Текст книги "Кто следующий? Девятая директива"

Автор книги: Брайан Гарфилд

Соавторы: Адам Холл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 40 страниц)

Лайм последовал за ним к деревьям. Они были вне пределов слышимости остальных. Лайм просто стоял и ждал с приклеенной к губе сигаретой. Лицо Меньшикова пылало на холодном ветру.

– Кажется, мы в состоянии помочь вам.

– В самом деле?

Меньшиков подергал мочку уха. Это был один из характерных жестов Михаила Яскова, и, очевидно, именно у него он перенял его. Ясков принадлежал к тому типу людей, которые внушают желание подражать себе окружающим. Этот толстый болван со своими неуклюжими потугами на элегантность был жалкой копией – агент пятого сорта, делающий вид, будто он на самом деле второсортный, со всей этой рисованной конспирацией.

Обычный бюрократ; в эти дни везде были одни и те же проблемы с кадрами.

– Мне приказано сообщить вам адрес и время.

Лайм спокойно ждал.

– Раихимакикату, 17. В шестнадцать часов сорок пять минут.

– Хорошо.

– Разумеется, один на один.

– Конечно.

Меньшиков отрывисто улыбнулся, пытаясь принять злодейский вид. Наклонил голову, втащил в машину свой тяжелый зад и уехал. Ветер хлестал Лайма. Он вынул изо рта сигарету и бросил ее в снег, под ноги. Удаляясь, задние огни машины Меньшикова повернули и исчезли. Лайм подошел к «Вольво».

Он устало устроился в автомобиле, засунул в рот новую сигарету, дернул вниз галстук, расстегнул пуговицу на воротнике и сказал Хиллу:

– Ясков хочет встретиться со мной наедине в четыре сорок пять.

Оставался один час до встречи. Шед Хилл набрал скорость.

– Вы думаете, они взяли Мезетти?

– Это один из вариантов. Хотелось, чтобы было так, но я в этом еще не уверен. Я надеялся, что мы не влипнем подобным образом. У нас нет времени. Надеюсь, что смогу убедить в этом Яскова – он благоразумен.

– Возможно. Но иногда его боссы неблагоразумны.

– Как и наши.

– Ага. Вы не думаете, что они собираются запросить что-нибудь значительное в обмен?

– Они осторожны. Это было бы непохоже на них. Цена не будет неуместной. Все это игра, не так ли? – Лайм не подбирал слова, он слишком устал. – Во всяком случае, мы не потеряли его, как думали. Лучше иметь дело с известным врагом…

Он отчаянно тер лицо руками, пытаясь убрать красную патоку усталости, неумолимо стекавшую на глаза.

Он вышел из машины через квартал от дома номер семнадцать. Улица была видна сквозь медленно дрейфующий легкий туман; замерзшая влага блестела на мостовой, как драгоценные камни. Под мышкой он ощущал тяжесть прижатого к телу короткого пистолета тридцать восьмого калибра, уютно расположившегося в кобуре. По крайней мере, Ясков – профессионал. Его немного успокаивала мысль, что он не будет случайно убит новичком, умеющим быстро спустить курок. Он поднял воротник, засунул руки в карманы и пошел по черному тротуару, обходя лужи. Звук его каблуков эхом отражался от влажного бетона. Фонари вдоль улицы мерцали, и в нескольких кварталах виднелось самое высокое в городке здание с огнями наверху – ресторан, построенный на самой верхушке стоящей на берегу крепости.

Пустота улиц вызывала чувство тревоги. Он с усилием подавил неприятное ощущение, змеей поднимавшееся от желудка, и независимо поднял плечи.

Как только он подошел к номеру двадцать один, из его двери вышел мужчина и остановился там. Это могло оказаться совпадением. Он ответил на взгляд Лайма вежливой, но рассеянной улыбкой незнакомого человека. Затем закинул назад голову и глубоко вздохнул.

Лайм прошел десяток шагов и оглянулся на ступеньки дома двадцать один. Человек по-прежнему стоял там.

Часовой, и одновременно предупреждение Лайму. Его поставили там, чтобы наблюдать за улицей и подать сигнал тревоги при появлении подкрепления.

Дом номер семнадцать был двухэтажным зданием, обветшавшим и бесцветным. На вид казалось, что в нем около восьми или десяти квартир. Тут и там за опущенными занавесками горел свет. Лайм невольно представил себе нацеленные на него пистолеты, спрятанные за ними.

Дверь пропустила его в коридор, рядом с входом начинался пролет деревянной лестницы. Откуда-то сбоку вперед вышел Меньшиков; улыбнулся и показал рукой в сторону лестницы. Все это было скучно и утомительно. Лайм начал подниматься по ступенькам, а Меньшиков остался у входной двери, напоминая дешевого гангстера в фильме Богарта.

Ступеньки скрипели под его тяжестью. Наверху находилась площадка и коридор, проходящий по всей длине здания, от фасада до задней стены. Обращенная к фасаду; дверь была распахнута, и в ней стоял, дружелюбно улыбаясь, генерал Михаил Ясков в удобных английских носках и в сером свитере с высоким воротом.

– Привет, Дэвид.

Лайм пересек пространство, разделяющее их, и заглянул в комнату позади Яскова. Она выглядела довольно мрачно и была из тех, что сдаются с мебелью.

– Должно быть, они опять урезали ваш бюджет.

– Она оказалась свободна. Недостаток жилья, вы знаете.

Михаил Ясков говорил по-английски с лондонским акцентом. Его улыбка обнажила желтоватые зубы, в твердом взгляде серых глаз сквозил юмор. Это был высокий добродушный человек, но на его аристократическом лице пролегли глубокие преждевременные морщины.

Одно время Лайму нравился Михаил, он испытывал к нему уважение. Впоследствии он стал лучше разбираться в людях: каждое лицо было маской.

– Что с вами, Дэвид. У вас ужасный вид.

– Мне не удалось как следует выспаться.

– Жаль. – На столе стояла бутылка водки. Михаил опрокинул ее в стакан, протянул его Лайму и налил еще один для себя. – Будем здоровы.

– У меня нет времени на восточные церемонии.

– Да. Я понимаю, время вас поджимает. Вы довольно жестко придерживаетесь правила, чтобы ваши лидеры приходили в назначенное время на назначенное место.

– Вы взяли Мезетти?

Русский устроился в кресле и махнул ему рукой на диван. Комната плохо обогревалась, и Лайм решил не снимать пальто.

Михаил сказал:

– Допустим, что у меня есть возможность помочь вам найти его.

– У меня нет с собой микрофона.

– Ну, если бы он у вас и был, вы обнаружили бы, что все, что он уловил, искажено до неузнаваемости. – Михаил коснулся пальцем устройства на конце стола. Оно напоминало транзисторный приемник и в действительности представляло собой электронный подавитель.

– У меня нет времени на смакование колкостей. Он у вас или нет?

– У меняесть предположение, где вы можете его найти.

– Хорошо. А цена?

Михаил усмехнулся.

– Как быстро вы меня поняли.

Он сделал глоток и посмотрел на Лайма через край стакана.

– Органы получили сигнал из Вашингтона на следующий день. – Органами назывался в Москве КГБ. – Мы получили указание сотрудничать с вами. Вам известно, все было очень корректно – все демонстрировали вежливость, обращаясь друг к другу ледяным тоном.

– Где он, Михаил?

– Отвратительная у нас погода, нё правда ли? – Михаил опустил стакан, сложил домиком пальцы и прищурился. – Позволь мне, Дэвид, рассказать тебе немного о событиях, которые тут произошли. Твой парень, Мезетти, приехал к этому коттеджу на озере с очевидным намерением встретить там своих друзей. Или, возможно, мне следует сказать не с «намерением», а с «надеждой». Если бы он был уверен в этом, он, вероятно, захватил бы с собой деньги, не так ли? Я полагаю, что для туриста с определенным пунктом прибытия ему слегка не хватало багажа. – Короткая улыбка, за которой последовало быстрое замечание: – Нет, позволь мне закончить, пожалуйста. У него сто тысяч долларов, не так ли? Да. Ну так Мезетти приехал в коттедж на озере с пустыми руками. Почему?

– Проверить, там ли находятся его друзья.

– Можно предположить, что его друзья должны были связаться с ним до условленного часа. Когда контрольный срок прошел, он выехал на место встречи, чтобы выяснить, что случилось, правильно?

– Он сам сообщил вам это или вы просто пытаетесь подогнать схему под его действия?

Михаил подергал мочку уха.

– Как вам известно, была другая машина. Мезетти поменял машины у коттеджа на озере.

Лайм стал внимателен.

– Итак, вы не схватили его?

– У меня не было приказа задержать этого человека, Дэвид. Возможно, он до сих пор не подозревает, что находится под наблюдением.

– Куда он поехал?

Еще один глоток из стакана.

– Он подъехал к озеру, оглядываясь по сторонам. Несколько раз посмотрел на часы и сидел в своей машине, наблюдая за пристанью, как будто ожидал чего-то. Самолета, который должен был забрать его? Нам это не известно, не так ли? Суть в том, что никто не пришел. Самолета не было. Через некоторое время Мезетти вышел и заглянул внутрь другой машины. Он обнаружил прикрепленную к рулю записку. Затем он уехал на этой второй машине.

– Описание и модель?

– «Фольксваген», – отрывисто произнес Михаил. – И довольно старый, насколько я могу судить.

Теперь Лайм начал понимать. Мезетти был выпущен в качестве подсадной утки. Они тонко разыграли комбинацию, и Стурка получил по меньшей мере четыре дня. Значимость Мезетти заметно снижалась, но партия должна была быть все-таки доиграна до конца.

– Итак, какова цена?

– Мезетти думал, что кто-то будет там, чтобы встретить его, – Михаил наклонился вперед, всматриваясь в него. – Кто, Дэвид?

– Я полагаю, тот, кто оставил записку в «Фольксвагене».

Легкая улыбка. Михаил поднялся и подошел к окну, чтобы заглянуть за штору.

В целом представление выглядело печально. Михаил был заперт в этой мрачной комнате, потому что финны ненавидели советских и Михаил – известный агент КГБ – был персоной non grata; вне всякого сомнения, официально он вообще не находился в Финляндии. Поэтому он был вынужден играть в эти закулисные игры: секретные встречи, неряшливые убежища, второсортные подручные, выполняющие для него черновую работу. И все же, несмотря на все эти препятствия, он обскакал всех остальных. Он отделил Мезетти от преследователей, не возбудив у него подозрений, и теперь являлся единственным на земле человеком, который мог вернуть Лайма на след Мезетти.

И естественно, это имело свою цену.

– Безусловно, вы знаете, кто они, друзья Мезетти.

– Если бы мы их знали, неужели бы мы так беспокоились по поводу Мезетти?

– Вы не знаете, гдеони, – вкрадчиво сказал Михаил.

Он улыбнулся, показывая, что он знает, у него были не просто предположения. Это было вполне объяснимо. Русским не составляло большого труда сопоставить факты и выяснить, что американцам известна личность преследуемого. Лайма слегка удивило то, что они до сих пор не перехватили имя. Но потом он сообразил, что имя Стурки вообще не упоминалось за исключением скремблированных передач, а они абсолютно не поддавались расшифровке. Русские должны были знать, что Стурка разыскивается в связи с взрывами в Капитолии, но у них не было оснований связать его имя со случаем Фэрли.

– Нам хотелось бы получить одно-два имени, – сказал Михаил, возвращаясь к креслу.

– Зачем?

– В интересах мирного сосуществования. Открытое взаимодействие между союзниками, если так можно выразиться. – Улыбка открыто демонстрировала фальшь этого объяснения.

– Послушайте, Михаил, вы подбросили нам небольшое препятствие на дороге, но я не думаю, что это дает вам право голоса в корпорации. А что если я оглашу тот факт, что русские чинят помехи?

– Конечно, мы будем все отрицать. И как вы собираетесь доказать это?

– Давайте посмотрим на дело с такой стороны. Я догадываюсь, чем обеспокоены ваши люди. Некоторые ваши приспешники сорвались с якоря, и Москва хочет убедиться, что никто из ее компании не сплоховал. Ваша репутация серьезно пострадает, если окажется, что в этой истории замешаны Румыния или Чехословакия. Хорошо, я дам вам нужную информацию. У нас нет оснований считать, что за спиной похитителей стоит какое-либо правительство. Ни правительство, ни насколько нам известно, национально-освободительное движение. Для вас этого достаточно?

– Боюсь, что нет.

– По-моему, я веду игру достаточно открыто.

– Я знаю, что так оно и есть. – Рот Михаила превратился в черту: казалось, у него совсем не было губ. Его гнев был направлен не столько на Лайма, сколько на своих собственных высших чиновников. – У каждого свои приказы.

Можно было представить, как они сидят там, в Кремле, в наглухо застегнутой форме с удушающим воротником, и отказываются принять компромисс в качестве ответа. Они держат в руках козырь и понимают это. И если Михаил не возьмет взятку, они бросят его на Лубянку. У Лайма действительно не было выбора.

– Юлиус Стурка. Он собрал небольшую группу дилетантов. Возможно, в этом замешан Рауль Рива. Возможно, нет.

– Стурка, – тонкие ноздри русского расширились. – Значит, он. Нам давно следовало разобраться с ним. Он анархист. Но называет себя коммунистом. Он принес нам больше вреда, чем вам за многие годы.

– Я знаю. Абсолютно точно, что он не улучшил вашу репутацию.

– У вас нет предположений, где его искать?

– Нет.

– Жаль. – Михаил осушил свой стакан. – Мезетти снял номер в железнодорожной гостинице в Хейноле. За ним следят три машины. Два или три человека в настоящий момент находятся в фойе. Они ожидают вас и не будут вмешиваться.

– Распорядитесь, чтобы они удалились, когда я приеду.

– Безусловно.

– Я не думаю, что в вашей картотеке есть приличное фото Стурки.

– Сомневаюсь.

У Лайма имелось одно – моментальный снимок, который Барбара Норрис сделала с помощью своей «Минольты». Но это был шестнадцатимиллиметровый негатив, зернистый и нерезкий.

При расставании они не пожали друг другу руки – они никогда этого не делали.

Снег серыми хлопьями вырастал на лобовом стекле, и дворники смахивали его вниз. Он падал наклонно и с силой ударял в окна. Пытаясь разглядеть дорогу, Шед Хилл нагибался над рулевым колесом; конвой, состоящий из четырех машин и полицейского фургона, полз черепашьим шагом.

Перед тем как они сели в машины и отправились в Хейнолу, оператор телетайпа в присутствии Лайма отправил сообщение:

От: Лайма

Кому: Саттертвайту

Игнорируйте предыдущее сообщение. Загнал ММ в тупик.

Ввиду фактора времени задерживаю ММ для допроса

Часть этого сообщения должны были передать в открытом виде, поэтому он не упомянул о русских.

Было только шесть часов, но все вокруг, казалось, медленно дрейфовало в бесформенной субарктической ночи. Темнота была вязкой, как сироп.

Шед Хилл подкатил к обочине, сквозь снегопад мерцали огни железнодорожной гостиницы. Человек в сапогах и меховой шапке лопатой выгребал снег из-под выхлопной трубы своего «Фольксвагена», другой счищал снег с ветрового стекла машины. Лайм вышел и обратился к тому, кто стоял у ветрового стекла.

– Товаристч?

– Лайм?

– Да.

Русский кивнул головой. Повернулся и, задрав голову так, что хлопья снега начали падать на его лицо, показал на окно на втором этаже. Сквозь опущенные шторы был виден свет.

Шед Хилл вылез из машины. Лайм сказал ему:

– Итак, ты знаешь, какое упражнение надо сейчас выполнить.

– Да, сэр.

Лайм сделал не очень заметные сигналы рукой только что прибывшей процессии машин; из них, не хлопая дверями, начали выходить люди, рассыпаясь веером и беря под наблюдение гостиницу со всех сторон.

Корочка льда на крыльце хрустела под ногами Лайма, как яичная скорлупа. Прикрыв голову рукой от обжигающего ветра, он прижался лицом к запотевшему стеклу. В вестибюле виднелось несколько нечетких фигур. Они не участвовали в игре, их никто сюда не ставил. Так или иначе, причины для этого отсутствовали; просто он всегда был готов к худшему.

Он прошел к двери вместе с Шедом Хиллом, и они быстро вошли внутрь; у него были спутанные волосы и стоптанные ботинки. Трое человек в вестибюле встали и направились к двери. Лайм и Хилл посторонились, ожидая, когда они выйдут.

Остались двое пожилых людей в креслах, читающих журналы. Клерк, сидящий за столом, удивленно посмотрел на Лайма, но не пытался остановить его, когда он пошел прямо к лестнице.

Шед Хилл держался рядом. Лайм спросил:

– Есть инструмент?

– Да, сэр.

– Старайся не шуметь.

Они, как воры, с безмолвием хищников поднялись по лестнице. Лайм быстро оглядел коридор и пошел в сторону передней части здания. Над дверью самой дальней комнаты горела лампа. Он дотянулся до нее и, вывернув, погасил. Ему не хотелось, чтобы сзади него был свет; кто знает, вооружен ли Мезетти?

Он осмотрел дверь. Встал на одно колено и заглянул в замочную скважину. В ней торчал ключ изнутри. Шед Хилл открыл футляр с отмычками, и Лайм выбрал тонкие длинные щипцы-плоскогубцы с острыми кончиками. Он сжал ими конец ключа, вытащив при этом правой рукой пистолет тридцать восьмого калибра, висевший у него под мышкой. Шед Хилл закусил губу, костяшки его пальцев побелели на рукоятке револьвера.

Лайм кивнул. Сжал щипцы и повернул их. Ничего не произошло: он повернул не в ту сторону. Почему-то всегда так получалось. Он повернул в другую сторону. Когда замок, ржаво заскрипев, щелкнул, он рванул ручку и ворвался в комнату.

У Мезетти не было времени, чтобы понять, что происходит.

– Повернись, руки на стену.

Вшестером они окружили Мезетти. Обыскивая его, Лайм нащупал вокруг его торса что-то тяжелое и мягкое и скорчил мину.

– Деньги находились при нем все время. Снимите с него рубашку.

Он засунул обратно свой пистолет и быстро осмотрел номер. В ванной комнате без устали капал водопроводный кран над старомодной ванной, стоящей на ножках в виде когтистых лап. Можно было положиться на Мезетти – это, наверное, был единственный номер во всей гостинице, оборудованный ванной. Революция – интересное дело, когда можно заниматься ею в роскошной обстановке.

Агенты сложили деньги на полу, и Мезетти, часто моргая, пытался следить сразу за всеми. Лайм жестом приказал им отойти и встал прямо перед Мезетти.

– Кто должен встретиться с тобой?

– Никто.

– Где записка, которую они оставили тебе в машине?

Мезетти был испуган, и это было заметно. Лайм бросил через плечо:

– Двое – поищите ее. Он не мог ее выбросить.

Мезетти стоял в подштанниках, дрожа, но не от холода. Лайм подошёл к маленькому столу и выдвинул стул. Одна его ножка оказалась короче других, или пол был неровный. Он зажег сигарету.

– Стой смирно.

– Что вы, мать вашу, фараоны, здесь делаете? Вы знаете, кто я…

– Заткнись, будешь разговаривать, когда тебя спросят.

– Эти деньги принадлежат «Мезетти Индастриз». Если вы думаете, что можете украсть…

– Заткнись!!

Лайм сидя курил и смотрел на Мезетти. Один из агентов обыскивал карманы пальто Мезетти в гардеробе.

– Вот она.

Шед Хилл взял записку и передал через комнату Лайму.

Лайм взглянул на нее. «Марио, жди нас в железнодорожной гостинице в Хейноле». Хилл держал ее пинцетом, и Лайм кивнул. Хилл положил записку в конверт.

– Подойди сюда.

Мезетти не двигался, пока один из агентов не толкнул его, очень резко. Лайм посигналил рукой, и агенты притащили прямой деревянный стул. Они установили его около стола, и Лайм сказал:

– Садись.

Мезетти нерешительно сел.

Лайм протянул руку над столом, положил ее на макушку Мезетти и ткнул его лицом вниз, в поверхность стола. Его зубы щелкнули, челюсть отвисла, глаза закатились. Лайм выпрямился, наблюдая. Мезетти медленно пришел в себя с выражением боли на лице. Он проверил челюсть, двигая ею взад и вперед. Лайм ждал.

– Ты фашистский гад, – выдохнул Мезетти.

Лайм сдержал свою реакцию; он затянулся сигаретой.

В следующий момент нос его ботинка врезался в голень Мезетти.

Мезетти сложился пополам, прижав свою ногу к груди, и Лайм сильно ударил его рукой по лицу. Того отбросило назад, стул перевернулся, и Мезетти рухнул на пол. Агенты подобрали его вместе со стулом и посадили на то же место. Мезетти взвыл, когда Лайм вытащил из кармана длинные тонкие щипцы-плоскогубцы и защемил ими верхнюю часть правого уха Мезетти. Повернул, потянул вверх; Мезетти попытался подняться вместе с ними, но агенты прижимали его к стулу.

Лайм отпустил ухо и ткнул остриями щипцов в мягкое место под подбородком Мезетти. Голова Мезетти напряженно откинулась назад, как у пациента в зубоврачебном кабинете.

Шед Хилл наблюдал с тревогой и неодобрением.

Лайм тыкал и крутил щипцами, пока под подбородком Мезетти не начала капать маленькими каплями кровь. Когда Лайм отвел щипцы, Мезетти ощупал подбородок и увидел кровь на пальцах. Последние остатки бравады вытекли из него, словно откупорили пробку.

– Итак, кто должен был встретить тебя здесь? Стурка? Алвин Корби? Сезар Ренальдо?

Мезетти облизал губы. Лайм продолжал:

– Пусть будет так. Ты можешь сказать мне, или ты можешь пытаться оставить это при себе. Ты здорово истечешь кровью, и боль будет гораздо сильнее, чем ты можешь вытерпеть, но ты можешь попробовать. Но если ты ничего мне и не скажешь, я дам им понять, что ты дал показания. С другой стороны, если ты будешь реалистом, мы не будем разглашать твое имя, пока не покончим со всеми ими.

Внезапно он воткнул щипцы в тыльную сторону ладони Мезетти. Кровь быстро потекла, и Мезетти схватил свою руку и судорожно сжал ее. Лайм повернулся к Шеду Хиллу.

– Возможно, неплохая мысль – в любом случае предать огласке, что он сотрудничает с нами. Это может заставить Стурку что-то предпринять.

Эта реплика точно предназначалась Мезетти; Лайм был уверен, что Мезетти не знает, где находится Стурка. Разумеется, Стурка тоже это знал; выпуск новостей не спровоцирует его.

– Я не знаю, где они. Это правда. – Голос Мезетти звучал монотонно, как у человека, признавшего свое поражение. Он смотрел на стол, не поднимая глаз.

Лайм сказал:

– Я хочу, чтобы ты был очень внимателен, отвечая на мой вопрос. Сколько их там?

Он вел допрос расчетливо. Эта фраза звучала не так, будто он искал, где; наловить побольше рыбы, а словно он знал правильный ответ. Он постучал щипцами по столу. Последовал медленный, неохотный ответ.

– Их четверо. Те, которых вы назвали, и Пегги Остин.

– Нехорошо лгать мне, – сказал Лайм. Он поднял кончики щипцов к ямке на груди Мезетти и принялся тереть и щипать ими кожу.

– Бог свидетель, это правда.

Лайм продолжал работать щипцами.

– Послушайте, если… Господи, уберите эту чертову штуку! – Мезетти пытался увернуться от щипцов, но два агента словно прибили его гвоздями к стулу. От него запахло потом, выступившим от страха.

Вдруг Лайм отвел назад щипцы.

– Итак?

– Если вам известно сколько их, вы знаете, что я говорю правду. Ч-черт.

– Но есть и помощь извне, разве не так?

– Конечно, Стурка имеет людей повсюду. У него есть контакты, понимаете?

– Назови их.

– Я не…

– Рауль Рива, – произнес Лайм, внимательно глядя на него. Марио был явно озадачен, и Лайм перешел к другой теме. – Когда вы оставили лодку на мели, вы убили шкипера. Что ты тогда делал?

Он сказал это голосом человека, делающего еще одну проверку. Мезетти ответил:

– Это был не я. Я не убивал его.

– Ты так же виновен, как и остальные, и ты знаешь это.

– Ради Бога, я никого не убивал.

– Ты грозил убить пилота, с которым прилетел сюда из Гибралтара.

– Только для того, чтобы заставить его сотрудничать. Я не убил его, не так ли?

– Что ты делал после того, как убил владельца лодки?

Лайм играл в воздухе щипцами, и Мезетти тяжело откинулся на спинку стула.

– Нас ждала другая лодка.

– Фэрли так и оставался в гробу?

Глаза Мезетти округлились. Видно было, как он сглотнул.

– Нет. Он покидал его, когда мы были в море.

– Куда вы направились потом?

– Вдоль берега.

– В Альмерию.

– Да, там была другая лодка. Я хочу сказать, что мы проехали пару сотен миль в грузовике – примерно пол-пути вдоль берега. У нас не было времени, чтобы проделать весь путь в лодках – слишком далеко.

– Хорошо, вы использовали грузовик. Кто устроил это?

– Стурка, конечно.

– Нет. Стурка все организовал, но Стурка не был тем, кто поставил там для вас грузовик. Кто доставил его на место?

– Я никогда не видел его.

– Это был Рива, не так ли?

– Я никогда не слышал ни о каком Риве.

– Держите его, – сказал Лайм. Он поднялся, встал сбоку от Мезетти и мягко засунул кончики щипцов в раковину уха Мезетти. Когда он почувствовал, что они уперлись в барабанную перепонку, он медленно надавил на них; с другой стороны он держал голову Мезетти левой рукой. – Итак, кто это был, Марио?

Мезетти начал плакать. Лайм ослабил давление, но не вытаскивал щипцы из уха Мезетти, и спустя – немного времени тот откашлялся, всхлипнул и сказал:

– Слушайте, я никогда даже не встречался с этим парнем.

– Но ты видел его.

– …Да.

– Как его зовут?

– Стурка называл его пару раз Бенъюсеф.

– Бенъюсеф? – спросил Шед Хилл.

– Бенъюсеф, – сказал Лайм куда-то в пространство, хмурясь при этом. Он вытащил обратно щипцы. – Жирный, немного хромающий человек.

– Да, – угрюмо подтвердил Мезетти. – Это он.

Лайм сел за стол напротив него.

– Вернемся к тому гаражу в Паламос, где вы сделали магнитофонные записи.

– Господи Иисусе, вам известно почти все.

– Итак, вы укладываете вещи. Вы положили Фэрли в гроб. Гроб унесли в катафалк. За рулем катафалка сидел Корби. Все «остальные чистили это место – вытирали отпечатки пальцев, собирали все, что привезли с собой. И вот все садятся в катафалк. Но кто-то должен выключить свет и закрыть дверь гаража. Это сделал ты.

– Да. Боже, вы все видели по телевидению?

– Стурка сказал тебе пойти туда и выключить свет.

– Да.

– Затем ты вышел и захлопнул дверь гаража. Ты вытер отпечатки своих пальцев с двери и сел в катафалк.

– Да, да, – кивал головой Мезетти.

– Стурка смотрел, как ты выключаешь свет, так?

Мезетти нахмурился:

– Я думаю, смотрел, да.

– Тогда, может, когда ты подошел, чтобы закрыть дверь гаража, он подал тебе тряпку, которой ты вытер ее.

– Да. Господи Иисусе.

Лайм откинулся назад на стуле, размышляя. Это было то, что он обязан был знать. В следующий момент он изменил предмет разговора.

– Вы вышли на берег в Альмерии. Все вышли на берег?

– Только я. Я подплыл на плоту.

– Все остальные остались в лодке? Каков был план?

Мезетти смотрел на щипцы.

– Господи, вы все равно собираетесь убить меня, разве не так?

– Мы собираемся взять тебя обратно в Вашингтон. Тебя убьют, но это буду не я.

– Суд свиней. Фашистская газовая камера.

– В политике нет монополии на газовую камеру, – мягко ответил Лайм. – Твой друг Стурка однажды отразил газом целую деревню.

Ошибка, которую он допустил, заключалась в том, что он перестал думать. Это дало Мезетти время осознать безнадежность своего положения. Теперь вытащить из него еще что-либо будет труднее; щипцы откроют его рот, но он попытается лгать. Допрос с пристрастием обнаружит это: давить на него и не снимать давления, пока каждый раз не будет один и тот же ответ.

Но у Лайма не было для этого времени. Он встал и передал щипцы одному из агентов.

– Доставьте его в Лахти.

Было около девяти часов. Шед Хилл последовал за ним в полицейский участок. Пальто Лайма потяжелело от сырости, и от него шел пар; он снял его и бросил поперек стула.

– Я думаю, Бенъюсеф Бен Крим находится где-то поблизости. Нам надо поставить сеть. В первую очередь фото и описания в аэропортах – он, вероятно, если еще не отбыл, находится в пути.

Шед Хилл сказал:

– Я думаю, Бенъюсеф – это тот парень, который раздобыл лодку.

– Верно.

– Но это было в Испании. Почему вы думаете, что он здесь?

– Кто-то оставил Мезетти машину около озера и записку.

– Почему Бенъюсеф?

– Он все время был у Стурки мальчиком на побегушках. По-видимому, он еще не вышел из этой роли.

Шед Хилл все еще не понимал в чем дело, и Лайм объяснил:

– Отпечаток пальца Мезетти в гараже был оставлен преднамеренно – это идея Стурки. Стурка смотрел, как он выключает свет, но не напомнил ему вытереть выключатель.

– И что же?

– Предполагалось, что мы идентифицируем Мезетти, – сказал Лайм.

Он с трудом поднялся на ноги: сидеть в кресле было слишком рискованно. О# не мог позволить себе заснуть прямо сейчас.

Восемьдесят семь часов до инаугурации. Он потянулся дугой назад, упираясь кулаками в поясницу; услышал, как хрустнуло в позвоночнике.

– У нас есть в распоряжении «Конкорд»?

– Он в Хельсинки, – ответил Хилл.

– Хорошо, нам лучше отправиться туда.

– Вам нужно поспать. Вы выглядите кактруп.

– Посплю в самолете.

– Куда мы летим?

– В Алжир, – сказал Лайм. – Это то место, откуда нужно начинать.

Это было то место, где он должен был начать с самого начала. Саттертвайт оказался прав. Стурка был «pro»; «pro» – это тот, кто не допускает идиотских ошибок. Отпечаток пальца в гараже – нужно тренироваться, чтобы стать таким кретином.

Итак, «подсадная утка» вела их за собой всю дорогу до Финляндии, а тем временем Стурка был там, в Западной пустыне, все это время. Свидетельством в пользу этого являлся Бенъюсеф. Если Стурка использовал членов своей старой ячейки в Алжире, это было то место, где он должен находиться.

Место, где он раньше так часто бывал. Место, где Стурка каждый раз переигрывал Лайма.