Текст книги "Кто следующий? Девятая директива"

Автор книги: Брайан Гарфилд

Соавторы: Адам Холл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 40 страниц)

– Нашли что-нибудь?

– Я не могу определить в чем дело. Все показания в норме. Но каждый раз, когда мы начинаем заводить двигатель, появляется визг.

– Похоже на неполадки с подачей бензина. Вы проверяли топливный насос?

– В первую очередь. – Андерсон жестом выразил возмущенное недоумение. – Как бы там ни было, в качестве пассажира на той птичке, которую они послали для замены этой, летит механик.

МакНили кивнул. Вертолет – не такой уж хрупкий механизм, как кажется. Правда, ему не хватает сомнительной внешней стабильности, которую внушают крылья, и по этой причине большинство людей не доверяют ему, но в действительности вертолет обладает лучшими летными качествами, чем реактивный самолет: если реактивный двигатель остановится в воздухе, самолет врежется в землю, как бомба; если же в полете откажет двигатель вертолета, лопасти винта будут свободно вращаться, и можно посадить мертвую машину. К тому же при аварии вертолету для приземления требуется очень маленькая ровная площадка. МакНили с уважением относился к этим неприхотливым машинам.

Он похлопал по металлической обшивке вертолета и повернул назад. Андерсон большими шагами огибал дальний угол отеля, вероятно, направляясь в одну из задних мастерских, чтобы подыскать дополнительные инструменты.

Когда пилот скрылся из вида, МакНили приблизился к маленькой группе людей, в которой стоял Фэрли, и его мысли вернулись к похожему на бомбу замедленного действия заявлению Фэрли об отказе участвовать в выборах на второй срок. Это было заявление такого рода, что, сделанное сгоряча, оно не означало ничего; но такое решение, принятое с обдуманным спокойствием на основе ясных, с расчетом на будущее соображений, значило многое. МакНили, игрок выигравшей команды, честолюбиво желал продолжения, но Фэрли был абсолютно прав, и МакНили по здравом рассуждении мог только признать, что настало время оставить игры.

Порыв холодного ветра донес до него отдаленное флю-флю-флю, и он повернулся, вглядываясь в небо. Немного спустя между гор появился вертолет – стрекоза с задранным вверх тощим хвостом – «Сиу 13R, DC-3» фирмы «Белл» фронтовая рабочая лошадка со времен Кореи.

МакНили поспешил назад к Корду, второму пилоту, который сидел на кожухе двигателя.

– Ребята, вы вызвали «Тринадцатый»? – Чтобы быть услышанным, МакНили приходилось кричать.

Корд посмотрел вверх. Повернув голову, он сосредоточил взгляд на приближающемся вертолете, покачал головой, сложил рупором руки и прокричал вниз:

– У нас было только два больших. Быть может, этот находился на вылете где-нибудь еще.

Это могло создать проблему. «Сиу» считался надежной машиной, но он брал на борт только трех пассажиров. Двух пассажиров, если нужно, чтобы в кабине было два пилота.

Он пробрался сквозь группу агентов секретной службы, взял за руку Рифкинда и подвел его к Фэрли.

– Этот вертолет рассчитан на трех пассажиров, – сказал МакНили.

Морской вертолет медленно снижался; чувствовалось, что им управляет опытная рука; он приземлился на лыжи в дальнем конце площадки за стоящим HU-1J. Группа пошла вперед; Фэрли сказал:

– Все в порядке, какого черта, я полечу один с Мейером и Лайомом. Остальные отправятся в Мадрид на машине.

Рифкинд возразил:

– Нет, сэр. Вам нужна более сильная охрана.

– Идем, Мейер, там будет целая армия испанской полиции, чтобы опекать меня с той минуты, как мы приземлимся.

– Простите, сэр, вам нужны по крайней мере двое из нас для постоянного сопровождения. Лучше четверо.

– Вы приказываете мне, Мейер?

– Нет, сэр. Я всего лишь выполняю то, что мне приказано.

Они остановились за кругом, который описывали все медленнее вращающиеся лопасти винта вертолета. Пилот вылезал из кабины им навстречу; пригнувшись под винтом, лейтенант-негр в морской рабочей форме. В нем было фунтов пятнадцать лишнего веса, выделялись аккуратно подстриженные черные усы на черном лице и слегка надутые щеки, округлость которых подчеркивало то, что во рту находилась жевательная резинка. Он подошел, выпрямился, четко отдал салют.

– Господин избранный президент.

С ними был Корд, подошедший от искалеченного вертолета.

– Где механик, лейтенант?

– Он во второй машине, – ответил черный пилот. Он снял фуражку, открыв абсолютно лысую голову, вытер рукавом макушку и снова надел фуражку.

МакНили повернулся к нему.

– Какая вторая машина? – С его стороны на лицо лейтенанта падал свет, и он разглядел проходящий по скуле темный рубец.

Лейтенант продолжал жевать с безразличным видом человека, не выпускающего изо рта жевательную резинку.

– У Флота не было «Хью», поэтому они выслали два «Тринадцатых». Второй прибудет через несколько минут – им пришлось ждать, когда механик захватит свои принадлежности. Капитан сказал, что вам, вероятно, потребуется еще одна машина для джентльменов из секретной службы.

Фэрли кивал, забирая свой портфель из рук одного из помощников.

– Таким образом, все устроилось. Мейер, выберите кого-нибудь из ваших людей, и мы втроем полетим на этой машине. Лайом, ты отправишься на втором вертолете еще с двумя охранниками. Это устраивает вас, Мейер?

МакНили оглядывался по сторонам.

– Где Андерсон?

– Он пошел за разводным гаечным ключом, – ответил Корд.

– Похоже, у него отключилось чувство времени.

Фэрли направился в сторону работающего на холостом ходу вертолета.

– Неважно, я полечу с лейтенантом.

– Но Андерсон знает маршрут – он знает место приземления, точное время…

– Он что – единственный пилот, который может соображать? Великий Боже, Лайом, сообщите, что требуется, лейтенанту; нам пора взлетать – мы уже опоздали по крайней мере на полчаса.

Рифкинд повернулся к черному лейтенанту:

– Я должен взглянуть на ваше удостоверение.

– Конечно. – Лейтенант вытащил свои документы, Рифкинд был человеком, который доверял бумагам; он мельком просмотрел их и протянул назад.

Корд приказал двум своим подручным заполнить топливные баки нового вертолета из цистерны с бензином. Лейтенант с Кордом подошли к HU-1J, и в течение минуты два офицера стоя вычерчивали курс по штурманским картам Корда, после чего черный лейтенант сложил их, забрал себе, отрывисто кивнув Рифкинду и засовывая в рот новый кусок жевательной резинки.

Они поднялись на борт: Фэрли, Рифкинд, номер второй Рифкинда и черный лейтенант, который пристегнул ремни, сообщил в микрофон о готовности к полету и получил через наушники ответное подтверждение. Подручные Корда поднялись наверх, выдернули бензиновый шланг и захлопнули бак; Фэрли наклонился вперед и помахал МакНили.

МакНили показал ему поднятые вверх большие пальцы, и вертолет поднялся на несколько футов, будто бы в нерешительности, покачался взад-вперед, как маятник, освоился в воздухе и взмыл ввысь. МакНили стоял под порывами нижней тяги и наблюдал, как он грациозно поворачивается в направлении горного перевала.

Вертолет уменьшался, удаляясь. Наконец, его поглотила дымка над горами.

Корд стоял рядом с ними, все больше мрачнея; с внезапной яростью он повернулся и прокричал подручным, которые откатывали цистерну с бензином.

– Эй, идите назад и посмотрите, какого черта застрял там лейтенант Андерсон!

Пять оставшихся агентов секретной службы коротко обсудили между собой, кто из них полетит вместе с МакНили. Репортеры побрели в ту сторону, где парковались автомобили, к своим взятым напрокат машинам.

Через несколько минут МакНили услышал шум другого вертолета и, обернувшись, заметил, как он появляется из дымки слоящегося между вершин тумана. Корд за его плечом произнес:

– Интересно. Мне казалось, он сказал, что у них нет второго «Хью».

Один из посланных Кордом парней, что-то крича, бежал со всех ног по лестнице, ведущей на площадку; МакНили не мог разобрать слов. Парень преодолел половину расстояния по площадке, остановился с красным лицом, ловя ртом воздух. И они услышали:

– …тенант Андерсон там, сзади – я думаю, он мертв, сэр.

Эти слова как громом поразили МакНили. Агенты секретной службы побежали туда, но МакНили схватил Корда за руку:

– Не беспокойся о нем. Свяжись по своему проклятому радио и дай мне поговорить с флотом. Немедленно!

13:43, континентальное европейское время.

Фэрли испытывал подобное и раньше, но каждый раз это ощущение пугало его: небесный купол простирался над ним, опускаясь до уровня ног, и казалось, что внизу нет ничего, кроме воздуха.

Из-за дребезжащего шума двигателя разговаривать, было трудно, и они почти рее время молчали. Черный лейтенант уверенно держал руки на пульте управления: один обтянутый перчаткой кулак сжимал округлую рукоятку, а другой – маленький рычаг слева; обе ступни мягко опирались на педали. Воздух был едким от паров бензина и мятного запаха жевательной резинки.

Фэрли рассматривал зубчатые изломы склонов Пиренеев внизу. Где-то под ними, по правому борту, находилась Памплона, напомнившая ему бой быков; он однажды был там, во время Фиесты де Сан Фермин летом шестьдесят четвертого года. Это был первый и последний бой быков, на котором он присутствовал: он почувствовал тогда сильное отвращение к ним. Его раздражение вызвал не вид крови, а предопределенная формальность убийства. Испанский бой быков и испанский стиль танца в этом были похожи друг на друга: оба эти занятия унижали человека, они превратились в механическую последовательность движений – бой быков и фламенко не изменились за сотни лет, они стали статическими ритуалами, в них исчезла искра творчества. Это беспокоило его, потому что в этом лежал ключ к непостижимому испанскому характеру. Он не был уверен в своей способности убедить в чем-либо Перец-Бласко, но надеялся, что тот не окажется страстным поклонником боя быков или любителем фламенко. Невозможно понять народ, который удовлетворен, формами искусства, застывшими со времен Веласкеса и Эль Греко.

Вертолет, покачиваясь в мягком танце, оставлял позади горные перевалы и долины. Странное свободное чувство движения в трехмерном пространстве, какое бывает только во сне, охватило его; он спрашивал себя, дают ли наркотики подобное ощущение. Его слегка пугала зрительная ненадежность всего, что их окружало, но это добавляло остроту наслаждению; он поймал озадаченный взгляд Рифкинда и понял, что гримасничал, как школьник.

Звук двигателя изменился, сиденье под ним накренилось. Он вцепился в рукоятку. Черный лейтенант громко и зло выругался:

– Дьявольщина.

Рифкинд, вытянувшись вперед, приблизил свое противоестественно белое лицо к плечу лейтенанта.

– Что-что?

– Раз на раз пришелся, – прорычал лейтенант.

– Что это значит?

– Мужики, у нас проблемы.

Фэрли еще сильнее сжал подлокотники кресла.

– Теряем топливо… Насос барахлит. – Затянутые в перчатки руки лейтенанта Лежали на рычагах управления. Он крутил головой, перемещая взгляд от одной точки к другой.

– Мужики, я думаю, у нас дыра где-то в бензопроводе.

В Фэрли вспыхнул непосредственный ребяческий гнев.

– Что, черт побери, случилось с техническим обеспечением Военно-морского флота?

Черный лейтенант настойчиво рычал в свой радиомикрофон. Глаза Рифкинда перебегали с одного предмета на другой, второй агент растирал суставы пальцев, у Фэрли заболела ладонь, которой он стиснул стальной поручень. Лейтенант отбросил микрофон вниз и ударил по рычагам управления; вертолет затарахтел по-новому, слегка накренившись; пилот бормотал себе под нос:

– О мужики, мужики.

Рифкинд издал короткий странный звук – звук паники, и лейтенант выстрелил в него взглядом:

– Все сохраняют спокойствие. Мы не в безвыходной ситуации, отнеситесь к этому Спокойно. Я должен найти место, чтобы посадить машину. Ищите где-нибудь низину. Господин избранный президент, я приношу глубокие извинения, я очень извиняюсь.

– Замедлите ход. – Фэрли услышал свой притворно спокойный голос.

Рифкинд благодарно посмотрел на него, он даже выдавил улыбку. Фэрли обнаружил, что он успокаивает Рифкинда, похлопывая его по плечу.

Второй агент указал из-за плеча лейтенанта:

– Вон то место выглядит достаточно ровным.

Лейтенант бросил взгляд в том направлении.

– Не знаю. Эти снежные наносы ненадежны. Иногда под ними нет ничего, кроме воздуха. Погодите, смотрите туда – это похоже на дома, видите?

В ущельях тонкими кольцами висела дымка, и было трудно рассмотреть детали; Рифкинд прокричал высоким напряженным голосом:

– Это напоминает ферму, правда?

– Ферма с прекрасным ровным двором, – сказал лейтенант. – Э, мы здесь легко сядем. – Он откинулся назад с явным облегчением. Челюсти возобновили прерванное жевательное движение. – Теперь, джентльмены, если не имеете ничего против, туго затяните ваши привязные ремни и откиньтесь на сиденьях глубоко назад, слышите? Мы сядем как муха на пузырь в супе, обещаю вам. Все сохраняют спокойствие… – Лейтенант говорил не переставая, как наездник, успокаивающий встревоженную лошадь: через некоторое время слова начали повторяться и потеряли смысл, но Фэрли обнаружил, что ровное звучание голоса лейтенанта производит хороший гипнотический эффект, и подумал, что он неплохой парень.

Под ними, в плоской белой выемке гор, медленно вырастали три или четыре невзрачных маленьких домика. Теперь двигатель вертолета шумно отплевывался, но черный лейтенант не проявлял беспокойства. Его руки уверенно держали рычаги управления. В тот момент, когда лейтенант поднял нос вертолета, Фэрли почувствовал, что сиденье под ним накренилось, но падение замедлилось настолько, что Фэрли совсем потерял ощущение движения.

Ферма имела пустынный и заброшенный вид: провалы окон с выбитыми стеклами, отсутствие домашнего скота; казалось, здания вот-вот разрушатся. Но по мере медленного приближения Фэрли начал понимать, что он ошибался. Из трубы дома тонкими колечками поднимался дым, а лужайка была измята следами маленьких шин и человеческих ног.

Парная колея уходила тонкой спиральной дорогой вниз, в каньон.

Лейтенант так осторожно посадил вертолет, что Фэрли почти не почувствовал толчка. Он услышал прерывистый вздох и понял, что это был Рифкинд. Второй агент рассматривал здания, сжимая в руке пистолет, и Фэрли мягко сказал:

– Спрячьте это, пожалуйста.

Лейтенант говорил в микрофон, считывая по своей карте их координаты:

– Фокс ноль-девять, около середины северо-западного квадрата. Это маленькая старая ферма, здания можно увидеть с любой стороны, вы легко нас найдете. Повторяю, координата F-09, центр северо-западного квадрата. Над…

Рифкинд скреб ладонью по лицу, второй агент со злостью произнес:

– Пора бы им выйти и взглянуть, кто мы такие.

– Может, они думают, что мы таможенники. – Лейтенант обаятельно улыбался.

– Это не так уж смешно, – пробормотал Рифкинд. – Страна басков, здесь многие занимаются контрабандой. В ту и в другую сторону через французскую границу. В этих горах полно испанских националистов, которые в тридцатые дрались на стороне Франко и до сих пор не сложили оружие.

Лопасти винта, наконец, остановились – вап-вап-вап. Лейтенант сказал:

– Похоже, в этом доме никого нет. Но я пойду взгляну. Все остаются на местах.

Лейтенант толкнул дверь и спрыгнул вниз. Рифкинд и второй агент напряженно следили за зданием фермы, а Фэрли наклонился вперед в поисках более интересного пейзажа.

Лейтенант стоял на снегу за открытой дверью. Он снял перчатки и разглядывал ферму, не торопясь подходить к ней, закурил сигарету, медленно повернулся кругом, пристально изучая двор. Фэрли не мог полностью проследить его взгляд, у вертолета не было заднего обзора.

Лейтенант описал полный круг. Затем хладнокровно, словно в этом не было ничего примечательного, ткнул сигаретой в лицо Мейеру Рифкинду.

Фэрли не успел ничего понять. С задней, слепой стороны вертолета возникли люди, правая дверь открылась, и лейтенант жесткими, сжатыми в кулак пальцами резко ударил Рифкинда в живот; Рифкинд согнулся в кресле, ловя ртом воздух, цепляясь за свой служебный револьвер. От внезапности происходящего у Фэрли будто электрический ток пробежал по спине, он начал вдавливаться в сиденье, справа от него кто-то выстрелил.

Голова второго агента откинулась набок; словно по волшебству, как на моментальной фотографии, над его бровью появился темный диск с каплями красной пены внизу. Лейтенант выволакивал Рифкинда из вертолета. Углом зрения Фэрли увидел руку, которая тянулась к нему из-за второго агента. Последовал еще один выстрел – рука Рифкинда дернулась, чтобы остановить падение, но в этот момент его тело уже было мертво, и рука была просто придавлена им.

Перед лицом Фэрли мелькнул газовый пистолет, и он потерял сознание.

10:20, восточное стандартное время.

Билл Саттертвайт носил в своем кармане подлинный символ определенного статуса в Вашингтоне – действующий по принципу радио сигнализатор, который издавал звук, когда Саттертвайт был нужен в Белом доме.

В основном он служил поводом для изощренных шуток. Вашингтонские хозяйки насмешничали по этому поводу: «Моя дорогая, когда сигнализатор Билла включается, едва я успеваю подать закуску, я никогда не знаю, стоит ли мне продолжать обед или загонять всех в подвал по случаю третьей мировой войны».

Эта штучка злила его жену, очаровывала его сыновей, ставила в тупик дипломатов, которые прибыли из стран, где ничто не требовало такой непристойной спешки.

Саттертвайт был единственным, кто не подвергся обыску при входе в зал суда, и это тоже являлось символом.

Зал суда был переполнен. Репортеры и «художники мгновения» заняли места. Саттертвайт сел рядом со стеной, протирая очки и готовясь поскучать.

Это было только подготовительное заседание. Федеральный большой суд взял неделю, чтобы сформулировать обвинительный акт, потому что никто не мог допустить, чтобы в деле оставались лазейки.

Теперь мяч был в руках у правительства. Ровно в десять часов окружной судья вошел в зал, обвиняемые при этом отказались встать. Судья Ирвин сжал губы; он расправил мантию и со своего места выступил с замечанием о неуважении к суду, в конце которого он предупредил обвиняемых, что в случае попыток с их стороны сорвать заседание он прикажет надеть на них наручники и заткнуть рот. Никто не воспринял это как пустую угрозу. Налицо были все признаки, что суд над вашингтонской семёркой превратится в спектакль. Филипп Хардинг и его клиенты знали, – что у них нет никакой надежды избежать обвинительного приговора, единственное, на что можно было рассчитывать – это попытаться изменить его при апелляции. Если удастся втянуть суд в, пустую трату времени и сбить темп, это может послужить основой для будущих апелляций или заявления о нарушении процессуальных норм. А поскольку обвиняемые собирались свергнуть систему, которую представлял суд в своем лице, у них не было оснований подчиняться его правилам внешнего приличия и этикета, они собирались использовать любую возможность для провокаций и открытого неповиновения.

Каждый ход правительства должен был попасть точно в мишень. Можно было не сомневаться, что будет достаточно оснований для многочисленных призывов передать дело в Верховный суд, но генеральный прокурор заверил, что у Верховного суда нет оснований для изменения приговора.

Чтение обвинительного акта было пустой формальностью, и присутствие Эккерта, также как и Саттертвайта, служило лишь признаком личной заинтересованности президента в этом деле. Брюстер сказал им: «Только покажите себя. Пусть репортеры вас увидят».

На суде Саттертвайт насчитал около себя четырех сенаторов и шестерых представителей – членов обеих партий, людей хорошо известных. Конгрессмен Молнар от Калифорнии, по своим политическим взглядам стоящий на шаг правее Гитлера; конгрессмен Джетро, черный социалист из Гарлема; сенатор Аллан Форрестер от Аризоны, который в своей политике точно придерживался центра. В намерения президента входило продемонстрировать солидарность в правительстве. Интересно было то, что наиболее яростно из этих зрителей был настроен левый Джетро: по его мнению, террористы перечеркнули десять лет его жизни.

Идеология и принципы навевали на Саттертвайта скуку. Он рассматривал историю с точки зрения теории случайных игр. Ход событий определялся не движением масс или внутриполитической борьбой, а причудами царственных особ, женскими интригами, личными катастрофами и совпадениями. Те, кто находятся у власти, несут ответственность за оценку шансов, размещение верных ставок на правильных номерах; долгосрочная цель заключается в том, чтобы ты выиграл больше, чем успел проиграть, а методом является изучение каждого поворота колеса судьбы как положения с новыми начальными условиями. «Долгосрочная политика» – не более чем бессмысленная фраза, потому что никогда нельзя предсказать, когда ты столкнешься с неожиданностью, преподнесенной тебе противником, новым Гитлером или новым Ганди. Надо делать то, на что ты способен, с теми фишками, которые у тебя на руках.

Голос генерального прокурора монотонно гудел, как у человека, громко читающего документы, которые были написаны скорее для того, чтобы их напечатали, а не прочитали вслух. Обвиняемые явно выходили за рамки приличий: они зевали, почесывались, играли в крестики-нолики, отрывисто смеялись. Роберт Уолберг непрерывно подбрасывал монету, стремясь, очевидно, выразить таким образом презрение к процессу и самому государственному правосудию. Филипп Хардинг, зацепив большие пальцы рук за проймы жилета, непристойно ухмылялся все время, пока Эккерт читал обвинительное заключение.

В тот момент, когда Эккерт дошел до заключительной части и сделал паузу, чтобы перевести дыхание, электронное устройство Саттертвайта начало подавать сигналы.

Эта вещь всегда приводила его в смятение, но в этот раз она доставила ему приятное ощущение временного облегчения. Он перебрался через шесть пар коленей и быстро вышел по проходу. Охранник распахнул перед ним дверь, и Саттертвайт приостановился, чтобы узнать про ближайший телефон.

– Кабинет судебного клерка, сэр.

Он проследовал в указанном пальцем направлении и вошел в кабинет, в котором за столом сидело несколько женщин. Саттертвайт произнес несколько слов, и одна из женщин протянула ему телефон.

Секретарша президента была необычно резкой, в ее голосе звучало беспокойство.

– Президент хочет немедленно вас видеть. За вами послана машина.

Итак, это было что-то большее, чем обычная суета. Он зашагал на улицу. Полицейская машина только что приблизилась к кромке тротуара, сверкая семью красными и желтыми огнями на крыше. Когда Саттертвайт спустился до конца лестницы, водитель уже держал для него открытой заднюю дверь, и, как только он оказался внутри, вой сирены больно ударил его по барабанным перепонкам. Автомобиль несся по улицам, притормаживая на красный свет, избегая переулков. Скорость отдавалась у него в почках.

В приемной секретарша президента сказала ему:

– Они в кабинете Линкольна.

И он пошел туда, широко шагая своими короткими ногами, подгоняемый ощущением срочности.

Президент расхаживал по комнате; он встретил Саттертвайта поднятой ладонью, и тот остановился в дверях. Саттертвайт быстро перебрал в уме имена шести присутствовавших в комнате: Б. Л. Хойт, директор секретной службы; министр финансов Чейни; директора ФБР, Центрального разведывательного управления и Агентства национальной безопасности; государственный секретарь Джон Аркхарт.

Президент вышел вперед, говоря через плечо в своей обычной, приказной манере, маскируя распоряжения под оболочкой вопроса:

– Не пора ли вам пройти, мальчики? – Он подошел к Саттертвайту справа и тронул его за локоть, проходя через дверной проем, увлек за собой Б. Л. Хойта, и трое других, тяжело ступая, пересекли ковер. Сигара президента оставила россыпь пепла и дым – это препятствие эффективно преодолели агенты секретной службы: один из них держал дверь, а трое других прошли в кабинет президента.

Брюстер обошел сзади стол Линкольна и сел; черты лица казались расплывчатыми в свете, падающем из трех окон, которые были расположены у него за спиной. Догадываясь о случившемся по составу людей на совещании у президента, Саттертвайт вяло сказал:

– Что-то случилось с Клиффордом Фэрли.

В гнусавом голосе президента Звучали волнение и боль:

– Он похищен.

Б. Л. Хойт показал пальцем место на большом глобусе за флагштоком.

– В Пиренеях.

– Боже, помоги нам. – Саттертвайт перевел дух. Президент хмыкнул. Сознание Саттертвайта отказывалось воспринимать что-либо. До него доходили только отдельные фрагменты рассказа президента: «…на пути в Мадрид для окончательного решения вопроса о базах с Перец-Бласко… МакНили первым догадался об этом… подставной военно-морской вертолет… пилот мертв… гора Пердидо, примерно в семидесяти пяти милях к западу от Андорры».

Президент постучал ладонью по крышке стола, его кольцо при этом звякнуло о дерево. Саттертвайт очнулся.

– Его взяли живым?

– Видимо, – очень сухо отреагировал Б. Л. Хойт. – Во всяком случае, у нас нет доказательств обратного.

– Вам известно зачем?

Говард Брюстер ответил:

– Мы не знаем кто, и мы не знаем с какой целью. – Он вытащил сигару изо рта и аккуратно разломил ее на две половинки.

– Будь все проклято. – Саттертвайт почувствовал, что ноги под ним стали ватными, и попытался подойти к стулу.

– Господи Иисусе.

– Мы получили сообщение об этом два часа назад. Я всех поднял на ноги, задействованы все самолеты и вертолеты, каждая пара глаз – все, чем мы располагаем в Средиземноморье. Естественно, Мадрид тоже подключился.

Саттертвайт выдернул из кармана платок, снял очки и протер их.

– Прошу прощения, господин президент. Я совершенно оглушен – мне нужно какое-то время, чтобы осознать случившееся.

– Я понимаю, – сказал президент. Он снял трубку телефона. – Вы дозвонились до МакНили?.. Дайте мне знать немедленно, как только он будет на проводе. – Он положил трубку. – С МакНили все в порядке. В ту минуту, когда он обнаружил, что произошло, он перекрыл все выездные дороги и отдал распоряжение на коммутаторе отсеивать все звонки, кроме официальных; задержал всех находившихся там репортеров, заявляя, что у Фэрли временное недомогание, легкая простуда. – Тут Брюстер коротко улыбнулся. – МакНили такой же прирожденный обманщик, как и я. – Он стряхнул пепел с кончика сигары. – Мы хотели бы сохранить это в тайне на несколько часов. Может быть, нам удастся вернуть Фэрли до того, как все всплывет наружу.

– Звучит не очень обнадеживающе, – заметил Саттертвайт.

– Да, я полагаю, что не очень.

Саттертвайт повернул голову в сторону Б. Л. Хойта.

– Исходя из общих соображений, я полагаю, вам следует усилить охрану избранного вице-президента.

– Уже сделано. Вокруг Этриджа такая толпа, что муха не пролетит.

Хойт выглядел, как изможденный чахоточно-бледный труп, были ясно видны впадины и выпуклости его усохшего черепа, но фарфорово-голубые глаза ярко сверкали.

Саттертвайт ждал, весь внимание. Он увидел, как брови президента сдвинулись.

– Билл, предположим, они где-то прячут Фэрли. Предположим, что все это растянется больше, чем на несколько часов – дни, недели…

– Не следует ли нам подождать и посмотреть, что за этим кроется, господин президент?

– О, я думаю, мы услышим это от них. Какие-нибудь требования выкупа. Мы займемся деталями, когда подойдет время. Но уже сейчас мы обязаны начать поиски. Мы застигнуты врасплох, Билл. Мы совершенно не подготовлены для операций подобного рода. Это не наша юрисдикция, нет цепочки управления, отсутствует нормальная связь. Формально Мадрид, я думаю, должен взять расследование на себя, но мы не собираемся отстраняться от этого дела. Сейчас госсекретарь на связи с Парижем, и если еще несколько часов ничего не прояснится, я полагаю, нам следует поставить в известность еще кое-кого – португальцев, Рим, может быть, североафриканские страны. Тем временем Военно-морской флот, ЦРУ, Агентство национальной безопасности и Воздушные силы ожесточённо грызутся, каждые десять минут приписывая друг другу подставной вертолет. Все эти чертовы бюрократы, и никакого взаимодействия.

– Давайте создадим центр. Возложим на кого-нибудь ответственность.

– Ох-хо-хо, – Президент вынул изо рта сигару и выпустил дым, сдувая пепел. – Хойт здесь рекомендовал тебя для этой работы.

– Меня? – Он с удивлением уставился на Хойта. Тонкие ноздри Хойта расширились:

– Формально это моя сфера – защита Фэрли. Но зд океаном у секретной службы руки коротки. Мы могли бы передать это дело флоту или одному из разведывательных агентств, но мне кажется, такой шаг может вызвать множество межведомственных склок, на которые у нас просто нет времени. Передача руководства адмиралу повлечет за собой недовольство людей из ЦРУ. Если поставить во главе ЦРУ, флот может отказаться выполнять их приказы. Нужно какое-нибудь нейтральное лицо – с достаточно высоким положением, чтобы вызывать уважение.

Президент сказал:

– Ты член кабинета, Билл, и ты не относишься ни к военным, ни к разведке.

– Но у меня нет соответствующей квалификации.

– У тебя есть мозги, – хмыкнул президент и затянулся сигарой.

– Это не лучший выход, – сказал Саттертвайт. – Если что-либо пойдет не так, нас разорвут в клочья за то, что мы не поставили во главе профессионала.

– Секрет управления, – заметил президент, – заключается в умении подобрать подходящих людей. У тебя будет возможность выбрать любых профессионалов, которые у нас есть.

Хойт добавил:

– Вы получите в свое распоряжение систему связи через Совет Безопасности. Мы сделаем так, что все сообщения будут поступать туда. Вам вполне по силам координировать их. У вас будет любая помощь, какая только потребуется.

– Не спорь по мелочам, – сказал президент. – У нас мало времени.

– Хорошо, господин президент.

– Прекрасно. Теперь, когда позвонит МакНили, я хочу, чтобы ты был на дополнительном телефоне. Он держит там в своих руках все нити. Тем временем, пока мы ждем звонка, ты можешь выяснить некоторые детали у Хойта. – Брюстер стряхнул пепел с сигары в стеклянную пепельницу, качнул стул, повернувшись к ним боком, и начал говорить по телефону.

Хойт обошел президентский флаг и занял место перед Саттертвайтом на вытканном на ковре гербе Соединенных Штатов. Он говорил быстро и монотонно, но очень доходчиво – у Саттертвайта сразу начала складываться картина того, что произошло в Пердидо.

Все было тщательно рассчитано по времени и организовано: действовали не дилетанты. Кто-то из отеля подсыпал сахару в топливные баки вертолета и толченое стекло в смазку двигателя. Тот же диверсант, как было запланировано, выждал момент, чтобы застать военно-морского пилота Андресона одного, и убил его.

Диверсия была проведена в последнюю минуту, возможно, когда общее внимание было отвлечено отъездом машины испанского министра. Расчет времени был тщательно спланирован, и у Фэрли не оставалось возможности доехать до Мадрида на машине. Таким образом, сопровождавшие Фэрли лица обратились к Шестому флоту с просьбой прислать вертолет на замену; похитители перехватили эти сообщения, появились на десять минут раньше, чем настоящий вертолет Шестого флота, и в отсутствие Андерсона за штурвал сел пилот похитителей. Все было продумано до мельчайших деталей. Только один факт заслуживал некоторого внимания.