Текст книги "Палач и Черная птичка (ЛП)"
Автор книги: Бринн Уивер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)
21
КЛЮЧ
СЛОАН
Я вставляю ключ в замок служебного входа «3 в Вагоне» и толкаю тяжелую стальную дверь в тень коридора. Убираю в карман, но держу руку на прохладном металле. Если не считать ключа от квартиры Ларк, у меня никогда раньше не было чужого ключа. Зная, как много ресторан значит для Роуэна и его братьев, ребристый металл кажется мне священным. Мне нравится держать его в ладони, будто я тоже что-то значу для Роуэна, настолько, что он готов поделиться этим местом.
Я знаю, что он сильно напряжен из-за происходящего. Время от времени я чувствовала, что он замыкается в себе, и всякий раз, когда спрашивала об этом, он говорил, что просто хочет оставить проблемы на работе и забыть о них на некоторое время. Поэтому я попыталась создать для него такое же безопасное место, какое он всегда создавал для меня. Наше собственное маленькое царство, где внешний мир на некоторое время исчезает. Но этим утром я впервые почувствовала, как картина изменилась, отчего у меня скрутило внутренности, а сердце подскочило к горлу. До сих пор я не задавалась вопросом, не я ли тот груз, который давит на него.
Приходится постоянно напоминать себе, что нужно верить ему на слово, что он не это имел в виду, даже несмотря на то, что сомнения продолжают жужжать в голове, как насекомые, бьющиеся о стекло. Если он сказал, что я не обуза, значит, так и есть… Верно? Мы иногда говорим то, что не хотим. Потребуется всего день или два, чтобы встряхнуться, и все наладится, как только «Палач и Черная птичка» полностью заработает.
Я крепче сжимаю ключ в ладони. Вот доказательство. Он и я – это не временно. Просто такие сейчас обстоятельства, и со временем они пройдут.
– Роуэн, – окликаю я, подходя к кухне. – Я нашла местечко в интернете, выглядит довольно круто, с патио на крыше. Может, мы…
Мой голос затихает, когда я вхожу в комнату.
Роуэн стоит, опершись руками о край разделочного стола из нержавеющей стали, его плечи напряжены, голова опущена. Когда его взгляд встречается с моим, он наполнен тьмой и поражением.
– Что случилось…? – спрашиваю я, притормаживая и осматривая его. Мое сердце сжимается от беспокойства. Каждая искорка интуиции подсказывает, что все здесь очень неправильно. – Что-то случилось с рестораном? Ты в порядке?
Я начинаю приближаться к нему, моя рука поднимается, чтобы коснуться его плеча, но он резко выпрямляется и отступает за пределы досягаемости. Мои ноги мгновенно останавливаются. Пульс учащается вдвое.
– Ты в порядке? – снова спрашиваю я.
В его голосе нет ни доброты, ни теплоты, ни даже фамильярности, когда он говорит:
– Нет, Слоан. Я не в порядке.
У меня перехватывает горло от слов, которые я хочу сказать. Жар вспыхивает под кожей, сжигая каждый дюйм изнутри. Мой взгляд блуждает между его темными глазами, на них будто написан смертельный исход.
– Что происходит?
– Тебе нужно вернуться домой.
– Хорошо… я возьму такси…
– Нет. В Роли. Вернись туда, где твое место.
– Я не… – внезапный прилив эмоций сдавливает горло. Горит нос. Мои глаза заливает жжение. – Я не понимаю.
Роуэн проводит рукой по волосам и отводит взгляд, делая еще один шаг назад, явно злясь, что я задерживаюсь. Я отчаянно хочу сделать шаг ближе, просто прикоснуться к нему и остановить все это, пока не рассыпалось у меня в руках, как замок из песка, унесенный морем.
– Я что-то сделала? Если да, то скажи мне. Мы можем обсудить.
Он сжимает переносицу, когда разочарованный вздох вырывается из его легких.
– Ты ничего не сделала, Слоан, просто ни хрена не получается. И мне нужно, чтобы ты ушла.
– Но… ты ведь сказал, что мы будем делать то, что делают нормальные люди. Разговаривать друг с другом. Стараться.
– Мы не «нормальные люди», Слоан. Мы не можем притворяться другими. Больше нет. Я говорил тебе об этом еще в апреле, десятого числа. Я сказал, что никогда не хотел быть таким, как все остальные.
Я качаю головой, пытаясь пробиться сквозь смятение к своим воспоминаниям.
– Я не помню…
– Десятого или тринадцатого числа. Какая разница. Я говорил тебе это в машине по дороге на торжество. Я уже тогда сказал, что ресторан – единственный смысл в моей жизни. Но даже это тут не главное. Главное то, что у нас никогда не будет. У меня не будет нормальной жизни. У тебя тоже. Мы монстры в этом мире.
Знаю, что я ненормальный человек, но не чувствую себя монстром. Я чувствую себя оружием. Окончательным правосудием от имени тех, кто не может говорить, наказание для тех, кто не заслуживает помилования. Но, возможно, Роуэн прав. Может быть, я просто обманывала себя насчет царства мести, и я во всех отношениях тот же монстр, что и добыча, на которую мы охотимся.
Я ловлю себя на этих вопросах, когда Роуэн разочарованно вздыхает, как будто я отнимаю у него слишком много времени. Боль скручивает и жжет грудь.
– Мне важны лишь рестораны, – говорит он, указывая в сторону столовой, потом прижимает палец к стойке. – Мне нужно сосредоточиться здесь. А пытаться совместить работу и отношения невозможно. Так что тебе нужно уйти. Езжай домой.
Жесткий взгляд Роуэна не ослабевает. Проникает прямо в мои глубины. Он даже не дрогнул, когда первая слезинка скатилась с моих ресниц и прочертила горячую дорожку по щеке. Он даже не моргает, когда я говорю:
– Но… я люблю тебя, Роуэн, – шепчу я.
Роуэн не смягчается. Он холодно и бесстрастно говорит:
– Ты так думаешь. Но это не правда. Ты не можешь любить.
У меня голова идет кругом. Сердце рассыпается в прах. Я хочу убежать так же сильно, как и он этого хочет. Бежать до тех пор, пока не перестану понимать, где нахожусь. Пока не перестану чувствовать эту боль.
Но я твердо стою на ногах.
– Я пойду, если ты хочешь, – говорю я напряженным и тихим голосом. – Но сначала кое-что скажи, пожалуйста.
– Что.
– Скажи, почему меня нельзя любить.
Впервые с тех пор, как я вошла в эту кухню, я вижу в нем малейший намек на нерешительность. Но в одно мгновение он прячет это. И больше ничего.
Мой гнев вздувается пузырями под тяжестью этой сокрушительной потери.
– Скажи мне.
Меня не встречает ничего, кроме темного, лишенного света взгляда. Слезы застилают глаза, я едва вижу Роуэна сквозь водянистую пелену.
– Просто будь честен со мной. Почему ты не можешь любить меня? Что со мной не так? Скажи мне…
– Потому что ты долбанная психичка, вот почему.
Слова Роуэна ударяют, как пощечина. Слезы прекращаются. У меня перехватывает дыхание. Сердце разбивается. Время замирает. Мгновение молчания кажется вечным, боль врезалась прямо в остатки души, его слова запечатлелись там навсегда. Я знаю, что эти слова всегда будут следовать за мной, словно призрак.
Роуэн сжимает руки в кулаки и наклоняется немного ближе, словно пытаясь протолкнуть это откровение через мои глаза в мозг.
– Ты убиваешь людей, отрезаешь от них куски и устраиваешь шоу, составляя какую-то дерьмовую карту, в которой никто, кроме тебя, не может разобраться. Потом ты выкалываешь им ебучие глаза и делаешь из них украшения. Я знаю, что сам не святой, но это дерьмо – безумие высшего уровня. С тобой все не так, Слоан. Ты не в себе. Ты сломлена. И заберешь меня с собой, если я позволю этому продолжаться. Так что тебе, блять, лучше уйти.
Я делаю неуверенный шаг назад, затем еще один, и еще. Впервые в моей руке ощущается дискомфорт, и я осознаю, что сжимала ключ от ресторана так крепко, что он впился в кожу. Достаю его из кармана и смотрю на серебро, лежащее на красных отметинах ладони.
Поднимаю взгляд, но не на Роуэна, а на набросок, который я нарисовала в прошлом году. Он в рамке рядом с входной дверью ресторана, как раз там, где Роуэн может видеть его во время работы, защищенный от пара и влажности на кухне. Точно так же, как я думала, что с ним буду под защитой. Будто я в безопасности в его сердце.
Но это не так.
Когда мое внимание переключается на Роуэна, я в последний раз смотрю ему в глаза.
Даю себе всего один вдох, чтобы запомнить каждую деталь его прекрасного лица. Его пухлые губы. Этот шрам, который я хотела бы поцеловать. Темно-синие глаза, блеск которых пронзает меня насквозь.
На следующем вдохе я поворачиваю руку, ключ соскальзывает и падает на пол.
Больше ничего не говорю, поворачиваюсь на каблуках и ухожу.
Я бегу всю обратную дорогу до его квартиры. Двенадцать кварталов. Три лестничных пролета. Только когда достаю из кармана связку ключей от дома и врываюсь в гостиную вся в поту и с неровным дыханием, я снова плачу.
Я гребаная психичка.
Думала, он такой же, как я. Думала, мы с ним одинаковые. Возможно, все началось с игры, но даже с самого начала казалось, что это гораздо большее. Как будто я наконец-то нашла родственную душу. Все эти годы, эти безумные переживания, тоска и одиночество в промежутках – я думала, что все это привело к свету на нашем горизонте. Мы сближались, нет?
Я в это верила.
Как я могла так ошибаться?
Я люблю Роуэна. До глубины души. Мне нравилось будущее, которое я видела с ним, а теперь он вырвал его прямо у меня из рук.
Может, именно это ждало нас по другую сторону горы? Просто зазубренный утес, с которого можно упасть?
Мне требуется немало времени осознать, что я переместилась из центра комнаты на диван Роуэна. Не знаю, как долго я так просидела. Даже не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я пришла. Такое ощущение, что голова набита ватой, которая служит барьером между моими мыслями и окружающим миром.
Я моргаю и смотрю на Уинстона, который сидит напротив меня на любимом кресле Роуэна, его глаза кажутся желтыми на фоне роскошного серого меха.
– Ты, наверное, еще больший псих, чем я. Тебя назвали в честь гребаного кота-нежити11, – говорю я кошаку, когда очередной приступ слез подкатывает к горлу. Я разочарованно машу рукой в направлении Уинстона, роняю голову на руки и, черт возьми, рыдаю. – Так что да, типа, я понимаю, что ты меня ненавидишь, но ты все равно садишься в гребаный самолет и летишь со мной, потому что будь я проклята, если вернусь в Роли одна.
Я выплакиваю поток слез, который кажется бесконечным, пока что-то мягкое не касается моей руки. Мои влажные ладони скользят по лицу, Уинстон смотрит на меня снизу вверх, его нежное мурлыканье звучит успокаивающе. Когда я поднимаю руку, он забирается ко мне на колени и ложится рядом.
– Я сказала, что психованная, и теперь ты хочешь быть друзьями? Надо было раньше догадаться.
Мы сидим так, пока мои слезы, в конце концов, не утихают, только я, кот и вибрация его мурлыканья у моих бедер. И спустя долгое время, когда осознание того, что Роуэн может вернуться в любой момент, разъедает мои мысли настолько, что они начинают доминировать, я откладываю кота в сторону и встаю.
– Если мы сядем в самолет, то должны сделать все сексуально. И я не имею в виду пожар в мусорном баке, – говорю я Уинстону, когда он смотрит на меня, видимо, недовольный тем, что его теплая человеческая постель сдвинулась с места.
Я иду в душ, включаю его на полную мощность, пока вода не начинает обжигать. Растрачу все его запасы в бойлере, потому что моя гребаная психическая энергия берет вверх, когда я перестаю ныть. Затем сушу волосы, наношу макияж, обещаю себе, что больше не буду плакать, чтобы не испортить лучшие стрелки, которые я рисовала за последнее время. Я даже наклеила накладные ресницы, потому что к черту все это. Раз уж я психопатка, то буду самой ахуенной психопаткой, которую когда-либо видел международный аэропорт Логан.
Конечно, часть этого упорства улетучивается, когда я заказываю билет на следующий рейс из города и собираю вещи.
Когда звоню Ларк, моя решимость почти иссякает.
– Привет, сиськи с золотой звездой, как дела? – спрашивает она, и ее голос звучит как перезвон колокольчиков.
Глубокий вдох вырывается у меня через нос.
– Эм. Бывало и лучше.
– Почему? Что случилось?
– Роуэн, – говорю я, смаргивая слезы. – Он порвал со мной.
– Что? – наступает долгое молчание. Я киваю, хотя знаю, что Ларк меня не видит. – Нет…
– Да.
На том конце провода раздается страдальческий звук. Какой бы клей ни скреплял мое сердце настолько, чтобы оно продолжало биться, оно рушится сильнее, когда я слышу ее переживания. Острые точки боли пронзают изнутри, царапая мышцы и кости.
– Он не мог этого сделать… ты же не серьезно… – шепчет Ларк.
– К сожалению, совершенно серьезно, – отвечаю я, включаю громкую связь, сажусь на диван и сажаю Уинстона к себе на колени. – Я только что забронировала билет на обратный рейс в Роли. Хочу немедленно уехать из Бостона. Можно пожить у тебя немного, пока не придумаю, что, блять, делать с жильцами в моем доме?
– Конечно. Всегда. Сколько захочешь. Пришли информацию о рейсе, и я изменю свой, чтобы мы вместе улетели, – Ларк сыплет ругательствами и недоверием, когда я отправляю ей скрин своего билета. Она повторяет информацию вслух, потом испускает долгий вздох. – Ох, милая, здесь какая-то ошибка. Этот мужчина любит тебя.
Я раздраженно издаю горький смех.
– Я тоже так думала. Но он совершенно ясно дал понять, что это не так. Я «гребаная психичка» и поэтому не могу ни любить, ни быть любимой. Это не новость. Но как оказалось, я слишком психованная даже для него.
– Он так сказал? И ты за это не вырвала ему глазные яблоки и не спустила в унитаз?
Слабая улыбка пробегает по моим губам и исчезает так же быстро, как и появляется.
– Наверное, так и нужно было сделать.
– Что еще он сказал?
– Я не знаю, какие-то странные вещи, – отвечаю я, пытаясь вспомнить недавние детали, которые уже кажутся туманными из-за боли. – Он сказал, что мне нужно домой, и сначала я подумала, что он имеет в виду сюда, в квартиру. Но потом он сказал: «нет, в Роли». Когда я спросила почему, он сначала не назвал причину, просто сказал, что у нас ничего не получится и рестораны в приоритете.
– Но я думала, что вы стараетесь.
– Я тоже, – я ерошу шерсть Уинстона, прокручивая в голове каждое слово о нашем расставании, хотя все бы отдала, лишь бы забыть. – Я попросила обсудить все. Он говорил у Фионна, что мы будем говорить обо всем, как нормальные люди.
– По-моему, это звучит разумно и совсем не похоже на психопатию.
– Да. Согласна. Потом он сказал нечто странное, – я морщу лоб, когда открываю функцию поиска на главном экране и набираю слово «вестибюль». В качестве одного из вариантов появляется сообщение от Роуэна, и я нажимаю на него, открывая текст. – Он сказал, что «никогда не хотел быть таким, как все остальные». Утверждал, что говорил мне это по дороге на торжество «Best of Boston» десятого апреля.
– Хорошо… что в этом странного?
– Я не помню, чтобы он говорил это. Никогда. И торжество было не десятого числа.
Ларк замолкает. Она, наверное, думает, что я сошла с ума, и, возможно, она права.
– Может, он перепутал дату?
– Торжество состоялось за два дня до его дня рождения, двадцать седьмого. Тебе не кажется немного странным, что он этого не помнит?
– Милая, я не знаю. Он переживает из-за разрыва отношений и ресторанного дерьма, возможно, ошибся с датами.
– Наверное, но потом он исправился и сказал «тринадцатое». Дело в том, как он это говорил. Странно, – отвечаю я, просматривая сообщения, связанные с этими датами. – И будто в машине по дороге на мероприятие говорил, что лишь ресторан для него единственный смысл в жизни. Но клянусь, такого не было.
– Милая, Слоан, я люблю тебя. Я люблю тебя больше всех на свете, родная, но он, возможно, не до конца помнит все детали. У него явно крыша поехала, если он решил тебя бросить, кто знает, что у него в башке, а?
Ларк продолжает говорить, объясняя все разумные теории о том, почему он мог сказать это.
Но я не слышу ни слова, когда спихиваю кота со своих колен и поднимаюсь на ноги.
Потому что смотрю на сообщение, которое отправила ему в конце марта, в тот же день, когда он позвонил и попросил меня пойти с ним на церемонию награждения.
Как думаешь, на этом торжестве будет фуршет с мороженым? Если да, то лучше сказать им, что ты любишь только свежевыжатую сперму.
Моя кровь превращается в осколки льда.
Я помню, как держала белую ванночку в руках на кухне Торстона, когда читала Роуэну этикетку с ингредиентами.
С десятого по тринадцатое апреля.
Я помню, что он сказал по дороге на торжество. Помню это так же ясно, как тепло поцелуя, которым он прижался к моей шее в вестибюле, и покалывание электричества на коже, когда он взял меня за руку, лежащую на кожаном сиденье в машине.
«Хоть что-то нормальное в ресторане», – сказал он мне. «Что-то неизбежно идет не так. Просто… в последнее время кажется, что это слишком часто случается».
Ларк все еще разговаривает, когда я твержу:
– Мне пора, – а затем отключаю звонок.
Пальцы холодеют и немеют, когда я открываю приложение для камеры, которую установила на кухне ресторана.
Желудок сжимается, когда я рассматриваю происходящее на экране.
– Нет… – слезы застилают глаза. – Нет, нет, нет…
Хватаюсь за сердце, которое разбивается вдребезги во второй раз. Кровь отхлынула от конечностей. Края зрения темнеют, и я крепко зажмуриваюсь. Крик боли срывается с моих губ, колени подгибаются, телефон выпадает из руки. Знаю, что ужас, который я сейчас видела, реален. Но нет времени разваливаться на части.
А если ты не успеешь?
Я не отвечаю на этот вопрос. Не могу. Единственное, что я могу сейчас сделать, – это попытаться.
Проглатываю острую боль и беру себя в руки, один раз обойдя комнату. Мой взгляд падает на кожаный футляр, где я храню свой скальпель среди карандашей и ластиков.
Трясущимися руками беру телефон и набираю номер неизвестного абонента, контакта, чье имя я никогда не вводила в свой телефон. Он отвечает после второго гудка.
– Леди-паук, – говорит Лаклан. – По какому случаю?
– Мне нужна услуга. Срочно, – отвечаю я, хватая свой кейс с приставного столика и направляясь к двери. – У тебя есть время, пока я бегу двенадцать кварталов.
– Звучит забавно. Обожаю, когда мне бросают вызов. Что нужно?
– Я расскажу тебе все, что знаю, – говорю я, уже спускаясь по лестнице. – А ты дашь мне все, что сможешь найти о Дэвиде Миллере.
22
ТОНКОСТЬ
РОУЭН
Острый край овощерезки прижимается к внутренней стороне моего предплечья между веревками, которыми я привязан к стулу. Мои ладони обращены вверх, сжатые в кулаки, короткие ногти впиваются в кожу, я готовлюсь к боли, которую уже перенес, и к той, что еще впереди. Прерывистое дыхание вырывается из моей груди, и я стискиваю зубы. Знаю, что сейчас произойдет. Кровь уже льется из двух других ран, и на этот раз он полон решимости сделать идеальный надрез.
Он вонзается в мою кожу и отделяет ее.
Я подавляю крик, когда Дэвид опускается, чтобы противостоять моей тщетной борьбе, и проводит овощерезкой по локтю, срезая тонкую полоску кожи. Бросает окровавленный инструмент на разделочный стол, рядом с пистолетом.
Затем безжалостным рывком отрывает лоскут кожи с руки, и звук моего горестного крика наполняет комнату.
– Знаешь, у Торстена я развил вкусы, – говорит Дэвид, наклоняясь ближе, занимая все пространство в поле моего зрения. Он хватает меня за волосы одной рукой и запрокидывает голову назад, улыбаясь мне сверху вниз. Его некогда пустые глаза больше, блять, не пустые. Они ненасытны. И они направлены на меня. – У тебя нет?
Кровь стекает по его пальцам из кожицы, зажатой между ними. Я ерзаю на стуле, но не могу вырваться.
– Всего лишь маленький кусочек, – говорит он.
Я плотно сжимаю губы. Сдавленный рык протеста вибрирует в моем горле, когда он размазывает окровавленную кожу по моим губам.
– Не хочешь?
Его фальшивая гримаса превращается в ухмылку рептилии.
Язык Дэвида проскальзывает между зубами, он кладет туда кожицу, как вуаль, демонстрируя мне. Обхватывает губами, торжественно улыбаясь.
Затем засасывает ее в рот.
Глаза закрывает, медленно жует, словно смакует каждый кусочек, перекатывая между зубами.
От его громкого глотка у меня сводит желудок.
– Деликатес. Большая редкость, – он отворачивается к столу и тащит бутылку вина «Пон-Неф» через стойку. – Знаешь, что еще встречается редко?
Мой ответ – прерывистое дыхание.
– Такая девушка, как Слоан, – говорит Дэвид.
Меня дико тошнит.
Я никогда, никогда не чувствовал ничего подобного. Как будто у меня в животе пустота. Как будто я провалился в нее. Беспомощный. Отчаянный. Этот взгляд в ее глазах, когда я сказал, что не люблю ее, преследует меня с каждым вздохом. Эти чертовы слезы разрывали меня на части.
– Немногие люди сделали бы то, что она сделала для меня, – говорит Дэвид, закручивая штопор в бутылку. Она скрипит при каждом метрономном повороте его руки. – Но такая у нее душа, верно? Точно так же, как она защищала свою подругу, девчонку Монтегю. Так странно, что тот учитель внезапно исчез из интерната, тебе не кажется? У людей правда есть забавная манера незаметно исчезать в окрестностях Монтегю.
– Оставь ее в покое, – выдавливаю я.
– Хотя, когда я рыскал в поисках ответов, понял, что там ходили слухи, что тот чувак делал с девушками. Ужасные вещи. Развратные. Ненормальные. Но, по крайней мере, он сделал одну хорошую вещь – он создал Ткачиху Сфер. Прекрасное чудовище.
Пробка выскакивает из бутылки.
Его голос сочится притворной невинностью, когда Дэвид говорит:
– Как думаешь, она захочет заниматься со мной этими извращенными вещами?
Мое зрение краснеет от ярости, когда я дергаюсь на стуле.
– Оставь ее, сука, в покое, – рычу я.
Дэвид вздыхает, наливая себе бокал вина.
– Я тоже не думаю, что захочет. Но я заставлю.
Я пытаюсь извернуться из своих оков. Дикий. Безумный.
Но не получается.
– Не буду торопиться, – продолжает он, снимая пробку. – Заполучу ее доверие. Может быть, даже изображу чудесное полу-выздоровление. Знаешь, не так уж, чтоб до глубины души, а хотя бы, чтобы она согласилась трахнуться с лоботомированным мужиком. Или я уже устал терпеть. Я очень долго ждал этого момента, знаешь ли. Может, прослежу за ней до сто пятьдесят четвертого дома на Жасмин-стрит. Вломлюсь к ней в дом и принесу лакомство. Накормлю ее твоими кусочками, а потом буду трахать, пока не разорву на части, пока она не станет куском окровавленного, измельченного мяса.
Он неторопливо подходит ближе, пока не оказывается прямо передо мной, его взгляд прикован к своему вину, которое он взбалтывает в бокале, а затем делает глоток.
– В любом случае, – говорит он, улыбаясь, – ее крики будут прекрасной симфонией. Настоящим шедевром.
У меня перехватывает горло. Чертовски щиплет глаза.
Я знаю, что с ним не поспоришь. Мне нечего предложить. Никакого обмена. Но я все равно пытаюсь.
Ради нее.
– Пожалуйста, пожалуйста, просто оставь ее в покое. Если хочешь, чтобы я умолял, я, блять, умоляю тебя. Если тебе нужны деньги, забирай все, что есть. Если хочешь разрезать меня на тысячу кусочков, давай. Делай со мной все, что захочешь. Просто, пожалуйста, оставь ее в покое. Пожалуйста.
Дэвид наклоняется ближе. Его глаза обшаривают каждый дюйм моего лица.
– Зачем мне это делать, если я могу заполучить вас обоих?
Резкое движение. Серебро в тусклом свете.
Боль вспыхивает в запястье, агония срывается с губ. Я смотрю вниз, туда, где штопор вонзился в мою плоть, подергиваясь с каждым ударом моего сердца.
– «Пон-Неф», – говорит Дэвид, просовывая бокал под мою руку. Кровь капает в вино. – Вкусно, но, немного пресновато. Я люблю нечто насыщенное.
Он оставляет штопор у меня в руке и делает большой глоток. Когда Дэвид смотрит мне в глаза, они затуманены, полуприкрыты. Его медленная улыбка полна ликования.
– Так намного лучше, – шепчет он, перемешивает вино с кровью, выпивая еще. – Этот легкий привкус железа добавляет свой шарм. Каким бы бесячим ни был этот старый показушник, должен признать – Торстен знал толк. Ох уж эти разговоры, да? Фух… я аж проголодался. Спорим, ты тоже.
Дэвид отворачивается к стойке, где в пятнах крови на нержавеющей стали лежит овощерезка.
А у меня перед глазами лицо Слоан, когда я опускаю подбородок на грудь и закрываю глаза. Вспоминаю ее слезы, когда пот стекает по моему лицу и капает на колени. Думаю о том, какой чертовски красивой она была, когда я сказал, что не хочу ее. Как ее кожа покраснела от боли, вызванной моими словами. Я видел, как она сломалась, и напрасно крутил этот нож в ее сердце. Потому что я не смогу спасти ее. Не от этого. Не от него.
Могу только надеяться, что она исчезнет. Ей так и следовало сделать с того самого момента, как я выпустил ее из клетки.
Я думаю о нашей первой встрече, когда замечаю, что Дэвид все еще стоит на периферии.
Когда отрываю взгляд от своих колен, он все еще стоит у стола, где лежит овощерезка, но его поза изменилась. Напряглась. Он медленно поворачивается спиной ко мне, его голова наклоняется к столу для приготовления пищи слева, а затем к стойке справа.
– Что-то потерял? – говорит голос из тени.
Шок и замешательство. Отчаяние и страх. Все это врезается мне в грудь, когда Слоан выходит на свет с поднятым пистолетом Дэвида в руке.
Она пиздец какая красивая. Такая храбрая. Пистолет не дрожит в руке, когда она направляет его и идет вперед, остановившись в стороне, чтобы я мог ясно ее видеть. Ее кожа блестит от легкого пота. Карие глаза накрашенные черной подводкой, густые ресницы бросают на меня быстрый взгляд.
Ее лицо ничего не выражает, когда она рассматривает мою окровавленную руку и штопор, воткнутый в запястье.
Она смотрит на Дэвида. Медленная улыбка расползается по ее губам.
– Привет, Дэвид. Я так счастлива, что у нас наконец-то появилась возможность поговорить, – говорит она.
А потом опускает пистолет.
– Мне было интересно, когда же ты наконец сделаешь свой ход.
Ее улыбка приобретает мрачный оттенок. Остроту. Которая проскальзывает прямо у меня между ребер.
Слоан не смотрит на меня. Даже не взглянула в мою сторону. Она сосредоточила все свое внимание на Дэвиде, в ее глазах теплота и удивление, и чертова ямочка.
Я хочу содрать с него гребаную кожу.
– Я восхищаюсь твоей работой, – говорит она. – Убийца из Саут-Бэй. Полагаю, вы подружились с Торстеном, когда были в Торрансе, я права?
Дэвид ухмыляется, поднося бокал к губам и делая большой глоток вина, затем ставит его на стойку рядом с овощерезкой и скрещивает руки на груди.
– Значит, ты преследовала меня. Не могу сказать, что удивлен.
Слоун пожимает плечами.
– Мне нравится знать, кто где гуляет.
– Согласен. Я сам кое-что вынюхивал. И знаю, на какую добычу ты охотишься. Ты здесь, чтобы убить меня.
– Если бы это было так, – говорит она, поднимая пистолет и осматривая ствол, – я бы уже сделала это.
Дэвид скользит взглядом по всему телу Слоан. В его глазах вспыхивает все то, что он хочет с ней сделать, все его порочные желания.
– Я наблюдал за вашим разрывом пару часов назад, не забывай. Я распознаю боль. Можно сказать, это моя специальность.
– И это было очень убедительное представление, не так ли, – Слоан пожимает плечами и держит палец на спусковом крючке, упираясь локтем в бедро и направляя пистолет в потолок. – Я тоже наблюдала за тобой.
– Ты попадаешься в свою же паутину лжи, Ткачиха сфер. Ты должна знать это лучше, чем другие, – говорит Дэвид с мрачной, хищной улыбкой, которая расползается по его губам. – Я отключил камеры.
Хотя Дэвид придвигается к ней немного ближе, Слоан остается расслабленной. Ничто в ее позе не меняется, когда она говорит:
– Ц-ц, Дэвид. Видимо, ты не подсчитал все камеры. Вон та? – спрашивает она, направляя «Глок» на камеру в углу комнаты, красная лампочка все еще горит. – Это моя. Я наблюдала за тобой все время.
Улыбка Дэвида увядает, когда он понимает, что она права.
Слоан торжествующе ухмыляется, подмигивая ему.
– Как я и сказала. Если бы захотела – сделала.
Резким движением она направляет пистолет на Дэвида, целясь ему в лоб. Он напрягается и опускает руки.
– Бах, бах, бах, – повторяет она. Ее улыбка становится шире, потом она опускает оружие. – Ладно, шучу.
Я вижу только профиль Дэвида, но замечаю блеск в его глазах.
Он чертовски восхищен.
И Слоан поглощает это, ее лицо озаряется снисходительной улыбкой.
– Ты подружился с Торстеном ради меня? – спрашивает она, кокетливо наклоняя голову.
– Скорее, ради защиты. Думал, что когда-нибудь ты придешь за мной. И если я подружусь с кем-то вроде нас, то у меня будет запасной вариант каждый август, ведь именно в этот месяц люди нашего… характера… помирают. Конечно, Торстен не знал, что за ним охотятся, поэтому я сказал, что могу притвориться его долбанутым слугой на ночь, пока он будет восторгаться своими гостями, а точнее, идеальными жертвами, – Дэвид делает глоток и изучает ее, прежде чем прислониться к стойке. – Ты же знаешь, как говорят: «командная работа воплощает мечту в реальность».
Слоун сияет.
– И правда. Но иногда требуется время, чтобы найти подходящую команду.
Дэвид наклоняет бокал в ее сторону.
– Совершенно верно.
– Черная птичка… – говорю я.
Она вздыхает и пронзает меня мрачным взглядом.
– Прекрати уже птичкать мне.
– Слоан, любимая, пожалуйста…
– Любимая? – Слоан наклоняет голову. В тусклом свете ее глаза кажутся черными. – Любимая…? Ты правда так думаешь? Ты же сам сказал – я гребаная психопатка, помнишь? Чудовище. Это не любовь. Это скука. Конкуренция. И, судя по всему, – говорит она, переводя взгляд со штопора вниз по каплям, стекающим в лужу крови на полу, – я уже выиграла.
Я качаю головой. Мой голос превращается всего лишь в сдавленный шепот, когда я говорю:
– Он хочет издеваться над тобой, Слоан.
– Ох, ты имеешь в виду, что он вгонит свои яйца глубоко в мою задницу? Ты об этом? – Слоан закатывает глаза. – Кажется, я доказала, что справлюсь с этим.
Каждая частичка в моем теле затмевается болью, сердце сгорает дотла. Она наблюдает, как это происходит точно так же, как я наблюдал за ней. Но я не чувствую ни малейшего раскаяния или сожаления, только отвращение в том, как изгибаются ее губы, прежде чем она отводит взгляд.
Выражение лица Слоан разглаживается, когда она поднимает глаза на Дэвида.
– Знаешь, я дико хочу разнести город на куски, если ты меня понимаешь, – говорит она ему, подмигивая.
Его ответная улыбка хищна.
Я умоляю, но они как будто не слышат меня. Дергаюсь на стуле, но они не видят.
Слезы обжигают глаза. Я знаю, что он сделает с ней, с моей прекрасной Слоан. Он, черт возьми, уничтожит ее. Срежет с нее кусочки. Сожрет их у нее на глазах точно так же, как поступил со мной. И еще много других ужасных, отвратительных, чертовски чудовищных вещей, которые мне невыносимо представлять, но я все равно представляю.
Даже если он позволит ей выйти из этой комнаты живой, она не переживет эту ночь.
– Что у тебя на уме? – спрашивает Дэвид.
– Как насчет, закончить здесь и пойти повеселиться? У меня есть кое-какие идеи. Возможно, «Ателье Кейн» – хорошее место для начала.
