355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Борис Витман » Шпион, которому изменила Родина » Текст книги (страница 10)
Шпион, которому изменила Родина
  • Текст добавлен: 28 сентября 2016, 23:27

Текст книги "Шпион, которому изменила Родина"


Автор книги: Борис Витман



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Придя на следующий день, я оказался единственным приглашенным. Мне не удалось скрыть от Анны свое плохое настроение, и она снова стала подтрунивать надо мной. После обеда мы перешли в другую комнату. Устроились поудобнее в мягких креслах. Анна приготовила кофе. Я почувствовал, что сейчас должно состояться какое-то признание, и не ошибся…

– Дело в том, – начала Анна, – что мы с Алексом давно женаты…

Я решил, что это очередной розыгрыш. С мольбой взглянул на Алекса и попросил:

– Не разрешайте этой вредной женщине издеваться надо мной.

Но Алекс сказал:

– Это правда. Мы поженились еще перед войной в Москве. – Вот тут было в пору отбросить копыта… – Эту нашу семейную тайну, и не только семейную, – многозначительно добавил он, – знать будешь только ты один. Мы знаем о тебе достаточно, чтобы доверять. Но об этом потом… Итак, я прибыл в Москву в 1938 году из Штатов для работы в нашем посольстве. Вскоре познакомился с Анной. Она приехала из Харькова на гастроли в Московский цирк. Мои родители эмигрировали в Америку еще до революции. Когда меня отозвали снова в Штаты, я забрал Анну с собой. У нас она стала выступать в довольно известной труппе варьете и скоро сделалась популярной. Разъезжала по стране и даже приглашалась в Голливуд для участия в фильмах. У нее появилось много поклонников…

– И Алекс, конечно, стал меня ужасно ревновать, – заметила Анна, – из-за этого мы начали часто ссориться.

– А меня, – продолжал рассказ Алекс, – как раз преследовала полоса невезении. Я оставил государственную службу и занялся драматургией. Но и здесь мне вначале не везло. Я был неизвестен, и мои пьесы и сценарии никто не хотел ставить.

– Алекс очень болезненно переживал мою популярность, – продолжила Анна. – Если мы где-нибудь бывали вместе, то часто можно было слышать: «А это муж той самой Анны», что Алекса постоянно бесило! Между нами росла отчужденность. Я привыкла чувствовать себя независимой. Сценический успех тоже малость кружил голову… Мы оба были слишком горды и ни в чем не хотели уступать друг другу. Хотя, по-моему, продолжали любить друг друга. Ты как считаешь. Алекс?.. Однажды я вернулась домой из гастрольной поезди и не нашла его. В записке этот герой сообщал, что уехал надолго… И больше ни слова. Год спустя я прочла в журнале об успехе молодого сценариста. Писали об Алексе. Вскоре о нем заговорили как о талантливом драматурге. А потом он вдруг снова как сквозь землю провалился. Нигде о нем ни слова. Я пыталась узнать о нем хоть что-нибудь. Ни звука – глухо!.. Война в это время разгоралась все сильнее. Немцы захватывали советские города и подошли к Харькову. Я не могла оставаться безучастной и обратилась в военное ведомство с просьбой дать мне возможность чем-нибудь помочь моим землякам. Вот так через некоторое время я оказалась в Германии, а год тому назад была переведена сюда, в Вену…

– Ты, Вальдемар, вероятно, не ожидал такой откровенности, – перебил Анну Алекс. – Не подумай, что это легкомыслие. Нам кое-что известно о твоей работе в Эссене. Ведь вывод из строя военных заводов Круппа – это в какой-то степени наша совместная работа. Ты ведь понимаешь, о чем я говорю? И наверное, помнишь, как удачно мы там поработали…

– Да уж, такое не забывается. Там я потерял близкого мне друга, Эрнста. Да вот и отметина на черепе…

– Что поделаешь, дорогой, война не бывает без жертв. И сам Бог велел нам действовать вместе, чтобы приблизить конец войны.

Итак, я знал, кого представляют Анна и Алекс, и догадывался, что предложение о совместной работе не идет от них лично.

Я понимал также, что осведомленность о моей эссенской деятельности ставила меня в некоторую зависимость от них, хотя Алекс, думается, несколько преувеличивал мои заслуги там. Лично я не считал эту деятельность столь весомой, чтобы говорить о ней как о совместной работе. Ведь основную роль в уничтожении военной промышленности Рура сыграла союзная авиация.

Прояснилось и то, что этот откровенный разговор стал возможен только после получения интересующих их данных обо мне.

Теперь, когда все стало ясно, мне захотелось дослушать историю Анны и Алекса, как они вновь встретились.

– Это произошло уже здесь, в Вене, – сказала Анна. – Я стояла на остановке. Подошел трамвай. На задней площадке я увидела Алекса. Сначала хотела броситься к нему, но сообразила, что не должна этого делать. Быстро перешла на другую сторону улицы, хотела идти дальше, но Алекс нагнал меня. Вот так мы и встретились вновь… Все остальное ты знаешь.

– Да, что и говорить, и любовь, и свадьбу вы разыграли натурально. Одно мне в утешение, что не один я оказался одураченным.

– Не сердись, так нужно для дела. И потом, мы разыграли только свадьбу. Любовь была и есть настоящая…

Еще долго я оставался под впечатлением этой необыкновенной истории. Вместе с тем мне нужно было дать ответ на сделанное предложение. В принципе все было вполне логично: Америка и мы – союзники, у нас действительно одна общая цель – разгром фашизма. И все же ряд обстоятельств не давал мне права принять их предложение.

С Анной и Алексом я продолжал дружеские отношения и помогал им, если предоставлялась такая возможность. Так, например, от военных, знакомых Элизабет, мне (. гало известно о дополнительных перебросках частей армии Власова на один из участков Атлантического оборонительного вала, в связи с ожидаемой высадкой англо-американских войск. Об этом я тотчас же рассказал Алексу.

Позже выяснилось, что именно на этом участке в день открытия второго фронта 6 июня 1944 года показались силуэты самолетов. У каждого на буксире по два три больших планера Не долетая до зоны огня, планеры отцеплялись и продолжали самостоятельный бесшумный полет в глубину немецкой обороны. Затем на этом же участке был выброшен парашютный десант Гитлеровцы решили, что это и есть участок прорываю Открыли ураганный огонь, чем обнаружили свою огневую систему, перебросили туда подкрепления с других участков. Вскоре обнаружилось, что десант здесь состоял из бутафорских чучел. Но было уже поздно. Отвлекающий маневр удался. Высадка союзных войск на других участках шла полным ходом.

Вскоре после этих событий Анна и Алекс были переведены в другое место. О дальнейшей их судьбе мне, к сожалению, ничего уже не было известно

Спустя некоторое время завершилось и мое знакомство с Кеслерами. Продвижение советских армий на Запад вело к уменьшению поступления сырья для кеслеровского производства. Одна за другой прекращали существование сырьевые базы в Польше, Румынии, Чехословакии. Заводы простаивали Кеслер с женой переехали в Зальцбург.

Элизабет несколько раз приезжала ненадолго в Вену. Но потом и это прекратилось.

Излишне говорить о том, что отсутствие прямой связи с нашим разведцентром лишало меня возможности работать по конкретным заданиям. Я постоянно поставлял информацию движению Сопротивления, но это казалось мне недостаточным. С нетерпением я ждал обещанного еще в начале зимы связного. Но время шло, а он не появлялся.

Иногда на меня находила тоска. Отчаяние брало верх. Никого не хотелось видеть, невмоготу было все время говорить по-немецки. Хотелось все бросить к чертям, крикнуть громко, чтобы все слышали: «Да гори оно все синим пламенем!», как тогда кто-то из раненых пленных под Харьковом крикнул, – и двинуть домой…

11. БОИ МЕСТНОГО ЗНАЧЕНИЯ (в том числе жестокое сражение с квартирной хозяйкой)

Физкультура на факультете считалась обязательным предметом. Для перехода на следующий семестр надо было набрать определенное количество зачетных баллов. Наибольшее число баллов по физкультуре давал бокс (десять – победителю в двухраундном зачетном спарринге и семь – побежденному). Я выбрал бокс – в этом виде спорта у меня уже был некоторый опыт. Еще во время службы в Красной Армии в городе Львове я участвовал в товарищеских встречах с польскими боксерами.

У меня не было особого влечения к кулачным боям. Я начал заниматься боксом еще в школе скорее для самоутверждения, чем из-за любви к этому виду спорта. Наблюдая бои настоящих боксеров в московском дворце спорта, я видел, что чаще всего побеждала не грубая сила, а ловкость, техника, точный расчет, воля. Мне хотелось обладать этими качествами, воспитать их в себе. Словно чувствовал, что в свое время они могут пригодиться. Бокс учил меня прежде всего побеждать самого себя, побеждать нерешительность, даже трусость. Помогал принимать мгновенные решения, смотреть не моргая в лицо опасности. Вот что было самым главным Для меня в боксе. Надевая перчатки, я как бы переходил в иной тип личности, становился другим человеком, концентрировал мысли и волю на предстоящем поединке. Это было первым перевоплощением. Переход в следующий тип личности начинался с момента вступления на Ринг, со встречи с глазами противника. В упор.

Тренер пригласил меня в спортклуб. Там регулярно, Два раза в неделю, я выходил на ринг. И это было моей отдушиной.

У меня назревал серьезный конфликт с квартирной хозяйкой. Надо было переселяться, но необходимо было сохранить этот адрес – ведь я сообщил его для встречи со связным и ждал этой встречи. Это была уже весна 1944 года.

И вот однажды, прихожу домой и застаю: хозяйка кокетничает, вся извертелась, беседует с каким-то мужчиной. Она была женщиной любвеобильной, так что тут ничего примечательного не было. Но в следующее мгновение слух резанул акцент гостя. Это был даже не русский– это был, как мне показалось, стопроцентный советский акцент – прямо с произношением из средней школы.

Хозяйка довольно ехидно улыбнулась и сообщила:

– Господин иностранец уже давно дожидается вас… – и полностью отчеканила мое имя, фамилию со всеми приставками.

У меня засвербило в затылке, я понял, что это тот самый долгожданный связник, которого я… «Но какой болван и вражина сподобился подсунуть мне такой подарочек?!» Ведь он не смел приходить ко мне домой!.. Все его действия, как нарочно, были направлены на полный провал: его приход на квартиру, выбранное время, беседа с хозяйкой – решительно всё. Я не мог понять, что это было: провокация спецслужб, проверка из Москвы или откровенный кретинизм?.. Не знаю… Положительным было только одно, как только я заметил ему мое, мягко говоря, недоумение, посетитель вдруг заторопился, сказал, что даст знать о следующей встрече, и исчез.

Не сразу пришел я в себя после его ухода. Понял, что поддался первому впечатлению, может быть, раздражению, и промахнулся. Наверное, это произошло оттого, что я так долго ждал этой встречи. Постоянно думал о ней, связывал с ней все надежды. Теперь мысленно старался восстановить все детали этой встречи. Начал с внешности посетителя. Он был чуть выше меня ростом (выше среднего), примерно моих лет, а может, постарше, широкоплеч. Костюм бежевого цвета сидел на нем безукоризненно (может быть, даже слишком!), плащ перекинут на согнутой левой руке. Светлые волосы, располагающая улыбка. Взгляд нагловатый – такие, наверное, нравятся женщинам.

«Если бы к такой завидной внешности побольше бы сообразительности», – подумал я, ко тут же вспомнил, каким был сам вначале…

А может быть, это я свалял дурака, не понял его приема. Забыл, как однажды поступил сам, когда подозрение вызвал мой акцент? Тогда я, как бы в шутку, сказал, что я русский, из Москвы. Это вызвало смех. Никто не поверил. Может быть, при встрече с ним надо было разыграть радость? Раскрыть объятия ему навстречу, сказать: «Здорово, друг!». Тогда это не вызвало бы подозрений у хозяйки… Да, трудновато бывает порой сознаться в своем собственном кретинизме…

А с другой стороны, в случае провала мне не удалось бы сослаться на «шапочное знакомство». Вот и думай теперь как хочешь…

Даже из короткого разговора с посетителем стало ясно, что его акцент не был русским, а тем более «советским», как мне показалось вначале. Он и по-русски говорил с едва заметным акцентом. А вот с каким – я не уловил… Как все это я сразу не заметил?.. Через Вилли попытался узнать, что же все это могло означать?.. Но ничего определенного выяснить так и не удалось. Скорее всего мы оба сразу друг другу не понравились и вызвали взаимные подозрения. А это скверно… Больше я его не видел… Никогда…

Этот неудачный визит – был и моей оплошностью. Ошибки, как правило, не остаются без последствий. Но об этом позднее.

Еще осенью, когда из общежития я перебрался на частную квартиру, стоимость сдаваемых здесь комнат была невысокой. Сначала хозяйка соглашалась сдать комнату только до весны. Летом этот зеленый тихий район пользовался повышенным спросом, и стоимость комнат значительно повышалась. В конце концов она все же согласилась сдать мне комнату на более длительный период за полуторную цену с уплатой за два месяца вперед. При этом хозяйка сказала, что в крайнем случае, если ей все же понадобится самой эта комната, она предоставит мне равнозначную за ту же цену.

Не прошло и педели, как жильцы соседнего дома предостерегли меня. Они рассказали, что моя хозяйка, Фрау Типот, уже не первый год проделывает хитрую махинацию. Сдает с осени комнату как бы на длительный срок, за повышенную плату, получает деньги вперед за несколько месяцев, а с приходом весны выселяет жильца через суд и пересдает комнату на лето другому, за Двойную плату.

Суд всегда бывает в ее пользу. Для этого она держит при себе двоих любовников-юристов. Один выступает в суде как ее адвокат, другой – в качестве свидетеля. Комнаты она, как правило, сдает иностранным или приезжим студентам. С ними суд и полиция меньше церемонятся, и можно не возвращать переплаченные деньги.

Кроме того, соседи предупредили, что мои предшественники даже жаловались из пропажу вещей и денег. Я не послушал их, но уже вскоре начал убеждаться в справедливости предостережения Однажды обнаружил пропажу небольшой суммы денег, оставленных в кармане, в другой раз – продовольственных талонов.

С наступлением весны хозяйка забеспокоилась. Уж очень не хотелось ей упустить возможность пересдать комнату за более высокую плату. Она делала все, чтобы поскорее выжить меня. А вот мне приходилось все это терпеть ради сохранения адреса для повторной встречи со связником или каким-нибудь новым квалифицированным контактом.

Хозяйка подала в суд на выселение. Свой иск он? мотивировала тем, что сдала комнату только на зиму, и что это может подтвердить свидетель.

Я посоветовался со знакомым юристом. Он не сказал мне ничего утешительного: доказать, что комнату она сдала не на зиму, как теперь утверждала, а на боле длительный срок, не представлялось ему возможным. Юрист считал дело проигрышным и посоветовал освободить комнату без суда, чтобы не платить судебные издержки. Если бы он знал, почему для меня было важно хоть какое-то время сохранить этот адрес Я пожалел, что сразу не послушал совета соседей. Обидно было за свой промах, но уступать уже нельзя было да и не хотелось.

До суда оставался один день. Я все пытался найти хоть какое-то решение, но безуспешно. Ни свидетелем, ни доказательств у меня не было, так же как не было и времени заниматься этим делом Тем более что начиналась экзаменационная сессия в институте.

Из-за поездок по делам Кеслера я часто пропускал лекции. Теперь следовало наверстать упущенное Весь вечер и почти всю ночь я приводил в порядок конспекты лекций, вычертил несколько эпюр и сделал отмывку тушью капители дорической колонны. Снова вспомнил о предстоящем уже сегодня суде… Совершенно неожиданно возникла мысль: а что если попытаться в качестве моего свидетеля использовать саму истицу, фрау Типот?

Утром перед судом я снова заехал к юристу. Он сказал, что если мой план удастся, то это будет практически уникальный случай в его практике.

Госпожа Типот явилась в суд как на праздник: приоделась, значительно омолодилась с помощью косметики. Ее сопровождали два солидных секунданта. Каждого из них по отдельности я уже встречал в доме фрау Типот, но забавно было смотреть на них вместе, чуть ли не обнимающихся в дружеской беседе.

Судья в черной мантии огласил иск и задал несколько вопросов фрау-майор Типот (так официально именовала себя вдова майора).

Затем он спросил, согласен ли я удовлетворить иск без судебного разбирательства, поскольку правомерность иска не вызывает сомнений. При этом судья добавил, что издержки, которые в этом случае мне придется уплатить, будут минимальны.

Мой отказ вызвал удивление. Свидетель подтвердил, что фрау-майор всегда сдавала эту комнату только на зимний период.

Потом слово было предоставлено защитнику. Он произнес целую речь. Основное внимание в ней он уделил достоинствам госпожи-майорши, ее порядочности, честности и множеству других добродетельных качеств. Маска доброты и прямо льющегося человеколюбия не сходила с лица фрау Типот. Эту маску она несла чуть ли не до конца судебного заседания. Но все же не до самого конца…

Перед тем как предоставить мне слово, судья еще раз спросил, согласен ли я освободить комнату, и в голосе его послышались раздражение и враждебность. Я снова ответил вежливым отказом. Было совершенно ясно, что проигрыш обойдется мне в изрядную сумму судебных издержек. А в том, что я проиграю, уже никто не сомневался. Кроме того, по опыту моих предшественников, следовало еще ожидать дополнительного иска на ремонт комнаты. Но я пошел напролом.

Судья, словно сделал большое одолжение, дал мне слово. Получив право говорить, я обратился к истице:

– Уважаемая госпожа Типот! Не могу не присоединиться к высокой оценке ваших достоинств, высказанных здесь господином адвокатом. Я полагаю, что, именно в силу доброты и порядочности, вы при найме мною комнаты осенью прошлого года обещали предоставить мне равнозначное жилье за ту же стоимость в случае, если вам самой летом понадобится эта комната. Я правильно повторил ваши слова, сказанные тогда?

Сейчас все зависело от ее ответа. Как я и рассчитывал, грубая, беспардонная, не знающая границ лесть способна пробить даже стену лжи! Ведь она всюду выпячивала свое человеколюбие. Вот и сейчас с готовностью подтвердила, что, как женщина отзывчивая и добросердечная, она не могла не пойти навстречу студенту. И действительно обещала предоставить или помочь найти равнозначную комнату.

Я попросил зафиксировать ее подтверждение…

Судья начал догадываться о моем маневре. Его неодобрительное ко мне отношение сменилось удивлением и любопытством. Адвокат, видимо, тоже почуял ловушку и делал своей подзащитной энергичные знаки. Но госпожа-майорша закатила глаза к потолку и продолжала распространяться о своей доброте, о готовности всегда прийти на помощь бедным студентам.

Судье пришлось остановить это признание собственных заслуг.

– Итак, господин судья! – сказал я, получив наконец возможность закончить. – Сама фрау Типот подтвердила несостоятельность своего иска. Ведь если бы по договору между нами комнату мне она сдала только на зиму, ей незачем было бы связывать себя обещанием предоставить равнозначную комнату.

Суд решил: в иске фрау Типот отказать, судебные издержки отнести за ее счет.

Она и ее адвокаты никак не ожидали такого исхода. Хорошо отработанная схема на этот раз дала осечку. Это подействовало на госпожу-майоршу как слабительное. Она начала заискивать и старалась во всем угождать. Тут я почувствовал, что готовится подвох. И действительно, ни больше ни меньше, она донесла на меня в гестапо.

Весенним днем, когда чирикали птички, я получил вызов на Морцинплатц.

Здание гестапо не отличалось большой выразительностью ни снаружи, ни внутри, и в этом отношении сильно уступало великолепному зданию бывшего парламента на Рингштрассе, где размещалась контрразведка. Здесь узкий, плохо освещенный коридор с дверьми по обеим сторонам. Маленький кабинет… И если б не два вооруженных охранника при входе, можно было бы подумать, что это обычное заурядное учреждение.

Немолодой чиновник в штатском, с усталым лицом, сразу приступил к делу:

– Нам известно, что вас посещают подозрительные иностранцы. Что вы можете сказать по этому поводу?

Вопрос лишь подтвердил мою догадку о доносе хозяйки, и я заранее обдумал, как себя вести.

– Могу сказать, что вас ввели в заблуждение, и даже назову, кто это сделал. – Я сразу перешел в атаку, чтобы захватить инициативу: – Это моя квартирная хозяйка! Я помешал ей заниматься жилищными махинациями, и она намеревалась выселить меня через суд. Но из этого ничего не вышло. Судью ввести в заблуждение ей не удалось, и тогда она решила избавиться от меня с вашей помощью. Вот подтверждение этому.

Я извлек из кармана копию решения суда и положил ее перед гестаповцем. Увидел по его лицу, что аргумент подействовал, и продолжал, как наметил заранее:

– Что же касается посещений, то действительно недавно приходил один, кажется, из русских эмигрантов. С ним мы случайно познакомились в трамвае, и я дал ему свой адрес, не придав этому значения.

– Но вам хотя бы известно, кто он, откуда и зачем приходил?

– Понятия не имею, Знаю только, что зовут его Николай и что он врач по профессии, – это был единственный экспромт. – Так он мне представился. Сам я его ни о чем не расспрашивал. Для общений с ним у меня просто не было времени. Ведь я работаю и одновременно учусь в Высшей технической школе. А сейчас у меня как раз экзаменационная сессия. Вот моя зачетная книжка (ее я нарочно захватил с собой – такая аккуратная, с хорошими оценками – радость нации!).

Было видно, что мне удалось убедить гестаповца. Но сейчас меня больше всего интересовала судьба связного– теперь я был почти уверен, что это был связной – и я решил выяснить, что им известно о нем.

Не успел я придумать, как бы это лучше сделать, как гестаповец снова обратился ко мне:

– Я вижу, вы прилежный студент, и все же у нас к вам просьба. В случае, если этот ваш Николай снова заглянет к вам, пожертвуйте своим временем и узнайте о нем побольше и немедленно сообщите нам.

– А я считал, что гестапо все знает и все может, – сказал я. – Разве не лучше вам вызвать его и обо всем расспросить?

Помедлив, гестаповец сказал:

– Дело в том, что он сумел скрыться от нас, когда – мы хотели его задержать на вокзале.

Я был ошарашен искренностью чиновника, даже усомнился в его принадлежности к гестапо и тут же пообещал, что, если этот русский снова появится, непременно выполню его просьбу. На том мы и расстались. Не нова я подумал о том, что, случись подобное со мной в Германии, так просто мне бы не отделаться.

Я еще продолжал надеяться на установление контакта с разведцентром. Но тщетно.

Жилище я все же сменил. Но признаюсь, что после того как действия связного чуть не приведи к полному провалу, после гестапо, мной завладело чувство глубокого отчаяния. Выходило, что центру не нужны мои старания и немалые возможности. Я фактически оказался предоставленным самому себе Чтобы не оставаться в стороне, полностью включился в работу австрийского движения Сопротивления. Сознание того, что выполняемая мною, часто по личной инициативе, работа приближает конец войны, давало силы и уверенность. Всю добытую мною секретную информацию я передавал Вилли. По его совету, в конце зимы 1944 года я оставил мастерскую и устроился работать шифером в небольшую частную транспортную фирму Рихарда Шольца по перевозке мелких грузов. Но прежде чем сесть за руль мне пришлось поступить на курсы водителей и до получения водительского удостоверения поработать грузчиком. Правда, недолго. Умение управлять автомобилем, приобретенное еще дома, помогло досрочно сдать экзамен и получить водительское удостоверение. Хозяин вы делил мне старенький автофургон «фиат». Работал я через день. Хорошо изучил город, пользовался кратчайшими маршрутами и за счет экономии горючего и времени имел возможность в своем маленьком автофургоне перевозить грузы, не только значащиеся в заказе, но и кое-что другое по заданию руководства группы. Иногда это были листовки, иногда оружие. Несколько раз под видом грузчика переправлял в надежные укрытия тех, кому удавалось бежать из лагерей. Среди них мне. запомнился "летчик по фамилии Сергеев. Он попал в плен, спрыгнув с парашютом с подбитого самолета Несколько дней мы прятали его в развалинах старого замка, а затем переправили в Санкт-Пельтен, на нашу запасную базу, устроенную с помощью моей давешней знакомой фройляйн Гертруды. Вот и случайное вагонное знакомство пригодилось.

Не могу не вспомнить югославского партизана Марко, бежавшего из концлагеря. С ним я успел крепко сдружиться, а впоследствии мы вместе участвовали в одной из боевых операций.

Помимо автофургона фирмы Шольц, теперь у меня была возможность пользоваться свободными машинами из гаража Вилли…

Забегу немного вперед и расскажу об одном повороте, который мог круто изменить всю мою дальнейшую жизнь: расскажу только для того, чтобы стала яснее вся степень моей изолированности от Родины в этот период., Но без этого рассказа картина может показаться несколько фальшивой.

С Александрой Кронберг я познакомился в университетском спортзале. Что послужило поводом к знакомству– точно не помню. Скорее всего то, что она, при балтийская немка, родилась в России и немного говорила по-русски. Она закончила философский факультет Венского университета и теперь работала над диссертацией. Помимо встреч в спортзале, мы иногда вместе обедали в студенческой столовой. Мне импонировал ее оригинальный образ мышления и серьезные философские знания, к азам которых я тогда еще только подбирался. Раза два мы ходили с ней в кино. Этим наши взаимоотношения и ограничивались. Хотя, как женщина, она была вполне привлекательна, но я тогда старался об этом не думать, даже старательно избегал этих мыслей, считая, что они и есть самая большая помеха настоящему делу.

Потом она меня пригласила на собрание высшего ученого совета университета, где в торжественной обстановке ей присуждалась степень бакалавра философии В черной мантии, четырехугольной шапочке, с волосами, ниспадающими на плечи, она выглядела великолепно – этакая белокурая философиня!

Наши встречи, как правило, носили случайный характер и происходили не часто. С вступлением советских армий на территорию Австрии многие венцы покидали свои дома и направлялись на запад. На нашем архитектурном факультете занятия еще продолжались. Шла защита курсовых проектов, сдача зачетов. В один из дней мы снова встретились с Сашей Кронберг. Я понял что на этот раз встреча была не случайной.

– Ты даже не догадываешься, что перед тобой очень богатая женщина, – сказала она. – Недавно получила известие из Америки – я стала наследницей изрядного состояния После смерти моей бабушки. И отправляюсь туда немедленно… Пока еще есть такая возможность… С приходом русских она может исчезнуть… – Она собралась с духом: – Как ты смотришь на то, чтобы поехать туда вместе со мной? – произнесла Саша, преодолевая волнение. – Ты, наверное, спросишь: «В каком качестве?..» Предоставляю тебе полную свободу выбор. Ты сможешь завершить свое образование, а дальше поступишь так, как сочтешь нужным. Я не буду тебе обузой… Сейчас можешь ничего не отвечать… Я буду ждать твоего звонка завтра, до десяти часов вечера. Дольше не смогу. Если ты согласен, то собери необходимые вещи, и послезавтра, очень рано утром, ты должен быть на машине у моего дома. Вот адрес. – Она протянула мне свою визитную карточку.

Я действительно был почти свободен. Но – почти… Она была блестяще образована и недурна собой. В ней не было ни грана фальши, правда, звание бакалавра философии дается не так-то легко, и к двадцати трем годам в ней был некоторый налет «синего чулка» – ученой женщины. Но что было самым главным – мы были открыто приятны друг другу, относились с взаимной симпатией, но… настоящей любви между нами не было и в помине. А кто в нашем возрасте не мечтал о настоящей… вечной и нерушимой… В общем-то она предлагала мне бегство от… а не сделку.

Это была наша последняя встреча. Я не позвонил ей. Ни вечером, ни утром. Не скажу, что мне легко было принять это решение. Сегодня нет-нет, а услышу фразу: «Ну какой же ты был дура-ак!». И то правда – но самое главное, что я таким и остался… И произносящий эту фразу ощущает себя таким умным, таким практичным жильцом на этой планете, но говорит-то мне это здесь.

Ан НЕТ. Все не так!.. Каждый живет в отпущенное ему время – ни раньше, ни позже. Тогда, в сорок пятом, все бросить и уехать с Сашенькой Кронберг было для меня все равно что оросить и забыть свою мать (которая никогда не бросала и не забывала меня), своего отца (они и так были заложниками этой системы), бросить свою, хоть еще и не высказанную, не произнесенную вслух, но все равно любовь – она уже была; свой город (город моего детства и юности), который я любил до боли; извините меня – своих друзей, свои привязанности, свою страну. И в конце концов, дело всей своей, еще не развернувшейся жизни…

Это предложение было узывно и заманчиво не оттого, что Сашенька умна, хороша собой и теперь еще вполне обеспечена (материальная оснащенность для меня никогда не была решающей), заманчиво по очень странному и тяжелому предчувствию: наши войска уже находились на земле Австрии, подкатывалась и захлестывала победная общая эйфория (и меня захлестывала), а тяжелое предчувствие свинцовой плиты необъяснимой угрозы медленно наползало, и я ничего не мог поделать с этим ощущением. Как будто кто-то мне даже не шептал, а гудел в ухо и в душу – «Смотри!.. Смотри в оба!! Наши нахлынут и не станут разбираться!.. Они ведь НАШИ!..»

12. ЕСТЬ КОНТАКТ!

Уничтожение Рура сыграло немаловажную роль в расстановке сил воюющих сторон. Начиная с января 1943 года гитлеровское командование уже не могло восполнять потери военной техники. Рейх начал сворачивать боевые действия в Африке. На Восточный фронт стали прибывать танки, выкрашенные в песчаный цвет пустыни. Их срочно перекрашивали в белый цвет заснеженных российских полей – цвет смерти.

Москва получила возможность наращивать боевую мощь, постепенно создавался подавляющий перевес в боевой технике на всех участках огромного фронта. С каждым днем увеличивался поток вооружения, поступающего с Урала, из Сибири, куда были эвакуированы в начале войны заводы из западных районов страны.

К 1944 году инициатива уже полностью находилась в руках советского командования. Наступление шло по всему фронту. Исход второй мировой войны был фактически предрешен. Приближалась развязка.

В кругу оппозиционно настроенных высших офицеров вермахта росло убеждение, что для спасения Германии необходимо устранить Гитлера, арестовать нацистскую верхушку, захватить власть и добиваться заключения мира. Впрочем, об этом уже написано множество книг.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю