Текст книги "Лавка древностей"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 40 страниц)

– Дракон, – сказал Дик.

Одинокий джентльмен нисколько не удивился такому ответу, – то ли потому, что ему приходилось встречаться со всякими чудесами во время своих странствий, то ли потому, что он был одинокий джентльмен, – и лишь спросил: – Жена или сестра?

– Сестра, – сказал Дик.

– Тем лучше, – сказал одинокий джентльмен. – Значит, он может отделаться от нее при желании.

– Я буду жить как мне угодно, молодой человек, – снова заговорил жилец после небольшой паузы. – Ложиться когда угодно, вставать когда угодно, приходить домой когда угодно, уходить когда угодно и не потерплю никаких расспросов и никакой слежки. Что касается последнего, то все зло в служанках. Но здесь только одна.

– И очень маленькая, – сказал Дик.

– И очень маленькая, – повторил жилец. – Следовательно, квартира для меня подходящая – так?

– Так, – сказал Дик.

– Надо полагать, акулы? – спросил жилец. Дик кивнул и осушил стакан до дна.

– Сообщите им мои условия, – сказал одинокий джентльмен, поднимаясь из-за стола. – Если они будут надоедать мне, то лишатся хорошего жильца. Если они разнюхают, что я жилец хороший, этого с них совершенно достаточно. Если попробуют разнюхивать дальше, я съеду немедленно. Лучше договориться обо всем этом сразу. До свидания!

– Прошу прощенья, сэр, – сказал Дик, останавливаясь на пути к двери, которую жилец уже хотел распахнуть перед ним. – Когда тот, кто тебя обожает, только имя оставил свое… [60]60
  Когда тот, кто тебя обожает, только имя оставил свое…– строка из стихотворения английского поэта-романтика Томаса Мура (1779—1852) о девушке, покинутой возлюбленным (цикл «Ирландские мелодии»).


[Закрыть]

– Не понимаю!

– Имя, – повторил Дик. – Имя… на случай писем, посылок…

– Я ни того, ни другого не получаю, – отрезал жилец.

– Или визитов…

– Ко мне с визитами не ходят.

– Если незнание имени повлечет за собой какие-либо недоразумения, прошу меня не винить, сэр, – добавил Дик, все еще медля у двери. – О, не кори певца…

– Я никого не собираюсь корить, – сказал жилец, да с такой яростью, что Дик в мгновение ока очутился на лестнице перед захлопнутой дверью.

Здесь он наткнулся на мистера Брасса и мисс Салли, которых только его внезапное появление заставило оторваться от замочной скважины. Они сразу увлекли его в контору и потребовали отчета о беседе с жильцом, так как, несмотря на все их старания, им ничего не удалось подслушать, по причине ссоры из-за первого места на этом наблюдательном посту – ссоры, которая хоть и ограничилась в силу необходимости пинками, щипками и немой жестикуляцией, но отняла у них порядочно времени.

И мистер Свивеллер представил им полный отчет совершенно точный во всем, что касалось характеристики одинокого джентльмена и высказанных им пожеланий, и поэтически-вольный в части, относящейся к огромному сундуку, который он описал, скорее увлеченный фантазией, чем преданностью истине, клятвенно заверяя, будто в нем хранятся все виды самых изысканных напитков и съестных припасов, известных нашему времени, и будто сундук этот представляет собой некий аппарат, который приводится в действие часовым механизмом и извлекает из своих недр решительно все. Кроме того, мистер Свивеллер дал понять, что храм со спиртовкой за две с четвертью минуты зажарил ростбиф в семь фунтов весом, чему свидетели его собственные чувства, а именно – зрение и вкус. Каким образом это было сделано, ему неизвестно, но он хорошо помнит, что одинокому джентльмену стоило только мигнуть, и вода сразу закипела и забулькала, из чего он (мистер Свивеллер) заключает, что жилец их какой-нибудь знаменитый фокусник, или химик, или и то и другое вместе, а следовательно, его пребывание под этой крышей озарит славой имя Брасса и вызовет новый интерес к истории улицы Бекис-Маркс.

Мистер Свивеллер счел нужным умолчать только об одном – а именно, о небольшой чарочке, которая, последовав по пятам за скромными обеденными возлияниями и отличаясь крепостью своего содержимого, вызвала в нем легкую лихорадку и заставила его два-три раза в течение вечера приложиться к другим таким же чарочкам в ближайшей харчевне.

Глава XXXVI

Так как одинокий джентльмен, уже которую неделю живший под крышей мистера Брасса, по-прежнему отказывался разговаривать или хотя бы объясняться знаками с самим стряпчим и его сестрицей и каждый раз избирал своим посредником Ричарда Свивеллера и так как он оказался жильцом во всех смыслах подходящим – то есть платил за все вперед, не докучал просьбами, не шумел, рано ложился спать, – мистер Ричард незаметно приобрел большой вес в доме в качестве лица, которое имело влияние на таинственного обитателя верхнего этажа и к добру ли, к худу ли – вступало с ним в переговоры, тогда как никто другой не осмеливался даже близко к нему подойти.

Откровенно говоря, отношения между мистером Свивеллером и одиноким джентльменом были не слишком-то близкие и не слишком-то поощрялись последним, – но поскольку Дик еще ни разу не вернулся с этих односложных бесед без того, чтобы не процитировать такие высказывания безыменного жильца, как: «Свивеллер! Я уверен, что на вас можно положиться», «Скажу не колеблясь, я к вам очень расположен, Свивеллер», «Свивеллер, вы мой друг и никогда от меня не отступитесь», а также много других столь же дружеских и доверительных по тону заявлений, якобы сделанных одиноким джентльменом по его адресу и служивших главным содержанием их разговоров, – мистер Брасс и мисс Салли ни минуты не сомневались в силе влияния мистера Ричарда, слепо веря ему на слово.

Но, помимо этой заручки и совершенно независимо от нее, у мистера Свивеллера имелась и другая, которая обещала быть не менее надежной и значительно укрепляла его положение в доме Брасса.

Он снискал благосклонность мисс Салли Брасс. Да не посмеют зубоскалы, привыкшие глумиться над женскими чарами, навострить уши в надежде на романтическую повесть, которая послужит им пищей для насмешек. Нет! Мисс Брасс хоть и была создана для любви, но сердце ее не ведало, что такое любовь. Привыкнув с детских лет цепляться за подол Фемиды, сделав с ее помощью первые самостоятельные шаги и не ослабляя с тех пор своей цепкой хватки, это прелестное существо так и осталось на всю жизнь питомицей богини правосудия. Еще малюткой Салли славилась уменьем перенимать походку и манеры судебного пристава и, выступая в его роли, научилась по всем правилам опускать руку на плечо сверстников и уводить их будто в долговую тюрьму, поражая зрителей правдоподобием этих сценок. Но что ей удавалось лучше всего, так это составление описи имущества у кукол с точным учетом всех столов и стульев. Эти невинные забавы скрашивали и услаждали последние годы жизни ее вдового родителя – джентльмена в высшей степени почтенного (друзья, преклонявшиеся перед его житейской мудростью, дали ему прозвище «Старый Лис»), который всячески поощрял дочку и, предвидя свое скорое переселение на кладбище у Собачьей канавы, более всего скорбел о том, что она не сможет выправить бумаги на стряпчего и вступить в это сословие. Обуреваемый столь нежными и трогательными чувствами. Старый Лис торжественно вверил Салли заботам своего сына Самсона, рекомендовав ее как бесценную помощницу, и со дня кончины старичка и по сей день мисс Брасс была верной опорой брату во всех его делах.

Не ясно ли отсюда, что, посвятив себя сызмальства одному занятию и одному попечению, мисс Брасс соприкасалась с жизнью лишь постольку, поскольку жизнь соприкасалась с законом, а следовательно, можно ли ждать, чтобы леди со столь возвышенными запросами была мастерицей по части более изящных и утонченных искусств, которыми обычно блистают женщины. Совершенства мисс Салли носили характер мужественный и не выходили из рамок юриспруденции. Они начинались с деятельности стряпчего и на том же кончались. Служа лишь закону, она пребывала, так сказать, в законном состоянии невинности души и сердца. Закон был ее нянькой, – но ведь кривые ноги и всякие другие уродства в детях часто приписывают неумелому уходу, и если в таком светлом уме могли быть обнаружены какие-либо нравственные изъяны и выверты, то винить в этом следовало только няньку мисс Салли Брасс.

И вот в жизнь этой леди, как нечто свежее и поднос новизны, какая не снилась ей даже во сне, ворвался мистер Свивеллер – ворвался и давай распевать веселые песенки, показывать фокусы с чернильницей и коробочкой облаток, ловить сразу три апельсина одной рукой, балансировать табуретом на подбородке и перочинным ножом на носу, а также проделывать сотни других столь же поразительных фортелей, ибо во время отлучек мистера Брасса подобные развлечения помогали Ричарду рассеивать томительную скуку своего вынужденного заточения в конторе. Эти светские таланты, которые мисс Салли обнаружила в новом писце совершенно случайно, мало-помалу оказали на нее такое действие, что она стада частенько просить мистера Свивеллера отдохнуть от трудов и поразмяться, невзирая на ее присутствие, чем мистер Свивеллер охотно пользовался. Таким образом, между ними зародилась дружба. С течением времени мистер Свивеллер стал, подобно мистеру Брассу, смотреть на мисс Салли как на своего собрата по профессии. Он обучил ее таинствам игры в орлянку и в карты – на фрукты, имбирный лимонад, жареную картошку и даже на скромную чарочку, пригубить которую не отказывалась и она сама. Он часто подсовывал ей свою порцию переписки, в добавление к ее собственной, и – чего ж больше! – иной раз вознаграждал ее за это дружеским похлопываньем по спине и называл «славный малый», «душа-человек» и тому подобное, а она нисколько не обижалась и выслушивала его комплименты с благосклонностью.

Мистеру Свивеллеру не давало покоя только одно обстоятельство, а именно то, что маленькая служанка неизменно пребывала где-то в недрах земли, под улицей Бевис-Маркс, и появлялась на поверхности лишь по звонку одинокого джентльмена и вскоре немедленно исчезала. Она никогда не выходила наверх, не заглядывала в контору, не снимала своего заскорузлого передника, видимо никогда не умывалась, не выглядывала из окон, не выскакивала за дверь подышать чистым воздухом, не знала ни отдыха, ни развлечений. Ее никто не навещал, о ней никто не говорил, о ней никто не заботился. Мистер Брасс высказал однажды предположение, будто их служанка «дитя любви» (а это значило все что угодно, только не «любимое дитя»), но других сведений о ней Ричарду Свивеллеру так и не удалось собрать.

«Дракона спрашивать бесполезно, – думал как-то Дик, созерцая черты мисс Салли Брасс. – Я подозреваю, что первый же мой вопрос сразу положит конец нашей дружбе. Между прочим, любопытно, действительно она дракон или ближе к русалочьей породе? В ней есть что-то чешуйчатое. Но русалки обожают глядеться в зеркало, что ей совсем ни к чему. И они обычно только и знают что расчесывать волосы, чего за ней не водится. Нет! Она, конечно, дракон!» – Вы куда собрались, старина? – сказал Дик вслух, когда мисс Салли привычным жестом вытерла перо о свое зеленое платье и поднялась с табуретки.

– Обедать, – ответил дракон.

«Обедать! – повторил про себя Дик. – Вот еще мне задача. По-моему, маленькая служанка никогда ничего не ест».

– Сэмми придет не скоро, – сказала мисс Брасс. – Побудьте пока здесь. Я ненадолго.

Дик кивнул и проводил мисс Брасс взглядом только до двери, а мысленно гораздо дальше, в заднюю комнату, где братец и сестрица делили свои трапезы.

– Н-да! – протянул он и, засунув руки в карманы, стал прохаживаться взад и вперед по конторе. – Дорого бы я дал, – если б у меня было хоть сколько-нибудь в наличности, – чтобы узнать, как они обращаются с этим ребенком и где они его держат. Моя матушка, вероятно, была очень любопытная женщина, во мне явно сидит где-то вопросительный знак. Я чувства побороть свои сумею [61]61
  Я чувства побороть свои сумею…– строка из песенки на слова Томаса Бейли (1797—1839). У Бейли дочь говорит это матери, которая заставляет ее выйти за нелюбимого.


[Закрыть], но ты, виновница волнений и тоски… Нет, в самом деле!.. – воскликнул мистер Свивеллер, обрывая себя на полуслове и в раздумье опускаясь в кресло для клиентов. – Я должен знать, как они с ней обращаются!

Поразмыслив еще несколько минут, мистер Свивеллер тихонько отворил дверь с намерением шмыгнуть через улицу за стаканом легкого портера, но в этот миг перед ним мелькнул коричневый головной убор мисс Брасс, уплывающий вниз по лестнице. «Черт побери! – мысленно воскликнул Дик. – Никак она идет кормить служанку! Ну! Теперь или никогда!» Перегнувшись через перила и дождавшись, когда головной убор исчезнет в темноте, он ощупью сошел вниз и добрался до кухни следом за мисс Салли, которая вошла туда с блюдом холодной баранины в руках. Кухня была весьма убогая – сырая, темная, с низкими потолками; стены все в трещинах, в разводах плесени. Из подтекающего крана капала вода, и капли эти с болезненной жадностью лизала заморенная голодная кошка. Широкая решетка очага была завинчена так туго, что между ее прутьями виднелись лишь тоненькие язычки огня. Все здесь было на запоре: на двери в угольный подвал, на свечном ящике, на солонке, на шкафу – всюду висели замки. Тут ничем не удалось бы поживиться даже таракану. Жалкий, нищенский вид этой кухни сразил бы насмерть и хамелеона. Он сразу бы распробовал, что здешний воздух несъедобен, и с отчаяния испустил бы дух.

Маленькая служанка встала, увидев перед собой мисс Салли, и смиренно склонила голову.

– Ты здесь? – спросила мисс Салли.

– Да, сударыня, – слабеньким голоском ответила служанка.

– Отойди подальше от баранины. Я тебя знаю сейчас же начнешь ковырять! – сказала мисс Салли.

Девочка забилась в угол, а мисс Брасс вынула из кармана ключ и, отперев шкаф, достала оттуда тарелку с несколькими унылыми холодными картофелинами, не более съедобными на вид, чем руины каменного капища друидов [62]62
  Каменное капище друидов.– Речь идет о так называемом «стонхендж» (сакс. – висячие камни) – каменном сооружении кельтского периода в графстве Уильтшир.


[Закрыть]. Тарелку эту она поставила на стол, приказала маленькой служанке сесть и, взяв большой нож, нарочито размашистыми движениями стала точить его о вилку.

– Вот видишь? – сказала мисс Брасс, отрезав после всех этих приготовлений кусочек баранины примерно в два квадратных дюйма и подцепив его на кончик вилки.

Маленькая служанка жадно, во все глаза уставилась на этот кусочек, словно стараясь разглядеть в нем каждое волоконце, и ответила «да».

– Так не смей же говорить, будто тебя не кормят здесь мясом, – крикнула мисс Салли. – На, ешь. Съесть это было недолго.

– Ну! Хочешь еще? – спросила мисс Салли. Голодная девочка чуть слышно пискнула «не хочу». Обе они, вероятно, выполняли привычную процедуру.

– Тебе дали мяса, – резюмировала мисс Брасс, – ты наелась вволю, тебе предложили еще, но ты ответила «не хочу». Так не смей же говорить, будто тебя держат здесь впроголодь. Слышишь?

С этими словами мисс Салли убрала мясо в шкаф, заперла его на замок и, уставившись на маленькую служанку, не спускала с нее глаз до тех пор, пока та не доела картофель.

Судя по всему, нежное сердце мисс Брасс распирала жгучая ненависть, ибо что иное могло заставить ее без всякой на то причины ударять девочку ножом то по рукам, то по затылку, то по спине, точно, стоя рядом с ней, она прямо-таки не могла удержаться от колотушек. Но мистер Свивеллер изумился еще больше, увидев, как мисс Салли – его собрат по профессии – медленно попятилась к двери, видимо насильно заставляя себя уйти из кухни, потом вдруг стремительно ринулась вперед и с кулаками набросилась на маленькую служанку. Ее жертва вскрикнула сдавленным голосом, боясь и заплакать-то по-настоящему, а мисс Садли подкрепилась понюшкой табаку и вслед за тем поднялась наверх, едва дав Ричарду время вбежать в контору.

Глава XXXVII

Среди причуд одинокого джентльмена, – а запас их был у него огромен, и он каждый день черпал оттуда что-нибудь новенькое, – числилось совершенно исключительное и непреодолимое пристрастие к Панчу. Из какой бы дали не доносился голос Панча до улицы Бевис-Маркс, одинокий джентльмен, услышав его даже сквозь сон, вскакивал с кровати, наскоро одевался, бежал на этот голос со всех ног и вскоре возвращался во главе целой толпы зевак, в центре которой шествовали кукольники с ширмами. Ширмы тут же ставили перед домом мистера Брасса, одинокий джентльмен садился у окна второго этажа, – и представление, сопровождавшееся волнующими звуками флейты и барабана, а также громкими возгласами зрителей, шло полным ходом, к великому ужасу всех солидных обитателей этой тихой улицы. Следовало бы предположить, что после конца представления актеры и зрители удалялись. Какое там! Эпилог оказывался ничем не лучше самой пьесы, ибо, лишь только дьявол испускал дух, одинокий джентльмен немедленно требовал обоих кукольников к себе наверх, угощал их спиртными напитками из своих запасов и затевал с ними длинные разговоры, содержание которых оставалось для всех непостижимой загадкой. Но таинственность этих бесед сама по себе не имела особенного значения. Все дело было в том, что, покуда они велись. скопище народу около дома не уменьшалось, мальчишки били кулаками в барабан и передразнивали Панча своими пискливыми голосами, приплюснутые носы затуманивали окно конторы, в замочной скважине входной двери все время поблескивал чей-нибудь глаз, – и стоило только одинокому джентльмену или одному из его гостей высунуть хотя бы кончик носа в окно верхнего этажа, как их встречал разъяренный рев обездоленной толпы, и она продолжала выть и кричать, не внимая никаким уговорам, до тех пор, пока кукольники не спускались вниз и не увлекали ее за собой в другое место. Короче говоря, все дело было в том, что это народное движение произвело полный переворот на улице Бевис-Маркс и тишина и мир покинули ее пределы.

Никто так не возмущался этими беспорядками, как мистер Самсон Брасс, но, будучи не в силах лишиться столь выгодного жильца, он благоразумно прятал в карман вместе с платой за квартиру и свою обиду на него, а злость вымещал на осаждавших контору зеваках, пользуясь всеми доступными ему способами отмщения, которые были, правда, весьма несовершенны и сводились к обливанию этих зевак помоями из леек, бомбардировке их с крыши обломками черепицы и штукатурки и подкупу кэбменов, с тем чтобы те нежданно-негаданно выезжали из-за угла и карьером врезались в толпу. Кое-каким простачкам на первый взгляд, может быть, покажется странным, почему причастный к сословию стряпчих мистер Брасс не притянул к суду лицо или лица, повинные в этих безобразиях, но пусть они вспомнят, что, подобно лекарям, редко пользующим самих себя, и духовным особам, не всегда следующим своим проповедям, законники не любят путаться с законом по собственному почину, зная, что этот острый инструмент ненадежен, требует больших затрат при пользовании им и, кроме всего прочего, бреет начисто – причем не всегда тех, кто этого заслуживает.

– Удивительное дело! – сказал как-то утром мистер Брасс. – Второй день без Панча! Всех, что ли, он их перебрал? Вот хорошо-то было бы!

– Что же тут хорошего? – возразила ему мисс Салли. – Кому они мешают?

– Вот чучело! – воскликнул Брасс, в отчаянии швыряя перо на стол. – Вот скотина надоедливая!

– Нет, ты скажи, кому они мешают? – повторила Салли.

– Кому мешают? – возопил Брасс. – А это, по-твоему, пустяки, когда у человека под самым носом целый день ревут, кричат, отвлекают его от работы, так что ему остается только зубами скрежетать от злости. Это, по-твоему, пустяки, когда человек по целым дням сидит в потемках, в духоте, а на улице не протолкнешься от всяких бездельников, которые орут и воют, будто на них лев накинулся, или тигр, или… или…

– Или дико-брасс, – подсказал мистер Свивеллер.

– Да, или дикобраз, – повторил стряпчий и пристально посмотрел на своего писца, стараясь угадать, не было ли в его словах задней мысли или какого-нибудь злостного намека. – Это, по-твоему, пустяки?

Стряпчий вдруг пресек свою гневную речь, прислушался и, уловив вдали знакомые звуки, схватился за голову, воздел глаза к потолку и пробормотал упавшим голосом: – Опять принесло!

Оконная створка в верхнем этаже поднялась немедленно.

– Опять принесло! – повторил Самсон. – Эх! Нанять бы где-нибудь карету с четверкой кровных рысаков да пустить бы их по нашей улице, когда толпа будет всего гуще! Я бы и шиллинга на это не пожалел!

Отдаленный крик послышался снова. Дверь комнаты одинокого джентльмена распахнулась настежь. Он сломя голову сбежал по ступенькам на улицу, мелькнул за окном конторы – без шляпы – и пустился на голос Панча, с явным намерением безотлагательно воспользоваться услугами кукольников.

– Хотел бы я познакомиться с его родственниками, – пробормотал Самсон, рассовывая по карманам бумаги. – Если бы они выправили на него соответствующий документик в кофейне Грейс-Инна [63]63
  …выправили на него соответствующий документик в кофейне Грейс-Инна – то есть раздобыли фальшивку…– Грейс Инн – одна из четырех главных юридических корпораций, которые готовили юристов, имевших право выступать во всех английских судах (так называемых баристеров). По имени этой корпорации была названа и группа зданий, в которых она находилась.


[Закрыть], на предмет помещения в сумасшедший дом, и поручили это дельце мне, я бы уж как-нибудь примирился с тем, что верхняя комната у нас будет временно пустовать.

С этими словами мистер Брасс нахлобучил шляпу чуть ли не по самый нос, чтобы не видеть появления омерзительных кукольников, и выбежал из дому.

Так как мистер Свивеллер относился весьма благосклонно к представлениям Панча, по той простой причине, что любоваться ими и вообще смотреть из окна на улицу было гораздо приятнее, чем работать, и так как он постарался открыть глаза и мисс Брасс на их многочисленные достоинства и прелести, оба они встали, точно по команде, и подошли к окну, на наружном выступе которого, как на самом почетном месте, уже сидели более или менее с удобствами несколько молодых девиц и юношей, состоявших в должности нянек при младших братьях и сестрах и всегда устраивавшихся здесь вместе со своими малолетними питомцами.

Окно было тусклое, но, следуя установившемуся между ними дружескому обычаю, мистер Свивеллер сорвал с головы мисс Салли коричневую наколку и тщательно протер ею стекло. К тому времени, когда прелестная обладательница этой наколки снова надела ее на себя (что было сделано с полным спокойствием и совершенной невозмутимостью), жилец вернулся в сопровождении кукольников и с солидным подкреплением к уже собравшимся зрителям. Главный кукольник немедленно скрылся за занавеской, а его помощник стал рядом с ширмами и обвел толпу унылым взглядом, унылость которого еще усугубилась, когда он, не меняя грустного выражения верхней части лица и в то же время в силу необходимости судорожно двигая губами и подбородком, заиграл веселый плясовой мотив на том сладкозвучном музыкальном инструменте, что именуется в просторечии губной гармоникой.

Представление близилось к концу, зрители следили за ним как завороженные. Волнение чувств, которое вспыхивает в больших людских сборищах, только что хранивших бездыханное молчание и снова обретших дар слова и способность двигаться, все еще владело толпой, когда жилец, как и в прошлые разы, позвал кукольников к себе наверх.

– Оба идите! – крикнул он из окна, видя, что его приглашение собирается принять только главный кукольник – коротконогий, толстый. – Мне надо поговорить с вами. Идите сюда оба!

– Пойдем, Томми! – сказал коротконогий.

– Я не говорун, – ответил его помощник. – Так ему и доложи. Чего это я полезу туда растабарывать!

– Ты разве не видишь, что у джентльмена в руках бутылка и стакан? – воскликнул коротконогий.

– Так бы сразу и говорил! – спохватился его помощник. – Ну, чего же ты мнешься? Прикажешь джентльмену целый день тебя дожидаться? Приличного обхождения не знаешь?

С этими словами унылый кукольник, который был не кто иной, как мистер Томас Кодлин, оттолкнул в сторону своего компаньона и товарища по ремеслу мистера Гарриса, известного также под именем Шиша или Коротыша, и первым поднялся в комнату одинокого джентльмена.

– Ну-с, друзья мои, – сказал одинокий джентльмен, – представление было прекрасное. Что вы будете пить? Попросите вашего товарища затворить за собой дверь.

– Затвори дверь, слышишь? – крикнул мистер Кодлин, поворачиваясь к Коротышу. – Сам мог бы догадаться, нечего ждать, когда джентльмен попросит тебя об этом. Коротыш выполнил приказание и, отметив вполголоса плохое расположение духа своего приятеля, выразил надежду, что здесь по соседству нет молочных, а то как бы у них там весь товар не скис от близости такого брюзги.

Джентльмен показал им на стулья и энергическим кивком головы предложил сесть. Обменявшись недоверчивым, полным сомнения взглядом, Кодлин и Коротыш в конце концов присели на самый кончик предложенного каждому из них стула и крепко зажали шляпы в руках, а одинокий джентльмен наполнил два стакана из стоявшей рядом с ним на столе бутылки и поднес их своим гостям.

– Какие вы оба загорелые, – сказал он. – Странствуете, наверно?

Коротыш подтвердил это кивком и улыбкой. Мистер Кодлин вместо ответа тоже кивнул и вдобавок издал короткий стон, словно ощущая на плечах тяжесть ширм.

– По рынкам, ярмаркам, скачкам? – продолжал одинокий джентльмен.

– Да, сэр, – ответил Коротыш. – Без малого всю Западную Англию исходили.

– Мне не раз случалось беседовать с вашими товарищами по ремеслу, которые странствовали по Северной, Восточной и Южной Англии, – торопливо проговорил одинокий джентльмен, – а вот с Запада еще никто не попадался.

– Так уж у нас заведено, сударь, – сказал Коротыш. – Зимой и весной идем к востоку от Лондона, а летом держим путь на запад. В этот раз сколько миль исходили! Бывало, и под дождем мокнешь и грязь месишь, а заработка – кот наплакал.

– Разрешите, я вам подолью.

– Премного благодарен, сэр, будьте так любезны, – сказал мистер Кодлин, подставив ему свой стакан и оттолкнув руку Коротыша. – Мне, сэр, больше всех достается и в пути и дома. Что в городе, что в деревне, что в зной, что в стужу, что под дождем, что нет, – кто за все отдувается? Том Кодлин! Но Кодлин жаловаться не привык. Нет, сударь! Коротыш может жаловаться, а Кодлину стоит только пикнуть – и долой его, немедленно долой! Ему это не по чину. Он не смеет ворчать.

– Кодлин – человек небесполезный, – сказал Коротыш, бросив лукавый взгляд на одинокого джентльмена, – только вот не умеет он глядеть в оба – нет-нет да и заснет. Помнишь, Томми, что было на последних скачках?

– Оставишь ты меня когда-нибудь в покое или нет! – воскликнул Кодлин. – Это я-то заснул? А кто собрал пять шиллингов десять пенсов за одно представление? Я делом был занят! Что у меня, столько глаз, сколько у павлина на хвосте? Старик с девчонкой нас обоих вокруг пальца обвели, так что нечего на меня одного валить, тут мы оба дали маху.

– Прекратим этот разговор, Томми, – сказал Коротыш. – Я полагаю, джентльмену не очень-то интересно нас слушать.

– Тогда не надо было его затевать, – огрызнулся мистер Кодлин. – А теперь мне придется просить извинения у джентльмена за то, что ты такой пустомеля и любишь одного себя послушать. Ведь тебе лишь бы поговорить, а о чем – неважно.

Одинокий джентльмен слушал этот спор в полном молчании, поглядывая то на одного своего гостя, то на другого и, видимо, поджидая удобного случая, чтобы вставить новый вопрос или вернуться к началу разговора. Но как только Коротыш обвинил мистера Кодлина в сонливости, он сразу же выказал интерес к их перепалке, и интерес этот, увеличиваясь с каждой минутой, наконец, достиг своей высшей точки.

– Вас-то мне и нужно! – воскликнул одинокий джентльмен. – Вас-то я и добивался; вас-то и разыскивал! Где тот старик и та девочка, о которых вы говорите?

– Сэр? – в замешательстве пробормотал Коротыш и посмотрел на своего приятеля.

– Старик и его внучка, которые странствовали вместе с вами, – где они? Вы не прогадаете, если скажете мне всю правду – верьте моему слову! Для вас это прямая выгода! Значит, они убежали, и, насколько я понимаю, это было на скачках? До скачек их выследили, а потом опять потеряли. Наведите же меня на их след или хоть посоветуйте, где искать!

– Помнишь, Томас, мои слова? – воскликнул Коротыш, поворачиваясь к своему приятелю. – Говорил я тебе, что о них будут справляться!

– Ты говорил! – огрызнулся мистер Кодлин. – А разве я не говорил, что такого ангелочка мне в жизни не приходилось видеть! Не говорил я, что всем сердцем привязался к этой девочке, просто души в ней не чаял! Вот и сейчас будто слышу, как она лепечет: «Кодлин мой друг», – а у самой от умиления слезки из глаз так и капают. «Мой друг Кодлин, говорит, а не Коротыш. Коротыш человек не плохой, я на него не обижаюсь, он будто и добрый, говорит, но Кодлин! – вот у кого прекрасная душа, хоть по нему этого и не видно».

Окончательно расчувствовавшийся мистер Кодлин начал тереть переносицу рукавом и грустно покачивать головой, давая этим понять одинокому джентльмену, что без своей маленькой любимицы он лишился покоя и счастья.

– Боже мой! – восклицал одинокий джентльмен, бегая взад и вперед по комнате. – Найти этих людей и убедиться, что они ничего не знают, ничем не могут помочь! Нет! Лучше бы мне по-прежнему тешить себя надеждой и не видеть их в глаза, чем испытать такое разочарование!

– Постойте! – сказал Коротыш. – Есть такой Джерри. Ты помнишь Джерри, Томас?

– Что ты толкуешь о каких-то Джерри! – воскликнул мистер Кодлин. – Какое мне дело до всяких Джерри, когда у меня эта девочка из ума нейдет! «Мой друг Кодлин, говорит, хороший, добрый Кодлин! Он только и думает, как бы мне услужить. Я против Коротыша ничего плохого сказать не могу, а все-таки сердцем льну к Кодлину…» А однажды, – задумчиво добавил этот джентльмен, – она назвала меня «папаша Кодлин». И до чего же я растрогался!

– Этот самый Джерри, – продолжал Коротыш, не глядя на упоенного собой Кодлина и обращаясь к их новому знакомцу, – этот Джерри держит танцующих собак, сэр, и как-то случайно он разговорился со мной и рассказал будто видел вашего старичка при бродячем музее восковых фигур, однако чей это был музей, ему неизвестно. А я решил, чего мне беспокоиться, раз уж мы их проворонили, не уследили за ними, и ни о чем не стал расспрашивать, тем более что Джерри видел их где-то далеко отсюда. Но, если желаете, у него можно узнать.

– Где этот человек – в городе? – нетерпеливо спросил одинокий джентльмен. – Говорите скорей!

– Нет, но завтра вернется. Мы с ним на одной квартире стоим, – скороговоркой ответил Коротыш.

– Так приведите его сюда! – воскликнул одинокий джентльмен. – Вот вам по соверену. И это только для начала. Если я с вашей помощью найду старика и его внучку, вы получите еще двадцать. Приходите завтра и держите наш разговор в тайне… Впрочем, вы сами понимаете, что это в ваших интересах. А теперь дайте мне свой адрес и оставьте меня.

Адрес был дан, кукольники ушли, толпа повалила за ними следом, а одинокий джентльмен битых два часа шагал из угла в угол по своей комнате над головой у недоумевающих мистера Свивеллера и мисс Салли Брасс.