Текст книги "Его пленница. На грани ненависти (СИ)"

Автор книги: Дарья Милова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Дарья Милова
Его пленница. На грани ненависти

Пролог

Он приближался медленно.

С каждым шагом я слышала, как гулко бьётся моё сердце, и почти физически ощущала, как в комнате становится теснее. Не потому что она маленькая – потому что он заполнял собой всё пространство.

Я сделала шаг назад и наткнулась на стену.

Холодная, шершаво-гладкая под ладонями, она обожгла меня сильнее, чем если бы была раскалённой.

Отступать было больше некуда.

– Я предупреждал, – сказал он тихо.

Его голос… Я ненавижу то, что он делает со мной. Как может один только тембр заставить дрожать пальцы?

– Ты… не можешь… – слова запутались в горле, и от этого я разозлилась ещё сильнее.

– Не могу? – он усмехнулся, медленно поднимая руку. – Всё, что ты делаешь, я разрешаю. Всё, что ты имеешь, принадлежит мне. И ты тоже.

Его пальцы коснулись моей шеи, скользнули вверх, задержались на горле. Лёгкое, почти ленивое давление – и моё дыхание стало неглубоким.

Он не душил, нет. Это было хуже. Он держал меня так, будто проверял, насколько я готова подчиниться.

Я чувствовала, как горит кожа под его ладонью.

Как в груди поднимается не страх – что-то другое, неприятное, опасное.

– Ты не понимаешь, – его глаза были как сталь, холодные и тяжёлые. – Твоё сопротивление только делает тебя слабее.

– Это не твоё дело, – выдохнула я, но это прозвучало слишком тихо, почти жалко.

– Моё, – он наклонился, и я почувствовала его дыхание у самого уха. – Всё твоё – моё.

Он медленно скользнул рукой вниз, по ключице, обвёл пальцами моё плечо, потом – талию.

Касание было лёгким, но внутри меня всё сжалось. Я ненавидела, что он знает, как на меня влияют такие прикосновения.

– Скажи, что ты моя, – тихо произнёс он, большим пальцем приоткрыв мои губы.

Я встретила его взгляд.

– Никогда.

– Тогда я заставлю.

Он резко подтянул меня ближе. Моё бедро упёрлось в его ногу, и я почувствовала его тепло через тонкую ткань платья.

Всё тело напряглось, но не от желания вырваться – от того, что я знала, как легко он может забрать у меня контроль.

– Ты не уйдёшь от меня, – сказал он почти ласково, но я знала: в этом нет нежности.

Мир вокруг исчез.

Остались только его пальцы на моей коже, его дыхание, и мой собственный предательский пульс, который стучал всё быстрее.

Я ненавидела себя за то, что в этот момент думала не о побеге, а о том, как было бы, если бы он…

Чёрт.

Я зажмурилась, чтобы не видеть этого взгляда.

Но он уже знал, что выиграл.

Глава 1. Ева

Музыка била по вискам, глухо и мощно, словно сердце клуба било в такт моему собственному, только в тысячу раз громче.

Алкоголь уже приятно жёг внутри, размазывая острые углы мыслей, которые сегодня особенно не давали покоя.

Я пришла сюда именно за этим – за тем, чтобы затопить себя изнутри, утопить боль в янтарной жидкости и не думать.

Девчонки визжали от смеха и тащили друг друга на танцпол, растворяясь в толпе движущихся тел.

Только Кира осталась рядом.

Она всегда была той, кто держит меня на плаву, когда остальные с головой ныряют в хаос. Лучшей из нас, хотя сама она этого никогда не признает.

– Ты уже перебрала, – Кира поставила передо мной стакан с водой, глядя строго. – Пей.

– Я в норме, – я обхватила бокал с остатками коктейля. – Не начинай.

Она вздохнула, но осталась рядом. Не ушла танцевать, хотя я знала, как она любит это.

Кира умела ждать, пока я сама выговорюсь или просто посижу в тишине… если тишиной можно назвать клуб.

– Иди танцуй, – я качнула головой в сторону танцпола, где уже мелькали силуэты наших девчонок. Я же знаю, как ты это любишь.

– Точно нет, – Кира мотнула головой, чуть нахмурившись. – Не хочу оставлять тебя одну.

– Со мной всё нормально, – я попыталась улыбнуться, но вышло как-то криво. – Правда.

Она задержала на мне взгляд ещё пару секунд, будто взвешивая, стоит ли верить, потом нехотя взяла свой бокал и всё же пошла к остальным.

Я осталась одна за столиком.

Музыка стала ещё громче, или это алкоголь усилил восприятие. Свет мигал, резал глаза, но я не отрывалась от стакана.

Один коктейль сменял другой, и с каждой новой порцией тепло внутри разрасталось, вытесняя всё, что я не хотела чувствовать.

Смех подруг сливался с гулом басов, лица расплывались в дымке. Где-то рядом официант поставил на стол очередной бокал, и я даже не помнила, заказывала ли его. Но выпила, не задумываясь.

Чувствовала, как моё тело стало чуть тяжелее, движения – плавнее, мысли – вязкими, как мёд. И это было хорошо. Это было именно то, зачем я сюда пришла.

Я развалилась на спинке дивана, позволяя музыке стучать в рёбра и гнать кровь быстрее. Толпа вокруг сливалась в одно пьяное, потное месиво, чьи крики и смех растворялись в басах. Всё было шумно, слишком ярко и слишком тесно. Но в какой-то момент пространство изменилось.

Словно кто-то сжал этот клуб в кулак и оставил внутри только меня.

Я почувствовала это до кожи. Не взгляд – захват. Он был холодным и горячим одновременно, тянул, как стальная петля на горле. Я знала: стоит обернуться – и от этого уже не оторваться.

Медленно, будто боясь спугнуть хищника, я повернула голову.

У самого края бара, в тени, стоял мужчина. Высокий, широкоплечий. Чёрная куртка сливалась с полумраком, кепка закрывала глаза, оставляя лишь острые линии лица. Подбородок, губы – резкие, резаные, как нож.

Я не видела его глаз. Но знала: он смотрит прямо на меня. Не мигая. Не отводя.

И в этом было что-то неправильное, слишком личное, слишком собственническое.

Воздух в клубе вдруг стал холоднее. Волна мурашек прокатилась по спине, сердце сорвалось с ритма.

– Ева! – визг и смех подруг вырвали меня из оцепенения.

Кира и остальные влетели к столику, шумные, раскрасневшиеся, с блёстками на щеках и каплями пота на висках. Они говорили все сразу, смеялись, хватали бокалы, кто-то толкнул меня в плечо, пролив каплю коктейля на руку.

Я машинально вытерла её салфеткой и снова повернулась туда, к бару.

Но его уже не было.

Пустое место. Только несколько парней спорили с барменом, а тёмная фигура в кепке исчезла, будто её и не было.

– Ева, ты бы видела своё лицо, когда мы тебя звали! – Лена бухнулась рядом, хватанула мой бокал, сделала глоток и скривилась. – Фу, да что за пойло ты пьёшь?

– Моё, – выдохнула я, выхватывая стакан обратно. – Не трогай.

– Ну и ну, – Лена прищурилась и склонилась ко мне. – Ты сегодня прямо ледяная королева. Может, согреешься и покажешь всем, кто здесь главная?

– Ага, – подхватила Аня, улыбаясь слишком уж заговорщицки. – Давай, выйди и станцуй на столе. Тут же твоя вотчина, не?

– Чего? – я подняла на них мутный взгляд, в котором уже плавали пузырьки алкоголя.

– Ну, – Лена ткнула пальцем в ближайший высокий столик, – залезь и покажи, что у нас самая красивая, самая богатая и вообще... не боится ничего.

Я рассмеялась. Это был тот самый пьяный смех, после которого любое «а давай» кажется гениальной идеей.

– Да почему бы и нет?

Подруги завизжали, кто-то хлопнул в ладоши, и прежде чем я успела передумать, уже поднялась, ухватившись за край столешницы.

Платье задралось выше колена, каблук едва не соскользнул, но я удержалась и выпрямилась, вскинув руки, как будто передо мной сцена, а не кучка удивлённых посетителей клуба.

Музыка гремела, смех девчонок подзадоривал. Я чувствовала на себе десятки взглядов и, честно говоря, в тот момент это было приятно.

– Девушка, – строгий женский голос прорезал шум клуба, – немедленно слезьте со стола.

Я медленно повернула голову. Передо мной стояла официантка – лет двадцать пять, может чуть старше. Чёрная униформа, собранные в пучок волосы, на виске прилипшая от жары прядь. В руках поднос, а на лице – эта дежурная «вежливость», за которой всегда прячется раздражение.

– Что? – я вскинула брови, едва удержавшись, чтобы не рассмеяться прямо ей в лицо.

– Слезьте. Здесь не танцуют на столах, – повторила она, глядя на меня снизу вверх.

– Ах вот как, – я медленно наклонилась к ней, чтобы перекричать музыку. – И кто это говорит? Девочка, которая носит подносы и получает на чай от таких, как я?

Подруги внизу прыснули от смеха, а Лена толкнула меня в лодыжку, подзадоривая.

– Слушай, милая, – я специально смаковала каждое слово, – я трачу за вечер больше, чем ты вообще видела в своей жизни. Твои правила – это для таких же, как ты, а не для меня.

Она молчала, но я видела, как у неё дернулся подбородок.

– О, что? – я склонила голову набок. – Обиделась? Не переживай, может, если будешь хорошо работать, через лет десять у тебя тоже будет платье, как у меня. Хотя… нет. Оно стоит, наверное, твой годовой доход.

Смех подруг стал громче, кто-то за соседним столиком даже обернулся.

– Так что давай, разворачивайся и иди дальше таскать свои бокалы, – я махнула ей рукой, как надоедливой мухе. – Пока я не попросила уволить тебя прямо сейчас.

Её губы побелели от того, как сильно она их сжала. Она ничего не ответила, просто развернулась и ушла, но я всё равно крикнула ей вслед:

– И улыбнись хоть раз за вечер, а то так и сдохнешь в этой дыре!

Подруги визжали от смеха, а я, распаляясь, подняла бокал над головой, чувствуя себя центром внимания.

– Всё, хватит, – знакомая крепкая хватка сомкнулась на моём запястье.

Кира резко дёрнула меня вниз, и я, потеряв равновесие, чуть не упала ей на плечо.

– Эй! – возмутилась я, но она уже оттащила меня от стола, пробираясь сквозь толпу.

Мы остановились у нашего столика, и она впилась в меня взглядом.

– Это что сейчас было, Ева? Ты зачем так с девушкой разговаривала? Ты себя слышала вообще?

– Ну… – я пожала плечами, откидываясь на спинку диванчика, – она сама нарывалась. И вообще, Лена сказала…

– Лена? – Кира скрестила руки на груди. – Ты серьёзно сейчас? Ты слушаешь Лену, у которой мозги только на то, как напиться и вляпаться в неприятности?

– Сегодня Лена – весельчак, – я улыбнулась, чувствуя, как пьяная наглость снова тянет меня к этой легкомысленности. – И я хочу веселиться.

– О, я знаю, как нам будет ещё веселее, – Лена появилась словно из ниоткуда, усаживаясь рядом и лукаво щурясь.

Она вытащила из маленькой блестящей сумочки прозрачный зип-пакет с несколькими белыми таблетками.

– Девочки, – протянула она с той же интонацией, как будто предлагала конфеты, – самое время перейти на новый уровень.

Кира сразу побледнела.

– Ты совсем с ума сошла?

Лена пожала плечами.

– Расслабься, это лёгкое. Для настроения. Ева же не против… правда, Ев?

Я моргнула пару раз, и будто пелена слегка спала.

Лицо выпрямилось, голос стал твёрдым и резким:

– Ты что, дура? – слова вылетели так, что Кира даже вздрогнула. – Убери это дерьмо, Лена.

Лера моргает.

– Что?

– Убери. Это. Сука. Прямо сейчас. – я почти рычу.

Она застывает, не понимая, в чём проблема.

– Ты же знаешь, – я поднимаюсь, медленно, шаг за шагом. – Ты, блядь, отлично знаешь, что я это ненавижу.

Теперь весь стол замер.

Кира сжимает губы.

Яна нервно отводит взгляд.

Даже музыка, кажется, звучит глуше.

Я вытягиваю руку, отнимаю таблетку, сжимаю в кулак – и швыряю её в ближайший бокал.

– Это не про расслабиться. Это про убить себя тихо, по кусочкам. – Я наклоняюсь ближе. – Тебе норм. Мне – нет.

Лера пытается усмехнуться, но выходит нервно.

– Господи, драм-квин проснулась…

– Заткнись, Лера. Пока я не напомнила, как ты плакала в «Мерседесе» с дилером, который тебя кинул. Тебе не понравится, если я верну эту историю в паблик.

Она замирает. Губы поджимаются. Глаза округляются.

Всё. Сдулось.

Моментально.

Я медленно отступаю назад, по пути забирая свой клатч и телефон.

Чёрное платье снова скользит по бёдрам. Волосы каскадом падают на спину.

Перед тем как уйти, я поворачиваюсь, глядя на них через плечо.

Улыбаюсь. Ядовито.

– Я поехала домой. Пока, тупые сучки.

Я вышла из клуба, как королева сгоревшего замка – гордая, холодная и вся в дыму.

Чёрный кабриолет ждал там, где я его оставила, – будто верный зверь, готовый снова нести меня в ночь.

Щелчок замка. Тяжёлая дверь. Холодный запах кожи и бензина. Я скользнула внутрь, пальцы привычно обняли руль.

Ключ повернулся, мотор взревел низко, хищно, словно приветствуя меня.

– Домой, – пробормотала я, будто железо могло слушать.

Дороги в этот час были почти пусты. Фонари мелькали в окнах – жёлтые столбы, резали темноту на части. Асфальт тянулся бесконечной лентой, и каждый новый метр под колёсами казался обещанием, что я снова держу жизнь в руках.

Педаль под ногой поддалась. Чуть сильнее, чем нужно. Адреналин приятно кольнул грудь. Машина слушалась, будто была частью меня. Музыка в колонках била ритм в висках, и на короткое, опасное мгновение я поверила, что всё под контролем.

Я даже улыбнулась. Дура.

И тогда тьма на обочине шевельнулась.

Сначала я решила, что это иллюзия, очередная тень фонаря. Но она не исчезла.

Она шагнула.

Резкий рывок руля.

Шины завизжали, вцепились в асфальт. Сердце сорвалось. Воздух в лёгких превратился в огонь.

И тут – дерево. Огромное, тёмное, чужое, вырастающее прямо передо мной.

Удар разорвал всё.

Глухой, плотный, будто выстрел прямо в грудь. Тело дёрнулось вперёд, лоб встретился с рулём. В глазах вспыхнули белые искры.

Боль. Настоящая, жгучая, как будто череп раскололи изнутри.

Мир пошатнулся, фонари превратились в размазанные кроваво-жёлтые пятна.

Воздуха не хватало. Я хватала его рвано, но с каждым вдохом в горло тянулось что-то металлическое, тёплое – кровь. Смешивалась с запахом бензина, жгла ноздри.

Веки стали тяжёлыми, руки обмякли. Всё уходило в туман.

И вдруг – резкий скрежет. Дверь кабриолета взвыла и поддалась, словно её вырвали голыми руками.

Холод ворвался внутрь. Ночной воздух хлестнул по лицу – острый, пахнущий дымом, бензином и… чем-то ещё.

Я заставила глаза открыть хоть на миг. И увидела его.

Фигура, чёрная, как сама ночь, заслонила свет фонаря. Высокий. Невозможный. Он будто не шёл, а возник из тьмы.

Высокий, широкоплечий, Резкая линия скул, сжатые губы. Движения быстрые, решительные, как у человека, который привык действовать, а не думать.

– Чёрт… – он произносит тихо, но я всё равно слышу.

Тёплые, сильные руки подхватывают меня под спину и колени, вырывая из смятого салона. Я дёргаюсь, но сил сопротивляться нет – только слабое дрожание в пальцах.

– Не спи, слышишь? – его голос низкий, глухой. Он не спрашивает, не умоляет, а приказывает.

Голова бессильно падает на его плечо, и я вдыхаю запах – кожа, лёгкая горечь сигарет, что-то тёплое и опасное.

– Держись, девочка, – он говорит тихо, почти вкрадчиво, и мои веки окончательно смыкаются.

Последнее, что я успеваю заметить, – быстрый поворот его головы, будто он проверяет, нет ли кого-то поблизости.

Глава 2. Ева

Я просыпаюсь рывком – будто кто-то дёрнул меня из глубокой, вязкой воды.

В висках стучит молотком, во рту сухо, а желудок протестует даже против слабого движения.

Комната… моя комната. Белые шторы, лёгкий утренний свет, запах дорогого парфюма, которым всегда пропитано постельное бельё.

Как я здесь оказалась?

Вчера… клуб, музыка, алкоголь. Смех подруг, Лена с её таблетками. Всё остальное – белое пятно.

– Наконец-то ты проснулась, – раздаётся рядом.

Я вздрагиваю и поворачиваю голову. На стуле возле кровати сидит Тамара Васильевна – домоправительница, женщина лет пятидесяти с идеальной прямой спиной и холодным взглядом, за которым прячется вечная забота.

– Как ты себя чувствуешь, деточка? – она вскакивает, как только встречает мой взгляд.

Я с трудом сажусь, держась за голову.

– Как будто по мне проехался каток… дважды.

Она протягивает стакан с водой.

– Пей. И расскажи, что вчера произошло. Ты вернулась глубокой ночью, и я… – она запинается, – скажем так, ты была не в лучшей форме.

Я моргаю, пытаясь отмотать в голове плёнку, но кадры обрываются на том, как я сажусь в машину.

– Я… не помню. Только клуб. Потом… – я нахмурилась. – Всё чёрное.

– В любом случае, – сказала Тамара Васильевна, выпрямляясь, – твой отец был очень зол.

Я ощутила, как внутри всё неприятно сжалось.

– Он просил позвать его, как только ты очнёшься, – добавила она, поправляя фартук, хотя тот и так был безупречно выглажен.

Она уже дошла до двери, но вдруг остановилась и посмотрела на меня поверх плеча.

– Держись… и готовься, – произнесла тихо, но так, что это прозвучало почти как предупреждение.

Щёлкнула дверь, и я осталась в тишине, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее.

Отец зол – это всегда было хуже любого похмелья.

Я медленно сползаю с кровати, ноги подкашиваются, но я всё же дохожу до трюмо.

В зеркале на меня смотрит бледная девушка с растрёпанными волосами, тусклыми глазами, синяком под глазом и тонкой полоской засохшей крови на лбу.

Ссадина тянется от линии роста волос к виску, кожа вокруг припухла и багровеет.

– Прекрасно, – выдыхаю я, кривясь. – Просто шикарно.

Я ещё не успеваю отвести взгляд от собственного отражения, как в комнату врывается отец.

Без стука. Без предупреждения. Как всегда.

– Ева!

Дверь с грохотом ударяется о стену. Он входит быстро, тяжело, с лицом, будто сейчас начнёт ломать мебель.

Я поворачиваюсь, инстинктивно сжимая пальцы в кулаки.

– Ты вообще соображаешь, что творишь?!

Он орёт. По-настоящему. Громко, с надрывом. Так, будто хочет вытряхнуть из меня вину.

– Ты разбила машину вдребезги, Ева! Вдребезги! Как ты вообще осталась жива, мать твою?!

Он размахивает рукой, как будто ищет, чем бы швырнуть.

Глаза красные. Скулы сведены.

Этот человек – не просто зол. Он взбешён до предела.

– Ты села пьяная за руль, – продолжает он, подходя ближе. – Ты могла убить себя! Могла убить кого-нибудь на дороге!

И не отводя взгляда от собственного отражения, тихо говорю:

– Но не убила.

– Да пошла ты, Ева! – он срывается. – Знаешь, сколько денег ушло на то, чтобы все молчали? Сколько я заплатил, чтобы эта история не ушла в прессу, чтобы никто даже не узнал, что ты была за рулём?!

Он хватает со стола мой клатч, бросает обратно, как ненужный мусор.

– Тебе всё с рук сходит, потому что ты – Лазарева. Но даже твоё имя не вытянет тебя в следующий раз, когда ты решишь сдохнуть красиво!

Я медленно поворачиваюсь к нему.

Голова гудит. Затылок пульсирует. Но голос – ровный, ледяной.

– Значит, ты не боишься, что я погибну. Ты боишься, что об этом узнают.

Он замирает. На секунду.

Я вижу, как он делает вдох – и не говорит ничего. Потому что это правда.

Потому что он никогда не волновался по-настоящему. Только о репутации. О бизнесе. Об имени.

– У тебя нестабильное поведение, Ева. И я больше не намерен это терпеть.

Я моргаю.

Он говорит спокойно.

А мне от этого ещё хуже.

– Ты думаешь, это норма – срываться в клубах, устраивать истерики, разносить репутацию семьи в пыль? Садиться пьяной за руль? Врезаться в дерево, чёрт тебя побери?!

Он не повышает голос.

Но в нём – сталь. Яд.

Как всегда, когда он по-настоящему опасен.

– Я годами закрывал глаза на твоё поведение. Отмазывал. Платил. Покрывал.

Он сжимает кулак. Вены на руке натянуты, как струны.

– Но это больше не каприз. Это болезнь, Ева. И если ты не можешь взять себя в руки – за тебя это сделаю я.

– Ты несёшь бред, – говорю я с насмешкой, хотя внутри уже кипит. – Что ты мне сделаешь? Запрёшь в башне, как Рапунцель?

Он смотрит прямо. Не моргает.

– Не сделаю.

Он делает паузу – и выбрасывает, как удар под дых:

– Я уже сделал.

Я замираю.

– У тебя заблокированы все карты, кроме одной, – говорит он. – На неё будет поступать фиксированная сумма. Каждый день. Ровно столько, сколько нужно, чтобы не сдохнуть, но и не сорваться.

Я делаю шаг вперёд.

Сердце бьётся в висках.

– Ты не имеешь права.

– Имею. Пока ты носишь мою фамилию – имею.

– Ты так не можешь! – голос срывается, в груди жар, как от удара. – Это не жизнь, это клетка!

– Ты сама в неё забралась, – отвечает он сухо. – Я лишь закрыл дверь.

Я хватаю со стола свой клатч, собираясь швырнуть в стену, но только сильнее сжимаю его, чувствуя, как ногти впиваются в ладонь.

– Ненавижу тебя, – выдыхаю, не пытаясь скрыть.

– Привыкай, – спокойно кивает он. – Это ещё не всё.

Я замираю, чувствуя, как что-то холодное поднимается от живота к горлу.

– Что?

– С этого дня ты не водишь. Не пьёшь. Не исчезаешь без предупреждения. – Он делает шаг ко мне, опирается руками о стол, и я чувствую запах его дорогого одеколона вперемешку с кофе. – И да, я поставил рядом с тобой человека, который будет за этим следить.

– Надзирателя? – усмехаюсь я.

– Назови, как хочешь. Его зовут Вадим Морозов, – продолжает отец, словно объявляет сделку, а не приговор. – И с этого дня он будет рядом. Всегда. На улице, дома, в университете. Двадцать четыре часа в сутки.

Его голос ровный, но я слышу в нём удовлетворение. Ему нравится это – ломать меня методично, подбирая каждую деталь.

– С ума сошёл? – я вскидываю брови, делая вид, что смеюсь. – Думаешь, я позволю какому-то чужаку ходить за мной хвостом?

– Думаю, у тебя нет выбора. – Он выпрямляется, будто ставит точку, и бросает через плечо: – Вадим, заходи.

Дверь открывается.

Первое, что я вижу – силуэт в проёме. Высокий. Плечи, будто вырезанные из камня, тень от них падает на пол. Потом – взгляд. Ледяной, почти равнодушный, но в нём есть что-то ещё, от чего в животе странно сжимается. Весь он – собранность и угроза.

Чёрная футболка плотно обтягивает мускулистые руки, на запястье – часы с металлическим браслетом, блеск которых режет глаз.

– Это Ева, – говорит отец. – С этого момента твой приоритет.

Я стою, не двигаясь, чувствуя, как в животе поднимается раздражение. Он даже не смотрит на меня по-настоящему – только короткий кивок отцу.

Вадим кивает коротко – не мне, отцу.

– Понял.

Он собирается и правда быть здесь. Всегда. Как тень. Как замок на двери.

– Отлично, – говорю я, медленно обводя его взглядом. – Новый аксессуар. Мой личный сторожевой пёс. Надеюсь, хотя бы лаять умеет.

Вадим даже бровью не ведёт. Папа – тоже. Только в следующую секунду он поворачивается ко мне и говорит тихо, но так, что воздух в комнате будто густеет:

– Знаешь, кто тебя спас, Ева? Я повторяю, знаешь?

Я моргаю, но молчу.

– Если бы не он, ты бы сдохла в той машине, – отец произнёс это спокойно, будто констатировал погоду.

Я скривилась.

– И что? – слова сами сорвались с губ. – Как именно он меня спас?

– Вытащил из покорёженного металла, – отец не мигая смотрел на меня, каждое слово билось об кожу. – Достал твой чёртов телефон, позвонил мне. А потом привёз тебя сюда.

Я открыла рот, чтобы огрызнуться, но слова застряли.

Так просто? Он вытащил меня, словно это ничего не стоило. Как будто я – просто груз, который надо доставить.

– Мы разговорились, – продолжил отец, голос стал ещё суше. – Оказалось, он ищет работу.

Я резко повернулась к Вадиму.

Он стоял неподвижно, как статуя, даже дыхания не слышно. Ни один мускул не дрогнул. И от этой тишины меня пробрало сильнее, чем от любого крика.

Отец выдержал паузу и добил:

– Я его проверил. Спецподразделение. Заграничные операции. Годы охраны дипломатов. Это не просто охранник, Ева. Он не стоит у двери. Он держит её закрытой, пока за ней пытается вырваться сам чёрт.

Я фыркнула, хотя внутри что-то неприятно сжалось.

Чёрт удержать? А меня удержать он тоже сможет?

– Так что, – продолжает отец, глядя мне в глаза, – привыкай. Он будет с тобой везде. Даже если тебе это не нравится. Особенно если тебе это не нравится.

Я уже собиралась сорваться с места и выдать отцу всё, что думаю о его гениальной идее, как вдруг Вадим впервые заговорил:

– Ева.

Одно слово. Ровное. Без оттенков. Но оно разрезало воздух так, что я захлебнулась собственным ответом.

Он шагнул ближе, и пространство вокруг сузилось.

– Завтра. Семь утра. Кухня. – Его взгляд скользнул по мне, цепкий и наглый, как прикосновение. – Первое правило услышишь там.

Я выдохнула, но лёгкие будто не наполнились воздухом. В этот миг я поняла: он не просто станет моей тенью.

Он собирается вломиться в мою жизнь.

И сделать её своей.