Текст книги "В сетях феноменологии. Основные проблемы феноменологии"
Автор книги: Данил Разеев
Соавторы: Эдмунд Гуссерль
Жанр:
Философия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц)
Статус «явления» в трансцендентальной эстетике
Ведущей задачей трансцендентальной эстетики (с учетом двух ограничений: ограничения познания сферой чувственности и ограничения последней чистой сферой чувственности, которые мы будем в дальнейшем именовать принципом первого и второго ограничения) являлось определение самого акта созерцания.
Трансцендентальную эстетику можно проинтерпретировать как ответ на следующий вопрос: почему всякое «непосредственное» (отношение познания к предмету) есть именно созерцание, а не что-либо иное. Сродство актов созерцания становится возможным благодаря общей форме самих этих актов – вот тезис трансцендентальной эстетики. Хотя сам тезис не касается вопроса о созерцаемом, тем не менее разворачивание этого тезиса потребовало анализа самого акта созерцания.
«Явление» (Erscheinung) вводится Кантом для прояснения того, как становится возможным сам акт созерцания. «Созерцание имеет место, только если нам дается предмет»,[20]20
Кант И. Критика чистого разума. С. 48.
[Закрыть] следовательно, созерцание как таковое носит пассивный характер. Заметим сразу, что, строго говоря, кантовское разделение созерцаемого в акте созерцания и самого созерцания выходит за рамки трансцендентальной эстетики (по принципу первого ограничения) и свидетельствует, скорее, об обещании сделать непонятное (в сфере чувственности) различие самоценным, проведя его через тернии своего исследования. Однако это «строго говоря» относится только к невозможности определения «явления» в модусе категориальной определенности, поэтому явление есть «неопределенный предмет эмпирического созерцания».[21]21
Там же. С. 48
[Закрыть] Вместе с тем остается существенно иная возможность, а именно возможность эстетической (в кантовском смысле) определенности «явления», т. е. его определенность исходя из истолкования самого акта созерцания. Фундаментальным выводом такого интуитивного определения будет выступать то, что сам акт созерцания в некотором смысле определяет свое созерцаемое (т. е. дает форму созерцаемому). Отсюда и интересующий нас вопрос может быть сформулирован следующим образом: что такое «явление» как производное самого акта созерцания?
Таким образом мы подходим к выводам по принципу первого ограничения. Должно быть необходимым, чтобы созерцаемое сопровождало всякий акт созерцания; подобное утверждение может быть сделано в определенном смысле. Исследователь Канта Р. Аквила в своей книге «Представляющее сознание» (в разделе «Материя и форма в созерцании») замечает: «Итак, точка зрения Канта такова: то, что некоторое внутреннее состояние производится тем, что предмет стимулирует чувственные органы, не предполагает того, что это же самое состояние конституирует осознание данного предмета».[22]22
Aquila R. Е. Representional Mind. A study of Kant's theory of knowledge. Bloomington, 1983
[Закрыть] Иными словами, созерцаемое акта созерцания может быть названо эстетическим явлением. Эстетическим мы будем называть явление прежде всего потому, что оно не существует вне самого акта созерцания.
Эстетическое явление, с одной стороны, обусловливает сам акт созерцания (в модусе категориальной определенности, которая не может быть прояснена в трансцендентальной эстетике), но, с другой стороны, принадлежит самому этому акту (в модусе интуитивной определенности). Именно интуитивная, или эстетическая, определенность должна быть прояснена в трансцендентальной эстетике. Если до сих пор речь шла об эмпирическом созерцании, то теперь необходимо совершить переход (который бы не противоречил принципам трансцендентальной эстетики) к чистым созерцаниям.
Следуя принципу второго ограничения, Кант исключает из области трансцендентальной эстетики то в эстетическом явлении, что относится к его материи, т. е. эмпирическое «многообразное» акта созерцания; устраняет из акта созерцания то, благодаря чему возможно всякое эмпирическое созерцание по содержанию. Такой акт созерцания он называет чистым созерцанием. Кант обнаруживает, что именно благодаря чистому созерцанию получают единство всякие эмпирические созерцания: «пространство есть не что иное, как только форма всех явлений внешних чувств, то есть субъективное условие чувственности, при котором единственно и возможны для нас внешние созерцания»,[23]23
Кант И. Критика чистого разума. С. 52.
[Закрыть] «время есть необходимое представление, лежащее в основе всех созерцаний».[24]24
Там же. С. 55.
[Закрыть] Более того, чистый акт созерцания должен быть неограничен никаким созерцаемым: «первоначальное представление о времени должно быть дано как неограниченное»[25]25
Там же.
[Закрыть] Таким образом, чистое созерцание – это не что иное, как акт созерцания без созерцаемого. Чистое созерцание, во-первых, априорно, так как не зависит от своего созерцаемого, во-вторых, является формальным условием всякого эмпирического созерцания.
Каким же образом Кант мог придти к трансцендентально – эстетическому горизонту? Канту необходимо было указать на то, что в эстетическом горизонте принадлежит самому эстетическому; открыть горизонт, который всегда сопровождает всякое явление (и в этом смысле всегда является нетематическим). У Канта были две существенные возможности тематизации этого горизонта.
Во – первых – возможность интуитивного определения априорных форм чувственности, однако такое определение предполагает наличие созерцаемого в акте чистого созерцания. Заметим, что такая интерпретация возможна как раз на основе классической феноменологии. М. Хайдеггер, интерпретирующий «Критику чистого разума» как попытку прояснения сущности человеческого знания на основе его конечности, как «метафизику конечности»,[26]26
Ср. следующее высказывание: «…в кантовской критике „догматической“ метафизики Хайдеггер открывает идею метафизики конечности» (Гадамер Х. – Г. Истина и метод. М., 1988. С. 322).
[Закрыть] указывает на созерцаемое чистого акта созерцания:
Данное созерцаемое в чистом созерцании предстает предварительному обозрению непредметно и нетематично. Предварительно обозревается при этом единое целое, которое делает возможным структурирование множественного, как имеющегося наряду-с—, под– и за-. То, что созерцается в этом «способе созерцать», не есть просто ничто.[27]27
Хайдеггер М. Кант и проблема метафизики. М., 1997. С. 26
[Закрыть]
Мы же лишь укажем, что в модусе интуитивной определенности возможно установить только то, что благодаря априорным формам чувственности всякое эмпирическое созерцание получает эстетическое единство; в этом смысле результатом первой возможной тематизации трансцендентально – эстетического горизонта становится следующий вывод по отношению к эмпирическому созерцанию: явление – это интуитивное определение чистого созерцания. Тем самым указанная нами первая возможность не может привести к открытию самих априорных форм чувственности.
Вторая существенная возможность определения трансцендентально – эстетического горизонта – открытие такого созерцания, в котором сами пространство и время как априорные формы чувственности являются созерцаемыми. Мы используем здесь термин «созерцание» исключительно на том основании, что «изоляция» Канта запрещает дискурсивное определение пространства и времени: «пространство есть не дискурсивное, или, как говорят, общее, понятие об отношениях вещей вообще, а чистое созерцание»; «время есть не дискурсивное, или, как говорят, общее, понятие, а чистая форма чувственного созерцания».[28]28
Кант И. Критика чистого разума. С. 51, 55.
[Закрыть] Однако парадокс, на который можно указать, забегая вперед, заключается в том, что Кант в конце концов приходит именно к понятиям пространства и времени, несмотря на то, что они называются им чистыми созерцаниями. Тем не менее, следуя логике кантовского рассуждения, становится очевидной необходимость особого модуса созерцания, который привел бы к тематизации (причем не категориальной в чисто рассудочном смысле) того трансцендентально – эстетического горизонта, который изначально сопутствует всякому эмпирическому созерцанию, но всегда при этом остается в тени.
Всякий эмпирический акт созерцания возможен только в том случае, если имеется конституирующий его акт чистого созерцания, благодаря которому становится возможным сродство актов созерцания; однако эмпирический акт созерцания и чистый акт созерцания имеют разную природу, поэтому созерцаемое первого не может быть полностью тождественно созерцаемому второго. Попять природу созерцаемого чистого акта созерцания означает понять природу самого этого акта. Кант дает указание на природу последнего, говоря о чистых созерцаниях как «первоначальных представлениях».
Итак, интересующий нас вопрос (что такое «явление» как производное акта созерцания?) может получить свое разрешение только следующим образом: «явление» само есть интуитивное определение чистого созерцания. В этом смысле «явление» принадлежит исключительно эстетическому горизонту, который возможен лишь в том случае, если человек вообще способен актуально осуществить описанную Кантом «изоляцию» чувственности от рассудка.
Статус «предмета» в дедукции чистых рассудочных понятии
Приступая к трансцендентальной аналитике, необходимо помнить, что, во – первых, рассудок есть «нечувственная способность познания»,[29]29
Там же. С. 79
[Закрыть] следовательно, дискурсивная, а не интуитивная; во-вторых, рассудок есть спонтанность в противоположность рецептивному характеру нашей чувственности.
Проблема, стоящая перед Кантом в «дедукции чистых рассудочных понятий», может быть выражена следующими его словами: «каким образом получается, что субъективные условия мышления имеют объективную значимость».[30]30
Там же. С. 95
[Закрыть] Если данная проблема не может получить своего разрешения, то из этого следует, во – первых, невозможность познания a priori, а во – вторых, то, что имманентной сферой человеческого познания будет эстетический горизонт. Поэтому для положительного ответа на вопрос о возможности априорного восприятия «априорные понятия следует признать априорными условиями возможности опыта».[31]31
Там же. С. 97
[Закрыть]
Целью «Дедукции» выступало не определение мыслящего в акте мышления, но определение последнего. Дедукцию чистых рассудочных понятий можно проинтерпретировать как ответ на вопрос: почему всякое опосредованное (отношение познания к предмету) есть именно мышление, а не что – либо иное. Сродство актов мышления становится возможным благодаря общей форме всех этих актов – вот тезис второй главы аналитики понятий. Хотя сам тезис Канта не касается вопроса о мыслящем, о Я, тем не менее его осуществление потребовало анализа самого акта мышления.
Мыслящее, т. е. само Я, вводится Кантом в качестве прояснения того, каким образом возможен сам акт мышления, для прояснения его спонтанности: «должно быть возможно, чтобы я мыслю сопровождало все мои представления»[32]32
Там же. С. 100.
[Закрыть]. Весьма вероятно, что в данном случае под представлением Кант подразумевает интуитивную определенность: «представление, которое может быть дано до всякого мышления, называется созерцанием».[33]33
Там же.
[Закрыть] Однако прояснить это Я, исходя из представления как созерцания, невозможно (по принципу ограничения рассудка от чувственности). Следовательно, истолкование Я должно быть производно от истолкования самого акта мышления (и именно в модусе категориальной, дискурсивной определенности). Отсюда и интересующий нас вопрос может быть сформулирован следующим образом: что такое Я как производное акта мышления?
То, что Я сопровождает всякий акт мышления, еще не означает того, что это же самое состояние одновременно конституирует само мыслимое. Открывая сферу априорного мышления, Кант исключает из ее области все, что относится к эмпирической апперцепции по содержанию. Синтетическое единство самосознания дает нам формальную сторону всякого акта мышления. Но поскольку в сфере рассудка, изолированного от чувственности, возможно только дискурсивное определение, то получается, что не что иное, как сами категории суть дискурсивные определения первоначального синтетического единства. Единственное, к чему может относиться в имманентной сфере рассудка такое дискурсивное определение, Кант называет «предметом вообще»,[34]34
Там же. С. 505.
[Закрыть] словечко «вообще» указывает на его (предмета) категориальную природу. В этом смысле «предмет вообще» (принадлежащий исключительно сфере рассудка) только и может быть сущностным коррелятом трансцендентального единства апперцепции.
Тем самым интересующий нас вопрос (что такое Я как производное акта мышления?) получает свое разрешение: «предмет вообще» есть дискурсивное определение чистого Я (трансцендентального единства апперцепции). Предмет вообще принадлежит исключительно мыслимому горизонту, который возможен лишь в том случае, если человек способен актуально осуществить «изоляцию» рассудка от чувственности.
Однако даже если формальное единство мышления и было открыто Кантом, то одного этого не было достаточно для решения вопроса об объективной значимости рассудка. Кант сам признается, что от одного обстоятельства я не мог все же отказаться в вышеприведенном доказательстве, а именно от того, что многообразное созерцания должно быть дано еще до синтеза рассудка и независимо от него; но как – это остается здесь не проясненным.[35]35
Kant I. Kritik der reinen Vernunft. A 78, В 103.
[Закрыть]
Статус воображения согласно первому изданию «Критики чистого разума»
Согласно первому изданию «Критики чистого разума» воображение выступает самостоятельной способностью души, которая наряду с двумя другими способностями – чувственностью и рассудком – ответственна за конституирование процесса познания. При этом трансцендентальный статус воображения Кант разбирает в контексте синтетической деятельности воображения, отличая ее от двух других видов синтеза: от синопсиса многообразного посредством чувства (синтеза многообразного в созерцании) и от единства синтеза посредством апперцепции (синтеза узнавания в понятии).
Несмотря на то, что воображение по Канту и выступает собственно способностью синтеза,[36]36
Там же. С. 107.
[Закрыть] тем не менее его деятельность сводится только к одному из видов синтеза: к синтезу воспроизведения (который в свою очередь может быть репродуктивным, т. е. основанным на законе ассоциативной связи, или продуктивным). Однако то, почему Кант был вынужден ввести такой троякий синтез, должно быть прояснено более конкретно.
Кант начинает с того, что откуда бы не проистекало наше познание, оно всегда покоится на внутреннем чувстве, т. е. на времени.[37]37
Кант И. Критика чистого разума. С. 501 (А 98): «Откуда бы ни происходили наши представления, порождаются ли они влиянием внешних вещей или внутренними причинами, возникают ли они a priori или эмпирически как явления – все равно они как модификации души принадлежат к внутреннему чувству и как таковые все наши знания в конце концов подчинены формальному условию внутреннего чувства, а именно времени, в котором все они должны быть упорядочены, связаны и соотнесены».
[Закрыть] Данный постулат Канта непосредственно связан с тем, что он понимал под «многообразным». Введение синтеза схватывания в созерцании свидетельствует о том, что в самой человеческой рецептивности уже имеется некое единство, которое привносится самим чувством, а именно чистыми формами созерцания (пространством и временем). Многообразное «дается» посредством чистых форм созерцания, в этом смысле последние выступают тем, что объединяет всякое данное в чувстве в однородный класс. Синтез аппрегензии делает возможным то, что все наши впечатления объединяемы в один класс благодаря их отношению ко времени как форме внутреннего чувства.
Но зачем требуется синтез воспроизведения в воображении, если данное в чувстве уже в определенном роде синтезировано? Как соотносится синтез схватывания и синтез воспроизведения? Если эмпирическое воображение выступает такой способностью, которая согласно закону ассоциации связывает одно явление с другим (на основе опыта, который обычно указывает нам определенную последовательность явлений), то трансцендентальный синтез воображения должен выступать тем, что делает возможным эмпирический синтез воображения, той основой, которая указывает, «что даже наши априорные наглядные представления доставляют знания только тогда, когда содержат связь многообразия, доставляющую возможность непрерывного синтеза воспроизведения». И все же, в каком смысле эта трансцендентальная способность может быть способностью репродукции? Данный вопрос может быть поставлен и как вопрос о соотношении репродукции и времени, что и сделал М. Хайдеггер,[38]38
См., напр.: HeideggerM. Kant und das Problem der Metaphysik. Fr. a. М., 1991. S. 164–167.
[Закрыть] а вслед за ним его ученик X. Мёрхен. Основным их аргументом выступает то, что для Канта репродукция означает прежде всего репродукцию наличного, а не репродукцию временного:
Ближайшее определение способа временности репродукции остается для Канта в определенном смысле безразличным, поскольку внутренняя временность репродуцируемого сущего нивелируется до простого наличного. Хотя репродукция есть созерцание «без присутствия предмета в настоящем», предмет понимается как бывший настоящим, присутствующим, наличным, как больше не наличествующий; его бытийным модусом является модус наличия.[39]39
Miirchen H. Die Einbildungskraft bei Kant // Jahrbuch far Philosophie und phanomenologische Forschung. Bd 11. Halle, 1930. S. 63.
[Закрыть]
Таким образом, не репродукция вообще, а именно репродукция наличного, или присутствующего, является темой Канта, тем самым вопрос о соотношении времени и репродукции, или соотношении синтеза многообразного в созерцании и синтеза воспроизведения в воображении, остается в философии Канта непроясненным.
Третий субъективный источник познания – синтез узнавания в понятии. Репродукция многообразного явлений (согласно закону ассоциации) находит свое основание в единстве трансцендентальной апперцепции. Такое единство апперцепции является в свою очередь синтетическим.[40]40
Согласно интерпретации Хайдеггера все три синтеза выступают в определенном смысле «времяобразующими». «Чистый синтез аппреген зии как предлагающий „настоящее вообще“ является времяобразующим» (Heidegger М. Kant und das Problem der Metaphysik. S. 174). Точно так же образует и «чистый синтез в модусе репродукции… бывшее как таковое» (Ibid. S. 176). И, наконец, чистый синтез узнавания в понятии есть «изначальное образование… будущего» (Ibid. S. 180). Хайдеггер выдвигает тезис, что все три синтеза выступают проявлением трансцендентального воображения, при этом последнее идентифицируется им с «изначальным временем»: «Если трансцендентальное воображение как чисто образующая способность образует в себе время… то до вышеуказанного тезиса имеется следующее: трансцендентальное воображение есть изначальное время» (Ibid. S. 181). Воображение и является, по Хайдеггеру, тем, что Кант обозначал «неизвестным общим корнем» познания.
[Закрыть] Именно в связи с единством апперцепции впервые в кантовской «Критике» появляется так называемое «продуктивное воображение»:
Следовательно, трансцендентальное единство апперцепции относится к чистому синтезу способности воображения как к априорному условию возможности всякой связи многообразного в одном знании. Но a priori может происходить только продуктивный синтез воображения, так как репродуктивный синтез опирается на условия опыта. Следовательно, принцип необходимого единства чистого (продуктивного) синтеза воображения до апперцепции составляет основание возможности всякого знания, в особенности опыта.[41]41
Кант И. Критика чистого разума. С. 509–510 (А 118).
[Закрыть] Рассудок дает синтезу воображения посредством своих категорий определенное единство, поэтому когда Кант говорит о воображении как независимой способности души, то этим не исключается соотнесенность воображения с рассудком. Более того, данная соотнесенность является необходимой, ибо только посредством созерцаний и их синтеза в воображении рассудок соотносится с предметами чувств, а значит – только так категории рассудка могут получить (и получают) статус объективных.
Таким образом, согласно первому изданию «Критики», именно воображение выступает той способностью, которая дает категориям рассудка объективность, поскольку без него вообще «никакие понятия о предметах не сходились бы в один опыт».[42]42
Там же. С. 512 (А 123).
[Закрыть] Акт восприятия предмета должен, соответственно, включать деятельность всех трех способностей души (в том числе и воображения); в этом, собственно, и заключалось открытие Канта в противовес традиционным теориям о познании.
Что воображение есть необходимая составная часть самого восприятия, об этом, конечно, не думал еще ни один психолог. Эго объясняется отчасти тем, что эту способность ограничивают только деятельностью воспроизведения, а отчасти тем, что полагают, будто чувства не только дают нам впечатления, но даже и соединяют их и создают образы предметов, между тем как для этого, без сомнения, кроме восприимчивости к впечатлениям, требуется еще нечто, а именно функция синтеза впечатлений.[43]43
Там же. С. 510 (А 120)
[Закрыть]
Если рассудок нуждается в воображении для того, чтобы его понятия приобрели статус объективных, то возникает вопрос о том, нуждается ли само воображение в рассудке для осуществления своей синтетической деятельности. Или: коль скоро речь идет о необходимой соотнесенности воображения и рассудка, то она должна быть показана обоюдно (и со стороны воображения, и со стороны рассудка).
Как раз эта апперцепция должна присоединяться к чистой способности воображения, чтобы сделать ее функцию интеллектуальной, так как сам по себе синтез воображения, хотя он и совершается a priori, тем не менее всегда чувствен, потому что связывает многообразное лишь так, как оно является в созерцании, например образ треугольника. Благодаря же отношению многообразия к единству апперцепции могут возникнуть принадлежащие рассудку понятия, но только при посредстве способности воображения по отношению к чувственному созерцанию.[44]44
Там же. С. 512 (А 124).
[Закрыть]
Таким образом, само воображение нуждается в категориях рассудка, чтобы проводимый им синтез носил характер синтеза интеллектуального, поскольку без него воображение остается лишь способностью чувственной. Вывод, к которому подводит нас Кант, состоит в том, что именно посредством воображения становится возможным сам опыт, ибо только такая способность, как воображение, соединяет[45]45
Там же. С. 512–513 (А 124): «Итак, у нас есть чистое воображение как одна из основных способностей человеческой души, лежащая в основании всякого априорного познания. При его посредстве мы приводим в связь, с одной стороны, многообразное в созерцании с условием необходимого единства чистой апперцепции – с другой. Эти крайние звенья, а именно чувственность и рассудок, необходимо должны быть связаны друг с другом при посредстве этой трансцендентальной функции воображения, так как в противном случае чувственность, правда, давала бы явления, но не давала бы предметов эмпирического знания, стало быть, не давала бы никакого опыта».
[Закрыть] чувственность и рассудок и тем самым дает возможность состояться актам познания.
Статус воображения согласно второму изданию «Критики чистого разума»
Совершенно иным образом обстоит дело во втором издании «Критики», прежде всего потому, что способность синтеза отводится теперь не воображению, а рассудку.[46]46
Там же. С. 99 (В 129): «…всякая связь… есть действие рассудка, которое мы обозначаем общим названием синтеза…».
[Закрыть] С учетом этого обстоятельства может показаться, что дедукция чистых рассудочных понятий может быть проведена вообще без упоминания воображения, во всяком случае в его трансцендентальном применении.
Воображение, согласно второму изданию, является не чем иным, как «функцией рассудка».[47]47
Такое изменение Кант хотел сделать вместо определения воображения как «слепой, хотя необходимой функции нашей души». См. об этом: Miirchen Н. Die Einbildungskraft bei Kant. S. 44.
[Закрыть] Такое изменение статуса воображения связано, скорее всего, с тем, что синтез как таковой, по Канту, относится исключительно к акту спонтанности, а следовательно, должен быть найден только в рассудочной деятельности, в противовес чувственности как рецептивности нашей души.
Получается, что во втором издании «Критики» Кант абстрагируется от того, что наши созерцания вообще являются чувственными, т. е. от того, что явления даются нам исключительно в форме пространства и времени. Очевидно, что Канту важнее было показать, что всякое неинтеллектуальное созерцание (неважно при этом, будет ли оно чувственным в смысле пространства и времени или каким – либо иным) необходимым образом подчинено трансцендентальному единству апперцепции; ведь только в таком случае созерцание может что – либо значить для нас. Поэтому и единство чувственных созерцаний (синтез схватывания многообразного в первом издании как независимый синтез) во втором издании становится производным от трансцендентальной апперцепции, ибо лишь она «приписывает» единство многообразному данного в созерцании.
Но удивительно, что даже такая смена тактики тем не менее приводит Канта к проблеме воображения. Хотя репродуктивное воображение и не получает теперь статуса трансцендентальной функции,[48]48
Kant I. Kritik der reinen Vernunft. В 141, В 162, В 164
[Закрыть] вопрос о продуктивном воображении остается открытым для обоснования того, каким образом рассудочные понятия «применимы» к пространству и времени. Ведь до обоснования такого применения рассудочных понятий к формам созерцания они остаются не чем иным, как «лишь формами мысли, посредством которых еще не познается никакой определенный предмет».[49]49
Кант И. Критика чистого разума. С. 109 (В 150).
[Закрыть] Иными словами: без обоснования применения рассудка к чувственности невозможна объективная значимость категорий, а значит, невозможен и сам опыт как таковой.
Соответственно, синтез как деятельность рассудка был охарактеризован без учета той чувственности, которая присуща конкретно человеческому существу (без учета пространства и времени как форм нашей чувственности). Кант сам признает, что этот абстрагированный от наших форм чувственности синтез имеет характер «не только трансцендентальный, но и чисто интеллектуальный».[50]50
Там же. С. 109 (В 150).
[Закрыть] Феноменологические интерпретаторы Канта видят данное «догматическое» допущение Канта в том, что он пытался признать за трансцендентальным Я его не – временной или вне – временной характер.
То, что многообразное внутреннего чувства, на которое «применятся» синтез рассудка, дано как раз в форме времени, является случайным и не ведущим нас дальше. Многообразное само по себе могло бы быть дано и в какой – нибудь другой форме. Это конструктивное и нефеноменологическое допущение Канта покоится на догматическом предположении, что Я апперцепции не имеет ничего общего со временем.[51]51
Morchen Н. Die Einbildungskraft bei Kant. S. 47. См. также: Heidegger М. Phanomenologische Interpretation von Kants Kritik der reinen
[Закрыть]
Тем не менее именно в противоположность «интеллектуальному синтезу рассудка» Кант вводит такой синтез, который и связан непосредственным образом с нашей чувственностью – «фигурный синтез». Данный синтез априори соотносится с многообразным нашего чувственного созерцания, с пространством и временем.
Этот синтез многообразного [содержания] чувственного созерцания, возможный и необходимый a priori, может быть назван фигурным (synthesis speciosa) в отличие от того синтеза, который мыслился бы в одних лишь категориях в отношении многообразного [содержания] созерцания вообще и может быть назван рассудочной связью (synthesis intellectualis). И тот и другой синтез трансцендентальны не только потому, что они сами происходят a priori, но и потому, что они составляют основу возможности других априорных знаний.[52]52
Кант И. Критика чистого разума. С. 110 (В 151).
[Закрыть]
Во втором издании «Критики» воображение как способность трансцендентального синтеза получает наименование продуктивного, в отличие от репродуктивного воображения как эмпирической способности синтеза многообразного согласно закону ассоциации. Продуктивное воображение отличается от репродуктивного как раз характером спонтанности, которая проявляется в «априорном определении» воображением наших чистых форм чувственности.[53]53
Там же. С. 110 (В 151): «Так как все наши созерцания чувственны, то способность воображения ввиду субъективного условия, единственно при котором она может дать понятиям рассудка соответствующее созерцание, принадлежит к чувственности; однако ее синтез есть проявление спонтанности, которая определяет, а не есть только определяемое подобно чувствам, стало быть, может a priori определять чувство по его форме сообразно с единством апперцепции; в этом смысле воображение есть способность a priori определять чувственность, и его синтез созерцаний сообразно категориям должен быть трансцендентальным синтезом способности воображения…».
[Закрыть] Вместе с тем указание на спонтанность воображения не означает, что Кант полностью отождествляет продуктивное воображение с рассудком; ведь в таком случае введение воображения в контекст «дедукции» было бы лишено всякого смысла. Воображение, согласно второму изданию, не есть сам рассудок, но «функция рассудка». Что же может это означать?
Учитывая то, что для Канта чувственность и рассудок «не могут выполнять функции друг друга», что рассудок как таковой не способен к созерцанию, а созерцание к мышлению, Кант был вынужден найти такую способность, которая содержала бы в себе и чувственное, и интеллектуальное. Такой способностью как раз и выступает воображение. Очевидно, что открытием фигурного синтеза Кант пытался найти тот единственный способ, каким рассудок может доказать свою объективность в отношении чувственности. Поэтому для Канта рассудок
Становится ясным, что проблему воображения как функции рассудка Кант связывает с так называемой проблемой «самоаффицирования». Всякое наше представление, в том числе и представление внешнего чувства (представление в пространстве) принадлежит прежде всего внутреннему чувству (времени), принадлежит субъекту, т. е. является субъективным. Соответственно, притязание на объективность или «объективную значимость» представления требует априорного доказательства. Его – то Кант и обнаруживает в спонтанной деятельности воображения, поскольку благодаря последнему мы не только способны усмотреть феномены своей же собственной внутренней жизни, но и отдать себе отчет как в том, что нам вообще что – либо дается в чувственности, так и в том, что нами вообще что – либо мыслится в рассудочной деятельности. Воображение выступает тем, что в некотором смысле обусловливает само движение кантовской «Критики», саму возможность усмотреть различие чувственности и рассудка, равно как и априорные формы их деятельности.
