Текст книги "Семейство Доддов за границей"

Автор книги: Чарльз Ливер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 34 страниц)

Минуты мои сочтены, потому письмо мое будетъ кратко. Балъ, Молли, былъ восхитителенъ; онъ былъ безпримѣренъ по изяществу и блеску! Знатностью, свѣтскостью, красотою, брильянтами собравшееся у насъ общество превосходило всѣ собранія, какія только бывали въ Брюсселѣ въ-теченіе послѣдняго двадцатипятилѣтія. Графы, бароны, сановники съѣхались въ безчисленномъ множествѣ. Посѣтителей было до семисотъ человѣкъ; они вполнѣ наслаждались, кушали, пили, танцовали; и чудный видъ представляли они: каждый былъ веселъ, и думалъ только о весельѣ. Мери Анна была элегантна, и часто слышались замѣчанія, что мы должны быть сестры. Ахъ, мой другъ, если бъ они взглянули, какова я теперь!

Начали танцевать мазурку, которая продолжалась до половины перваго; потому-что въ ней каждый кавалеръ поочередно танцуетъ съ каждою дамою, и вы легко поймете, что этому не было конца, потому-что кавалеры, обнявъ талью дамъ, казалось, готовы были вѣчно не разлучаться съ ними; но вошелъ лордъ Джорджъ и сказалъ, что маркграфиня кончила свой вистъ и желаетъ ужинать; потому должны были мы отправиться къ столамъ.

Джемсъ повелъ подъ-руку маркграфиню, а князь Даммизейзенъ – меня. Мы пошли, Молли, внизъ по узкой лѣстницѣ, потому-что ужинъ былъ приготовленъ въ нижнемъ этажѣ; тѣснота была страшная, потому-что каждый старался пробиться впередъ, чтобъ захватить хорошее мѣсто.

Когда мы сошли на послѣднія ступени, Джемсъ, бывшій съ маркграфинею впереди, вмѣсто того, чтобъ идти далѣе, потѣснился назадъ, и увеличилъ давку, потому-что сотни людей, шедшихъ позади, тѣснили насъ впередъ.

– Что такое, Джемсъ? сказала я: – почему ты остановился?

– Извините меня, сказалъ онъ:– здѣсь что-то странное; здѣсь непріятная сцена.

И въ-самъ-дѣлѣ, мы увидѣли, какъ съ подъѣзда, наполненнаго лакеями, пробиваются сквозь ихъ толпу двое людей, вооруженные палками, низвергая, какъ бѣшеные, все, представлявшееся имъ на пути, и устремляясь къ столовой.

– Что это за негодяи? вскричала я: – почему ихъ не прогонятъ?

Не успѣла я произнесть эти слова, какъ двери въ столовую растворились отъ ихъ напора и они побѣжали но комнатѣ. Раздалась страшная стукотня, дребезжанье и звяканье! Лампы, люстры, фарфоръ, стаканы и бутылки, тарелки, блюда, плоды, десертъ – летѣли во всѣ стороны. Въ одну минуту столъ былъ очищенъ и отъ изящнаго леденцоваго павильйона не осталось ничего! Я вошла въ дверь, потому-что насъ втѣснили задніе ряды въ тотъ самый моментъ, какъ гербъ Мэк-Керти разлетался въ куски! и К. Дж. (потому-что это былъ онъ!) топталъ его, а гадкій Патрикъ Бирнъ колотилъ все вокругъ себя! Я съ крикомъ упала въ обморокъ, не видѣла ничего болѣе и желала бы никогда не приходить въ чувство, если правда то, что мнѣ разсказываютъ. Говорятъ, что К. Дж., разрушивъ ужинъ, бросился на собраніе, сдернулъ парикъ съ спутницы Джемса, называя ее наглой обманщицей; потомъ напалъ на Даммизейзена и началъ выталкивать его на улицу также, какъ и другихъ. Говорятъ, что многіе вылѣзли въ окна, потому-что это было въ первомъ этажѣ, и что одинъ толстый джентльменъ повисъ на кенкетномъ крючкѣ и висѣлъ болѣе четверти часа среди бѣгущей и кричащей толпы!

Все это произошло оттого, что бельгійцы выпустили К. Дж. въ часъ ночи, когда, по ихъ разсчету, окончился срокъ его ареста.

Со мною начинается припадокъ, и я должна окончить. Мы оставили Брюссель въ то же утро и прибыли къ ночи сюда. Я не знаю, куда мы ѣдемъ, и не хочу узнавать: теперь для меня все-равно. К. Дж. не имѣлъ духу еще ни разу показаться мнѣ на глаза со времени своего безчестнаго дѣла, и я надѣюсь, въ то недолгое время, которое отдѣляетъ меня отъ дверей гроба, не видѣть его. Мери Анна также лежитъ въ постели и почти такъ же убита, какъ я. Каролину я не пускаю къ себѣ. Лордъ Джорджъ увезъ Джемса на свою квартиру до того времени, пока К. Дж., научится вести себя болѣе-благороднымъ образомъ; но когда настанетъ это время – совершенно неизвѣстно

вашему скорбному и обезславленному другу

Джемимѣ Доддъ.

Hôtel d'Angleterre. Люттихъ.

. . .

. . .

Милая Молли.

Распечатываю письмо, чтобъ сказать, что я сдѣлала завѣщаніе, потому-что, когда вы будете читать эти строки, вашей несчастной Джемимы, вѣроятно, ужь не будетъ на землѣ! Вамъ оставляю свое черное атласное платье, отдѣланное бусами, и темно-сѣрое бомбазинное, которое, если его перекрасите, будетъ очень-хорошо для траура запросто. Завѣщаю вамъ также всѣ вещи, которыя найдете въ дубовомъ гардеробѣ въ моей комнатѣ; также десять столовыхъ серебряныхъ ложекъ съ гербомъ Мэк-Керти и одинъ такой же ножъ; этотъ сервизъ, для краткости, обозначенъ у меня въ завѣщаніи такъ: «фамильное серебро». Кромѣ того, оставляю вамъ «Домашнюю кухарку», «Полную домохозяйку», и «Путь къ добродѣтельной славѣ», Франциска Ксавье. Всѣ эти книги отмѣчены моею рукою.

Вамъ будетъ утѣшительно узнать, что я отхожу отъ жизни сей въ мирѣ и любви со всѣми. Скажите Матвѣю, что прощаю ему полфунта шерсти, которую онъ укралъ съ сѣновала; хотя онъ клянется, что и не видалъ ее; но кому же, Молли, было украсть, кромѣ него? Можете отдать Катеринѣ старые башмаки, которые лежатъ въ чуланѣ; хотя она ходитъ босикомъ, но все-таки ей будетъ пріятно получить ихъ на память. Чувства мои растроганы и я не могу продолжать! Умирать въ чужой землѣ, изнемогая отъ звѣрства безчуственнаго мужа… О!..

Мнѣ кажется, самое чувство приличія и уваженія къ моему роду требуетъ, чтобъ на моемъ памятникѣ былъ высѣченъ гербъ Мэк-Керти; онъ будетъ свидѣтельствовать, что я была не Доддъ. Рисунокъ этого герба – курица, прикрывающая лисицу, или животное, похожее на лисицу, своимъ крыломъ; впрочемъ, вы увидите его на ложкахъ. Когда продадите свинѣй – не знаю, правильно ли пишу это слово… голова моя слаба – заплатите старухѣ Юдиѳи Коббъ два шиллинга и семь пенсовъ за пряжу; скажите ей, что я не хотѣла вычитать девять пенсовъ изъ жалованья дочери ея, Бетти. Быть-можетъ, послѣ меня, всѣ почувствуютъ кого лишились! Можетъ-быть, и К. Дж. почувствуетъ это, когда будетъ находить свое бѣлье безъ пуговицъ, а жилеты безъ шнуровъ; когда, что еще хуже для него, не кому будетъ останавливать его порывы, противорѣчить ему! Эта борьба теперь и убиваетъ меня! Никто не знаетъ и не повѣритъ, какъ я боролась съ нимъ впродолженіе двадцати-пяти лѣтъ. Но онъ почувствуетъ это черезъ недѣлю послѣ того, какъ я сойду въ могилу!

Не знаю въ-точности своего возраста; но вы можете написать на камнѣ, что я скончалась тридцати-девяти лѣтъ. Я надѣюсь, что «Вѣтры Патріотизма» скажутъ нѣсколько словъ о моемъ родѣ. Это мнѣ принесло бы болѣе удовольствія, нежели «искренне-оплаканная» или «къ неизъяснимой горести осиротѣвшаго семейства», какъ они всегда говорятъ. Послѣдній пунктъ моего завѣщанія, чтобъ мое тѣло было отвезено на родину. Только это и завѣщаю К. Дж., о которомъ не упоминаю ни однимъ словомъ.

Напомните обо мнѣ всѣмъ и скажите, что сердцемъ я всегда жила на родинѣ!

Сейчасъ приняла лекарство, которое удивительно меня подкрѣпило. Оно имѣетъ вкусъ ликёра, и очевидно пришлось по моей комплекціи. Быть-можетъ, я буду еще столь счастлива, что оживу для новыхъ страданій; и теперь ужь чувствую себя крѣпче и сажусь скушать кусочекъ или два жареной утки съ лукомъ. Бетти сама готовила ее для меня.

Если мое здоровье понравится, Молли, то даю вамъ обѣщаніе, что К. Дж. не найдетъ ужь во мнѣ прежнюю безотвѣтную страдалицу, которую попиралъ ногами болѣе лвадцати – пяти лѣтъ! Чувствую себя лучше; микстура дѣйствительно помогаетъ мнѣ.

Можете писать мнѣ въ Люттихъ, съ припискою на адресѣ: «въ случаѣ кончины, передать въ собственныя руки миссъ Мери-Аннѣ». Ахъ, одна мысль объ этомъ убиваетъ меня! Мысль, что мнѣ суждено умереть – страшнѣйшее изъ всѣхъ огорченій, и я не думаю перенесть ея!

Хочу послать за К. Дж., чтобъ проститься съ нимъ и простить ему все, пока еще дышу! Я не увѣрена, что рѣшилась бы на это, еслибъ не хотѣла воспользоваться такимъ случаемъ, чтобъ высказать ему о его звѣрствѣ относительно меня все, что чувствую, сказать ему, что я очень-хорошо знаю тайныя его предположенія, знаю, что онъ женится, не давъ остыть моему трупу. Такова-то вѣрность мужей! Но есть утѣшеніе въ этой скорби: измѣнникъ получаетъ полное воздаяніе, женившись, какъ это всегда бываетъ, на девятнадцатилѣтней вѣтренницѣ! К. Дж. рѣшительно способенъ къ такому поступку, и я хочу показать ему, что знаю это, знаю и всѣ послѣдствія такого вѣроломства!

Микстура дѣйствительно мнѣ очень-полезна, и я чувствую, что въ-состояніи заснуть. Мери Анна запечатаетъ письмо, если я не проснусь до отправленія его на почту.

Часть вторая

ПИСЬМО I

Отъ К. Дж. Додда Томасу Порселю, Е. Б., въ Броффѣ.

Люттихъ. Вторникъ; вечеръ.

Милый Томъ,

Ваши упреки совершенно-справедливы; но, клянусь вамъ, я молчалъ потому, что взяться за перо было выше силъ моихъ. Да и теперь, черезъ три недѣли, не имѣю духа вспомнить о прошедшемъ. Когда увидимся съ вами – если только возвратится это счастливое время – быть-можетъ буду способенъ разсказать вамъ о моемъ прощаньѣ съ Брюсселемъ; но теперь стыдъ еще свѣжъ, раны не зажили и у меня не достаетъ мужества.

Вчера переѣхали мы въ такъ-называемый «Павильйонъ» изъ Hotel d'Angleterre. Надобно вамъ сказать, Томъ, что въ Люттихѣ столько шума, грома, гама, звяканья, бряканья, стукотни, трескотни, свиста кузнечныхъ мѣховъ, дребезжанья жестяныхъ листовъ, мѣдныхъ котловъ, пиленья и скрипѣнья по желѣзу, какъ нигдѣ въ цѣломъ мірѣ [28]28
  Люттихъ знаменитъ оружейными фабриками, заводами для выдѣлки пилъ и наковаленъ, игольными фабриками, жестяными заводами и всевозможными кузнечными и слесарными производствами.


[Закрыть]. Тысячъ сто мѣдниковъ, слесарей, кузнецовъ нещадно колотятъ молотками, подъ которыми звенитъ и трещитъ все, что только въ мірѣ придумано звонкаго, отъ сковороды до котла паровой машины!

Вы думаете, что такимъ оркестромъ могутъ удовольствоваться самыя ненасытныя уши – нѣтъ, ошибаетесь: люттихцамъ и того мало: они пожелали, чтобъ на ихъ большомъ театрѣ была исполнена новая опера Верди – «Навуходоносоръ». А театръ, надобно вамъ сказать, прямо противъ Hôtel d'Angleterre, такъ-что, когда мы силою привычки, терпѣнія и отчасти онѣмѣнія слуховыхъ нервъ пріучились выносить грохотъ кузницъ и жестяныхъ заводовъ, на насъ принеслась музыка Верди съ такимъ ревомъ, громомъ и визгомъ, что, сравнительно съ нею, концертъ всѣхъ оружейниковъ и кузнецовъ кажется эоловою арфою. Да, изъ всѣхъ безчисленныхъ шарлатановъ и крикуновъ нашего времени, не исключая самого Моррисона съ его пилюлями, не найдется равнаго этому Верди. Я не выставляю себя знатокомъ въ музыкѣ; во всю жизнь могъ я научиться распознавать только двѣ пѣсни: «God save the King» и «Патриковъ великій день» [29]29
  Patrik's day – національный гимнъ Ирландіи, подобно тому, какъ God save the King – національный гимнъ Великобританіи.


[Закрыть] да и то единственно потому, что, бывало, въ дублинскомъ театрѣ вмѣстѣ съ другими встаю и снимаю шляпу, когда ихъ начинаютъ играть; но тихіе, мелодическіе звуки всегда дѣйствовали на меня, и я не могъ слышать нашихъ ирландскихъ пѣсенъ, не чувствуя, что у меня на душѣ отдается каждая нота. Но этотъ модный Верди рѣшительно живодёръ! Тромбоны, литавры, контрбасы, фаготы – самые нѣжные инструменты въ его оркестрѣ. Одно утѣшительно, что музыка его губитъ самое крѣпкое горло въ одинъ сезонъ; можно надѣяться, что скоро въ Европѣ его музыку некому будетъ пѣть, кромѣ свистка паровой машины высокаго давленья!

Вы, милый Томъ, вѣроятно, замѣчаете унылость и безнадежность въ моихъ мысляхъ. Да, это совершенно-справедливо. Поѣхать за границу наслаждаться удовольствіями жизни и встрѣтить такія пріятности – неочень-весело. Самый суровый философъ не обвинилъ бы меня въ эпикуреизмѣ, потому-что повергаюсь заграничнымъ наслажденіямъ съ похвальною дозою самоотверженія. Не угодно ли взглянуть, какъ мы проводимъ время? Мистриссъ Д. лежитъ въ нумерѣ 19-мъ, лежитъ съ четырнадцатью пьявками на вискахъ; передъ постелью, на столикѣ, цѣлая бутыль съ ведромъ микстуры, похожей вкусомъ на камфарный спиртъ; Мери Анна и Каролина сидятъ въ темнотѣ подлѣ нея и вздыхаютъ. Джемсъ у меня подъ замкомъ въ нумерѣ 17-мъ – такой методъ возбудитъ любовь къ дѣльнымъ занятіямъ; а я напрягаю соображеніе, чтобъ написать со смысломъ нѣсколько строкъ; вокругъ меня воютъ и стучатъ кузницы, да Патрикъ Бирнъ чиститъ ножи въ передней.

Болѣзнь мистриссъ Д. не опасна, но тяжела для насъ. Она забрала себѣ въ голову, что здѣсь нѣтъ наказанія доктору или аптекарю, если они отравятъ большаго, и потому требуетъ, чтобъ кто-нибудь изъ насъ пробовалъ ея микстуры прежде, нежели она будетъ принимать ихъ. По такому обстоятельству въ эти четыре дня досталось мнѣ выдержать курсъ леченія, отъ какого не поздоровилось бы, я думаю, слону. Иныя лекарства еще можно принимать; по такъ-называемая Réfrigérants здѣшнихъ докторовъ ужасны для меня! Я долженъ послѣ нихъ исправлять желудокъ пуншемъ въ такомъ количествѣ, что съ самаго утра голова моя отуманена. Еслибъ остались мы въ Додиборо, милый Томъ, ничего этого не было бы – вотъ новая выгода нашего путешествія! Ахъ, Томъ, нелѣпость, нелѣпость оно во всѣхъ отношеніяхъ! Вы теперь не узнали бы своего стариннаго друга: опорожнили мои карманы, налили мой желудокъ; да, я сталъ не тотъ, какъ прежде.

Вы пишете, что я не долженъ ждать денегъ до ноября; но вы не догадались написать, какъ же мнѣ прожить безъ нихъ. Полюбовная сдѣлка съ жидами обошлась мнѣ въ полторы тысячи фунтовъ. Наши «непредвидѣипыя издержки», какъ выражаются въ парламентѣ, потребовали еще трехсотъ. Такимъ-образомъ, считая все, получается въ итогѣ, что мы съ апрѣля проживали по тысячѣ фунтовъ въ мѣсяцъ, или въ годъ – бездѣлица! – прожили бы двѣнадцать тысячъ! Надобно считать милостью, что Конкурсный Судъ, продавая имѣнія съ аукціона, не допытывается, какимъ образомъ затянулся человѣкъ въ долги. Кислую мину пришлось бы сдѣлать мнѣ при такомъ допросѣ.

Теперь мы начали соблюдать экономію и, надѣюсь, что даже вы, милый Томъ, были бы довольны нами. Да, хотя жить здѣсь для меня очень-тяжело, но мы останемся въ Люттихѣ до зимы, если только вынесутъ мои уши. Мери Анна говоритъ, что ужь все-равно было бы жить, въ Люттихѣ или въ Бирмингэмѣ; я отвѣчаю, что готовъ ѣхать и въ Бирмингэмъ. Признаюсь вамъ, чувствую какое-то сатанинское удовольствіе, видя, какъ солоно всѣмъ имъ приходится здѣсь. Здѣсь нѣтъ ни бароновъ, ни графовъ, ни маркизовъ, ни балетныхъ танцовщицъ! Самый отчаянный мотъ могъ бы здѣсь тратить деньги развѣ на сковороды, ухваты и кочерги; галантерейнѣе кострюли здѣсь ничего не найдется.

Наши комнаты въ третьемъ этажѣ. Мы съ Джемсомъ обѣдаемъ за общимъ столомъ. Одинъ только лишній нашъ расходъ – докторъ, пользующій мистриссъ Д.; но стоитъ взглянуть на него, чтобъ убѣдиться, какъ мало въ немъ роскоши. Разумѣется, во всемъ этомъ очень-мало пріятнаго; и по правдѣ сказать, мое мнѣніе, что точно такой же образъ жизни могли бы мы вести въ нашей Кильменгэмской Тюрьмѣ. Быть-можетъ, мои дамы наконецъ сами поймутъ это и согласятся возвратиться домой.

Ежедневно часъ употребляю на прогулку, которая, впрочемъ, приносить мнѣ мало удовольствія. Обыкновенный мой маршрутъ на жестяной заводъ и обратно черезъ фабрику патентованныхъ пробоевъ и болтовъ; этимъ путемъ избѣгаю близости театра, потому-что грохотъ «Навуходоносора» слишкомъ-раздражителенъ для моихъ нервъ.

Джемсъ не выходитъ изъ комнаты; я засадилъ его за книги. Небольшой моціонъ былъ бы полезенъ его здоровью, но пусть посидитъ въ-заперти. Надобно же ему чѣмъ-нибудь поплатиться за свое поведеніе. Изъ дочерей, Мери Анна сердится и приходитъ ко мнѣ только поздороваться и проститься; а Кэри, хотя и старается казаться веселой и счастливой, но въ душѣ, какъ замѣтно, груститъ. Бетти Коббъ, напротивъ, не скрываетъ своихъ чувствъ и бродитъ по гостиниицѣ съ жалобами и хныканьемъ; новопріѣзжіе разспрашиваютъ ее, что у ней за горе, и такимъ-образомъ непріятнымъ толкамъ нѣтъ конца.

Патрикъ Бирнъ одинъ изъ насъ, повидимому, смотритъ на свои дѣла съ безмятежною философіею, потому-что не протрезвлялся съ самаго нашего пріѣзда въ Люттихъ. Засыпаетъ онъ или на крыльцѣ, или на лѣстницѣ – привычка хорошая въ томъ отношеніи, что ненужно платить за постель; но часто бываютъ и непріятности, потому-что въ темнотѣ всякій входящій и выходящій спотыкается на него. Перехожу къ вашимъ хозяйственнымъ извѣстіямъ. Вы пишете, что англичанинъ, который нанялъ Додсборо, недоволенъ землею и работниками – мы съ вами это ужь предвидѣли. «Ирландскіе работники лѣнивы». Спросите у него, пробовалъ ли онъ самъ рѣзать торфъ, пробавляясь, вмѣсто всякаго кушанья, картофелемъ? – «Ирландскіе работники невѣжды». Что и говорить! Лучше было бъ, еслибъ они знали о новѣйшихъ открытіяхъ въ астрономіи. «Они упрямо держатся своихъ старыхъ и дикихъ обычаевъ». Да развѣ наши Тори не гордятся тѣмъ же самымъ? Развѣ Дизраэли не то же самое проповѣдуетъ каждый день въ Парламентѣ? «Возвратитесь къ тому; возвратитесь къ этому; вспомните духъ вашихъ предковъ!» А наши предки привязывали, говорятъ, къ сохѣ лошадь за хвостъ, чтобъ ненужно было обзаводиться хомутомъ. Эти господа все кричатъ противъ ирландцевъ, а сами чѣмъ лучше ихъ?

Все это напоминаетъ мнѣ о Викерсѣ. Теперь вижу, что сдѣлалъ ошибку, не пріѣхавъ участвовать въ нашихъ выборахъ. Его тонъ совершенно перемѣнился; онъ отвѣчаетъ мнѣ такъ, какъ бы я былъ депутатомъ умирающихъ съ голоду ткачей. Увѣдомляетъ, что получилъ мое письмо отъ 5-го числа текущаго мѣсяца; изъявляетъ сожалѣніе, выражаетъ невозможность, чувствуетъ себя въ необходимости напомнить мнѣ, и такъ далѣе; оканчивается съ «уваженіемъ и преданностью» – качества, которыхъ, вѣроятно, не находила въ немъ и его мать. Понимаемъ эти обиняки: онъ выбранъ депутатомъ, назначенъ лордомъ Казначейства и теперь не ставитъ нашего брата ни въ мѣдный грошъ.

Не докучайте мнѣ вопросами о ловляхъ сёмги; отдайте ихъ, какъ можно выгоднѣе – и я буду совершенно-доволенъ. Но мнѣ кажется, что чѣмъ больше толкуютъ въ парламентѣ, тѣмъ хуже становится уловъ рыбы. Въ батюшкино время не было никакихъ уставовъ на этотъ счетъ, а сёмга продавалась пенни за фунтъ. Кажется, рыба также не любитъ парламентскихъ постановленій, какъ и люди. Кстати скажу, что я очень-радъ окончанію нашихъ непріятностей съ американцами; какъ ни рѣшено дѣло, все-таки лучше: вся треска, пойманная отъ сотворенія міра, не стоитъ тѣхъ денегъ, какихъ бы стоилъ намъ разрывъ съ американцами [30]30
  Года два назадъ, между Англіей и Соединенными Штатами были сильныя непріятности изъ-за права участвовать въ ловлѣ трески на ньюфаундлэндскихъ меляхъ.


[Закрыть]. Прибавлю, что чѣмъ больше живу на свѣтѣ, тѣмъ больше нравятся мнѣ Янки; и думаю когда-нибудь съѣздить взглянуть на нихъ. Но возвращаюсь къ Викерсу. Онъ не хочетъ ничего сдѣлать для Джемса. «Въ его собственномъ распоряженіи нѣтъ ни одной вакансіи»; онъ «говорилъ о немъ въ Министерствѣ Колоній», какъ увѣряетъ, и «поговоритъ въ Министерствѣ Внутреннихъ Дѣлъ». Понимаемъ, что это значитъ. Его дѣло теперь выиграно; ему долго не будетъ надобности въ нашихъ глупыхъ голосахъ. Не придумаю теперь, куда бы мнѣ пристроить Джемса. Но можете ли вы получить вѣрныхъ свѣдѣній о золотыхъ пріискахъ? Не послать ли его промывать золото? Матушка, знаю впередъ, возопіетъ противъ мысли, чтобъ Джемсъ выработывалъ себѣ хлѣбъ руками; но, по совѣсти говоря, онъ недалеко уйдетъ, если долженъ будетъ работать головою! Съ-виду онъ парень хоть куда: десять вершковъ съ половиною росту, силенъ, какъ быкъ; объѣздить лошадь, застрѣлить бекаса, поймать лосось – его дѣло. Говорятъ еще, что онъ отлично играетъ на бильярдѣ. Но будутъ ли полезны всѣ эти способности въ Департаментѣ Торговли, если даже предположить, что ему удастся попасть туда? Старикъ лордъ Кильмэгопъ говаривалъ, что наше ирландское воспитаніе не годится для Англіи; теперь вижу всю справедливость его замѣчанія.

Скажу однако въ его пользу: онъ сильно занимается французскимъ языкомъ, фортификаціею, военнымъ инженерствомъ; всему этому каждый день приходитъ учить его опытный офицеръ, который служилъ еще въ наполеоновской арміи, капитанъ де-ла-Бурдоне, старый бонопартовскій солдатъ, который ненавидитъ англичанъ не меньше, нежели истый ирландецъ. Часто онъ заходить ко мнѣ просидѣть вечерь; бесѣда у насъ, впрочемъ, немногосложна, потому-что мы съ нимъ другъ друга не понимаемъ. Ставимъ передъ собой ящикъ сигаръ, бутылку рому, намъ подаютъ кипятку и разговоръ нашъ идетъ въ такомъ родѣ.

– Угоститесь-ко, мусью.

Улыбнется, поклонится и пробормочетъ что-то.

– Курнемте-ко зелья-то.

Оба начинаемъ курить.

– Что, хорошо успѣваетъ Джемсъ – да? А? Mon fils James хорошо, успѣшно? Grand général скоро будетъ – такъ?

– «Oui, oui». Наливаетъ кипятку, рому и пьетъ.

– Не хуже Бонапарта будетъ – такъ ли?

– Ah! le grand homme! Утираетъ глаза и возводитъ къ потолку.

– Ну, а вотъ мы все-таки его поколотили! Правду ли говорю: поплясалъ онъ у насъ въ Испаніи и Португаліи? Ну, какъ вамъ нравятся сраженія при Талаверѣ и Витторіи?

Начинаетъ кричать пофранцузски, кричитъ столько, что еслибъ записывать, вышли бы цѣлые томы; руки, ноги, голова – все ходенемъ ходитъ. Я жду, пока начнетъ угомоняться и тогда говорю; «Ватерлоо!»

Тутъ мой французъ сходитъ съ ума, даже забываетъ подливать воды въ ромъ. И пускается въ такой крикъ о Ватерлоо, что страшно смотрѣть. Думаю, что еслибъ я понималъ его, сломилъ бы ему шею – вѣрно сильно бранитъ насъ; но понимать словъ его не могу, потому повторяю только, какъ онъ переводитъ духъ: «Ватерлоо!» – и каждый разъ, какъ услышитъ это слово, вспыхиваетъ, какъ бомба. Когда бутылка кончена, онъ обыкновенно выбѣгаетъ изъ комнаты, – скрежеща зубами и крича что-то о Св. Еленѣ. Къ слѣдующему вечеру, однако, весь жаръ въ немъ проходитъ, французъ мой встрѣчается со мною, какъ нельзя вѣжливѣй, улыбается, подчуетъ меня изъ своей оловянной табакерки. Удивительный народъ эти французы, милый Томъ: пожалуй и уходятъ человѣка, но не преминутъ учтиво раскланяться съ его трупомъ.

Изъ моего разсказа можете заключить, милый Томъ, какъ я одинокъ здѣсь. Да, совершенно-одинокъ. Не встрѣчаю человѣка, съ которымъ бы могъ перемолвиться словомъ, не вижу листа газеты, который бы могъ прочитать. Ѣмъ такую стряпню, которой не знаю имени и, что еще хуже, не знаю даже изъ чего она сдѣлана. Все это изъ экономіи, а въ Додсборо жить стоило бы вдвое, втрое дешевле.

Сейчасъ приходила Мери Анна сказать, что медики находятъ необходимымъ для мистриссъ Д. оставить Люттихъ: здѣшній шумъ убійственъ ея здоровью! Удивляюсь одному только, какъ она этого не замѣтила раньше. Мои дамы и доктора говорятъ о какомъ-то Chaude Fontaine, въ семи миляхъ отсюда, и о минеральныхъ водахъ, которыя называются Спа. Но я не тронусь ни на вершокъ отсюда, не узнавъ объ этихъ мѣстахъ всего въ-подробности; я очень хорошо вижу, что имъ смертельно хочется приняться за старыя потѣхи: завести танцовальные чаи, наемныя кареты, отплясыванье польки и такъ далѣе. Лордъ Джорджъ пріѣхалъ въ Люттихъ, и по всей вѣроятности мина подведена имъ. Впрочемъ, надобно отдать ему честь: въ джемсовыхъ дѣлахъ онъ показалъ себя очень-хорошо. Вести дѣло съ жидами, не берите на это никого, возьмите лорда. На насъ съ вами не хотятъ они и смотрѣть; но съ лордомъ Чарльзомъ, или лордомъ Аугустомъ жидъ становится другой человѣкъ; отъ ихъ родичей онъ достаетъ всю выгоду и не смѣетъ ихъ обижать.

Желалъ бы я дать вамъ полюбоваться, какъ лордъ Джорджъ обошелся съ нашимъ благопріятелемъ Лазаремъ. Онъ не хотѣлъ и взглянуть на его счетъ, на его записки и расписки.

– Знаю давно всѣ эти штуки, мой миленькій, сказалъ онъ: – пожалуйста не подъѣзжай ко мнѣ съ ними. Сколько ты возьмешь?

– Ахъ, мой добрый лордъ Дзордзъ, вы знаете лучше меня, что деньгамъ нельзя пропадать. Вотъ всѣ расписки…

– Убирайся съ ними, мой миленькій! Стану я смотрѣть на нихъ! Сколько тебѣ за нихъ выкупу?

– Я отдавалъ деньги за честные проценты…

– Ну, ладно. Сколько же тебѣ? Говори, не мямлись, а то я уйду.

– Взгляните, честный лордъ, на мои записки…

– Стану я смотрѣть!

– Хоть на расписки?

– Сказано нѣтъ.

– Хоть на общій счетецъ?

– Сказано нѣтъ.

– Ахъ честный лордъ! ахъ пречестный лордъ! какіе вы стали недобрые, а такіе молоденькіе, такіе хорошенькіе, такіе точно будто какъ…

– Сравненій ненужно. Отвѣчай же: за столько уступаешь?

– Невозможно, милордъ Дзордзъ.

– Двух-сотъ довольно? Ну, двух-сотъ-пятидесяти?

– Тысячи двух-сотъ-пятидесяти мало, милордъ; я хочу получить сколько мнѣ слѣдуетъ.

– О томъ тебя и спрашиваютъ, мой миленькій. Сколько же?

Такая трактація продолжается съ полчаса безъ малѣйшаго, повидимому, успѣха; наконецъ лордъ Джорджъ вынимаетъ бумажникъ и начинаетъ считать на столѣ банковые билеты. Они производятъ волшебный эффектъ. Лазарь таетъ при видѣ денегъ, колеблется, уступаетъ. Конечно, сговорчивость не доводитъ его до убытка: пятьдесятъ процентовъ – самая выгоднѣйшая изъ нашихъ сдѣлокъ. Но все-таки мы выиграли очень-много.

Понимаю все: мои госпожи хотятъ ѣхать на воды; а на это именно не могу я согласиться. Здѣшнія воды не то, что ирландскія, на которыя, вообще говоря, нельзя много жаловаться. Наши хороши тѣмъ, что скучны: въ недѣлю или, много, въ двѣ до-сыта находишься по песку до щиколотки, наслушаешься плесканья морскихъ волнъ, и не столь гармоническаго крика ребятишекъ, и въ скоромъ времени всѣ эти удовольствія такъ надоѣдаютъ, что можно разсчитывать на вѣрное возвращеніе домой. Время на нашихъ водахъ проходитъ скучно – согласенъ; но жить тамъ дешево, Томъ; а въ нынѣшнія времена это не пустая вещь.

А по всему, что я слышу, заграничныя воды – тотъ же самый столичный городъ, только выѣхавшій на пикникъ: тѣ же самые туалеты, танцы, игра, долги, мотовство. И по моей краткой житейской опытности – паркъ съ луннымъ освѣщеніемъ не безопаснѣе бальной залы съ хрустальными лампами; а полька въ большой компаніи не такъ страшна, какъ поѣздка въ горы, даже на ослахъ. Нѣтъ, на эту удочку имъ не поймать меня, Томъ!

Сейчасъ нашелъ въ «Кочреновомъ Путеводителѣ» (Морреевъ Путеводитель давно я сжегъ) городъ именно такой, какой мнѣ нужно: Боннъ, на Рейнѣ. Въ книгѣ сказано, что это миленькій городокъ, съ 13,000 жителей и 1,300 домовъ, и что гостинница «Звѣзда», содержимая какимъ-то Шмидтомъ, недорога, и что онъ говоритъ поанглійски и выписываетъ Galignani's Messenger – очень пріятные признаки образованности. Вы улыбаетесь, Томъ: но что же дѣлать? Мы ѣздимъ въ чужіе краи, чтобъ отъискивать тамъ человѣка, съ кѣмъ бы можно поговорить, или газеты, которую бы можно почитать, дорожа, какъ роскошью, тѣмъ, чего дома вдоволь и задаромъ.

Кромѣ всѣхъ этихъ выгодъ, въ Боннѣ есть университетъ, что очень-важно для Джемса, и всякаго рода учители для Мери Анны съ сестрою. Но лучше всего то, что нѣтъ тамъ ни общества, ни баловъ, ни званыхъ обѣдовъ, ни оперы. Единственный театръ тамъ – анатомическій; на выѣзды въ него навѣрное не промотается и сама мистриссъ Д.

Нынѣ же пишу къ Шмидту, чтобъ приготовилъ намъ комнаты, и объясню ему, что насъ нельзя обирать, какъ богачей: скажу, что за обѣдъ не буду платить болѣе четырехъ съ половиною шиллинговъ съ персоны, что много и такой цѣны. Желалъ бы остаться здѣсь; но доктора рѣшили – спорить нельзя. Выѣзжать изъ Люттиха не хотѣлось мнѣ, не потому, чтобъ городъ нравился – могу показать подъ присягой, что особенныхъ удовольствій не находилъ здѣсь; но жизнь въ Люттихѣ приноситъ большую пользу – «внушая непобѣдимое отвращеніе къ чужимъ краямъ»: еще мѣсяцъ жестяной и мѣдной стукотни, еще мѣсяцъ несноснаго нашего образа жизни – и, ручаюсь головой, мои дамы стали бы сами упрашивать меня ѣхать домой. Вы не повѣрили бы своимъ глазамъ, увидѣвъ ихъ – такъ онѣ перемѣнились; дочери высохли и позеленѣли; Джемсъ сталъ тощъ какъ куликъ до петрова дня, и все какъ-будто полусонный. Я обрюзгъ, отяжелѣлъ, страдаю одышкою, сдѣлался раздражителенъ, мучусь жаждою и не нахожу здѣсь питья по вкусу. Но готовъ бы выносить всѣ непріятности ради ожидаемаго отъ нихъ блага. Покорился бы всѣмъ мученіямъ, какъ курсу медицинскаго леченія, въ надеждѣ, что выздоровленіе вознаградитъ меня.

Сказать ли, милый Томъ? у меня дурныя предчувствія относительно болѣзни мистриссъ Д. Подозрѣваю истинность этой болѣзни. Вчера вечеромъ, проходя черезъ переднюю, слышалъ ея хохотъ, такой веселый, свѣжій, какой рѣдко услышишь и отъ здороваго человѣка, хотя всего за два часа передъ тѣмъ она посылала за хозяиномъ, прося засвидѣтельствовать ея завѣщаніе. Правда, она какъ только вздумаетъ залечь въ постель, такъ и дѣлаетъ завѣщаніе – это у ней заведено; но въ нынѣшній разъ дѣло пошло далѣе: она торжественно прощалась со всѣми нами; я спасся только тѣмъ, что лежалъ закутанный одѣялами «подъ вліяніемъ», какъ выражаются доктора «тартаризированной антимоніи», которую принималъ передъ этимъ по приказанію своей больной, для удостовѣренія, что «это не ядъ». Если долго прійдется мнѣ служить пробнымъ камнемъ – не выдержу, милый Томъ – лопну.

Правдиваго слова отъ лекарей не жду; не такъ простъ. Докторъ, который лечитъ твою жену, всегда смотритъ на тебя какъ на природнаго врага. Если онъ человѣкъ благовоспитанный, онъ соблюдаетъ всю дипломатическую любезность съ тобою; но правды, откровенности не думай искать въ немъ. Онъ помнитъ, что состоитъ при непріятельскомъ лагерѣ.

Исписалъ весь листъ и только теперь замѣтилъ, что не отвѣчалъ ни на одинъ изъ вашихъ вопросовъ о хозяйственныхъ дѣлахъ; но, въ-сущности, не больше было бъ толку, еслибъ и отвѣчалъ. Ирландскія наши дѣла идутъ своимъ порядкомъ, сколько мы ни хлопочи. Мнѣ даже приходитъ въ голову, не такъ ли должно и намъ вести ихъ, какъ нашъ землякъ гонитъ свою свинью: ставитъ ее головой на югъ, если въ городъ надобно вести ее на сѣверъ.

Если Туллиликнеслеттерли приходится продавать, постарайтесь продать поскорѣе; потому-что, если затянется дѣло до ноября, тамошніе молодцы непремѣнно кого-нибудь подстрѣлятъ; отъ этого и цѣна помѣстью много упадетъ. Манчестерскимъ трусамъ довольно одного тычка, чтобъ перепугаться. А еслибъ они имѣли самомалѣйшее понятіе о теоріи вѣроятностей, то знали бы, что участокъ, на которомъ ужь застрѣлили человѣка, на много лѣтъ становится самымъ безопаснѣйшимъ мѣстомъ: его чередъ ужь отведенъ.

Постарайтесь уговорить вашего англичанина взять Додсборо въ аренду и на слѣдующій годъ. Скажите ему, что Ирландія улучшается, цѣны хлѣба возвышаются и проч. Если онъ соболѣзнуетъ о несчастныхъ ирландцахъ, разсказывайте ему, что они отстаютъ отъ своего невѣжества, лѣности и т. д.; если онъ начитался Times и находитъ ирландцевъ безнадежнымъ народомъ, скажите ему, что они всѣ эмигрируютъ, что черезъ три года въ Ирландіи не останется ни одного Патрика, ни одной картофелины. Старикъ Физгиббонъ говаривалъ: «эхъ, еслибъ только дали сто фунтовъ, можно бы защищать которую угодно сторону!»

Постараюсь переколотиться наличными еще двѣ-три недѣли; но къ тому времени пожалуйста пришлите мнѣ сколько-нибудь.

Вашъ вѣрнѣйшій и преданнѣйшій

Кенни Дж. Доддъ.