Текст книги "Семейство Доддов за границей"

Автор книги: Чарльз Ливер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)

Хотя никогда въ жизни не предполагалъ я запутаться въ такое дѣло, но эти соображенія производили очень-часто на меня сильное впечатлѣніе при чтеніи газетъ, и я доходилъ всегда до заключенія, что въ подобномъ процесѣ выгоднѣе всего для обвиняемаго – не защищаться. Упоминаю все это, чтобъ вамъ было понятно, какъ смирился мой духъ, лишь только лордъ Гэрви намекнулъ о процесѣ.

– Я искренно желалъ бы, сказалъ онъ, подумавъ нѣсколько: – указать вамъ какой-нибудь способъ уладить эту непріятную исторію; но хотя, признаюсь вамъ, вы сдѣлали на меня очень-благопріятное впечатлѣніе, Доддъ (онъ назвалъ меня просто Доддъ, будто бы стариннаго друга, а не «мистеръ Доддъ»), мы не можемъ ожидать, чтобъ Гэмптонъ сошелся со мною въ такомъ понятіи о дѣлѣ. Важнѣе всего то, что объ этомъ случаѣ всѣ теперь знаютъ и толкуютъ – Гэмптоны такъ извѣстны въ фешёнэбльномъ мірѣ, за границей и въ Англіи; она такая красавица, имѣетъ столько поклонниковъ; онъ такой очаровательный молодой человѣкъ, что ваше бѣгство стало, можно сказать, скандаломъ на всю Европу. Смотря на дѣло по совѣсти, скажу, что, быть-можетъ, ваши объясненія справедливы; но какъ человѣкъ, принадлежащій свѣту, я принужденъ сказать, что Гэмптонъ долженъ убить васъ, или требовать развода. Я совершенно увѣренъ, что и въ томъ и въ другомъ случаѣ многіе осудятъ его. Всѣ общества раздѣлятся на двѣ партіи: одна за процесъ, другая за дуэль, слѣдовательно всѣхъ нельзя удовлетворить ничѣмъ. Потомъ явятся даже люди, которые скажутъ: «теперь, когда бѣдный Доддъ убитъ, безпристрастіе должно вступить въ свои права: вѣдь сомнительно, былъ ли онъ виноватъ».

– Чрезвычайно благодаренъ такимъ людямъ, милордъ, сказалъ я; но онъ, не обращая на то вниманія, продолжалъ:

– Еслибъ мщеніе было единственною цѣлью, процесъ былъ бы лучше всего: подобною тяжбою врагъ разоряется въ-конецъ. Вы, конечно, помните сэра Гэбрука Фостера, который бѣжалъ съ леди Модфордъ? Вѣдь у него были огромныя помѣстья и, говорятъ, ни шиллинга долгу; а теперь онъ, мнѣ сказывали очевидцы, теперь онъ прислужникомъ въ одномъ изъ мелкихъ игорныхъ домовъ. Тоже было съ Лэкингтономъ…

– Я не зналъ ни Фостера, ни Лэкнигтона, милордъ, сказалъ я съ нетерпѣніемъ, не желая слушать доказательствъ его теоріи.

– Лэкингтонъ былъ старше васъ, продолжалъ онъ: – когда бѣжалъ съ женою лондонскаго торговца… забылъ имя его, не припомните ли вы?…

– Я очень-мало знакомъ съ подобными дѣлами, милордъ, и для меня они представляютъ гораздо-менѣе интереса, нежели имѣютъ, повидимому, для васъ, милордъ, сказалъ я. – Могу ли осмѣлиться обратить ваше вниманіе на предметъ, насъ занимающій?

– Обращаю на него, сэръ, сказалъ онъ важнымъ тономъ: – всевозможное вниманіе. Я стараюсь, при помощи фактовъ, мною упоминаемыхъ, объяснить всю важность затрудненій, соединенныхъ съ процесомъ или дуэлью, и разрѣшить, какой образъ дѣйствій можетъ доставить моему другу Гэмптону сочувствіе и одобреніе отъ общества. Я довольно-хорошо знаю жизнь, и вся моя опытность говоритъ одно: не должно уступать первому впечатлѣнію, надобно строго испытывать его. Нѣсколько часовъ назадъ, видя васъ въ извѣстной позѣ, я готовъ былъ сказать Гэмптону: «застрѣли его, какъ собаку». Теперь, признаюсь вамъ, Доддъ, я далъ бы ему не такой совѣтъ; теперь я не оправдываю, но и не осуждаю васъ, Доддъ – вникните въ смыслъ этихъ словъ. Улики слишкомъ-сильно говорятъ противъ васъ, но я не имѣю рѣшимости быть противъ васъ.

– Безъ рюмки рѣчь – сухая матерія, милордъ, сказалъ я: – не освѣжить ли намъ бесѣду стаканомъ вина?

– Прекрасная мысль! сказалъ онъ, садясь и кладя свои перчатки въ шляпу, съ видомъ человѣка, располагающагося провести время непринужденно и пріятно.

Трактирщикъ принесъ бутылку своего дивнаго штейнбергскаго и еще бутылку эйзенахскаго, которую рекомендовалъ нашему вниманію. Оставшись одни, мы налили стаканы, чокнулись по нѣмецкому обычаю, выпили и продолжали разговоръ:

– Еслибъ кто сказалъ мнѣ вчера, что я буду сидѣть въ этой комнатѣ и вы будете моимъ собесѣдникомъ, я назвалъ бы такого человѣка въ глаза клеветникомъ и лжецомъ! Вчера мнѣ хотѣлось угостить васъ пулею на-вылетъ.

– Уже ли, милордъ?

– Да; и вы представлялись мнѣ величайшимъ негодяемъ въ мірѣ. Я считалъ васъ чудовищемъ гнуснѣйшаго разврата.

– Очень-пріятно, что вы измѣнили свое мнѣніе, милордъ.

– Да, оно измѣнилось, признаюсь въ томъ. Если что я хорошо знаю, то именно человѣческую натуру. Другими науками я занимался неочень-прилежно, но человѣческое сердце изучилъ глубоко. Я знаю всю вашу исторію въ этомъ дѣлѣ, какъ-будто самъ былъ очевиднымъ свидѣтелемъ всѣхъ его подробностей. У васъ не было тутъ и мысли обольщать мистриссъ Г. Г.

– Ни малѣйшей, милордъ, и во снѣ не приходило въ голову.

– Знаю, знаю. Она пріобрѣла надъ вами власть, очаровала васъ, взяла васъ въ плѣнъ, Доддъ. Съ горячею, увлекающеюся натурою ирландца, вы не могли сопротивляться, вы не сопротивлялись. Вы попали въ сѣть – не отрекайтесь. За то я васъ и люблю, клянусь вамъ жизнью, люблю. Не думайте, что я лицемѣръ, ханжа.

– И не думаю васъ подозрѣвать въ томъ.

– Нѣтъ, я нe ханжа, сказалъ онъ рѣшительнымъ голосомъ: – я человѣкъ, видѣвшій свѣтъ, принимающій жизнь такъ, какъ она есть, невоображающій человѣческую натуру ни на волосъ хуже или лучше того, какова она дѣйствительно. Гэмптонъ женится на шестнадцатилѣтней дѣвочкѣ; она красавица, богата. Но что изъ того? она покидаетъ его, и какая участь постигаетъ ея богатство и красоту? Она разорена, совершенно-разорена. У него тяжба и, разумѣется, страшные убытки. Какая въ этомъ польза? Вознаградятъ ли двадцать, сорокъ, даже сто тысячъ фунтовъ за потерю блестящаго положенія въ обществѣ, за потерю любви этого плѣнительнаго существа? Нѣтъ, сэръ, не вознаградятъ, вы это чувствуете. Не высказывайте же сомнѣній. Не вознаградятъ, вы это знаете.

– Я вовсе не о томъ думалъ, милордъ. Я думалъ просто о томъ, что вашъ другъ едва-ли получитъ черезъ процесъ деньги.

– Что вы хотите сказать, сэръ? Развѣ васъ не осудятъ заплатить огромный штрафъ мистеру Горъ Гэмптону?

– Осудятъ, но я не заплачу.

– Противъ нежеланія вашего есть законныя средства. Продадутъ ваше имущество до послѣдней нитки; возьмутъ брильянты вашей супруги, снимутъ съ васъ даже фракъ…

– Насчетъ брильянтовъ мистриссъ Д. и моего гардероба не хлопочите: сумма, за нихъ вырученная, не будетъ слишкомъ-значительна.

– Наложатъ запрещеніе на ваши земли.

– Немного съ нихъ возьмутъ: онѣ ужь давно заложены.

– Всѣ источники вашихъ доходовъ будутъ открыты.

– О, я былъ бы очень-благодаренъ за такое открытіе! Вотъ ужь два мѣсяца, какъ Порсель не даетъ вѣсти о себѣ, и я не знаю, откуда достать хоть шиллингъ.

– Впрочемъ, говоря по совѣсти, что такое вознагражденіе по судебному приговору? сказалъ онъ: – пустяки, совершенные пустяки!

– Да, совершенно-согласенъ: пустяки! отвѣчалъ я.

– А сколько непріятностей надобно пройдти, чтобъ назначили его! Сколько денегъ надобно давать адвокатамъ: тому триста фунтовъ, другому четыреста фунтовъ, и нѣтъ конца этимъ сотнямъ; надобно вызывать сорокъ-семь свидѣтелей изъ Германіи въ Лондонъ, платить каждому отъ двухъ до десяти гиней суточнаго вознагражденія, уплатить каждому дорожныя издержки – сколько это будетъ стоить! И что же выйдетъ? Разоришь бѣдняка осужденнаго, самъ не получишь никакой выгоды. Это чистая глупость. Повѣрьте мнѣ, Доддъ, подобныя тяжбы пріятны только адвокатамъ.

– Совершенно увѣренъ въ томъ, милордъ.

– Нельзя не быть увѣрену, сказалъ онъ съ достоинствомъ. – Я ужь говорилъ вамъ, что я не ханжа. Я не хвалюсь добродѣтелями, которыхъ нѣтъ во мнѣ. Мнѣ случилось однажды быть точно въ такомъ же положеніи, какъ вы теперь. Правда, я былъ тогда молодъ. Повѣренный мужа былъ, къ-счастью моему, человѣкъ, знавшій меня и мои семейныя обстоятельства. Онъ прямо сказалъ мнѣ:

– Брукъ, дѣло кончится процесомъ. Васъ приговорятъ къ десяти-тысячамъ фунтовъ; издержки ваши по процесу будутъ простираться еще до трехъ тысячъ: можете ли вы заплатить?

– Нѣтъ, сказалъ я: – я младшій сынъ; мнѣ опредѣлено только восемь тысячъ, которыми я долженъ жить, потому не могу.

– Сколько же вы можете заплатить? сказалъ онъ.

– Двѣ тысячи могу, смѣло сказалъ я.

– Скажите: три, сказалъ онъ:– скажите: три.

– Я сказалъ: пожалуй, три. И дѣло было кончено; безславіе отвращено; репутація спасена; мнѣ осталось десять тысячъ чистой экономіи. Все потому, что и я и мужъ, мы оба были люди, видѣвшіе свѣтъ. Въ-самомъ-дѣлѣ, будемъ судить хладнокровно. Заведись процесъ – мы оба разорились бы на адвокатовъ; теперь мы оба остались въ выигрышѣ. Правда, мужъ получаетъ меньше денегъ, но за-то не поднимается никакихъ сплетенъ. Жена избѣгаетъ стыда; отвѣтчикъ поплатился только четвертою долею того, что потерялъ бы въ процесѣ, и кромѣ того, избавленъ отъ грабительства адвокатовъ. Человѣкъ низкаго характера сказалъ бы: «какое мнѣ дѣло до репутаціи этой женщины? Я хочу защищать свое дѣло, хочу выиграть процесъ. Мнѣ нѣтъ надобности, что меня будутъ чернить адвокаты противника, будутъ позорить газеты, выставятъ меня въ каррикатурѣ на окнахъ магазиновъ». Онъ сказалъ бы: «Что мнѣ горевать о моей репутаціи? У меня нѣтъ ни сыновей, ни дочерей; отъ моего безславія некому страдать!» Я очень-хорошо знаю, что эти и многіе другіе резоны могли бы заставить человѣка съ низкою душою пожалѣть трехъ тысячъ фунтовъ и сказать: «Пусть будетъ, что будетъ. Начнемъ процесъ!» Но ни вы, Доддъ, ни я не такіе люди. Мы не можемъ смотрѣть на вещи такими глазами. Человѣкъ, знающій свѣтъ, отличается тѣмъ, что не только понимаетъ дѣло въ настоящемъ видѣ, но и понимаетъ его съ перваго взгляда. Онъ судитъ о всякомъ вопросѣ, инстинктивно зная напередъ, какъ объ этомъ подумаетъ свѣтъ, и говоритъ самъ себѣ: «конечно, есть въ этомъ дѣлѣ нѣкоторыя стороны, несовсѣмъ для меня пріятныя. Пожалуй, могъ бы я сказать, что и то не по моему вкусу, и другое мнѣ не нравится; но когда же бывали примѣры, чтобъ у человѣка заболѣлъ тотъ именно зубъ, боль котораго ему пріятна?» Я знаю, Доддъ, вы человѣкъ, довольно-видѣвшій жизнь; скажите же, случалось ли когда вашему сердцу радоваться, смотря на трактирный счетъ, или слыша въ передней вашей хорошо-знакомый голосъ неотвязнаго кредитора? Истинная философія состоитъ въ томъ, чтобъ уменьшать, повозможности, неизбѣжныя непріятности жизни. Согласны ли вы со мной?

– Въ общихъ мысляхъ совершенно согласенъ, милордъ; но вопросъ въ томъ: до какой степени настоящій случай можетъ быть считаемъ подходящимъ подъ вашу теорію. Предположимъ, напримѣръ, что я замѣтилъ бы: между вашимъ и моимъ положеніемъ нѣтъ ни малѣйшаго сходства; вы сознавались открыто въ своей виновности; я, столь же ясно, говорю, что не виноватъ.

– Итакъ, вы хотите умереть невиннымъ, Доддъ? сказалъ онъ, хладнокровно затягиваясь своею сигарою.

– Я хочу, милордъ, не покидать твердаго основанія, на которомъ стою. Еслибъ вамъ угодно было терпѣливо меня выслушать, я могъ бы совершенно-удовлетворительнымъ для васъ образомъ объяснить, какъ и почему я сюда пріѣхалъ; могъ бы вамъ представить прекрасныя причины всему, что можетъ казаться страннымъ или загадочнымъ…

– Какъ, напримѣръ, принятіе имени и титула, непринадлежавшихъ вамъ; притворная болѣзнь, чтобъ никто не увидѣлъ васъ; внезапный отъѣздъ изъ Эмса и отчаянно-быстрое бѣгство сюда, наконецъ краснорѣчивая поза, въ которой я васъ видѣлъ своими глазами. Конечно, человѣкъ изворотливаго и находчиваго ума способенъ пріискать нѣчто-похожее на объясненіе всему этому. Адвокаты такъ дѣлаютъ каждый день – иные съ слезами на глазахъ, другіе, прижимая руку къ сердцу, смотря по суммѣ, какую взяли за ораторство. Но я прошу васъ припомнить, что теперь мы не передъ судомъ Палаты Лордовъ. Мы здѣсь говоримъ по чести и по совѣсти, наединѣ; софистика и адвокатскія уловки ни къ-чему здѣсь не ведутъ; и я говорю вамъ откровенно, что на какую сторону ни поворачивайте дѣло, но совѣтъ, который далъ я вамъ – единственный возможный и удобный путь выйдти изъ вашего затруднительнаго положенія.

Вѣроятно вы, милый Томъ, найдете, что я слишкомъ-подробно передаю всѣ подробности этого любопытнаго разговора; но вспомните, что я стараюсь передать аргументы милорда такъ, чтобъ они произвели на васъ совершенно такое же впечатлѣніе, какое произвели на меня, уступившаго наконецъ ихъ вліянію. И какъ-бы странно ни показалось вамъ мое поведеніе въ этомъ тяжкомъ случаѣ, пожалуйста, ни на минуту не забывайте о доброй славѣ и счастіи того милаго существа, участь котораго была въ моихъ рукахъ и которое спасъ я дорогою цѣною.

Не желаю утомлять васъ длиннымъ разсказомъ о всѣхъ подробностяхъ переговоровъ, происходившихъ между лордомъ и мною. Отчетъ о нихъ составилъ бы цѣлую Синюю Книгу, и былъ бы столько же занимателенъ, какъ всѣ эти фоліанты; потому избавлю васъ отъ повѣствованія о постепенномъ ходѣ трактацій, и сообщу вамъ только статьи мирнаго договора:

Статья первая. Мистеръ Г. Г., по убѣжденію, и въ силу нижеопредѣленныхъ вознагражденій, обязывается думать о мистриссъ Г. Г. во всѣхъ отношеніяхъ такъ же, какъ до ея встрѣчи съ К. Дж. Д., питая къ ней тѣ же самыя, какъ и до вышеупомянутой встрѣчи, чувства почитанія, любви и благорасположенія и оказывая ей таковое же достодолжное уваженіе.

Статья вторая. К. Дж. Д., съ своей стороны, соглашается выдать векселей на двѣ тысячи фунтовъ стерлинговъ, съ приращеніемъ пятью процентами ежегодно до времени уплаты; опредѣленіе сроковъ платежа предоставляется усмотрѣнію К. Дж. Д., съ тѣмъ, однако, ограниченіемъ, что весь капиталъ будетъ вполнѣ уплаченъ до истеченія пяти лѣтъ отъ сего числа.

Статья третья. К. Дж. Д. обязуется честнымъ словомъ никогда не входить въ споръ или протестъ противъ дѣйствительности вышепоказаннаго долга, не прибѣгая ни къ какимъ законнымъ или незаконнымъ ухищреніямъ, какъ-то, напримѣръ, объясненіямъ о насильственномъ вынужденіи и проч., но принимаетъ вышеизложенныя условія со всею искренностью джентльмена.

Слѣдуютъ рукоприкладства и печати договаривающихся лицъ и свидѣтелей. Несмотря на всю краткость статей, пренія о нихъ заняли нѣсколько дней; на это время мистеръ Г. Г. удалялся въ сосѣднюю деревню, потому-что правила этикета не позволяли намъ жить въ одномъ городѣ, пока договорныя статьи не опредѣлятъ нашихъ взаимныхъ отношеній. Таковы были понятія лорда Гэрви Брука и можете заключить изъ этого, милый Томъ, до какой мелочности достигала пунктуальность всей негоціаціи. Лордъ каждый день обѣдалъ и ужиналъ со мной, завтракалъ въ Швейнштокѣ съ довѣрителемъ своимъ. Когда все между нами было окончательно улажено, мнѣ казалось, что теперь мы съ мистеромъ Г. Г. можемъ пообѣдать вмѣстѣ, какъ добрые пріятели; но лордъ Гэрви безусловно отвергъ мое предложеніе. «Нѣтъ, нѣтъ, послушайте, Доддъ, не будьте жестоки съ бѣднымъ Г. Г., это неблагородно». И хоть я не видѣлъ основательности въ его возраженіи, но лучше захотѣлъ уступить, нежели сдѣлать неделикатный или нелюбезный шагъ. Потому я не видѣлъ мистера Г. Г. во все продолженіе нашего сосѣдства.

Лордъ Гэрви уѣхалъ, два дня назадъ, въ Дрезденъ. Мы разстались отличнѣйшими друзьями, потому-что, надобно сказать, несмотря на все свое усердіе къ пользамъ мистера Г. Г., онъ велъ себя въ-отношеніи ко мнѣ прекрасно; по вопросу о векселяхъ, онъ даже сдѣлалъ мнѣ уступку: согласился назначить срокъ первой уплаты черезъ девять мѣсяцевъ, хотя увѣрялъ, что его другу было бы очень-пріятно вмѣсто «девяти» поставить «шесть». Я хотѣлъ ѣхать къ семейству въ тотъ же день, но, уплативъ счетъ содержателя гостинницы, увидѣлъ, что не остается у меня и пяти талеровъ – такъ дорого обошлись обѣды и ужины въ-теченіе недѣли переговоровъ. Потому я остался здѣсь, не имѣя денегъ на дорогу; послѣ того, отчасти по собственному желанію, отчасти также и по предосторожности трактирщика, у моего образа жизни постепенно были отняты всѣ маленькія удобства и пріятности; а теперь, наконецъ, дошелъ я до тѣсныхъ обстоятельствъ, о которыхъ упоминаю въ началѣ письма.

Трудно представить случай несчастнѣе того, которому я подвергся; и никто, я думаю, не покупалъ еще за двѣ тысячи фунтовъ такъ мало, какъ я. Какъ бы строго ни вздумали вы упрекать меня, будьте увѣрены, что я ужь упрекалъ себя еще гораздо-строже; что бъ ни вздумали вы говорить о моихъ лѣтахъ, будьте увѣрены, что все это ужь я говорилъ себѣ гораздо-язвительнѣйшимъ, гораздо-болѣе желчнымъ тономъ, и продолжаю говорить каждый день. Самыя жесткія ваши укоризны были бы мягки сравнительно съ моими монологами; и потому, пощадите меня отъ всякихъ оскорбленій, которыя были бы только излишнимъ и слабымъ повтореніемъ собственныхъ моихъ мыслей, и вмѣсто того обратите свой изобрѣтательный умъ на помощь мнѣ, на избавленіе меня отъ ужасно-затруднительнаго положенія.

Я самъ знаю, что если мы не откроемъ въ Додсбѣро каменноугольныхъ копей, или золотыхъ рудниковъ, нѣтъ возможности уплатить мои векселя. Но до уплаты по первому изъ нихъ еще девять мѣсяцовъ, и слѣдовательно объ этомъ дѣлѣ можно пока не думать. Въ настоящую минуту необходимо выслать мнѣ денегъ для выѣзда отсюда, для возвращенія къ мистриссъ Д.; потому скорѣе пришлите мнѣ денегъ и увѣдомьте, гдѣ мое семейство: попрежнему ли въ Боннѣ, или ужь переѣхало куда-нибудь.

Я также просилъ бы васъ написать къ мистриссъ Д.– въ какомъ тонѣ и духѣ, предоставляю вашей собственной проницательности. Я рѣшительно не знаю, какъ мнѣ показаться къ ней; это представляется мнѣ столь же ужаснымъ, какъ войдти въ клѣтку одной изъ ван-амбурговыхъ львицъ. Иногда мнѣ кажется, что лучше всего принять смиренный, сокрушенный видъ; иногда мнѣ кажется выгоднѣе смѣлый, отважный, громкій тонъ. Пусть моя судьба рѣшитъ, какъ мнѣ быть, потому-что самъ я никогда еще не терялъ голову до такой степени.

Когда будете писать ко мнѣ, пишите короче; не печальте меня національными извѣстіями о голодѣ, лихорадкѣ и разбояхъ. Теперь я способенъ имѣть состраданіе только къ самому себѣ, и о томъ, что дѣлается въ Броффѣ, хочу знать столько, сколько о китайскихъ дѣлахъ. Когда возвращусь къ семейству, можно будетъ подумать, куда намъ ѣхать; но теперь мои мысли несутся къ Додсборо. О, какъ хорошо было бъ, еслибъ мы не оставляли его, не отправлялись бы въ эту несчастную погоню за высшимъ обществомъ; еслибъ не погнались мы за нимъ, я не былъ бы принужденъ называть себя

вашимъ несчастнѣйшимъ другомъ! Кенни Доддъ.

P. S. У меня есть старинные золотые часы; но они такъ неуклюжи, что никто ихъ не покупаетъ. Я ужь простился съ своею черепаховою табакеркою, которая, по увѣренію бабушки, принадлежала Квинту Курцію. Единственная фамильная драгоцѣнность, оставшаяся у меня – бамбуковая трость.

Прогуливаюсь только по пустынной дорогѣ вдоль канавы, потому-что въ другихъ мѣстахъ слишкомъ надоѣдаютъ кредиторы. Вчера, кажется, бросился бы въ эту грязную канаву, еслибъ не спасли меня лягушки: ихъ кваканье отогнало меня назадъ. Развѣ только глухой могъ бы тутъ совершить самоубійство. Хоръ демоновъ въ «Робертѣ» – нѣжная пѣснь сравнительно съ ихъ концертомъ!

ПИСЬМО VI

Мистриссъ Доддъ мистеру Порселю, въ Броффѣ.

Баденъ-Баденъ.

Мистеръ Порсель,

Ваше письмо лежитъ передо мной, и еслибъ я не знала вашего почерка, то мнѣ трудно было бы вѣрить, что я прочитала въ немъ ваши мысли. Вамъ, человѣку, который не можетъ найдти невѣсты, очень пристало давать женщинѣ, подобной мнѣ, уроки, какъ обращаться съ мужемъ. Старый скряга, вздыхающій надъ лишнимъ кускомъ торфа, брошеннымъ въ печь, выдающій кухаркѣ картофель счетомъ – хорошій руководитель для почтенной матери семейства! Часто я догадывалась, какого рода совѣты даете вы мистеру Додду, но никогда не предполагала, чтобъ вы осмѣлились выступить открыто учителемъ мнѣ! До какой степени нужно было вамъ забыться, чтобъ даже подумать о такой дерзости!

Откуда набрались вы милыхъ вашихъ выраженій? Откуда заимствовано это «неизбѣжно-продлившееся отсутствіе» К. Дж., эти «жертвы, приносимыя дружбѣ», «благородный порывъ рыцарской души» и тому подобныя нелѣпости, которыми стараетесь вы прикрыть позорное поведеніе вашего друга? Понимаете ли вы вещи, о которыхъ говорите – понимаете ли хоть на каплю? Знаете ли вы, что идетъ ужь пятый день третьяго мѣсяца, какъ онъ скрылся, не оставивъ и не присылая намъ о себѣ ни одного слова, чтобъ хоть спросить, живы ли мы, не оставивъ намъ ни полушилинга денегъ, ни даже векселя, который могли бы мы протестовать, или… не знаю, какъ-то у васъ называется. Я не обманываю себя обольщеніями о томъ, для чего и зачѣмъ онъ ускакалъ; не хочу марать свое перо объясненіями объ этомъ предметѣ; но, кромѣ васъ, мистеръ Порсель, въ парикѣ и вашихъ черныхъ атласныхъ culottes, не знаю человѣка, котораго наружность такъ мало годилась бы для подобныхъ нѣжностей! Да, вы съ нимъ прекрасная парочка и, надѣюсь, вы скоро послѣдуете его примѣру. И вы имѣете наглость говорить мнѣ, что это «невинная свобода нравовъ, допускаемая заграничною жизнью!» Скажите пожалуйста, какъ отлично вы знаете заграничные нравы! А кажется, вы не видывали чужихъ краевъ, кромѣ какъ съ броффскихъ плетней. Невинной свободѣ нравовъ нечего меня учить: я вижу ее сама каждый разъ, когда выѣзжаю, когда обѣдаю за общимъ столомъ, когда танцую на балѣ. Да, милая невинность, особенно со стороны отца взрослыхъ дѣтей, старика, которому, по его собственнымъ словамъ, будетъ въ іюнѣ пятьдесятъ-семь лѣтъ, а на-самомъ-дѣлѣ, вѣрно, есть и полныхъ шестьдесятъ, потому-что я знаю прекрасныхъ молодыхъ людей, его товарищей по школѣ!

Вы увѣряете, что принимаете искреннее участіе въ К. Дж. – очень рада: оно будетъ ему очень-нужно, когда онъ возвратится; даю дамъ честное слово, онъ будетъ тогда его достоинъ. Да, надѣюсь показать ему разницу между любовными похожденіями и домашнею жизнью съ законною женою. Если онъ еще не зналъ этой разницы, такъ узнаетъ ее – будьте увѣрены! Ахъ, вѣдь вы думаете запугать меня состояніемъ его здоровья – не безпокойтесь, не испугаете, мистеръ Порсель. Долго еще будетъ онъ срамить насъ своимъ поведеніемъ. Я очень-хорошо знаю, что въ силахъ перенесть его комплекція; знаю, что такъ-называемые подагрическіе припадки его ни больше, ни меньше, какъ просто припадки его злостнаго и бѣшенаго темперамента. Не надѣйтесь же растревожить кого-нибудь изъ насъ на этотъ счетъ; пусть возвращается хоть на носилкахъ, этимъ не защитится.

Ваши «искреннія сожалѣнія о томъ, что мы поѣхали за границу», очень-мило выражены, и я должна быть вамъ признательна за нихъ. Не можете ли пожалѣть еще о чемъ-нибудь: напримѣръ, что съ нами не было холеры, или что Джемса не посадили въ тюрьму за поддѣлку векселей? По-вашему, намъ слѣдовало оставаться въ Броффѣ; и, судя во прелести вашего слога, я не сомнѣваюсь, что ваши бесѣды принесли бы намъ большую пользу.

Очень-краснорѣчиво разсуждаете вы также о расходахъ и прибавляете, что говорили напередъ, какъ убыточно жить въ чужихъ краяхъ. Да, сэръ, убыточно, если старики захотятъ присоединить къ роднымъ своимъ порокамъ заграничные; но позвольте мнѣ сказать, что, уѣзжая изъ Додсборо, я по-крайней-мѣрѣ (за другихъ не ручаюсь) не разсчитывала, что у мистера Додда будутъ свои особые расходы на новое семейство – нравится ли вамъ такой отвѣтъ, мистеръ Томъ Порсель?

Удивляюсь сама, какъ сдерживаю свое негодованіе и унижаюсь до разсужденія съ вами о предметахъ, которые непонятны старому холостяку, или вдовцу (что одно и то же). Не-уже-ли вы не понимаете, что вамъ трактовать о семейныхъ дѣлахъ то же самое, что глухому судить о музыкѣ?

Въ заключеніе вы приплетаете свою старую дружбу и такъ далѣе. Понимать подъ дружбою наглость, это – новость. Гдѣ вы почерпнули правило, что старинное знакомство даетъ право безстыдно оскорблять? Ваши вопросы о здоровьѣ моихъ дочерей могли бы обойдтись и безъ прибавки относительно вашихъ опасеній за послѣдствія «соприкосновеній съ нравами, неотличающимися строгостью». Мы съ Мери Анной отъ души похохотали надъ вашими страхами, потому прощаю вамъ эти неумѣстныя выраженія.

Джемсъ совершенно-здоровъ и говоритъ, что былъ бы еще здоровѣе, еслибъ вексель, о которомъ вы говорите, былъ полученъ.

Вы пишете, что мек-кертіевскій капиталъ принятъ и положенъ у банкира. Но какая пріятность мнѣ въ этомъ? Деньги нужны мнѣ здѣсь. Найдите, если можно, вѣрную оказію переслать ихъ сюда.

Теперь, кажется, я отвѣчала на всѣ главные пункты вашего письма и, надѣюсь, изложила вамъ свои мысли очень-ясно. Вы сбережете много времени и бумаги, узнавъ, что мои намѣренія относительно К. Дж. неизмѣнны; если бы сама королева Викторія просила за него, я осталась бы непоколебима. Совершенно-напрасно взывать къ «добротѣ моего сердца и женской кротости моей души»: всѣ ваши обращенія къ этой слабой сторонѣ моего характера служатъ только мнѣ предостереженіемъ, чтобъ не поддаваться ей; постараюсь пользоваться этимъ урокомъ, пока буду оставаться

Вашей покорнѣйшею слугою,

Джемима Доддъ.