Текст книги "Кто следующий? Девятая директива"

Автор книги: Брайан Гарфилд

Соавторы: Адам Холл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 40 страниц)

Любая «хускварна» – это произведение искусства, но лучшая из всех, безусловно, 561-я. Калибр 0,358, «магнум», отцентрованная, магазин на три патрона, ствол 25,5 дюйма, приклад из орехового дерева с выполненной вручную насечкой, цевье отделано розовым деревом, рифленая оковка. Общий вес восемь фунтов без четверти, давление в казенной части ствола около двадцати тонн на квадратный дюйм, что создает большую начальную скорость и обеспечивает достаточно плоскую траекторию полета почти 98-граммовой пули.

Без хорошего прицела винтовка ничто. Поэтому я выбрал замечательный «бальвар-5», изготовленный у «Бауша и Ломба», с оптической переменной от двух с половиной до пяти, отличительной особенностью которого является то, что по мере возрастания коэффициента увеличения визирные линии окулярной сетки в размерах не увеличиваются и не заслоняют собой цель.

Большая винтовка стреляет громко, и отдача у нее солидная. Я пришел на стрельбище частично для того, чтобы узнать особенности «хускварны» и приноровиться к высокому наствольному оптическому прицелу, а частично – и с той целью, чтобы моя нервная система адаптировалась к непривычно громкому выстрелу и сильной отдаче. Глаз должен привыкнуть к тесному соседству с окуляром, к цифрам в объективе и не замечать их; ухо должно научиться не реагировать на резкий, бьющий по перепонкам звук; плечо должно держать удар отдачи, и, наконец, безупречный союз и согласие должны быть достигнуты между указательным пальцем и спусковым крючком с тем, чтобы раз за разом, выстрел за выстрелом, механическая память мускульных волокон и нервов обеспечивала быстрое и точное исполнение сигналов мозга, чтобы, сокращаясь, мышцы уверенно преодолевали сопротивление двойных пружин и дрожь пальца не вызывала бы отклонения траектории от заданной.

За два часа я сделал пятьдесят или шестьдесят выстрелов. Я не торопился, целился тщательно, внимательно проверял попадание и, если было нужно, менял установку прицела, внося поправку за поправкой в методику прицеливания и производства выстрела, пока не добился результата: серии из дюжины выстрелов со стопроцентным попаданием в «десятку». Теперь можно было передохнуть. Я уже не вздрагивал, как это было после первых выстрелов; правое плечо приятно ныло, ему досталось, но оно надолго запомнило силу отдачи; а глаз настолько сжился с тонким перекрестьем, что, когда я шел обратно к клубу, отпечатавшийся на сетчатке остаточный образ все еще маячил передо мной – согласно закону Эммерта.

Согласно моему собственному закону, я был готов к встрече с Куо.

Просить кого-либо в клубе доставить «хускварну» было бы небезопасно, да и в списанном здании ее все равно никто бы не принял и не расписался, на складе воздушных змеев тоже, а других надежных перевалочных пунктов у меня не было. Поэтому я отнес ее к себе в «тойоту», доехал до новой парковочной стоянки рядом с Линк-роуд – это сразу, как съезжаешь с Рамы IV, – а оттуда, описав круг в три квартала – могла появиться слежка, – пешком дошел до места.

…Бангкок – это город, где храмы увенчаны башнями из золота и где люди, исповедующие изысканный стиль, прикрывают атрибуты своих ритуальных действий золотистой тканью.

Остаток пути до обреченного здания я проделал как неудачливый коммивояжер, неся под мышкой свернутый трубкой дешевенький коврик.

Глава 11
ГРАФИК

Моя последняя встреча с Ломаном состоялась двадцать восьмого в полночь, накануне Визита. Он находился под сильным впечатлением от услышанных по радио новостей, которые передавались несколькими часами ранее.

В душном тяжелом сумраке склада Ломан выглядел так, будто его бьет озноб; когда он говорил со мной, казалось, что его бледное лицо парит, оторвавшись от тела, на фоне боевых узоров воздушных змеев. Сверкали только глаза, лоск сошел с него, начисто смытый напряжением последних дней.

В эти дни Ломан все яснее осознавал, какой маховик он заставил вращаться, вызвавшись в Бюро руководить действиями агента, который должен будет попытаться сорвать попытку покушения, и выбрав в качестве этого агента меня.

Ломану приходилось руководить большими операциями, когда на карту были поставлены жизни многих людей, выполнявших его указания. Тот факт, что трое агентов, действовавших по его заданиям, погибли, следовало поставить ему в заслугу: под руководством менее способного директора потери при достижении подобных целей оказались бы куда значительнее. Ему приходилось рисковать – рисковать физически, собственной жизнью, – непосредственно участвуя в операциях, и он неоднократно выказывал завидное мужество, но это, конечно, не могло сравниться с той совершенно поразительной смелостью, которую он проявлял, беря на себя груз ответственности за судьбы людей, отправляющихся по его приказу на смертельно опасные задания.

Однако до сих пор Ломан никогда еще не подставлял себя под удар, связанный с возможным провалом задания, грозящим шумным скандалом прокатиться по всему миру; причем задание это проводится на виду у всей международной общественности и касается безопасности одного-единственного человека, но человека такого, чья смерть потрясет все цивилизованные народы.

Провал даже крупной разведывательной операции имеет драматические последствия только для тех, кто в ней напрямую задействован. Люди читают в газетах, что сорвалась крупная российско-канадская сделка по продаже пшеницы, что Соединенные Штаты убрали со своей базы в Испании ядерную подводную лодку, что генерал X подал в отставку с поста координатора подразделения объединенных служб. Но в газетах не сообщается, что подобные события являются зачастую прямым следствием операций, проведенных разведкой, и что успех той или иной операции предопределило незаконное копирование какого-нибудь документа, или путешествие никому не известного человека через границу с прикрепленным к днищу автомобиля микродотом, или установка взрывного устройства в шкафу, где какой-то курьер какого-то МИДа хранит свою сумку для перевозки дипломатических депеш.

Может получиться так, что никому не известного человека на границе арестуют, обыщут и задержат, а потом он будет застрелен при попытке к бегству. А взрывные устройства уже два раза становились причиной пожаров, уничтоживших вместе с тем, что нужно, полностью все здания. Пустяки, кому какое дело – жизнь идет своим чередом.

Операция, торжественно объявленная Ломаном, была в определенном роде уникальной. Что хуже, он был одним из ее исполнителей. Что еще хуже, он убедил Бюро позволить ему влезть в обычное задание, разработанное на самом-то деле другими, а затем поддался на убеждения своевольного агента и санкционировал убийство человека – убийство, являющееся главной пружиной в механизме «самой хрупкой операции, с какой ему приходилось сталкиваться».

Лоска больше нет. Сливки, которые он собирался снять, подкисли, лакомый кусочек начал горчить и дурно пахнуть.

Но это его собственная вина.

– Радио включил? – мрачно спросил он.

Я ответил, что да. Со вчерашнего дня единственным источником разведданных для меня стал карманный транзистор. Я сидел в тиши замершего перед смертью здания, прижимая приемник к уху и не осмеливаясь прибавить громкость. Последние новости передавали каждый час, ежедневно, вплоть до полуночи. Об официальных приготовлениях сообщалось достаточно детально, и это давало хорошую пищу для размышлений. Посещение госпиталя для детей означало, что маршрут будет пролегать через Радж-Витхит-роуд; остановка в Люмпини и боксерские поединки на стадионе – что часть пути пройдет по Раме IV. «Никакие планы, – говорилось в очередном выпуске новостей, – не являются пока окончательно согласованными». (МВД все еще гложут сомнения). Но в том, что доводилось до широкой публики, уже можно было обнаружить кое-какие указатели: персонал детского госпиталя «в новой униформе, приобретенной в результате предвизитной благотворительной акции, выглядит щеголевато и элегантно»; Бутри и Каусанан, два таиландских чемпиона по боксу, на протяжении последних дней «провели целую серию тренировочных боев».

С точки зрения безопасности власти допустили ошибку, но я был им за это благодарен. Мне по-прежнему во что бы то ни стало нужно было точно выяснить маршрут, чтобы не сомневаться, что план сработает.

Главная новость прозвучала этим вечером в половине десятого – принц Удом внезапно заболел.

– Что ты об этом думаешь? – спросил Ломан.

– А разве от этого что-нибудь меняется? – Принц Удом должен был ехать в «кадиллаке» на одном сидении с Персоной. – Либо он застудил ноги, либо правительства потребовало, чтобы принц не подвергал себя опасности, так как он – министр и главная фигура в Кабинете.

– В любом случае, во дворце испытывают страх.

В тусклом свете я вгляделся в его лицо.

– Мосты сожжены, Ломан. Во дворце испытывают страх перед попыткой покушения? Но мы-то лучше знаем. Я лично видел, как орудие убийства доставили и отнесли на огневую позицию, и у меня в кармане фото человека, который это сделает. Или тебе не дает покоя мысль, что во дворце опасаются другого – как многомы знаем?

– Я имею в виду, – невыразительно уточнил он, – что если вдруг поднимется общая тревога, то наша задача от этого не облегчится. Они могут пойти на изменение маршрута.

– Говорить об этом имело бы смысл, если бы маршрут был нам известен.

– Схема маршрута есть.

– Выкладывай.

– Он пройдет по Линк-роуд.

– Слава Христу! – Итак, поединок состоится. План сработает. Рандеву не отменяется. Храм, списанное здание, Куо, «хускварна», золотистая ткань и дешевенький коврик, венки, цветы и ликующие толпы и, если повезет, – поражение цели. – Как ты узнал, Ломан?

– Пангсапа сказал. – Он смотрел на меня странно. Очевидно, слова, что у меня вырвались, прозвучали чересчур торжествующе. Ну и что? Я же для этого здесь и сижу. Для того чтобы состоялось рандеву с Куо. – Он вышел на контакт. Сообщил весь маршрут.

– Больше ничего?

– Еще одну вещь. Он сказал, что к команде Куо присоединился кто-то седьмой.

– Их стало семеро? Пусть все приходят. – Мне бы следовало над этим задуматься. Но я не придал новости большого значения. Мне было не до того, я нахально праздновал победу, уже предвкушая триумф. – Какую цену он потребовал?

– Он отказался от оплаты.

– Держится как воспитанный человек.

У Пангсапы есть нюх, и выгоду он никогда не упустит: оказаться в деле заодно с нами и разделить успех – это окупится сторицей. Нам его помощь ничего не будет стоить, если не считать небольшого неудобства: потом придется официально засвидетельствовать, как он оказался полезен в нужный момент и помог сохранить жизнь высокому гостю из далеко и горячо любимой им страны. Не один Ломан готов работать за почести. Пангсапа воспользуется ситуацией, чтобы заручиться протекцией в высшем эшелоне. И отправляемые им партии товара после этого станут проверяться лишь поверхностно.

– Он настоятельно просил поддерживать с ним контакт, – добавил Ломан, – чтобы, когда опять появится информация, он мог передать ее немедленно.

– Ладно, – сказал я. – Только не выводи его на меня. Он не должен пронюхать, где я скрываюсь. И будь внимательнее с «хвостом» – два дня назад он снабдил меня сопровождением. Пришлось покрутиться… Не позволяй испортить вечеринку. Кстати, как там меченая? Предупредил, чтоб не совалась за мной?

– Но в тот раз, выйдя из склада, я проверил… ее там не было…

– Еще бы она там была!

– Но потом она снова прицепилась за мной.

– Еще бы не прицепилась! Думала небось – приведешь ее обратно ко мне, в какое-нибудь новое место, встречаясь в котором мы наивно верили, что находимся одни.

– Я привел ее к посольству, – сказал Ломан и задумчиво добавил: – Она из Эм-Ай-6, да будет тебе; известно.

– Она – что?

– Одна сорока проболталась мне.

– Эм-Ай-6 охраняет Бюро? От чего? Скажи на милость.

– Мы не знаем, – констатировал он унылым тоном, – не знаем, и все тут.

– Боже правый! Слепой взял в поводыри незрячего! – Но что-то уже насторожило меня. Я слишком уступил радостному порыву, рано распетушился. Вроде бы все в порядке: и рандеву, и Куо, и «хускварна», но оставалась вот эта выскочка, черт бы ее побрал, и она не вписывалась ни в какой расклад. А тайны я ненавижу.

Мою уверенность словно ветром сдуло. Как и Ломан, я вдруг начал трезветь.

– Неужели от Куо? – спросил я.

– Что?

– Может быть, Эм-Ай-6 полагают, что способны защитить меня от Куо и его своры?

– Со стороны Куо опасность тебе не грозит. Это ты подвергаешь опасности его.

– О'кей. Тогда от чего они меня оберегают?

Разноцветные змеи неподвижно свисали с шестов.

Они заглушали любой звук, но мне показалось, что последний вопрос все же отозвался эхом. Лучше бы я промолчал. Я начинал слишком заботиться о собственной шкуре, мною постепенно одолевал страх. Вокруг меня происходило что-то, о чем я не догадывался, чего не хотел признавать и что не соответствовало ни одной известной мне схеме. Противно засосало под ложечкой, но животом думать – себя губить. Дай только страху войти в тебя, и ты окажешься в наибольшей опасности из всех – труднее всего защищаться от себя самого.

Я должен был иметь дело только с Куо.

Что бы это ни было, – то, о чем я не знал, – оно не имело большого значения и казалось важным лишь постольку, поскольку мне ничего не было о нем известно. Нужно вывернуть эту проклятую энигму наизнанку, подобрать к ней ключ, разобраться не животом, а мозгами и выкинуть вон из головы.

В любой операции всегда есть какие-то темные места, моменты, тебе не известные. Ты отправляешься на задание, продвигаешься вперед и в темноте прокладываешь себе путь. По мере продвижения ты зажигаешь лампу за лампой и, идя от одной зажженной лампы к другой, никогда не оглядываешься. Однако темные пятна неизвестности остаются, ты огибаешь их, вынужден огибать, потому что светильники малы и их не хватает. Лампы озаряют только дорогу под ногами.

Воздушные змеи не шевелясь наблюдали за происходящим, обратив к нам свои причудливые бесформенные лица, и их кричащая раскраска в этот момент казалась глупой и бессмысленной. Те, что поближе, видны были хорошо, а остальные, толпящиеся за бумажными телами первых, прятались во мраке как привидения.

Ломан не ответил мне. Ну и черт с ним. Вопрос задавать не следовало. Я сказал:

– Давай говори, с чем пришел. График, люди и все остальное.

– Очень хорошо. – Он уже выглядел увереннее и спокойнее, это была его стихия. – График остается прежним. Персона прибудет в Бангкок завтра, в 11:50 утра, самолетом авиаотряда Ее Величества, пилот Дж. Ф. Вулдридж. На борту будут также командир крыла Дж. М. Томпсон, офицер-медик, контр-адмирал Чарльз Никсон-Торп, суперинтендант Форсайт и от спецслужб инспектор Л. В. Джонс.

Ларри Джонс. В шестьдесят первом во время операции «Эстуарий» они взорвали практически у нас под ногами баркас речной полиции. С чего это вдруг он начал пасти «випов»? [41]41
  «Вип» (сокращенное) – «Очень важная персона, от англ. VIP [Very Important Person].


[Закрыть]

– Самолет встречают министр иностранных дел его королевское высочество принц Ручиравонг, губернатор Бангкока маршал Пхотичарон, от армии – генерал Луен Паннакен, маршал авиации Горинайдеджа, адмирал Суваннасорн и посол Великобритании сэр Уильям Коул-Верити. Среди присутствующих официальных лиц будут…

– Ты тоже там будешь?

– Естественно.

– И ты начнешь подавать сигналы с этого момента?

Сначала Ломан предлагал организовать двустороннюю радиосвязь, чтобы держать меня в курсе, но так как радиообмену могли помешать случайные помехи, я настоял на защищенной от сбоев системе «мальчик с воздушным змеем» в Люмпини-парке.

Он продолжал:

– Из аэропорта выедут в 12.05, во дворце будут ровно в час. Мой первый предварительный сигнал ты получишь в это время. Затем обед во дворце, после обеда Персона отправится в посольство, прибытие туда в 15.25. За пятнадцать минут в посольстве он поздравит дипломатов и персонал с удачным проведением Недели Великобритании и, отбыв оттуда в 15.40, кратчайшим путем мимо Люмпини-парка поедет в сторону Линк-роуд и Рамы IV.

– Никаких остановок по пути?

– Никаких. – Ломан судорожно вздохнул и быстро заговорил дальше: – Кортеж выедет на Линк-роуд в 15.50 или около этого.

Без десяти минут четыре. Рандеву. В раскаленном воздухе будет стоять дымка, но зато меньше будет выхлопных газов. Движение перекроют заранее. Что ж, далеко не самое плохое время для такого дела.

Я посмотрел на часы.

– Укладываемся нормально. Осталось пятнадцать часов. И потом ты уже не будешь болтаться, как рыба на крючке.

– Операция завершится, как бы ни развивались события. – Он уставился в пространство.

– Я скажу тебе, как они будут развиваться. Уж не думаешь ли ты, что заставил меня прочесать каждый вонючий закоулок этого города просто так, за здорово живешь? День придет, Ломан, и твой гонг когда-нибудь прозвучит.

Он и не думал отвечать. Гложущая тревога подавила все его чувства, даже гнев и ярость. Я сказал:

– Хочу уточнить еще одно: как реагирует Персона?

– О, с ним, конечно, возникает масса проблем. В сложившейся ситуации его крайне трудно держать под контролем. Отказался от всехзащитных щитков на автомобиле.

– А облегченный задний пластиковый?

– От него тоже.

Это было важно. Задний щиток защищал от пули, пущенной вдогонку, если бы, как это ни невероятно, по какой-либо причине Куо промахнулся, стреляя в лоб. Ниши образовывали кольцо вокруг основания башни, и между ними были переходы. Это давало возможность при необходимости развернуть огневую точку на 180 градусов. Нет щитков – нет прикрытия.

– Значит, я промахнуться не должен.

Ломан отвернулся. Эта тема его коробила.

Плевать. В следующий раз будет разборчивее, подбирая себе компанию.

– Почему во дворце не образумят его?

– Пробовали. Король лично дал команду установить щитки, но Персона, узнав об этом, написал королю частную записку. Суть послания состояла в том, что, посещая с государственным визитом Лондон, его величество получил большое удовольствие от поездки по английской столице в открытой машине. Высказывалось также предположение, что бодрящий воздух апреля на Британских островах куда коварнее любого каприза погоды, которым может встретить приезжих прекрасный городок Бангкок.

– Трепотня отдела по общественным связям?

– Нет. За письмо поручились. Ты же понимаешь, что означает «частное письмо», переданное на делопроизводство десятому секретарю. Отдел по общественным связям изложил корреспонденту «Ивнинг стандард» свою версию высказываний Персоны: «Я хочу иметь возможность увидеть людей, а некоторые из них могут захотеть посмотреть на меня». Из всего этого вытекает наистрожайшее предписание – никаких щитков. За решением Персоны стоит его личное видение ситуации. Он считает, что послужит стране наилучшим образом, если продемонстрирует бессмысленность и тщетность анонимных угроз, которым в лучшем случае место в корзине для бумаг. – Ломан опустил глаза и впился взглядом в носки собственных ботинок. – Я бы, пожалуй, не хотел нести такую ответственность за безопасность такого человека.

– Свое мнение я уже сообщал, – ответил я. – То же самое я сделал бы и ради рядового почтальона.

Блестящие глаза Ломана снова встретились с моими.

– Но дело в последствиях, не так ли? Ты не мог не прикидывать про себя, во что это может вылиться.

– Так скажи мне… Одной ногой ты в посольстве, другой – в Лондоне. Скажи, какие последствия нас ожидают? Я промажу, и что? Еще одно Сараево?

– Не знаю. – Почти обиженно он добавил: – Никогда я еще не работал в секторе, где так много белых пятен.

– Завтра их поубавится.

Губы у Ломана задрожали, словно он был не в силах справиться со всем количеством нахлынувших слов, которые надо сказать.

Я понял, что достал его.

Наконец он произнес:

– Хотел бы я иметь такой же ограниченный взгляд на это дело, как у тебя, Квиллер.

– Мой взгляд и мой горизонт ограничены пересекающимися линиями в прицеле. Кому-то надо сосредоточится и на этом. Ты думаешь о последствиях, а я бью белку. Последствий не будет, если каждый займется своим делом.

– Сколько денег, по-твоему, получит Куо? – Он спросил это так, как будто я ничего не говорил. – В случае, если добьется успеха?

– Он так не работает. Цена мертвого тела – несколько шиллингов, а пуля стоит несколько пенсов. Дорого ценится замысел, схема, и гонорар уже у него в кармане. Я бы, наверное, определил его в пятьсот тысяч фунтов.

Ломан кивнул.

– Кто может позволить себе заплатить такую сумму? Только какое-нибудь правительство. Вот почему я не могу так легко взять и отбросить вопрос о последствиях.

Я отвернулся. Он может себе позволить бодрствовать хоть всю ночь напролет, если хочет, мне же надо быть свежим.

– Беспокойся, мучь себя, терзай. – Снова повернувшись к нему, я следил за Ломаном с небольшого расстояния. – Оставь мне мой ограниченный кругозор. Мне сейчас необходимо помнить лишь то, что последствия движения вот этого, указательного пальца – это дырка в черепе.

Ломан молчал.

Я всегда буду помнить, как он стоял там среди разноцветных воздушных змеев, напуганный, с горящими глазами, пытаясь уразуметь, как он во все это ввязался и как ему поприличнее выпутаться. Мне было легче, и мои условия были проще. Пес, нацелившийся на глотку своего сородича.

– Спокойной ночи, Ломан.

Больше перед убийством я его не видел.