Текст книги "Стать ближе (ЛП)"
Автор книги: Бренда Ротерт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
Глава 8
Дэниел
Я последним вхожу на собрание персонала и слышу разговор о том, что произошло ранее в кабинете доктора Хитон с Элисон. У меня до сих пор стоит перед глазами образ ее уязвимого выражения лица, пока она ждала от меня ответа на вопрос, считаю ли я ее сумасшедшей, и меня беспокоит то, что я слышу, как о ней сплетничают. Я беспокоюсь об Элисон больше, чем, вероятно, должен.
Управляющая в Хоторн-Хилл – Джоанна Хоторн, внучка одного из основателей клиники, Генри Хоторна. Сейчас она сосредоточена на чтении чего-то на своем планшете, но как только я вхожу и занимаю свое место, Джоанна призывает к началу собрания.
– Прошу прощения за опоздание, – говорю я.
– Не нужно, доктор Дельгадо, – она окидывает меня взглядом поверх своих очков. – Забота о пациентах прежде всего.
Только главы отделов присутствуют на собрании персонала, так что группа маленькая. Кроме доктора Хитон и меня, здесь сидят старшая медсестра Хоторн-Хилл, глава по организации досуга пациентов и глава охраны.
– Начиная с сегодняшнего дня, Элисон Коул находится на Уровне Два, – говорит Джоанна. – И я договорилась с медсестрой-координатором, чтобы она пришла и навестила Джеймса МакКорда.
Джеймс пробыл в Хоторн-Хилл большую часть своей взрослой жизни, и люди здесь – единственная семья, которая у него есть. У него никогда не было возможности перейти на Уровень Один, потому что его поведение слишком непредсказуемое.
Ему восемьдесят три года, и в любой момент он может умереть от застойной сердечной недостаточности.
– Ему там комфортно, – говорю я.
Джоанна сразу переходит к обсуждению обновлений охранной системы на третьем уровне. Я в это время все еще думаю о своем разговоре с Элисон и смотрю на Хитон. Она даже не хочет поднять взгляд на меня, увлеченная чем-то на своем планшете.
Собрание длится практически час, и Хитон отказывается встречаться со мной глазами все это время. Я не могу избавиться от ощущения, что что-то поспособствовало тому, чтобы Элисон потеряла свое хладнокровие с ней.
– Доктор Хитон, можете остаться? – спрашиваю я ее, когда все начинают покидать комнату.
Она садится обратно на стул, и, когда мы остаемся только вдвоем и дверь в комнату закрывается, я произношу:
– Что произошло с Элисон?
– Я уже говорила вам, она разбила подарок моего бывшего пациента.
– Что происходило до этого?
– Я рассказала ей о новостях полицейского расследования по поводу смерти ее сестры.
Задумавшись, я потираю щетину на щеке.
– Это было так необходимо? Полагаю, что, что бы вы не сказали ей, это расстроило ее.
Хитон натянуто улыбается мне.
– Лечение психического состояния пациентов здесь находится в моей компетенции, доктор Дельгадо.
– Под моим наблюдением.
– Под вашим общим наблюдением. Мне, определенно, не требуется получать вашего одобрения по поводу того, как я провожу занятия со своими пациентами.
Я тяжело выдыхаю, не желая переходить к дебатам.
– Так какие были новости? Кого-то арестовали?
– Напротив, дело Авы Коул считается «холодным», – она одаривает меня знающим взглядом. – Потому что единственный человек, который может рассказать полиции, что случилось, отказывается делать это.
– Элисон может даже не помнить этого. У нее может быть посттравматический синдром. Ваша работа – оказывать ей поддержку.
– У нее нет никакого прогресса, Дэниел.
Я отрицательно качаю головой.
– Во-первых, я не согласен. И с каких это пор мы требуем прогресса?
– Прогресс всегда является моей целью. Не вижу смысла топтаться на месте, если могу помочь кому-то.
– Считаете, что сегодня помогли Элисон?
Хитон подается вперед, сузив глаза.
– Это не ваша работа – задаваться вопросами о моих методах. Меня приняли на работу за мои экспертные знания, так что не обращайтесь со мной, как со своими интернами. Оставьте свою манию величия для Броди Тиллмана.
– Я буду спрашивать вас о ваших методах, когда что-то подобное будет случаться. Я никогда не видел ни малейшего намека на агрессию у Элисон.
– Вы хоть понимаете, что она, возможно, вовлечена в убийство своей сестры?
– Что, теперь вы – детектив? – уклоняюсь я от ответа.
– Этим утром я разговаривала с детективом из Чикагского отделения полиции.
– И он сказал, что подозревает ее?
Тонкие плечи Хитон напрягаются.
– Нет. Но ей что-то известно, Дэниел. Вероятно, ей известно все. Она единственная, кто видел убийцу. У полиции даже нет описания, которое она могла бы предоставить.
– Может быть, она не видела, кто это был. Может быть, она еще не готова говорить об этом.
Хитон отклоняется назад.
– Не готова идентифицировать убийцу своей собственной сестры?
– Я не знаю. Но я не спешу с осуждением.
– Дэниел, кто бы ни пришел в квартиру Авы той ночью, ему позволили войти. Они были знакомы ей и, возможно, Элисон тоже. Это не было ограблением, которое пошло не по плану, потому что в заключении о вскрытии тела Авы говорится, что у нее все еще было обручальное кольцо на пальце. Это кольцо оценивается более чем в пятьдесят тысяч долларов. Его фото было опубликовано в журналах. Люди знали о стоимости кольца, но, кто бы ни пришел в ее квартиру той ночью, он имел единственную цель на уме – убить Аву. О чем бы они ни говорили в квартире и что бы ни делали – это могло бы помочь полиции, но Элисон не хочет сотрудничать.
– Доктор Хитон, позвольте мне напомнить вам, что ваше единственное обязательство – ваши пациенты. Мы здесь не для того, чтобы раскрывать преступления или неоправданно подвергать стрессу наших пациентов по любым причинам.
– Она не более душевнобольная, чем вы или я, Дэниел. Я вижу полное понимание и восприятие ситуации у Элисон.
Я тру рукой свое лицо, меня охватывает разочарование.
– Что, черт побери, вы за психиатр? Я специализировался в экстренной медицинской помощи, и даже я знаю, что она может страдать от ряда ситуационных состояний.
Хитон встает и со злостью произносит:
– Я не позволю обращаться с собой подобным образом. Подавайте официальную жалобу на меня, если хотите, но этот разговор окончен. Я буду лечить Элисон Коул и всех моих пациентов, как считаю нужным.
– Вы больше не будете видеться с Элисон.
Я вижу ее широко открытые от удивления глаза, когда она поворачивается ко мне.
– Что? Почему это?
– Она сказала мне, что больше не желает проводить занятия с вами, и я согласился.
– Она сказала вам? – Хитон явно потрясена. – Она говорит с вами, и вы ни разу ничего не сказали по этому поводу?
– Она пишет мне сообщения.
– Это тоже взаимное общение. Вы должны были поделиться этим со мной.
– Я только что сделал это.
– Что ж, она может писать на наших занятиях, если предпочитает.
– Не будет больше никаких занятий, доктор Хитон, – я отрицательно качаю головой. – Я удовлетворяю ее просьбу больше не встречаться с вами.
– У меня никогда... – ее голос дрожит от злости, и она замолкает на некоторое время, прежде чем продолжить. – Хоторны дали тебе слишком много власти здесь. Забота о пациентах предполагает сотрудничество, но ты – диктатор.
В моем смехе совсем нет веселья.
– Ну, это что-то новенькое. Здесь сотрудничают по вопросам заботы о пациенте, но во главе должен быть один человек. И поэтому я принимаю решения, которые лучше всего отразятся на пациентах.
– Что? А я, разве, нет?
– Сегодня вы этого не сделали.
Хитон сужает глаза.
– Я подниму эту тему с Джоанной. У нас у всех есть начальники, Дэниел. Даже у тебя.
– Как скажешь, – с этими словами я встаю и иду к двери. Когда я кладу свою руку на ручку, то поворачиваюсь, чтобы взглянуть на нее поверх плеча. – Я сделаю пометку в карте Элисон об окончании ее занятий с тобой.
Затем я покидаю комнату – мои плечи скованы от напряжения – и направляюсь в свой кабинет. Я так зол на Хитон – намного больше, чем я ей это показал. Элисон теперь наказана, потому что сегодня Хитон пересекла черту. И я ничего не могу с этим поделать, но могу проследить, чтобы такого больше не случилось.
Когда я добираюсь до кабинета, то закрываю дверь и сажусь за свой стол, не способный сосредоточиться. Я знаю, что доктор во мне вступился за Элисон в деле с Хитон. Я сделал бы то же самое для любого пациента здесь. Но это сохраняющееся чувство беспомощности, которое я чувствую, необычно. Я знаю, что оно исходит не от доктора во мне, а от мужчины, у которого есть чувства к Элисон.
И хотя на деле я еще не пересек черту в отношениях с ней, в сердце это уже произошло. И поэтому я чувствую себя обманщиком – из-за того, что указал Хитон на то, что она перешла профессиональные границы, в то время как они и для меня сейчас выглядят довольно расплывчатыми. Мне нужно держать свои чувства к Элисон под контролем, или они начнут проявляться.
Глава 9
Элисон
Уже две недели я нахожусь на Уровне Два, и осознание этого ударяет по мне сильнее, чем я предполагала. До этого момента я не осознавала, какой сильной стала моя любовь к загородной части Монтаны и моим пешим прогулкам по лесу, пока они не забрали это у меня.
Во мне растет обида просто от того, что я сижу в своей комнате в кресле весь день и наблюдаю, как другие катаются на лошадях и гуляют на поляне. А еще я в гневе. И не на доктора Хитон, как, вероятно, должно быть, потому что я и не ожидала от нее ничего другого.
В первую очередь, мой гнев направлен на саму себя за то, что не смогла противостоять враждебному комментарию доктора Хитон. Она добралась до меня и знает это. Это ненавистно мне больше, чем мое возвращение на второй уровень снова.
Думаю, в последние несколько дней я постепенно начинаю злиться и на Дэниела. Но это не рациональный гнев. Он заглядывает ко мне почти каждый день, однако это лишь обычные остановки на бегу, чтобы, стоя в дверном проеме, спросить, все ли у меня хорошо.
А я хочу, чтобы Дэниел зашел в мою комнату. Я хочу, чтобы он взглянул на меня так, как в тот день, когда помог мне пересечь ручей. И еще Дэниел не вернул «Алую Букву», и я хочу, чтобы он принес ее с запиской под обложкой.
По большому счету, мне просто хочется понять, не забыл ли он обо мне. У меня такое чувство, что мы вернулись к обычным отношениям доктор-пациент, и я не перестаю задаваться вопросом, не стала ли тому причиной моя выходка в кабинете доктора Хитон.
– Привет, Элисон, – вдруг слышу я и поворачиваюсь посмотреть на дверь в свою комнату, там стоит Морган. – Мы делаем маникюр внизу, тебе следовало бы присоединиться.
Я отрицательно качаю головой. Она проходит в комнату и садится на кровать.
– Ты не можешь просто оставаться здесь весь месяц. Во-первых, это нехорошо для тебя, а во-вторых, Тим продолжает садиться рядом со мной в столовой, с тех пор как ты перестала спускаться кушать. Он нарезает свою еду на кусочки равного размера, а затем раскладывает их по порядку на тарелке, прежде чем что-нибудь съесть. И он без остановки болтает о подсчетах.
В этот раз я даже никак не реагирую на слова Морган. Вместо этого я смотрю в окно в поисках птицы – о такой же, как у нее свободе, я мечтаю день и ночь. Я не просто физически заперта в этом месте; я также застряла внутри своей собственной головы, где мне приходится сражаться с воспоминаниями, которые ранят мое сердце.
Я совершенно одинока в этом мире. Тетя Мегги не навещала меня здесь ни разу и не присылала писем. Мы никогда не были близки, и я уверена, она считает, будто оказала мне услугу, просто привезя сюда. Я рада, что мама не дожила до того, чтобы увидеть, что стало с ее дочерями – одна убита, а другая – в больнице для душевнобольных. Когда она умерла три года назад от рака яичников, я думала, что никогда не буду переживать другую потерю настолько глубоко. Я ошибалась. По-дурацки, глупо ошибалась.
И хотя Морган – моя подруга, но ей восемнадцать лет, поэтому она думает, что мир, в основном, крутится вокруг нее.
– Ладно, отлично, – говорит она, пожимая плечами. – И все же спускайся, если передумаешь. Ты мне нравишься больше, чем Тим.
Морган встает и покидает комнату. Я открываю книгу на той странице, где остановилась, и возвращаюсь к чтению, в надежде затеряться в другом мире на какое-то время. Мое настроение призывает меня окунуться в более темное произведение, поэтому сейчас я читаю «1984» Джорджа Оруэлла.
Небо начинает изменять свой цвет из-за приближающегося заката, когда я слышу, что кто-то входит в дверь с моим ужином. Его всегда приносят в 17:45, за пятнадцать минут до того, как накрывают столы в столовой.
– Привет, я принес тебе ужин.
В животе все переворачивается, когда я поднимаю взгляд, чтобы увидеть Дэниела, стоящего в дверях. Обычно работник столовой приносит поднос с едой. Я закрываю книгу и кладу ее рядом с собой.
Он ставит поднос на кровать и возвращается обратно к двери. Сердце ухает вниз, когда я понимаю, что Дэниел уходит. Я хочу позвать его и попросить остаться.
Но когда он кладет руку на ручку двери, то просто закрывает ее, оставаясь в палате. Он подходит и садится на широкий подоконник, внимательно наблюдая за мной в течение нескольких секунд.
– Я закончил читать «Алую Букву» несколько дней назад, – наконец говорит Дэниел. – Я не принес ее с собой, потому что… – он делает глубокий вдох. До этого момента я никогда не видела его каким-то другим, нежели уверенным в себе и все контролирующим. – Я не планировал приходить сюда, но затем... ну, вот он я.
Дэниел жестом указывает на поднос с едой, стоящий на кровати.
– Если хочешь, можешь поесть, пока мы разговариваем... или пока я говорю, ну, ты понимаешь...
Я отрицательно качаю головой. Я была зла на него, когда он только вошел в комнату, но от того, что Дэниел нервничает, мой гнев исчезает. Я надеюсь, он здесь не потому, что принес дурные вести, но тогда я не могу представить, почему еще он может нервничать.
Дэниел смотрит на обложку книги, лежащей на моем столе, и уголки его губ ползут вверх в улыбке.
– Ну, дерьмо. Все намного хуже, чем я думал.
Я улыбаюсь в ответ, и его глаза задерживаются на моих довольно надолго.
– У меня складывается ощущение, что я подвел тебя, раз уж ты читаешь книгу о том, как оставаться человеком в нечеловеческих обстоятельствах, – говорит он. Его темные глаза становятся серьезными. – Расскажешь мне, как ты себя чувствуешь? На доске?
Я встаю с кресла и беру маркерную доску и маркер с тумбочки. Затем присаживаюсь на кровать напротив Дэниела и пишу:
«Я скучаю по прогулкам снаружи».
Он кивает головой, понимая меня.
– Еще пятнадцать дней. Мне жаль, что ты застряла здесь.
Я пишу другое сообщение:
«У меня такое чувство, что ты избегал меня».
Он тихо вздыхает и опускает взгляд в пол.
– Я не буду отрицать этого. Избегал. Ты оказываешь влияние на меня, Элисон. Я не уверен, что с этим делать.
Я ошеломлена его признанием. Я стираю сообщение с доски салфеткой, и мы минуту сидим в тишине.
Когда Дэниел снова поднимает свою голову, он говорит:
– В следующий раз, когда придешь в мой кабинет вернуть книгу, подойди к моей книжной полке и посмотри на фотографию в рамке, стоящую на стопке книг. На ней мой сын, Калеб. Ему шесть.
У Дэниела есть сын. Я никогда не представляла его с семьей. И учитывая его болезненное выражение лица и то, что его сына здесь нет, я понимаю, что это тяжелая тема для него. Я пытаюсь заверить его взглядом, что, что бы он ни сказал, это останется со мной.
– Я жил в Лос-Анжелесе, – продолжает он. – Я работал в Медицинском центре Калифорнийского Университета. Там я и встретился со своей женой, Джулией.
Женой. Мое сердце сжимается в груди. У него есть жена.
– Она работала там физиотерапевтом, а я проходил ординатуру. Мы встречались некоторое время, затем поженились, а через год появился Калеб. Я был, своего рода, восходящей звездой в неотложной помощи. У меня были хорошие возможности, и я быстро продвигался по карьерной лестнице. Но рабочие часы были насыщенными. И, двигаясь вверх, мне приходилось работать еще больше. Я нечасто бывал дома.
Хотя его голос отстраненный, я могу сказать, как тяжело ему вспоминать то, что Дэниел рассказывает мне. Выражение его лица при этом омрачено раскаянием.
– Джулия и я долго не продержались. Ей хотелось, чтобы я был более хорошим мужем и отцом, а я обижался на нее за это. Мне казалось, будто она не понимает, какую работу я проделал, чтобы оказаться там, где я был. Конечно же, она была права... мне нужно было больше стараться для семьи. Но я был ослеплен своими амбициями. Она оставила меня, и я понял, что подвел своего сына, но было слишком поздно. Я начал останавливаться в баре недалеко от больницы, чтобы пропустить стаканчик после работы. Потом это превратилось в четыре-пять стаканчиков.
Он встает и проводит рукой по лицу.
– Элисон, я – алкоголик. Прошло более двух лет с тех пор, как я последний раз пил, но я всегда буду алкоголиком. Когда я рядом с алкоголем, то не могу себя контролировать, – Дэниел смотрит в окно с несчастным выражением лица. – Когда я напивался, то делал то, чего глубоко стыжусь. Это все стоило мне медицинской лицензии на год, и, в конечном счете, заставило меня осознать, что мне нужно отправиться на лечение. А когда я вернул свою лицензию, то приехал сюда. Хоторн находится посреди леса. Алкоголь здесь не разрешен. Ближайший город в двадцати милях отсюда, и у меня нет машины. Преднамеренно нет. Это то место, где я должен быть, чтобы держать своих демонов взаперти.
Когда он окидывает меня взглядом, его темные глаза наполнены эмоциями.
– Ты понимаешь, о чем я говорю?
Я киваю, боль в его глазах разбивает мне сердце.
– Мне пришлось влиться в это место, – говорит он. – Оно помогает мне сохранить рассудок. И я никогда не рассказывал никому ничего из этого, но мне хотелось, чтобы ты знала, что всегда есть надежда. Всегда есть другой путь, даже если он и заводит нас в такое место, где мы и представить себе не могли, что окажемся.
Прогоняя слезы из глаз, я пишу на доске:
«Спасибо, что поделился со мной этим».
На его губах появляется намек на улыбку.
– Ты уже пережила худшее и выкарабкалась. Я могу это видеть. Не позволяй тому, что случилось с Хитон, отбросить тебя хоть на один шаг назад. Покажи ей, из чего ты сделана.
Я пишу еще одно сообщение под первым:
«Хорошо».
Дэниел кивает головой и смотрит на поднос с едой на кровати.
– Хочешь съесть это здесь или спустишься в столовую со мной?
После того как стираю предыдущие слова на доске, я пишу:
«Я спущусь. Кстати, хотела спросить, где сейчас Калеб?»
На его лице появляется грустная улыбка.
– Все еще в Калифорнии. Год назад Джулия снова вышла замуж. Но Калеб приезжал навестить меня сюда на неделю в прошлое Рождество, и он снова приедет в следующем месяце. Он отличный ребенок.
Дэниел кивает головой в сторону двери. Я прохожу вперед, чувствуя, как его рука ложится мне на спину прямо перед тем, как мы покидаем комнату. От этого у меня по позвоночнику бегут приятные мурашки. Краткое прикосновение и уверенное присутствие Дэниела позади оказывают мне ту поддержку, в которой я нуждаюсь.
Глава 10
Дэниел
Мои мысли сосредоточены на Билли МакГрете, пока я спускаюсь по главной лестнице и направляюсь через большой зал к лифту. Мне только что позвонила медсестра с третьего уровня и сказала, что он находится в состоянии психомоторного возбуждения практически 24 часа к этому моменту, что-то несвязно бормоча на языке, который они не понимают, и бросаясь на стены своей палаты.
Тело бедного парня, должно быть, уже измотано. Я отдал ей распоряжение сделать ему инъекцию препарата, чтобы успокоить его, и теперь собираюсь проверить его.
Когда я бросаю взгляд на кожаное кресло у камина, то вижу, что Морган расчесывает длинные, блестящие каштановые волосы кого-то, сидящего на полу. Мои глаза тут же встречаются с глазами Элисон, которая слегка улыбается мне.
Сейчас я вижу, что в ее глаза вернулся свет. Теперь она периодически спускается вниз в течение дня и приходит на ужин каждый вечер. Я вспоминаю, как только этим утром смеялся, пока читал ее записку, вложенную под обложку «Отверженных» [18]18
роман-эпопея Виктора Гюго
[Закрыть] – последней книги, которую я дал ей почитать.
Ди,
Я полагаю, что название этой книги было выбрано неправильно. Определение «Отверженные» кажется отличным выбором для душевнобольных пациентов. Но нам ведь всегда нужно что-то, чтобы воспрять духом, верно? А этот роман не менее несчастный, чем все мы; по своей сути, он депрессивный. Пошлите мне что-нибудь веселое в следующий раз.
~ Э.
П.с.: Калеб – прекрасный мальчик. У него твои глаза.
Я чувствую себя на седьмом небе от счастья, когда мне удается вызвать на ее лице красивую улыбку. Когда я рассказал ей о части своего прошлого, что-то изменилось во мне, и сейчас я чувствую немного меньший груз на своих плечах. Меня видят здесь лидером, решающим проблемы, сильным, рассудительным доктором, у которого обычно есть ответы на все. Но я так же совершаю ошибки, как и другие, поэтому это и ощущается хорошо – признаться в своих слабостях Элисон и, тем не менее, продолжать видеть блеск восхищения мной в ее глазах.
Волна вины накрывает меня за то, что у меня возникают подобные мысли о пациентке. И не просто о какой-то пациентке, а о той, которую я лечу в больнице для душевнобольных, тем более после того как она подверглась серьезной психической травме. Не важно, что я чувствую к ней, Элисон может никогда не стать для меня чем-то большим, чем просто тайной фантазией. Я перестал потворствовать своим желаниям пару лет назад, когда прошел курс лечения.
Когда я захожу в лифт, то пытаюсь выкинуть все это из головы. Я должен быть полностью сосредоточен каждый раз, когда нахожусь на третьем уровне. Персонал Хоторна до сих пор шепчется о докторе, которого пациент с третьего уровня убил в шестидесятых годах прошлого века. Он был жестоко задушен мужчиной, у которого обострилась бредовая симптоматика. Из-за своей комплекции я не беспокоюсь о том, что меня сможет физически побороть пациент, но все может случиться, учитывая серьезные диагнозы пациентов, находящихся здесь, наверху.
Когда двери лифта открываются на третьем этаже, меня уже ожидает Сара, одетая в красную форму медсестры третьего уровня.
– Я рада, что ты здесь, – говорит она, кладя ладонь мне на грудь. – У Билли, своего рода, разрыв с реальностью. Доктор Тиллман и доктор Хитон сейчас с ним.
Я игнорирую ее прикосновение и смотрю вниз на карту Билли на планшетнике.
– Я так понимаю, мы точно не знаем, что конкретно вызвало это состояние?
– С Билли никогда ничего не знаешь наверняка, – беспомощно пожимает она плечами.
– Его приступы не всегда имеют причину, – соглашаюсь я.
В такие моменты, как этот, мне хотелось бы иметь более продолжительную практику в лечении психических заболеваний, на которую можно было бы опереться. Когда Джоанна нанимала меня, она сказала, что, учитывая мой опыт и сотрудничество с Хитон, мы сможем справиться с чем угодно. Но оказание экстренной помощи пациентам с психическими расстройствами в отделении скорой помощи намного отличается от их длительного лечения, и еще я не всегда соглашаюсь с решениями Хитон.
– Он изолирован? – спрашиваю я Сару.
– О, да, – ее глаза становятся больше от удивления.
Я поворачиваюсь в направлении палаты, но она вновь окликает меня.
– Ты собираешься на пикник для сотрудников в эти выходные?
– Если буду поблизости.
– О... Ну, надеюсь, я увижу тебя.
– Аха... возможно, – я скованно улыбаюсь ей.
Я определенно не собираюсь туда идти. Мне бы хотелось отправиться в длинный одиночный поход на этих выходных, но если я пойду, Тиллману придется пропустить пикник. Я планирую подменить его в больнице, чтобы он смог присутствовать там. Тем более я уже ходил на пикник в прошлом году и пожалел об этом. Сара перебрала с выпивкой и призналась в своих чувствах ко мне. Не уверен, что она даже помнит об этом, но мне было некомфортно.
Черт, было бы приятно, если бы у меня была хоть малейшая заинтересованность в интрижках с медсестрами здесь, чтобы разобраться с моим сексуальным напряжением. Но меня это не интересует. Единственная женщина, которую я хочу, абсолютно под запретом.
Я ввожу код, чтобы попасть в палату Билли, и вижу его, свернувшегося в позе эмбриона на полу. Билли один из тех пациентов, для которого мне бы хотелось сделать больше, чем я могу. Быть шизофреником и подростком в придачу, должно быть, чертовски трудно.
Хитон сидит в кресле со скрещенными ногами. Тиллман сидит на полу рядом с Билли, разговаривая с ним. Он использует успокаивающий тон и язык, которого я не понимаю. Затем он переходит на английский.
– Мы в «Хоторн-Хилл», Билли. Я – доктор Тиллман. Я дам тебе лекарства, чтобы расслабить твое тело. Ты в безопасности. Сделай глубокий вдох и позволь себе поспать.
Я на мгновение потрясен. Глаза Билли сосредоточены на Тиллмане, но они начинают закрываться, когда он утихает. Тиллман делает именно то, что делаю я, – сохраняет достаточную дистанцию, чтобы удержать Билли от чувства угрозы, при этом успокаивая его.
Тиллман снова начинает говорить на другом языке, и в этот раз я узнаю, это немецкий. Билли протягивает руку и обхватывает ею Тиллмана, и Тиллман держит его за руку, пока Билли не погружается в сон.
– Поможешь мне перенести его в кровать? – говорит Тиллман, поворачиваясь, чтобы взглянуть на меня.
– Конечно.
Вместе мы переносим вялое тело Билли на кровать и накрываем его одеялом. Когда я смотрю на темные круги под его глазами, мне становится жаль, что мне не позвонили сразу же, чтобы утвердить медикаментозное назначение.
– Он будет в отключке некоторое время, – говорит Тиллман тихим голосом.
– Встретимся в коридоре, – говорю я, направляясь к двери.
– Мне нужно внести данные в его карту, а потом я выйду.
Хитон выходит из палаты первая, бросая на меня мрачный взгляд. Она до сих пор злится, что я отменил ее занятия с Элисон. Почему, я понятия не имею. Вероятнее потому, что она не любит, когда что-то идет не по ее плану. Но я не соглашусь на три часа в неделю непродуктивных занятий, которые заставляют пациента нервничать.
Когда Тиллман выходит из палаты, я киваю, выражая признательность.
– Отлично справился, – говорю я.
Он не кажется польщенным похвалой.
– Мне тридцать девять лет. Я занимаюсь медициной дольше тебя. И я бы оценил, если бы ты не был так удивлен тем, что я хорошо справляюсь с пациентами.
Я сдерживаю желание съязвить в ответ.
– Ты прав. Но мне тридцать пять, я не только что вышедший выпускник медицинского. Хотя, готов признать, мне не нужно было подниматься сюда.
Горькое выражение исчезает с его лица.
– Я понимаю, что ты тут за главного, но я квалифицирован. Меня учили, что седативные препараты могут защитить пациентов от них самих, и я работаю над тем, чтобы быть более прогрессивным в этом плане.
– Значит, тебе нужно, чтобы я не вмешивался.
– Я ждал этого с того момента, как пришел сюда, – кивает он. – Но этого так и не происходило. Ты здесь семь дней в неделю. Когда ты отправляешься в эти походы с пациентами на выходные, ты все еще находишься поблизости в субботу утром и проверяешь меня в воскресенье вечером. Выходные, предположительно, должны быть тут моими.
Должен признаться себе, что он прав. Я, как правило, хочу знать, что происходит с пациентами каждый день. И у меня так же есть склонность верить, что никто не знает их и их потребности так же хорошо, как я. Вероятно, я был немного суров с Тиллманом.
– Ладно, – говорю я, стараясь не выдать своего нежелания. – Я понял. Я начну полностью уходить на выходные, если только не понадоблюсь тебе.
– Спасибо.
– И просто, чтоб ты знал, – я тяжело вздыхаю. – Дело не в тебе. Иногда это место – мой способ удержать свои мысли от некоторых вещей, но теперь я вижу, что перегибаю палку.
– Ты также проверял меня.
Его проницательное замечание заставляет меня улыбнуться.
– Да, и это тоже. Но я могу признать, когда не прав.
– Думаю, тебе следует поговорить с медсестрами третьего уровня, – говорит он. – Билли не должен был страдать от этого маниакального приступа так долго, без лекарств. Они должны были сразу же вызвать одного из нас.
– Согласен. Но почему бы тебе не заняться этим?
– Хорошо.
– Я понятия не имел, что ты говоришь по-немецки.
– Научился в колледже, – он пожимает плечами. – Я сносно говорю.
– Я также не знал, что Билли говорит по-немецки.
Глаза Тиллмана расширяются.
– А он и не говорит. Билли, в смысле. Но какая-то одна из его личностей определенно делает это. Человеческий мозг удивительный.
– Что он говорил?
– Сейчас? Он просил меня не убивать его, когда я впервые ввел ему седативные, но когда лекарство начало действовать, он попросил меня не уходить.
– Я получил еще один е-мейл от доктора из университета в Калифорнии, он спрашивает, могут ли они приехать провести обследование Билли. Думаешь, это хорошая идея?
Тиллман пожимает плечами.
– Я могу понять, почему они хотят изучить его. Мы выявили восемнадцать самостоятельных личностей. Это будет зависеть от их методов и его терпимости к ним.
– Есть над чем подумать. Нам также нужно обсудить это с его родителями, – я поворачиваюсь к лифту. – Увидимся.
Когда я возвращаюсь на первый этаж, то выхожу через заднюю дверь посмотреть, занимается ли Леонард своим огородом. Он выращивает помидоры, потому что думает, что правительство собирает информацию о человеческих ДНК, через те, что мы подаем на стол здесь.
Нет причин лгать себе. Я поговорю с Леонардом пару минут, если увижу его, но, на самом деле, я иду длинным путем в офис, чтобы избежать Элисон. Каждый раз, когда мои глаза встречают ее, у меня появляются мысли, за которые я вскоре начинаю чувствовать себя виноватым.
Я никогда не сталкивался с подобными чувствами к пациенту. Когда я работал в Лос-Анджелесе, я периодически замечал, если пациентка была привлекательна, но это никогда не было поводом к действию, даже когда я был холостяком. С Элисон все по-другому. Меня физически влечет к ней, но в этом также есть что-то большее.
Это что-то большее – то, что не дает спать мне по ночам, заставляя думать о ней, и это то, от чего я жажду стакан виски прямо сейчас. Мне нужен физический ожог, чтобы подавить эмоции, которые она во мне вызывает.
Неважно, как много дней, месяцев или лет я трезв, я никогда не забывал принесенного мне мгновенного удовлетворения от моей первой выпивки в тот день. Оно было физическое, душевное... черт, иногда это ощущалось и духовным. Да, если бы у меня сейчас была бутылка в пределах досягаемости, я бы стал пьяным еще до наступления сумерек.
Мужчина, о котором все здесь думают, как о сильном, определенно, имеет свои слабости.
