в глазах мелькнул тот самый холод, от которого у меня внутри всё сжималось и закипало одновременно.
– Вадим, я повторяю, – произнесла она чётко, будто вырезая каждое слово, – это всё временно. Просто… наслаждение.
– Нет, блядь, – рыкнул я, чувствуя, как в груди поднимается злость, смешанная с чем-то опасно похожим на одержимость. – Ты моя. Как я уже говорил тебе раньше. Моя.
Я видел, как она собирается возразить, но я шагнул ближе, вбивая слова прямо в её пространство.
– И я хочу тебе рассказать одну вещь… чтобы ты, чёрт возьми, поняла, что это не игра. Раз уж мы тут всё равно все карты на стол выкладываем.
Её пальцы на моих плечах сжались, а взгляд стал чуть острее, почти жадным.
– Что за вещь? – спросила она тихо, но я видел – внутри неё уже крутятся варианты, чем это может обернуться.
Я выдохнул через нос, понимая, что сейчас собираюсь сорвать крышку.
Я смотрел ей прямо в глаза, не отводя взгляда, и чувствовал, как внутри всё натянуто до предела.
– Я взломал компьютер твоего отца, – сказал я медленно, смакуя каждое слово, потому что знал, что назад дороги уже не будет. – И там нашёл кое-что.
Её брови чуть дрогнули, но она молчала.
– Твоя мать… – я сжал челюсть, чтобы не сорваться, – умерла не от инфаркта, как тебе втирали все эти годы. Она наглоталась таблеток. Много. Смертельная доза.
Ева дёрнулась, будто я ударил её кулаком.
– И твой отец это скрыл. Подтер всё. Медицинские отчёты, заключения, даже показания свидетелей. Официально – «сердечный приступ». А на деле… – я наклонился ближе, чувствуя, как она задержала дыхание, – на деле он сделал всё, чтобы никто не узнал, почему она на самом деле умерла.
В комнате стало так тихо, что слышно было, как в коридоре скрипнула доска.
Её взгляд метался между моими глазами и моими губами, но я видел – в голове у неё уже бушует шторм.
– Зачем… – прошептала она. – Зачем он это сделал?
Я усмехнулся без радости.
– Вот это, Ева, мы и выясним. Но поверь… ответ тебе точно не понравится.
Я выпрямился, оставляя между нами чуть больше воздуха, и бросил взгляд на дневник, лежащий на столе.
– И, возможно, он связан с тем, что твоя мать писала в последних страницах.
Глава 30.Ева
Прошла неделя.
Неделя, как мы с Морозовым перестали жрать друг другу мозг и наконец-то поняли – мы команда. Дерьмовая, больная, но настоящая. Вместе мы раскрыли слишком много грязи, чтобы теперь повернуть назад.
И вот я сплю.
Точнее – валяюсь в своей постели, наполовину во сне, наполовину в мыслях о том, как странно изменилась моя жизнь.
И тут дверь срывается с места.
– Вставай, Лазарева, – голос Морозова звучит так, будто сейчас начнётся война. – Быстро.
Я вскакиваю, сердце уходит в пятки.
– Ты что, с ума сошёл? – но вижу его лицо. Жёсткое, напряжённое. Ни капли сомнений. И понимаю – что-то серьёзное.
– Одевайся, – бросает он, протягивая мне чёрную куртку. – Сейчас мы проследим за твоим папашей.
Меня прошибает холод.
– Куда он поехал?
– Вот и посмотрим, – в его глазах сталь, и я больше не задаю вопросов.
Через пять минут мы уже сидим в машине. Ночь сгустилась, асфальт блестит от мороси, дворники ритмично смахивают капли. Мы едем без фар, на расстоянии, следим за чёрным «Майбахом» отца.
Я смотрю на красные огни впереди и чувствую, как злость копится внутри.
Всю жизнь он строил из себя короля. Весь город смотрел на него снизу вверх. Но я – его дочь. И я знаю, что всё это враньё. Что у каждой его улыбки есть вторая сторона.
– Сколько ещё он будет держать нас за идиотов? – срываюсь я, вцепившись в ремень. – Сколько ещё он будет шептаться по ночам с кем-то в тени?
– Пока мы его не прижмём, – отвечает Морозов. Глухо, ровно. Его пальцы крепко держат руль, и я вижу, как на скулах ходят желваки. Он ненавидит это не меньше меня.
Отель сиял, как грёбаный дворец. Мраморные колонны, хрустальные люстры, ковры, на которых страшно ставить ногу – вдруг запачкаешь своей грязной жизнью. Машины с тонированными стёклами подъезжали к парадному входу одна за другой, но когда из «Майбаха» вышел мой отец, даже швейцар вытянулся, будто перед ним божество.
– Чёрт… – выдохнула я, уткнувшись в стекло. – Зачем он сюда приехал?
Морозов не ответил. Глаза прищурены, пальцы мертвой хваткой держат руль. Он смотрел не на отца – на двери отеля, будто видел сквозь стены.
Мы вышли следом, держась в стороне. Холл встретил нас запахом дорогого парфюма и полированного дерева. Всё внутри кричало: «здесь играют только большие деньги».
Отец подошёл к стойке регистрации. Улыбка – безупречная. Он наклонился к девушке-администратору, сказал что-то тихо. Она тут же расплылась в улыбке и протянула ему ключ-карту.
Я прикусила губу.
– Номер? – прошептала.
– Похоже на то, – ответил Морозов. Его плечо слегка толкнуло моё, будто предупреждение: не высовываться.
Отец направился к лифтам. Мы двинулись следом, но держались на расстоянии. Слишком много глаз. Слишком много камер.
Он вошёл в кабину. Мы успели лишь увидеть, как двери слились перед его лицом.
Ни кнопки. Ни этажа. Ни хрена.
– Блядь, – сорвалось у меня. – Мы его потеряли.
Мы стояли перед закрытыми дверями лифта, как два идиота. Я сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Морозов хищно щурился.
– Нет, – выдохнул он, резко разворачиваясь.
– Что «нет»? – сорвалось у меня.
– Мы его не потеряли.
Он вернулся к стойке регистрации, его шаги гулко отдавались по мрамору. Девушка-администратор, та самая с натянутой улыбкой, вскинула взгляд. Её лицо чуть напряглось – и правильно сделала. От Морозова в этот момент несло опасностью, как от зверя, которого загнали в угол.
– Девушка, – его голос был низкий, ровный, но от этого только страшнее. – В какой номер пошёл мужчина, который только что взял карту?
Она моргнула, скосила глаза на монитор, потом вернула взгляд на него и наигранно вежливо произнесла:
– Извините, я не могу разглашать такую информацию. Это правила отеля.
Вадим подался вперёд, опираясь ладонью о стойку, навис над ней так, что она вся втянулась в кресло. Его тень накрыла её с головой.
– Я не про правила спрашиваю. Я спросил – куда он пошёл?
У неё дрогнули губы, но она упрямо повторила:
– Простите, но я…
– Так, всё! – не выдержала я. Я буквально выдернула из сумочки купюры, хрустнула ими перед её лицом и швырнула на стойку. – Давай не будем ломать комедию. Называй номер.
Девушка глянула на деньги, потом на меня, потом на Вадима. Он стоял молча, но взглядом прожигал её насквозь. И я видела – она сломалась.
Она медленно протянула руку, накрыла купюры и сдвинула их в сторону. Потом наклонилась чуть ближе и почти шёпотом:
– Четыреста девятый.
У меня сердце бухнуло в грудь. Морозов чуть кивнул. Но этого ему было мало.
– Ключ, – бросил он.
Она тут же замотала головой:
– Нет, ключ точно не могу.
Морозов не отступал. Его голос был жёстким, хриплым, без единой эмоции:
– Ну давай. Ты даёшь мне ключ – и через десять минут он у тебя обратно. Никто не узнает.
Она замотала головой, пальцы сжали край стойки до белизны:
– Нет… я не могу. Меня и так уволят, если узнают, что я вообще сказала номер. Я…
Вадим молча достал кошелёк. Даже не торопясь. Просто раскрыл, достал несколько купюр – не мелочь, от которой закружится голова любому администратору такого отеля. Положил на стойку перед ней.
Её взгляд дрогнул. Она оглянулась по сторонам – лифт закрыт, гости заняты собой, охрана далеко. Секунда сомнений.
– Десять минут, – прошептала она, скользнув ладонью по деньгам и так же быстро протянула ему карту. – Это большой люкс.
– Десять минут, Лазарева, – пробурчал он, глядя прямо на лифт. – Этого хватит, чтобы узнать, чем, блядь, твой отец занимается в люксе за миллион.
Мы вошли тихо, будто врывались не в номер отеля, а на территорию врага. Дверь захлопнулась за спиной, ковёр мгновенно поглотил звук шагов. Просторный люкс – огромный, с гостиной, несколькими спальнями, окна в пол, дорогая мебель, будто из журнала.
Я уже хотела спросить у Морозова «и что дальше», как вдруг – звук.
Смех. Женский. Знакомый.
Я застыла. Сердце в горле.
Шагнула медленно, осторожно, заглянула за угол.
И меня будто ударило током.
Кира.
Полностью голая. Она сидела сверху на нём, на моём отце. Волосы растрёпаны, глаза блестят, губы в улыбке.
Отец откинулся на спинку дивана, руки лениво держали её бёдра. Лицо… Господи. Я никогда его таким не видела. Довольный, расслабленный, будто мир принадлежал ему и эта сцена – самое естественное, что может быть.
Её смех резал, как нож. Звонкий, довольный, предательский.
Я стояла за стеной, не дышала, но каждая секунда превращалась в пытку.
Отец лениво скользнул ладонью по её груди, сжал, и она выгнулась, запрокидывая голову.
– Виктор… – протянула она, а он наклонился ближе, прошептал что-то прямо ей на ухо. Я не слышала слов, но видела её реакцию – очередной, мерзкий, звонкий смех.
Эта тварь.
Та, кого я считала подругой. Та, кому доверяла секреты, кто ходил со мной по магазинам, делал селфи, обнимал за плечи.
А она сейчас сидит на моём отце, крутит задницей и смеётся, будто всё это её мир.
И вдруг её голос.
Я сначала не поверила, что она вообще осмелится.
– Ну, как там Ева? – спросила она лениво, почти зевая.
Отец нахмурился, махнул рукой:
– Я не хочу о ней говорить.
– Она наверное опять с этим охранником шляется.
Отец нахмурился, махнул рукой:
– И что? Пусть будет с этим охранником. Так она хотя бы спокойнее стала.
Кира лениво хихикнула, скользнув пальцами по его груди:
– Всё равно смешно, Виктор… твоя дочка и её «надзиратель».
Он наклонился ближе, его голос стал низким, отрезающим:
– Забудь о них. Сейчас есть вещи поважнее.
Я вцепилась в косяк так сильно, что ногти скребли дерево до боли. Грудь сжалась, воздух пропал. Слёзы сами выступили, но вместе с ними поднялась ярость. Настоящая, звериная.
Я хотела ворваться туда. Разорвать её. Вцепиться в волосы, в лицо, вгрызться зубами. А потом – в него. Чтобы он знал, что за каждое это слово ему придётся платить.
Но рядом был Вадим. Его рука вонзилась в моё плечо, прижимая к стене. Я чувствовала его силу, его дыхание у виска.
– Не. Сейчас. – прошипел он тихо, но так, что внутри взорвалось ещё сильнее.
Отец вдруг резко подался вперёд, и Кира, хихикая, скатилась с его колен прямо на диван.
– Хватит игры, Кирочка, – его голос был низким, уверенным, с тем холодом, от которого у меня всегда по спине бегали мурашки.
Он встал, начал стягивать ремень, расстёгивать брюки.
– Сейчас будет жёстко. Настоящий трах.
Кира захохотала, запрокинув голову.
– Я только этого и ждала, Виктор…
Я вжалась в стену, руки дрожали. Желудок выворачивало. Ненависть давила на грудь так, что я едва не задыхалась. Видеть его таким. Видеть её… Эту суку. Эту тварь.
Я больше не могла. Ни секунды.
Вадим заметил, как моё тело напряглось до предела, и, не отрывая глаз от сцены, чуть дёрнул меня за руку.
– Пошли, – процедил он сквозь зубы.
Мы двигались так же тихо, как вошли. Дверь за спиной закрылась мягко, будто нас там никогда и не было. Но внутри меня уже не осталось тишины – только гул, бешеный, разрывающий изнутри.
В холле я едва удержалась, чтобы не закричать. Я чувствовала, как мир перевернулся. Как что-то во мне окончательно сломалось.
Я шла по холлу, как во сне.
Даже не почувствовала, как Вадим выдернул у меня из пальцев карту от номера и швырнул её администраторше. Она что-то спросила – голос тонкий, вкрадчивый:
– Всё в порядке?
Но я даже головы не повернула. Слова не доходили. Я слышала только звон в ушах, видела только красное перед глазами.
Я не помнила, как мы вышли на улицу. Как спустились в гараж, как сели в машину. Морозов вёл, а я смотрела в окно, но там не было ни города, ни дорог. Только пустота.
Может, прошло десять минут. Может, час. Но вот – дом. Знакомый фасад. Ворота. Коридор. И тут меня прорвало.
Я захлопнула за собой дверь, сделала пару шагов по холлу и просто рухнула на пол. Слёзы хлынули, безжалостные, горячие. Я закрыла лицо руками и разрыдалась. Громко. Судорожно. По-настоящему.
– Все меня предали, – слова вырывались из меня рывками, как будто кто-то с силой выталкивал их наружу. – Все мне врали. Всю мою жизнь!
– Ева, смотри на меня! – его голос разрезал мой хаос, низкий, твёрдый, без капли сомнения. – Я не твой отец. Не Кира. И, чёрт возьми, даже не Астахов с Савельевым.
Я подняла на него заплаканные глаза, и сквозь хриплый смех спросила:
– А кто ты тогда? Ещё один, кто будет держать меня за горло, пока я перестану дышать?
Он замер, и на секунду между нами была только тишина. Потом его пальцы сжали мои плечи сильнее, так, что стало больно, но эта боль держала меня в реальности.
– Нет, блядь, – его голос сорвался, стал хриплым. – Я тот, кто готов сорвать все руки, что уже держат тебя за горло. Я тот, кто вытащит тебя отсюда, даже если придётся пролить чью-то кровь.
– А если ты врёшь? – выдохнула я, и это был не вызов, а отчаяние. – А если ты такой же, как они?
Его взгляд стал тёмным, почти опасным. Он наклонился ближе, так что я почувствовала горячее, неровное дыхание у своего лица.
– Тогда убей меня, – сказал он тихо, но в этих словах не было ни капли игры. – Но, чёрт побери, сначала дай мне шанс доказать, что я не такой.
Глава 31.Вадим
Она разрыдалась у меня в руках так, что я впервые за долгие годы почувствовал – меня разрывают на части. Не пули, не ножи, не кровь на ладонях. А её всхлипы. Чёртова девчонка.
Я гладил её по спине, стирал слёзы ладонями, прижимал к себе так, будто мог силой тела заслонить от всего дерьма, что на неё навалилось. Она дрожала, как сломанная птица, а я бесился от того, что не могу ей сказать: «всё будет хорошо». Потому что это была бы ложь.
Но одно я знал точно – те ублюдки, что сделали с ней это, поплатятся. Фёдор, Савелий, Кира, даже Виктор, сука, отец. Каждый. Я вырву их гнилые кишки и заставлю жрать собственный страх.
Она шептала что-то сквозь слёзы, слова путались, и я просто прижимал её сильнее. «Тише. Я здесь. Я не дам тебе упасть.» Может, это звучало мягко, но внутри меня бушевал ад.
Я не сомкнул глаз до самого утра. Лежал, слушал, как её дыхание постепенно выравнивается, как её ладонь сжимает мою футболку, будто я – последний хренов спасательный круг.
И я понял – всё, назад дороги нет.
Любовь ли это? Хер его знает. Я слишком давно похоронил в себе всё человеческое. Но то, что она стала моей слабостью, – факт. И за каждую её слезу я буду мстить так, что мир содрогнётся.
Она спала в моей кровати, а я сидел, уставившись в потолок, сжимая кулаки до белых костяшек. В голове уже складывались планы – кого и как я уничтожу.
Я похороню их всех. По одному. Медленно. Жестоко.
И если хоть кто-то ещё посмеет дотронуться до неё – я превращу эту землю в их братскую могилу.
Телефон взорвался резким рингтоном, так что я едва не рванулся с кровати. Ева дёрнулась, тихо застонала во сне.
Я схватил трубку, даже не глянув на экран:
– Что? – процедил сквозь зубы.
– Нашёл кое-что интересное, – голос Ильи был низкий, без привычной насмешки. Это значит, что дело серьёзное. – На Фёдора и Савелия.
Я прищурился, сжимая телефон так, что пластик заскрипел.
– Говори.
– Не по телефону. Встретимся на нашем месте. Сегодня. Восемь вечера. Если опоздаешь – пиши пропало.
Я встал, прошёлся по комнате, глядя, как она спит, прижавшись к подушке.
– Не успеем куда? – рявкнул я.Илья замолчал на секунду, потом хрипло усмехнулся:
– Увидишь. Только будь там, иначе потом жалеть будешь.
Связь оборвалась.
Я посмотрел на телефон, будто мог прожечь дыру в пластике.
Гнев кипел в венах, сердце гнало кровь так, что хотелось разбить что-то об стену.
Я бросил телефон на тумбочку и опустился обратно на кровать. Ева зашевелилась, тихо потянулась и открыла глаза. Глаза красные, опухшие, но всё равно, блядь, самые живые из всего, что я видел.
– Что случилось? – её голос хриплый, сонный. – С кем ты разговаривал?
Я выдохнул, сжал переносицу и ответил коротко:
– Это был Илья.
– Илья? – она приподнялась на локте, волосы падают на лицо. – Это кто?
– Мой… скажем так, хакер, – скривился я. – Чёртов мозг всей этой операции. Если есть дерьмо, он найдёт, где оно закопано.
Ева нахмурилась, обхватила колени руками, будто ей стало холодно.
– И что он хочет?
Я посмотрел на неё и поймал себя на том, что впервые не хочу врать.
– Он нары́л что-то на Фёдора и Савелия. Хочет встретиться. Сегодня. В восемь.
Она вздрогнула, будто эти имена сами по себе били током.
– А ты пойдёшь?
Я ухмыльнулся так, что зубы сжались до боли.
– Чёрт возьми, да. Если это мой шанс разорвать им глотки – я не упущу.
Она резко вскинула голову, глаза полыхнули упрямством:
– Я с тобой.
Я всмотрелся в неё, и уголки губ сами дёрнулись в усмешке. Вот так, без страха, с распухшими от слёз глазами, но с таким стальным голосом, что у меня внутри что-то щёлкнуло.
– Знаешь, малышка, – я хрипло рассмеялся, качая головой, – не ожидал от тебя ничего другого.
Её подбородок дрогнул, но взгляд остался твёрдым. Ни истерики, ни просьб, ни жалости к себе. Только это упрямое «я с тобой».
Я провёл рукой по лицу, чувствуя, как скребёт щетина, и посмотрел на неё сверху вниз:
– Ладно. Но учти, это не прогулка. Там будет кровь, грязь и, возможно, смерть.
– Думаешь, я этого не знаю? – она дернула плечами.
Я выдохнул, провёл рукой по волосам и неожиданно сам для себя сказал:
– Как насчёт мороженого?
Она моргнула, будто я ляпнул что-то совсем безумное.
– Что?
– Кафе за углом. Возьмём по стаканчику. Хоть на час почувствуем себя нормальными людьми, – скривился я. – Если это вообще ещё про нас.
Её губы дрогнули, и вдруг мелькнула настоящая улыбка, такая редкая, что у меня внутри сжалось.
– Я только за.
Через час мы уже сидели за столиком у окна. Уютное место, музыка на фоне, люди вокруг смеются, будто у них не рушится мир. Ева ела мороженое, сосредоточенно, медленно, как ребёнок, впервые выбравшийся на свободу.
Я смотрел, и у меня внутри закипало что-то тёмное. Она провела языком по ложке, потом облизала губы, оставив на них тонкий след. И всё, к чёрту.
– Не надо тебе есть так мороженое, – рыкнул я, наклонившись ближе.
Она подняла брови, глаза блеснули с хитринкой:
– А как я его ем?
Я сжал челюсти, уставившись на неё, не в силах отвести взгляд.
– Сексуально. Слишком, блядь, сексуально.
Она замерла на секунду, потом медленно облизала ложку, будто нарочно, и уголки её губ дрогнули в дерзкой улыбке.
– Вот так?
Я ударил кулаком по столу так, что несколько человек обернулись.
– Хватит. – Я потянулся, сжал её запястье, пальцы у меня дрожали от злости и желания. – Ты играешь с огнём, малышка.
Она не отвела глаз, даже дыхание не сбилось. Только тихо сказала:
– Может, я устала бояться огня.
Я отпустил её запястье, но пальцы ещё долго ныли от того, как сильно я держал. Она облизала губы, будто нарочно, и откинулась назад, продолжая смотреть прямо в меня.
Я понял – если мы останемся тут ещё хоть пять минут, я сорвусь к чёрту на глазах у всей этой публики.
Мы молча доели, расплатились и вышли. Вечер опустился быстро, небо темнело, в воздухе пахло сыростью и грозой.
Ева шла рядом, не отставая, но и не прижимаясь. Слишком упрямая, слишком гордая. Я чувствовал её тепло рядом и злился, потому что хотелось прижать к себе, а не было права. Не здесь. Не сейчас.
Когда мы сели в машину, она повернулась ко мне. Свет фонаря выхватил её лицо из темноты – бледное, но с этой новой жёсткостью, которой раньше не было.
– Ты уверен, что нужно туда ехать?
Я завёл двигатель, глядя только вперёд.
– Да. Если Илья сказал, что это важно – значит, так и есть.
– И что будет дальше? – её голос дрогнул.
Я усмехнулся хрипло, выруливая на дорогу.
– Дальше начнётся охота. И я, чёрт возьми, не собираюсь быть добычей.
Она молчала, глядя в окно. В отражении стекла я видел её профиль и сжатые губы.
Я протянул руку, положил ладонь на её колено. Она дёрнулась, но не убрала.
– Расслабься, малышка. Я рядом.
Машина летела по пустым улицам, и чем ближе было время встречи, тем сильнее внутри меня копилось предчувствие. Восемь вечера. Илья. Секрет, который может перевернуть всю игру.
Мы приехали на старое место – полуразваленный ангар на окраине города. Здесь мы с Ильёй встречались не раз: тихо, без свидетелей, только тьма и запах ржавчины.
Илья уже ждал. Курил, прислонившись к капоту своей тачки, в свете фонаря выглядел хмурым, но расслабленным. Как всегда.
Когда мы подошли ближе, он бросил взгляд на Еву и тут же выплюнул дым, едва не захохотав.
– Да ладно, – протянул он с ухмылкой, – ты что, реально и её взял с собой?
Я сузил глаза, шагнул вперёд.
– Закрой рот, Илья.
Он поднял руки в притворной обороне, ухмылка только шире.
– Спокойно, брат. Я ж ничего… просто удивился. Обычно ты никого так близко не подпускаешь.
Ева напряглась рядом, но не отвела взгляда. Смотрела на него прямо, и это его, похоже, даже чуть смутило.
Илья выпрямился, стряхнул с куртки пепел и вдруг развернулся к Еве. Его ухмылка стала мягче, почти вежливой.
– Приятно познакомиться, – сказал он, протягивая руку. – Я Илья. Верный друг этого бугая. А ты… Ева, как я полагаю?
Она слегка замялась, но всё же протянула ладонь. Его пальцы сомкнулись на её руке – уверенно, но без наглости.
– Да, – коротко ответила она, глядя прямо ему в глаза.
– Ну что ж, – Илья усмехнулся и отпустил её руку. – Должен признать, смелая девчонка. Обычно рядом с Вадимом народ либо молчит, либо дрожит.
Я рыкнул, шагнув ближе:
– Хватит цирка, Илья. Не тяни. Что ты нашёл?
Он посмотрел на меня, потом на неё, и ухмылка исчезла. Взгляд стал серьёзным, тяжёлым.
– Ладно. Тогда слушайте оба.
Илья сунул руки в карманы, посмотрел то на меня, то на Еву и хмыкнул:
– Ваши два дружка ещё большие извращенцы, чем вы думали.
Ева нахмурилась, приподняв брови:
– В смысле?
– В прямом, – он усмехнулся, но без лёгкости, больше как человек, которому самому противно от сказанного. – Я нары́л, что каждую пятницу они ходят в один закрытый клуб. Не для обычных людей.
Я скрестил руки на груди, прищурился:
– И что там?
Илья наклонился чуть ближе, голос стал ниже, почти шёпотом, но от этого ещё мерзее:
– Как вы думаете, что там делают? Это место, где богатенькие ублюдки покупают не только тела, но и страх. Там нет правил. Деньги решают всё. И Фёдор с Савелием там – постоянные гости.
Ева побледнела, но удержала взгляд.
– Ты хочешь сказать…
– Хочу сказать, – перебил Илья, глядя ей прямо в глаза, – что эти ублюдки не просто грязные дельцы. Они садисты. Они кайфуют от того, что ломают людей. И я говорю не про бизнес-игры, а про совсем другое.
Я сжал кулаки так, что костяшки побелели.
– Адрес.
Илья ухмыльнулся, покачал головой.
– Нет, друг, туда просто так не попасть. Только по приглашению. Клуб не для случайных гостей.
Я уже собирался рвануть его за грудки, как он лениво добавил:
– Но как хорошо, что у меня их три. – Он достал из внутреннего кармана конверт и потряс, как фокусник. – Не спрашивайте, где я взял.
Ева замерла, смотря на белый картон, будто в руках у него был ключ в ад.
Я сузил глаза:
– Ты тоже поедешь.
Илья ухмыльнулся ещё шире, пряча билеты обратно.
– Конечно. У меня там маленькое дельце. Старые счёты, так сказать.
– Хм. – Я прищурился. – Но как ты узнал, что я буду с Евой? И нарыл именно три билета?
Он расправил плечи, театрально кивнул и сказал с таким видом, будто объясняет очевидное:
– Потому что я, мать его, гений.
Я выругался сквозь зубы, но не смог не усмехнуться. Вот ублюдок.
