Текст книги "Шпионаж под сакурой(СИ)"

Автор книги: Борис Сапожников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Изогнув под невероятным углом левую руку, Юримару выдернул из спины рукоять и коротко встряхнул оружием. Из рукава стремительно вынырнула стальная змейка, проскользнула по клинку, мгновенно приняв его форму. Юримару тут же полоснул меня им. И снова меня спасли рефлексы. Уставшее и побитое тело всё равно реагировало быстрее разума. Я отпрыгнул назад, перекатился через плечо, чудом не задев лежащие на полу тела декораторов. Юримару наступал на меня, занося короткий меч для удара. Не вставая на ноги, я снова перекатился назад через спину, разрывая дистанцию между нами.

– Руднев-сан, – окликнула меня Акамицу, – берите.

Дверной проём, где стояли они с Дороши, находился по диагонали от меня. Я бросил короткий взгляд на них, стараясь не выпускать из поля зрения Юримару. Акамицу кинула мне пистолет, он с характерным металлическим щелчком ударился об пол и заскользил ко мне. Я перекатился в третий раз, подхватил пистолет и, почти не целясь, всадил в Юримару весь магазин. Выстрелы остановили его, заставили покачнуться, из ран потекла неприятная чёрная жидкость, напоминающая нефть или сжиженную тьму.

Юримару провёл по ране пальцами, растёр чёрную кровь между ними, зачем-то понюхал и даже попробовал на вкус. Надо сказать, что чёрные клинки всё это время продолжали рубить тускнеющий щит, укрывающий Сатоми и Алису. Правда, когда пули пробивали тело Юримару, клинки замирали, парочка даже рассыпалась прахом. Оставшиеся принялись за работу с удвоенной силой.

– Похоже, монахи из Асакуса Канон славно тебя поднатаскали, Руднев-сан, – усмехнулся Юримару. – Ты сумел вложить в выстрелы свою ненависть ко мне. Теперь я лучше стал понимать тебя, Руднев-сан. Ты не лгал мне, когда говорил, что мы с тобой теперь враги. – Он вытер руку о широкую штанину. – Даже вред мне нанести сумел. Давно я уже не чувствовал такой боли. Даже когда вы уродовали меня после моей шутки с колокольчиком, мне не было так больно.

Неуловимым движением он вложил короткий клинок в ножны, а следом таким же выхватил длинный. Казалось, он находился на приличном расстоянии от золотистого щита Алисы, однако в одно мгновение вдруг оказался совсем рядом с ним. Не оборачиваясь, он полоснул длинным мечом за спину, рассекая щит одним взмахом. Под остро отточенным клинком щит треснул и раскололся на две половинки. Почти сразу после этого щит рассыпался яркими искорками.

– Бегите! – крикнул я девушкам и кинулся на Юримару.

Тот стоял лицом ко мне, ловко перехватил меч и сделал выпад в мою сторону. Я едва успел нырнуть под клинок, перехватил широкий рукав кимоно и, используя вес своего тела, провёл классический бросок через спину. Юримару ловко приземлился на обе ноги, теперь уже сам левой рукой поймал меня за одежду и отшвырнул на несколько шагов с такой лёгкостью, будто котёнка.

– Считаешь, – зло усмехнулся он, – что сумеешь одолеть меня. Я – потомок древнего самурайского рода и меня учили дзюдзюцу с детства. Ни жалкая пародия Канно, ни все эти ваши заморские штучки не помогут тебя справиться со мной.

– Это мы сейчас посмотрим, – усмехнулся я в ответ, становясь в классическую боксёрскую стойку.

– Спасаешь девчонок, – Юримару снова вложил меч в ножны тем же змеиным движением, – ты так и остался мальчишкой, Руднев-сан.

И тут вдруг музыка обрушилась на нас с новой силой…

Накадзо, Готон и Наэ атаковали ворвавшихся в театр немцев с тыла. Как только прогремели первые выстрелы, антрепренёр выскочил из своего кабинета, едва не столкнувшись нос к носу с девушками.

– Тем лучше, – кивнул он, жестом приглашая обеих в кабинет.

Пройдя к дальней стенке, антрепренёр рывком убрал в сторону казавшуюся чисто декоративной ширму. За ней обнаружилась стойка с винтовками и внушительный ящик с обоймами патронов.

– Разбирайте, – велел он девушкам. – Обращаться умеете? – поинтересовался несколько запоздало у них.

– Естественно, – как-то даже уязвлено бросила Готон, забирая первую же винтовку и вполне уверенно щёлкая затвором.

– Ну, не то чтобы очень… – протянула Наэ. – Только обязательные практические стрельбы…

– Тогда главное стреляй быстро, – сказала ей Готон, – и бери побольше патронов.

Разобрав винтовки, все трое принялись набивать карманы обоймами. Выбрав ящик наполовину, причём большая часть патронов, действительно, досталась Наэ, у которой на рабочем комбинезоне оказалось полно карманов, они выскочили в коридор.

Немцы к тому времени уже поднялись по лестнице и теперь продвигались по коридору, давая короткие очереди. Им отвечал редкими, но меткими выстрелами револьвер. Накадзо уверено направился к лестнице, прямо на ходу стреляя из винтовки. Через секунду к нему присоединились обе девушки. Стреляли не особенно заботясь о меткости, главное было прижать врага к полу неожиданной атакой с тыла, отвлечь, дать отбивающейся Марине шанс перезарядить револьвер или вовсе покинуть театр, выпрыгнув в окно. И это им удалось.

Немцы пригнули головы. Двое тыловых обернулись, но стрелять с такого расстояния из автоматов было бесполезно. Накадзо и девушки продолжали наступать на них, стреляя на ходу. Били почти беспрерывно, стараясь даже обоймы менять по очереди, чтобы импровизированный шквал огня не прерывался.

Пятеро в чёрной серебром форме поднялись по лестнице, оказавшись за спинами немцев в шинелях. Выстрелы, похоже, их ничуть не смущали. Шедший первым длинноволосый брюнет, в котором Накадзо узнал гауптштурмфюрера фон Кемпфера, обернулся к стрелявшим и широко взмахнул рукой. Волна тьмы прошлась по полу от его ног, устремилась к Накадзо и девушкам. Двигалась волна быстро, укрыться от неё, они не успели. Волна накрыла всех троих, но почти тут же схлынула, уйдя обратно в пол. Накадзо и девушки стояли, даже винтовок не опустив, как будто и не было никакой тёмной волны. Только пиджак и рубашка на груди антрепренёра дымились. Отстреляв обойму, Накадзо вытянул за верёвку раскалённый докрасна треугольный амулет и швырнул его под ноги. Не обращая внимания на боль, Накадзо зарядил винтовку и принялся стрелять по фон Кемпферу. Немец поднял руку, и все пули повисли перед ним в воздухе, короткое движение пальцами – и они со стуком падают на землю.

– ReiЯzahn, – спокойно сказал он, – убей их. – И отвернулся от Накадзо сотоварищи.

Светловолосый юноша, носивший ту же фамилию, что и начальник штаба танковых войск Германии и командир 2-й бронедивизии, сорвался с места, будто живой вихрь. Накадзо всадил в него остатки обоймы, но ни разу не попал. Готон же стрелять не стала, она просто заступила ему дорогу, вскинув винтовку для обороны. Она использовала её как шест, благо длина Арисаки это вполне позволяла.

Гудериан провёл несколько быстрых ударов, едва заметных глазу. Готон сумела, хоть и не без труда, отбить все, даже ткнула в ответ прикладом, целя в грудь. Гудериан принял его на скрещённые руки. Ловко перехватил приклад левой рукой, развернув корпус, ударил Готон в висок. Девушка попыталась освободить оружие, потому и не успела увернуться или заблокировать удар. Небольшой кулак Гудериана был твёрдым, словно камень. Голова Готон взорвалась болью, по виску потекла кровь. Гудериан вырвал винтовку из её рук, ловко перехватил обеими руками, ткнул Готон стволом в живот. Попал очень удачно – в солнечное сплетение. Готон переломилась, хватая ртом воздух, словно рыба. Гудериан вскинул винтовку, передёрнул затвор и нажал на спусковой крючок, прежде чем кто-либо из троих успел среагировать. Но Арисака только сухо щёлкнула. По счастливому для Готон стечению обстоятельств Гудериан, передёрнув затвор, выбросил последний патрон из магазина винтовки.

Юношу, правда, такой поворот событий не смутил. Он снова попытался ткнуть девушку стволом, на сей раз в лицо. Но Готон уже достаточно пришла в себя. Она успела отбить ствол в сторону и быстро ударила ногой по голени противника. Гудериан быстро переступил, отбросил винтовку и нанёс девушке ответный удар.

Поединок длился считанные мгновения и Накадзо с Наэ просто не успели вмешаться в него. Однако и оставаться безучастными они не собирались. Накадзо быстро отступил к стене, чтобы Готон больше не закрывала от него противника. Вскинув винтовку, антрепренёр дважды выстрелил в Гудериана. Казалось, как бы ни был ловок тот, от пуль и ударов Готон ему не увернуться никак. Но он сделал это. Парень двигался настолько быстро, что как будто расплылся, превратившись на мгновение в смазанный силуэт.

Никто не успел среагировать на этот его рывок. И Гудериан на все сто использовал это. Носок сапога впечатлся в висок Готон, сила удара отбросила её к противоположной стене. Девушка врезалась в неё, едва не задев Накадзо. Следом юноша рванулся к Наэ. Кореянка попыталась отмахнуться от него винтовкой, но кулак немца врезался ей в живот. Хрупкая девушка задохнулась и рухнула ничком к его ногам. Гудериан занёс над её головой ногу, сомневаться в его намерениях не приходилось.

Превозмогая боль во всём теле, Готон ринулась к нему, оттолкнувшись спиной от стены. Она врезалась в немца всем телом. Тот успел только развернуться ей навстречу да уверенно встать на обе ноги. Девушка впечатала его в стену, выбив воздух из лёгких. Гудериан ударил её обеими руками по рёбрам, заставляя разжать «железные» объятья. Ударом ноги Гудериан отбросил её, затем наотмашь врезал по лицу. Готон упала ничком на пол. Тут же откатилась подальше, чтобы не быть растоптанной противником.

Накадзо снова выстрелил в немца. Тот легко уклонился от пуль, пробивших стену над его плечом, и прыгнул к всё ещё лежащей на полу Готон. Пнул её ногой в живот, но девушка успела поймать его ногу в захват. Выкрутив её в болевом приёме, она резко рванула ногу Гудериана влево. То повалился рядом с ней, но только для того, чтобы освободить взятую в захват конечность. И тут же перекатом ушёл назад, вскочив на ноги. Готон опередила его на секунду, но расстояние между ними не позволяло атаковать сразу.

На не успевшего распрямиться Гудериана сзади Накадзо обрушил ему на спину приклад винтовки. Невероятным движением парень успел извернуться, отбил приклад в сторону и нанёс столь же быстрый выпад в живот Накадзо. Антрепренёр был крепким, хоть и пожилым человеком и не бросал тренировок даже в своём возрасте. Удар отбросил его на полшага назад, что не помешало ему вновь атаковать врага. Без размаха врезал Гудериану в лицо прикладом. Одновременно сзади юношу атаковала Готон. Он снова каким-то невероятным движением уклонился от обеих атак, размазавшись в неясный силуэт.

– Похоже, Гудериану понадобится помощь, – заметил Каспар фон Нейман.

– Он отлично справится и в одиночку, – отмахнулся Исаак, раздражённый заминкой и тем, что был вынужден торчать на лестничном пролёте, да ещё и голову пригибать, потому что над ней то и дело свистели пули. – Мельхиор, хватит уже миндальничать. Пусть марионетки применяют гранаты. Шума мы уже наделали достаточно, да и Дитрих прикроет нас своей музыкой. Ему пора уже дать новый аккорд.

Мельхиор в ответ только плечами пожал. А на театр, как будто прислушавшись к словам Исаака, музыка обрушилась с новой силой.

Это был, в каком-то смысле, идеальный оркестр. Музыканты слушались каждого движения дирижёрской палочки, их движения были идеальными, отточенными до абсолюта. Ровно в нужную секунду вступали духовые и ударные, смычковые и щипковые. Вот только играл этот оркестр нечто совершенно несусветное, что даже словом какофония описать было нельзя. Это был хаос от музыки, от которого дрожали стены стёкла в оконных рамах и, казалось, самый воздух вибрировал.

Дитрих явно наслаждался своей работой. Подчинить себе полсотни человек, полностью подавив их волю в единый миг, заставить их играть для него лучшую музыку, что когда-либо существовала – музыку хаоса – это ли не вызов его способностям. Лоэнгрин, подобно легендарному предку, от которого он вёл свой род, принял его и с честью выдержал.

Его музыка взломала изнутри защиту театра. Но сейчас пора было усилить напор, заставив всех врагов, окопавшихся за его стенами, пригнуть головы. Дитрих взмахнул дирижёрской палочкой – повинуясь его движению, музыканты взяли какие-то совершенно безумные ноты, наполнив воздух совершенным хаосом. От оркестровой ямы во все стороны разошлись видимые краем глаза круги, вроде как от камня по водной поверхности. От чудовищной музыки, творимой, иначе не скажешь, оркестром почти такие же волны пошли по стенам, со звоном, влившимся в общий хаос, вылетели окна, осыпавшись на пол градом осколков. Дитрих снова экспрессивно взмахнул обеими руками, дирижёрская палочка выписывала невероятные движения. Оркестр взял новые высоты хаотической музыки. Пол под ногами затрясся, заходил ходуном, как будто зал встал на колёса и покатил по железной дороге.

Лоэнгрин упивался своим превосходством, силой таланта, позволяющего управлять полусотней людей, заставляя их играть столь кошмарную, разрушительную музыку хаоса. Ещё немного и люди под его управлением не выдержат, и без того у некоторых на пальцах выступила кровь, у других из носа или уголка рта потянулись багровые струйки. Но на лицах у них красовались блаженные улыбки идиотов, а кровь на подбородке мешалась со слюной.

Беречь оркестр Дитрих не собирался, но и гробить людей раньше времени тоже было нельзя. Без музыки хаоса справиться в театре Исааку будет сложно. А возможно без неё фон Нейман и вовсе не справиться с возложенной на него миссией, а это могло означать для всей группы только одно – смерть. Поэтому Дитрих поддерживал силу музыки на прежнем уровне. Палочка летала в его руке, оставляя в воздухе багровый след, кисть левой не отставала от неё. Дитрих торопил начавших отставать барабанщиков и литаврщиков, заставлял скрипки брать всё более высокие ноты, давал отдохнуть духовым, начинающим уже кашлять кровью.

Юноша настолько погрузился в дирижёрскую работу, что даже не сразу понял, что эти означают три толчка – два в грудь и один в лицо. И только когда в его симфонию хаоса ворвались три совершенно дисгармонирующих с нею три хлопка, а после его догнала боль, Дитрих понял, что в него стреляли.

Он оторвал взгляд от оркестра, которым руководил, и увидел стоящего у самой ямы молодого человека с пистолетом в руках. Парень вряд ли был старше тех лет, на которые выглядел Дитрих, что отчего-то удивило Лоэнгрина. Но очень быстро другая мысль вытеснила из сознания юноши удивление. Он осознал, что умирает. Окончательно и бесповоротно. Совсем не так, как в Мюнхене или Марамуреше, когда также было чудовищно больно, но осознание того, что он воскреснет, как-то скрашивало жуткие ощущения. Но на этот раз всё было иначе.

Он слишком вложился в музыку хаоса, практически душу в неё вложил, и теперь, когда звук оборвётся – Дитрих фон Лоэнгрин перестанет существовать. И то, что чудовищное крещендо, которым завершится его кошмарная симфония, кроме него прикончит весь оркестр, ничуть не утешала его. Однако Дитрих взмахнул обеими руками, заставляя весь оркестр слиться в едином крещендо. Сила последнего звука последних мгновений жизни Дитриха фон Лоэнгрина и ещё полусотни человек была такова, что в зале затрещали стены. Ютаро отбросило от оркестровой ямы. Он пролетел через весь зал, сломав несколько кресел и пребольно ударившись об пол. Отшвырнувшая его сила продолжала прижимать его к полу ещё несколько секунд, а после всё разом прекратилось.

Не было больше ни чудовищной музыки, ни прижимающей к полу силы. В театре воцарилась какая-то прямо-таки звенящая тишина.

Новый напор музыки, к которой я уже успел привыкнуть, как к какому-то фону, прижал нас с Юримару к полу. Я припал на колено, на плечи как будто свод небесный навалился. Юримару же только сильно сгорбился, но почти сразу же начал с трудом, но выправлять осанку. При этом из пулевых ран снова заструилась чёрная жидкость. Седовласый самурай сжал зубы, и мне даже показалось, что я слышу их хруст, но, не смотря ни на что, выпрямился.

– Негодяи, – прохрипел он, – ведь был же у нас уговор. Значит, теперь каждый сам за себя. Ты сам это выбрал, фон Кемпфер! – выкрикнул он.

Юримару вскинул руки, меж пальцев его зазмеились чёрные молнии. Он закричал, и крик его заглушил даже музыку, которая, казалось, уже ввинтилась в мозг. Музыка отступила, перестала давить на плечи. Я сумел даже, хоть и не без труда, подняться с колен. Вот только не успел я встать на ноги, как музыка снова обрушилась на нас. Уже не сводом небесным, а всем весом земли, неба или всего, что там нём было. Меня распластало по полу, прижав как солдата под пулемётным огнём. Ещё секунда под таким давлением и у меня затрещат кости, а кишки полезут из ушей.

Юримару я видел одним глазом. Седовласого самурая вжимало в пол почище моего, но гнуть спину он отказывался, и пол под его ногами крошился, так что Юримару вроде бы как погружался в него. Молнии теперь метались по всему телу Юримару чёрными змеями, из-за чего кимоно его начало дымиться. Хотя вполне возможно, что дымился сам Юримару, а не его одежда. Струйки серого дыма потянулись у него из-под ногтей, изо рта, из носа, как будто он обратился в какого-то дракона или демона, а может он и был этим самым драконом, демоном или ещё чем похуже.

А затем музыка оборвалась и воцарилась звенящая тишина. Я даже не сразу понял, что исчез давящий на меня пресс, и теперь вполне могу подняться на ноги. В тишине, где не было больше ни револьверных выстрелов, ни топота сапог, ни автоматных очередей, я отчётливо услышал шорох. Подняв голову, увидел, что кимоно Юримару падает на пол, следом деревянно стукнули о раскрошенный камень ножны с мечами.

На стенах и полу театра от места, где стоял Юримару, начали расползаться чёрные пятна. И из этих луж тьмы, так похожих на прорывы, о которых рассказывал мне в своём убежище седовласый самурай, показались уродливые головы тварей.

Двигаться с такой запредельной скоростью, чтобы уклоняться от пуль или атак сразу нескольких противников, поймавших его вроде бы в ловушку, было для Гудериана серьёзным вызовом его физическим способностям. Пусть он и намного превосходил обычных, даже самых тренированных, бойцов, но всему положен свой предел. К тому же, его стиль боя был очень диким и необузданным, он не умел планировать схватку, просто дрался с тем, кто был перед ним, часто даже не отвлекаясь на тех, кто обходил его с флангов или с тыла. И если допускал подобные досадные ошибки, то полагался как рывок, стоящий ему чудовищного напряжения всех сил.

Это его и погубило. Музыка почти никак не сказалась на нём, как и на Накадзо. Многочисленные амулеты, что антрепренёр носил на шее и просто в карманах начали переливаться, заиграли всеми цветами радуги, защищая владельца от вредоносной магии, обрушившейся на него. А вот Готон прижало к застеленному потрёпанным схваткой ковром полу. Она попыталась использовать и это, перекатившись через спину, но новый удар музыки вдавил её в пол с новой силой. Сияние накрыло Накадзо в этот момент куполом, правда, за пределы его антрепренёр выйти, скорее всего, уже не мог.

Гудериан прыгнул к Готон, попытался ударить сапогом в живот. Но тут под ногами его растеклась лужа черноты как будто дыра во тьму открылась. Накадзо сразу узнал в ней прорыв, но Гудериан, никогда не воевавший с каии понять этого никак не мог. Начав погружаться в чёрную лужу, парень быстро отпрыгнул от неё, оказавшись у стены. Но ещё одна дыра открылась там и из неё вырвалась характерная рука с жуткой клешнёй. Гудериан заметил её слишком поздно, но, всё равно, едва не увернулся. Уродливая конечность пробила грудь немцу, выйдя из спины липкой от крови, а меж клешней её застряли куски плоти и осколки костей.

Гудериан удивлённо воззрился на своего убийцу, медленно вырисовывающего на фоне черного пятна на стене, и бессильно обвис на жуткой руке каии.

– Погоди тратить гранаты, – усмехнулся Каспар фон Нейман, – их у наших ребят не так и много. Музыка Дитриха придавила нашего врага к земле. Теперь его можно брать голыми руками.

– Как ни странно, – усмехнулся Исаак, – твой лысый братец прав, Мельхиор. Спускай марионеток с поводка.

Старший фон Нейман ничего не сделал, по крайней мере, такого, что мог бы заметить человеческий глаз, но эсэсовцы сорвались с места, будто пущенные из лука стрелы. Не прошло и пары секунд, как они стояли уже у двери, из-за которой по ним вели огонь. Были бы они обычными людьми, наверное, сильно удивились бы, увидев лежащую на полу девушку с револьвером в руке. Но у марионеток, живых и не совсем, был чёткий приказ – убивать всех. Идущие впереди марионетки Мельхиора подняли автоматы, нацелив на лежащую девушку.

Грянувшая с новой силой музыка придавила уже и самих марионеток, да и фон Нейманам с Исааком досталось. Кемпфер сжал зубы, почувствовав смерть своего давнего спутника и товарища по многим опасным приключениям. С последними, самыми громовыми, аккордами умер Дитрих фон Лоэнгрин. Практически следом погиб и Гудериан. В некотором роде, Исаак остался один.

Лужа тьмы растеклась между лежащей на полу Мариной и марионетками, из неё начала выбираться здоровенная чёрная тварь, шарящая уродливой рукой с клешнёй вокруг лужи. Клешня ухватила за ногу эсэсовца – марионетку фон Неймана, сжалась на ней, ломая стальные кости. Сам эсэсовец и стоящие рядом бойцы опустили свои автоматы и дали длинные очереди по луже. Пули взбаламутили её поверхность, разорвали чёрную плоть руки, вот только даже оторванная от тела она не разжала клешни. Эсэсовец припал на колено, боли он не чувствовал, но стоять на ноге с перекушенной голенью было невозможно. Несколько раз ударил прикладом по вцепившейся в него конечности, но тот отскочил от упругой чёрной плоти твари. Клешни от этого только сильней сжались на его ноге, окончательно перекусив её. Эсэсовец упёрся осколком стальной кости в пол. Встать он теперь уже не мог, но вести огонь – вполне.

Автоматные пули заставили чёрную лужу вскипеть от, но это не мешало выбираться из неё однорукой твари. Эсэсовцы изрешетили её, она повалилась на бок, единственная рука и ноги начали подёргиваться в агонии. Но из лужи уже лезла следующая, рука с клешнёй снова шарила в поисках жертвы. Наученные горьким опытом эсэсовцы тут же открыли по ней огонь.

Тем временем Марина пришла в себя. Она видела немцев и выбирающихся из чёрной лужи каии, один из которых уже распластался на полу, исходя чёрным дымом. Эсэсовцы отвлеклись на лезущих тварей, казалось, совершенно не обращая внимания на девушку. Этим надо было воспользоваться. Не утруждая себя перезарядкой револьвера, Марина рванулась к окну и прыгнула в него, разбив плечом. В спину ей ударила длинная очередь, но били не прицельно и пули врезались в стену выше окна.

Марина вылетела из театра, перекатилась через плечо и ко второму входу. Он использовался для вноса самых объёмных декораций, которые не проходили в коридоры театра. Но, кроме того, через него можно было попасть на лестницу, ведущую в подвал. Чем и собиралась воспользоваться Марина.

Она не знала, что в том же помещении, где хранились декорации, укрылся от боя и Глеб Иванович Бокий. Вмешиваться в схватку немцев с японцами у него не было ни малейшего желания. А потому сразу после того как Руднев сбежал, оставив его одного в коридоре, Бокий забрался в просторное помещения, где хранились старые декорации. Там его дважды накрывала чудовищная музыка, и хотя он был готов к её напору, без защиты выдержать его было серьёзным испытанием для немолодого уже чекиста. Он лежал на пыльном полу меж грязных декораций и пытался прийти в себя после того, как музыка, наконец, сошла на нет.

Хлопок двери, ведущей в помещение, привлёк внимание Бокия. Он осторожно выглянул из-за груды декораций, за которыми лежал. Через помещение решительно шагала одна из актрис театра, его соотечественница, Марина Киришкина с револьвером в руке. Она прошла к декоративной двери, стоявшей у дальней стены. Дверь оказалась отнюдь не декоративной. Марина легко открыла её, сняв массивный, но явно бутафорский амбарный замок, повесила его на створку и вошла в проём, прикрыв за собой дверь.

Спустя пару минут, окончательно пришедший в себя Бокий аккуратно последовал за ней. Он не заметил, как из тьмы соткалась маленькая змейка и шустро нырнула Бокию в карман.

Ютаро поднялся на ноги. Многочисленные ушибы и ссадины болели, казалось, его долго и грамотно избивали, прежде чем бросить в ряды кресел. В оркестровой яме лежали одни трупы. Музыканты и их жуткий дирижёр повалились на пол, где стояли. Хоть дирижёр и не шевелился, Ютаро решил всё же проверить. Он направился к яме, но вдруг началось такое, что заставило юношу замереть, вскинув пистолет. По яме растеклось настоящее озеро тьмы, в невеликих глубинах его замелькали тени. Они проникали в мёртвые тела, и те начали медленно подниматься, как будто заново учились ходить и двигаться. Вновь взметнулись руки дирижёра, оркестр взялся за инструменты, музыка должна была грянуть с секунды на секунду.

Молодой человек вскинул пистолет, в магазине которого оставались ещё патроны. Три выстрела – все три пули в голову. С такого расстояния не промахнулся бы и слепой. Целил Ютаро в горящие красными огоньками глаза зловещего дирижёра. Ему удалось погасить оба, третья пуля пробила скулу – во все стороны полетели зубы и осколки кости. Но ни это, ни разнесённый затылок не помешали ему взмахнуть дирижёрской палочкой.

Новая музыка оказалась ещё кошмарней, чем игравшая ранее. Но эта ударила ещё и по Кемпферу сотоварищи. Исаак сразу понял, что кто-то перехватил контроль над уже мёртвым Дитрихом и сумел воспользоваться его способностью брать людей под контроль. Теперь главное оружие обратилось против самого фон Кемпфера, буквально прижав его к земле. К тому же из чёрных луж по всему коридору вокруг них начали выбираться тёмные твари. Музыка же придала им шустрости. Они быстро выкарабкивались из расширяющихся луж, создавалось впечатление, что ползущие следом толкают передних, стремясь как можно скорее выбраться на свет или добраться до людей, разорвать их клешнями, искупаться в крови. Что ещё могло двигать подобными монстрами?

Каспар и Бальтазар встали плечом к плечу, закрывая старшего брата. Марионетки не ведали страха только пока Мельхиор контролировал их сознание. Особенно живые люди, которым эмоции были свойственны куда сильней, чем полумеханическим «игрушкам», что создавал Мельхиор. Стоит ему утратить над ними контроль, как марионетки Дитриха обратятся в обычных людей, которые уже не ринутся без оглядки под пули или в самые клешни чёрных тварей.

Каспар хоть и уступал размерами трёхметровым монстрам, но силой явно мог поспорить с любым из них. Первого же сунувшегося к нему он ловко поймал за руку с клешней в захват, рванул вверх, попытавшись сломать кость. Упругая плоть не дала ему сделать этого, хотя явственный треск был. Урод обрушил на Каспара правую руку со сжатыми в кулак тремя пальцами. Каспар отпустил смертоносную конечность, принял кулак на скрещённые руки. Сила удара была такова, что он покачнулся, в предплечья как будто железнодорожный рельс врезался. Но младшему из фон Нейманов было не привыкать к таким ударам. Он ловко перехватил руку твари, тут же ударил ногой по колену, выворачивая сустав в обратную сторону. Та припала на повреждённую конечность, став почти одного роста с высоченным Каспаром, и тот взял в захват её голову, сжав стальными пальцами. Сдавил с такой чудовищной силой, что кости монстра не выдержали – голова лопнула, обдав руки Каспара потоком неприятной черной жидкости. Он попытался стряхнуть её, но она оказалась удивительно липкой, как смола.

Чистить руки было некогда. На смену рухнувшей твари уже спешили новые.

Бальтазар сражался совсем иначе. По опыту зная, что плевать ядом в них бесполезно, средний фон Нейман использовал кожные выделения, позволяющие ему кристаллизовать живую плоть. Он не стоял на месте ни секунды, постоянно двигался, проводя ладонями по телам тварей. В местах прикосновений остались полосы кристаллов, но в отличие от людей плоть чёрных монстров сопротивлялась их расползанию. Более того, кристаллизовавшиеся куски отваливались от их тел. Это осложняло дело, но Бальтазар не сдавался, вертелся безумным волчком, стараясь как можно сильней вдавить руку в тело монстра, чтобы кристаллы росли не столько вширь, сколько вглубь, заставляя врагов терять как можно больше плоти. Вскоре пол вокруг него был устлан слоем кристаллического крошева, а дравшиеся против него монстры были похожи на куски сыра. Их было двое – один лишился пальцев на левой руке и щеголял здоровенным провалом на груди, второго Бальтазар не приканчивал только потому, что тот больше мешал напиравшим сзади уродам. Монстр остался без левой руки с клешнёй и представлял существенно меньшую угрозу для среднего фон Неймана, нежели его полноценные сотоварищи.

Исаак не опускался до рукопашной схватки. Он творил несложные заклятья, что вытягивали тьму из тварей, наполняя его их силой. Он копил её для удара по чудовищному оркестру, игравшему давящую уже на всех музыку. С каждой секундой музыка набирала обороты, скоро она ударит по всем так, что даже сам фон Кемпфер с пола не поднимется.

Собрав, как он посчитал, достаточно силы, Исаак быстро шагнул к растекшейся по стене чёрной луже, откуда торчала голова твари, и с силой вдавил её обратно.

Разрядив пистолет, Ютаро вынул из кармана куртки запасной магазин, загнал его в рукоять и снова вскинул оружие. Но картина, представшая его глазам, заставила его остановиться. Над оркестровой ямой нависла громадная тень, она клубилась под потолком, заполняла сцену, стекая по ней обратно в яму, где людей не было видно из-за бурлящей тьмы. Тень эта складывалась в зловещую фигуру, протянувшую не то руки, не то крылья, к дирижёру, единственному, кто возвышался над кипящей в оркестровой яме тьмой. Именно она водила руками мёртвого юноши, возвращая к жизни чудовищную музыку.

Ютаро понимал, что стрелять в эту тень – только патроны зря тратить. А когда музыка снова наберёт силу, лучше оказаться подальше от зала. Иначе полётом, ушибами и снесёнными спиной креслами уже не обойдётся. Юноша бегом бросился к выходу из зала, постаравшись как можно скорее оказаться подальше от зачумлённого тьмой зала.

Он не видел, как под потолком образовалась новая тень, похожая на человеческую руку. Чёрно-серые пальцы сжались в кулак и потянули теневую фигуру куда-то в потолок, как будто она была обычным куском материи. Тень местами рвалась, расползаясь под призрачными пальцами, но рука медленно, но верно вытягивала её из зала. И чем меньше оставалось этого чёрного полотнища, тем меньше музыкантов играли проклятую музыку. Одна за другой замолкали скрипки, в последний раз грохнули начищенные тарелки литавр, барабанщик уронил палочки.