Текст книги "Лавка древностей"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 40 страниц)

Дверь приотворилась, но приглашением Дика воспользовалась только чья-то рука, вся в мыльной пене, а также струя сильного табачного запаха. Табачный запах шел из лавки в нижнем этаже, а рука в мыльной пене, только что вынутая из ведра с теплой водой, принадлежала служанке, которая оторвалась от мытья полов, чтобы принять письмо, и теперь протягивала его из-за двери, заявляя, со свойственной ее племени способностью легко усваивать фамилии, что оно предназначается мистеру Вривеллеру.

Взглянув на адрес, Дик побледнел, и вид у него стал довольно глупый, но бледность и глупое выражение лица еще усилились, когда он ознакомился с содержанием письма и сказал, что роль галантного кавалера имеет и свои неудобства и что, прежде чем пускаться в подобные разговоры, ему следовало бы вспомнить о ней.

– О ней? О ком это? – осведомился Трент.

– О Софи Уэклс, – ответил Дик.

– Кто она такая?

– Она мечты моей царица [16]16
  Она мечты моей царица…– первая строка из баллады Вильяма Ми «Эллис Грей».


[Закрыть], сэр, вот она кто такая, – сказал мистер Свивеллер и, сделав большой глоток искрометного, устремил на друга проникновенный взор. – Она прелестна и мила. Ты ее знаешь.

– Да, припоминаю, – небрежно бросил его приятель. – Ну и что?

– А вот то, сэр, – продолжал Дик, – что между мисс Софией Уэклс и скромным молодым человеком, который имеет честь беседовать с вами, зародились горячие и нежные чувства – чувства весьма благородного и возвышенного свойства. Сама богиня Диана, сэр, – та, чей рог сзывает на охоту, – не была столь безупречного поведения, сколь София Уэклс. Верьте мне, сэр.

– Значит, это не пустая болтовня – так прикажешь тебя понимать? – спросил Трент. – Что же у вас там было – амуры?

– Амуры были. Обещаний жениться не было, – сказал Дик. – За нарушение таковых меня не притянут. [17]17
  Обещаний жениться не было, – сказал Дик. – За нарушение таковых меня, не притянут.– В Англии XIX века за нарушение обещания жениться можно было возбудить гражданское дело в суде. Диккенс описывает подобного рода процесс в «Записках Пиквикского клуба».


[Закрыть]Это единственное, чем я себя утешаю, Фред. Компрометирующей, переписки тоже не имеется.

– А это что за письмо?

– Напоминание о сегодняшнем вечере, Фред. Небольшой бал на двадцать человек; в общем итоге – двести волшебных нежных пальчиков [18]18
  …двести волшебных нежных пальчиков…– парафраз из поэмы Джона Мильтона (1608—1674) «L'Allegro» (время написания точно не установлено).


[Закрыть], порхающих легко, при условии, что у каждой леди и каждого джентльмена имеется полный набор таковых. Придется пойти – хотя бы для того, чтобы начать подготовку разрыва. Не бойся, я устою. Интересно только узнать, кто принес письмо, она сама или нет? Если сама, не ведая о препонах, возникших на ее пути к счастью, – это душераздирающе, Фред!

Мистер Свивеллер призвал служанку и удостоверился, что мисс Софи Уэклс вручила свое письмо лично, что ее сопровождала, разумеется, приличия ради, младшая мисс Уэклс и что, когда мусс Софи предложили подняться самой к мистеру Свивеллеру, поскольку он был дома, она ужаснулась и выразила готовность лучше умереть. Мистер Свивеллер выслушал отчет служанки с восторгом, который никак не вязался с его недавними планами на будущее, но такая странность не смутила Трента, ибо ему, вероятно, было хорошо известно, что он властен пресечь любой шаг Ричарда Свивеллера, когда сочтет нужным сделать это ради соблюдения собственных интересов.

Глава VIII

Когда с делами было покончено, внутренний голос шепнул мистеру Свивеллеру о близости обеденного времени, и, не желая расстраивать свое здоровье дальнейшим воздержанием, он отправил посланца в ближайшую кухмистерскую с просьбой немедленно доставить две порции отварной говядины с овощным гарниром. Однако кухмистер, знавший, с кем он имеет дело, отказался выполнить этот заказ и грубо ответил, что если мистеру Свивеллеру захотелось отварной говядины, не будет ли он любезен явиться самолично и съесть ее на месте, а кстати – вместо молитвы перед трапезой пусть погасит небольшой должок, который уже давно за ним числится. Отказ не обескуражил мистера Свивеллера-напротив, его умственные способности и аппетит лишь обострились, и он направил подобное же требование в другую, более отдаленную кухмистерскую, присовокупив к нему в виде дополнительного пункта, что джентльмен, дескать, посылает в такую даль, руководствуясь не только популярностью и славой, которую завоевала их отварная говядина, но и жесткостью этого блюда в ближайшей кухмистерской, что делает его совершенно непригодным для джентльменского стола, да и вообще для человеческого потребления. Благоприятные результаты этого дипломатического хода сказались в молниеносном прибытии небольшой пирамиды, искусно воздвигнутой из судков и тарелок, причем основанием ее служил судок с отварной говядиной, а вершиной – кварта эля с шапкой из пены. Будучи разобрано на составные части, сооружение это явило все, что требуется для сытного обеда, и мистер Свивеллер и его друг приступили к нему с величайшим удовольствием и рвением.

– Пусть сей миг будет худшим в нашей жизни! – воскликнул мистер Свивеллер, пронзая вилкой большую шишковатую картофелину. – Мне нравится, что это блюд о принято подавать в мундире. Когда извлекаешь картошку из ее, так сказать, естественного состояния, в этом есть своя особая прелесть, неведомая богачам и сильным мира сего. Ах! «Как мало в жизни нужно человеку, и то лишь на короткий срок!» [19]19
  «Как мало в жизни нужно человеку, и то лишь на короткий срок!»– цитата из стихотворения Оливера Гольдсмита (1728—1774) «Эдвин и Анджелина» (известно также под названием «Отшельник»), включенного в его роман «Векфильдский священник» (1766).


[Закрыть]Это так верно… после того, как пообедаешь.

– Надеюсь, что кухмистер тоже удовлетворится малым и что срок ожидания для него не затянется, – заметил Трент. – Впрочем, как я подозреваю, расплатиться тебе нечем.

– Я скоро отправлюсь в город и загляну к нему по дороге, – ответил Дик, многозначительно подмигнув приятелю. – Слуга как хочет, а с меня взятки гладки. Обед съеден, Фред, и дело с концом!

Слуга, очевидно, тоже усвоил эту бесспорную истину, ибо, вернувшись за посудой и получив от своего клиента вместо денег величественно-небрежное обещание заглянуть в кухмистерскую и рассчитаться с хозяином, он заметно пал духом и понес черт те что, вроде «уплата сразу после доставки» и «в кредит не отпускаем», но в конце концов был вынужден удовлетвориться вопросом, когда именно джентльмен соизволит зайти, так как ему бы хотелось быть в это время на месте, поскольку ответственность за отварную говядину, гарнир и прочее лежит лично на нем. Мистер Свивеллер, перебрав в уме все свои дела, ответил, что его следует ждать от шести без двух минут и до семи минут седьмого. Слуга удалился с этим слабым утешением, а Ричард Свивеллер вынул из кармана засаленную записную книжку и стал что-то строчить в ней.

– Боишься, как бы не забыть про визит в кухмистерскую? – с ядовитой усмешкой спросил Трент.

– Ты не угадал, Фред, – ответил неуязвимый Ричард, деловито продолжая писать. – Я заношу в эту книжечку названия улиц, на которых мне нельзя показываться до закрытия лавок. Сегодняшний обед исключает для меня Лонг-Эйкр. На прошлой неделе я купил пару башмаков на Грэйт-Квин-стрит, – следовательно, там прохода тоже нет. На Стрэнд я могу теперь выйти только одним переулком, но предстоящая покупка пары перчаток преградит мне и этот путь. Скоро совсем некуда будет податься, и если уважаемая тетушка не пришлет мне денег в течение этого месяца, я буду вынужден делать крюк мили в три за черту города только для того, чтобы перейти с тротуара на тротуар.

– А она не подведет тебя? – спросил Трент.

– Надеюсь, что нет, – ответил мистер Свивеллер. – Но чтобы разжалобить ее, раньше требовалось в среднем около шести покаянных писем, а теперь мы дошли уже до восьми, и никакого толку. Завтра утром сочиню еще одно. Надо будет насажать на него как можно больше клякс и для пущей убедительности опрыскать водой из перечницы. «Мысли мои путаются, и я сам не знаю, что пишу…» – клякса. «Если бы вы видели меня сейчас! Видели, как горько оплакиваю я свою беспутную жизнь…» перечница. «Рука моя дрожит при одной только мысли…» – тут еще клякса. Если и это не подействует, тогда мне крышка!

Закончив свои записи, мистер Свивеллер сунул карандаш в книжечку, захлопнул ее, и выражение лица у него стало крайне серьезное и сосредоточенное. Трент вспомнил, что ему надо сходить куда-то по делу, и Ричард Свивеллер вскоре остался наедине с искрометным вином, а также со своими мыслями, имевшими самое близкое касательство к мисс Софи Уэклс.

– Все-таки это очень неожиданно, – говорил себе Дик, с глубокомысленным видом покачивая головой и, по обыкновению, пересыпая свою речь стихами, точно это была проза, затараторившая скороговоркой. – Когда сердце истерзано злою тоской [20]20
  Когда сердце истерзано злою тоской…– несколько измененная строка одной из песенок комедии Джона Гея (1685—1732) «Опера нищего» (1728).


[Закрыть]– лишь увижу мисс Уэклс, снимет все как рукой. Прелестная девица! Она как роза, роза красная цветет в моем саду [21]21
  Она как роза, роза красная цветет в моем саду…– парафраз из стихотворения Роберта Бернса «Моя любовь подобна красной розе».


[Закрыть], что совершенно бесспорно. Кроме того, она как песенка, с которой в путь иду. Н-да! Неожиданно! Правда, бить отбой сразу, ради этой сестренки Фреда, нет никакой необходимости, но заходить слишком далеко тоже не годится. Нет! Если уж бить отбой, так нечего откладывать в долгий ящик. Во-первых, как бы не пришлось отвечать за нарушение матримониальных обещаний; во-вторых, Софи может подыскать себе другого жениха; в-третьих… нет, в-третьих отставить, но все-таки осторожность никогда не мешает. Эта невысказанная до конца мысль касалась возможности, в которой Ричард Свивеллер не хотел признаться даже самому себе: возможности подпасть под чары мисс Уэклс, в какую-нибудь неосторожную минуту навсегда связать с ней свою судьбу и тем самым погубить заманчивый план, который так пришелся ему по душе. Поэтому он решил безотлагательно поссориться с мисс Уэклс и, перебрав в уме различные предлоги для ссоры, остановился на беспричинной ревности. Стакан то и дело ходил у него из правой руки в левую и обратно, что должно было помочь ему как можно тоньше сыграть задуманную роль. Обсудив, наконец, этот важный вопрос, он навел на себя лоск, весьма незначительный, и отправился к обиталищу очаровательного предмета своих мечтаний.

Обиталище это находилось в Челси [22]22
  Челси– в то время пригород Лондона; в настоящее время один из районов города.


[Закрыть], так как мисс Софи Уэклс проживала там со своей вдовой матушкой и двумя сестрами и совместно с ними содержала скромную школу для юных особ столь же скромных размеров, о чем близлежащие кварталы оповещались при помощи овальной дощечки над окном первого этажа, разукрашенной затейливыми росчерками и гласившей: «Семинария для девиц», что и подтверждалось каждое утро между половиной десятого и десятью то одной, то другой девицей самого нежного возраста, стоявшей на цыпочках на железном скребке у порога и тщетно пытавшейся дотянуться букварем до дверного молотка. Педагогические обязанности распределялись в этом учебном заведении следующим образом: грамматика, сочинения, география и гимнастические упражнения с гирями – мисс Мелисса Уэклс; письмо, арифметика, танцы, музыка и искусство очаровывать – мисс Софи Уэклс; вышивание, мережка, строчка и метка белья – мисс Джейн Уэклс; телесные наказания, наложение поста и прочие пытки и ужасы – миссис УЭКЛС. Мисс Мелисса Уэклс была старшая дочка, мисс Софи средняя, а мисс Джейн младшая. Мисс Мелисса, вероятно, встретила и проводила на своем веку весен тридцать пять, не меньше, и уже клонилась к осени; мисс Софи была свеженькая веселая толстушка двадцати лет, а мисс Джейн только-только пошел семнадцатый год. Миссис Уэклс, даме достойнейшей, но несколько ядовитой, перевалило за шестьдесят.

Вот к этой-то «Семинарии для девиц» и поспешил Ричард Свивеллер, исполненный намерений, пагубных для душевного покоя прелестной Софи; а она, в платье девственной белизны, с одной лишь красной розой у корсажа, встретила его в самый разгар изысканных – чтобы не сказать пышных – приготовлений к открытию бала; о том, что торжественная минута близка, свидетельствовало все: и расставленные в зале маленькие цветочные горшочки, обычно стоявшие снаружи на подоконнике, если не считать ветреных дней, когда их сносило во двор; и шеренга школьниц, коим было дозволено украсить своим присутствием бал; и кудряшки мисс Джейн Уэклс, проходившей весь вчерашний день с волосами, туго закрученными в папильотки из желтой афиши; и, наконец, величественная осанка самой матроны и ее старшей дочери, – причем последнее показалось мистеру Свивеллеру несколько необычным, но особого впечатления на него не произвело.

Говоря откровенно (ведь о вкусах не спорят, и поэтому даже самый странный вкус не должен вызывать подозрений в предвзятости или злостном умысле), говоря откровенно, и миссис Уэклс и ее старшая дочка не очень-то поощряли притязания мистера Свивеллера, отзывались о нем пренебрежительно, как о «ветрогоне», и, когда его имя произносилось в их присутствии, со зловещим вздохом покачивали головой. Отношение мистера Свивеллера к мисс Софи носило тот неопределенный, затяжной характер, в котором обычно не чувствуется твердых намерений; и с течением времени эта девица сама стала считать весьма желательным, чтобы вопрос разрешился в ту или иную сторону. Вот почему она, наконец, согласилась выставить против Ричарда Свивеллера одного своего обожателя – огородника, судя по всем признакам ожидавшего только малейшего поощрения с ее стороны, чтобы предложить ей руку и сердце; и вот почему она так добивалась присутствия Ричарда Свивеллера на балу (с этой целью и задуманном) и сама отнесла ему письмо, о котором мы уже слышали. «Если у него есть какие-то виды на будущее или возможность прилично содержать жену, говорила миссис Уэклс своей старшей дочери, – когда же и сказать об этом, как не сегодня?» «Если я ему действительно нравлюсь, – думала мисс Софи, – сегодня он со мной объяснится».

Но поскольку мистер Свивеллер понятия не имел обо всех этих разговорах, мечтах и приготовлениях, ему было от них ни тепло, ни холодно. Он обдумывал, как бы получше разыграть роль ревнивца, и хотел только одного: чтобы на сей раз мисс Софи оказалась менее обольстительной или превратилась бы в свою сестру, что было бы примерно одно и то же. Однако его размышлениям помешал приход гостей, в том числе и огородника, по фамилии Чеггс. Мистер Чеггс явился не один, а предусмотрительно привел с собой сестру, и мисс Чеггс сразу устремилась к мисс Софи, взяла ее за обе руки, расцеловала в обе щеки и громким шепотом спросила, не слишком ли рано они пожаловали.

– Нет, что вы! – ответила мисс Софи.

– Милочка моя! – таким же шепотом продолжала мисс Чеггс. – Как меня донимали, как мучили! Просто счастье, что мы не торчим здесь с четырех часов, Элик прямо-таки рвался к вам! Хотите верьте, хотите нет, но он оделся еще до обеда и с тех пор глаз не сводил с часовой стрелки, покоя мне не давал! Это все вы виноваты, негодница!

Тут мисс Софи покраснела, мистер Чеггс (робевший в женском обществе) тоже покраснел, но матушка мисс Софи и ее сестры пришли мистеру Чеггсу на выручку и стали осыпать его комплиментами и любезностями, предоставив Ричарда Свивеллера самому себе. А ему только это и требовалось. Вот повод, причина и веское основание притвориться разгневанным! Но, заручившись поводом, причиной и основанием, которые он собирался выискивать, не рассчитывая, что они появятся сами, Ричард Свивеллер разгневался не на шутку и подумал: «Какого дьявола нужно этому наглецу Чеггсу!» Впрочем, первая кадриль с мисс Софи (плебейскими контрадансами здесь гнушались) была за мистером Свивеллером, и таким образом он утер нос своему сопернику; тот с грустным видом уселся в угол и стал созерцать оттуда прелестный стан мисс Софи, мелькающий в сложных фигурах танца. Но мистер Свивеллер не удовольствовался этим преимуществом. Решив показать семье Уэклс, каким сокровищем они пренебрегают, и, вероятно, все еще находясь под действием недавних возлияний, он творил такие чудеса, откалывал такие коленца, выделывал такие выкрутасы, что присутствующие были потрясены его ловкостью, а один длинный-предлинный джентльмен, танцевавший в паре с маленькой-премаленькой школьницей, остановился как вкопанный посреди зала, вне себя от изумления и восторга. Миссис Уэклс и та перестала шпынять трех совсем юных девиц, которые проявляли явную склонность повеселиться на балу, и невольно подумала, что таким танцором в семье можно было бы гордиться.

Но мисс Чеггс, союзник деятельный и надежный, не ограничивалась в эту критическую минуту одними насмешливыми улыбочками, принижающими таланты мистера Свивеллера и, пользуясь малейшей возможностью, нашептывала мисс Софи на ухо о том, как она сочувствует, как она болеет за мисс Софи душой, что такое чучело одолевает ее своими ухаживаниями, как она боится за обуянного гневом Элика – не налетел бы он, чего доброго, на него с кулаками, и умоляла мисс Софи удостовериться, что глаза вышеупомянутого Элика горят любовью и яростью – чувствами, которые, кстати сказать, переполнив ему глаза, бросились ниже и придали его носу багровый оттенок.

– Вы обязательно должны пригласить мисс Чеггс, – сказала мисс Софи Дику Свивеллеру, после того как сама протанцевала две кадрили с мистером Чеггсом, на глазах у всех поощряя его ухаживания. – Она такая славная, а брат у нее просто очаровательный!

– Вот как! – буркнул Дик. – Очаровательный и очарованный… судя по тем взглядам, которые он на вас бросает.

Тут мисс Джейн (подученная заранее) сунулась к ним со своими кудряшками и шепотом сообщила сестре, что мистер Чеггс ревнует.

– Ревнует? Каков наглец! – воскликнул Ричард Свивеллер.

– Наглец, мистер Свивеллер? – сказала мисс Джейн, тряхнув головкой. – А что, если он услышит? Как бы вам не пришлось пожалеть об этом!

– Джейн, прошу тебя… – остановила ее мисс Софи.

– Вздор! – ответила мисс Джейн. – Почему, собственно, мистер Чеггс не может ревновать? Вот еще новости! Он имеет на это такое же право, как и всякий другой, а скоро, может быть, таких прав у него будет еще больше. Тебе это лучше знать, Софи.

Мисс Джейн действовала по сговору с сестрой, в основе которого лежали самые добрые побуждения и желание во что бы то ни стало заставить мистера Свивеллера объясниться. Однако все их труды пошли прахом, ибо мисс Джейн, девица не по годам дерзкая и острая на язык, так увлеклась своей ролью, что мистер Свивеллер отошел от них в глубоком негодовании, уступив возлюбленную мистеру Чеггсу, но метнув в его сторону вызывающий взгляд, на что тот ответил взглядом возмущенным.

– Вы изволили что-то сказать, сэр? – вопросил мистер Чеггс, проследовав за ним в угол. – Будьте добры улыбнуться, сэр, чтобы нас ни в чем не заподозрили. Вы изволили что-то сказать, сэр?

Мистер Свивеллер с надменной усмешкой уставился на правый башмак мистера Чеггса, потом перевел взгляд на его щиколотку, потом на коленку, постепенно поднялся вверх по бедру до жилета, пересчитал на нем пуговицы, достиг подбородка, откуда пошел самой серединкой носа, встретился, наконец, глазами с мистером Чеггсом и вдруг отрезал; – Нет, сэр!

– Гм! – хмыкнул мистер Чеггс, оглядываясь через плечо. – Будьте любезны улыбнуться еще раз, сэр. Может быть, вы хотели что-то сказать, сэр?

– Нет, сэр, не хотел.

– Может быть, вам нечего сказать мне в данную минуту, сэр? – с яростью проговорил мистер Чеггс.

Ричард Свивеллер оторвался от созерцания глаз мистера Чеггса и, путешествуя по самой серединке его носа, потом вниз по жилету, вниз по правой ноге, снова добрался до правого башмака и внимательно осмотрел его. Когда осмотр был закончен, он перекочевал, на левую сторону, поднялся вверх по левой ноге, потом снова по жилету и, уставившись мистеру Чеггсу в глаза, ответил: – Нечего, сэр.

– Ах, вот как, сэр! – воскликнул мистер Чеггс. – Рад это слышать. Полагаю, сэр, вы знаете, где меня найти на тот случай, если вам вдруг понадобится переговорить со мной, сэр?

– Если понадобится, справлюсь, сэр, это не затруднительно.

– Вопрос исчерпан, сэр?

– Вполне, сэр!

На этом их потрясающий диалог закончился, и оба они насупили брови. Мистер Чеггс поспешил пригласить мисс Софи на следующий танец, а мистер Свивеллер с мрачным видом удалился в угол.

Неподалеку от этого угла, глядя на танцующих, восседали миссис Уэклс и мисс Уэклс, и мисс Чеггс подлетала к ним каждую свободную минуту (когда танцевали одни кавалеры) и отпускала такие замечания, от которых у Ричарда Свивеллера на сердце кошки скребли. Тут же по соседству, на жестких стульях, торчали прямые, как палки, – две ученицы. Они подобострастно заглядывали в глаза миссис и мисс Уэклс и, поймав, наконец, улыбку на устах этих дам, тоже улыбнулись, чтобы снискать их расположение. Однако в ответ на такую учтивость старушенция смерила обеих девочек уничтожающим взглядом и пригрозила, что, если они еще хоть раз будут уличены в подобной вольности, их сейчас же под конвоем отправят по домам. Одна из этих молодых девиц – натура пугливая и хлипкая – пустила слезу, после чего их обеих выпроводили с такой стремительностью, что сердца остальных школьниц наполнились ужасом.

– Какие у меня новости! – защебетала мисс Чеггс, снова подбегая к миссис и мисс Уэклс. – У Элика сейчас был такой разговор с Софи! Уверяю вас, это уже совершенно серьезно и бесповоротно!

– А о чем же он говорил, душенька? – заинтересовалась миссис Уэклс.

– Да о разных разностях, – ответила мисс Чеггс. И так решительно!

Ричард Свивеллер почел за благо не слушать дальнейшего и, воспользовавшись перерывом в танцах, а также появлением мистера Чеггса, подскочившего к миссис Уэклс со своими любезностями, позаботился принять самый беззаботный вид и фланирующей походкой направился к двери, миновав по пути мисс Джейн Уэклс, которая, во всем великолепии своих кудряшек, кокетничала (исключительно ради практики, за неимением более достойного предмета) с дряхлым джентльменом, их квартирантом и нахлебником. Мисс Софи сидела у двери, взволнованная и смущенная комплиментами мистера Чеггса; и, решив попрощаться с ней, Ричард Свивеллер на минуту задержался около ее стула.

– Корабль мой меня поджидает, матросы готовят ладью, но прежде чем с глаз ваших скрыться, за Софи любезную пью! [23]23
  Корабль мой меня поджидает, матросы готовят ладью, но прежде чем с глаз ваших скрыться, за Софи любезную пью!– измененные строки из стихотворения Байрона «Томасу Муру» (1817).


[Закрыть]– сказал он вполголоса, мрачно глядя на мисс Уэклс.

– Вы уходите? – с деланным безразличием спросила она, а сама замерла от ужаса при виде того, к чему привели все ее ухищрения.

– Ухожу ли я? – с горечью проговорил Дик. – Да, ухожу. А что?

– Ничего. Только что – рано, – ответила мисс Софи. – Впрочем, вы сами себе хозяин.

– Я сердцу своему хозяином не стал, – сказал Дик, – когда впервые вас я увидал. Мисс Уэклс, я свято верил вам, в блаженстве утопая, но, прелесть ангела с коварством сочетая, вы предали меня шутя, как бы играя.

Мисс Софи закусила губку и притворилась, будто ее очень интересует мистер Чеггс, который жадно пил лимонад в другом конце зала.

– Я пришел сюда, – продолжал Дик, видимо позабыв об истинной цели своего прихода, – с бурно вздымающейся грудью, с замирающим сердцем и в соответствующем всему этому настроении. А ухожу, исполненный страстей, о которых можно только догадываться, ибо описать их нет сил, – ухожу, подавленный мыслью, что на мои лучшие чувства сегодня надели намордник.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – сказала мисс Софи, потупив глазки. – Мне очень грустно, если…

– Вам грустно, сударыня! – воскликнул Дик. – Грустно, когда вы владеете таким сокровищем, таким Чеггсом! Впрочем, разрешите пожелать вам всех благ и добавить напоследок, что специально для меня подрастает в тиши одна юная особа, которая наделена не только личными достоинствами, но и огромным состоянием и которая просила моей руки через посредство своего ближайшего родственника, в чем я не отказал ей, питая расположение к некоторым членам ее семьи. Надеюсь, вам приятно будет узнать, что это юное существо исключительно ради меня расцветает в прелестную женщину и для меня же бережет свое сердце. По-моему, сообщить об этом не лишнее. А теперь мне осталось только извиниться, что я так долго злоупотреблял вашим вниманием… Прощайте!

«Во всей этой истории можно радоваться только одному, – говорил себе Ричард Свивеллер, вернувшись домой и в раздумье стоя над свечкой с гасильником в руке. – А именно: теперь я всей душой отдамся делу, которое затеял Фред, и он останется доволен моим рвением. Так я ему и доложу завтра, а сейчас, поскольку время позднее, надо призвать Морфея и малость соснуть».

Морфей не заставил себя долго упрашивать. Не прошло и нескольких минут, как Ричард Свивеллер крепко уснул и видел во сне, будто он женился на Нелли Трент, вступил во владение всеми ее капиталами и, достигнув могущества, прежде всего превратил в пустырь огород мистера Чеггса, а на его месте построил кирпичный завод.