Текст книги "Лавка древностей"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 40 страниц)

– Разумеется, красивее, – сказал Кит. – И вы сами и ваша матушка.

Бедная Барбара!

Но что значило все это – даже это! – по сравнению с дальнейшими роскошествами, которые начались, как только Кит вошел в устричную лавку с таким видом, будто он дневал и ночевал там, и, даже не взглянув на хозяина за прилавком, провел свою компанию к отдельному столику – за перегородкой с красной занавесью! к столику, накрытому белой скатертью и с полным набором судочков, и заказал свирепому волосатому джентльмену, который был здесь за слугу и который назвал его, Кристофера Набблса, «сэром», – три дюжины самых крупных устриц да еще прибавил: «И поживее!» Да, да! «Поживее!» И джентльмен не только выслушал его, но и выполнил все в точности и живо примчался обратно с хлебом – самым мягким, с маслом – самым свежим и с устрицами – самыми крупными, какие только бывают на свете. Потом Кит – вы только подумайте! – возьми да и скажи этому джентльмену: «Кружку пива!», а джентльмен, вместо того чтобы воскликнуть: «Вы, собственно, к кому обращаетесь, сэр!» – повторил: «Пива, сэр? Слушаю, сэр!» – и через минуту подал пиво на стол в маленькой кружке, вроде тех, что носят в зубах собаки нищих слепцов для сбора подаяний. А когда он удалился, мать Кита и мать Барбары в один голос признались, что такого стройного, изящного молодого человека им в жизни не приходилось видеть.

Вслед за этим они с аппетитом принялись ужинать. И вот подите же! Барбара, глупышка Барбара заявила, что больше двух устриц она никак не одолеет, и вы даже вообразить себе не можете, сколько понадобилось уговоров, чтобы заставить ее съесть четыре; зато уж мать Барбары и мать Кита не пришлось упрашивать, они ели вволю и смеялись и веселились так, что Киту было любо-дорого на них смотреть, и он хохотал и ел за компанию с ними. Но кто больше всех отличился в тот вечер, так это маленький Джейкоб. Поглядели бы вы, как он уписывал устрицы за обе щеки, будто самую привычную еду, и с поразительным для его возраста понятием поливал их уксусом и посыпал перцем, а потом соорудил на столе пещеру из раковин. А малыш? – малыш будто забыл о сне и, сидя таким паинькой у матери на коленях, пытался засунуть в рот большой апельсин и все таращился на огоньки люстры! Поглядели бы вы, как он не мигая смотрел на газовые язычки и вдавливал пустую раковину в свои пухлые щечки! Да будь у вас каменное сердце, оно и то растаяло бы от такого зрелища! Короче говоря, трудно было бы мечтать о более удачном ужине; когда же Кит приказал напоследок подать им стаканчик чего-нибудь горячего и, прежде чем пустить его вкруговую, провозгласил тост за здоровье мистера и миссис Гарленд – более счастливой шестерки, чем та, которая собралась за этим столом, трудно было бы сыскать на всем белом свете.

Но всякое счастье в конце концов уходит от нас, не потому ли мы так ждем его следующего прихода? и поскольку время близилось к вечеру, они решили, что пора и по домам. Кит с матерью сделали небольшой крюк, чтобы проводить Барбару и мать Барбары на ночевку к их знакомым и простились с ними, предварительно условившись о встрече завтра утром перед совместным возвращением в Финчли и обсудив во всех подробностях, как им лучше провести свой следующий отпуск. Потом Кит посадил маленького Джейкоба себе на закорки, подал матери руку, чмокнул малыша, и все их семейство весело зашагало к дому.

Глава XL

Полный того смутного раскаяния, которое пробуждается в нас наутро после праздников, Кит вышел на рассвете из дому и, чувствуя, как безучастный дневной свет и будни с их заботами и обязанностями колеблют его веру во вчерашние радости, отправился на условленное место встречи с Барбарой и ее матерью. Не желая будить свое маленькое семейство, которое все еще спало, утомленное столь непривычными похождениями, он положил у очага деньги, сделал там же надпись мелом, чтобы привлечь к ним внимание матери и сообщить ей, что они оставлены ее заботливым сыном, и покинул дом с пустыми карманами, но с тяжестью на сердце, впрочем, не такой уж гнетущей.

Ох, уж эти праздники! Почему они оставляют в нас чувство сожаления? Почему мы не можем отодвинуть их мысленно недели на две назад и с этой удобной дистанции вспоминать о былом либо со спокойным безразличием, либо с довольной улыбкой? Почему они преследуют нас, как неприятный вкус во рту после выпитого вчера вина, как неотделимые от похмелья головная боль, и вялость, и благие намерения, которые в некоем обширном царстве под землей служат материалом для мощения дорог, а на земле живут обычно не долее обеда.

Так что же тут удивительного, если у Барбары болела голова и если мать Барбары находилась в дурном настроении и не пощадила даже цирка Астли, заявив, будто клоун на самом деле гораздо старше, чем им показалось вчера. Кит не нашел ничего странного в ее словах – какое там! Он и сам подозревал, что актеры – обманчивые маски этого ослепительного видения – представляли то же самое третьего дня и будут представлять сегодня и завтра, – и так неделя за неделей, месяц за месяцем, хотя он и не увидит их. Вот она, разница между «вчера» и «сегодня». Все мы только и делаем, что спешим в театр или возвращаемся после него домой.

Впрочем, ведь и само солнце греет слабо на утренней заре и только к середине дня набирается силы и отваги.

Постепенно мысли наших путников обратились к вещам более приятным, и когда за разговорами и смехом они незаметно подошли к Финчли, мать Барбары заявила, что она совсем не устала и давно не чувствовала себя так бодро. И Кит сказал то же самое, и Барбара, которая до этого за всю дорогу не вымолвила ни слова. Бедная маленькая Барбара! Какая она была тихая!

Домой Кит и Барбара поспели в самый раз, и, до того как мистер Гарленд спустился вниз к завтраку, Кит успел почистить пони, так что шерсть у него заблестела не хуже, чем у любого рысака, и своей точностью и рвением к делу заслужил величайшие похвалы старичка, старушки и мистера Авеля. В обычный час (вернее, в обычную минуту и секунду, так как он был сама пунктуальность) мистер Авель вышел из дому к лондонскому дилижансу, а Кит и старичок отправились в сад.

Работа в саду была одной из самых приятных обязанностей Кита, потому что в хорошую погоду все они проводили там время как дружная семья. Старушка садилась к столу со своей корзинкой, старичок возился на грядках, или подвязывал ветки, или щелкал большими садовыми ножницами, или усердно помогал Киту, а Вьюнок умиротворенно смотрел на них из своего загона. Сегодня было решено заняться виноградными лозами, и Кит, поднявшись до половины коротенькой лестницы, принялся орудовать ножницами и молотком, а старичок, с интересом следивший за каждым его движением, подавал ему по мере надобности то гвозди, то бечевку. Старушка и Вьюнок, как всегда, наблюдали за ними, каждый со своего места.

– Итак, Кристофер, – заговорил вдруг мистер Гарленд, – у тебя завелся новый друг, а?

– Прошу прощения, сэр? – сказал Кит, глядя на него с лестницы.

– Я слышал от мистера Авеля, что у тебя завелся новый друг в конторе, – повторил старичок.

– А! Да, сэр! Очень щедрый джентльмен, сэр.

– Рад это слышать, – с улыбкой проговорил старичок. – Но его щедроты на том не кончатся, Кристофер.

– Да что вы, сэр? Вот какой он добрый! Да только мне это не нужно, – сказал Кит, вбивая заупрямившийся гвоздь в стену.

– Он очень хочет, – продолжал старичок, – взять тебя на службу… Осторожней! Что ты делаешь? Упадешь и расшибешься!

– Взять меня на службу, сэр? – воскликнул Кит, бросив работу и с ловкостью акробата повернувшись на лестнице лицом к хозяину. – Да он, наверно, пошутил, сэр!

– Нет, нет, – ответил мистер Гарленд. – Он так и сказал мистеру Авелю.

– Да что же это такое? – пробормотал Кит, переводя тоскливый взгляд с хозяина на хозяйку. – Я на него просто диву даюсь!

– Имей в виду, Кристофер, – продолжал мистер Гарленд, – дело обстоит для тебя очень серьезно, и ты должен понять это и обдумать все как следует. Этот джентльмен может платить тебе гораздо больше… Впрочем, если вникнуть в отношения между хозяевами и слугами, вряд ли он отнесется к тебе с большей лаской и доверием, чем мы… Но жалованья у тебя прибавится.

– Ну что ж, – сказал Кит, – когда так, сэр…

– Подожди минутку, – остановил его мистер Гарленд. – Это еще не все. Ты служил верой и правдой своим прежним хозяевам, а если труды этого джентльмена не пропадут даром и он разыщет их, тебя ждет щедрое вознаграждение. Не говоря уже о счастье, – еще серьезнее добавил старичок, – о счастье снова увидеться с теми, кому ты так бескорыстно предан. Обсуди все, Кристофер, и не спеши принимать необдуманное, опрометчивое решение.

Но Кит сделал выбор сразу, – правда, это стоило ему мгновенного укола, мгновенной боли в сердце, так как последний довод мистера Гарленда нашел отклик у пего в мыслях, посулив осуществление всех былых надежд и мечтаний. Однако это прошло, и Кит твердо сказал, что джентльмену с самого начала надо было подыскивать себе другого слугу.

– Он думает, меня можно переманить! Да кто ему дал право так думать, сэр! – воскликнул Кит, постучав с полминуты молотком и снова поворачиваясь к мистеру Гарленду. – Тоже, нашел дурака!

– Он так и скажет, Кристофер, если ты отвергнешь его предложение, – многозначительным тоном ответил мистер Гарленд.

– Ну и пусть! – крикнул Кит. – Пусть говорит все что угодно, сэр! Меня его мнение не интересует, сэр! Знаете, когда я буду дураком – круглым дураком? Когда брошу хозяина с хозяйкой, добрее которых нет на всем свете и которые взяли меня с улицы – нищего, голодного; вы, может, даже не представляете, сэр, какого голодного! Брошу и перейду на службу к этому джентльмену или к кому-нибудь еще! Если мисс Нелл вернется, сударыня, – тут Кит обратился к хозяйке, – это совсем другое дело. Может, я ей понадоблюсь, и тогда вы разрешите мне кое-когда помогать им в свободное время. Но, видно, слова моего старого хозяина сбудутся – она вернется богатая, а богатой барышне я не нужен. Нет, нет! Кит грустно покачал головой. – Я мисс Нелл больше не понадоблюсь, и хорошо, если не понадоблюсь, да благословит ее бог! Хотя повидаться с ней мне бы очень хотелось.

Тут Кит загнал гвоздь в стену, ударив по нему молотком гораздо сильнее, чем это требовалось, и снова повернулся лицом в сад.

– Опять же, возьмите пони, сэр, – возьмите Вьюнка, сударыня. Ишь как он все понимает, сэр! Услышал, что говорят о нем, и заржал! Да разве Вьюнок подпустит к себе кого-нибудь, кроме меня, сударыня? А ваш садик, сэр? А мистер Авель, сударыня? Неужто мистер Авель расстанется со мной, сэр? Неужто кто другой будет так любить сад, сударыня? Моя мать не перенесет этого, сэр, а маленький Джейкоб выплачет себе все глаза, сударыня, если ему только сказать, что мистер Авель отпустил меня, – и это после того, как мистер Авель сам говорил мне на днях: «Надеюсь, мы с тобой долгие годы будем вместе, Кристофер».

Трудно сказать, сколько времени простоял бы Кит на лестнице, поворачиваясь по очереди то к хозяину, то к хозяйке – и большей частью невпопад, – если бы в саду не появилась в эту минуту Барбара с известием, что из конторы прислали посыльного с запиской. Подав записку мистеру Гарленду, она бросила недоуменный взгляд на ораторствующего Кита.

– А! – воскликнул старичок, прочитав записку. Попроси его сюда. – И когда Барбара легкими шажками пошла к дому, он сказал Киту, что на этом их разговор закончен и что им так же не хочется расставаться со своим слугой, как и ему с ними, в чем старушка горячо поддержала его.

– Тем не менее, Кристофер, – добавил мистер Гарленд, глядя на записку, которая была у него в руке, если этому джентльмену понадобятся твои услуги на час другой и даже на несколько дней, мы не станем ему отказывать, и ты тоже не отказывайся. А! Вот и молодой человек! Здравствуйте, сэр!

Приветствие относилось к мистеру Чакстеру; он с важным видом шествовал по садовой дорожке, в шляпе, сдвинутой набекрень, из-под которой свисали длинные волосы.

– Надеюсь видеть вас в добром здравии, сэр, – провозгласил этот джентльмен. – И вас тоже, сударыня. Прелестный домик, сэр! А местность просто очаровательная!

– Вы изволили приехать за Китом? – спросил мистер Гарленд.

– Нас ожидает кэб, – отвечал конторщик. – Великолепный рысак, серый в яблоках. Вы знаток по этой части, сэр?

Сославшись на свою полную неосведомленность в подобного рода делах и пожалев, что не сумеет оценить достоинства серого в яблоках, мистер Гарленд отказался от его осмотра, а вместо этого предложил мистеру Чакстеру откушать. Легкий завтрак был подан немедленно, и состоял он из холодных блюд, с придачей двух бутылок одной с вином, другой с элем.

Вкушая эти яства, мистер Чакстер прилагал все силы к тому, чтобы очаровать своих гостеприимных хозяев и внушить им уверенность в умственном превосходстве горожан перед сельскими жителями. С этой целью он обратился к последним городским сплетням – области, в которой друзья справедливо считали его непревзойденным знатоком. Так, например, ему ничего не стоило поделиться со своими слушателями достовернейшими сведениями о стычке между маркизом Миэлером и лордом Бобби, поводом к которой послужила бутылка шампанского, а вовсе не паштет из голубей, как сообщалось в газетах. Те же сомнительные источники утверждали, будто бы лорд Бобби сказал маркизу Мизлеру: «Мизлер! Один из нас враль, только не я», – тогда как на самом деле сказано было: «Миэлер! Вы знаете, где меня найти, и, черт вас побери, не поленитесь сделать это, когда я вам понадоблюсь!» – что, разумеется, совершенно меняло характер этой интересной ссоры и представляло ее в новом свете. Кроме того, мистер и миссис Гарленд узнали точную сумму содержания, которое получала от герцога Тигсберри Виолетта Стетта из Итальянской оперы и которое выдавалось ей вопреки слухам три раза в год, а не каждое полугодие, исключая, а не включая (как уверяли некоторые бессовестные лгуны), драгоценности, духи, пудру для париков пяти лакеям и две ежедневных смены лайковых перчаток пажу. Заверив старичка и старушку, что они вполне могут положиться на его полную осведомленность в подобного рода вопросах и не ломать больше над ними голову, мистер Чакстер угостил их сплетнями из мира театрального, а также придворного и на том закончил эту захватывающе интересную, изысканную беседу, которую он вел один без чьей-либо помощи в продолжение сорока пяти минут, если не больше.

– Ну-с, а теперь, когда коняшка малость отдышалась, – сказал мистер Чакстер, грациозно поднимаясь из-за стола, – мне пора и восвояси.

Ни мистер, ни миссис Гарленд не стали удерживать гостя (вероятно, понимая, что такого человека нельзя надолго отрывать от привычной ему сферы действий), и вскоре мистер Чакстер и Кит покатили в город – Кит, примостившись на козлах рядом с кэбменом, а мистер Чакстер – соло, внутри экипажа, высунув по сапогу в оба передних окна.

Когда они подъехали к дому нотариуса. Кит сразу прошел в контору. Мистер Авель усадил его там на стул и попросил подождать, ибо одинокий джентльмен куда-то удалился и мог вернуться не скоро. Так оно и оказалось – Кит успел пообедать, выпить чаю, прочитать в «Юридическом листке» и «Почтовом справочнике» статейки легкого содержания и несколько раз вздремнуть, прежде чем джентльмен, с которым он виделся здесь третьего дня, впопыхах влетел в контору.

Он заперся с мистером Уизерденом у него в кабинете, и туда же спустя некоторое время вызвали на подмогу мистера Авеля, а затем и недоумевающего Кита.

– Кристофер, – сказал джентльмен, едва завидев его на пороге. – Я разыскал твоего старого хозяина и маленькую хозяйку.

– Да что вы, сэр! Неужто правда! – воскликнул Кит, и глаза его радостно засверкали. – Где же они, сэр? Здоровы ли? Они… они близко отсюда?

– Нет, далеко, – ответил джентльмен, покачивая головой. – Но я сегодня же выезжаю за ними и хочу взять тебя с собой.

– Меня, сэр? – Кит был вне себя от восторга и удивления.

– А сколько до того городка, куда меня направляет этот собачник? – в раздумье проговорил незнакомец, поворачиваясь к нотариусу. – Миль шестьдесят?

– Да, шестьдесят – семьдесят.

– Гм!.. Придется ехать на почтовых всю ночь, тогда к утру поспеем. Теперь дело вот в чем: меня они не узнают, и девочка (да благословит ее бог!) подумает, что я, неизвестный им человек, покушаюсь на свободу старика. Как по-вашему, стоит мне взять с собой этого мальчика, чтобы он убедил их в моих добрых намерениях? Ведь его-то они сразу узнают.

– Разумеется, сэр! – согласился нотариус. – Возьмите с собой Кристофера, непременно возьмите.

Кит слушал, и физиономия у него вытягивалась все больше и больше.

– Прошу прощенья, сэр, – сказал он, – но если я только за этим вам понадобился, боюсь, как бы нам не испортить всего дела. Мисс Нелл, сэр, она-то меня, конечно, вспомнит, она мне доверится, но старый хозяин… не знаю почему, сэр, да этого никто не знает… старый хозяин после своей болезни имени моего не хотел слышать. Мисс Нелл сама меня просила, чтобы я не показывался ему на глаза. Как мне хочется поехать, я выразить вам не могу, но, право, сэр, лучше не надо, не то вы все испортите.

– Новое препятствие! – воскликнул нетерпеливый джентльмен. – Неудачи преследуют меня! Неужели нет человека, который знал бы их и которому они могли бы довериться? Они жили замкнуто, но неужели не найдется такого человека?

– Подумай, Кристофер, – сказал нотариус.

– Нет такого человека, – ответил Кит. – Нет, есть! Моя мать!

– Они знали ее? – спросил джентльмен.

– Еще бы не знать! Да она постоянно к ним ходила и сколько добра от них видела, не меньше, чем я. Ведь мы, сэр, думали, что они переберутся к нам на житье!

– Так где же эта женщина, черт возьми! – воскликнул джентльмен, хватаясь за шляпу. – Почему ее нет здесь? Почему эта женщина куда-то запропастилась в самую нужную минуту?

Одинокий джентльмен ринулся вон из конторы, видимо намереваясь схватить мать Кита в охапку, силой усадить в почтовую карету и увезти с собой, но это неслыханное по дерзости похищение было предотвращено соединенными усилиями нотариуса и мистера Авеля. Им удалось кое-как образумить торопыгу и убедить его справиться сначала у Кита, сможет ли и захочет ли миссис Набблс сразу, без предупреждения, пуститься в такое путешествие.

Тут Кит вдруг замялся, одинокий джентльмен снова вышел из себя, нотариус с мистером Авелем снова принялись успокаивать его. В конце концов, подумав хорошенько и взвесив все обстоятельства дела. Кит пообещал от имени матери, что она соберется в путь через два часа, и вызвался доставить ее к этому времени в контору в полном дорожном снаряжении.

Дав такое обязательство – надо сказать, довольно рискованное и трудное, – Кит не стал терять ни минуты и побежал домой, чтобы немедленно привести его в исполнение.

Глава XLI

Кит мчался по людным улицам, ни на кого и ни на что не глядя, врезался в толпы пешеходов, перебегал запруженную экипажами мостовую, нырял в переулки и проходные дворы и, наконец, стал как вкопанный перед лавкой древностей – отчасти по привычке, отчасти для того, чтобы перевести дух.

Был хмурый осенний вечер, и в унылых сумерках знакомый дом показался Киту особенно мрачным. Опустевший, холодный, с побитыми стеклами, с расшатанным ржавым переплетом окон он темным пятном делил пополам ярко освещенную, шумную улицу, – и это унылое зрелище, так не соответствовавшее радужным планам, которые строил мальчик, пронзило ему сердце, словно разочарование или горе. Киту хотелось, чтобы в трубе этого дома гудел жаркий огонь, чтобы в окнах горел свет, чтобы там ходили люди, слышались веселые голоса, – ему хотелось уловить здесь хоть что-нибудь, что подкрепило бы надежды, зародившиеся так недавно. Он не думал найти лавку древностей преображенной – этого просто не могло быть, и все же мечты и ожидания, приведшие его сюда, сразу увяли и на них легла печальная темная тень.

Но, к счастью, Кит не отличался ни ученостью, ни глубокомыслием, чтобы пугаться предвестников грядущей беды, и, не обладая умозрительными очками, которые придали бы ему прозорливости, увидел перед собой только мрачный дом, неприятно поразивший его своим несоответствием с тем, чем он мысленно тешил себя. И подумав почему-то, что не надо было прибегать сюда, он помчался дальше еще быстрее, стараясь наверстать упущенное время.

«А вдруг я ее не застану, – думал Кит, подходя к бедному домику матери, – и не смогу разыскать? Ведь тогда этот нетерпеливый джентльмен опять рассердится. Так и есть! Окна темные, и дверь на замке! Да простит меня господь, но если тут не обошлось без богоспасаемой Маленькой скинии, так будь она… впрочем, нет, не надо», – вовремя осекся Кит и постучал в дверь.

На первый его стук никто не отозвался, но после второго из дома напротив выглянула женщина и спросила, кто пришел к миссис Набблс.

– Это я, – ответил Кит. – Вы не знаете, где она? Не… не в Маленькой скинии? – Он с трудом выговорил название ненавистной ему молельни и постарался вложить как можно больше презрения в эти слова.

Соседка утвердительно кивнула головой.

– Расскажите мне, пожалуйста, где она находится, – попросил Кит. – Я прибежал за матерью по спешному делу и должен увести ее оттуда во что бы то ни стало, даже если она сама забралась там на кафедру.

Выведать дорогу к этому храму оказалось не легко, потому что соседи не принадлежали к его прихожанам и если знали о нем, так только понаслышке. Наконец одна из подружек миссис Набблс, которая, настроившись на благочестивый лад после совместного чаепития, раза два провожала ее в молельню, дала Киту все нужные ему сведения, и он тотчас же побежал дальше.

Маленькая скиния могла бы ютиться и не в такой глуши и дорога туда могла быть и попрямее, хотя в таком случае джентльмен, который возглавлял прихожан, лишился бы возможности ссылаться на извилистость пути, ведущего к ней, и уподоблять ее на этом основании раю, в отличие от приходской церкви, что стояла на большой проезжей улице. Впрочем, Кит все же нашел Маленькую скинию и, помедлив за дверью, чтобы отдышаться и войти с приличествующей такому месту благопристойностью, переступил ее порог.

Следует признать, что молельня эта до некоторой степени оправдывала свое название, будучи действительно очень маленькой скинией – скинией самых скромных размеров, с весьма скромным количеством скромных скамей и скромной кафедрой, откуда некий скромный человечек (по ремеслу сапожник, а по призванию священнослужитель) произносил отнюдь не скромным голосом отнюдь не скромную по длине проповедь, если судить об этом по состоянию его паствы, ибо, хоть и скромная числом, она состояла большей частью не из слушающих, а из спящих.

Среди последних была и мать Кита, которая просто не могла держать глаза открытыми после вчерашних похождений и, чувствуя, что речи проповедника самым решительным образом поддерживают и поощряют их намерение закрыться, в конце концов поддалась охватившей ее дремоте и уснула – впрочем, не очень крепко, ибо время от времени она вдруг испускала легкие, почти невнятные стоны, как бы отдавая должную дань поучениям, несшимся с кафедры. Малыш тоже спал у нее на коленях. А Джейкоб, который по молодости лет тяготился этим затянувшимся духовным пиршеством, втайне предпочитая ему устриц, то погружался в глубокий сон, то вскидывался как встрепанный, в зависимости от того, что брало в нем верх – желание спать или страх, как бы не навлечь на свою голову какое-нибудь каверзное замечание из уст проповедника.

«Ну вот, я здесь, – рассуждал сам с собой Кит, тихонько присев на пустую скамью, отделенную от матери только проходом. – Но как же дать ей знать о себе? Как увести ее? Я все равно что за тридевять земель отсюда. Ведь она не проснется до самого конца. А вот опять часы бьют!.. Хоть бы он передохнул минутку, хоть бы они запели все хором!» Но никакой надежды на то, что хотя бы одно из этих желаний Кита свершится в течение ближайших двух часов, не могло и быть. Проповедник продолжал докладывать своим прихожанам, в чем он намерен убедить их, до того как они разойдутся по домам, – и даже если бы половина обещанного выскочила у него из головы, все равно ему не удалось бы закончить свои поучения раньше этого срока.

Вне себя от беспокойства Кит стал озираться по сторонам и, остановившись взглядом на маленькой скамейке перед кафедрой, так и ахнул – там сидел Квилп!

Он протер глаза раз-другой… Нет! Они не обманывали его, это был Квилп, – и Квилп, с обычной усмешкой на давно не мытой физиономии, сидел, держа руки на коленях, положив шляпу на деревянный пюпитр, а взгляд его был устремлен в потолок. Он не смотрел ни на Кита, ни на его мать, он будто и не подозревал об их присутствии, и все же Кит чувствовал, что внимание этого хитрого беса сосредоточено на них и только на них.

Однако, как ни поразило Кита появление карлика среди прихожан Маленькой скинии, возможно чреватое неприятностями, а то и бедой, ему надо было думать не об этом, а о том, как увести отсюда свою родительницу, ибо с приближением вечера дело начинало принимать серьезный оборот. Поэтому, дождавшись очередного пробуждения маленького Джейкоба, он постарался привлечь к себе его блуждающий взор (что было не так уж трудно – понадобилось только разок чихнуть) и знаками велел ему разбудить мать.

И надо же было, чтобы именно в эту минуту проповедник, увлеченный каким-то пунктом своей проповеди, свесился с кафедры, так что позади нее оставались только его ноги, и, держась левой рукой за край, а правой отчаянно размахивая над головой, уставился, – а может быть, это только так казалось? – прямо в глаза маленькому Джейкобу, точно грозя и взглядом и напряженной позой, что, если Джейкоб шевельнет хоть одним мускулом, он, проповедник, «бросится» на него, причем в самом прямом, а не переносном смысле слова. Попав в такую ужасную переделку, несчастный маленький Джейкоб, ошеломленный внезапным появлением Кита и завороженный взглядом проповедника, сидел на скамье ни жив ни мертв, готовый каждую минуту зареветь, невзирая на опасность, и так таращил глаза на своего пастыря, что они, казалось, того и гляди выскочат у него из орбит.

– Ну, была не была! – решился Кристофер. Он тихонько встал со скамьи, подошел к той, на которой сидела миссис Набблс, и молча «сгреб» малыша у матери с колен, как выразился бы мистер Свивеллер, случись ему присутствовать при этом.

– Молчи, мама! – шепнул Кит. – Идем, мне нужно поговорить с тобой.

– Где я? – вопросила миссис Набблс.

– В богоспасаемой скинии, – сердито буркнул ее сын.

– И правда, что в богоспасаемой! – подхватила миссис Набблс. – Ах, Кристофер! Как я вознеслась духом!

– Знаю, знаю! – быстро проговорил Кит. – Только пойдем скорее, мама, на нас все смотрят. Тише!.. Возьми Джейкоба за руку… вот так.

– Стой, сатана, стой! – вдруг завопил проповедник ему вслед.

– Джентльмен велит тебе остаться, Кристофер, – прошептала Киту мать.

– Стой, сатана, стой! – снова рявкнул проповедник. – Не вводи во искушение женщину, коя преклонила ухо свое к тебе. Внемли гласу взывающему! Не похищай агнца из стада! – Проповедник кричал все громче и громче, указуя перстом на малыша. – Он завладел агнцем, бесценным агнцем! Яко волк, бродящий в ночи, он позарился на невинного агнца!

Кит был добрейшее существо в мире, но, выведенный из себя этими бранными словами и не на шутку взволнованный своим столь затруднительным положением, он повернулся лицом к кафедре и, не выпуская малыша из рук, громко сказал: – Ни на кого я не позарился! Он мой брат!

– Он мой брат! – возопил проповедник.

– Неправда! – с негодованием сказал Кит. – Как у вас язык поворачивается такое говорить! И, пожалуйста, перестаньте браниться. Разве я что плохое сделал? Да если бы не крайняя нужда, я бы не пришел за ними. И если бы вы мне не помешали, все сошло бы тихо, гладко. Сатану и его сородичей можете поносить сколько вашей душе угодно, а меня, сэр, будьте любезны оставить в покое.

С этими словами Кит гордо вышел из молельни в сопровождении матери и маленького Джейкоба и, только очутившись на свежем воздухе, смутно вспомнил, что прихожане просыпались, недоумевающе оглядывались по сторонам, а Квилп, как ни в чем не бывало, так и остался сидеть в прежней позе, не сводя глаз с потолка и не обращая ни малейшего внимания на происходившее вокруг.

– Кит, Кит! – воскликнула миссис Набблс, поднося платок к глазам. – Что ты наделал? Разве мне можно будет теперь показаться сюда? Да никогда в жизни!

– И слава богу, мама! Вчера вечером ты немножко развлеклась, так неужели же сегодня обязательно надо сокрушаться и жалеть о чем-то? И ведь это не первый раз. Чуть только у тебя станет веселей на душе, ты сразу идешь сюда и каешься по указке этого болтуна. Стыдно, мама!

– Полно, сынок, полно! – остановила его миссис Набблс. – Грешно так говорить, даже в шутку!

– В шутку? Какие там шутки! – воскликнул Кит. – Я, мама, считаю, что в безобидном веселье и в бодрости духа бог не видит большего греха, чем в белых священнических воротничках, и напрасно эти болтуны одно порочат, а за другое заступаются. Ну, хорошо, хорошо, не буду! Только обещай больше не плакать. На, возьми малыша – он полегче, давай мне Джейкоба, и пошли только быстро, а дорогой я расскажу тебе свои новости, и ты у меня ахнешь, когда все узнаешь. Ну вот, давно бы так! Теперь, глядя на тебя, никто не скажет, что ты и близко подходила к Маленькой скинии, и, я надеюсь, с этим навсегда покончено. На, бери малыша. Ну, Джейкоб, полезай ко мне на закорки и держись крепче за шею, а если этот пастор назовет тебя с малышом невинными агнцами или барашками, ты ему скажи, что раз в год и он говорит истинную правду и что пусть, мол, и сам равняется больше на барашка, чем на кислую подливку к нему. Скажешь, Джейкоб? Ну, смотри!

Так, мешая серьезный разговор с шуткой – ибо он твердо решил сохранить хорошее расположение духа, Кит очень скоро развеселил мать и братьев и развеселился сам, и по дороге домой долго рассказывал им обо всем, что произошло в конторе нотариуса и что заставило его нарушить благолепие Маленькой скинии.

Миссис Набблс порядком струхнула, когда услышала, какие от нее требуются услуги, и совсем растерялась под наплывом самых противоречивых мыслей и сомнений, как, например: прокатиться в почтовой карете каждому лестно, а с другой стороны, разве можно оставить детей без присмотра! Но и это препятствие и кучу других, касающихся некоторых предметов туалета, часть коих находилась в стирке, а часть никогда и не числилась в ее гардеробе, Кит презрел полностью, ибо что они значили по сравнению с предстоящим ей огромным удовольствием отыскать Нелл и с торжеством вернуться вместе с беглецами в Лондон.