Текст книги "Кто следующий? Девятая директива"

Автор книги: Брайан Гарфилд

Соавторы: Адам Холл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 40 страниц)

– Кто она, твоя мать?

Джелил проворчал:

– Это не забавно.

Лайм еще раз взглянул на мертвые черты. Лицо посерело, но снизу казалось желтоватым, наливаясь трупной синевой. Вероятно, ей было около пятидесяти лет, европейка или принадлежала к европейской расе, возможно, цветная.

– Хорошо, у тебя было время подумать. А теперь скажи мне имя.

Джелил поднял плечи и мотнул головой вперед, с арабским жестом, называвшимся «маалеш» – ничем непоколебимого равнодушия. Теперь Джелил находился во власти того самого самосознания мужественного человека, которое так сильно развито у арабов, – они называют его «ружулийа»: сверхъестественная сила, способная лишить врага присутствия духа. Это всегда было препятствием, которое очень трудно преодолеть. Лайм продолжал:

– Ты знаешь, у нас очень мало времени. Мы нё станем играть с тобой. Мы дадим тебе возможность понаблюдать, как будем обрабатывать Сильви, и сделаем, чтобы это было дьявольски жестоко.

Страдая от боли, Джелил сидел на полу. До него начало доходить. Он обдумывал сказанное, и это означало, что Лайм выиграл. Наконец Джелил собрал остаток сил в улыбке:

– Что ж, как у вас говорят, one has to live. [24]24
  One has to live (англ.) – надо жить.


[Закрыть]

– Нет, – мягко ответил Лайм, – тебе не нужно жить, Хоуари.

Эль-Джамиля оказалась довольно сырым местечком. Они доехали туда в двух машинах. Лайм сидел в «Симке», которую вел Шед Хилл; и за ними следовал старый микроавтобус – из тех, что делали из настоящего дерева, – еще с шестью людьми. На заднем сиденье микроавтобуса находился скремблирующий УКВ-передатчик. У него была ограниченная дальность передачи, но все сообщения принимала станция военно-морского флота США в Кенитре, в Марокко, и передавала по назначению.

Прошлой ночью Лайм летел на реактивном самолете, ему удалось поспать, но это не оживило его. Он казался медлительным и безжизненным. В его ушах все еще звенели гневные слова Джильямса – того очень расстроило убийство и захват Джелила, Сильви и двух охранников Джелила, стоявших у входа в отель. Джильямс был одним из тех бюрократов, которые признавали только точное равновесие сил и не выносили, когда кто-то нарушал его.

Они должны были действовать быстро, так как исчезновение Джелила скоро могло быть замечено. Задача состояла в том, чтобы отыскать его сообщников, пока они не зарылись в землю.

– Поверни направо и поезжай медленно по дороге вдоль берега. Я думаю, что узнаю это место.

Эль-Джамиля была полупустым курортом на берегу моря, который привлекал посетителей дешевыми номерами, и где местные жители влачили жалкую и недолгую жизнь. Луна стояла высоко, волны Средиземного моря отражали ее яркий свет.

Джелил назвал ему имя: Анри Бино. Цветной, который изменял своим соотечественникам, будучи шпионом ФНО; теперь он держал три лодки и самолет-амфибию, на которых его клиенты делали чартерные рейсы, и был одним из основных агентов, которые выполняли перевозки.

Лайм почувствовал некоторую слабость: давал о себе знать шок, связанный с женщиной с Люгером. Он подозревал, что Стурка послал сообщение Джелилу, в котором указывалось, что если преследователи, двигающиеся по его следу, дойдут до Джелила, то Стурка будет обязан Джелилу, если он избавится от них. «Обязан» означало существенную сумму. «Интересно, знает ли Стурка, кто именно идет по его следу», – подумал Лайм. Хотя в конце концов это не имело значения.

Около девяти часов. Три часа дня в Вашингтоне. У них оставалось около шестидесяти девяти часов.

Бар. Знаки «Чинзано», старый ржавый автомобиль на бетонной площадке со стертыми покрышками. По обе стороны маленького квадратного оштукатуренного здания – посыпанные песком пустые площадки для машин. Прямо отсюда, через дорогу, – чартерный пирс: несколько лодок на швартовах, двухмоторный самолет-амфибия, привязанный к бую, подпрыгивал в такт прибою.

В баре было пусто, если не считать двух человек, сидевших за столом, на котором едва хватало места для их обеденных тарелок, стаканов и локтей. Они ели барабульку, местный вид рыбы. Оба обернулись, но продолжали есть. Шед Хилл остался позади, а Лайм сказал по-французски:

– Месье Бино? Как мы понимаем, «Каталину» можно зафрахтовать?

Один из сидящих вытер рот тыльной стороной ладони и протянул руку, чтобы налить вина и сполоснуть рот.

– Я Бино. Кто послал вас ко мне?

– Хоуари Джелил.

Бино подозрительно осмотрел их. У него была бычья шея и красное лицо, коротко подстриженные седые волосы и твердое маленькое пузо.

– И вы хотите нанять мой самолет?

– Возможно, мы могли бы обсудить это снаружи, – спокойно предложил Лайм.

Такого рода предложение было понятно Бино. Он что-то пробормотал своему компаньону, встал и сделал жест. Лайм и Шед Хилл повернулись, вышли и подождали его. Он вышел вслед за ними, и Лайм вытащил свой пистолет.

Бино хрюкнул, его веки наполовину закрылись, словно охраняя какой-то секрет, и он сверкнул зубами в натянутой улыбке.

– Что такое?

– Иди вперед.

Они провели Бино за угол, к боковой стороне здания. Остальные стояли у микроавтобуса. Трое вытащили револьверы и тщательно обыскали его, предварительно поставив в позу и заставив упереться руками в верх машины.

При обыске были обнаружены карманный револьвер и два ножа, Когда они разоружили его, Лайм сказал:

– Здесь, пожалуй, слишком открытое место, давайте возьмем его в одну из лодок.

Они провели его на пирс и подтолкнули вниз по трапу в переднее отделение моторного суденышка с закрытой кабиной. Лодка мягко терлась вверх-вниз о старые покрышки, висящие на пирсе для буфера. Один из людей зажег фонарь. Лайм сказал Бино:

– Садись.

Бино медленно попятился, пока не уперся ногами в край койки. Сел и посмотрел на них, быстро переводя взгляд от лица к лицу.

– Мы ищем Стурку, – сказал Лайм.

– Мне не известно это имя. – Голос Бино был высокий и хриплый, с присвистом, как сыплющийся гравий. Он заставил Лайма вспомнить голос Рочестера Андерсона.

– Они приходили к тебе несколько дней назад – это было, вероятно, в среду ночью. Они хотели, чтобы ты отвез их в определенное место на лодке или самолетом.

– Очень много людей нанимают мои лодки и мой самолет.

– У них был пленник.

Бино пожал плечами, и Лайм повернулся к Шеду Хиллу.

– Он думает, что все, что мы можем сделать с ним, чтобы заставить его говорить, будет ничто по сравнению с тем, что Стурка и Джелил сделают с ним, если он действительно заговорит.

– Предложи ему деньги, – сказал Шед по-английски.

Бино понял это, его глаза стали хитрыми. Лайм сказал по-французски:

– Двести тысяч динаров, Бино. Стоимость хорошего самолета.

Во всяком случае, он завладел вниманием этого человека. Он добавил:

– Тебе нечего бояться со стороны Джелила – он тот, кто послал нас к тебе. Что касается Стурки, он не может выйти из этого дела живым. Ты знаешь, кто его пленник.

– Нет, я не знаю.

– Ты имеешь в виду, что они все время прятали его лицо.

Бино ничего не сказал. Лайм сел на койку перед ним. Они тесно толпились в маленькой кабине; было видно, что Бино утомлен. Лайм сказал:

– Двести пятьдесят тысяч динаров. Назовем их двадцатью пятью тысячами фунтов. В золотых соверенах.

– Я не вижу перед собой никаких денег.

Лайм бросил по-английски, не отводя от него глаз:

– Принесите чемодан.

Один из людей вышел и поднялся по трапу, когда он встал на пирс, лодка качнулась. Лайм продолжал:

– Мы взяли их с собой. На то, чтобы сделать это иначе, не было бы времени. Ты можешь понять это.

– Я могу.

– Пленником является Клиффорд Фэрли. Если ты еще не знал.

Никаких признаков удивления. Бино молча сидел, пока агент не вернулся. Кожаный чемоданчик был очень тяжелый. Они открыли его на палубе, и два агента начали складывать, считая, большие золотые монеты в аккуратные стопки. Лайм сказал:

– Как насчет Стурки?

– Я не знаю никого под этим именем.

– Тогда будем называть его любым именем, которое тебе нравится. Тебе не хочется денег, Бино? – Лайм наклонился вперед и похлопал его по колену. – Ты знаешь, что представляет собой другой вариант. Мы выжмем все это из тебя. Когда это будет сделано, от тебя мало что останется.

– Я не понимаю, – сказал Бино, посмотрев Лайму в глаза. – Почему вы не поступите так с самого начала. Это сэкономило бы вам деньги.

– У нас нет времени. Мы пойдем на это, если ты заставишь нас, но нам хотелось бы покончить со всем быстро.

– Откуда мне знать, что вы не убьете меня и не возьмете деньги обратно?

– Ниоткуда, – ответил Лайм. – Но что тебе терять?

Монеты на сумму двадцать пять тысяч фунтов были отсчитаны, и оставшиеся деньги положили обратно в чемоданчик. Бино следил за каждым движением до тех пор, пока чемоданчик не захлопнулся; наконец он сказал:

– Знаете, моя информация, вероятно, не стоит такой суммы.

– Если она хоть немного поможет нам, деньги твои.

– А если не поможет?

– Посмотрим.

– Я не знаю их имена. Я не знаю, был ли пленник тем человеком, которого вы назвали Пленник.

– Куда ты их доставил?

– Не У них свой пилот.

Лайм почувствовал неприятный вкус во рту.

– Опиши его.

– Негр. Большой, тяжелый, все время что-то жевал.

– Когда это было организовано?

– Пожалуй, десять дней назад.

– Кто договорился с тобой? Джелил?

– Нет. Человек по имени Бен Крим.

– Бенъюсеф Бен Крим, – выдохнул Лайм. – Снова. Что за историю он тебе выдал?

– Никакую, месье. Он заказал мой аэроплан на ночь двадцатого. Он должен был быть полностью заправлен горючим. Он сказал, что у него будет свой пилот. От меня требовалось только подвезти их на лодке к самолету.

– Когда они пришли, был ли с ними Бен Крим?

– Нет.

– Сколько их там было?

– Четверо, – сказал Бино и сморщил лоб. – Нет, пятеро. Пленник и четверо других. Одна женщина, ещё один – тот негр. Остальные были одеты в бурнусы, я не видел их лиц.

– В каком состоянии находился пленник?

– Кажется, ему не причинили вреда. Я вспоминаю, его лицо было закрыто маской.

– Маской?

– Вы знаете как: лентой с пластырем. – Бино провел рукой по глазам и рту.

– Они сказали, кто он такой?

– В общем-то нет. Они что-то сказали об ОАГ. [25]25
  ОАГ – Организация американских государств.


[Закрыть]Я думал, что он, возможно, является агентом ОАГ, которого они поймали. Берберы все еще имеют зуб на них, вы знаете.

Он сказал это очень быстро и, вероятно, солгал. Но это не имело значения. Лайм спросил:

– Я вижу, ты вернул аэроплан. Каким образом?

– Я должен был пойти на юг к вади, [26]26
  Вади – русло высохшей реки.


[Закрыть]чтобы забрать его. По ту сторону гор.

– Где?

– У вас есть карта?

Шед Хилл вытащил карту из своего кармана, и они развернули ее на койке сбоку от Бино. Тот закусил нижнюю губу и наклонился над ней. Наконец его указательный палец ткнул в нужное место.

– Здесь.

Это было к юго-востоку от Алжира, примерно в четырехстах милях. За хребтом Тель и Атласскими горами – на безводных плато пустыни, на краю Сахары. Бино объяснил:

– Один друг отвез меня туда.

– Теперь подумай и хорошенько. Сколько горючего было использовано?

– В «Каталине»? Я не помню.

– Все же баки не были полны.

Бино крепко задумался.

– Нет. Там оставалось достаточно, чтобы я долетел обратно сюда – больше, чем, достаточно. Если бы имелась какая-либо неопределенность, я бы беспокоился об этом и запомнил. В том вади нет бензина.

– Посадочная полоса?

– Нет. Всего лишь ровное место. Хотя там можно сесть и подняться без всяких проблем.

– Ты прилетел прямо сюда?

– Да, конечно.

– И я думаю, ты заправил бак, когда оказался здесь.

– Да.

– Сколько горючего он вмещает?

– Э… Я понимаю, да. – Бино попытался вспомнить. – Я думаю, что сорок литров. Да, я совершенно уверен. – Это была вещь из тех, что человек вроде Бино должен всегда помнить. Он добавил:

– Расстояние от вади досюда не превышает пятисот пятидесяти километров. Но вдобавок нужно перелететь Атласские горы, и это требует дополнительного расхода топлива. Я бы сказал, что потребовалось сорок-пятьдесят литров, чтобы долететь до дома.

– Тогда они пролетели достаточно миль, чтобы сжечь сотню литров или около того, – сказал Лайм. – Они должны были пересечь те же горы, что и ты. Поэтому будем считать, что расход топлива у них был таким же. – Он говорил в основном для себя.

– Вероятно, они пролетели всего около пятисот миль. Около восьмисот километров.

Какая-то часть этого расстояния должна, разумеется, лежать между логовом Стурки и вади. Но какая? Десять миль или две сотни? Вероятнее всего, это было значительное расстояние. Получалось, что нужно обследовать удручающе большую площадь. Если нарисовать круг с радиусом примерно четыреста пятьдесят миль вокруг Эль-Джамили… Даже если сузить его до клина, в центре основания которого будет вади, у тебя останется сорок или пятьдесят тысяч квадратных миль.

Это был не окончательный тупик, но задача сильно усложнялась. Лайм встал и отошел в сторону с Хиллом.

– Мы должны будем послать людей во все деревни в тех местах. Узнай, слышали ли они, как этот самолет пролетал в среду ночью. Попробуй найти, где он садился.

– На это уйдет уйма времени.

– Я знаю, но что еще осталось?

– Я отдам распоряжения, – сказал Хилл и поднялся по трапу. Лайм вернулся назад, к Бино. Осталось получить ответ еще на один вопрос.

– Ты сказал, что Бен Крим не был с ними в среду ночью.

– Нет.

– Видел ли ты его с тех пор?

– Нет… – Бино, казалось, колебался. Он не врал, но в этот момент о чем-то подумал. Лайм подождал. Бино ничего не сказал. Лайм сел напротив него.

– Что такое?

– Ничего.

– Это Бен Крим, не так ли? Что-то о Бен Криме?

– Тогда…

– Да? – внезапно Лайм понял. – Ты ждешь, что он приедет сюда, да?

Бино смотрел куда-то в сторону. Затем его взгляд медленно опустился на сложенные в стопки соверены. Наконец, покорно опустив плечи, он ответил:

– Да.

– Он будет здесь?

– Да.

– Когда? Сегодня ночью?

– Нет, не этой ночью. Он сказал, что нет определенности. Я должен ждать его во вторник – это завтра – или во вторник ночью.

– Где он обычно встречался с тобой?

– Здесь, на пирсе.

– Не в баре?

– Нет. Он не любит бывать на людях, Бенъюсеф.

Лайм кивнул:

– Боюсь, нам придется вмешаться в это.

22:15, северо-африканское время.

Пегги закурила сигарету и задохнулась дымом. Должно быть, эти иностранные марки изготавливают из коровьего дерьма. Она вспомнила неистовые лекции главной медсестры о самоубийственной токсичности сигаретного дыма, и эта мысль заставила ее потушить невыкуренную «Голуаз». Затем до нее дошло, как это было глупо, и она издала короткий смешок, похожий на иканье.

Стурка холодно посмотрел на нее из дальнего конца комнаты, а Сезар сказал:

– По какому поводу веселимся?

– Я ходила на занятия к сестре, которая любила читать нам лекции о вреде курения. Я думала об этом и так расстроилась, что затушила сигарету.

– Это смешно?

– Послушай, всех нас, наверное, убьют через считанные дни, а я здесь боюсь заработать рак в сорок два года. Тебе не кажется это забавным?

Сезар осторожно прошел по заваленному мусором полу и сел на корточки перед ней. Слабый свет керосиновых ламп делал его похожим на больного желтухой. У них имелся генератор, который подавал энергию в подземные комнаты, но верхняя часть здания была разбита тридцать лет назад итальянскими бомбами, и никто не взял на себя труд исправить повреждения. Очевидно, кто-то из старых друзей Стурки по движению за освобождение Алжира оборудовал подземную часть электричеством и спартанскими удобствами, но они так и не притронулись к развалинам над землей. Может быть, потому, что это выдало бы их французам. Сезар сказал:

– Никто не будет убит, Пегги. До сих пор все прошло великолепно. Почему у тебя такое настроение?

– Они достали ребят Ривы в Вашингтоне, не так ли? – У них был коротковолновый передатчик, и они внимательно слушали все новости.

– Они сделали свое дело перед тем, как погибнуть. Это и есть то, что имеет значение в народной борьбе, Пегги. Твоя жизнь не в счет, твой долг – сделать что-то до того, как ты умрешь. Послушай, если мы все прямо сейчас умрем, в эту минуту, останется кое-что недоделанное нами.

– Я думаю.

– Ты не кажешься очень уверенной. Сейчас чертовски неподходящее время, чтобы трусить, Пегги.

– Я не струсила. Разве кто-то сказал, что я хочу выйти из игры? Все, что я сказала, – только то, что я подумала, как это забавно, с сигаретами. – Сезар рассердил ее, и она подобрала смятую сигарету, расправила ее и снова зажгла.

Стурка стряхнул с себя задумчивое состояние, широкими шагами пересек комнату и подошел к ним.

– Достаточно ли прошло времени, чтобы на него подействовал наркотик?

– Который час? – спросила она.

– Двадцать минут одиннадцатого. Ты сделала ему укол полчаса назад.

– Он должен уже подействовать.

– Тогда спустимся вниз. – Стурка позвал Алвина.

Пегги протянула руку к чадре и арабскому халату и к тому времени, когда она оделась, она увидела, что Сезар и Стурка замотались в грубые бурнусы. Алвин положил в рот кусок жевательной резинки, и они в темноте спустились по разбитым каменным ступенькам в подземелье.

Она прижала большим пальцем вену на запястье Фэрли. Он посмотрел на нее безразличным взглядом и даже не поднял головы. В глазах застыло отсутствующее выражение. Она бросила через плечо:

– Кажется, мы немного преувеличили дозу в последний раз.

– Перед этим мы дали меньшую, и она не подействовала, – заметил Сезар.

Она похлопала Фэрли по щеке:

– Ты слышишь нас? Скажи что-нибудь.

– Я слышу вас. – Это было произнесено загробным голосом, как будто запись фонографа пустили со слишком медленной скоростью.

– Поднимись, живее. Я помогу тебе. – Она просунула руку ему под плечи, и он подчинился, рывками дергаясь вперед с вялой сосредоточенностью. Она подтолкнула его в грудь, и он тяжело оперся о стену, усевшись боком на кровати и выпрямив колени с видом маленького мальчика. Лицо было мертвенно бледным, глаза прикрыты и безучастны.

Она взглянула на остальных. Алвин стоял на страже у двери, а Стурка готовил магнитофон. Сезар сел на койку рядом с Фэрли и сказал рассудительным тоном:

– Поговори немного, мистер негодяй. Поговори с нами. Расскажи нам о всех хороших людях, которых ты преследовал. Расскажи нам о фашистской системе, установленной дома.

Пустой взгляд с болью остановился на Сезаре.

Стурка щелкал кнопками катушечного магнитофона. Сезар толкнул Фэрли.

– Ты можешь читать, подонок?

– … Конечно, я умею читать.

– Я хочу сказать – вслух. Читать для нас, слюнтяй. – Сезар протянул речь, которую они написали для Фэрли.

Фэрли попытался сосредоточить на ней взгляд, но его голова откинулась к стене, и рот безвольно открылся.

– Устал, – пробормотал он. – Плохо вижу.

«Слишком большая», – думала Пегги. Они дали ему слишком большую дозу. Она яростно повернулась к Стурке.

– Он не в себе, ты что, не видишь этого?

– Тогда приведи его в чувство. Сделай ему укол адреналина или чего-нибудь еще.

– У меня ничего нет. Ты думаешь, у меня на маленькой кухне целая аптека?

Стурка слегка приподнял голову. Под капюшоном она не могла видеть его лица, но знала, что этот ужасный взгляд прожигает ее насквозь.

– Леди, твоя забота об этом подонке нас не трогает, она не относится к делу. Ты забываешь, кто он такой – что из себя представляет.

Она побледнела.

– В таком состоянии нам от него мало проку. Вот все, что я хотела сказать. Я позволила вам втянуть меня в это, но вы сами видите, он не способен выдержать такую дозу. Мы должны подождать, пока ее действие ослабнет.

– Как долго это может продлиться?

– Я не знаю. Сработал накопительный эффект – в его организме скопилось слишком много этой дряни. Возможно, потребуется три или четыре дня, чтобы действие наркотиков смягчилось. Может быть, утром он произнесет то, что вы требуете.

Она знала причину беспокойства: его отказ мог серьезно нарушить их планы. «Но это твой собственный глупый промах. Ты накачал бедного, ублюдка до пределов наркотиками, потому что у него хватило духу сопротивляться тебе».

Сезар сказал:

– А может быть, он просто притворяется? Может, он соображает гораздо лучше, чем пытается показать?

Он шлепнул Фэрли по щеке – лицо безвольно дернулось в сторону. Фэрли медленно, с гримасой боли заморгал глазами.

– Он не притворяется! – закричала Пегги. – Господи, он напичкан таким количеством наркотиков, которого бы хватило, чтобы свалить с ног слона. Притворяется? У него не осталось никаких тормозов, чтобы играть роль. Взгляни на него, видишь?

В углах приоткрытого рта Фэрли скопилась белая пена слюны. Наконец Стурка выключил и забрал магнитофон.

– Хорошо. Утром.

Они оставили Фэрли на койке, вышли и закрыли люк в потолке. Пегги сказала:

– Попозже я попытаюсь достать ему что-нибудь поесть. Может быть, поможет большое количество кофе.

– Только не слишком оживляй его. В этот раз мы не можем допустить, чтобы он сопротивлялся.

– Еще несколько кубиков наркотика, и он умрет. Тогда он совсем не будет сопротивляться. Вы этого хотите?

– Поговори с ней, – тихо сказал Стурка Сезару и первым начал подниматься по ступенькам.

– Ты начинаешь говорить как уклонистка, – заметил Сезар. Алвин протиснулся мимо них к лестнице, смущенно взглянул на Пегги и исчез.

Она тяжело оперлась о стену и рассеянно слушала голос Сезара. Ей удалось механически верно отвечая на его вопросы, и, кажется, это его удовлетворило. Но в глубине души она знала, что они правы относительно нее. Она сдавалась. Она беспокоилась о Фэрли – она была медсестрой, а Фэрли ее пациентом.

Фэрли проявлял необыкновенную мягкость к ней. Это не заставило ее доверять ему. Но ей стало очень трудно его ненавидеть.

16:45, восточное стандартное время.

Агенты секретной службы были представлены в большом количестве, они присутствовали безмолвно и хранили безразличный вид, но не старались остаться незамеченными. Они наблюдали, как Эндрю Би вошел в кабинет президента.

Осунувшееся лицо Брюстера приобрело серый оттенок.

– Спасибо, что приехали, Энди. – Это была бессмысленная любезность: никто не оставлял без внимания вызовы президента. Би кивнул, пробормотал «Господин президент» и занял указанное кресло.

Голова Брюстера качнулась в сторону боковой двери.

– Уинстон Диркс только что вышел. Целый день мы проводили здесь совещания, одно за другим. Я полагаю, это продлится еще полночи, поэтому вы должны простить мне, если то, что я скажу, покажется вам заранее заготовленной речью. – Крупное морщинистое лицо наклонилось вперед, губы Брюстера медленно растянулись в улыбке. – Возможно, мне следовало организовать совместное заседание и поговорить со всеми сразу, но эти вещи таким способом не делаются.

Би терпеливо ждал. Его жгучий печальный взгляд уперся в лицо президента; он испытывал одновременно и желание упрекнуть и сочувствие.

Президент взглянул на телевизор в углу. Би не помнил, чтобы когда-нибудь видел в этом кабинете телевизор с момента отъезда Линдона Джонсона; должно быть, его принесли сегодня. Звук был выключен, а на экране держалась неподвижная заставка с рекламой принадлежностей для ванной. Брюстер сказал:

– В ближайший час семь арестованных должны приземлиться в Женеве. Я думаю, мне стоит посмотреть.

– То, что вам приходится делать, причиняет вам боль, не так ли, господин президент?

– Если это вернет Клиффа Фэрли, я целиком «за». – Президент умерил свою улыбку. – О том, что случится, если мы не вернем его, я и хотел бы поговорить с вами, Энди.

Би кивнул, не высказав удивления, и президент продолжал:

– Я полагаю, вы тоже обдумывали такую возможность.

– Как и все. Я сомневаюсь, что сейчас в стране существует другая тема для разговоров.

– Я хотел бы узнать ваши взгляды.

– Ну, они, возможно, отличаются от ваших, господин президент. – Би слегка усмехнулся. – Они редко совпадают.

– Я ценю ваше мнение, Энди. И я считаю, что разногласия между вами и мной выглядят довольно мелкими, особенно если сравнивать их с некоторыми другими.

– Например, с сенатором Холландером?

– Например, с сенатором Холландером.

«Президент похож на несчастного мокрого кота», – подумал Би.

Брюстер ждал, когда он выскажется. С некоторым усилием Би собрался с мыслями:

– Господин президент, в настоящий момент мне почти нечего предложить. Я думаю, мы оказались между Сциллой и Харибдой. Если вы и считали себя в какой-то степени либералом, то сейчас у вас выбита почва из-под ног. Целый день я наблюдал входящие войска. Я полагаю, подобное происходит в каждом городе страны – похоже на состояние осады. Как я понимаю, они арестовывают каждого, кто выглядит подозрительно.

– Ну, это сильно преувеличено.

– Возможно, это не совсем подтверждается фактами, но зато полностью соответствует сложившимся настроениям. Мне кажется, люди чувствуют себя так, будто находятся на оккупированной территории. Многих арестовывают, а другие находятся под надзором, так что теряют всякую возможность побыть в одиночестве.

– И вы собираетесь защищать их права?

– Было время, когда я бы так и сделал. Сейчас я не уверен, что это правильно. Я думаю, защищать их права сейчас – означает погубить их быстрее. Такова обстановка в стране. Откровенно говоря, мне кажется, большинство радикалов проявляют восхитительную сдержанность.

– Благоразумную, вероятно. Они знают, что им туго придется, если они попробуют сопротивляться.

– Это так. Мне кажется, когда мы ущемляем их права, мы запускаем другой губительный механизм. Разрушение свобод каждого.

– Не было проведено ни одного массового ареста, Энди, чтобы вы там ни слышали.

– Произведено достаточно арестов, чтобы вызвать серьезную тревогу.

– Пятнадцать – двадцать известных радикальных лидеров, вот и весь размах. Я должен обратить ваше внимание на то, что было достаточно взрывов и похищений, чтобы вызвать еще большее беспокойство.

– Мне трудно с этим не согласиться. – Би рассеянно массировал правое колено, которое было разбито четыре года назад и починено с помощью кусочков пересаженной кости и стали. Оно по-прежнему мучило его вспышками боли. – Господин президент, я должен отметить, что, как мне кажется, ваша администрация тоже проявила выдающуюся выдержку. Я догадываюсь, чего вам стоило сдерживать постоянное давление Холландера и этой своры с их бредовыми призывами.

– Спасибо, Энди. Мне кажется, ваши слова вновь подводят нас к той речи, которую я собирался произнести для вас. Относительно Уэнди Холландера. Я полагаю, вы тоже думали о его роли?

Би покачал головой, угрюмо подтверждая это.

Президент закурил сигару, его выцветшие глаза впились в Би.

– Сегодня я беседовал с двенадцатью – пятнадцатью лидерами из обеих палат. Я заставил каждого из них поклясться в сохранении тайны, и они согласились. Могу ли я потребовать подобного обещания от вас, Энди?

– Я думаю, это зависит от того, какой секрет я должен буду хранить.

– До вас дошли какие-нибудь слухи? Какими бы дикими они вам не показались.

– Я не слышал ничего, кроме слухов, господин президент. О том, что взрывы подстроены русскими; что Белый дом ускоренно готовится к войне; что армия только прикрывается тек, будто бы входит в города для защиты должностных лиц, – по слухам, настоящая цель состоит в том, чтобы привести войска в состояние боевой готовности, когда они могли бы одновременно нанести удар по всей стране, схватить всех известных или подозреваемых радикалов и согнать их в концентрационные лагеря. Я слышал слухи о Клиффорде Фэрли, слухи о японцах и слухи о…

– Не об этом, – спокойно перебил его президент. – Я имею в виду слухи о кампании против Холландера.

– Мне кажется, в этом вопросе желаемое часто выдается за действительное.

– В этом кабинете мне действительно было сделано предложение, что нам следует убить его и свалить вину на радикалов, – сказал Брюстер. – Что вы об этом думаете?

– Я, пожалуй, еще не думал об этом.

– Энди, мне нет необходимости говорить вам, в какой ад будет втянута наша страна, если в четверг это кресло займет Уэнди Холландер.

– Нет. Я достаточно ярко могу представить себе эту картину.

– Есть способ предотвратить такой поворот событий, – добавил президент и, прищурившись, посмотрел на Би сквозь дым сигары, наблюдая его реакцию. – Конечно, я не имею в виду убийство.

Би задумчиво сдвинул брови и скривил рот.

– Вы хотите объявить его некомпетентным? Я размышлял над этим – полагаю, многим приходила в голову такая мысль.

– Я сомневаюсь, что нам удастся нечто подобное.

– Я тоже. Но вы сказали, что нашли способ?

– Мне нужно от вас заверение в том, что сказанное не покинет пределы комнаты до тех пор, пока я сам не сброшу покров тайны, Энди. Видит Бог, это подлинно необходимо в интересах национальной безопасности – если что-то и требовалось хранить, как величайший секрет, то это именно тот случай. Могу я абсолютно положиться на вас?

– Господин президент, если вы так уверены, что ваш план будет работать, зачем нужно сохранение тайны?

– Потому что если Холландер пронюхает о нем слишком быстро, он может найти способ воспрепятствовать ему. Если нам удастся захватить его врасплох, появится больше шансов на успех.

– Но я полагаю, вам потребуется поддержка конгресса.

– Да. Я дам вам список имен тех, с кем я уже переговорил. Они единственные, с кем вы можете обсудить это. Завтра утром я собираюсь созвать закрытое совещание лидеров обеих палат, а затем мы обсудим все на общем собрании, но тем временем я хотел бы поговорить с каждым из вас лично.

– В связи с этим я не вижу причины отказать вам, господин президент.

– Итак, вы даете мне слово?

– Я даю вам слово. – Би слегка улыбнулся. – В том смысле, в каком может быть надежно слово политика.

– Ваши слова всегда были надежны в достаточной степени, Энди. Вы чертовски яростно выступали против меня по многим вопросам и заключили не меньше меня тайных сделок, но я никогда не слышал, чтобы вы нарушили свои обязательства.

Манере общения президента были свойственны мелодраматические эффекты; при всей своей заслуженной репутации ловкача-пройдохи он был по-курьезному старомоден в своих убеждениях. Его представления о чести и достоинстве отвечали требованиям эпохи викторианства. Брюстер оставался джентльменом, и это выглядело довольно старомодно в мире, в котором подобные качества считались бессмысленными и даже подозрительными.

Президент откинулся назад в массивном кресле.

– Итак, приступим. Мне нет необходимости перечислять вам, почему мы не хотим, чтобы Уэнди Холландер поднялся в четверг по ступенькам Белого дома со всеми своими чемоданами. В этом мы согласны друг с другом, не так ли?

– Полностью.

– Я могу также отметить, что у нас не осталось времени, чтобы кратко посвятить во все сложности управления страной нового человека. Я приложил все свои усилия, чтобы ввести в курс дела Декстера Этриджа. Декс умер, и мы остались с Уэнди Холландером. Энди, мы уже несколько лет на Холме, вы помните дебаты по поводу билля преемственности в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году?

– Смутно.