355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Борис Кагарлицкий » Сборник статей и интервью 2009г (v1.16) » Текст книги (страница 43)
Сборник статей и интервью 2009г (v1.16)
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 00:01

Текст книги "Сборник статей и интервью 2009г (v1.16)"


Автор книги: Борис Кагарлицкий


Жанр:

   

Политика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 64 страниц)

ЭКСПЕРТЫ ОЖИДАЮТ ИНФЛЯЦИЮ НА УРОВНЕ НЕ МЕНЕЕ 15%

Вчера Росстат сообщил, что инфляция в марте составила 1,3%. Это больше, чем в прошлом году, но меньше, чем прогнозировало Минэкономразвития (1,4%). С начала года прирост потребительских цен достиг 5,4% против 4,8% за I квартал 2008 г. Эксперты считают, что такими темпами, несмотря на заклинания чиновников, к концу года инфляция составит не менее 15%, пишут «Новые известия».

Опрошенные изданием эксперты сомневаются в достижимости этой цели. Аналитик Экономической экспертной группы Мария Катаранова прогнозирует, что к концу года уровень инфляции будет составлять не менее 15%. Этому способствует ряд факторов. "Основное – это, конечно, девальвация рубля, которая будет сказываться на протяжении всего первого полугодия, – рассказала "НИ" эксперт. – Еще один безусловный фактор, который внесет существенный вклад в итоговый индекс потребительских цен, – это ускоренный рост тарифов на электроэнергию и газ. Стоит еще отметить высокие инфляционные ожидания. Это говорит о низкой степени доверия к денежной политике властей – в таких условиях подобные ожидания сами себя подпитывают. То есть, чем больше мы ожидаем от инфляции, тем она действительно больше и будет".

Снижение потребительского спроса, на которое рассчитывают власти как на фактор сдерживания цен, будет иметь весьма ограниченное влияние на ситуацию. "Население вряд ли сможет существенно скорректировать свою потребительскую корзину", – полагает аналитик. Однако есть и более пугающие прогнозы – не менее 20% роста цен. Так, по мнению директора Института глобализации и социальных движений Бориса Кагарлицкого, инфляцию можно удерживать более-менее успешно только до конца лета, но дальше – вряд ли, потому что "деньги в бюджете кончатся". "Денег в бюджете реально заложено месяцев на 8-9, соответственно, мы должны допечатать или где-то занять на три месяца в конце года, – рассказал "НИ" аналитик. – Это значит, что темпы инфляции будут достаточно большие".

ОРАНЖЕВЫЕ ТЕХНОЛОГИИ В «РЕВОЛЮЦИИ ПЛИТОЧНИКОВ»

Вчерашний оппозиционный митинг с требованием пересчета отданных на выборах голосов перерос в погромы, беспорядки, мародерство и поджоги. Эксперты называют события в Кишиневе попыткой очередной «оранжевой революции». Politonline.ru уточнил у политологов, насколько «революция плиточников» похожа на предыдущие перевороты в Киргизии, Грузии, на Украине

Politonline.ru: Есть ли разница между событиями в Молдавии и другими т.н. "оранжевыми революциями"? Чем они похожи и отличаются, если отличаются?

Кагарлицкий Борис Юльевич, директор Института проблем глобализации:

По большому счету, это не является революцией. Просто несколько группировок делят власть и даже не столько власть, сколько финансовые потоки, собственность – используя для этого оголтелую массовку. В лучшем случае это можно называть политическим переворотом, сопровождаемым массовыми беспорядками. Дело в том, что выборы в Восточной Европе – причем не только в бывших советских республиках, но и в других бывших коммунистических странах перестали являться поводом для легитимизации власти. События в Молдавии, на Украине, в Грузии действительно очень схожи – но не столько в технологии, сколько в обстоятельствах. Постсоветские страны отличаются крайне слабыми политическими системами, нестабильными и расколотыми элитами. Налицо ситуации, когда одна из группировок пытается монополизровать доступ к собственности и финансовым потокам – а другие группировки пытаются дестабилизировать ситуацию и отдать власть и бабло.

СВОБОДА ДЛЯ БЮРОКРАТА

Эффективность российского чиновника

«Есть такой анекдот…» – мой собеседник обаятельно улыбнулся и пригубил бокал вина.

«Значит, наши чиновники едут в командировку в Малайзию. Ну, там рестораны, увеселения всякие. А в последний день глава нашей делегации у малайского коллеги спрашивает, как у них с зарплатой? Тот отвечает, что плохо, жалование маленькое, еле на жизнь хватает. Откуда же у вас деньги? Малаец раскрывает окно, показывает:

– Видите там, роскошный подвесной мост?

– Вижу.

Малаец подмигивает:

– Двадцать процентов!

Проходит месяц и малайцы едут в Москву с ответным визитом. Ну, знамо дело, опять рестораны, гулянки, бани. Напоследок заходит малайский чиновник к российскому коллеге, спрашивает: а у вас как с зарплатой? Россиянин жалуется. Хуже, мол, даже чем у вас.

– И откуда же деньги?

Россиянин открывает окно:

– Видите тот великолепный двух-сотэтажный небоскреб.

Малаец напрягается, всматривается…

– Ничего не вижу!

– Сто процентов, – ликует россиянин«.

Собеседник снова отхлебнул вина и снова обаятельно улыбнулся. Он очень элегантен – в новом, с иголочки, костюме и великолепном дорогом галстуке. Совсем недавно его назначили курировать строительство технопарка где-то в Сибири.

Технопарк в Сибири так и не построили. Зато в парковой зоне появился уютный дачный поселок для местной элиты. А мой собеседник получил к тому времени новое назначение. Его повысили.

Почему-то я вспомнил «Мертвые души» Гоголя: «Скоро представилось Чичикову поле гораздо пространнее: образовалась комиссия для построения какого-то казенного весьма капитального строения. В эту комиссию пристроился и он, и оказался одним из деятельнейших членов. Комиссия немедленно приступила к делу. Шесть лет возилась около здания; но климат, что ли, мешал или материал уже был такой, только никак не шло казенное здание выше фундамента. А между тем в других концах города очутилось у каждого из членов по красивому дому гражданской архитектуры: видно, грунт земли был там получше».

Ну, прямо про наш технопарк. Ничего, что полтора столетия прошло, а дело никак не меняется. Способность отечественного бюрократа возвести строение совсем не так, не то, и не там, где по бюджету положено, остается неодолимой. Однако есть и отличие. Нынешние государственные мужи (и заодно некоторые дамы, поскольку за прошедшее время случилась эмансипация) отличаются по сравнению с гоголевскими героями изрядным самосознанием и даже некоторой циничной самоиронией. Они все в школу ходили, те же «Мертвые души» и «Ревизора» читали. С немалым, надо сказать, удовольствием. Но только в моральном отношении это их ничуть не исправило.

Проблема, конечно, в структуре. Почему-то шведский бюрократ деньги из казенного бюджета в собственный карман не перекладывает. Причем уверенности в высоких моральных качествах шведского функционера у меня, честно говоря, нет. Скорее – наоборот. Всякий, кто в западные края ездил, знает, что бюрократия там бездушно-рациональная. Не в стиле Гоголя, а в духе Макса Вебера. Четкое выполнение инструкций, даже самых идиотских, безупречное следование закону, даже самому нелепому и безжалостному. С русским чиновником можно договориться. Можно его подкупить. Можно взять на испуг. Можно просто упросить, объяснить ему свое бедственное положение, устроить истерику. В нем просыпается человек. Это человечное начало в бюрократе проявляет себя и тогда, когда он цинично растаскивает казенные деньги, и тогда, когда он совершенно бескорыстно, рискуя свои положением, нарушает инструкцию, чтобы помочь малознакомому человеку, запутавшемуся в сетях бессмысленных запретов и требований. Причем это будут не два разных чиновника – «плохой» и «хороший». Нет, это будет один и тот же функционер, поворачивающийся к нам своими разными сторонами. Жаль только, что порой нельзя наперед знать, какой именно стороной он к тебе повернется.

О том, что с российской бюрократией что-то не так, что она коррумпирована и неэффективна, все знают. Включая самих чиновников. Включая тех самых – коррумпированных и неэффективных. И они (в том числе самые коррумпированные и неэффективные) об этом страшно и искренне печалятся.

Помню, как-то в одном провинциальном городе я был приглашен на конференцию. Город этот, надо сказать, связан с биографией еще одного выдающегося русского писателя – Салтыкова-Щедрина. Конференция в университете была важным культурным событием, которое открывала сама заместительница местного губернатора, привлекательная ученая дама, курировавшая вопросы культуры и науки.

Дама была взаправду ученая – выпускница все того же университета, а затем его преподавательница, с удовольствием посещавшая свою аlma mater.

«Вот вы говорите, что всё не так, – разъясняла она с трибуны ошибки местной интеллигенции. – Что власть неправильно делает. Я вот тоже так думала, пока меня не назначили. А как только назначили, сразу поняла, что иначе нельзя. Мы много раз совещания собирали, разные варианты обсуждали. Но как ни крути, выходит, что делать надо только так, как мы делаем. А иначе – не получается».

Я не выдержал, вышел на трибуну и рассказал про то, как в больном организме собрался консилиум микробов и вирусов. Они очень обеспокоены – кормящий и дающий им кров организм тяжело болен, может быть, даже погибает. Они искренне стремятся его лечить и поддерживать в здоровом состоянии. Перебирают разные варианты и решения. Только почему-то у них ничего не получается.

Для того, чтобы понять, как лечить организм, надо будет сначала признать, что первопричиной болезни являетесь вы сами…

Больше меня в тот город не приглашали.

В чем, однако, секрет, особенность российской бюрократии? И так ли она уникальна – со всеми своими коррупционными традициями, своеобразной этикой взяточников (брать по чину) и неизменной способностью воспроизводиться несмотря на смены политического режима и общественно-экономической формации? Если за норму считать Западную, а тем более Северную Европу, то российский чиновник – явная аномалия, несмотря на столетиями прививаемые немецкие правила и искренние попытки построить все структуры, воспроизводя иерархию «в точности как у них». Собственно, эта попытка механического переноса чужих норм уже сама по себе показательна. Общество не такое, как на Западе, со своими особенностями и противоречиями, а потому чем более точно и добросовестно иностранная норма воспроизводится, тем хуже работает. Разрыв между нормами и жизнью, в эти нормы не укладывающейся, естественным образом заполняет коррупция. Она функциональна, осмысленна и по-своему необходима. Понимание относительности и условности официальных норм делает российского чиновника в чем-то более человечным. Он не может функционировать как машина, поскольку в противном случае терпел бы постоянную неудачу, сталкиваясь с сопротивляющейся реальностью. А потому надо приспосабливаться, находить неожиданные и творческие решения, вольно интерпретировать правила и указания. Иногда в интересах дела, иногда в своих собственных.

Российский чиновник однозначно неэффективен, но почему-то все попытки построить по иноземному образцу эффективную бюрократию неизменно срываются. И отнюдь не потому, что этому сопротивляются сами работники аппарата, привыкшие жить по-другому. Они и рады были бы продемонстрировать кристальную честность, рационализм и немецкую точность. Но не выходит. Сопротивляются этому не отдельные люди, а сама жизнь.

Однако контраст между нашим чиновником и иностранным бюрократом оказывается столь разителен лишь в том случае, если иностранец – по определению немец или, тем более, швед. Если же посмотреть на южную Европу, на итальянских казнокрадов и греческих формалистов-разгильдяев, то различие окажется скорее стилистическим, нежели системным. Если же взглянуть на опыт Латинской Америки или Азии, то всё вообще будет смотреться очень знакомо и понятно. С той лишь разницей, что у них не было Гоголя и Салтыкова-Щедрина, чтобы описать нравы и повадки этих Homo Buraucraticus.

Что же объединяет все эти культуры в плане социально-историческом? Прежде всего – слабость правящего класса как такового. В классическом европейском капитализме правящий класс находится вне государства, он существует сам по себе, используя государство как свой инструмент, держа бюрократию под внешним контролем и рационально оценивая эффективность ее работы – в собственных интересах. Чиновник всегда формалист, но через все эти формальности и условности просвечивает система более общих норм и требований, которые он далеко не сам для себя определяет.

Чем слабее правящий класс в социальном смысле, чем больше он срастается с государством, чем меньше он способен что-то сделать самостоятельно, собственными силами, не опираясь на репрессии и принуждение, чем менее он авторитетен в обществе, тем больше его зависимость от бюрократии.

В царской России буржуазия была слаба, а дворянство и чиновничество неразделимы. В советское время бюрократия понемногу превращалась в самостоятельное привилегированное сословие, верхушку которого составляла пресловутая «номенклатура». Экономическая и политическая элита не имела самостоятельного существования, она вырастала из бюрократии и вне связи с ней просто не существовала. Кстати, именно в советский период была достигнута наибольшая за всю отечественную историю эффективность и наименьшая коррумпированность бюрократии: извне чиновников никто уже даже не пытался контролировать, но в качестве социальной общности, заменявшей отсутствовавший правящий класс, бюрократическая элита сформировала некое подобие собственной внутренней этики. Другим сдерживающим фактором была официальная идеология, к которой верхи общества давно уже не относились серьезно, но которую приходилось уважать для того, чтобы сохранять связь с массами и поддерживать общество в состоянии лояльности.

Между прочим, именно обремененность бюрократической верхушки всеми этими ограничениями, усталость от них в значительной мере предопределили антикоммунистическую реставрацию, начавшуюся уже в конце 1980-х годов. Как заметила болгарский социолог Диметрина Петрова – единственная революция, произошедшая в Восточной Европе, состояла в освобождении бюрократической элиты от оков коммунистической идеологии. Теперь чиновник стал по-настоящему свободным. А новый правящий класс «отпочковался» от старой номенклатуры, сохраняя с ней не только родственную связь, общность культуры и привычек, но и некую идейную, точнее антиидейную общность. Освобождение от ограничений стало главным смыслом происходящего. Ограничения коммунистической идеологии рушились вместе с требованиями здравого смысла, элементарными нормами межчеловеческих отношений и простейшими представлениями о порядочности. Старая бюрократическая этика была утрачена, а новой, буржуазной выработать российская элита не сумела.

В лучшем случае она научилась с течением времени симулировать буржуазную благопристойность так же, как люди с течением времени пришли к мысли о необходимости заменить петушиные пиджаки на хорошо скроенные костюмы, а красно-кирпичные супербараки на вполне приличные, в европейском стиле, особняки (они отличались от западных аналогов только тем, что были в четыре-пять раз больше).

Новый правящий класс сформировал свои корпоративные структуры, но самостоятельной социальной силой не стал. Вне корпораций и без поддержки государства он нежизнеспособен. Но не только буржуазия оказывается связана с бюрократией. Со своей стороны, любой крупный чиновник имеет возможность превращения в бизнесмена и представителя корпоративной элиты. Поэтому российской бюрократии неведома особая этика государственной службы, непонятна западная система бюрократических привилегий, которая в той, иностранной, реальности не сближает чиновников с правящим классом, а наоборот, отделяет их от него и в чем-то даже противопоставляет. Слабость правящего класса, как ни парадоксально, лишает бюрократию необходимой для эффективной работы автономии. Ведь сферы бизнеса и государственного управления должны быть разделены. Увы, они в отечественной практике разделены быть не могут. И не потому, что, как думают утописты-либералы, чиновники все время во все вмешиваются, мешая бизнесу, а потому, что сам бизнес постоянно нуждается в их вмешательстве, не умея без их поддержки и подстраховки и шагу ступить. Правда, вмешательство чиновников оказывается гарантированно неэффективным, но тут уж что есть – то есть. Какие социальные условия, такая и бюрократия…

На самом деле слабость правящего класса расширяет сферу свободы. Но не для массы подданных, а, в первую очередь, именно для чиновников, которых толком никто не может проконтролировать, которым никто в верхах общества не может дать этического примера. Другой вопрос, что подобная свобода для чиновников обеспечивает некоторые неожиданные и нестандартные измерения свободы и для простых граждан. Ведь у них появляется возможность обходить правила, избегать неприятностей, не выполнять требования, не соблюдать законы. Все это, конечно, очень не по-западному. Но это тоже свобода, раскрепощение и возможность для развития инициативы, нестандартного и неформального мышления (почему, собственно, на Западе так изумляются способностью русских находить неожиданные выходы из самых разных ситуаций).

Свобода, допускаемая в мире, управляемом отечественными чиновниками, это свобода без демократии. Точно так же, как в западном обществе соблюдение норм демократии отнюдь не означает безграничного развития свободы.

Свобода переходить улицу на красный свет – очень странная и «неправильная» свобода, но она позволяет сэкономить время и решить кучу проблем, особенно если учесть, что все светофоры стоят не там где надо, и работают не так, как следовало бы. Именно поэтому постоянно констатируемая и осуждаемая коррумпированность и неэффективность наших бюрократов оказывается для общества отнюдь не фатальной.

Мы научились жить и общаться с бюрократами – не получая от этого большого удовольствия, но неизменно находя приемлемые решения. И в этом главный позитивный секрет российского общества: оно по-своему эффективно. На индивидуальном и коллективном уровне, прячась от государства и игнорируя правящий класс, обманывая чиновников, подкупая их и договариваясь с ними, российское общество продолжает выживать и развиваться.

Вопрос лишь в том, хватит ли этих навыков для преодоления кризиса.

Если нет, то придется или погибнуть или изменить систему.

© 2007-2009 «Русская жизнь»

СОЦИАЛЬНЫЙ ПРОТЕСТ ЕЩЕ ВПЕРЕДИ

Директор Института проблем глобализации Борис Кагарлицкий в эфире телеканала Russia.ru заявил, что в настоящее время социальный протест населения из-за кризиса еще не развернулся в полную силу, однако через несколько месяцев он должен выйти на свой пик.

По мнению эксперта, в настоящее время, конечно, уже слышны новости о социальных волнениях, забастовках, пикетах, митингах. Но это еще не достигло масштабов крупного социального вызова для власти, для существующей системы, поскольку «в общем люди настроены терпеть, приспосабливаться, пережидать».

«Более того, если посмотреть на безработных, мы не видим пока, что безработица переходит в массовый социальный протест. Это же касается и гастарбайтеров. Были страшные истории, что они пойдут резать, грабить, убивать. Но ничего этого не произошло. Тех, кого уволили, те уехали. Тут проблема в другом», – подчеркивает Кагарлицкий.

Эксперт обращает внимание на тот факт, что, с одной стороны, власть слишком рано начала пугать себя социальным протестом, которого просто нет, а, с другой, «когда власть успокоится и решит, что социального протеста уже не будет, тут и случится то, чего она уже не ждет».

«Так всегда и происходит, потому что это сложный психологический процесс: люди сразу никогда не меняют свои установки; этот процесс должен пройти в течение нескольких месяцев», – отметил эксперт, добавив, что социальные сдвиги, порожденные кризисом, не заканчиваются в тот момент, когда завершается экономический спад.

В этой связи он привел в пример историю США, а именно Великую депрессию. «Падение биржи происходит в 1929 году, после этого идут увольнения, закрытия предприятий. Массовых народных вступлений нет, – напомнил глава Института проблем глобализации. – В широком масштабе они начинаются только в 1931 году. Кроме того, в 1932 году депрессия вроде бы начинает заканчиваться, экономика начинает подниматься, а вот политические и социальные последствия депрессии продолжаются».

«Нам просто нужно быть готовым к достаточно длительному периоду социальных перемен и социальной нестабильности, который завершится только тогда, когда социальные структуры изменятся, и люди смогут в них вписаться, и тогда все более или менее встанет на свои места», – резюмировал Кагарлицкий в эфире Russia.ru.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю