Текст книги "Лавка древностей"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 40 страниц)

«Весной снова запоют птицы, – думала Нелл, стоя у своего окошка и не сводя глаз с заходящего солнца. – Весна! Какая это прекрасная и радостная пора!»

Глава LVI

Дня через два после чаепития, устроенного Квилпом в «Дебрях», мистер Свивеллер в положенный час вошел в контору Самсона Брасса, удостоверился, что, кроме него, в этом Храме Прямодушия [76]76
  Храм Прямодушия– реминисценция из «Пути паломника» Беньяна.


[Закрыть]никого нет, швырнул шляпу на стол и, вынув из кармана узкий лоскутик черного крепа, начал прикреплять его к тулье поверх ленты. Приладив это дополнительное украшение, он полюбовался своей работой и снова надел шляпу – несколько набекрень, чтобы придать себе еще более траурный вид, потом, чрезвычайно довольный собой, сунул руки в карманы и размеренным шагом стал прохаживаться по конторе.

– Со мной всегда так случается, – говорил мистер Свивеллер, – всегда! Мечты мои косил злой рок, таков удел мой с детских лет – взлелеешь нежный ты цветок, и он увял, цветка уж нет. Пленит ли сердце мне газель, лаская взор мой красотой, я поднесу к устам свирель [77]77
  Мечты мои косил злой рок, таков удел мой с детских лет… я поднесу к устам свирель…– строки из поэмы Томаса Мура «Лалла Рук» (1817).


[Закрыть], – а глядишь, эта газель взяла да и выскочила замуж за какого-нибудь огородника.

Удрученный такими мыслями, мистер Свивеллер остановился у кресла для клиентов и упал в его распростертые объятия.

– По-видимому, такова жизнь, – сказал Ричард с покорной усмешкой. – Ну, разумеется! Чему же тут удивляться? Меня это вполне устраивает. Я буду носить, – добавил он, опять снимая шляпу и глядя на нее так свирепо, словно только соображения меркантильного порядка мешали ему дать ей пинка ногой, – я буду носить эту эмблему женского вероломства в память о той, кто одарила меня счастьем, увы, мимолетным, за кого я уже не буду поднимать чашу с вином искрометным и по чьей милости мне до конца моих недолгих дней суждена разлука с морфеем благодатным. Ха-ха-ха!

Здесь необходимо отметить следующее, на тот случай, если такое завершение монолога покажется кому-нибудь несуразным: мистер Свивеллер рассмеялся отнюдь не весело и не радостно (это действительно шло бы в разрез с его мрачными мыслями); находясь в несколько взвинченном состоянии, он исполнил то, что именуется в мелодрамах «сатанинским хохотом», ибо этот самый сатана, по-видимому, всегда хохочет по слогам и всегда ровно в три слога, ни больше ни меньше, о чем мы и считаем нужным упомянуть особо, поскольку это является отличительной чертой всего сатанинского племени.

Зловещие звуки едва успели стихнуть, и мистер Свивеллер все еще сидел, насупившись, в кресле для клиентов, как вдруг в конторе затренькал колокольчик, или, скажем лучше, применяясь к ощущениям нашего героя, раздался похоронный колокольный звон. Бросившись со всех ног отпирать дверь, мистер Свивеллер увидел за ней выразительную физиономию мистера Чакстера и обменялся с ним братским приветствием.

– Вы дьявольски рано осчастливили своим присутствием сие злачное место! – сказал этот джентльмен, балансируя на одной ноге и непринужденно потряхивая другой.

– Да, раненько, – согласился Дик.

– Раненько? – повторил мистер Чакстер, с той изящной небрежностью, которая так шла к нему. – Ну еще бы! Да известно ли вам, любезный мой друг, который час? Половина десятого утра, минута в минуту.

– Может, зайдете? – спросил Дик. – Я в одиночестве. Свивеллер соло. Теперь пора…

– Ночного колдовства…

– Когда гробы стоят отверсты…

– И по кладбищам бродят мертвецы. [78]78
  Теперь пора… ночного колдовства… когда гробы стоят отверсты… и по кладбищам бродят мертвецы.– парафраз строк из трагедий Шекспира «Гамлет» и «Юлий Цезарь».


[Закрыть]Закончив этот обмен цитатами, оба джентльмена величественно выпрямились, после чего перешли на прозу и удалились в контору. Такие поэтические взлеты, свойственные всем Блистательным Аполлонам, связывали их между собой тесными узами и помогали им хотя бы ненадолго отрываться от холодной скучной земли.

– Ну, как поживаете, мой прекрасный? – спросил мистер Чакстер, садясь на табуретку. – Мне надо было заехать в Сити по одному личному делу, и я не мог пройти мимо, не заглянув к вам, хотя, клянусь честью, не ожидал застать вас здесь в такую несусветную рань.

Мистер Свивеллер выразил ему свою признательность за столь лестное внимание, и, когда из дальнейшей беседы выяснилось, что он чувствует себя превосходно и что мистер Чакстер тоже не может пожаловаться на нездоровье, оба джентльмена, по обычаю древнего братства, к которому они принадлежали, исполнили припев популярного дуэта «Все отменно хорошо» [79]79
  «Все отменно хорошо»– слова из популярной песенки «Английский флот».


[Закрыть], закончив его длинной трелью.

– Что новенького? – осведомился Ричард.

– В городе тишь да гладь, друг мой, как на поверхности голландской печки, – ответил мистер Чакстер. – Новостей нет. Кстати, ваш жилец в высшей степени странная личность. Перед ним пасует самый острый ум. Первый раз такого вижу.

– А что он натворил? – поинтересовался Дик.

– Клянусь вам, сэр! – воскликнул мистер Чакстер, вынимая из кармана табакерку, крышку которой украшала лисья голова, искусно вырезанная из меди. Этот человек – полнейшая загадка, сэр! Представьте, он подружился с нашим практикантом! Наш Авель существо совершенно безвредное, но мямля и размазня, каких свет не создавал. Тебе захотелось водить с кем-нибудь компанию – допустим. Так почему же не сойтись с человеком который разбирается в кое-каких вопросах и от которого можно понабраться и ума и хороших манер? У меня есть свои недостатки, сэр…

– Бросьте, бросьте! – перебил его мистер Свивеллер.

– Нет, есть! И никто другой не отдает себе такого полного отчета в своих недостатках, как ваш покорный слуга. Но, – подчеркнул мистер Чакстер, – я не робкого десятка. Мои злейшие враги – а у кого их нет, сэр? никогда не упрекали меня в робости. И скажу вам по чести, сэр, если бы мне было отпущено судьбой столько же привлекательных качеств, сколько их есть у нашего практиканта, я украл бы где-нибудь головку честерского сыра, привязал бы ее себе на шею и утопился. Жил, покрытый позором, так и умирай позорной смертью! Вот как я на это смотрю, сэр!

Мистер Чакстер умолк, постучал указательным пальцем по лисьему носу, взял понюшку табаку и в упор посмотрел на мистера Свивеллера, словно говоря: «Думаете, я чихну? Жестоко ошибаетесь!» – И ваш жилец не только подружился с Авелем, – продолжал мистер Чакстер, – но завел знакомство с его отцом и матерью. Как вернулся из этой своей сумасбродной поездки, так прямо к ним – к ним домой! Кроме того, ваш жилец благоволит к пройдошливому юнцу, и он теперь наверняка повадится ходить сюда чуть не каждый день, в чем вы сами убедитесь. Со мной же, помимо обычных «здрасте, прощайте», за все время не сказал и двух слов. И доложу вам, сэр, – заключил мистер Чакстер, сокрушенным покачиванием головы давая понять, что всякому долготерпению есть предел, – от всего этого решительно отдает дурным тоном, и если бы не мой патрон, который без меня как без рук, я счел бы за лучшее порвать с конторой. Это был бы самый правильный выход из положения.

Мистер Свивеллер, сидевший на табуретке против своего друга, в знак сочувствия помешал кочергой в камине, но промолчал.

– Что же касается пройдошливого юнца, сэр, – пророческим тоном продолжал мистер Чакстер, – то он плохо кончит, вот увидите. Наше ремесло научило нас разбираться в людях; помяните мое слово – мальчишка, который прибегает отработать шиллинг, еще покажет себя в истинном свете – и в самом недалеком будущем. Он презренный вор, вот он кто! Иначе и быть не может.

Разволновавшийся мистер Чакстер мог бы еще долго говорить на эту тему в еще более резких выражениях, если бы в дверь не постучали, а так как стук этот, по-видимому, возвещал о деловом визите, он сразу оробел, что несколько противоречило его недавнему заявлению. Мистер Свивеллер, тоже услышавший стук в дверь, как был, с кочергой в руках, заставил свою табуретку совершить полный оборот на одной ножке и, очутившись лицом к столу, сунул кочергу в ящик, после чего крикнул: «Войдите!» И кто же появился в конторе, как не тот самый Кит, который навлек на себя гнев мистера Чакстера! При виде его к мистеру Чакстеру в мгновение ока вернулось мужество, и он принял чрезвычайно свирепый вид. Мистер Свивеллер выпучил на Кита глаза, потом вскочил с табуретки, рванул из ящика кочергу и, став в позитуру, произвел по всем правилам несколько яростных выпадов, точно в руках у него была рапира.

– Джентльмен у себя? – спросил Кит, несколько удивленный столь странным приемом.

Мистер Чакстер не дал мистеру Свивеллеру ответить и поспешил высказать свое крайнее возмущение таким вопросом, находя его неуважительным и заносчивым по тону, ибо двое джентльменов налицо, следовательно, посланный должен был бы справиться о третьем джентльмене или назвать предмет своих поисков по имени, предоставив двоим джентльменам самим определить общественное положение этой личности, поскольку не исключена возможность, что оно не из высоких. Далее мистер Чакстер заявил, что заданный в такой форме вопрос в частности оскорбителен и для него, но он не из тех, с кем можно вольничать, и некоторые пройдохи (распространяться о которых у него нет ни малейшей охоты) когда-нибудь почувствуют это на своей собственной шкуре.

– Я спрашивал о джентльмене со второго этажа, – сказал Кит, поворачиваясь к Ричарду Свивеллеру.

– А что? – заинтересовался Дик.

– У меня письмо к нему.

– От кого?

– От мистера Гарленда.

– Ах, вот как! – чрезвычайно вежливо сказал Дик. – В таком случае, оставьте его у меня, сэр. А если вам надо подождать ответа, сэр, пройдите в прихожую, сэр, Это помещение у нас хорошо проветривается, и воздух там свежий, сэр.

– Благодарю вас, – сказал Кит. – Но мне велено передать письмо в собственные руки.

Беспримерная дерзость такого ответа поразила мистера Чакстера и пробудила в нем нежную заботу о чести своего друга, вследствие чего он заявил, что расправился бы с Китом на месте, да вот только место здесь не совсем подходящее, и что такая расправа, принимая во внимание чудовищный характер нанесенного оскорбления, встретила бы полное сочувствие английского суда присяжных, который вынес бы вердикт «убийство при оправдывающих вину обстоятельствах», и присовокупил бы к нему благоприятный отзыв о высоких моральных качествах мстителя. Мистер Свивеллер, настроенный совсем не так воинственно, был несколько смущен горячностью приятеля и, видимо, не знал, как ему поступить (ибо Кит хранил свое обычное спокойствие и миролюбие), но в эту минуту на лестнице вдруг послышался громкий голос одинокого джентльмена.

– Разве это не ко мне пришли? – крикнул он.

– К вам, сэр, – подтвердил Ричард. – Совершенно верно, сэр.

– Так где же он? – взревел одинокий джентльмен.

– Он здесь, сэр, – ответил мистер Свивеллер. – Молодой человек, вас просят подняться наверх, вы разве не слышите? Оглохли, что ли?

Кит решил не вдаваться в дальнейшие пререкания и, взбежав по ступенькам, оставил обоих Блистательных Аполлонов молча глазеть друг на друга.

– Что я вам говорил? – сказал мистер Чакстер. – Ну, как вам это покажется?

Мистер Свивеллер, будучи по натуре малым добродушным, не усмотрел в поведении Кита особого злодейства и поэтому смолчал, не зная, что ответить приятелю.

Его вывел из затруднения приход мистера Самсона и мисс Салли, при виде которых мистер Чакстер удалился с должной поспешностью.

Мистер Брасс и его очаровательная сестрица должно быть, обсуждали какой-то интересный и важный вопрос за своим скромным завтраком. В таких случаях они появлялись в конторе на полчаса позднее обычного, сияя улыбками, словно интриги и злоумышления вносили мир в их душу и озаряли светом их труженический путь. На сей раз и братец и сестрица явились в особенно радужном настроении; физиономия у мисс Салли была елейная, а мистер Брасс потирал руки с чрезвычайно игривым и беззаботным видом.

– Ну-с, мистер Ричард, – начал Брасс, – какое у нас сегодня самочувствие? Хорошее, бодрое, сэр? А, мистер Ричард?

– Ничего, сэр, – ответил Дик.

– Вот и чудесно! – сказал Брасс. – Ха-ха! Будем веселиться, мистер Ричард; что нам мешает веселиться? Мир, в котором мы живем, сэр, прекрасен, просто прекрасен! В нем попадаются дурные люди, мистер Ричард, но не будь дурных людей, не было бы и хороших стражей закона. Ха-ха! Получены какие-нибудь письма с утренней почтой? А, мистер Ричард?

Мистер Свивеллер ответил отрицательно.

– Ха! – воскликнул Брасс. – Это не суть важно. Если сегодня мало дел, значит завтра привалит больше. Довольство малым услаждает наше существование, мистер Ричард. Кто-нибудь заходил?

– Только мой друг, – ответил Дик. – «Пусть нас друзья…

– …не забывают, – быстро подхватил Брасс. – Пусть льется за столом вино». Ха-ха! Ведь, кажется, так говорится в песне? Славная песенка, мистер Ричард, совершенно в моем духе. Одобряю чувства, которые в ней воспеваются. Ха-ха! А ваш друг – тот самый молодой человек, что служит в конторе Уизердена, не так ли?.. Да… «Пусть нас друзья..,» И больше никого не было, мистер Ричард?

– Приходили к жильцу, – ответил мистер Свивеллер.

– Ах, вот как! – воскликнул Брасс. – Приходили к жильцу? Ха-ха! «Пусть нас друзья не забывают, пусть льется…» Значит, приходили к жильцу, а, мистер Ричард?

– Да, – сказал Дик, несколько озадаченный игривостью своего патрона. – И сейчас у него.

– И сейчас у него! – повторил Брасс. – Ха-ха! Желаем счастья им, веселья, и тру-ля-ля, и тру-ля-ля! Да, мистер Ричард? Ха-ха!

– Разумеется, – ответил Дик.

– А кто, – Продолжал Брасс, перебирая бумаги на столе, – кто посетил нашего жильца – надеюсь, не дама? А, мистер Ричард? Строгие нравы улицы Бевис-Маркс, сэр… «Когда прелестница склоняется к безумствам…» [80]80
  «Когда прелестница склоняется к безумствам»– первая строка из стихотворения Оливера Гольдсмита, включенного в 24-ю главу его романа «Векфильдский священник» (1766).


[Закрыть]и прочее, тому подобное. А, мистер Ричард?

– Другой молодой человек, тоже от Уиэердена – во всяком случае, имеет к нему какое-то касательство. Его зовут Кит.

– Кит? – воскликнул Брасс. – Странное имя… Кит, кит, рыба-кит. Да, мистер Ричард? Ха-ха! Значит, у него в гостях Кит? Так-с!

Дик взглянул на мисс Салли, удивляясь, что ей мешает пресечь болтовню Самсона, но поскольку она не собиралась делать это и, судя по ее физиономии, слушала его с молчаливым одобрением, он решил, что братец с сестрицей только что надули кого-то и готовятся получить по счету.

– Мистер Ричард, – сказал Брасс, беря со стола письмо, – не будете ли вы так любезны отнести вот это на Пикем-Рай? Ответа не требуется, но письмо важное и его надо вручить лично. Обратный проезд запишите за счет конторы. Контору жалеть нечего, дери с нее сколько можно – вот девиз писца. А, мистер Ричард? Ха-ха!

Мистер Свивеллер с торжественной медлительностью стащил с себя спортивную куртку, облачился в полуфрак, снял шляпу с вешалки, сунул письмо в карман и удалился. Немедленно вслед за его уходом поднялась с места и мисс Салли; она сладко улыбнулась брату (он кивнул ей, щелкнув себя пальцем по носу) и тоже покинула контору.

Оставшись в одиночестве, Самсон Брасс распахнул настежь дверь, уселся за стол как раз напротив нее, так чтобы держать под наблюдением лестницу и прихожую, и начал бойко, с величайшим усердием писать, одновременно напевая отнюдь не мелодичным голосом какие-то обрывки музыкальных фраз, которые, по-видимому, имели непосредственное отношение к союзу церкви и государства, ибо они представляли собой мешанину из вечерних псалмов и гимна «Боже храни короля».

И так стряпчий с улицы Бевис-Маркс сидел, писал и напевал себе под нос довольно долго, лишь изредка отрываясь от своего занятия, чтобы прислушаться с вороватым видом, не идет ли кто, и после каждой такой паузы принимался напевать все громче и громче, а водить пером все медленнее и медленнее. Наконец дверь в комнате жильца отворилась и снова захлопнулась, и кто-то стад спускаться по лестнице. Тогда он бросил писать и запел во весь голос, не выпуская пера из рук, покачивая головой из стороны в сторону и улыбаясь ангельской улыбкой, с видом человека, совершенно упоенного музыкой.

К этому трогательному зрелищу ступеньки и сладкие звуки и привели Кита, после чего мистер Брасс пение свое прекратил, но улыбаться не бросил и, усиленно закивав головой, помахал пером в воздухе.

– Кит! – сказал мистер Брасс приятнейшим голосом. – Ну, как поживаешь?

Кит, несколько оробевший в присутствии этого новоявленного благожелателя, ответил как полагается и взялся за ручку двери, но мистер Брасс негромко подозвал его к себе.

– Не уходи, Кит, прошу тебя, – проговорил стряпчий таинственным и в то же время деловым тоном. – Вернись, будь так любезен. Ах! Боже мой, боже! – продолжал он, поднимаясь с табуретки и становясь спиной к камину. – Смотрю я на тебя, Кит, и вспоминаю одно нежное личико, милее которого мне и видеть не приходилось. Ты ведь прибегал туда раза два, когда мы описывали у них имущество. Ах, Кит, дорогой Кит! Людям нашего ремесла частенько приходится выполнять такие тяжелые обязанности, что ты нам не завидуй, – нечему тут завидовать.

– Я не завидую, сэр, – сказал Кит, – хотя не мне судить о вашем ремесле.

– В чем состоит наше единственное утешение, Кит? – продолжал стряпчий, в глубокой задумчивости глядя на него. – В том, что если мы не в силах предотвратить бурю, то все же смягчаем ее, так сказать, умеряем ее порывы, гибельные для стриженых овечек. «Вот уж правда, стриженые овечки! – подумал Кит. – Наголо остриженные!» – но вслух он ничего не сказал.

– По тому делу, Кит, о котором я сейчас упомянул, мне пришлось выдержать бой с мистером Квилпом, чтобы добиться для них кое-каких послаблений (ведь мистер Квилп – человек суровый). Я мог лишиться клиента, но вид страждущей добродетели вдохновил меня, и победа осталась за мной.

«А он, верно, не такой уж плохой человек», – подумал простодушный Кит, глядя, как стряпчий жует губами, словно борясь с нахлынувшими на него чувствами.

– Я уважаю тебя, Кит, – взволнованно проговорил Брасс. – Я помню, как ты себя вел в те дни, и с тех пор уважаю тебя, хотя положение ты занимаешь невысокое и живешь в бедности. Но я смотрю не на жилет – мне важно сердце. Клетчатый жилет – это решетка, а сердце – пташка, что томится за ней. Но сколько есть таких пташек, которые постоянно – чуть что, меняют оперение и клюют своих ближних, просовывая клювик между прутьями!

Восприняв этот поэтический образ, как прямой намек на свой собственный клетчатый жилет, Кит окончательно растрогался, чему немало способствовали также выражение лица и голос мистера Брасса, ибо он разглагольствовал с видом кроткого, отрешившегося от земной суеты пустынника, и ему не хватало только вервия на его рыжем сюртуке да черепа на камине, чтобы окончательно закрепиться на этом поприще.

– Н-да, – протянул Самсон, улыбаясь мягкой улыбкой добрячка, снисходящего к слабостям – своим, а может быть, и чужим. – Однако мы с тобой отвлеклись. Вот, будь любезен, возьми это. – И он показал на две монеты по полукроне каждая, которые лежали на столе.

Кит взглянул на них, потом на Самсона и замялся.

– Это тебе, – сказал Брасс.

– От кого?

– От кого, неважно, – ответил стряпчий. – Ну, допустим, от меня. У нас наверху живут чудаковатые друзья, Кит, и лишние вопросы, лишние разговоры совсем не нужны. Ты ведь сам все понимаешь. Бери деньги, и дело с концом, и, между нами говоря, они, по-моему, не последние, – ты еще не раз будешь кое-что получать здесь. До свидания, Кит, до свидания!

Рассыпаясь в благодарностях и не переставая упрекать себя за то, что дурно думал о человеке, который, как выяснилось при первом же разговоре с ним, совсем того не заслуживал, Кит взял деньги со стола и поспешил домой. А мистер Брасс так и остался проветриваться у горящего камина и сразу же возобновил свои вокальные упражнения и ангельские улыбки.

– Можно войти? – спросила мисс Салли, выглянув из за двери.

– Прошу, прошу! – крикнул ей братец.

– Кхэ? – вопросительно кашлянула мисс Брасс.

– Да, – ответил Самсон. – Могу доложить, что дело идет на лад.

Глава LVII

Предчувствия мистера Чакстера и гнев, которые они пробуждали в нем, имели под собой некоторые основания. Он оказался прав – дружба, зародившаяся между одиноким джентльменом и мистером Гарлендом, не только не охлаждалась, но день ото дня крепла и расцветала. Они часто виделись и поддерживали постоянную связь друг с другом, а за последнее время, когда одинокий джентльмен немного прихворнул, что, вероятно, было вызвано разочарованием и волнениями, которые ему недавно пришлось перенести, их переписка и встречи еще более участились, и на улицу Бевис-Маркс чуть ли не ежедневно приезжал кто-нибудь из обитателей коттеджа «Авель» в Финчли.

К этому времени пони, окончательно оставив всякое притворство и не считая больше нужным ни кривить душой, ни церемониться, наотрез отказывался подчиняться кому-либо, кроме Кита, так что, кто бы ни приезжал к одинокому джентльмену – сам ли мистер Гарленд или мистер Авель, Кит неизменно сопутствовал им. Тому же Киту по роду его службы приходилось доставлять сюда письма и выполнять другие поручения, и следовательно, пока одинокий джентльмен болел, он появлялся на улице Бевис-Маркс почти каждое утро с регулярностью почтальона.

Мистер Самсон Брасс, который, видимо, имел какие-то основания быть начеку, скоро научился издали распознавать рысцу пони и стук колес маленького фаэтона. Лишь только эти звуки достигали его слуха, он немедленно бросал перо и принимался ликующе потирать руки.

– Ха-ха! – восклицал мистер Брасс. – Опять пони к нам пожаловал! Замечательный пони, такой послушный, понятливый! А, мистер Ричард? А, сэр?

Дик отделывался сухим ответом, а мистер Самсон, став на нижнюю перекладину табурета, выглядывал на улицу поверх занавески и смотрел, кто приехал.

– Опять старый джентльмен, – говорил он. – Чрезвычайно почтенный старичок, мистер Ричард, такое приятное выражение лица… в чертах такая благостность… осанка, полная достоинства, сэр. Вот таким мне всегда представлялся король Лир, пока он еще стоял у кормила власти, мистер Ричард, – тот же спокойный нрав, те же седины и маленькая плешь, та же беззащитность перед людским коварством. Ах! Сколь поучительно созерцать такую добродетель, сэр!

Лишь только мистер Гарленд вылезал из фаэтона и поднимался наверх, Самсон начинал кивать и улыбаться Киту из окна, потом выходил на улицу пожать ему руку, и между ними завязывалась беседа наподобие нижеследующей: – Какой он у тебя холеный. Кит! – Мистер Брасс поглаживает пони по спине. – Хвала тебе и честь. Так и лоснится! Ну, будто его лаком покрыли с головы до ног!

Кит поднимает руку к шляпе, улыбается, сам поглаживает своего Вьюнка и выражает твердую уверенность, что второго такого пони мистер Брасс вряд ли где увидите.

– Спору нет, красивый конек, – продолжает Брасс. – И ведь, наверно, смышленый?

– Господи помилуй! – говорит Кит. – Да ему что ни скажи, он все поймет – как человек!

– Быть того не может! – восклицает Брасс; он слышал то же самое, на том же самом месте, из тех же самых уст и в тех же самых выражениях по меньшей мере десять раз и все же удивлен до крайности. – Ай-яй-яй!

– Сначала, сэр, – говорит Кит, польщенный горячим интересом, который проявляет стряпчий к его любимцу, я и не думал, что мы с ним будем такими друзьями.

– Ax! – вздыхает мистер Брасс, для пущей назидательности, а также от полноты чувств. – Не пренебрегай таким прелестным предметом для размышлений. Тебе есть с чем поздравить себя, есть чем гордиться, Кристофер. Честность – лучший нам указчик, поверь моему личному опыту. Не далее как сегодня утром я поплатился сорока семью фунтами и десятью шиллингами, и только из-за своей честности. Но это мне не в убыток, отнюдь не в убыток!

Мистер Брасс исподтишка щекочет себе нос пером и устремляет на Кита слезящиеся глаза. Кит думает: недаром говорят, что внешность обманчива, – к кому же это и отнести, как не к Самсону Брассу!

– Человеку, – продолжает Самсон, – человеку, который ухитряется потерять за одно утро сорок семь фунтов десять шиллингов, можно лишь позавидовать. Будь это восемьдесят фунтов, радость моя не имела бы границ. Каждый потерянный фунт во сто крат увеличил бы мое блаженство. Чуть слышный тоненький голосок, Кристофер, – с улыбкой восклицает Брасс, ударяя себя в грудь, – напевает вот здесь веселые песенки, и на душе у меня светло и радостно!

Кит, умиленный столь поучительной беседой, готов подписаться под каждым словом мистера Брасса, и ему тоже хочется высказать что-нибудь эдакое, но тут на улице появляется мистер Гарленд. Мистер Самсон Брасс угодливо подсаживает старичка в фаэтон; пони несколько раз встряхивает головой, стоит минуты три-четыре в полной неподвижности, будто ноги у него приросли к земле и он решил никуда отсюда не двигаться – здесь жить и здесь умереть! – потом вдруг без всякого предупреждения берет с места и несется по улице со скоростью двенадцати миль в час. Тогда Самсон и его сестрица (уже давно выглядывающая из-за двери) обмениваются улыбкой, странной и не слишком приятной улыбкой, и присоединяются к мистеру Свивеллеру, который в их отсутствие услаждал себя разнообразными гимнастическими упражнениями и теперь сидит за столом весь потный, красный и старательно выскабливает на бумаге сломанным перочинным ножом несуществующую кляксу.

Когда же Кит приходил один, пешком, Самсон Брасс всякий раз вспоминал о важных делах, требующих отправки мистера Свивеллера если не на Пикем-Рай, то в какое-нибудь другое, не менее отдаленное место, откуда этот джентльмен мог вернуться часа через два, через три, а то и позже, так как, по чести говоря, он не считал нужным спешить в таких случаях и затягивал свои отлучки до пределов возможного. Вслед за мистером Свивеллером исчезала и мисс Салли. Тогда мистер Брасс отворял настежь дверь конторы и принимался беззаботно напевать все тот же мотивчик и улыбаться ангельской улыбкой. Лишь только Кит сходил вниз, его подманивали к столу, услаждали приятной, поучительной беседой, иной раз даже просили побыть в конторе минутку, пока мистер Брасс сбегает через улицу, а потом одаривали полукроной или кроной – как придется. Это повторялось довольно часто, и Кит, не сомневаясь, что деньги идут от одинокого джентльмена, который в свое время весьма щедро вознаградил миссис Набблс за ее труды, восхищался добротой своего покровителя и покупал дешевые гостинцы матери, Джейкобу, малышу, а также и Барбаре, и каждый божий день тот или другой из них уж обязательно получал от него в подарок какой-нибудь пустячок.

Пока все вышеописанные дела и события происходили в стенах и за стенами конторы Самсона Брасса, Ричард Свивеллер, которому теперь частенько случалось корпеть за своим столом в полном одиночестве, томился скукой, не зная, как убить время. Для того чтобы сохранить жизнерадостность и умственные способности, он обзавелся доской и колодой карт и стал играть в криббедж с болваном, причем ставки у них были по двадцать, тридцать и даже по пятьдесят тысяч фунтов, не говоря уже о рискованных пари, которые заключались на довольно солидные суммы.

Так как игра обычно велась в полной тишине, несмотря на ее широкий размах, мистеру Свивеллеру начало почему-то казаться, будто в те вечера, когда мистера и мисс Брасс не бывало дома (а они теперь часто уходили куда-то), за дверью в контору слышится не то сопенье, не то фырканье, и после недолгих размышлений он решил, что в этом скорее всего повинна маленькая служанка, которая вечно страдала насморком, простужаясь в холодной кухне. Однажды вечером мистер Свивеллер пригляделся попристальнее и в самом деле увидел чей-то глаз, поблескивавший и мерцавший в замочной скважине; убедившись в правильности своих догадок, он тихонько подкрался к двери и сцапал девочку, прежде чем она успела заметить его приближение.

– Ой! Я ничего дурного не делаю, честное слово не делаю, – закричала маленькая служанка, отбиваясь от него с такой силой, какая была бы впору служанке, более рослой. – Мне одной скучно на кухне. Только не жалуйтесь на меня хозяйке! Я вас очень прошу!

– Не жаловаться? – сказал Дик. – Ты что же, развлекаешься таким образом, ищешь общества?

– Да, да! – ответила она.

– И давно ты эдак свой глаз проветриваешь?

– С тех пор как вы стали играть в карты, и еще раньше.

Смутные воспоминания о довольно-таки фантастических пантомимах, которые освежали его в перерывах между трудами и, следовательно, проходили на виду у маленькой служанки, несколько опечалили мистера Свивеллера, но ненадолго, потому что он не принимал таких вещей близко к сердцу.

– Ну, что ж, входи, – сказал Ричард после минутного раздумья. – Садись… буду, учить тебя играть в криббедж.

– Ой, что вы, разве можно! – вскричала маленькая служанка. – Мисс Салли меня убьет, если узнает, что я была наверху.

– А очаг на кухне горит? – спросил Дик. – Самую чуточку, – ответила она.

– Меня мисс Салли не убьет, если узнает, что я был внизу, следовательно пошли туда, – сказал Ричард, засовывая колоду в карман. – Эх! Какая ты худенькая! Это что же значит?

– Я не виновата.

– Говядину с хлебом есть будешь? – осведомился Дик, берясь за шляпу. – Да? Так я и думал. А пиво когда-нибудь пробовала?

– Разок хлебнула, – ответила маленькая служанка.

– Что тут делается! – завопил мистер Свивеллер, возводя очи к потолку. – Она не ведает вкуса пива! Разве его распробуешь с одного глотка! Да сколько тебе лет?

– Я не знаю.

Мистер Свивеллер широко открыл глаза и на минутку задумался, потом попросил девочку присмотреть за конторой до его прихода и немедленно исчез.

Вернулся он через несколько минут в сопровождении мальчика из кухмистерской, несшего в одной руке тарелку с хлебом и отварной говядиной, а в другой окутанную аппетитными клубами пара большую кружку с каким-то ароматичным напитком, который оказался подогретым пивом с примесью джина и был изготовлен по рецепту, полученному в кухмистерской от самого мистера Свивеллера в ту пору, когда последний, забирая там в долг, всячески старался снискать расположение ее хозяина. Освободив мальчика от его ноши и велев маленькой служанке на всякий случай запереть дверь, мистер Свивеллер последовал за ней на кухню.

– Вот! – сказал Ричард, ставя тарелку на стол. – Первым делом управься с этим, а что будет дальше, увидишь.

Маленькая служанка не заставила себя просить и мигом очистила тарелку.

– Теперь, – продолжал Дик, подставляя ей кружку, – приложись вот к этому, но только умеряй свои порывы – тут нужна привычка. Ну, как – вкусно? – Ух! Еще бы не вкусно! – сказала она. Мистер Свивеллер пришел в совершенно неописуемый восторг от такого ответа и сам надолго припал к кружке, устремив на маленькую служанку выразительный взгляд. Когда же со всеми предварительными церемониями было покончено, он начал обучать ее криббеджу, и она постигла эту науку довольно быстро, будучи девицей понятливой и вострой.

– Ну-с, – сказал мистер Свивеллер, сдав карты, оправив жалкий огарок и положив на блюдце две монеты по шести пенсов, – вот это наш банк. Если ты выиграешь, все твое. Если я выиграю – мое. А чтобы было веселей и больше похоже на всамделишную игру, я буду звать тебя маркизой. Поняла?