Текст книги "Палач и Черная птичка (ЛП)"

Автор книги: Бринн Уивер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Я сосредотачиваюсь на своем наброске и заставляю себя не поднимать глаз, когда накидываю пальто на плечи и застегиваю пуговицы с легкой дрожью в пальцах. Появляется Дженна с десертом в коробке, и я даю ей более чем достаточно наличных, прежде чем она направляется к столику Лаклана выслушать заказ. Когда я слышу ирландский акцент в голосах, то пользуюсь возможностью сбежать, но не раньше, чем вырываю рисунок ворона из блокнота. Какая-то часть меня просто хочет оставить маленькую частичку себя позади, существовать в месте, которое что-то значит для Роуэна, хотя бы на мгновение. Может быть, Дженна выбросит его. Или, может, повесит где-нибудь на кухне. Может, рисунок останется здесь надолго после того, как я найду нору, чтобы заползти внутрь и умереть.

Как только оставляю листок, выхожу из кабинки.

Торопливыми шагами я оказываюсь на полпути к двери, прежде чем два единственных слова останавливает меня.

– Черная птичка.

Голос разносится по всему ресторану, и я почти уверена, что сейчас все смотрят на меня.

Я шепчу проклятие, делая глубокий вдох, который наполняет мои легкие до краев, в тщетной попытке избавиться от румянца на щеках. Когда я медленно поворачиваюсь на каблуках, мой взгляд сначала падает на Лаклана, чья ухмылка просто как у дьявола.

И тут мой взгляд встречается с Роуэном.

Рукава его поварского халата закатаны до локтей, несколько оранжевых крапинок усеивают белую ткань. Пятна того же цвета, что и мой суп, и по какой-то причине от этого румянец на моих щеках разгорается еще сильнее. Его черные мешковатые брюки невероятно сексуальны и очаровательны одновременно. Но именно выражение его лица сжимает мое горло в тисках. Он полон шока, замешательства, волнения и нечто горячего, отчего я горю изнутри. Это сочетание эмоций захлестывает до тех пор, пока я не произношу одно-единственное писклявое слово.

– Привет.

Роуэн почти улыбается.

…Почти.

– Мэг, – рявкает он, переключая свое внимание на входную дверь и указывая на меня. – Что за хрень?

Администратор Мег застывает на месте, краска отхлынула от ее лица, как будто из нее высосали кровь соломинкой.

– О боже, простите, шеф. Я хотела прийти и сказать, но отвлеклась.

Взгляд Роуэна перемещается на ту самую кабинку, где я сидела, а затем на Дженну, которая идет туда с распылителем и тряпкой. Лист бумаги, который я оставила, лежит на столе как неопровержимая улика, четкая и очевидная на фоне глянцевой черной поверхности.

– Не прикасайся к этому гребаному столу, – огрызается Роуэн.

Глаза Дженны расширяются, она переводят взгляд с меня на него, ее губы сжимаются в улыбке, когда она поворачивается на каблуках и направляется к бару. Роуэн мгновение наблюдает за ней, его хмурый взгляд мрачнеет еще больше, когда она бросает усмешку через плечо.

И он смотрит на этот чертов рисунок.

А потом на меня.

– Слоан… – говорит он, делая несколько осторожных шагов ближе, как будто боится спровоцировать дикое животное. – Что ты здесь делаешь?

Очевидно, умирала мучительно медленной смертью от унижения.

– М-м-м… ела?

Темно-синие глаза Роуэна мерцают, в их глубине вспыхивает мимолетная искра.

– В Бостоне, Черная птичка. Что ты делаешь в Бостоне?

– Я… я здесь по работе. Встреча. Рабочая встреча. Очевидно, не здесь, не в ресторане. В городе. В Бостоне, – боже милостивый, заставь меня остановиться. Мне жарко, пальто делает все хуже, кажется, что кровь превращается в лаву. Пот зудит между лопатками, и я стараюсь не ерзать, предпочитая отступить на шаг к двери, а не снимать пальто.

Взгляд Роуэна скользит вниз, к моим ногам, он пытается продвинуться на дюйм вперед, между его бровями образуется складка, он задумчиво хмурится.

– Останься, – говорит он низким и тихим голосом. – Мы можем посидеть в кабинке.

Нервный смешок срывается с моих губ, у меня внутри лишь мысли о том, как сбежать. Последнее место в мире, куда я хочу пойти, – это вернуться в ту кабинку, где я оставила рисунок, как какая-то застенчивая, жалкая ученица, страдающая от любви и тоски по своему крашу.

Поэтому я делаю то, что сделала бы любая школьница. Еще один шаг назад, к двери.

– Вообще-то, мне пора идти. Но была рада повидаться.

Я одариваю Роуэна извиняющейся улыбкой, прежде чем повернуться и шагнуть к выходу, но меня резко останавливает Лаклан, который стоит как часовой между мной и побегом. Он подносит стакан виски к губам и с дьявольской ухмылкой делает глоток. Я была так поглощена Роуэном и борьбой с эмоциями, что даже не заметила, как он взял свой напиток, встал из-за стола и преградил мне путь к двери.

Черт.

– Так-так-так, – говорит Лаклан, самодовольно ухмыляясь. – «Отъебись».

Роуэн рычит у меня за спиной.

– Лаклан…

– Да это же неуловимая Слоан Сазерленд, – продолжает Лаклан, взбалтывая лед в своем бокале. – Я уже начал думать, что ты – плод чересчур активного воображения моего брата.

– Сядь, Лаклан, – выдавливает Роуэн. Я бросаю взгляд через плечо туда, где он неподвижно стоит на небольшом расстоянии позади меня, его руки сжаты в кулаки.

– Как скажешь, братишка.

Лаклан поднимает свой бокал в шутливом тосте, неторопливо направляясь к столику, где я сидела.

– Прикоснешься к этому гребаному столу, я оторву тебе руки и буду подтирать ими свою задницу до самой смерти, – рычит Роуэн.

Лаклан останавливается, медленно поворачивается, чтобы одарить брата коварной ухмылкой, прежде чем пожать плечами и пойти обратно к своему столу, проходя достаточно близко к кипящему от ярости шеф-повару, один раз хлопая его по плечу и шепча что-то на ухо. Глаза Роуэна темнеют, но не отрываются от моих. Даже когда мой взгляд мечется по сторонам, каждый раз, когда он останавливается на нем, тот смотрит в ответ.

– Слоан…

Прохладный сквозняк из открытой двери доносит в ресторан шум с улицы.

– Роуэн! Ты закончил?

Я поворачиваюсь и наблюдаю, как великолепная блондинка входит в ресторан в сопровождении двух не менее красивых подруг, следующих за ней по пятам, обе они увлечены оживленной беседой, полной смеха и уверенности. Блондинка шагает прямо к Роуэну. Не стесняясь, надела туфли на шпильках, которые подчеркивают ее голые загорелые ноги, а кожа сияет так, словно она только что вернулась с дорогого спа-отпуска. Она одаривает Роуэна широкой улыбкой, не обращая внимания на напряжение, которое только что разрушила в комнате, и осколки которого ранят меня до глубины души.

– Привет, Анна, – говорит он. Эти два слова кажутся полными смирения, когда девушка обнимает его за плечи в объятии, на которое он не отвечает, хотя она этого не замечает. Когда она отпускает его, то поворачивается и впервые замечает меня.

– О, простите, я помешала, да? – она одаривает меня, как кажется, искренне извиняющейся улыбкой. Она пытается распознать, я недовольный посетитель или, может быть, кулинарный критик, или продавец мяса или овощей, хотя я не похожа на садовода.

Нет, Анна. Я пришла, чтобы сдохнуть от смущения.

– Анна, это Слоан, – Роуэн замолкает, словно обдумывая, как бы ему подробнее рассказать, откуда он меня знает, но ничего не приходит в голову. – Слоан, это моя подруга Анна.

– Привет, приятно с познакомиться, – говорит она, и ее профессиональная улыбка превращается из извиняющейся в приветливую. – Ты присоединишься к нам?

У меня саднит в горле. Мой голос звучит хрипло, сиплый по сравнению с ровным, жизнерадостным тоном Анны.

– Нет, но спасибо за предложение. Мне пора идти.

– Слоан…

– Рада была повидаться, Роуэн. Спасибо за обед, было очень вкусно, – говорю я, трясу коробкой с инжирным «Наполеоном», которую мне хочется выбросить в ближайший мусорный контейнер, где и должна быть вся моя оставшаяся жизнь.

Я встречаюсь взглядом с Роуэном всего на мгновение и тут же жалею об этом. Покорность, которая звучала в его голосе несколько мгновений назад, отразилась в его глазах, смешавшись с отчаянием и тревогой. Это ужасное сочетание создает в моем сердце в острую, пронзительную боль.

Я одариваю его последней, мимолетной улыбкой, не дожидаясь, какой эффект это может произвести. Желание бежать настолько сильно, что мне приходится обдумывать каждый поспешный шаг, который я делаю к двери. Вероятно, у меня осталось не так уж много достоинства, которое можно сохранить, но, по крайней мере, я могу заставить себя идти.

Так вот, что я делаю. Я ухожу. Через парадную дверь. Вниз по улице. Не зная, куда иду. Не помню, когда выбрасываю коробку с десертом. Не замечаю, когда первая горячая слеза смущения скатывается по моей щеке.

Я продолжаю идти, вплоть до островка Касл, где останавливаюсь на берегу и смотрю на темную воду. И я остаюсь там надолго. Обратная дорога в отель кажется бесконечной, как будто вся моя энергия потратилась впустую.

Как только я переступаю порог, то включаю свой ноутбук, меняя билеты на самый ранний рейс следующего утра, затем забираюсь в постель и проваливаюсь в беспокойный сон.

Мы можем поговорить?

Я сажусь в самолет. Может быть, когда я вернусь домой?

Да, хорошо, напиши потом. Счастливого пути.

Хэй, ты нормально добралась?

Да, извини. Просто замоталась. Много работы.

Весь день на встречах, напишу, когда смогу.

Много несостыковок на этой неделе.

И извини за то, что пришла в твой ресторан, не предупредив.

Это было глупо с моей стороны.

Каждый из последних десяти дней, с тех пор, как я вернулась из Бостона, проходил как в тумане, и каждый раз, когда телефон звенел, сердце бешено колотилось от нервного напряжения. Я долго настраивала себя написать последнее сообщение, но когда нажимаю отправить и кладу телефон экраном вниз на колени, уже задаюсь вопросом, не удалить ли смс-ку до того, как Роуэн прочитает. Я все еще смотрю на свой ковер, погружаясь в пучину нерешительности, когда на коленях трезвонит телефон.

Ничего глупого. Жаль, я не знал, что ты была там. Я бы хотел, чтобы ты осталась.

Я выключаю телефон и кладу его на кофейный столик, затем опускаю голову на ладони и надеясь, что они смогут поглотить меня в другой мир.

Туда, где я ничего не буду чувствовать.

Потому что мстить легко.

Но все остальное дико сложно.

9
КРЕНС⁶

РОУЭН

Я наблюдаю из-за дерева на другой стороне улицы, как пацан, которому я заплатил, стучит в желтую дверь дома 154 на Жасмин-стрит. Мгновение спустя дверь открывается, и появляется она, на ее прекрасном лице отражается замешательство, когда она смотрит на бумажный пакет, который ребенок сует в ее сторону. Не понимаю вопрос, который она ему задает, но замечаю, как он слегка пожимает плечами, потом убегает, чтобы избежать пристального взгляда Слоан, пока та смотрит по сторонам. Моя улыбка становится шире, когда я внимательно прислушиваюсь к звуку закрывающейся двери и шаркающим шагам пацана, который выходит из-за дома, приближаясь к моему укрытию.

– Все готово, мистер, – говорит он, хватая свой велосипед там, где оставил его прислоненным к дереву.

– Она спросила, от кого это?

– Ага.

– Ты ей что-нибудь сказал?

– Не-а.

– Молодец, – я сую парню пятьдесят долларов сверху тех, что дал до этого, и он засовывает купюры в задний карман джинсов. – Завтра в это же время. Встретимся у почтового ящика дальше по улице, хорошо?

– Окей. Пока.

С этими словами парень уезжает на своем BMX, став на сто долларов богаче, чтобы потратить их на конфеты, видеоигры или что там еще покупают двенадцатилетние в наши дни. Пусть хоть что делает, главное, чтобы придерживался нашей договоренности.

Отдай ей пакет. Делай все, как надо. Пятьдесят за доставку, пятьдесят – когда отдашь.

Я достаю свой одноразовый телефон, открывая диалог со Слоан.

«Я бы хотел, чтобы ты осталась», – в моем последнем сообщении. И она не ответила.

Это было больше недели назад. Прошло почти три недели с тех пор, как она стояла в ресторане с каким-то унижением в глазах, как будто она вывалила свое сердце на пол, а его растоптали. Это, черт возьми, меня так задело. Я думал, что смогу уговорить ее остаться и поболтать, но время было выбрано как нельзя хуже: наши друзья пришли на обед в честь дня рождения Лаклана. В типичной для Слоан манере ее первым побуждением было взлететь, как перышко на северном ветру.

Я не могу позволить ей отстраняться и дальше, иначе она ускользнет у меня из рук, и я никогда ее не найду.

Я выглядываю из-за ствола дерева в сторону дома, когда телефон вибрирует у меня в руке.

Орзо…?

Я прислоняюсь к стволу и улыбаюсь в телефон.

???

Ты заказал пасту орзо ко мне домой?

Я понятия не имею, о чем ты говоришь.

Но… раз так, тогда приготовь.

И если в пакете есть пармезан, натри на терке.

Да, и еще измельчи немного чеснока, если он есть.

А грибы? Не забудь промыть их.

Спаржа хорошо сочетается с гарниром. Есть спаржа?

Звонит телефон, и я заставляю себя немного подождать, прежде чем ответить на звонок.

– Чем я могу тебе помочь, Черная птичка?

– Что ты делаешь? – ее голос насторожен, но я все еще улавливаю слабый оттенок веселья под ее тревогой.

– Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.

– Ты заказал еду мне домой? – наступает пауза. Я представляю, что она, вероятно, проверяет окна в поисках каких-либо признаков моего присутствия. – У меня есть еда, Роуэн.

– Рад за тебя. Значит, ты настоящий взрослый человек.

Я почти слышу, как Слоан закатывает глаза, почти чувствую, как жаркий румянец заливает ее щеки, как бы я хотел дотронуться до этой россыпи веснушек на ее коже.

Ее долгий, ровный выдох – единственный звук между нами. Голос Слоан печален и тих, когда она спрашивает:

– Что ты делаешь?

– То, что должен. Я буду готовить с тобой, – говорю я. – Давай сделаем это вместе. Включи громкую связь и начинай натирать пармезан.

Очередная пауза натягивает нить между нами, кажется, что она вот-вот оборвется.

Мой голос тих, веселье улетучилось, когда я говорю:

– Я бы хотел, чтобы ты осталась, Черная птичка. Я бы отвел тебя на кухню. Мы могли бы приготовить что-нибудь вместе.

– Ты был занят. Я была… лишней.

– Я бы нашел для тебя время. Ты… – я сглатываю, пока не начал болтать больше, чем нужно. – Ты моя подруга. Может, когда-нибудь станешь лучшей подругой.

Тишина тянется так долго, что я отнимаю телефон от уха, проверить, не прервался ли вызов. Когда в трубке раздается голос Слоан, он чуть громче шепота, но все равно звучит громче крика.

– Ты едва меня знаешь, – говорит она.

– Думаешь? Потому что, держу пари, я знаю твои самые темные стороны лучше, чем кто-либо другой. Точно так же, как ты знаешь мои. И, несмотря на это, ты все еще хочешь общаться со мной. По крайней мере, иногда, – я улыбаюсь, когда тихий смешок Слоан разносится по линии. – Это значит, что мы друзья, нравится тебе это или нет.

Наступает долгая пауза, а затем раздается звук открывающегося ящика, шуршание столовых приборов.

– Надо натереть на терке весь кусок? Он размером с маленького ребенка.

Я знаю, что, наверное, выгляжу нелепо, ухмыляясь, как гребаный псих, рядом с деревом, но мне насрать.

– Насколько сильно ты любишь сыр?

– Очень сильно.

– Тогда три весь.

– Серьезно?

– Ты же сказала, что любишь сыр. Принимайся за работу, Черная птичка.

Неуверенное «оке-е-ей» раздается в трубке, хотя я уверен, что она разговаривает сама с собой. Ритмичный стук твердого пармезана по металлическим зубьям терки мягко вторгается в мои мысли, когда я пытаюсь представить, как все могло бы выглядеть: Слоан, стоящая у стойки, с черными волосами, собранными в неряшливый пучок, и в какой-нибудь крутой старой футболке, подол которой завязан на талии. Хотел бы я быть там с ней, подойти к ней сзади, прислонить к стойке, прижать член к ее круглой заднице, которую я просто жажду укусить, а потом…

– Что делать после того, как я натру на терке сыр размером с детскую голову? – спрашивает Слоан, пока на заднем плане продолжает натирать. На секунду мне кажется, что я, возможно, застонал вслух.

Я прочищаю горло, забыв об ингредиентах, которые положил для нее в пакет.

– Э-э-э, вымой спаржу и обрежь концы.

– Хорошо.

Она продолжает натирать сыр в ритмичном темпе. Я провожу рукой по волосам и решаю взять себя в руки.

– Итак, ты сказала, что была в Бостоне по работе. Встреча?

– М-м-м… да.

– Что за встреча?

– Со следователем.

– Звучит… устрашающе.

Слоан фыркает от смеха.

– И да, и нет. Не такие следователи, как полицейские. Скорее, врачи-исследователи, которые проводят испытания в своих клиниках. На встрече мы обучаем их и персонал проведению исследований. Страшно только когда приходится выступать с докладами. Находиться на сцене перед толпой врачей просто настоящая жуть. В аудитории может быть пятьдесят человек, а может и триста. Я много раз выступала, но иногда нервничаю, когда на меня цепляют микрофон.

– Маленький, который на ухо крепится? Чувствуешь себя Мадонной, Бритни Спирс?

Слоан хихикает.

– Иногда.

Вот тебе и решение взять себя в руки.

Мысль о Слоан в чертовски облегающей юбке-карандаше и с микрофоном, как у Мадонны, стоящей на сцене и командующей группой врачей своим скрипучим голосом лаунж-певицы, – я даже и не думал, что подобная фантазия настолько сексуальна.

Да я законченный идиот.

– Круто, круто… – говорю я, меняя позу, поскольку мой член практически умоляет подойти к двери и трахнуть ее на кухонном столе. – Можно мне прийти посмотреть?

Слоан смеется.

– Нет…?

– Пожалуйста?

– Нет, шизик. Нельзя.

– Почему? Это звучит одновременно сексуально и познавательно.

Ее хрипловатый смех согревает мою грудь.

– Во-первых, потому что все это конфиденциально. А во-вторых, ты будешь отвлекать меня.

Мое сердце вспыхивает фейерверком.

– Своим симпатичным личиком?

– Пфф. Нет, – это «нет» точно означает «да». Я практически вижу, как вспыхивает ее румянец на той стороне звонка. Жаль, что я не могу связаться с ней по видео-связи, но Слоан узнает, что я стою на другой стороне улицы, как влюбленный дурак, слишком нервничаю, чтобы отпугнуть ее, подойдя к двери, но слишком отчаянно хочу быть рядом с ней. – Сыр с детскую голову готов. Сейчас займусь спаржей, – говорит она мягким голосом.

– Когда закончишь, вскипяти немного подсоленной воды.

– Хорошо.

На заднем плане, сквозь отсутствие голоса Слоан, доносится звук ножа о спаржу. Я закрываю глаза и прислоняюсь головой к дереву, пытаясь представить Слоан с ее рукой, умело обхватывающей рукоятку ножа. Не знаю, почему это так чертовски сексуально. Точно так же, как мысль о ней на сцене с маленьким микрофоном. То же самое, что образ Слоан в моем ресторане, склонившейся над рисунком.

– Почему ты там работаешь? – резко спрашиваю я.

– В «Виамаксе»?

– Да. Почему бы не зарабатывать искусством на жизнь?

Наступает пауза, прежде чем она фыркает. Сто процентов, у нее румянец на шее и на груди.

– Я не заработаю денег, продавая зарисовки птиц, Роуэн.

Я удивлен, что она продолжает эту тему, потому что в ресторане казалось, что она была готова из пулемета всех расстрелять, лишь бы никто не увидел ее листочек. Но как бы сильно она ни хотела, все равно не забрала его.

– Но все возможно. Ты могла бы заниматься другим искусством, если хочешь.

– Я не хочу, – ее твердые слова звенят между нами, как будто она ждет, когда они осядут у меня в голове. – Мне нравится то, что я делаю. Да, я в детстве об этом не мечтала. Ну, не у всех детские мечты сбываются, да? Как будто все стали дрессировщиками дельфинов или что-то подобное, – она хихикает и снова замолкает, но на этот раз я не давлю на нее, молча предлагаю ей продолжить. – Иногда творчество пробуждает плохие воспоминания. Раньше я любила рисовать. Я рисовала часами. Начинала экспериментировать со скульптурой. Но все… изменилось. Остались только эскизы. А остальное сгорело дотла. Это единственное, чем я до сих пор наслаждаюсь. Ну, и еще своими паутинами, которые я считаю тем еще произведением искусства.

Возможно, это всего лишь крошечные кусочки Слоан, но, тем не менее, я сохраню их в голове. Мое творчество не так сильно запятнано. И я задумываюсь, что лишило Слоан внутреннего искусства настолько, что она больше не может рисовать или лепить, ограничившись только набросками.

– Я всегда хотел стать шеф-поваром, – говорю я. – Даже в детстве.

– Правда?

– Да, – опускаю взгляд на свои ботинки, вспоминая кухню в доме своего детства в Слайго, где мы ели за маленьким столом с братьями, обычно втроем, одни в темном, неприветливом доме. – Лаклан приносил еду домой. Я готовил. А наш младший брат в том возрасте был придирчивым засранцем, но у меня неплохо получалось, учитывая ограниченные ресурсы. Готовка стала своего рода спасением. Безопасной вещью, где мой разум мог свободно разгуливать и исследовать мир.

– Кулинарное искусство. В буквальном смысле.

– Вот именно. И мое умение готовить немного облегчало трудные времена в доме, – по крайней мере, папины приступы ярости из-за пьянства или наркоты не усугублялись голодом. Было несколько раз, когда он кое-как сдерживался, толкал меня на кухню и требовал пожрать, а не сразу избивал. Приготовление пищи стало своего рода доспехом. Не настоящей защитой от пьяного дурака, но, по крайней мере, неким барьером. То, что смягчало удар. – Наверное, мне повезло. Мое рвение к этому занятию не угасло. В конце концов, это стало для нас с братьями еще одним механизмом построения лучшей жизни.

Слоан делает паузу, ее голос печален, когда она говорит:

– Мне жаль, что вы с братьями прошли через это. Но я рада, что твое искусство выжило.

– А мне жаль, что ты больше не получаешь наслаждения от своего.

– Мне тоже. Но спасибо, что научил меня немного. Может, я и натерла сыра с целую голову, но… – она делает паузу, делая глубокий вдох, как будто набираясь храбрости, – было весело.

Я театрально ахаю.

– Ох, тебе не должно быть весело, это не входило в мои планы.

Слоан хихикает, я ухмыляюсь, она продолжает готовить блюдо. Мы остаемся на связи, пока она ест, и настаивает, чтобы я нашел чего-нибудь перекусить, чтобы она не кушала в одиночестве. У меня есть лишь злаковый батончик, который раздавился в ручной клади, но я все равно ем его, пока мы говорим о всякой ерунде. Об этом городе – Роли. О Бостоне. Еде. Напитках. Обо всем. И ни о чем.

Я ухожу, когда она заканчивает есть, выхожу из своего укрытия, убеждаясь, что она занята у раковины.

На следующий день возвращаюсь. Жду за деревом, пока пацан доставляет пакет с продуктами. Он зарабатывает еще сотню баксов. Слоан звонит мне, и мы готовим жареные креветки с сыром фета и поленту⁷. Я приношу с собой заранее приготовленный салат, чтобы поесть вместе. Мы говорим о работе. О веселье. Немного об Альберте Бриско и последствиях нашего счастливого визита в его дом. На него повесили несколько убийств, и Слоан, похоже, довольна. Возможно, я и подтолкнул полицию в правильном направлении, но не говорю ей об этом.

На третий день я прячусь за другим деревом немного ближе к дому, где я слышу, как она открывает дверь. Слоан засыпает парня вопросами, но он держится. Надо отдать ему должное, на него можно положиться. Когда я выглядываю из-за ствола, вижу ее разочарование, но она не хочет пугать ребенка. Когда он забирает свой велосипед, я спрашиваю его, что он будет делать со всеми этими деньгами, и он говорит, что копит на «PlayStation». Перед уходом даю ему еще двести баксов.

Слоан готовит стейк – прекрасное филе Вагю-миньон с гарниром из обжаренной брюссельской капусты. Она больше нервничает из-за этого блюда. Не хочет все испортить. И у нее получается идеальная средняя прожарка. Она стонет, откусывая каждый кусочек. Мы говорим о наших семьях. Ну, я говорю о своих братьях. Ей почти нечего сказать о себе. Никаких братьев и сестер. Никаких близких родственников. Ее родители напоминают о себе в день ее рождения и на Рождество, на этом все. Они слишком заняты своей жизнью, и я совсем не понимаю, что они за люди. Может, и не стоит. И знаком с этим лучше, чем большинство.

На следующий день я долго прятался за деревом и наблюдал за ее домом. В какой-то момент она открывает дверь, делает несколько шагов наружу. Смотрит вниз по улице, нахмурив брови. Я исчезаю из поля зрения, когда ее взгляд устремляется в мою сторону, пока она рассматривает другой конец дороги. Но там нет мальчишки. Никаких продуктов.

Она возвращается внутрь, запирает дверь. Занавески дергаются на окне.

Еще через несколько минут я ухожу. Сижу в своей взятой напрокат машине и уже еду в аэропорт, когда на телефоне появляется сообщение. Но я заставляю себя не читать. Не раньше, чем вернусь в свою квартиру в Бостоне.

Потому что я знаю, что если прочитаю, то вырву гребаную дверь из самолета, лишь бы вернуться к ее дому.

Несколько часов спустя, крепко сжимая телефон в руке, я наливаю щедрую порцию виски поверх хрустящих кубиков льда. Только когда устраиваюсь в своем любимом кожаном кресле, сбрасываю обувь и задираю ноги, смотрю на экран.

Заставлять себя ждать – это восхитительное мучение. Алкоголь обжигает горло, когда я открываю непрочитанное сообщение от Слоан.

Сегодня тебя не хватало.

А еще я поняла, что ни хрена не умею готовить без твоей помощи. Значит, я не настоящий взрослый человек, как ты говорил.

Я улыбаюсь и делаю большой глоток напитка, отставляя его в сторону, и печатаю свой ответ.

Я тоже скучал по тебе. В следующий раз, когда прилетишь в Бостон на очередную встречу, приготовим в моем ресторане инжирный Наполеон.

Сначала кажется, что она не ответит, учитывая поздний час и то, сколько времени у меня ушло на отправку ответа. Но почти сразу же я вижу, как три точки мерцают, а затем:

Буду рада.

Мои глаза закрываются, голова опускается на кожаную обивку. Я улыбаюсь, вспоминая ее лицо сегодня, когда она стояла на крыльце и смотрела в обе стороны в поисках доставки. Разочарование никогда еще не выглядело таким чертовски сладким.

Телефон жужжит в руке.

Увидимся через несколько недель на игре. Друзья мы или нет, я все равно надеру тебе задницу. Просто предупреждаю…

Я улыбаюсь в тусклом свете.

Я надеюсь на это.