Текст книги "Его пленница. На грани ненависти (СИ)"

Автор книги: Дарья Милова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава 38. Ева

Они ушли. Дверь захлопнулась за ними, и тишина обрушилась, как каменная глыба.

Я осталась одна. В сердце этого логова.

Я стояла неподвижно минуту, две, прислушиваясь к каждому шороху. Но было пусто. Только гулкое эхо моих собственных вдохов.

Сейчас или никогда.

Ноги сами понесли меня вперёд. Я знала – времени немного. Минут тридцать, может, час, пока они «разбираются» с грузом. Но если я всё испорчу – они сожрут меня живьём.

Я заходила из комнаты в комнату. Шаги тихие, осторожные. В первой – гостиная. Только мебель, книги, алкоголь в баре. Чисто. Слишком чисто.

Вторая – спальня. Огромная кровать, тяжёлые шторы, запах их парфюма. Я перебрала ящики, проверила тумбы – ничего, кроме одежды и пары игрушек, от которых по спине побежали мурашки.

Минут двадцать я бродила, всё сильнее чувствуя, как внутри копится паника. Неужели ничего?

И тут – дверь. Обычная, на первый взгляд. Но ручка холодная, замок блестит новый. Закрыто.

Я замерла. Сердце грохотало.

В голове всплыло: Набор. Быстро.

Я достала из сумочки небольшой комплект отмычек.

Руки дрожали так, что я едва не уронила железки. Несколько секунд – и щёлк. Замок поддался.

Я толкнула дверь.

И шагнула в сердце тьмы.

Комната была как архив. Стены в шкафах, полки до потолка, стол завален бумагами. Папки, документы, фотографии, флешки. Всё в хаосе, но упорядоченном их больным умом.

Я метнулась к столу, начала рыться. Контракты, счета, списки. Груз, люди, платежи. Слова мелькали перед глазами: «контрабанда», «наличка», «подкуп», «тендеры».

И вдруг – папка, толстая, чёрная. Я открыла её, и меня словно ударили.

Фотографии. Женщины. Мужчины. Маски. Кровь.

Отчёты. Подписи. Суммы.

Их империя – из грязи и боли.

Я нашла то, что искала. Доказательства. Настоящие. Бумаги, за которые можно посадить их за решётку на всю жизнь.

Я прижала папку к груди, дыхание сбилось.

Господи… Я это сделала. Теперь главное – выбраться отсюда живой.

Телефон дрожал в моих пальцах, но я всё же успела нажать вызов.

– Вадим! – зашептала я, едва слышно, но срываясь от восторга. – Я нашла! Всё! У нас есть доказательства, они не выберутся из тюрьмы никогда!

Его голос прорезал тишину мгновенно, резко, как выстрел:

– Ева, ты в порядке?! Где ты—

И вдруг – тьма. Телефон исчез. Я даже не поняла, как. Просто чья-то рука вырвала его у меня так, что пальцы едва не сломались.

Я резко обернулась.

Савелий.

Стоял рядом, как будто вырос из воздуха. Лицо искажено мерзкой ухмылкой. В глазах – блеск чистого безумия. Он крутил мой телефон в пальцах, как игрушку, и при этом смотрел только на меня.

– Нашла? – его голос был тихий, ядовитый. – Значит, маленькая птичка решила полетать выше, чем позволено.

Савелий вцепился в моё запястье, сжал так, что я вскрикнула от боли. Его пальцы были, как железо, и никакие мои удары, царапины, крики не имели значения.

– Пусти! – я вырывалась, ногтями раздирала ему руку, пнула ногой, но он только рассмеялся – коротко, хрипло.

– О, малышка, – прорычал он, волоча меня по коридору, – как же я люблю, когда добыча сопротивляется.

Я орала, звала на помощь, но дом был пуст, стены глушили мои крики. Сердце колотилось в горле, дыхание сбивалось. Я упиралась пятками в пол, но он тащил, как тряпичную куклу.

Он толкнул дверь, и мы влетели в ту самую комнату, где я раньше видела кресло с ремнями.

Я закричала громче, но он только усмехнулся и ударом плеча прижал меня к этому креслу. Ремни затрещали в его руках, он ловко защёлкнул их на моих запястьях, потом на лодыжках.

Я дёргалась, выгибалась, но кожа под ремнями уже горела от натяжения. Я почувствовала – я в ловушке. Настоящей.

Савелий вытер лоб, усмехнулся и отступил на шаг, разглядывая меня, как мясник – жертву.

И в этот момент дверь снова распахнулась.

Вошёл Фёдор.

Он остановился, взглянув на меня, потом на Савелия, и его глаза сузились.

– Ну что, Федя, – хмыкнул Савелий, кивая на меня. – Ты был прав. Она решила нас кинуть.

Он подошёл ближе, взял меня за подбородок, заставив поднять лицо.

– А ты что думала, малышка? – его голос был низким, почти ласковым, но в нём звенела сталь. – Что нас так легко обмануть?

Я попыталась отвернуться, но он сжал сильнее, так что челюсть заныла.

Савелий провёл ладонью по моему лицу так, будто смаковал каждую черту, и вдруг зашептал с каким-то болезненным восторгом:

– Господи… я никогда не устану это повторять. Ты как она. Один в один. Ещё пару лет – и станешь её точной копией.

Я резко выдохнула, слёзы обожгли глаза.

– Кто?.. – голос сорвался, хриплый. – Кто, блядь?!

Савелий усмехнулся, и его зрачки сузились, словно у зверя.

– Настя.

Мир рухнул. В груди всё скрутило узлом.

Фёдор в этот момент сел в кресло напротив, сцепил пальцы, наблюдая за мной, как врач за пациенткой. Голос у него был спокойный, почти мягкий – от этого ещё страшнее:

– Твоя мать. Она была не такой, как все. Сначала… – он наклонил голову, будто перебирая воспоминания, – всё началось невинно. Она приходила ко мне на приёмы. Говорила, что ей тяжело дышать в этом доме, что Виктор – холодный, равнодушный. Я слушал. Слушал и понимал: в ней живёт боль, жажда.

Савелий вставил своё, облизнув губы:

– А я видел её рядом с Фёдором… и понимал, что без этого тоже не могу. Мы оба были, блядь, зависимы. Не от неё одной. От того, что нас связывало. Мы вдвоём. Она между нами была как… клей.

Фёдор прищурился, словно не отрицал ни слова:

– Мы поняли, что друг без друга уже не можем. И Настя стала нашей… игрой. Нашей реальностью.

– Игрой?! – я заорала, дёргаясь в ремнях, кожа разрывалась, но я ничего не чувствовала. – Вы довели её до петли!

Савелий присел ближе, его дыхание ударило в лицо:

– Не мы, малышка. Она сама выбрала. Мы только открыли ей то, чего она боялась в себе. И теперь… ты здесь. Ты – её продолжение.

Фёдор не сводил с меня взгляда.

– Всё повторяется, Ева. Тебе некуда бежать.

Фёдор наклонился чуть вперёд, и в его глазах блеснул тот самый ледяной фанатизм, от которого хотелось вырвать себе сердце и сбежать хоть босиком в ночь. Его голос был низкий, тягучий, будто гипноз:

– Ты станешь ею, Ева. В точности. Мы снова будем вместе, только через тебя. Не сопротивляйся – это бесполезно.

Он медленно выдохнул, улыбнулся тонко, почти нежно:

– Не переживай… тебе понравится. Так же, как ей нравилось. Всё, что мы с ней делали… – он замолчал, будто смаковал воспоминания, и провёл пальцем по подлокотнику кресла, где были закреплены ремни. – Она боялась вначале. Кричала. А потом… сама приходила. Сама просила.

Савелий прыснул мерзким смешком, склонившись к моему уху:

– Знаешь, что она говорила? Что рядом с Виктором она мёртвая. А с нами – живая.

Слова резали по коже, будто ножами. Горло сжалось так, что дыхание стало рваным. Они рушили не только меня, они рушили её. Память о ней. Мою мать.

Фёдор продолжал, ровный, уверенный, словно ставил диагноз:

– Это в крови, Ева. Она передалась тебе. Ты почувствуешь. Ты вспомнишь её через себя.

Ремни впивались в запястья, и я понимала: если не найду способ – они превратят меня в новый фантом мамы. В новый наркотик, который будет держать их двоих вместе.

Я вцепилась пальцами в ремни так, что кожа трескалась, и закричала. Голос сорвался, но я орала до боли в горле, до хрипоты:

– Заткнитесь! Слышите меня?! Она вас ненавидела!

Фёдор моргнул, будто от пощёчины. Савелий приподнял бровь, но ухмылка не ушла.

– Она вас презирала, – я шипела, плевалась словами, дёргалась так, что кресло скрипело. – Вы были её позором. Её грехом! Она никогда вас не любила!

Фёдор резко шагнул ближе, его пальцы вцепились мне в подбородок, почти выворачивая челюсть. Глаза его вспыхнули яростью, трещины на льду.

– Осторожнее, Ева, – выдохнул он, и дыхание его жгло лицо. – Ты не знаешь, о чём говоришь.

– Знаю! – я заорала прямо ему в лицо, не моргая. Слёзы жгли глаза, но я не дала им упасть. – Она ненавидела вас обоих! И если б могла – сама бы вас сожгла!

Савелий вдруг дёрнулся, усмехнулся криво, но в глазах мелькнуло что-то тёмное, недовольное.

– Врёшь…

– Правда резанула, мразь?! – я рванулась в ремнях, кожа под ними рвалась, но мне было плевать. – Она не была вашей! Она пыталась вырваться! Она выбрала смерть, лишь бы вас не видеть!

В комнате повисла тишина, гулкая, страшная.

Фёдор отпустил подбородок, шагнул назад. Его лицо было белым, как мел, искажённым. Савелий сжал кулаки так, что костяшки побелели.

Я почувствовала: я вбила клин. Они услышали то, чего боялись больше всего.

Фёдор резко обернулся к Савелию, и я впервые увидела – в его глазах не холодная сталь, а что-то, похожее на ярость. Настоящую.

– Она не ненавидела меня, – произнёс он жёстко, будто доказывал самому себе. – Она приходила ко мне первая. Она искала меня.

Савелий прыснул, коротко, с издёвкой:

– Да ладно, Федя. Ты всегда был для неё жилеткой. Ты слушал её нытьё про мужа, про дочку… Ты ей нужен был, как лекарство. А ко мне она шла гореть. Я давал ей то, чего ты, со своей холодной физиономией, дать не мог.

Фёдор резко шагнул к нему, их лица оказались почти вплотную.

– Она была моей, – процедил он. – Моей, слышишь? Я знал её тело, её страхи, её боль. Ты был просто… побочный эффект.

Савелий рявкнул и толкнул его в грудь.

– Побочный эффект?! Да она стонала моё имя, когда ты сидел в кресле и делал вид, что контролируешь ситуацию!

Я затаила дыхание. Сердце колотилось так, что казалось, оно сейчас вырвется наружу.

Они спорили. Из-за неё. Из-за Насти. Из-за того, что каждый хотел присвоить себе её образ.

И я поняла – это мой шанс.

– Интересно, – выдохнула я, делая вид, что усмехаюсь, хотя зубы стучали от страха, – а знали бы вы, как она смеялась над вами обоими, когда писала в дневнике?..

Они замерли. Два хищника. Оба разом повернулись ко мне.

Фёдор сжал кулаки. В его лице – тень сомнения. Он резко шагнул ко мне, впился взглядом:

– Где дневник?

Я улыбнулась – впервые по-настоящему, дерзко.

– Спрятан. Угадайте где.

Фёдор замер, его пальцы дрогнули на ремнях. В глазах всё ещё металось сомнение, но жадность к правде, к контролю пересилила. Он склонился ниже, его дыхание коснулось моего лица.

– Ты серьёзно? – шёпотом, с холодной сталью в голосе.

Я кивнула, глядя прямо в глаза. – Развяжите. Я вам покажу, где он.

Я видела, как эта мысль их подкупила. Как тень жадного блеска пробежала по их лицам. Они хотели знать. Хотели быть уверенными, что всё ещё держат меня в руках.

Первым сдался Фёдор. Он наклонился к моим рукам и начал возиться с застёжками. Металл скрипнул, кожа освободилась. Я едва сдержалась, чтобы не сорваться сразу, но оставила на лице ту же дерзкую, но «смирную» улыбку.

– Ну? – нетерпеливо бросил Савелий. – Где он, малышка?

Я встала, растирая затёкшие запястья, и сделала шаг к ним. Голос звучал спокойно, даже лениво:

– У меня дома. Под кроватью. Спрятан так, что вы бы ни за что не нашли. Нужно ехать.

Савелий прищурился, хищно усмехнувшись:

– Ну, давай… показывай.

Фёдор медленно выпрямился, всё ещё с сомнением в глазах, но уже тоже пойманный в капкан жажды.

Я чувствовала: я вырвала у них первый кусок свободы. Но теперь начиналась самая опасная игра.

Фёдор и Савелий переглянулись.

Оба молчали, но я видела – решение принято.

– Поехали, – коротко бросил Фёдор, снова застёгивая на запястьях часы, будто пытался вернуть себе холодный контроль.

Савелий оскалился:

– Да, малышка, посмотрим на твой тайничок. Только учти: если врёшь – я лично повешу тебя под этой кроватью вместо дневника.

Я сжала кулаки, сделала вид, что не испугалась.

– Я не вру.

Они вывели меня из комнаты. Дом казался ещё мрачнее, чем раньше. Каждая стена, каждая чёрно-белая фотография будто смотрела мне в спину. Савелий шёл позади, и его тяжёлое дыхание чувствовалось кожей.

Мы вышли на улицу. У ворот ждал их чёрный внедорожник. Фёдор открыл передо мной заднюю дверь, и его взгляд прожигал насквозь:

– Садись.

Я подчинилась. Сердце колотилось так, что я боялась – они услышат.

Савелий сел рядом, слишком близко, положив руку на колено, словно метка. Фёдор за руль. Машина тронулась.

Я смотрела в окно, делая вид, что погружена в свои мысли, а сама молилась. Молилась так, как не молилась никогда в жизни.

Вадим, чёрт возьми… пожалуйста. Ты же следишь. Ты ведь знаешь. Ты ведь едешь за нами.

Савелий склонился ко мне ближе и прошептал:

– Интересно, малышка, каково это – привозить волков прямо к своей постели?

Я улыбнулась, хотя внутри всё стыло от ужаса.

– Узнаешь очень скоро.

Глава 38.Ева

Машина катится по знакомым улицам, но мне кажется, что я попала в чужой город. Каждая вывеска, каждый дом – будто в плену .

– Тут твой дом? – Савелий кивнул подбородком в сторону квартала.

Я выдохнула и заставила себя говорить ровно:

– Да. Но дома никого нет. Отец на работе.

Фёдор посмотрел на меня, будто пытаясь понять, правда это или нет. Его взгляд был скользким, как лезвие ножа, сканирующим каждый мускул на моём лице. Я выдержала.

Машина резко свернула, остановилась в переулке неподалёку от нашего дома. Тормоза скрипнули, и сердце в груди ухнуло вниз.

– Чего мы встали? – я попыталась изобразить недоумение, но голос всё равно предательски дрогнул.

Савелий склонился ближе, его рука легла мне на плечо – тяжёлая, как кандалы. Взгляд впился в глаза, и я почувствовала, как холодные мурашки побежали по коже.

– Пересаживайся, – процедил он. – На водительское место.

Я заморгала.

– Что? Зачем?..

Он улыбнулся мерзко, показав зубы, и пальцы сжали моё плечо сильнее.

– Мы сядем сзади. Укроемся. Чтоб ваши шавки из охраны нас не заметили. А ты поедешь, как послушная девочка.

Я открыла рот, но он резко наклонился, шепнул прямо в ухо, так что дыхание прожгло кожу:

– И не дай бог ты что-нибудь выкинешь. Одно лишнее движение – и я сломаю тебе шею. Поняла?

Я кивнула. Медленно. Словно кукла.

Фёдор откинулся на спинку, молчал, но его взгляд был прикован ко мне. Он ждал. Он хотел увидеть, как я подчинюсь.

Я сглотнула и потянулась к дверце. Каждый вдох давался с трудом, сердце било виски так, что я едва видела дорогу перед глазами.

Теперь я за рулём. А за спиной – два монстра.

Руль скользил в ладонях, пальцы мокрые от пота. Я свернула к дому, и в этот момент сердце сжалось ещё сильнее: у ворот стояли двое наших охранников.

Они, как всегда, выпрямились, заметив машину, и тут же шагнули ближе.

– Здравствуйте, Ева Викторовна, – один из них кивнул с лёгкой улыбкой.

– Да… привет, – я выдавила, стараясь, чтобы голос звучал нормально.

Савелий сзади замер, и я чувствовала его взгляд в затылок. Кости в шее будто сами напросились под его руки.

Машина покатилась дальше, мимо ворот, и плавно остановилась прямо перед домом.

Двор был пуст, воздух тихий – слишком тихий.

Парни выскочили первыми. Савелий хлопнул дверцей так, что звук отдался эхом по двору. Фёдор вышел медленнее, но его тень легла на меня ещё до того, как он приблизился.

Он резко схватил меня за руку – так сильно, что я вздрогнула. Его пальцы были холодными и жёсткими, как железо.

– Веди, – процедил он мне прямо в лицо. – И чтобы в доме было тихо. Поняла?

Я кивнула, чувствуя, как кровь перестаёт поступать в пальцы.

– Поняла…

Я сделала первый шаг к дому. Тишина вокруг звенела так, что казалось – вот-вот рухнет.

Внутри всё было пусто. Ни отца, ни знакомого запаха кофе, ни шороха шагов. Только моя дрожь и их присутствие за спиной.

Мы вошли в дом. Каждый мой шаг отдавался гулом в висках. Казалось, стены узнали, что я веду в своё сердце двух хищников, и сами застыли, боясь пошевелиться.

Фёдор сжал мою руку так, что костяшки побелели. Савелий шёл сзади – и даже не пытался скрывать звериный азарт. Я чувствовала, как его взгляд прожигает мою спину.

– Ну? – рыкнул Савелий. – Где твоя кровать, малышка?

– Там, – я указала на лестницу наверх, и голос предательски дрогнул. – Вторая дверь справа.

– Веди, – холодно бросил Фёдор.

Я поднялась по ступеням, стараясь идти ровно, но колени подгибались. Каждый шаг наверх казался смертным приговором. Я знала: если они хоть на секунду заподозрят подвох – конец.

Они вошли в мою комнату первыми, будто я была им просто проводником.

Фёдор сразу прошёл внутрь, оглядываясь, как врач, что сканирует каждый сантиметр пациента.

Савелий, наоборот, плюхнулся на мой стул у окна и усмехнулся:

– Миленько. И тут ты хочешь нас обмануть?

Я стояла у двери, руки тряслись.

– Под кроватью, – сказала я тихо. – Там…

Фёдор мгновенно опустился на колени, откинул покрывало и заглянул внутрь. Его пальцы нашли коробку. Он вытащил её и поставил на кровать.

Я замерла. В груди всё оборвалось.

– Ну что, малышка, – Савелий лениво вытянул ноги и скрестил руки на груди. – Посмотрим, что у тебя там за тайнички.

Фёдор сорвал крышку с коробки. В комнате стало так тихо, что я слышала, как тикают его часы на запястье.

Он замер. Его глаза, обычно холодные и собранные, распахнулись – в них мелькнуло что-то дикое. Он схватил пачку документов, разложил по кровати.

Савелий подскочил с места, навис над ним.

– Что за… – его голос сорвался, когда он увидел бумаги.

Там было всё. Контракты. Счета. Подписи. Их сделки. Их клуб. Фотографии. Доказательства грязи, которую они творили годами.

– Это подстава, – прохрипел Савелий, и вены на шее вздулись. – Она… она нас сдала!

Фёдор резко обернулся ко мне, глаза метали молнии.

– Ты…

Я сделала шаг назад к двери. Сердце колотилось так, что я боялась, оно выдаст меня громче слов.

И в этот миг тишину разорвал грохот.

– Лежать! Работает ОМОН!

Дверь выбили. В комнату ворвались люди в чёрном, автоматы, крики, команды. Всё слилось в гул, в хаос.

Савелий рванулся к окну, но его скрутили мгновенно, уложили лицом в пол.

Фёдор попытался поднять руки, заговорить, но ему тут же заломили локти и прижали к стене.

Я стояла, прижавшись к двери, и всё ещё не верила. Это было конец. Их конец.

– Ева! – я услышала голос, вырвавший меня из ступора.

Вадим.

Он появился в дверях, оттолкнув спецназовца, и метнулся ко мне. Его руки обхватили мои плечи, глаза бегали по моему лицу.

– Ты жива? Ты цела?

Я кивнула, и только тогда слёзы вырвались сами, по щекам, горячо и неконтролируемо.

А за спиной, под крики «руки за голову!», двоих людей, которых я ненавидела до дрожи, укладывали в наручники.

Фёдор ещё пытался смотреть на меня – его глаза были полны ярости и… предательства.

Савелий рычал, как зверь, но его голос уже тону в грохоте металла и сапог.

И вдруг…

В дверях появился он.

Отец.

Серый костюм, пальто перекинуто через руку, взгляд тяжёлый, ледяной. Он шёл медленно, не торопясь, словно всё происходящее – лишь спектакль, финал которого он заранее знал.

Фёдор замер, увидев его. Савелий тоже, хоть и пытался изобразить презрение.

Виктор остановился прямо перед ними. Его глаза были пусты, только сталь внутри.

– В вашем доме, – его голос прозвучал ровно, как приговор, – уже идут обыски. Все ваши бумаги, все ваши грязные сделки за последние четыре года – у нас.

Фёдор дёрнулся, но молчал. Савелий же зашипел, будто его ударили ножом.

– Из этого дерьма вы не выберетесь никогда. – продолжал папа холодно.

Он сделал паузу, шагнул ближе, и в его голосе зазвенело что-то личное, опасное:

– Даже твоя семья, Савелий, тебя не спасёт. Они уже отказались от тебя. Когда я им позвонил и рассказал всё про тебя – они выбросили твоё имя, как мусор.

Савелий захрипел, рванулся, но его прижали сильнее. Фёдор же закрыл глаза, и я впервые увидела – он боится.

Виктор медленно повернулся ко мне. Наши взгляды встретились, и впервые за всё время он чуть кивнул, едва заметно, будто признавая: «Ты сделала это».

А я… стояла, сжимая ладонь Вадима, и только сейчас по-настоящему поняла: всё закончилось.

И начнётся что-то новое.

Глава 39. Вадим

Три месяца.

Целых три ебаных месяца.

Мы сидели в машине втроём: я, Ева и Илья. Двигатель был заглушен, но внутри всё равно гудело напряжение. Ева сжимала мои пальцы так крепко, что костяшки побелели, Илья курил одну за одной, даже пепельница уже не справлялась.

И вдруг – дверь. Скрежет металла. Стук шагов.

Он вышел.

Саша.

Мой брат.

– УРАААА, НА СВОБОДЕ, БЛЯДЬ! – его крик разорвал воздух, глухой и хриплый, но настоящий. Живой.

Я не помню, как выскочил из машины. Просто ноги сами вынесли меня. И вот уже я врезаюсь в него, обнимаю так, что будто хочу сломать рёбра.

– Брат… – у меня сорвался голос, горло сжало, но я не отпустил. – Брат, сука, ты жив!

Он засмеялся – грубо, надрывно, с кашлем. Но это был смех. Его смех.

– Жив, блядь! Я же обещал!

Илья подошёл, хлопнул его по плечу, сжал кулак, а Ева стояла чуть поодаль, и я видел, как у неё дрожат губы. Она отвернулась, но слёзы всё равно катились.

Саша прижал меня к себе, и я впервые за долгое время почувствовал, что мир не рухнул. Что всё это – не зря.

Саша выдохнул и наконец отстранился от меня. Его глаза – потемневшие, с красными прожилками, в них сидела усталость, но и что-то ещё… свобода. Он поднял взгляд – и заметил Еву.

Я видел, как он замер. Его плечи чуть опустились, дыхание перехватило.

– Чёрт… – пробормотал он почти себе под нос. – Она… красивая.

Ева подняла на него глаза, всё ещё в слезах, но с такой чистой улыбкой, что даже мне в тот момент перехватило горло.

Саша сделал шаг. Потом ещё. Встал прямо напротив неё. Она заметно растерялась, но не отступила.

– В последний раз, когда я тебя видел… – его голос был низкий, хриплый, будто ржавый от долгого молчания. – Ты была мелким подростком. Смешная, с косичками. – Он усмехнулся, качнув головой. – А сейчас… взрослая. Настоящая.

Ева сглотнула, слёзы блеснули ярче, но она выдержала его взгляд.

Саша неожиданно протянул руку, коснулся её плеча – легко, осторожно, словно боялся сломать.

– Спасибо, Ева. Если бы не ты… я бы до сих пор там гнил.

Она тихо выдохнула и покачала головой.

– Нет… это не я. Это мы. Все вместе.

Саша улыбнулся уголком губ, впервые за всё время по-настоящему.

– Всё равно… я это запомню.

Мы устроились в машине так, будто снова стали частью чего-то большого, сломанного, но живого. Я за рулём, рядом Илья. Сзади – Ева и Саша. И как же странно было видеть его там, на заднем сиденье, живого, свободного.

Первые минуты никто не говорил. В машине стояла тишина, только шуршание шин по асфальту и дыхание каждого из нас. Ева всё время украдкой поглядывала на Сашу – как будто проверяла, что он не растворится. А Саша сидел откинувшись назад, пальцы барабанили по колену – нервно, по привычке, которую, видимо, пронёс через всё это время.

Саша наконец нарушил тишину, его голос был низкий, сиплый, но уже не такой чужой, как в первые минуты:

– Куда мы?

Я перевёл взгляд на него в зеркало и коротко ответил:

– Домой. К Лазаревым.

Он чуть приподнял бровь, будто проверяя, правильно ли расслышал, но больше ничего не сказал. Только снова барабанил пальцами по колену.

Через 40 минут машина въехала во двор особняка. Мощные ворота закрылись за нами, и у меня в груди что-то щёлкнуло – чувство защиты, которое я так давно не испытывал.

Мы вышли из машины. Холодный воздух ударил в лицо. И в этот момент дверь дома распахнулась. На пороге стоял Виктор. Статный, строгий, но в глазах – напряжение. Он замер, увидев Сашу.

Несколько секунд – тяжёлое молчание. Потом Виктор сделал шаг вперёд, ещё один. Его взгляд метался, и впервые за всё время я увидел его не как хозяина всего и вся, а как человека, которому есть за что извиняться.

– Саша… – голос его сорвался, он сжал кулаки и снова разжал. – Я…

Он тяжело вдохнул, смотря прямо на моего брата:

– Прости.

Саша склонил голову, не отрывая от него глаз. Виктор добавил, с нажимом:

– Я не уберёг. Я допустил, что тебя подставили. Я тогда поверил не тем людям. Это моя вина.

Саша молчал. Только челюсть его напряглась, а пальцы всё ещё барабанили по бедру. Он выпрямился, встретил его взгляд, и сказал хрипло, но твёрдо:

– Ты мне не должен извинений, Виктор. Потому что виноват не ты. Но то, что я прошёл… – он прищурился. – Я это никому не прощу.

Виктор кивнул.

– И не нужно. Мы сделаем так, чтобы они больше никогда не поднялись.

Воздух на пороге был тяжёлый, как перед грозой. Но впервые за долгое время все мы стояли вместе. Живые.