Текст книги "Великие адмиралы"

Автор книги: Д. Свитмэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 39 страниц)

Особое значение сохранению линии кордебаталии придавали боевые инструкции Королевского Флота (так назвал английский флот Карл II после реставрации) в течение следующих двух англо-голландских войн. 22 ноября 1664 года, когда уже неофициально началась вторая война, брат Карла, герцог Йоркский Джеймс, выпустил пересмотренный вариант инструкций 1653 года. Изменений было немного, но имелись два достаточно серьезных. Прежде всего, капитан должен был «занять такое место в строю, которое было предписано ему боевым приказом», и он должен был «сражаться с противником согласно предписанному порядку». Из этих уточнений становится ясно, что теперь каждый корабль получал точно определенное место в строю.

10 апреля 1665 года Джеймс выпустил аналогичные инструкции, но всего лишь через 8 дней он издал 10 дополнительных инструкций, которые ясно показывают, что он собирается сосредоточить тактическое управление флотом в своих руках. Этот документ также впервые определяет промежуток между кораблями в линии кордебаталии – половина кабельтова (100 ярдов). Эту дистанцию Королевский Флот будет соблюдать почти 200 лет. В конце мая, накануне боя у Лоустофта, принц издал два дополнительных набора инструкций, еще больше усилив положения предыдущих. При Лоустофте Джеймс одержал решительную победу над голландским флотом, который совсем немного уступал по силам английскому. Однако он не сумел организовать преследование разбитого противника, и был отправлен на берег. Вместо него командующими были назначены принц Руперт и герцог Албемарл. Их первые боевые инструкции, датированные 1 мая 1666 года, были повторением инструкций, которые в 1653 году подписал Албемарл, будучи еще генералом Монком.

Хотя на бумаге кильватерная колонна считалась неприкосновенной святыней, в море ее уважали не столь сильно. Во время боя у Лоустофта в нарушение всех инструкций Джеймса его собственный флот раскололся на 4 или 5 отдельных колонн. Когда в июне 1666 года Руперт и Албемарл были разбиты де Рейтером в Четырехдневном сражении, клерк Адмиралтейства Сэмюэль Пепис в своих знаменитых дневниках приводит фразу адмирала сэра Уильяма Пенна, который, впрочем, в бою не участвовал: «Мы должны сражаться в колонне. Если мы сражаемся беспорядочно, дело заканчивается показательным разгромом. Голландцы сражаются иначе. Если мы хотим разбить их, мы тоже должны сражаться иначе». Но эти заключения сделаны адмиралом, который не любил ни одного из командующих, и, скорее всего, они преднамеренно неправильны. Как следует из дневников Пеписа, Пенн прекрасно знал, что истинной причиной поражения была стратегическая, а не тактическая ошибка. Еще перед боем Руперт и Албемарл поступили довольно глупо, разделив свои флоты. В результате Руперт появился в районе боя лишь на третий день. Вдобавок, по мнению Пенна, оба они с точки зрения тактики были в значительной степени авантюристами. Однако он должен был знать, что ни Руперт, ни Албемарл не получили полной свободы действий. Несмотря на пропасть, которая часто возникала между доктриной и практикой, Королевский Флот твердо придерживался кильватерной колонны как основного боевого порядка.

В начале Третьей англо-голландской войны герцог Йорк снова стал командующим флотом. Весной 1672 года он издал боевые инструкции, которые вобрали в себя почти все положения более ранних вариантов. В конце 1672 или начале 1673 года были отпечатаны книги с походными и боевыми инструкциями. Последние состояли из 26 статей, которые собрали все самое полезное из инструкций, появившихся с 1653 года. Эти «Инструкции по наилучшему управлению флотом Его Величества во время похода» и «Инструкции по наилучшему управлению флотом Его Величества во время боя» несколько раз переиздавались и продолжали использоваться до 1688 года, когда Славная Революция сбросила Джеймса с трона. Королевские инструкции были заменены другими, изданными в 1689 году. Они были названы более кратко: «Походные и боевые инструкции». К этому времени линия кордебаталии стала основным боевым строем практически всех европейских парусных флотов.

Но прежде чем полностью реализовать потенциал нового строя, требовалось упорядочить состав флота. Раньше маленькие корабли пятого и шестого рангов могли свободно ввязываться в свалку, пытаясь найти противника соответствующих размеров, либо объединяясь в группы для атаки более крупных кораблей. Теперь с этим было покончено, они должны были держаться в строю и сражаться с соответствующим противником, который мог оказаться значительно сильнее. Разнобой в размерах кораблей мог нарушить целостность линии кордебаталии всего флота, что стало ясно во время англо-голландских войн. Поэтому в 1677 году британский парламент утвердил постройку 30 крупных военных кораблей, которые можно назвать первыми специально спроектированными линейными кораблями, хотя тот термин появился только в самом конце столетия. Они ничем принципиально не отличались от остальных военных кораблей, главное изменение было скорее тактическим, чем технологическим. В будущем в линии кордебаталии могли находиться только корабли первых четырех рангов. На корабли пятого и шестого рангов возлагалось ведение разведки, патрулирование, сопровождение конвоев, рейдерство, доставка донесений. Те корабли, которые входили в состав флота в момент начала боя, должны были занять место на противоположном от противника борту. Они должны были повторять сигналы адмирала, защищать линию от атак вражеских брандеров, принимать сдачу капитулировавших вражеских кораблей. Корабли четвертого ранга, вооруженные 50–60 пушками, которые могли действовать и в качестве крейсеров, сначала составляли львиную долю линейных кораблей. Такое положение сохранялось до середины следующего века, когда развитие кораблей третьего и пятого рангов вытеснило их из линии кордебаталии и из крейсеров.

Все эти новинки окончательно оформили превращение военного корабля из «пехотно-десантного судна» в орудийную платформу. Однако кильватерная колонна не только максимально увеличила огневую мощь флота. Она позволила командующему добиться, пусть не всегда удачно, того, что современная военная теория называет «2 К» – командование и контроль. Это было особенно важно еще и потому, что пока не существовало надежной системы сигнализации. Для подачи сигналов еще в XIV веке использовались флаги, однако они не имели точного значения. Различные размеры и цвета флагов еще не означали различных букв и цифр. Эти флаги указывали на различные статьи боевых и походных инструкций. Конкретную статью указывали сам флаг, место, где он был поднят, поднятые вместе с ним флаги или пушечные выстрелы.

Эта система была крайне несовершенной и не позволяла свободно управлять флотом. Например, основные инструкции 1653 года состояли из 14 статей, 4 из которых были выжидательными приказами (например, не стрелять по противнику, так как существует опасность попасть в свои корабли), а 2 были информативными сообщениями. Их должны были поднимать корабли, выходящие из строя для ремонта повреждений или терпящие бедствие. И лишь 8 были конкретными приказами соответственно тактической ситуации. В то время для доставки приказов командующего флотом командирам эскадр использовались фрегаты и малые суда. Однако эта система тоже работала не лучшим образом. Требовалось резко увеличить количество стандартных приказов в более развернутых боевых инструкциях, что и произошло в конце столетия. Можно сказать, что адмирал, пытающийся сказать что-либо флоту, был просто немым.

Историки часто описывают эволюцию тактики парусных флотов как спор двух школ – догматиков и «активистов». Обе школы считали линию кордебаталии самым подходящим строем для начала боя, но дальше их взгляды расходились. Формалисты считали, что строй кильватерной колонны следует сохранять до полного уничтожения врага. Зато «активисты» выступали за более энергичные действия и полагали, что при некоторых обстоятельствах этот строй можно ломать, чтобы добиться решающей победы.

Но это лишь самое общее изложение взглядов обеих школ, которое позволяет провести различие между взглядами отдельных адмиралов, например, Пенна и Албемарла. В то же время не следует забывать, что адепты каждой школы в свою очередь делились на партии, которые активно отстаивали свои взгляды, хотя не сохранилось следов этих бумажных баталий. Триумф линейной тактики не был следствием победы партии формалистов. Он стал результатом сочетания целого ряда факторов. Прежде всего, сам строй кильватерной колонны оказался очень выгодным. Он позволял максимально использовать огневую мощь флота и прикрывал наиболее уязвимые места корабля – нос и корму, если не считать головной и замыкающий корабли. Требовалось окончательно подавить вольницу капитанов кораблей и командиров эскадр. Колонна позволяла компенсировать несовершенство системы связи. Да и вообще, этот строй соответствовал духу эпохи, который на первое место ставил такие качества, как порядок, организованность, управление.

Впрочем, каковы бы ни были тактические пристрастия командующего, бой всегдабыл медленным, ближним и кровавым. Корабли в море быстро теряют скорость из-за обрастания подводной части корпуса. В результате первые ранги, которые никогда не были хорошими ходоками, даже в случае преследования врага («Общей погони») при умеренном бризе не могут давать более 7 или 8 узлов. Требование сохранять строй кильватерной колонны вообще снижает скорость флота до 2–4 узлов. В ясную погоду видимый горизонт составляет около 20 миль, тогда как максимальная дальность стрельбы корабельных пушек не превышает 2/3 мили (1000 ярдов). Флоты, идущие навстречу друг другу со скоростью 3 узла, подойдут на дистанцию выстрела лишь через 3 часа после того, как установят визуальный контакт. Но ведь они не обязательно будут идти прямонавстречу. Попытки выиграть наветренное положение могут оттянуть начало боя и больше чем на 3 часа. Часто бой так и не начинался до наступления темноты.

Хотя стрельбу можно было вести более или менее эффективно на дистанциях до 1000 ярдов, обычно флоты старались вести бой на расстоянии около 350 ярдов. На такой дистанции ядро, выпущенное при нулевом возвышении ствола, попадало в цель до того, как начинало снижаться. С этого момента корабли могли начать сходиться «на пистолетный выстрел» – дистанция сокращалась до 15–30 ярдов – или даже еще ближе. Детальные отчеты о сражениях конца XVIII и начала XIX века показывают, что иногда корабли буквально соприкасались бортами. Вполне возможно было начать абордажный бой, но во время эскадренных сражений это происходило очень редко. Такой прием, как правило, использовался во время боя между кораблями, находящимися в отдельном плавании (крейсерстве).

При стрельбе флоты использовали множество различных снарядов. Самым распространенным было пушечное ядро – чугунный шар, который пробивал борта и надстройки корабля. При попадании в разные стороны летели деревянные обломки и щепки, убивавшие людей. К специальным снарядам относились цепное ядро и книпель. Цепное ядро представляло собой два ядра, скрепленных цепью, а книпель был двумя половинками ядра, соединенными железной планкой. Эти снаряды использовались для стрельбы по рангоуту и такелажу. Крупная и мелкая картечь применялась для стрельбы по такелажу и вражеским матросам. Когда дистанция сокращалась до 100 ярдов, в дело вступали мушкеты морских пехотинцев, которые обстреливали палубы вражеского корабля. Качество подготовки артиллеристов определялось скоростью стрельбы. Вскоре после начала боя все вокруг заволакивали густые клубы порохового дыма, которые делали невозможной точную наводку. Это была еще одна причина, по которой флоты стремились сойтись вплотную. Чем меньше расстояние – тем больше попаданий.

Несмотря на сильнейший обстрел, деревянные корабли редко тонули после одного дня боя. Они могли потерять мачты и паруса, их пушки могли замолчать, они могли получить такие тяжелые повреждения, что с трудом держались на воде, но все-таки они не теряли запас плавучести. Усилия аварийных партий помогали удержать на плаву даже самые избитые корабли еще несколько часов. Корабль погибал, только если на нем начинался пожар или происходил случайный взрыв в крюйт-камере.

Экипажи кораблей были гораздо менее прочными. Эффект воздействия различных снарядов, описанных выше, на человеческую плоть представить очень легко. Не следует безоговорочно верить статистике того времени, но все-таки не остается сомнений в том, что крупные сражения XVII, XVIII и начала XIX веков были такими же кровопролитными, как и в конце XIX и в ХХ веках. Если смотреть на потери только одной стороны, то самым кровавым в истории была битва за залив Лейте в 1944 году, когда японцы потеряли 10500 человек убитыми и несколько тысяч ранеными. Однако следом за ним идет Чесменское сражение 1770 года, в котором русские брандеры сожгли запертый в бухте турецкий флот. По самым скромным оценкам, тогда погибло не меньше 8000 турок. Из 18 самых кровопролитных сражений 12 дали парусные флоты. Потери убитыми и ранеными изменяются от 7000 испанцев в бою у Даунса (1639 год) до 2700 англичан и голландцев у Малаги (1704 год). Между прочим, американцы в Пирл-Харборе в декабре 1941 года потеряли примерно столько же.

При чтении эссе читатель, несомненно, заметит, что адмирал, стоящий на квартердеке своего флагмана, так же уязвим для вражеского огня, как и последний матрос. Действительно, в 3 сражениях Второй англо-голландской войны (1665 – 67 годы) погибли 11 адмиралов – 7 голландских и 4 английских. Из них 5 пали в бою у Лоустофта. В этом сражении едва не погиб и герцог Йоркский, которого забрызгало кровью и даже легко ранило осколком черепа, когда голландское цепное ядро разорвало на куски 3 человек из его свиты.

В качестве наследника престола своего бездетного брата герцог Йоркский имел штаб и мог заменить погибших офицеров. Обычный адмирал подобной роскоши не имел. Флаг-капитан освобождал его от обязанности командовать флагманским кораблем и, разумеется, мог дать кое-какие советы по оперативным вопросам. Но других помощников у адмирала не было – только секретарь, который вел обширную переписку, и клерк. Командующий крупным флотом мог получить начальника штаба, которого в Королевском Флоте называли «первым капитаном», или «капитаном флота», он давал советы и занимался административными вопросами и снабжением. Однако эта должность была занята далеко не всегда. Адмиралы парусного флота не только командовали, подвергаясь смертельной опасности, но и были вынуждены полагаться только на самих себя.

1. Фрэнсис Дрейк
Божий корсар
(1543? – 1596)

_{Энтони Н. Райан}

«С полным основанием историк может утверждать, что не было в анналах Англии экспедиции, сравнимой с этой». Именно так написал испанский историк Цезарео Фернандец Дуро об операциях сэра Фрэнсиса Дрейка в иберийских водах в 1587 году. Экспедиция Дрейка также останется уникальной в анналах Англии и потому, что не подвергалась ни критике современников, ни сомнениям историков. Ричард Хаклюйт, Роберт Ленг, автор единственного сохранившегося обзора, написанного участником событий, сэр Уильям Монсон, моряк и автор трактатов по морскому делу, живший в эпоху королевы Елизаветы, не сговариваясь, пишут об этой экспедиции с нескрываемым восхищением. Монсон, который никогда не был восторженным компилятором, описывает этот поход как «увенчавшийся успехом абсолютно во всем без малейшего исключения. Он принес славу и богатство, противник получил тяжелый удар, купцы остались полностью удовлетворены, а наша страна получила безопасность на много лет».

Все эти работы историков в той или иной мере должны опираться на свидетельства современников, и потому они звучат в унисон с вышесказанным. Для сэра Юлиана Корбетта ни одна из войн елизаветинской Англии не может сравниться с кампанией 1587 года. Хотя Корбетт писал свой труд через 3 столетия, он восклицает: «И до нынешнего дня это может служить прекраснейшим примером, как маленький хорошо управляемый флот, нанося точно выверенные по времени удары, может парализовать мобилизацию подавляющих сил противника». Гаррет Маттингли приходит к заключению, что Дрейк настолько расстроил планы испанцев, что Армада не смогла выйти к берегам Англии в 1587 году. Кеннет Эндрюс приписывает успех экспедиции блестящим качествам Дрейка, который «сочетал молниеносную интуитивную оценку возможностей с практической сметкой, пылом, большой твердостью, которые превращали возможности в почти верную реальность».

Экспедиция 1587 года была самым выдающимся успехом, стратегическим и финансовым, в карьере Дрейка. Перечисление английских морских вылазок против Испании, включая те, где Дрейк командовал единолично или совместно с кем-то, дает нам многочисленные примеры неполного успеха или почти полных провалов. Когда английский флот XVI века действовал в отдаленных водах, все обстоятельства были против него. Плохо налаженное снабжение, болезни, столкновение интересов государства и частных лиц, от которых правительство всегда зависело в обеспечении кораблями и деньгами, социальные и служебные трения внутри только зарождающейся командной иерархии часто приводили к неудачам. Поэтому, если внимательно рассмотреть все обстоятельства, то гораздо легче понять причины неудач Дрейка в Лиссабоне в 1589 году и в Карибском море в 1595 – 96 годах, чем понять его успех 1587 года.

Фрэнсис Дрейк родился в семье зажиточного фермера возле Тэвистока в Девоншире в начале 1540-х годов. Прежде чем ему исполнилось 10 лет, семья была вынуждена переехать. Отец мальчика Эдмунд Дрейк был пламенным и радикальным протестантом, публично обвиненным в подрыве веры. Девоншир был не слишком подходящим местом для таких людей во время волнений 1549 года против реформации. Вынужденная бежать, семья осела в районе, известном своими симпатиями к протестантам, – в Джиллингхеме на реке Медуэй. Это место осталось в истории как якорная стоянка королевских военных кораблей, построенных Генрихом VIII. Здесь Дрейки жили в довольно стесненных обстоятельствах. Во время правления Марии Тюдор (1553 – 58 годы) над ними висела угроза судебной расправы. Нет причин сомневаться, что Фрэнсис Дрейк перенял от своего отца приверженность протестантскому делу и нелюбовь к католицизму. В эпоху религиозных споров такие убеждения становились острием амбиций.

Дрейк несомненно был грамотным человеком и к зрелому возрасту довольно неплохо овладел французским языком. Однако его образование носило специфический характер. Отданный в учение к шкиперу каботажной барки, он учился мореходному искусству в «детском саде» английских моряков – устье Темзы и прибрежных водах. Дрейк закончил учебу шкипером своего судна. От своего отца, который был неплохим проповедником, Дрейк унаследовал искусство убеждать. Оно, вместе с незаурядной самоуверенностью, часто помогало Дрейку. К 1568 году он уже командовал маленьким судном «Юдифь» (50 тонн) на службе у Джона Хокинса.

Дрейк сумел выдвинуться, благодаря своим способностям и кровному родству с Хокинсами, известной семьей в Плимуте, которая старалась опровергнуть, если понадобится – то силой, претензии испанцев и португальцев на торговую монополию с их колониальными империями. Судьба распорядилась так, что во время плавания под командованием Джона Хокинса в 1567 – 69 годах он впутался в жестокий конфликт с испанцами. Англичане привезли в мексиканский порт Сан-Хуан де Уллоа рабов из Западной Африки, но были атакованы испанцами. Дрейк утверждал, что это нападение, суть гнусное предательство, и требовал возмездия. Вернувшись домой, он женился в первый раз, хотя детей у Дрейка не было ни от первого, ни от второго брака.

Обломками Сан-Хуан де Уллоа Дрейк вымостил себе путь к званию командующего в неофициальной войне против Испании. Первым его деянием, заслуживающим упоминания, стала экспедиция 1572 – 73 годов на Панамский перешеек. Вместе с французским пиратом Дрейк сумел захватить караван с серебром, который пересекал перешеек из Панамы в Номбре де Диос. После этого Дрейк навсегда связал себя с антииспанским движением в Англии. Попытки сближения с Испанией в 1570-х годах поставили под сомнение его карьеру, и Дрейк предпочел отправиться служить в Ирландию. Он вернулся, чтобы возглавить знаменитую кругосветную экспедицию 1577 – 80 годов. Ее финансировали несколько купцов при негласной поддержке королевы Елизаветы. Целью похода были ведение разведки и грабеж испанских владений. Если бы Дрейк потерпел неудачу, от него отреклись бы. Но в случае успеха его наградой должен был стать рыцарский титул. Дрейк преуспел во всем. Он стал первым англичанином, обогнувшим земной шар. Он стал первым, кто побывал в Тихом океане, ранее считавшемся испанским озером. В сентябре 1580 года Дрейк вернулся в Плимут с неслыханно богатой добычей, которая превосходила самые смелые мечты.

С 1580 по 1585 год Дрейк вложил деньги в несколько экспедиций, однако сам в море не выходил. В этот же период он приобрел имение Бэкленд-Эбби возле Плимута и женился во второй раз. Однако в 1585 году этот принц морских партизан, который поднялся от главаря партизанской шайки до командующего силами, частично снаряженными и поддержанными правительством, снова отправился в поход. Дрейк должен был отплатить испанцам за то, что они запретили английским кораблям заходить в порты Иберийского полуострова. Целью экспедиции стала Вест-Индия, и Дрейк во время набега проявил свою обычную энергию. Болезни буквально косили его солдат и матросов, и потому он не смог захватить самый главный приз – Панаму. Тем не менее, Дрейк смерчем прошелся по Карибскому морю, сея смерть и опустошения. Хотя добыча оказалась меньше, чем ожидалось, Дрейк дал испанцам понять, что их колонии находятся под постоянной угрозой. Вдобавок этот рейд повлиял на позицию европейских банкиров, от которых зависел король Филипп II, так как ему постоянно требовались деньги на поддержание статуса правителя великой державы. Испанский чиновник, с которым Дрейк вел переговоры о выкупе за город Санто-Доминго, так описывает внешность англичанина:

«Дрейк – это человек среднего роста, белокурый и скорее полный, чем худой, веселый и аккуратный. Он приказывает и повелевает властно. Его люди боятся его и повинуются ему. Он наказывает решительно. Резкий, неутомимый, красноречивый, склонный к вольностям и амбициям, тщеславный, хвастливый и не слишком жестокий».

В 1587 году англо-испанские разногласия стали особенно острыми. Выбор Дрейка в качестве командира сил, мобилизованных для действий против Испании, прежде чем та нанесет удар по Англии, был совершенно естественным. Он успел прославиться в качестве главы рискованных, но успешных предприятий. Он пользовался поддержкой двух самых влиятельных сторонников войны в окружении королевы – Роберта Дадли, графа Лейтера, и сэра Фрэнсиса Уолсингема, старшего секретаря королевы. В то время многие верили, что битвы решаются волей бога, и Дрейк считал себя исполнителем такой воли. Если начнется война против Испании, у Дрейка не возникнет ни малейших противоречий между благочестием и жаждой наживы. В переписке 1587 года прорывается его религиозный фанатизм.

«Так как стало совершенно ясно, что король не только ускоряет приготовления в Испании, вследствие чего можно ожидать появления большого флота в Ла-Манше и других местах, чтобы взять на борт войска для вторжения в Англию, мы предлагаем отбросить все опасения и с божьей помощью употребить все средства, каковые мы сможем найти, чтобы помешать их приходу. Поэтому я хотел бы, чтобы вы продолжали с верой поминать нас в ваших молитвах за то, что наша служба может послужить к вящей славе божьей, помочь нашей церкви, нашей королеве и нашей стране. Пусть расточатся враги правды, и да воцарится вечный мир в детях Израиля».

Написав это, Дрейк не позволил себе ни одной фальшивой ноты. Такое уж было время. Однако вряд ли он был безупречным героем. За ним стояла тень Томаса Даути, одного из «джентльменов удачи», которого он казнил в 1578 году в Сан-Хуане на побережье Южной Америки во время кругосветного плавания. Даути был обвинен в измене и казнен по приговору суда, обладавшего довольно сомнительными правами. Можно объяснить это тем, что Даути возглавил довольно опасный заговор с целью лишить Дрейка власти. В своей фундаментальной работе «Дрейк и флот Тюдоров» сэр Юлиан Корбетт называет Даути возможным представителем дворцовой «партии мира», который должен был помешать разграблению испанских владений, которое планировали Дрейк и его сторонники. Однако существует масса свидетельств, которые говорят за то, что Даути ничуть не выделялся среди пиратской шайки Дрейка, но был сильно недоволен выделенной ему ролью подчиненного. Дрейк, ничуть не колеблясь, устранил угрозу своему положению командующего в маленькой личной войне против Испании. Целью похода была добыча. Дрейк сумел сначала объединить своих моряков, а потом повязать всех соучастием в грабежах. С помощью грабежа Дрейк сумел прорваться наверх сквозь все социальные барьеры елизаветинской Англии и стал символом сбывшихся надежд, которые витали в английском обществе.

2 апреля 1587 года эскадра Дрейка покинула рейд Плимута и, подгоняемая свежим ветром, направилась к берегам Испании, чтобы «постоять за нашу восхитительную королеву и страну против антихриста и его приспешников». Эскадра насчитывала 23 корабля, из них 4 боевых галеона – флагман «Элизабет Бонавенчер» (550 тонн), «Голден Лайон» (550 тонн), «Рэйнбоу» (500 тонн) и «Дредноут» (400 тонн), – и 2 пинассы – «Спай» (50 тонн) и «Сайнет» (15 тонн) – числились как «Ее Величества корабли и пинассы». Остальные корабли были собственностью лорда-адмирала Англии Говарда Эффингема, который будет командовать флотом в боях против Непобедимой Армады в 1588 году, и самого Дрейка. Но самую мощную группу составляли корабли частных лиц – всего 11 штук. Некоторые корабли, принадлежавшие лондонским купцам, можно было с трудом отличить от королевских. Так называемый Лондонский флот находился под командованием ветеранов партизанской войны против Испании. Его основные владельцы занимались полупиратскими операциями по всему миру.

Короче говоря, эскадра Дрейка состояла из двух флотов, лишь временно объединившихся ради дела, сулящего крупную прибыль. Но эти флоты снаряжали, финансировали, комплектовали и снабжали соперничающие между собой союзники. Сам Дрейк рассматривал морскую войну как предприятие, в котором стратегические задачи участников должны находиться в гармонии с финансовыми аппетитами. Получив от королевы звание генерала экспедиции, он также возглавлял список «партнеров и финансово заинтересованных лиц», составленный лондонскими купцами.

Сотрудничество между короной и частным капиталом в подготовке флота полностью соответствовало традициям того времени. Они восходили к незапамятным временам, когда флот Англии был просто собранием имеющихся под рукой кораблей. Это означало, что корона приобретает или фрахтует наиболее крепкие купеческие корабли и приспосабливает их для военной службы. Развитие искусства кораблестроения и использование артиллерии на море, которое в конце XVII века приведет к созданию профессионального флота, уже в эпоху Тюдоров начали оказывать влияние на характер морских сил государства. Признаком этого в 1580-х годах могли служить корабли королевы. Когда это соединение было отмобилизовано в 1588 году, оно состояло из 34 кораблей самых различных размеров – от «Сайнета» до «Трайэмфа» (760 тонн). Эти корабли были королевской собственностью, их содержание оплачивало казначейство, их готовили королевские верфи, ими командовали, при всех ограничениях того времени, королевские чиновники. Расходы на флот были ограничены слабостью финансовой системы государства, и потому корона все еще зависела от помощи частных судовладельцев. Елизавета I не распоряжалась ни государственным флотом, ни средствами на его содержание.

Пока еще не было ни профессионального флота, ни профессионального офицерского корпуса. Командование кораблями поручалось случайным людям, и назначения производились в последний момент под влиянием самых разнообразных обстоятельств. Командирами кораблей могли оказаться дворяне, придворные, землевладельцы. Назначения производились потому, что их общественное положение требовало почетных и прибыльных должностей на службе короне. Но командиром мог оказаться и боевой моряк. Такие люди, в мирное время занимавшиеся кораблевождением и морской торговлей, заработали свою репутацию, а иногда и состояние, во время нападений на колонии иберийских монархий, а также во время не прекращающейся войны против испанского судоходства. Это были морские партизаны, чьи способности и опыт делали их просто незаменимыми для государства во время войны. Имена наиболее выдающихся людей и целых семейств возникают в списках флота в 1580-х и 1590-х годах. Их слишком развитые хищные аппетиты можно было удовлетворить за счет врага.

Главной целью экспедиции 1587 года было сорвать сосредоточение в Лиссабоне морских и сухопутных сил, чьей конечной целью была высадка в Англии. Однако королева и ее советники не разделяли мрачных взглядов Дрейка на англо-испанские отношения, который видел в них лишь борьбу не на жизнь, а на смерть между добром и злом. Вероятно, он даже мог узреть в них схватку между Христом и Антихристом. Королевский двор пытался провести различие между тотальной войной и операцией, направленной на достижение ограниченных целей, прежде всего обеспечение безопасности Англии. Они даже видели в экспедиции способ добиться какого-то перемирия между двумя государствами. Подозрения, которые Дрейк испытывал в 1578 году в отношении Даути и его вероятных сторонников при дворе, с новой силой вспыхнули в 1587 году. Весной, говоря о дезертирстве моряков в Плимуте, что в те времена было делом вполне обычным, Дрейк упомянул «происки противников похода». Та же самая погоня за призраком измены стала для Дрейка обычным занятием в течение всей кампании.

Оригинал приказов, которые имел Дрейк, выходя в море, не сохранился. Однако вскоре после его отплытия правительство изменило их, вероятно, под влиянием сообщений, что испанцы прекратили подготовку к вторжению в Англию. Эти измененные приказы сохранились. Они предписывают Дрейку «действовать помягче».

Этот более мягкий способ действий означал отказ от ударов по испанским портам, не позволял уничтожать корабли в портах и разграбление городов и вообще любые враждебные действия на суше. Дрейк должен был ограничиться атаками испанских кораблей в море, особенно тех, что возвращались из обеих Индий. Эти измененные приказы, подписанные 9 апреля, то есть через 7 дней после выхода Дрейка из Плимута, он так и не получил. Такой временной разрыв заставляет заподозрить, что никто всерьез не собирался связывать Дрейку руки, хотя королева и могла иметь намерение «не обострять ситуацию более, чем в данный момент». Правительство просто обеспечило себе повод умыть руки в случае неудачи, но в то же время сохранило возможность примазаться к успеху. Поэтому над Дрейком нависла угроза опалы, особенно в случае провала экспедиции.