Текст книги "Палач и Черная птичка (ЛП)"

Автор книги: Бринн Уивер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

10
ДИЖОН

СЛОАН

Загнать в угол такого человека, как Торстен Харрис, – целое искусство.

Первый шаг: подойти к нему в таком месте, где он чувствует себя уверенно, думает, будто он главный хищник в своем маленьком пруду, там, где он успешно охотился раньше. Например, в заведении «Orion Bar», высококлассном коктейль-баре, где, как я уже знаю, много ассортимента в его вкусе. Не так близко от его дома, отчего ему кажется, что это приключение, и не так далеко, чтобы заманить туда свою добычу.

Второй шаг в этом процессе – узнать, что ему нравится. Что его возбуждает. Что он ненавидит. Торстен любит красное вино, безупречную кухню и дорогие вещи. Они не всегда симпатичные, часто безвкусные и вычурные, но, тем не менее, дорогие. А что он ненавидит? Плохие манеры. И батат, видимо. Затем нужно, зная все эти факты, начать налаживать с ним общение.

И последний шаг – самая сложная часть: заставить его поверить, что я достаточна умна, чтобы стать интересным объектом для завоевания – можно быть просто добычей, но нужно стоить того, чтобы рискнуть и получить трофей. А еще показаться немного туповатой, охотно принять его приглашение поужинать у него дома завтра вечером, даже несмотря на то, что он, по сути, незнакомый человек.

…Или выбросить всю эту информацию в окно и просто быть Роуэном Кейном.

Мотоциклетный шлем падает на пустое место рядом со мной на белом кожаном диване.

Моя кровь мгновенно бурлит в венах.

– Приятно видеть тебя в этих краях, – говорит Роуэн, плюхаясь рядом с самодовольной ухмылкой.

В ответ я бросаю на него злобный взгляд.

Из-за своей свирепости я лишь подмигиваю, а он наклоняется вперед, протягивая руку через кофейный столик к мужчине, сидящему напротив меня.

– Привет, приятно познакомиться. Я Роуэн.

– Торстен Харрис, очень рад, – говорит мой хорошо одетый взрослый спутник, принимая рукопожатие. Я потратила последние четыре дня, пытаясь избежать именно этого сценария в своих попытках загнать Торстена в угол, который, как теперь знает Роуэн, является нашей ежегодной целью, хотя, похоже, он не знает почему.

Я думала, что наконец-то сбежала от Роуэна, когда выскользнула из отеля, пока его арендованная машина все еще стояла на стоянке.

Очевидно, я недооценила его.

И он чертовски рад этому.

– Извините, что прерываю, – продолжает Роуэн, готовый поджечь фитиль для каждой пушки из своего арсенала обаяния. Он нацеливает свою гребаную безупречную улыбку на мою жертву, его кожа яркая и раскрасневшаяся, вероятно, из-за возбуждения от успешной погони за мной. – Я увидел здесь на стоянке машину своей подруги, когда проезжал мимо, мы с ней давно не виделись, подумал, что просто обязан зайти и быстро поздороваться.

И тогда он обрушивает всю силу своего обаяния на меня.

– Привет, подруга.

– Как же я рада видеть тебя здесь, Роуэн. Я просто в шоке, – делаю большой глоток своего вина, прежде чем натянуто улыбнуться ему. Молчание между нами затягивается. Торстен ерзает на своем месте, и я подавляю стон, осознавая, что уже раздвигаю границы манер Торстена. – Не хочешь присоединиться к нам? – сухо спрашиваю я. В моей улыбке есть порочный оттенок, который ясно говорит: «Сейчас же вали к черту».

А Роуэн говорит:

– Буду очень признателен.

В течение одной минуты Торстен наливает ему щедрый бокал дорогого кьянти.

Не проходит и пяти минут, как Роуэн заставляет его покатываться со смеху и хлопать в ладоши.

Не проходит и десяти минут, как Торстен чуть ли не из кожи вон лезет, чтобы пригласить Роуэна на наш ужин у него завтра дома, на что я потратила весь вечер, организовывая это сольное предприятие.

Два часа спустя мы бок о бок покидаем шикарный бар вслед за Торстеном, тщательно обговорив завтрашние планы.

А я киплю от злости.

– Должна отдать тебе должное, – шепчу я, когда Торстен садится в свою машину, и мы машем ему на прощание. – Твой трюк с доставкой продуктов был очень милым. Чуть не одурачил меня этой штукой с совместной готовкой.

– Одурачил? – глаза Роуэна блуждают по мне, яркие и лукавые. – Не понимаю, о чем ты, Черная птичка.

– Одурачил, заставив думать, что ты не станешь огромной занозой в моей заднице при первой же представившейся возможности на игре в этом сезоне, – говорю я. Он разражается смехом, и я складываю руки на груди, свирепо глядя на него снизу вверх. – Ты мошенник.

– Нет.

– Ты следовал за мной повсюду, пытался выяснить, за кем мы охотимся, вместо того, чтобы искать самостоятельно.

– В своде правил нет запретов на это.

– У нас нет долбанного свода правил. Но нужно его составить. Правило номер один: сам ищи блядскую жертву.

– Зачем, если мне больше нравится следить за тобой? – улыбка Роуэна становится еще коварнее, когда я рычу, и злюсь точно также, как кот Уинстон на меня. – Итак… кто этот парень?

Я фыркаю и закатываю глаза, разворачиваюсь на каблуках и топаю к своей взятой напрокат машине.

– Ты ужасен, – шиплю я, когда Роуэн открывает для меня водительскую дверь. – Ты и твое… – я машу рукой в его направлении и опускаюсь на свое место. – Корсарство.

Роуэн фыркает, наклоняясь так близко к моему лицу, что я чувствую его дыхание на своей щеке. Я стараюсь не обращать внимания на то, как у меня скручивает живот от другой ярости.

– Корсарство, значит. Так ты перешла от драконов к порнушке с пиратами?

– Может быть, и так.

– Знаешь, ты такая милашка, когда злишься.

– А ты все равно ужасен, – рычу я, дергая дверь из его хватки.

Он успевает отодвинуться, чтобы я не прищемила ему руку, но все равно слышу его дразнящий смех и прощальные слова:

– Когда-нибудь ты меня полюбишь.

Следующий день идет не по плану.

Роуэн приходит на мой завтрак в ресторане отеля. Появляется в торговом центре, когда я выбираю наряд, хотя он несет пакеты и помогает выбрать милое платье на бретельках в стиле ретро. В конце концов, это всего лишь уловка, чтобы получить преимущество. Хитрый ублюдок. И когда я паркуюсь у великолепного уединенного дома Торстена в Калабасасе, арендованный мотоцикл Роуэна уже там. Он прислоняется к нему, греховно сексуальный, в черной кожаной куртке, его пристальный взгляд скользит от моих пальцев ног до глаз с горящим выражением, воспламеняя меня, и он это знает.

– Добрый вечер, Черная птичка, – говорит он, отталкиваясь от мотоцикла.

– Палач.

Роуэн останавливается передо мной, когда я скрещиваю руки на груди и опираюсь весом на одну ногу.

– Какое красивое платье. Кто помогал выбирать? У этого человека явно безупречный вкус.

– Отличный вкус. Абсолютно никаких границ.

Он ухмыляется.

– Я так рад, что мы на одной волне.

Я самым драматичным образом закатываю глаза и уже собираюсь наброситься на него, когда входная дверь распахивается и Торстен стоит на пороге, приветственно раскинув руки.

– Добро пожаловать, мои юные друзья, – говорит он, выглядя готовым принять знатных гостей. Его седоватые волосы идеально уложены. Смокинг из бордового жаккарда переливается в лучах заходящего солнца. Улыбка, которой он одаривает нас, имеет скрытый, острый оттенок. – Пожалуйста, входите.

Он отходит в сторону и жестом приглашает нас войти в роскошный дом.

Мы начинаем с коктейлей в гостиной, где нас окружают книги первого издания, керамические статуэтки и картины, и я трачу время, чтобы оценить произведения искусства, пока Торстен проводит экскурсию по своей коллекции, где его самые ценные вещи тщательно маркированы. Даже после того, как он уходит, я еще долго смотрю на гравюру Эдварда Хоппера «Полуночники» с автографом. На наброске сверху изображен мужчина, идущий в одиночестве по городской улице, свет фонаря отбрасывает вокруг него глубокие тени. Что-то в нем кажется зловещим. Словно он выслеживает. Или охотится. И когда я смотрю налево и направо, вижу, как возникает повествование от картин.

Слева – черно-белая фотография Эндрю Прокоса под названием «Окулус Фултона#2». Изображение вызывает ощущение всевидящего, зловещего ока, сделанного из стали и стекла.

Справа от меня картина Джона Сингера Сарджента, на которой изображена женщина, сидящая за обеденным столом. Она сидит лицом к зрителю, ее рука сжимает бокал красного вина. В дальнем правом углу изображен мужчина. Но он не смотрит на зрителя. Он смотрит на женщину.

А еще гравюра с вальсом Феликса Валлоттона. На ней изображены танцующие пары, но они кажутся почти призрачными. Женщина в правом нижнем углу будто спит.

После этого…

Я смотрю на Роуэна, ставлю свой коктейль на подставку и оставляю его нетронутым на столике. Он погружен в беседу с нашим хозяином и не замечает меня.

Но Торстен видит.

– Напиток не по вкусу, моя дорогая? – спрашивает Торстен с натянутой улыбкой.

– Восхитительно, спасибо. Просто приберегаю себя для вашей замечательной коллекции вин, – отвечаю я, склонив голову.

Его улыбка кажется непринужденной, когда он ставит свой напиток на стол и объявляет, что пора переходить к главному событию.

– Не могу передать словами, как я рад, что профессиональный шеф-повар посетил нас этим вечером, – говорит Торстен, ведя нас в столовую, где тихо играет классическая музыка и мерцают свечи среди изысканных блюд. Он указывает мне на стул из красного дерева, обтянутый роскошным красным бархатом, отодвигает его от стола и двигает обратно, когда я сажусь. – И, конечно, его очаровательная спутница.

– Спасибо, – говорю я, скромно улыбаясь. Я ничего не смыслю в антикварном костяном фарфоре, но готова поспорить, что Торстен будет в полном ужасе, если что-то разобьется вдребезги.

Я оставляю эту мысль на потом.

– Вы такая прекрасная пара. Кстати, как вы познакомились?

– Ох, мы просто друзья, – говорю я в то же время, когда Роуэн говорит «на экспедиции».

Мы многозначительно смотрим друг на друга, а Торстен смеется.

– Похоже, у вас разные мнения по поводу статуса в отношениях.

– Ну, трудно конкурировать с его потрясающими гостями, посещающими ресторан, да и персонал там как на подбор, – говорю я с приторно-сладкой улыбкой.

– Слоан никто не ровня, – глаза Роуэн приковываются к моим, увлекая меня в глубины темно-синего моря. – Она просто еще этого не осознала.

Мы смотрим друг на друга мгновение, и мне кажется, что в груди слишком тяжело бьется сердце. Но повисший момент прерывается слишком быстро, когда Торстен хихикает, и хлопок винной пробки разрывает связь между нами.

– Возможно, сегодня вечером осознает. Давайте черпать вдохновение в искусстве кулинарии. Ибо, как сказал Лонгфелло: «искусство долговечно, а время быстротечно, наши крепкие и храбрые сердца подобны барабанам, отбивают похоронные марши до самой могилы».

Мы с Роуэном обмениваемся взглядами, пока Торстен сосредоточенно наливает себе вино, мне удается закатить глаза и поймать его мимолетную ответную улыбку, пока хозяин не смотрит в нашу сторону.

Когда вино переливается в хрустальный бокал с гравировкой и Торстен устраивается на стуле, он поднимает свой бокал для тоста.

– За новых друзей. И возможно, однажды, кое-кто станет больше, чем просто друзья.

– За новых друзей, – повторяем мы эхом, и неожиданное разочарование пробирается у меня под кожей, когда я понимаю, что Роуэн сарказмом повторил последнюю фразу тоста.

Хозяин делает глоток вина, и я делаю то же самое, полагая, что оно будет безопасным для питья, если сделать небольшой глоток. Он поднимает свой бокал и улыбается рубиновой жидкости.

– Тенута Тиньянелло две тысячи пятнадцатого года, резерв «Маркиз Антинори». Я обожаю хорошее кьянти, – говорит он, делает еще один глоток, закрывая глаза на глубоком вдохе, прежде чем его веки распахиваются. – Давайте начнем.

Торстен поднимает маленький колокольчик, стоящий рядом со своим сервизом, звон наполняет столовую. Мгновение спустя медленными, осторожными шагами входит мужчина, толкая к столу серебристую тележку. На вид ему под сорок, высокий, атлетически сложенный, с широкими плечами, которые сутулятся, как будто мышцы забыли, как работать. Пожелтевшие заживающие синяки обрамляют его пустые глаза.

– Это Дэвид, – говорит Торстен, когда Дэвид ставит передо мной тарелку с закусками. Слуга не поднимает глаз, просто плетется обратно к тележке, где берет тарелку для Роуэна. – Мистер Миллер немой. Недавно с ним произошел ужасный несчастный случай, поэтому я взял его к себе на работу.

– О, как это любезно с вашей стороны, – говорю я. Мой желудок скручивает от дискомфорта. Я думала, что Роуэн, возможно, со вчерашнего дня понял, с кем мы имеем дело, но когда смотрю на него исподлобья, первые намеки на сожаление начинают просачиваться у меня под кожей. Мои брови приподнимаются, когда он встречается со мной взглядом. Ты еще не понял, красавчик? Я пытаюсь передать эти слова широко раскрытыми глазами.

Он наклоняет голову и бросает на меня мимолетный, насмешливый взгляд, который говорит: …а?

Нет. Он точно нихрена не понял.

Укол сожаления начинает обжигать.

Когда тарелка Торстена ставится на стол, Дэвид уходит.

– Кростини из козьего сыра с оливковым тапенадом, – объявляет Торстен. – Наслаждайтесь.

Я стараюсь, чтобы мой вздох облегчения не казался слишком очевидным, когда мы приступаем к первому блюду. Это довольно вкусно, может быть, немного солоновато, но, по крайней мере, достойное начало. Роуэн очаровывает Торстена комплиментами, которые кажутся искренними, и они вдвоем обсуждают возможные дополнения, которые придали бы блюду изысканный вкус. Роуэн предлагает инжир, чтобы сбалансировать сладость, и я сосредотачиваю свое внимание на нашем хозяине, чтобы избежать его тяжелого взгляда. Он обжигает мне щеку, как клеймо, когда упоминает инжирный Наполеон из десертного меню «3 в Вагоне».

Я подыгрываю разговору, киваю и смеюсь в нужных местах, но не уделяю так уж много внимания – я раздумываю, как предупредить Роуэна с помощью силы мимики.

Когда с блюдом покончено, Торстен снова зовет Дэвида через колокольчик, и тот забирает наши тарелки, возвращаясь с супом гаспачо. Вкусно, ничего особенного, но Роуэн, кажется, доволен, и они вдвоем обсуждают сорта помидоров, которые Торстен выращивает на участке.

– Я бы с удовольствием посмотрел на ваш сад, – говорит Роуэн после того, как Торстен подробно рассказывает о других травах и продуктах, которые растут на заднем дворе.

Приятная маска Торстена сползает, в его глазах загорается дикий блеск, и через секунду исчезает.

– О, я уверен, что это можно устроить.

Роуэн улыбается, но это его улыбка, полная тайн, хорошо мне знакома. По крайней мере, он знает, что мы в присутствии другого убийцы, так что, думаю, это плюс. На мгновение у меня появляется надежда, что, возможно, Роуэн все-таки знает, кто такой Торстен, и он просто держал это в секрете в надежде выиграть раунд нашего соревнования.

Но когда Торстен откупоривает свежую бутылку вина, доливает в оба наших бокала, но не в свой, и с хищным интересом наблюдает, как Роуэн делает большой глоток, я понимаю, что мои надежды рухнули.

Наверное, я должна быть счастлива. Похоже, это будет легкая победа. Однако из-за беспокойства в груди чувство, словно меня подключили к электросети. Я благодарна за отвратительно богато украшенную скатерть, которая скрывает от посторонних глаз мои дрожащие ноги.

Роуэн делает еще один щедрый глоток вина, пока продолжается кулинарная дискуссия. Торстен зовет Дэвида вернуться за пустыми суповыми тарелками, передавая четкие инструкции принести блюдо с салатом с определенной полки на кухне. Он повторяет Дэвиду три раза, что нужно сделать, когда Роуэн ловит мой взгляд поверх края своего бокала с вином, вопросительно приподнимая брови, как будто спрашивает, что, черт возьми, происходит.

– Лоботомия, – одними губами говорю я ему, пытаясь сделать вид, что чешу лоб, постукиваю по нему и киваю в сторону Дэвида. Роуэн наклоняет голову, и я закатываю глаза, стискивая зубы. – Ло-бо-то-мия.

Роуэн наклоняет голову в другую сторону, его лоб все еще нахмурен, но на губах играет намек на усмешку. Он незаметно указывает на меня, а затем на себя.

– Ты любишь меня? – одними губами произносит он.

Я хлопаю себя по лбу.

– Все в порядке, моя дорогая? – спрашивает Торстен, когда Дэвид уходит на кухню.

– О да, конечно. Вспомнила, что забыла сделать на работе перед уходом. Но все в порядке, сделаю утром, – Торстен улыбается моему оправданию, но злоба просачивается сквозь его маску. – Такими темпами, поздним утром. Вино просто с ног сшибает, – продолжаю я с очаровательной улыбкой. Он наблюдает, как я подношу бокал к губам и делаю глоток, хотя не глотаю ни капли. Обман, кажется, успокаивает его, и я ставлю бокал на стол, складывая руки на коленях.

Сдержанность Торстена ослабевает, когда в коридоре скрипит приближающаяся тележка, сияющая, хищная ухмылка появляется на его лице, изысканная маска распадается на кусочки. Но Роуэн этого не замечает. Он просто улыбается мне, слегка покачиваясь на стуле, стеклянный блеск затуманивает его полуприкрытые глаза.

– Ты такая хорошенькая, Черная птичка, – говорит он, когда Дэвид входит в комнату с тремя закрытыми тарелками на тележке.

Румянец вспыхивает на моих щеках.

– Спасибо.

– Ты всегда хорошо выглядишь. Когда ты пришла в ресторан, я сказал… – Роуэн дважды икает, затем заливает следующую икоту глотком вина. – Я сказал: «Слоан – самая красивая девушка в мире». А потом брат назвал меня гребаным придурком, потому что в Бостоне я мог бы поиметь любую, но вместо этого дал обет упрямства…

– Воздержания.

– …воздержания из-за девушки, которая меня не хочет.

Уверена, что румянец воспламенил щеки, и источник пламени – мое испепеленное сердце.

Торстен улыбается, явно веселясь нашей беседой. Мои губы приоткрываются, дыхание обжигает грудь. Все, что мне удается произнести, – это одно-единственное слово:

– Роуэн…

Но его внимание переключилось на блюдо, поставленное перед ним.

– Говядина Нисуаз, – с довольной улыбкой произносит Роуэн, берясь за нож и вилку. Я бросаю взгляд на Торстена, который с пристальным вниманием наблюдает за Роуэном. – Обожаю говядину Нисуаз.

– Да, – говорит наш хозяин, кладя на язык тонкий, как бумага, кусочек редкого мяса. – Нисуаз.

– Роуэн…

– Любопытно узнать ваши мысли, шеф, – продолжает Торстен. – Это мой особый взгляд на традиционный рецепт.

– Роуэн… – шиплю я, но уже слишком поздно. Роуэн уже отправил в рот вилку с салатом, его глаза закрылись, он смакует нарезанный салат-латук, зеленую фасоль, помидоры черри и… говядину.

– Фантастика, – говорит он, невнятно произнося слова. Нетвердой рукой он накалывает на вилку еще одну порцию салата и запихивает ее в свой и без того полный рот. – Домашний дижонский соус?

Торстен сияет от комплимента.

– Да, я добавил еще пол чайной ложки коричневого сахара, так мясо получается сочным.

– Очень вкусно.

Я провожу рукой по лицу, когда Роуэну удается запихнуть в рот еще один кусочек, прежде чем он падает лицом вниз на свою тарелку.

На мгновение воцаряется тишина. Мы с Торстеном смотрим на мужчину, спящего на тарелке с салатом, изо рта которого свисает тонко нарезанный стейк из редкого человеческого мяса.

Когда Торстен встречается со мной взглядом, он словно выходит из эйфорического тумана.

Он думал, что я пью вино. А раз я не опьянела, рассчитывал, что справится с девчонкой.

Он ошибся.

Я выдерживаю растерянный взгляд Торстена, когда переворачиваю ножку своего бокала с вином, опрокидывая его на тарелку. Хрусталь разлетается вдребезги, разбивая фарфор, заливая салат кровавым цветом.

– Ну что ж, – говорю я, откидываясь на спинку стула и кладя руку на поверхность стола, сжимая в ладони лезвие из полированной стали. – Остались только ты да я.

11
НЕСОГЛАСИЕ

РОУЭН

Моя первая осознанная мысль – одно-единственное слово, которое невнятно слетает с губ, словно оно застряло в вязком сиропе.

– Слоан.

Моя вторая мысль – я слышу ровный ритм музыки. Сначала подумал, что это мое сердцебиение, но ошибся. Ангельский голос мужчины плывет над легкими барабанами и мелодией гитары, которая напоминает пустыню на закате.

Слоан напевает в такт музыке, которая кружится вокруг меня. Когда она подпевает слова «приготовь его, размозжи ему голову», я узнаю песню. Knives Out – «Radiohead». Хриплый, сочный голос Слоан наполняет мою грудь облегчением. Я знаю, что с ней все в порядке, и слава богу. Потому что я не в порядке.

Комнату наполняют крики, и я открываю глаза. В поле зрения появляется смутно знакомый канделябр, украшенный яркими кристаллами. Пытаюсь сосредоточиться на них, пока остальная часть стола кружится.

– Просто… не… двигайся… – говорит Слоан, выдавливая каждое слово из-за искаженных криков мужчины. – Я бы сказала, что будет менее больно, если перестанешь сопротивляться, но это вранье.

Мужчина снова кричит, и я поворачиваю голову на звук. Возможно, это самая трудная вещь, которую я когда-либо делал. Ощущение, будто голова весит сто фунтов.

Визг достигает лихорадочной высоты. Слоан стоит ко мне спиной. Она оседлала перепуганного мужчину, сидящего на стуле во главе стола, заслоняя его от посторонних глаз. Не помню конец ужина из-за вина и снотворных, затуманивающих мои мысли. Торстен. Этого человека зовут Торстен. И он меня надул, как малявку.

– Небольшой надрез. Вот так.

Крики резко прекращаются, и плечи Слоан опускаются от разочарования.

– Слабак.

Не оборачиваясь, она протягивает руку за спину, ее кулак в перчатке покрыт кровью, и роняет вырезанное глазное яблоко рядом с другим, уже лежащим на тарелке с хлебом прямо рядом с моей головой.

Меня тошнит.

Слоан резко оборачивается на звук.

– В миску, Роуэн. Господи Иисусе, – она срывает перчатки, слезая с мужчины, и приподнимает мое туловище, чтобы меня вырвало в миску из нержавеющей стали. Ее руки крепко сжимают мои плечи, пока красное вино и еда опустошаются из моего желудка. – Лучше пусть все выйдет. Поверь мне, – ворчит она мрачным тоном.

– Этот ублюдок накачал меня, – удается выдавить мне, когда рвота наконец прекращается, и я вытираю рот салфеткой, моя липкая рука дрожит.

– Еще бы.

– Как долго я был без сознания?

– Пару часов, – отвечает она. Одной рукой протягивает мне неоткрытую бутылку воды, другой забирает миску. Слоан в нерешительности смотрит на дверь в коридор. – Надо бы убрать это, но Дэвид бесит до чертиков.

– Он угрожал тебе? Сука, если он угрожал тебе, я клянусь богом…

– Нет, вовсе нет, – говорит Слоан, усаживая меня обратно на стул, когда я пытаюсь встать. Мое тело заваливается набок. Кажется, она пытается улыбнуться, но это выходит как гримаса. – Он кажется довольно безобидным.

– Тогда в чем проблема?

– Он доедает. На кухне, – говорит она. Я качаю головой, не понимая, о чем она говорит. – Другие блюда. Эту… еду.

– Ну… то, что ест большинство людей. Обычная еда.

Краска отхлынула от ее лица.

– Да… большинство…

– Я не понимаю…

– Ты съел гребаного человека, – резко выпаливает она.

Я моргаю один раз, забираю у нее миску с блевотой обратно.

– О боже, Роуэн, это было отвратительно. Ты сожрал его. Никак не мог насытиться.

Меня тошнит.

– Ты потерял сознание пока жевал. Мне пришлось соскребать мясо с твоего языка, чтобы ты не подавился.

Я смотрю на нее слезящимися глазами, потом меня снова стошнит, хотя, к счастью, уже подступает желчь.

– Ты знал, что это было жаркое из копчика? Я пытала Торстена, пока он не рассказал. Мне пришлось вытаскивать человеческую задницу у тебя изо рта.

– Ты хотя бы доставала, а я ел! Какого хрена ты меня не остановила?

– Я пыталась, но ты внимания не обращал. Не помнишь?

Черт. Я помню.

Я помню гораздо больше.

Слоан слишком пристально наблюдает за мной. Она не такая апатичная, какой пытается казаться. Чем дольше я смотрю, тем больше рушится ее безразличная маска, и слабый румянец проступает под веснушками, покрывающими ее щечки и нос.

Чертова девчонка. Паникует, потому что я немного поделился своими чувствами. Явно нервничает из-за разговора, которого ей отчаянно не хочется заводить. Птичка готова улететь.

И я сделаю все, что угодно, лишь бы она была рядом, даже готов ударить молотком по собственному сердцу.

– Нет, – я качаю головой, когда мой взгляд устремляется куда-то в центр. – Последнее, что я помню, – это как Дэвид пришел с тележкой. После этого – ничего.

Когда я поднимаю взгляд, губы Слоан подергиваются. Это почти улыбка. Ее глаза стали немного мягче.

Проклятье.

Все именно так, как я и подозревал. Она, блять, испытывает облегчение.

Я впитываю в себя яд жгучего жала. Опускаю голову на руки. Она никогда не узнает, что я помню каждую секунду своего позорного, безответного признания. Я никогда не забуду, как ее кожа приобрела приятный розовый оттенок, когда говорил, что она красива. Я бы переполз через стол, чтобы поцеловать ее поджатые пухлые губы, когда поделился секретом.

Мне нужно вбить это в свой гребаный толстый череп. Она не захочет большего. Но я отказываюсь терять ее. Слоан – единственный человек в мире, который может взглянуть на моего монстра и найти в нем друга. И я знаю, что она нуждается в друге так же сильно, как и я. Может быть, и больше.

– Ты в порядке? – спрашивает она, ее голос едва ли громче шепота.

– Да. Все из-за наркоты, – снова вру я. Я даю клятву прямо сейчас, что это будет последняя ложь, которую я скажу Слоан Сазерленд. – Дерьмово себя чувствую.

Это правда.

– Я тоже так думаю. Знаю, как это бывает, – говорит она. Убирает миску, почти удостоверившись, что я закончил. – Ну, не по части поедания людей. Об этом я ничего не знаю.

Я бросаю на нее грустный взгляд, который только усиливает ее улыбку, прежде чем она отворачивается и несет миску, чтобы поставить ее в холле, бормоча себе под нос, что разберется с этим позже. С другого конца стола доносится стон боли, и я немного благодарен за то, что могу сосредоточиться на чем-то другом, помимо жжения в горле.

Я смотрю на Торстена. И впервые по-настоящему сосредотачиваюсь на происходящем вокруг.

– Ткачиха сфер, – шепчу я, и у меня перехватывает дыхание от прекрасного ужаса замысловатой паутины из лески, мерцающей в отблесках свечей. – Слоан… как?

Ее улыбка застенчива, когда она, пожав плечами, отодвигается от стола.

– Убивала время.

Слоан подходит к Торстену. Его голова свисает на грудь, а кровь стекает по лицу из темных пещер, где когда-то были его глаза. Он немного шевелится и стонет, потом снова впадает в беспамятство.

– Почти готово, – говорит она, похлопывая его по плечу, и останавливается, чтобы рассмотреть узор из лески позади него, который тянется от пола до потолка.

Некоторые линии пересекаются, другие накладываются одна на другую. Какие-то толще, чем другие, некоторые тонкие линии завязываются маленькими узелками, удерживая более тяжелую нить под определенными углами и со специальным изгибом. В разных местах и на разной высоте с паутины свисают тонкие кусочки плоти.

Слоан достает пару латексных перчаток из коробки на столе, затем рулетку и два отрезка предварительно нарезанной лески. Она напевает под музыку, звучащую из ее плейлиста через переносную колонку, и завязывает первую из двух нитей на паутине над головой Торстена, используя рулетку, отмеряя один метр от первой нити, и размещая вторую. Когда измерения закончены, она возвращается к столу, встречая мое пристальное внимание коварной улыбкой.

– Возможно, ты захочешь отвернуться, красавчик, – говорит она, двумя пальчиками двигая тарелку с хлебом и глазными яблоками ближе к себе.

– Нихрена подобного. Я не брезгливый.

– Уверен?

Мой желудок не согласен.

– Ну, обычно я не брезглив. Со мной все будет в порядке.

Слоан пожимает плечами и осторожными, изящными пальцами берет один глаз с тарелки.

– Уверен на сто процентов?

– Я лучше посмотрю, как ты делаешь украшения из кожи и безделушки для глаз, чем пойду на кухню и проверю Дэвида после лоботомии. Давай уже.

– Справедливо.

Слоан возвращается к паутине, аккуратно наматывая первую из двух отмеренных нитей вокруг глаза, закрепляя его в прозрачной нити.

– Ты правда сделала все это за пару часов? – спрашиваю я. Подол ее платья задирается выше сзади на бедрах, когда она завязывает леску узлами. Мой член твердеет при одном только воображении того, как ощущалась бы ее мягкая пока в моих руках.

– Сначала я готовлю все в отеле. Проще приклеить лески к листам, а затем свернуть в рулон, чтобы потом легко снять их, когда приду на место, – отвечает она, кивая на несколько смятых кусочков тонкого пластика на полу рядом со стеной. – Я заранее решила, что хочу сделать композицию в столовой, поэтому нашла размеры комнаты в записях риэлтора.

Слоан подходит, чтобы забрать второй глаз, одаривая меня еще одной застенчивой улыбкой, возвращаясь к паутине со своим призом. Точно так же, как она сделала с первым глазом, она наматывает тонкую нить лески вокруг яблока и завязывает его в свой шедевр, отходя назад, любуясь своей работой.

– Вуаля! – восклицает она на ухо Торстену, но он не просыпается. Мгновение она наблюдает за ним, толкая его окровавленную руку, привязанную к стулу. Тот не приходит в сознание, она вздыхает и поворачивается ко мне лицом. – Не очень крепкий орешек. Уже пятый раз теряет сознание.

– Но ведь ты же все-таки ему выдави…

– Вырвала, Роуэн. Я вырвала ему глаза.

– Ты вырвала ему глаза. Хотя не знаю, Черная птичка… левое отверстие выглядит немного раздробленным.

Она с хмурым видом наклоняется к Торстену, внимательно изучая пустые глазницы, а я сдерживаю улыбку.

– С его левой стороны? Или с моей?

– Его.

– Отвали, нормальное оно, – говорит она. Ее сомнение превращается в хмурый взгляд, когда она оглядывается через плечо и замечает веселье в моих глазах. – Мудак.

Я смеюсь и пытаюсь увернуться от рулетки, которую она швыряет мне в голову, но из-за того, что я еще слишком пьян и накачан, не получается избежать удара по руке. Когда я встречаюсь с ней взглядом, она пытается выглядеть разозленной, но это не так.

– Ты раньше говорила, что паутина – это карта, – говорю я, потирая предплечье. Она кивает. – Каким образом?

Слоан улыбается и подходит ближе, стягивая перчатки, смотря на меня сверху вниз яркими карими глазами. Рядом с уголком ее губ появляется ямочка, когда она протягивает перевернутую ладонь.

– Покажу, если заверишь, что будешь держаться на ногах и не обрыгаешь меня.

Я хлопаю ее по ладони, и она смеется, но снова протягивает ее, и на этот раз я хватаю ее. Комната кружится, когда я встаю. Не уверен, что смогу держать себя в руках, но Слоан ждет, терпеливо и уравновешенно. Ее хватка как якорь. Когда я перестаю раскачиваться, она все еще идет рядом, следя за тем, чтобы каждый мой шаг был твердым, пока она ведет меня к своему произведению искусства.

– Это шкала, – говорит она, указывая на глаза, расположенные на расстоянии одного метра друг от друга над головой Торстена. – На этой карте один метр равен десяти километрам.