Текст книги "Его пленница. На грани ненависти (СИ)"

Автор книги: Дарья Милова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Глава 35. Вадим

Мы сидели в гостиной. Чай остывал на столе, никто даже не прикасался к чашкам. Ева рядом, бледная, сжимала кулаки так, что ногти впивались в ладони. Я молчал, наблюдая за Виктором.

Виктор сидел напротив. Казалось, этот человек из камня впервые дал трещину. Глаза его – пустые, красные, как у зверя, которого загнали в клетку. Он не смотрел ни на кого. Только в пол, будто там был ответ.

– Два года… – сказал он наконец. Голос хриплый, чужой, не его. – Два, мать его, года… Она спала с ними. С обоими.

Ева вздрогнула, но промолчала.

– Я помню, как Настя стала другой, – продолжил он, глухо, будто разговаривал сам с собой. – Сначала я думал – лучше. Что она оживает, что… что наконец улыбается. Господи, я… я даже радовался. Я был холоден, я это знаю. Я никогда не умел быть тёплым. Никогда. Но я был рядом. Я не бил её, не унижал. Я давал ей всё, что мог.

– Я не могу поверить… – он уткнулся пальцами в виски, голос дрожал, будто каждое слово резало горло. – Она спала с ними. Сука, с ними. И что? Они её, блядь, любили? Так любили, что довели до петли?

Он хрипло рассмеялся – смех больше похожий на кашель.

– Настя… думала, что её любят. А я? Я даже не заметил, как она ускользала. Я, как последний слепой ублюдок, ходил по дому и верил, что всё нормально.

Он поднял глаза на Еву. Красные, воспалённые, с безумием.

– Я сам, своими руками, отправил дочь к ним в лапы. – Он ударил себя кулаком в грудь. – Я!

Он сжал кулаки, так что костяшки побелели.

– Они водили меня за нос. Врали в лицо. Я… я сам вёл тебя, Ева, в эту ловушку.

Я видел, как у неё задрожали губы, но сказать она ничего не успела. Я сам заговорил, шагнув ближе.

– Остались последние два вопроса, – мой голос был низким, глухим, будто сталь, которая режет воздух. – Первый: про моего брата Сашу.

Я сделал паузу, сдерживая ярость, которая рвалась наружу.

– И второй. – Я посмотрел прямо в глаза Виктору, не моргая. – Зачем вы подменили смерть Насти на инфаркт? Кто это придумал и нахрена?

Виктор провёл рукой по лицу, будто смывая с себя остатки здравого смысла. Голос у него был глухой, как будто говорил из-под земли:

– Документы… я сам подменил. На инфаркт. – Он поднял глаза, встретился взглядом с Евой. – Ты понимаешь, что значит заголовок в газетах: «Жена Виктора Лазарева покончила с собой»? Это был бы конец. Для меня. Для тебя. Для всей семьи. Я не мог допустить, чтобы сотни глаз жрали нас после этого. Не мог.

Он выдохнул резко, словно выстрелил себе в грудь.

– Я хотел защитить память Насти, а вышло, что похоронил правду вместе с ней.

На секунду в комнате воцарилась тишина. Даже Кира, валявшаяся без сознания на диване, будто исчезла из этого мира.

– А что за Саша? – Виктор повернул ко мне взгляд, тяжёлый, подозрительный.

Я шагнул ближе, сжал кулак, чтобы не врезать ему прямо сейчас.

– Саша Семёнов. Работал у тебя охранником. Мой брат.

Виктор нахмурился, вспоминая, и медленно кивнул.

– Да. Была такая история. Он… украл у меня документы. Очень важные. Я вызвал полицию, и вскоре его посадили.

– Украл? – голос Евы взвился тонко, срываясь. Она вскинулась так резко, что я едва успел поймать её за руку. – Но мама писала в дневнике другое! Она писала, что это они его подставили!

Её крик ударил по Виктору, будто пощёчина.

Виктор опустился обратно в кресло, сжал виски ладонями. Голос сорвался, стал почти усталым, но под ним кипела боль:

– Я уже не знаю, чему, блядь, верить… Саша был хорошим. Я это помню. Насте он нравился – она всегда как-то мягко отзывалась о нём. А ты, Ева, ты ведь его мало видела.

Она молчала, только губы побелели от того, как сильно сжала их.

– Он почти не бывал в доме, – продолжил Виктор, уставившись куда-то в пол. – Только охранял её, когда она выезжала. На встречи, в магазины… Господи… а я ведь даже не задумывался, почему она так спокойно его принимала.

Я шагнул вперёд, навис над ним, и сказал низко, без права на сомнение:

– В этом нужно разобраться. До конца. Вывести всё это дерьмо наружу. Иначе нас похоронят так же, как Сашу, как Настю.

Виктор поднял на меня глаза – мутные, полные усталости и злости. Потом медленно перевёл взгляд на диван, где валялась Кира, с разбитым лицом и всклокоченными волосами.

– Может… – он сжал кулаки, пальцы побелели. – Может, она что-нибудь расскажет.

Комната замерла. Я почувствовал, как Ева напряглась рядом, и даже охранники, стоявшие по углам, переглянулись, будто впервые за долгие годы в этом доме снова запахло кровью и правдой.

Кира пришла в себя на диване. Тяжело, с всхлипами. Попыталась пошевелиться, но тут же застонала от боли. Губы разбиты, нос залит кровью, под глазом темнел синяк.

– Где я… – простонала она, приподнимаясь на локтях.

– В аду, сука, – рыкнул я, нависая над ней. – И если сейчас же не начнёшь говорить, я лично сделаю так, что твоя морда останется в ковре.

Она дернулась, заморгала, увидела Виктора – и побледнела так, что стала похожа на труп.

– Виктор… я…

– Заткнись, – его голос разрезал воздух. Лёд, сталь, яд. Он стоял прямо напротив неё, руки за спиной, но взгляд… этим взглядом можно было убивать. – Говори только тогда, когда тебя спрашивают.

Она захныкала, метнулась глазами к Еве.

– Ева… пожалуйста, это всё не так…

Ева шагнула вперёд, дрожа от ярости, и рявкнула:

– Не вздумай. Не смей меня трогать своим грязным ртом!

Я удержал её за плечо, чтобы она не сорвалась снова, и наклонился к Кире так близко, что она вжалась в диван.

– Слушай сюда, предательница. Ты работаешь на Фёдора и Савелия?

Она молчала. Только губы дрожали.

Я ударил кулаком по стене рядом с её головой так, что посыпалась штукатурка. Она вскрикнула.

– Отвечай!

Она закрыла лицо ладонями, но голос её срывался, лился криком и всхлипами одновременно:

– Да! Да, я сливалась с ними! Всю, блядь, информацию – им!

Я сжал зубы так, что хрустнуло в висках.

– Зачем, Кира? На хуй ты это делала?

Она всхлипнула, потянулась за воздухом, будто захлебывалась собственными словами.

– Они… они предлагали деньги. Большие… такие деньги, что я даже не видела в жизни. Мой отец… он по уши в долгах. Каждый день кредиторы стучат в дверь, я… я просто… пыталась помочь, понимаешь?!

Слёзы потекли по её лицу, размазывая кровь, сопли, всё вместе. Она выглядела жалкой, как сломанная собака, которую загнали в угол.

– Помочь?! – голос Евы треснул, как хлыст. – Ты помогала, когда продавала меня? Когда рассказывала им, где я, с кем я, что я делаю?! Это твоя помощь?!!

Кира захныкала ещё громче, тряслась всем телом.

– Я… я не знала, что они… что они так далеко зайдут… Я думала… просто информация… что они следят за твоим отцом, за его делами… Я… я не знала!

Виктор наклонился чуть вперёд, и его взгляд был хуже любого удара.

– Ты знала всё. И ты продолжала. – Его голос был тихий, почти спокойный. – Потому что тебе нужны были их деньги.

Кира задрожала, закрыла уши ладонями, словно пыталась спрятаться от слов.

– Я не хотела… Я не хотела предавать Еву…

Я рыкнул, сдерживая желание вышибить ей зубы:

– Но предала.

Виктор сделал шаг ближе. Тяжёлый, выверенный, как приговор. Его тень легла на неё, и Кира втянула голову в плечи, будто ребёнок, пойманный за кражей.

– Что именно ты им сливала? – голос холодный, ровный, без эмоций. От этого страшнее. – Каждую мелочь. Каждое слово.

Кира судорожно сглотнула, всхлипнула.

– Всё… – прошептала она. – Где Ева, с кем встречается, куда ездит. С кем у тебя, Виктор, переговоры… какие документы подписываешь, какие компании проверяешь… Я… я даже фоткала бумаги иногда, когда бывала у вас дома…

В комнате повисла тишина. Словно стены не выдержали и перестали дышать.

Виктор прищурился.

– Бумаги? Какие, сука, бумаги?

Она закрыла лицо руками, но отвечать пришлось.

– Контракты… отчёты по финансам… пару раз я передала им данные по тендерам. Они просили всё, что связано с тобой.– голос её упал до шёпота.

– Твари, – прошипела Ева, и я едва удержал её за руку, чтобы она снова не набросилась.

– Как глубоко ты в их игре? – Виктор склонился ниже, его лицо было в нескольких сантиметрах от её разбитой морды. – Ты спала с ними?

Кира всхлипнула, захлебнулась и резко замотала головой.

– Нет! Клянусь! Я… я видела их в клубе, но никогда… Я им не нужна. Я просто их собака на побегушках. Я только приносила информацию!

Тишина рухнула, как бетонная плита. Никто не двигался, даже воздух будто застыл.

Кира всхлипнула, сжалась и почти шёпотом добавила:

– Но… больше всего они интересовались Евой.

Все головы повернулись к ней. Ева напряглась в моих руках, будто готовилась ударить снова.

– Что значит «интересовались»? – Виктор произнёс каждое слово медленно, будто выдавливал яд.

Кира судорожно вдохнула, глаза бегали, и, наконец, вывалила:

– Они всегда говорили только о ней. Что Ева – не просто игрушка, что она особенная… что её надо «разделить». Что вдвоём они сделают её полностью своей. Они… они фантазировали о том, как будут ломать её… – её голос сорвался, но она продолжила, давясь собственными словами, – как заставят ненавидеть тебя, Виктор. Как будут смотреть тебе в глаза, когда она носить их ребёнка будет…

Ева вскрикнула – не громко, а так, будто её вырвали изнутри. Я тут же прижал её к себе, чувствуя, как она мелко дрожит.

– Мрази, – выдохнул я, и в груди закипела такая злость, что пальцы сами сжались в кулаки.

Виктор побледнел так, что казалось – в нём больше нет крови. Он смотрел прямо на Киру, и его голос, когда он заговорил, был ледяным, смертельным:

– Повтори.

– Они… они помешаны на ней, – Кира закрыла лицо руками, но продолжала сипеть сквозь пальцы. – Они называли её «главным трофеем». Смеялись, что всё остальное – бизнес, деньги, месть, это второстепенно. Но Ева… Ева должна быть их. Целиком. До конца.

– Это всё… всё, что я могу сказать… клянусь… – Кира всхлипывала, голос хрипел, она дрожала, будто ждала удара. – Больше ничего…

Тишина тянулась вязкой, липкой паузой. Виктор смотрел на неё так, что воздух в комнате будто резало лезвием. Наконец, он медленно выдохнул и отстранился.

– Ладно, – его голос был всё ещё глухим, но уже собранным. – Давайте вызову семейного врача. Пусть её посмотрит. Если сдохнет на моём диване – грязи будет ещё больше.

Он достал телефон, но я заметил, что его пальцы тряслись.

А Ева… она не слышала уже никого. Сидела, будто каменная, глядя куда-то мимо нас всех. На её лице застыла такая смесь боли и холодной ярости, что мне самому стало не по себе.

И вдруг она повернула голову. Её глаза встретились с моими и с отцом одновременно. Тёмные, блестящие, опасные.

– Кажется, у меня есть план, – сказала она ровно.

Виктор нахмурился, я напрягся.

– Но… – Ева усмехнулась горько, как будто уже знала, что будет дальше, – не думаю, что он вам понравится.

Глава 36.Ева

Я влетела в кабинет, даже не постучав. Дверь ударилась о стену, грохнула так, что на секунду всё встало. Я едва дышала. Слёзы текли по лицу, по щекам, по губам – солёные, липкие. Меня трясло так, будто внутри сломалось что-то важное.

Фёдор поднял взгляд. Его холодные глаза уткнулись в меня, и на лице мелькнула тень удивления.

– Ева? – голос низкий, настороженный. – Что за…

– Пожалуйста! – я захлебнулась, будто слова рвали мне горло. – Пожалуйста, Фёдор, это срочно.

Он скользнул взглядом на мужчину, что сидел напротив, но, не моргнув, бросил:

– Потом.

– Но я… – начал тот, но замолчал, встретив ледяной взгляд. Поднялся, раздражённо выдохнул и вышел, хлопнув дверью так, что стены дрогнули.

И вот мы остались вдвоём.

Фёдор откинулся в кресле, сложил руки на груди, глядя прямо в меня. Не мигая. Его спокойствие только сильнее выворачивало меня изнутри.

– Ну? – тихо сказал он. – Что могло довести тебя до такого состояния?

Я шагнула вперёд, почти пошатываясь.

– Я больше не могу, – выдавила я, и голос сорвался на крик. – Я не знаю, кому верить. Я не знаю, что делать!

Он склонил голову, будто изучал меня под микроскопом.

– Кому ты перестала верить, Ева?

Я закрыла лицо ладонями, всхлипнула так, что меня согнуло.

– Всем! – крикнула я. – Отцу. Вадиму. Себе, блядь! Я… я не понимаю, что реально, а что ложь! Я не понимаю, кто играет мной, а кто рядом по-настоящему!

Фёдор встал. Его шаги были медленные, выверенные. Он подошёл ближе, и я почувствовала запах его дорогого парфюма, холодного, как сталь. Он осторожно коснулся моего подбородка, заставив поднять голову.

– Тсс… – сказал он. – Ты слишком умная девочка, чтобы верить всем подряд.

– Я знаю, – выдохнула я, голос дрожал, но я смотрела ему прямо в глаза. – Я знаю всю правду.

Фёдор замер. Его пальцы всё ещё держали мой подбородок, но взгляд на секунду стал остекленевшим, холодным, как будто я ударила его ножом в сердце.

– Какую, Ева? – его голос был ниже шёпота.

Я резко всхлипнула, и слова рвались наружу, как будто я слишком долго держала их внутри:

– Что вы с Савелием вместе хотите меня. Что следили за мной. Что следили за моим отцом.

Фёдор перестал дышать. На его лице мелькнула тень… шок? Нет, скорее недоверия. Он открыл рот:

– Ева… ты…

– Не надо, – перебила я, вцепившись пальцами в его рукав, будто боялась, что он исчезнет. – Я всё поняла.

Я всхлипнула снова, горло саднило, но слова звучали так искренне, что я почти сама могла поверить.

– Я хочу быть с вами. С вами обоими.

Фёдор застыл. Глаза сузились, дыхание стало тяжелее, будто он пытался разобраться – правда это или игра.

Я шагнула ближе, так, что теперь сама смотрела снизу вверх, почти касаясь его груди.

– Вы, Фёдор… вы такой чуткий. Такой внимательный. – Голос мой сорвался на шёпот. – Мне так хорошо с вами. А Савелий… он… он меня очень привлекал внешне. Всегда. Просто я никому не говорила.

Я видела, как в его глазах что-то дрогнуло. Неожиданная смесь удивления и животного интереса.

Фёдор склонился ближе, его голос был хриплым, низким, почти опасным:

– Ты понимаешь, что только что сказала, малышка?

Я всхлипнула так, что сама себе поверила бы. Слёзы текли по щекам, солёные, липкие.

– Я ненавижу его, – выдохнула я, глядя Фёдору прямо в глаза. – Ненавижу, слышите? Он мне никто. Пусть вы с Савелием сотрёте его в порошок. Мне плевать.

Фёдор наклонил голову чуть набок, его глаза сузились. Взгляд прожигал до костей, будто хотел расколоть меня и увидеть нутро.

– Кто тебе рассказал, что мы следили? – голос низкий, опасный, без единой ноты сочувствия.

Я судорожно вдохнула, вытерла слёзы тыльной стороной ладони, будто собиралась с духом.

– Кира, – сказала я глухо. – Она ведь моя лучшая подруга. – Я горько усмехнулась, дернув плечом. – Или я так думала. Она сказала… что вы сами её попросили. Приглядывать за мной.

Фёдор резко отступил на шаг, его лицо исказилось – то ли злостью, то ли подозрением. Он провёл ладонью по лицу, будто сдерживал себя, и тихо процедил:

– Эта сучка слишком много болтает.

Он поднял взгляд на меня снова, в глазах горел огонь.

– Но ты… ты всё равно здесь. Сама. Добровольно. – Он шагнул ближе, медленно, как хищник. – Знаешь, Ева, мне нравится твоя честность.

Он обошёл меня кругом, как будто осматривал добычу. Его шаги были неторопливые, почти ленивые, но от каждого движения у меня по спине бежал холод.

– Добровольно, – повторил он, смакуя слово. – Знаешь, Ева… я не привык получать подарки просто так. Люди всегда хотят что-то взамен. Деньги. Власть. Защиту. – Он склонился ближе к моему уху, горячее дыхание обожгло кожу. – А ты чего хочешь?

Я сделала вид, что не могу поднять взгляд, будто стыжусь, и прошептала:

– Я хочу свободы. Я хочу быть там, где меня ценят, а не вечно загоняют в клетку, как отец.

Фёдор хрипло усмехнулся и выпрямился. Его рука вдруг скользнула к моей щеке, палец провёл по слезе.

– Ценят? – он качнул головой, глаза блеснули. – В нашем мире ценят только то, что можно сломать. Чтобы знать, сколько оно стоит.

Моё сердце застучало так громко, что казалось, он слышит. Я подняла глаза – и наткнулась на его взгляд. В нём не было ни грамма сомнения. Только испытание.

– Давай так, – сказал он мягко, но в этой мягкости слышался нож. – Если ты действительно хочешь быть с нами… ты докажешь это.

– Как? – мой голос дрогнул, и я сама сделала вид, что испугалась.

Он усмехнулся.

– Скоро увидишь. – Он провёл ладонью по моему плечу, сжал чуть сильнее, чем нужно, и добавил: – А пока… я расскажу Савелию, что у нас с тобой есть маленькая тайна. Посмотрим, как он обрадуется.

Мы вышли из кабинета вместе. Я едва дышала, сердце билось так, что гул отдавался в висках.

– Отмени всех пациентов на сегодня, – ровным голосом сказал Фёдор медсестре, даже не глядя на неё. – Я больше не вернусь.

Она кивнула, а я чувствовала на себе её любопытный взгляд, но сил даже повернуться не было.

Фёдор повёл меня к машине. Савелий уже ждал снаружи, нетерпеливо постукивая пальцами по крыше чёрного внедорожника. Его улыбка была слишком широкой, слишком голодной.

– Поехали, – коротко бросил он, распахивая дверь.

Я села внутрь, пальцы сжались в кулаки так, что ногти впились в ладони. Не смела показать ни страха, ни сомнения. Только одно держало меня от того, чтобы завыть – мысль, что Вадим следит. Что он рядом. Что он не даст им меня утащить насовсем.

Машина тронулась, унося нас в неизвестность. Я молилась без слов, стиснув зубы: Вадим, пожалуйста. Следи. Найди меня. Не отпусти.

Глава 37. Ева

Мы ехали долго. Дорога петляла, фары выхватывали куски леса и чёрной земли, пока наконец не показался силуэт огромного дома. Двухэтажный особняк, будто вырванный из чужой жизни: строгие линии, окна в пол, ограды нет, только широкая дорожка, уходящая к массивным дверям.

Машина плавно остановилась. Сердце у меня ухало в груди, будто предупреждало: «Не заходи. Не смей». Но Фёдор первым открыл дверь, и его рука коснулась моей. Твёрдо, спокойно, без права отказаться.

– Прошу, – сказал он, и в голосе не было ни приказа, ни просьбы. Только уверенность, что я всё равно подчинюсь.

Я шагнула внутрь.

И замерла.

Дом был… слишком идеален. Богатый, холодный, мёртвый. Как музей. Высокий холл с мраморным полом, свет от хрустальной люстры, которая свисала прямо над головой, ослепляя своей безупречностью. Огромные картины в золотых рамах – портреты незнакомых людей, все с одинаково пустыми глазами. Лестница, уходящая наверх, с перилами, блестящими, будто их только что натёрли до скрипа.

В гостиной – белый кожаный диван, журнальный столик из чёрного стекла, на котором стояла ваза с лилиями. Запах цветов был сладкий, приторный, и от него меня чуть не вывернуло.

Я шла дальше, и каблуки гулко стучали по мрамору. Каждый шаг отдавался эхом, будто сам дом слушал меня, впитывал мой страх.

– Тебе нравится? – спросил Фёдор, вставая рядом. Его взгляд скользнул по моему лицу, задержался на глазах. – Тут спокойно. Никто не мешает.

Я кивнула, хотя внутри всё кричало, что это место – не дом. Это клетка. Красиво выстроенная, дорогая, но клетка.

Савелий появился у меня за спиной, я почувствовала его тень, его дыхание слишком близко к шее.

– Уютно, правда? – прошептал он, и мне захотелось выцарапать себе уши, лишь бы не слышать его голос.

Я не обернулась. Я заставила себя улыбнуться, хоть губы дрожали.

– Очень.

Фёдор легко коснулся моей ладони и повёл дальше, словно хозяин, показывающий гостю своё царство. Только я знала – я не гость. Я – добыча.

Мы свернули в коридор, где стены были тёмные, увешанные чёрно-белыми фотографиями. На них – люди в масках. Женщины, мужчины. Никого я не узнала, но от каждого кадра веяло чем-то грязным, извращённым.

Савелий шёл позади. Его шаги были тише, чем у Фёдора, но именно они заставляли холод подниматься по позвоночнику. Я чувствовала его взгляд. Тяжёлый, липкий, как будто он уже раздел меня и наслаждался видом.

Мы вошли в комнату, и у меня перехватило дыхание.

Большая, просторная. Потолки высокие, окна задёрнуты тяжёлыми шторами. В центре – стол из тёмного дерева, на нём бутылка вина и два бокала. У стены – полки с книгами, но между ними висели кожаные ремни. В углу стояло кресло, обитое красной тканью, с металлическими подлокотниками, на которых были закреплены застёжки.

Это не гостиная. Это – логово.

– Вот, – сказал Фёдор спокойно, как будто показывал кабинет или библиотеку. – Здесь мы думаем. Здесь мы принимаем решения.

Я замерла, чувствуя, как сердце бьётся где-то в горле.

Савелий усмехнулся и, проходя мимо, провёл пальцами по спинке кресла с ремнями.

– А ещё… здесь весело.

Я заставила себя сделать вдох, выпрямила плечи. Улыбнулась, как могла.

– Красиво… – прошептала я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

Фёдор обернулся ко мне. Его взгляд был внимательным, изучающим.

– Ты странная, Ева. Девушка твоего возраста должна бояться таких мест. А ты…

Он наклонился ближе, и я почувствовала его дыхание у щеки.

– Ты будто ждала этого.

Я подняла глаза на Фёдора и позволила себе улыбнуться. Пусть дрожь разрывала изнутри – снаружи я выглядела так, будто играю сама.

– Да, я ждала этого, – сказала я, тихо, но уверенно. – Я хочу быть настоящей. Кем-то нужной. И думаю… я нужна вам.

Я почувствовала, как позади Савелий замер, а потом его смех проскользнул по моей коже.

– Очень нужна, – протянул он. – Так нужна, что ты даже не понимаешь. Ты… – он сделал шаг ближе, и его глаза блеснули, – ты так похожа на неё.

Холод прошёлся по позвоночнику. Настя. Мама. Я знала, о ком он. И всё равно сжала губы в улыбку, будто слова его были комплиментом.

Фёдор прищурился, как хирург, который вскрывает скальпелем и смотрит, что внутри.

– А что насчёт Вадима? – его голос был мягким, но ударным. – Ты же трахалась с ним.

Я чуть наклонила голову, будто мне неловко.

– Это был просто трах. Ничего больше. Тем более… – я позволила голосу дрогнуть, и тут же прикрыла губы рукой, как будто выдала секрет, – я узнала, что он рядом со мной только потому, что хочет накопать на отца. Про своего брата… Сашу Семёнова.

Я видела, как их глаза встретились. У Фёдора – хищный блеск. У Савелия – дикий, звериный огонь. И в следующий миг они расхохотались.

Смех был резкий, хриплый, страшный. Как будто они смеялись не надо мной, а прямо мне в лицо. Как будто знали, что я сама привела себя в клетку и ещё благодарна за это.

Фёдор налил вино. Движения спокойные, как будто разговор о предательстве и сексе с врагами был для него обычной будничной темой. Он протянул бокал мне, другой – Савелию.

– За правду, – произнёс он, и они чокнулись, словно высмеивали меня заодно.

Я сделала вид, что отпила, хотя в горле стоял ком.

– Вадим… – начал Фёдор, устроившись в кресле. – Этот щенок играет в охотника. Думает, что сможет нас обмануть.

Савелий откинулся на спинку и усмехнулся, проведя языком по зубам.

– Ага. Лезет туда, куда его нос не звали. Всё ради брата. Саши… Семёнова.

Я едва удержала лицо от слишком резкой реакции. Сердце подпрыгнуло в груди, но я улыбнулась, прикусив губу.

– Он и правда верит, что сможет найти про него что-то? – спросила я, стараясь, чтобы голос звучал насмешливо, будто меня это забавляет. – Как будто Саша вообще стоит таких усилий.

Фёдор вскинул бровь.

– Ты знаешь, что он был ничтожество?

– Да, – вставил Савелий, глухо смеясь. – Обычный пёс на цепи. И всё равно думал, что может укусить хозяина.

– И что с ним случилось? – я постаралась спросить между делом, как будто вопрос был риторическим. Но внутри меня всё сжалось.

Фёдор сделал глоток вина и медленно ответил:

– С ним случилось то, что случается со всеми, кто играет против нас.

– Мы сделали из него урок, – добавил Савелий. Его глаза вспыхнули мерзким удовольствием. – Чтобы остальные видели и понимали: никто не тронет наше

Я чуть подалась вперёд, будто меня и правда зацепили их слова. Сделала глаза шире, изобразила искреннее любопытство.

– Урок? – я склонила голову, позволив пряди волос соскользнуть на лицо. – Что это значит?

Савелий довольно прищурился, будто ему нравилось, что я сама спрашиваю.

– Это значит, что он был выставлен. Мы не просто убрали его. Мы сделали так, чтобы каждый, кто когда-либо подумал бы о предательстве, видел: даже если ты работаешь внутри дома, даже если дышишь с ними одним воздухом – конец у тебя будет одинаковый.

Фёдор кивнул, его лицо оставалось спокойным, почти равнодушным.

– Мы не убиваем сразу. Мы ломаем, уничтожаем, а потом оставляем гнить.

– А Саша… – Савелий усмехнулся и сделал глоток вина, – этот пес слишком верил, что умный. Подсунул документы, думал, что сможет уйти чистым. А вышло, что он оказался в клетке.

Я почувствовала, как сердце больно ударилось о рёбра. Они подставили его. Это они сделали так, чтобы его посадили.

– И ты думаешь, – я нарочно позволила голосу дрогнуть, – он понял, что случилось?

Савелий склонился ближе. Его дыхание обожгло моё лицо.

– Понял. Вот это и было самым сладким. Видеть в его глазах, как рушится всё.

Фёдор всё это время молча наблюдал. Потом вдруг поставил бокал на стол и накрыл мою руку своей. Его пальцы были холодные, тяжёлые, как кандалы.

– Ты странная, Ева. Вместо того чтобы дрожать – ты слушаешь. И я вижу… тебе нравится.

Я заставила себя улыбнуться. Чуть дерзко, чуть по-детски.

– Может, я просто знаю: вы – единственные, кто способен защитить меня от таких, как он.

Савелий расхохотался, запрокинув голову.

– Бля, Федя, она создана для нас.

Он наклонился ближе, почти навис надо мной, и улыбка его была звериной.

– А теперь, Ева… можем приступить к самому интересному.

Я почувствовала, как внутри всё холодеет. Его голос был словно нож, скользящий по коже.

– Ты докажешь нам, что ты здесь ради нас.

Я моргнула, сделала вид, что растерялась.

– Э-э… может, чуть позже? – попыталась улыбнуться и выровнять дыхание. – Я ведь даже дом ваш не видела толком. Всё так… необычно. Хочу понять, почувствовать…

Савелий оскалился.

– Не бойся, малышка, – его голос стал мягче, но от этого только страшнее. – Тебе будет приятно. Настолько, что ты забудешь, как дышать.

Резко зазвонил телефон.

Резкий, раздражающий звук разорвал воздух, как пощёчина.

Савелий выругался сквозь зубы, достал трубку и зло рявкнул:

– Ну кто там ещё, мать вашу?..

Он слушал недолго. Его лицо вытянулось, брови сдвинулись, и уголки губ скривились в раздражённой ухмылке.

– Ага… ага, понял.

Он бросил взгляд на Фёдора.

– Федя, поехали. Груз приехал.

Фёдор только кивнул, ни капли удивления. Он поднялся с кресла, двигаясь спокойно, почти грациозно, и поправил манжеты, словно собирался не на «грязное дело», а на приём в мэрию.

Савелий обернулся ко мне, ухмыльнулся, и эта ухмылка была хуже удара.

– Оставайся тут, малышка. – Его голос стал низким, обещающим, от которого мороз пробежал по коже. – Никуда не сбегай.

Он шагнул ближе, наклонился, так что его дыхание обожгло мою щёку.

– Мы приедем… и продолжим.

Фёдор посмотрел на меня так, будто в его взгляде уже был приговор, но ничего не сказал. Просто развернулся и пошёл к двери.

Я осталась одна. В огромной, чужой, пропитанной их тенью комнате.

Сердце билось так громко, что казалось – его слышат даже стены.

Теперь. У меня есть время. Немного. Надо думать. Надо действовать.