Текст книги "Его пленница. На грани ненависти (СИ)"

Автор книги: Дарья Милова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Глава 14.Ева

Кабинет Астахова пахнет кофе, кожей и чем-то ещё… дорогим, но не притворно. Большое окно в пол, свет режет глаза, хотя снаружи пасмурно.

Я сажусь в кресло напротив него. Он не суетится, не записывает ничего сразу. Просто смотрит. И это раздражает больше, чем если бы он начал засыпать меня вопросами.

– Как ты себя чувствуешь сегодня, Ева? – наконец спрашивает он, спокойно, как будто мы встретились на чашку чая.

– Нормально, – отвечаю, опуская взгляд на свои руки. На ногте трещинка, цепляется за подлокотник. – А вы?

Он слегка улыбается краем губ. Не так, как улыбаются вежливые люди. Так, будто я только что сказала что-то о нём, а не просто вернула вопрос.

– Я здесь не для того, чтобы говорить о себе, – мягко отрезает он. – Ты знаешь, зачем тебя прислали?

– Да, – вздыхаю. – Чтобы вы сделали из меня примерную дочь.

– А ты хочешь быть примерной дочерью?

Я поднимаю глаза. Его взгляд не отводится. Чистый, прозрачный, но в нём есть что-то… цепкое.

– Нет, – говорю честно.

Он откидывается на спинку кресла, сцепляет пальцы.

– Хорошо. Значит, мы можем говорить о том, кем ты хочешь быть на самом деле.

Я нервно усмехаюсь.

– Вы не испугаетесь?

– Я редко пугаюсь, Ева.

– А если я скажу, что хочу быть человеком, который никому не принадлежит? – бросаю я, проверяя его реакцию.

Астахов чуть наклоняет голову, как будто рассматривает редкий экспонат.

– Никому… или просто не твоему отцу?

– Разницы нет, – отрезаю я. – Я устала быть чьей-то собственностью.

Он медленно, почти лениво проводит пальцами по подлокотнику кресла.

– Твоя мать… говорила почти то же самое, когда я встретил её в первый раз.

Моё сердце на секунду сбивается с ритма.

– Вы… знали её?

– Мы… работали, – отвечает он, и в его голосе нет ни капли смущения. – Она была необычной женщиной. Я видел в ней то, чего никто другой не видел.

– И что же вы видели? – спрашиваю, но внутри уже всё колется, будто мне лучше не знать.

Он улыбается чуть шире, но без тепла.

– Потенциал.

Это слово проскальзывает в моей голове, как лезвие.

– Потенциал для чего?

– Для влияния. Для силы. Для того, чтобы стать тем, кем она могла быть… если бы позволила себе.

– И что с ней стало? – я прищуриваюсь.

Он не отвечает сразу, а потом медленно произносит:

– Она сделала свой выбор.

В голове гул, как перед грозой.

– И вы хотите, чтобы я… тоже сделала какой-то выбор?

– Я хочу, чтобы ты поняла, – он наклоняется вперёд, его голос становится ниже, тише, – что твой выбор уже делают за тебя. И если ты не начнёшь играть – ты будешь пешкой.

– А если я уже играю? – выдыхаю я.

В его взгляде появляется что-то опасно-одобрительное.

– Тогда тебе нужно правильное партнёрство.

– Например? – я прищуриваюсь. – Что именно нужно, чтобы выжить в моём окружении?

Астахов чуть склоняет голову, как будто обдумывает, стоит ли отвечать прямо.

– Контроль. Но не только над другими, а прежде всего – над собой. Над реакциями, эмоциями, импульсами.

– А если я не хочу всё это контролировать? – я опираюсь локтем о подлокотник. – Если мне нравится быть… неудобной?

– Тогда ты должна понимать, к чему это приведёт, – его голос тихий, почти ровный, но в нём слышится предупреждение. – Каждый выбор несёт последствия.

Я усмехаюсь, но внутри что-то цепляется за его слова.

– Вы говорите так, будто я играю в шахматы.

– Ты играешь, – спокойно отвечает он. – Просто не всегда понимаешь, кто твой соперник.

Он смотрит на меня пристально, не моргая, и от этого взгляда хочется отвернуться. Но я не отвожу глаз.

– И что мне делать?

– Решить, чего ты хочешь на самом деле. И кем готова стать ради этого.

Повисает тишина. В окне серое небо, в кабинете слишком тепло, и мне кажется, что мы давно уже ушли куда-то слишком глубоко.

Я выдыхаю, чуть откидываясь в кресле.

– Мы, кажется, отклонились вообще от нашей изначальной темы.

Он чуть улыбается краем губ.

– Возможно, но иногда именно в таких отступлениях и скрываются ответы.

Я поднялась из кресла, ноги будто ватные, и вышла в коридор. Дверь кабинета закрылась за спиной, но слова Астахова остались где-то в голове… хотя, если честно, они потерялись в гуле другой мысли.

Секса.

С ним.

С Морозовым.

Я шла по коридору и видела перед глазами только его лицо, то, как напрягается линия челюсти, когда он злится. То, как пальцы сжимаются в кулаки, будто он готов разорвать воздух. И как он смотрит – серым, ледяным, будто может сломать одним взглядом.

Мне этого мало.

Мне хочется больше.

Хочется довести его до точки, где он потеряет контроль. Сбросит эту свою маску охранника, эту вечную сдержанность и холод, и покажет, что внутри он такой же бешеный, как и я.

Я знаю, как это сделать.

Я знаю, какая кнопка у него слабая.

Уже дома зеркале отражается тело, и я улыбаюсь – да, это сработает.

Накидываю прозрачное парео только для вида и иду вниз. Шаги медленные, почти ленивые, но внутри уже предвкушение.

Бассейн сверкает под утренним солнцем. Вода тянет, как магнит.

Я сбрасываю парео, ныряю, а когда выныриваю – чувствую, что кто-то уже наблюдает.

Я знаю, кто.

Вадим.

Глава 15.Вадим

Вечер уже лег на двор, вода в бассейне подсвечена снизу, и её поверхность светится, как жидкий неон. Я выхожу на террасу, закуриваю и собираюсь просто пройти мимо… но вижу её.

Ева.

В воде.

Мокрая кожа, чёртово крошечное бикини и движения, от которых кровь идёт быстрее. Она плывёт к бортику, и фонарь выхватывает изгиб её спины, блеск капель на ключицах.

– Беда, – выдыхаю почти сквозь зубы, и это не прозвище, а приговор.

Она поворачивает голову, зацепляет меня взглядом из-под мокрых ресниц.

– Что?

– Я сказал – беда. Ты. – Я делаю пару шагов ближе. – Ходячая катастрофа в трёх кусках ткани.

Она ухмыляется, подплывая к бортику, и опирается на него так, что грудь чуть приподнимается над водой.

– А что, нравится тебе моя «катастрофа»?

– Нет, – отвечаю медленно, но взгляд не отрываю. – Она меня раздражает.

– Раздражает? – губы кривятся в полусмехе. – А откуда тогда этот взгляд, будто ты меня уже раздеваешь?

Я делаю паузу, наклоняюсь чуть ниже.

– Ошибаешься, Беда. Я не «будто» раздеваю. Я делаю это в голове. И очень подробно.

Она прикусывает губу, и это движение бьёт куда сильнее, чем должно.

– А что мешает сделать это не в голове, а в реальности?

Я медленно провожу языком по зубам, сдерживая улыбку.

– Камеры. И то, что если я к тебе полезу… – я наклоняюсь так, что между нами остаётся пару сантиметров, – тебе уже будет не до игр.

– Может, я именно этого и хочу, – бросает она и сбивает ладонью в мою сторону струю воды.

– Не провоцируй, Беда, – говорю низко. – Иначе полезу в воду прямо сейчас.

И мы оба знаем, что я не блефую.

Она улыбается. Нагло. Опасно.

Отталкивается от бортика и уходит под воду.

Я смотрю, как её силуэт скользит в подсвеченной глубине, и понимаю – она делает это специально. Выныривает с другой стороны бассейна, медленно, так, что капли стекают по шее, по груди, оставляя мокрые дорожки.

– Всё ещё на берегу, охранник? – голос её ленивый, насмешливый. – Или будешь только смотреть?

Я скидываю футболку.

– Ты сама напросилась, Беда.

Спрыгиваю в воду, и она сразу отплывает назад, как хищник, дразнящий добычу. Вот только мы оба знаем, кто здесь хищник на самом деле.

– Поймай меня, – бросает она.

Вода вокруг нас тёплая, но от адреналина кажется ледяной. Я двигаюсь быстро, отсекая ей пути к отступлению. Она плывёт, смех вырывается у неё на полуслове, когда я хватаю её за талию под водой и резко притягиваю к себе.

– Поймал, – шепчу у самого уха. – И теперь ты моя.

– Я не твоя, – отвечает она, но пальцы уже цепляются за мои плечи.

– Ещё как моя, – я прижимаю её к бортику, вода бьётся о нас мягкими волнами. Моя ладонь скользит по её мокрой коже, чувствуя каждый изгиб.

Она улыбается, но это уже не уверенная ухмылка – больше похоже на то, как кошка прижимает уши перед прыжком.

Вода стекает по её груди, тёмная ткань бикини прилипает, и я вижу каждый изгиб.

Чёрт. Она сделала это специально.

Я хватаю её за шею, не сильно, но так, чтобы она почувствовала мою силу, и притягиваю ближе. Её губы в сантиметре от моих, дыхание тёплое, быстрое.

– Последний шанс уплыть, – шепчу, хотя оба знаем, что я её не отпущу.

Она не уходит.

Я врезаюсь в её рот, грубо, без прелюдий, вцепляясь в губы так, что она тихо стонет. Ладони скользят по мокрой коже вниз, к груди, и я сжимаю её через ткань бикини, чувствуя, как она выгибается ко мне.

– Не здесь. Не так. Когда я решу, Беда. И поверь – тогда ты не сможешь даже стоять.

Она улыбается – медленно, с вызовом, будто принимает вызов.

Я отпускаю её и отталкиваюсь от бортика, делая пару резких гребков назад.

Вода глушит звук, но я всё равно слышу, как она выдыхает, будто ей вернули воздух.

Выбираюсь наверх, капли срываются с кожи и стекают по спине, пока я тянусь за полотенцем.

– Поплавай тут ещё, Беда, – бросаю через плечо, вытирая лицо. – А мне надо пару дел решить.

И ухожу, оставляя её в подсвеченной воде, где она выглядит как чертовски опасная русалка, которую лучше держать подальше… но я всё равно вернусь.

Я иду по дорожке к дому, босиком, с полотенцем на шее, и в голове крутится только одно – поездка Лазарева в командировку, пожалуй, лучшее, что могло случиться.

Никакого его взгляда через плечо, никаких проверок, никаких «докладов по расписанию».

Захожу в свою комнату, беру телефон и набираю нужный номер.

– Илья, – говорю, едва он отвечает, – я готов. Вырубай камеры. И отпечаток пальца Виктора – тоже.

На том конце повисает пауза, потом он хмыкает:

– Ты один в доме?

– Пока да, – отвечаю, глядя в окно, где в голубой подсветке всё ещё плавает Ева, – и хочу этим воспользоваться.

Он смеётся коротко, без эмоций, и говорит:

– Ладно. Но если что – меня не знаешь.

– Никого я не знаю, – усмехаюсь и сбрасываю звонок.

Внутри уже зудит предвкушение. Сегодня ночью я наконец сделаю то, что должен был сделать давно.

Я иду по коридору в сторону кабинета Лазарева, и каждый шаг отдаётся в груди тяжёлым, предательски размеренным стуком.

Дом тихий. Даже Беда у бассейна теперь где-то исчезла.

Кабинет – массивная дверь, тёмное дерево, латунная ручка.

Раньше этот замок был как стена, теперь – просто преграда, которую я знаю, как открыть.

Щёлк. Замок сдаётся, будто сам понимает, что время пришло.

Внутри пахнет кожей, бумагой и чем-то сухим, дорогим – запах, который всегда напоминал мне о контроле Виктора.

Шторы задвинуты, свет падает полосами, и от этого комната кажется ещё более закрытой.

Подхожу к столу. Провожу пальцами по крышке – отполированное дерево, ни пылинки. Лазарев никогда не оставляет лишнего на виду.

Но я знаю, что всё, что мне нужно, не на виду.

Я обхожу стол, опускаюсь в кресло Лазарева.

Экран компьютера оживает после пары нажатий клавиш, встречая меня чёрным фоном и строгим запросом пароля.

Улыбка сама проскальзывает на губах – Виктор слишком уверен, что его система неприступна.

Две минуты – и защита падает.

Вставляю флешку, индикатор загорается красным.

Достаю телефон, набираю Илью.

– Можешь перекачивать, – говорю тихо. – Надеюсь, там будет что-то про Сашу.

– Есть. Процесс уже пошёл, – голос Ильи ровный, но я слышу, что он чего-то недоговаривает.

– Говори, – роняю, глядя, как полоска прогресса медленно заполняется.

– Когда я вырубал камеры, наткнулся на один фрагмент. Не смог не заметить.

– И? – у меня уже в груди неприятный холод.

– Запись с коридора у твоей спальни. Она… выходит от тебя. Волосы растрёпанные, на ней только футболка. И не твоя, судя по размеру. Знаешь, Морозов, теперь я понял, почему ты тогда перенёс нашу ночную операцию. На сегодня.

Я замираю, сжимая мышку так, что пластик хрустит. В голове тут же всплывает воспоминание – горячая вода, её мокрые руки, её стон у меня под ухом.

– Вадим… – Илья протягивает моё имя с осторожностью. – Я это удалю. Полностью. Но ты же понимаешь, что если бы Лазарев увидел…

– Удали, – говорю жёстко, не давая ему договорить.

– Уже в процессе, – отвечает Илья.

Я провожу рукой по лицу, стараясь стереть из головы её взгляд, когда она стояла напротив меня в душе, и тот чёртов смех у бассейна.

– И удали сегодня бассейн, – бросаю в трубку.

– Уже, брат, – он выдыхает, но в его голосе сквозит то самое «но», которое я терпеть не могу. – Но она играет с тобой в опасную игру. И ты уже в ней по уши.

– Это не твоё дело, – роняю в ответ, но сам знаю, что он прав.

– Моё, – отрезает он. – Не забывай, зачем ты здесь. Увлечёшься – и похоронишь всё. Себя заодно.

Слова Ильи бьют в голову, как выстрелы. Коротко. Точно. Без промаха.

Надо не забывать, для чего я здесь.

Моя цель. Чёткая, холодная, без эмоций.

Не Ева. Не её стон, не её дерзкие улыбки и взгляд, который будто раздевает меня до костей.

А Лазарев. И то, что он сделал.

Всё остальное – шум, от которого нужно отгородиться, иначе утону.

Я сжимаю кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Нужно держать дистанцию. Нужно.

Но, чёрт, эта девчонка делает её невозможной.

– Всё, – голос Ильи возвращает меня в реальность. – Перекачено. Можешь вытаскивать флешку и убираться оттуда.

Я выдёргиваю её, сразу прячу во внутренний карман.

– Завтра ночью встречаемся на нашем месте, – продолжает он. – Передашь мне лично.

– Понял, – коротко отвечаю, уже вставая из кресла.

– И, Вадим, – Илья чуть понижает голос, будто мы не одни на линии, – не вздумай облажаться за эти сутки.

– Не облажаюсь, – роняю в ответ, хотя сам не до конца уверен, что говорю правду.

Я отключаюсь, кладу телефон в карман и ещё пару секунд стою, глядя на чёрный экран компьютера Лазарева.

Я облажался.

За эти три дня – столько раз, что сбился со счёта.

Как урод. Как предатель. Как придурок, который забыл о цели ради того, чтобы снова услышать её смех или увидеть, как она прикусывает губу.

И самое мерзкое – я даже не пытаюсь это исправить.

Потому что, чёрт возьми, я сексуально зависим от этой женщины.

От её взглядов, когда она думает, что я не замечаю.

От того, как она проходит мимо, задевая плечом, и этот лёгкий контакт прожигает кожу.

От её дерзости, которая доводит до бешенства и в то же время… заводит сильнее, чем всё, что я знал раньше.

Те слова Ильи вылетели из моей головы в ту же секунду, как только я увидел её голой.

Всё – цель, план, осторожность – растворилось, как дым.

Передо мной была она, без одежды, без масок.

Капли воды скатывались по её телу, задерживаясь там, где мне хотелось провести языком.

Она стояла, не прикрываясь, будто знала, что победила ещё до начала этой войны.

Я мог бы отвести взгляд.

Мог бы развернуться и уйти, напомнив себе, что я здесь по делу, а не за этим.

Но, чёрт возьми… я остался.

Потому что она – это мой самый опасный наркотик. И я уже глубоко в дозе.

Мы трахались…

Я даже не знаю, сколько раз.

В моей комнате – так, что кровать глухо билась о стену.

В ванне, когда пар застилал всё вокруг, и я тянул её за волосы, пока она стонала моё имя.

В её комнате, возле окна, где за стеклом шёл дождь, а она выгибалась так, будто хотела, чтобы весь чёртов мир видел, как я её беру.

В машине, на заднем сиденье, в спешке, в полумраке, когда я вжимал её в кожаное сиденье и плевал на то, что кто-то может пройти мимо.

Каждый раз – как последний.

Каждый раз – будто мы срывали с друг друга остатки самообладания, и я понятия не имел, кто кого убьёт первым: я её… или она меня.

Но всё хорошее когда-то заканчивается.

Верно?

Глава 16.Ева

Солнце ещё не встало полностью, но слабый серый свет уже пробивается сквозь неплотно задернутые шторы, вырезая его силуэт из теней.

Я просыпаюсь не сразу. Сначала чувствую тепло. Тёплое, плотное, уверенное – оно держит меня, будто я всё ещё где-то в безопасности. Хотя… вряд ли рядом с ним можно назвать это безопасностью.

Поворачиваю голову, и он – прямо передо мной.

Вадим.

Голый. Спокойный. Красивый до такой степени, что это уже почти преступление. Даже спящий он выглядит так, будто контролирует всё вокруг. Чёрт, даже меня во сне.

Глаза сами скользят вниз. Линия плеч, грудь, на которой хочется провести пальцами, чтобы убедиться, что всё это не сон. Пресс – ровный, как будто выточенный руками скульптора. И ниже…

Я сглатываю.

Его член, частично прикрытый смятой простынёй, всё ещё нагло заявляет о себе, и в животе тут же сжимается что-то предательское.

Может, я больная.

Может, мне реально нужен психиатр, а не очередной заход в его объятия.

Но моё тело плевать хотело на мораль. Пальцы сами тянутся, почти касаются его бедра, чувствуя гладкую, тёплую кожу.

Его ресницы дрогнули, и в следующий миг тяжёлый, тёмный взгляд впивается в меня.

Он не говорит «доброе утро».

Вадим вообще никогда не говорит очевидных вещей.

– Решила воспользоваться беззащитным? – его голос хриплый, сонный… и от этого ещё более опасный.

– Ты не беззащитный, – отвечаю тихо, но пальцы так и не убираю с его бедра. – И ты это знаешь.

Он перехватывает мою руку, проводит её ниже, туда, где и без моих прикосновений он уже становится твёрдым. Я чувствую, как жар поднимается к лицу, но отвести взгляд не могу.

– Вот и проблема, Беда, – он приближает лицо к моему так, что наши дыхания смешиваются. – Ты думаешь, что играешь со мной. Но каждое твоё касание – это вызов. И я, сука, его принимаю.

– Принимай, – выдыхаю я, и это, наверное, моя самая опасная ошибка за последние двадцать четыре часа.

Он одним движением опрокидывает меня на спину, нависая сверху. Простыня соскальзывает, открывая нас обоих, и я понимаю – утро ещё не успело начаться, а я уже не выйду из этой постели на своих ногах.

Он поднимается с кровати, и я чувствую, как воздух в комнате меняется.

Тяжелеет. Становится плотным, как перед грозой.

Останавливается прямо передо мной. Смотрит сверху вниз так, что внутри всё сжимается.

– На колени, Ева.

Сердце гулко бьётся в висках.

– Что? – выдыхаю, хотя прекрасно слышала его.

Его губы чуть приподнимаются в улыбке, от которой меня бросает в жар.

– Ты слышала меня.

Я чувствую, как пальцы сильнее сжимают простыню, будто это единственная защита.

Но защита – иллюзия.

С ним всегда так.

Я медлю. Ему это нравится – я вижу по тому, как в его глазах темнеет и разгорается одновременно.

И всё же… колени предательски находят пол.

Я опускаюсь ниже, и холод пола бьёт в колени, но это ощущение мгновенно тонет под его взглядом.

Он берёт меня за подбородок, заставляя поднять голову, и я упираюсь глазами в его тело.

Сильное. Резкое. Опасное.

– Смотри на меня. Всегда на меня. Не отводи глаза, я хочу видеть как ты сосешь мой член.

Я чувствую его тепло так близко, что дыхание перехватывает.

Вадим откидывает голову чуть назад, на мгновение просто наблюдая, как я тянусь ближе.

– Хочешь? – его голос низкий, почти срывающийся.

Я киваю, и он усмехается, как хищник, получивший подтверждение того, что добыча сама идёт в капкан.

– Докажи.

Его ладонь ложится мне на затылок, мягко, но с той силой, которая не оставляет сомнений – он решает, что будет дальше.

Я беру в рот воздух – глубокий, как перед прыжком в холодную воду, – и подаюсь вперёд.

Его запах накрывает мгновенно – смесь воды, его кожи и чего-то тёмного, мужского, от чего внутри всё сжимается.

Вадим смотрит сверху вниз, держа меня за затылок, и этот взгляд прожигает сильнее, чем прикосновения.

– Вот так, блядь… – его голос звучит прямо над моей головой, низко и жёстко. Пальцы в волосах сжимаются сильнее, приближая меня ещё на миллиметр, ещё на вдох. – Не смей останавливаться. Ты такая красивая, когда позволяешь мне тебя трахать.

Эти слова бьют по мне сильнее, чем давление на затылок. Я ощущаю его внутри так плотно, что по телу проходит горячий разряд, но он не даёт мне дойти до предела – ещё нет. Резким рывком он отрывает меня от себя, и я слышу влажный, липкий звук, когда мои губы отпускают его.

– Но ещё красивее ты будешь с моей спермой во рту, – бросает он, глядя на меня так, что по коже бежит дрожь.

Я остаюсь на коленях, дышу быстро, губы горят. Кончик языка невольно касается их, будто я заранее пробую вкус того, что он только что пообещал. Это движение, кажется, добивает его – он берёт себя в руку, проводит по моим губам, а потом резко, без предупреждения, вталкивается обратно в мой рот.

Я чувствую, как он заполняет меня полностью, как каждый толчок отдаётся в горле и внизу живота. Я принимаю его ритм, жадно, почти с голодом, позволяя себе быть игрушкой в его руках.

Он двигается глубже, медленно вытаскиваясь почти до конца и тут же вталкиваясь обратно так резко, что я не успеваю вдохнуть. Моё дыхание рвётся на короткие, влажные глотки воздуха между его толчками.

Волосы натянуты так сильно, что кожа головы чуть ноет, но эта боль только сильнее привязывает меня к нему. Он задаёт темп – сначала быстрый, рваный, потом вдруг замедляется, заставляя меня ждать, и от этого ожидания я дрожу сильнее, чем от самого движения.

Слюна стекает по подбородку, я чувствую, как она смешивается с водой, капающей с моих волос. Я задыхаюсь, но не отталкиваю его – наоборот, цепляюсь за его бёдра, будто сама прошу глубже.

Он рычит тихо, но так, что этот звук проникает в грудь и низ живота одновременно.

– Вот так… хорошая… держи… – каждое слово он будто выбивает из себя вместе с толчком.

Я не знаю, сколько это длится. Минуты? Час? Время растворилось в жаре, в воде, в его руках, которые держат меня.

И в следующую секунду горячая волна заполняет мой рот. Он не отпускает меня, пока я глотаю – глубоко, до конца, ощущая вкус, который смешивается с моим дыханием.

– Глотай, – приказывает он, удерживая мой взгляд.

Я делаю это, чувствуя, как горло движется, и, по его просьбе, открываю рот, показывая пустой язык. Его глаза становятся темнее, и в этом взгляде столько первобытного, что я понимаю – сейчас он владеет мной полностью.

Пальцы скользят по моей щеке, тёплые и чуть грубые, и я ощущаю, как пульс в висках бьётся быстрее, чем сердце.

– Умница, – его голос мягче , но в нём всё ещё есть та хрипотца, которая только что сводила меня с ума.

И в эту секунду – стук в дверь. Глухой, резкий, без пауз.

– Ева! – голос отца. Жёсткий, нетерпеливый. – Открывай. Быстро.

Всё внутри обрывается. Воздух застревает в горле. Я поднимаю глаза на Вадима – он напрягся, плечи чуть приподнялись, челюсть сжата.

– Иди в ванную, – шепчу быстро, почти беззвучно, хватая его за руку.

– Нет, – отвечает он так же тихо, но глухо, будто в нём нет и намёка на панику.

– Пожалуйста, – умоляю, уже подталкивая его в сторону ванной. – Это не обсуждается.

Он смотрит на меня пару секунд, в которых слишком много и злости, и понимания, и какого-то опасного обещания, потом медленно уходит в сторону, скрываясь за дверью.

Я вбегаю в гардеробную, хватаю лёгкий халат, запахиваюсь так, чтобы он полностью скрывал моё тело, и стараюсь сбить дыхание. Сердце всё равно колотится, будто я только что бежала марафон.

Выхожу к двери, делаю глубокий вдох и открываю.

– Что случилось? – спрашиваю сонным, чуть рассеянным голосом, притворно щурясь, как будто только что проснулась.

Отец стоит на пороге, хмурый, с каким-то недобрым взглядом, и я понимаю – игра только что стала куда опаснее.

– Ты почему дверь так долго открывала? – голос низкий, медленный. – Спала?

– Угу, – киваю, стараясь не моргнуть слишком часто. – Только задремала.

Он делает шаг внутрь. Я машинально отступаю, оставляя в дверях достаточно места, чтобы он прошёл, но внутренне молюсь, чтобы он этого не сделал.

– Где Вадим?

– Папа, – говорю резко, почти с вызовом, – мне откуда знать, где этот тупой охранник?

На мгновение в его глазах вспыхивает раздражение, но он не даёт ему вырваться наружу.

– Ладно, – произносит наконец. – В общем… я приехал. И приехал с новостями. Поэтому жду тебя к завтраку. Не опаздывай.

Он задерживает взгляд. Секунду. Две. Будто пытается что-то считать с моего лица.

И только потом уходит, оставив за собой ощущение, что воздух в комнате стал тяжелее.

Я прикрываю дверь и в ту же секунду слышу тихий, но хриплый выдох за спиной. Оборачиваюсь – Вадим уже стоит, опершись о стену.

– Слышал новости? – шепчу, сжимая халат на груди. – Вдруг он узнал… о нас?

Вадим скользит по мне взглядом, в котором всё ещё есть тень напряжения, но голос – ровный, уверенный, как всегда.

– Ева, не переживай. Это точно не про нас.

Он говорит это так, будто его слова – броня, в которую можно завернуться и не бояться. Но я знаю: за этой бронёй он просчитывает всё до миллиметра.

Его спокойствие странно заразительно. Оно будто стягивает мой пульс обратно в норму, даёт выдохнуть. Я отворачиваюсь, потому что слишком легко могу поверить в эту иллюзию безопасности.

Через час я уже спускаюсь вниз.

На кухне пахнет кофе и свежей выпечкой. Отец сидит во главе стола, в костюме, как будто уже готов к какому-то важному совещанию. Тамара Савельевна тихо хлопочет у плиты.

А Вадим – там. Стоит у окна, облокотившись на подоконник, и пьёт кофе, глядя куда-то в сад.

И на секунду мне кажется, что его взгляд чуть задерживается на мне. Совсем немного. Но достаточно, чтобы внутри всё снова стало опасно горячим.

Я прохожу к столу, стараясь не смотреть на Вадима, но ощущая его взгляд так, будто он физически касается моей кожи.

– Садись, – говорит отец. Голос сухой, в нём нет утренней мягкости, которой он иногда умел притворяться.

Я опускаюсь на стул, ощущая, как Вадим медленно, почти лениво отрывается от подоконника и тоже подходит ближе. Он садится сбоку, и теперь тепло его плеча в опасной близости.

Тамара Савельевна ставит перед нами кофе, но никто не притрагивается.

Отец переплетает пальцы на столе, взгляд – острый, цепкий, как всегда, когда он собирается сказать что-то, что изменит правила.

– У меня хорошие новости, Ева.

Я уже чувствую подвох.

– Правда? – в моём голосе сухая ирония, но он её игнорирует.

– Ты выходишь замуж, – спокойно, почти буднично произносит он.

Я моргаю.

– Что?

– За Савелия Троицкого, – продолжает он, будто это не взрыв, а просто пункт в расписании. – Свадьба через два месяца.

Секунда тишины тянется вечностью.

Вадим застывает. Я чувствую, как его спокойствие трескается – совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы воздух между нами стал другим. Его пальцы сжимают чашку так, что я почти слышу скрип фарфора.

– Ты серьёзно? – мой голос чуть дрожит, но не от страха. Скорее – от ярости, которая начинает закипать.

– Абсолютно, – отвечает отец. – Это союз, который принесёт нашей семье всё, что нам нужно. И ты примешь его.

– Но, папа… – я выдыхаю, чувствуя, как внутри всё начинает кипеть. – Я его совсем не знаю.

– Вы виделись один раз, – отвечает он тоном, будто ставит точку. – И этого достаточно. Тем более, ты ему очень нравишься. Он долго добивался, чтобы я разрешил этот брак.

Я замираю, чувствуя, как в груди начинает нарастать тяжёлое, колкое раздражение.

– То есть… ты хочешь, чтобы я вышла замуж так же, как и вы с мамой? По договорённости?

Его взгляд становится холоднее, но в нём нет ни тени сомнения.

– У нас с твоей матерью был крепкий союз. Он дал этой семье то, что было нужно. И этот брак даст то же самое.

Я сглатываю, но не из-за страха – из-за злости, которая уже клокочет в горле.

– Крепкий союз? – я усмехаюсь, но в этом смехе нет ни капли радости. – Или просто удобная сделка, в которой никто не спрашивал, чего хочет женщина?

Вадим молчит, но я чувствую его взгляд сбоку – острый, как лезвие. Он ничего не говорит, но его напряжение почти ощутимо кожей.

Отец обрывает меня жёстко, так, что воздух будто выталкивают из комнаты:

– Хватит. Ты сделаешь так, как я сказал. И точка. Если ты не выйдешь, я лишу тебя всего. Денег. Образования. Дома.

Он чуть наклоняется вперёд, и голос становится ниже, опаснее:

– Ты останешься ни с чем, Ева. И поверь, я умею исполнять обещания.

Я уже открываю рот, чтобы бросить в него ещё что-то ядовитое, но встречаю его взгляд – и понимаю, что дальше разговор бессмысленен. Он встал, значит, разговор закончен.

Жесть какая глава: от «на колени» до «ты выходишь замуж» – прессинг со всех сторон. Вадим треснул по контролю, отец давит браком с Троицким – ставки взлетели.

А вы как думаете: Ева должна бежать против воли отца или сыграть в долгую и ударить в ответ по правилам? И доверяете ли вы спокойствию Вадима насчёт «это не про нас»?

Не забывайте: ⭐ и добавление в библиотеку – дикая поддержка для меня и лучший стимул писать дальше.