Текст книги "Вестник, или Жизнь Даниила Андеева: биографическая повесть в двенадцати частях"

Автор книги: Борис Романов

В 1917–м Даниилу исполнилось одиннадцать лет. Революционные события он воспринимал не только из взрослых разговоров, жизнь быстро менялась, сегодняшние события мгновенно заслоняли вчерашние. В октябре на московских перекрестках горели костры, толклись вооруженные люди. Во время восстания юнкеров их тихий переулок оказался под огнем, рядом, на Пречистенке, размещался штаб Московского военного округа. По Москве слышалась стрельба, усиливавшаяся к ночи, ухали пушки. В Кремле верхушку Беклемишевской башни снесло снарядом, на Спасской разворотило часы, в Успенском соборе зияла пробоина, зацепило один из куполов Василия Блаженного… Всюду по уже чуть тронутой снежком ноябрьской Москве встречались следы боев: разбитые стены, выбитые окна. На улицах мелькали хмурые фигуры солдат. В разговорах раскатистую фамилию Керенского сменили резкие – Ленин, Троцкий.

Говорили в доме Добровых о многом, о том, чем жила Россия, чем жила Москва.

В декабре давали по карточкам четверть фунта хлеба на человека в сутки.

В январе наступившего 18–го года обокрали Патриаршую ризницу.

1 февраля ввели новый стиль и сразу наступило 14–е число.

21–го на закате москвичи видели небесное знамение. От заходящего солнца взметнулся высокий огненный столб, прорезанный поперечной полосой. Багровый крест в полнеба осенял закат несколько минут. На другой день по Москве пошли толки о кресте, идущем с запада.

Ночью с 9–го на 10–е марта большевистское правительство тайно оставило Смольный и выехало в Москву, ставшую революционной столицей.

На Пасху (она в том году была поздней – 4 мая) народ первый раз не пустили в Кремль.

В соседнем доме, в том самом, где когда-то жили Аксаковы, в квартире 9 ЧК в конце мая схватила контрреволюционную группу "Союз защиты родины и свободы". В два часа дня подъехали грузовики с латышами – чекистами во главе с самим Петерсом и увезли захваченных врасплох неопытных заговорщиков.

В июле стало известно о расстреле царя. Сообщение сопровождалось лицемерной ложью: "Жена и сын Николая Романова отправлены в надежное место".

Революционная современность попала и в тетради Даниила. Вот диалог под рисунком, изображающим брюхастого господина с рукой в кармане и тощего господина в канотье и с тросточкой:

"– Василий! Ты мой дворник бывший?!

– Ишь, буржуй, худышкой стал! А во – вторых, какой я тебе дворник?!

– Кто старое вспомнит – тому глаз вон! А вот мы, Василий, настоящее вспоминаем, ты теперь будешь буржуй, ты, мой дворник".

"Кража" – озаглавил Даниил изображенный им эпизод тех лет во "второй" тетради. "В 2 часа ночи Саша зимой идет по улице в дедушкиной шубе. Он спокойно продолжает идти, как вдруг сзади появляются воры. Саша отбивается от воров, но безуспешно. Воры поспешно уходят, а Саша все еще вопит, хотя его крик – крик вопиющего в пустыне. В конце концов Саше приходится раздетым возвратиться домой…"

Даниил и к себе, герою шутливых сочинений, относится с улыбчивой иронией. Вот какую характеристику он дает самому себе: "Даня Андреев слыл смешным и хитрым мальчиком. Его прозвали "Рейнике-лис". Он любил пошалить, но драки не любил и всегда избегал. Когда в играх начинали жулить, он переставал играть, и тогда все больше не жулили". Давая характеристики одноклассникам, из любви к справедливости не обходит и себя. В сентябре 1917–го его отдали в прогимназию для детей обоего пола Е. А. Репман, основанную в 1907 году и "одну из самых передовых и демократических в Москве, практиковавшую еще до революции совместное обучение", – как он позже писал в "Автобиографии". В том же году гимназия стала 23–й школой второй ступени Хамовнического отдела народного образования, чуть позже получив № 90, а затем 26. Находилась она рядом с домом, где жил и умер Гоголь, в Мерзляковском переулке, во дворе нынешнего дома полярников (Никитский бульвар, 9). Руководили гимназией ее основательницы Евгения Альбертовна Репман и Вера Федоровна Федорова.

Еще в 1816 году Христиан Карлович Репман, нидерландский подданный, приехал в Петербург, дав начало жизнестойкой русской ветви рода, сумевшей пережить и век двадцатый. Отец хозяйки и создательницы прогимназии был не только действительным статским советником, доктором медицины, но и директором отдела прикладной физики в московском Политехническом музее [44]44
  Павлова Г. О Пушкине, о Репманах и Данииле Андрееве // Брянские известия. 12 апреля 2002. № 15.


[Закрыть].

Революционные потрясения, когда менялся сам ход времени, отзывались на всем и вся. Ровесник Даниила вспоминал, что в 1917 году, когда он поступил в гимназию, в ней "каждый день, во время большой перемены, дети московской интеллигенции устраивали побоища (не слишком грозные и кровавые) между "юнкерами" и "большевиками"" [45]45
  Угримов А. А. Из Москвы в Москву через Париж и Воркуту. М., 2004. С. 449.


[Закрыть].

Академик Колмогоров, окончивший школу Репман, которую называл "необыкновенной гимназией", раньше, чем Даниил, свидетельствовал: "В 1918–1919 годах жизнь в Москве была нелегкой. В школах серьезно занимались только самые настойчивые" [46]46
  Колмогоров в воспоминаниях. М.: Наука, 1993. С. 15.


[Закрыть]. В классах появлялись новые ученики, неожиданно исчезали прежние. Менялись и учителя. Но традиции несмотря ни на что еще хранились. А среди учителей были замечательные.

Надежде Александровне Строгановой в 17–м было уже за сорок. Жена ученого, она была блестяще образована, окончила, кроме гимназии и Высших женских курсов, еще и Сорбонну. Преподавая французский язык, знакомила учеников с французскими классиками и современными писателями, вела с ними философские беседы. Вот какой портрет ее оставила познакомившаяся с ней в начале 30–х современница: "…Острый ум, холерический темперамент. Внешность… смуглое сухое лицо, жгучие черные глаза протыкают тебя насквозь… забраны на темя волосы, но заколоты небрежно, темно – серые пряди выбиваются из допотопной прически… черный балахон без пояса, от горла до земли, с узенькими рукавами до пальцев облегает ее тощее подвижное тело" [47]47
  Семпер – Соколова Н. Е. Портреты и пейзажи: Частные воспоминания о XX веке М.: Московские учебники и картолитография, 2007. С. 129.


[Закрыть]. Темпераментное учительство, иногда превращавшееся в деспотизм, стало ее второй натурой. Вот диалог Надежды Александровны, из тех же 30–х, с попавшейся под руку возможной ученицей:

"– А вы ходите в церковь?

– Иногда, на похороны. И к заутрени, ради настроения – посмотреть на крестный ход, на свечи, лица… по традиции, конечно.

– Какой ужас! Где ваша душа? – Она припугнула меня адом. И еще:

– Вы читали "Столп и утверждение Истины" Флоренского?

– Нет. Нет еще…

– Стыдно. Вы – крещеный русский человек, занимаетесь философией, как язычница! Пора заложить фундамент Православной Веры" [48]48
  Там же. С. 130.


[Закрыть].

Строгановы тоже жили в приарбатском переулке – в Кривоникольском. В коммуналке в комнате Надежды Александровны "стоял многоярусный киот, мигали две лампады, иконы были занавешены платками от нежелательных советских глаз" [49]49
  Там же.


[Закрыть]. Пламенность натуры с годами сосредоточилась в ее православной истовости, учительские интонации стали проповедническими. На таких, как она, и стояла «катакомбная церковь». Когда Даниил Андреев писал в «Железной мистерии» о криптах, о молящихся в них, наверное, видел перед собой и непреклонную Надежду Александровну.

Литературу преподавала Екатерина Адриановна Реформатская, пришедшая в гимназию в декабре 19–го года. Историю – Иван Александрович Витвер, артистичный, увлеченный театром и музыкой. Географию, которую так любил Даниил, – вдохновенная Нина Васильевна

Сапожникова, а естествознание, уже в старших, 8–х и 9–х классах (тогда классы назывались группами) – Антонина Васильевна Щукина.

Федор Семенович Коробкин – преподавал математику, которую Даниил, по словам одноклассницы, "не любил, не знал и не учил". "И хотя он всячески пытался совладать с собой и приняться за дело, каждый раз уходил с урока и прятался. В конце концов наступил последний урок, тот самый, контрольный. Он решил остаться. Но, как потом говорил мне, "как только раздался звонок, ноги сами вынесли". Он рассказывал об этом так: "Проторчал весь урок в соседнем пустом классе, к тому же на меня напал кашель, и я простоял урок на подоконнике, высунув голову в форточку и кашляя в переулок, чтоб не было слышно". Даниил был старостой класса. Это происходило уже при советской власти. Вместо частной Репмановской гимназии была советская школа. И вводились всякие новые порядки: старосты классов присутствовали на педагогическом совете, когда объявлялись отметки всех учеников. Даниил – староста, да еще фамилия Андреев – на "А". С него начинается обнародование отметок всего класса. Преподаватели по очереди называют свою отметку каждому ученику. Когда дело доходит до математика, он, не поднимая глаз, говорит: "Успешно".

Через несколько лет Даниил специально пошел домой к этому учителю, чтобы спросить: "Почему Вы так поступили?". И вот что услышал в ответ: "Вы были единственным учеником, о котором я не имел ни малейшего представления. Я просто Вас никогда не видал. Меня это заинтересовало, и я стал осторожно расспрашивать остальных преподавателей об ученике Данииле Андрееве. И из этих расспросов я понял, что все Ваши способности, интересы, все Ваши желания и увлечения лежат, так сказать, в совершенно других областях. Ну зачем же мне было портить Вам жизнь?"" [50]50
  ПНР. С. 69–70.


[Закрыть]

А математику в этой школе преподавали замечательно, судя по тому, что именно ее окончили кибернетик академик Трапезников и гениальный математик Колмогоров. Колмогоров вспоминал: "Думаю, что очень большое значение имела общая атмосфера в частной гимназии Е. А. Репман. Эта гимназия была организована кружком демократической интеллигенции (из частных гимназий она была одной из самых дешевых по размерам платы за учение). Классы были маленькие (15–20 человек). Значительная часть учителей сама увлекалась наукой (иногда это были преподаватели университета, наша преподавательница географии сама участвовала в интересных экспедициях и т. д.). Многие школьники состязались между собой в самостоятельном изучении дополнительного материала, иногда даже с коварными замыслами посрамить своими знаниями менее опытных учителей. Делался опыт ввести в традицию публичную защиту кончающими учащимися выпускных сочинений (типа вузовской дипломной работы). По математике я был одним из первых в своем классе, но первым более серьезным научным увлечением в школьное время для меня были сначала биология, а потом русская история…" [51]51
  Цит. по: Тихомиров В. М., Абрамов Л. М. Как сделаться великим человеком // Первое сентября. 2003. № 30.


[Закрыть]. В 17–м году Колмогоров вместе с одноклассником обдумывал конституцию идеального государства…

Учителя гимназии сами выбирали как и чему учить, главное: раскрыть таланты учеников. А к ним в гимназии относились строго и справедливо. Поэтому, когда их наказывали, ни обид, ни слез не было. Распространенная в классических гимназиях зубрежка не признавалась. Обязательных экзаменов не существовало. Увлеченность творчеством и учителей, и учеников, в основном детей московской интеллигенции, делала особенной обстановку в этой школе. Поэтому она была так дорога, памятна всем выпускникам, сохранявшим связь друге другом десятилетиями. В "Розе Мира" страницы, посвященные воспитанию человека облагороженного образа, и записи по педагогике, которые делались в тюрьме в черновых тетрадях, конечно, связаны с воспоминаниями о родной школе. И не на одного Андреева школьные учителя оказали такое влияние. Память о "необычной" школе, признавался Колмогоров, "стала одной из идей, которые постоянно носились передо мной —<…>сосредоточиться на деятельности руководства идеальной, в каком-то смысле, школой" [52]52
  Цит. по: Явление чрезвычайное: Книга о Колмогорове. М.: Фазис; Мирос, 1999. С. 185.


[Закрыть]. Такую школу, математическую, он, в отличие от поэта, создал.

Вот одна из школьных шалостей Даниила, которого одноклассники называли "королем игр" за то, что "он в любую игру вкладывал все воображение, способность к полной самоотдаче" [53]53
  ПНР. С. 44.


[Закрыть]. Это рассказ с его слов: «Как-то ребята страстно заспорили о том, сколько груза поднимут воздушные шарики, и решили это проверить. Сложив деньги, выданные родителями на завтраки, они купили связку воздушных шаров и привязали к ним маленькую дворовую собачку. Спор-то шел всего – навсего о том, приподнимут шары песика или нет. Каково же было изумление ребят, их восторг и страх за бедное животное, когда шарики подняли собаку на высоту второго этажа и она с громким лаем понеслась вдоль переулка, задевая по дороге окна» [54]54
  Там же.


[Закрыть].

Страницы детских тетрадей Д. Л. Андреева

В гимназию Даниил ходил пешком. Был он смуглолицым, длинноносым, и случалось, что встречная ватага арбатских мальчишек в переулке останавливала его и, обзывая «жиденком», требовала показать крест. Креста он не показывал, а, отстаивая честь, дрался.

В детской тетради Даниила есть рассказ в карикатурах "Гимназия. Несчастный день", построенный по всем законам драматургии. Он из одиннадцати карикатур: "Я опаздываю на урок", "Я рассердил учительницу: – Потрудитесь, Андреев, покинуть класс!", "Я выгнан, я грущу", "На перемене я весел, скачу, играю", "Я играю с Левой Субботиным в салазки", "Я неоднократно падаю… Вдруг в дверях грозная В<ера>Ф<едоровна>!!!", "В<ера>Ф<едоровна>читает нотацию и оставляет до 4 часов; я от страха влез под парту!", "Не унывая, я и Лева деремся…", "В дверях божественная Е<вгения>А<льбертовна>", "Вон, вон из гимназии!!! Никогда сюда не приходите", "Да! меня выключили! срам, позор! Я плачу…"

Трудные и голодные времена сплачивали и учителей, и учеников. Учившийся в одном классе с Ивашевым – Мусатовым, будущим другом Даниила, и окончивший школу чуть раньше профессор Богоров, ставший крупным гидробиологом, вспоминал: "Первые годы революции Наркомзем стал снабжать школы продуктами. Все было на самообслуживании. Мы, ученики, отправлялись с детскими санками на Чистые пруды. Там нам выдавали сухой компот. На других складах по ордерам выдавали другие продукты.

Погрузив компот в мешки на санки, мы катились от Сретенских ворот к Трубной площади" [55]55
  Канн С. И., Богоров Г. В., БогоровЛ. В. Вениамин Григорьевич Богоров. М.: Наука, 1989. С. 9–10.


[Закрыть]. Затем учащиеся голосованием выбирали «куховаров», и, конечно, каждая ложка каши, каждый стакан компота были на счету.

В те революционные времена в педагогический совет входили школьники, и Даниил был его членом. В его тетрадях есть несколько списков одноклассников. Фамилии в них меняются, революционные вихри, проносясь по арбатским переулкам, уносят одни семьи, приносят другие. Среди тех, чьи фамилии повторяются, друзья Даниила. С ними он оставался дружен до последних дней. В Воротниковском переулке жил Алексей Шелякин, будущий "одноделец". Он вспоминал, как приходила к ним в дом Таня Оловянишникова: "Мой отец говорил… к тебе пришел Ангел. И действительно, Таня тех лет походила на Ангела. Прекрасное лицо – доброе и открытое".

В детской тетради, где Даниил ставил отметки девочкам класса и не был щедр, выше тройки никому, кроме одной избранницы – Гали Русаковой, ей – пять с плюсом. В записке к Тане Оловянишниковой он признавался, что Галю "любит безумно", и спрашивал: "Ты обратила внимание, какие у нее глаза, особенно когда она танцует вальс?" Также безнадежно в Галю были влюблены его друзья Попов и Шелякин.

Все выдумывавшееся Даниилом в детстве приходило оттуда, откуда потом пришли и другие его сочинения. В его детских тетрадях можно найти прообразы и начало всех его книг. Выдумывая, он прислушивался к необъяснимо возникающим в нем звукам.

 
Играя мальчиком у тополя – титана,
Планету выдумал я раз для детворы,
И прозвище ей дал, гордясь, – Орлионтана:
Я слышал в звуке том мощь гор, даль рек, – миры,
 
 
Откуда, волей чьей созвучье то возникло?
Ребенок знать не мог, что так зовется край
Гигантов блещущих, существ иного цикла,
Чья плоть – громады Анд, Урал и Гималай, —
 

так Даниил Андреев описывал свое детское сочинительство, видя в нем неосознанные прорывы в иные миры.

О врожденном чувстве слова, не просто поэтическом, а каком-то мистическом ощущении его звучания говорит детская история со словом "валь". Она рассказана со слов самого поэта его вдовой: "Дамы в те годы носили на шляпках вуали. Даня упорно, не слушая замечаний старших, говорил не "вуаль", а "валь". И только вечером в постельке, обняв белого плюшевого медвежонка, погибшего при нашем аресте в 1947 году, мальчик восторженно и тихо шептал: "В – у–аль…" Это слово было таким красивым, что его нельзя было произносить вслух на людях" [56]56
  ПНР. С. 25.


[Закрыть]. Вспоминая эту историю, он сам говорил о том, что слово для него «в запредельные страны музыкой уводящие звуки».

Первоеегосочинение, сохранившеесявдетскойтетради, – история страны "Мышинии". В нем автор создал нечто вроде летописной хроники двух правящих династий – "Урасовской" и "Климской". Разделенное на параграфы и повествующее о войнах, междуусобицах и смутах, о характерах сменяющих друг друга на престоле властителей, оно говорит о знакомстве юного писателя с тогдашним "Учебником русской истории" профессора Платонова. Вполне возможно, что он и начал свою хронику после первых уроков истории в гимназии. В детски наивном, но остроумном тексте описано около сорока царствований, и можно только удивляться изобретательности историка "Мышинии". Вот некоторые параграфы этого сочинения:

"§ 2. Пи I Котогуб. Но зря плачут мыши по Урасе, есть сын: Пи Иждыгарович I. Вот он вступил на престол и шелковым платком вытер слезы старым придворным. И задумал Пи погубить кота, заклятого врага мышиного. Собрал большую рать и двинулся. Тихо подкрался он [к] коту спящему и ловким движением задвинул хвост Кошачий в щелку… Мяучит Кошка, а мыши давай Бог ноги. Прославился этим подвигом Пи I и дали ему название "Котогуб"".

"§ 21. Урас VII Святой. Долго не хотели мыши брать в цари сына Сера IV Ураса VII, но делать было нечего. Урас был язычник. Он поехал путешествовать, а правление передал своей матери Морщинке I. Он поплыл в Крысию, где исповедовали Христианство. Урасу понравилась эта вера, и он принял ее, причем получил имя Крыс. Мать его была этому очень рада, а мышиная церковь причислила его к святым. Скончался он в 1477 году.

§ 22. Пи Вдохновенный IV. У Ураса осталось 2 сына: Пи и Итдыгар. После долгой смуты и издавания законов воцарился Пи IV. В это время в Мышинии появлялось все больше язычество, а Пи IV исправлял его. За это Пи прозвали "Вдохновенный", что значит "исполняющий заповеди Божьи". От мышей и у нас это слово. Итдигару II было завидно смотреть на Пи. Он убил его, а сам воцарился на престоле. Но Господь наказал его: он скоро умер".

"§ 31. Первый хан Швез I. Но королевич Швез корониально принял титул хана. Он ходил тогда с опахалом, с кисточкой на шляпке. Он завоевал с Кошией. Собрав большое войско, он двинулся к этой стране и победил. Но титул первого хана заглушил эту победу, и ее мало славили. Потом коротко царствовал его старший сын Урас VI, и на престол вошел его младший сын Хруп V.

§ 32. Хруп Веселый V. Хруп получил прозвание Веселого или Беспечного, потому что не вел себя степенно, как всякий хан. Он часто задавал пиры, обеды и балы. Он ездил по городу на лихих скакунах, но раз упал и разбился. Престол его занял сын – Клим VII".

Повествование доведено до 1601 года, но за это время в Мышинии произошли не только смены династий, но и бунты, и революции. Похоже, что сочинялось оно в революционную зиму 17–го и 18–го. Уже тогда для Даниила Андреева очень важен религиозный взгляд на историю. "Славный он был император, – говорит автор об Урасе I, – любил свою родину, заботился о ней и исполнял заповеди Божии".

Рядом с сочинениями о выдуманных странах и портретами их правителей – рисунки о революционных событиях: "Русский поезд Москва – Севастополь", с пассажирами, толпящимися на крышах вагонов, "Сознательный большевик", в бескозырке и с дымящей папиросой в зубах (надпись зачеркнута), "Сатана на земном шаре"…

В комнате Даниила на стене висела карта полушарий выдуманной им планеты. Она называлось Юнона. Рядом были развешены портреты правителей Юноны. Целая серия этих портретов и подробные карты сопровождают в тетради "Краткое описание стран планеты Юноны". Если его летопись Мышинии сочинение историческое, то описание Юноны – географическое. Чувствуется, что оно написано более опытным и повзрослевшим сочинителем. Если о Мышинии он пишет еще как бы играя, то в описании Юноны вполне серьезен. Но и тут поражает странная тяга к систематизации, к тому, чтобы описать создаваемый мир, совершенно фантастический, с почти научной обстоятельностью. Все эти свойства Даниила Андреева очень заметны в "Розе Мира". С той же методическою обстоятельностью, как некогда страны Юноны, он описывает в ней структуру Шаданакара, его затомисы, сакуалы, шрастры… Чем необычней видения, тем более методично изображены. Вот и Орлионтана, о которой он вспомнил в стихах, в сочинении страна, со своей географией и историей. Правда, кое-что нам в ее описании напоминает недавнюю историю России. Орлионтана, пишет он, "изобилует всевозможными сектами, партиями, и там нередко происходят революции и восстания, подавляемые, впрочем, обыкновенно при помощи других государств. В недавнем времени там произошла колоссальная революция, во время которой сместили 3 "Думы Страны". Эта революция известна под именем "Великой Орлионтанской Революции"".

Страницы детских тетрадей Д. Л. Андреева

География Орлионтаны напоминает совсем другие страны: «На реке Гаглец, которая вытекает на юго – западе Орлионтаны, стоит город Фона. Эта река втекает на южной границе в Герре и, повернув к востоку, впадает в море, в Двухнусный залив. Между рекою Гаглец и Аррено – Тампаниа лежит пустыня Орлионтанская. Она совершенно безжизненна, мертва и не заселена. Там даже не живет зверей. Тут нет ни одного города и только около Аррено – Тампаниа есть большой оазис Тапешан; но жизнь в нем невозможна благодаря трудности сношения с другим остальным миром. В Орлионтане живут Орлионтанцы и Венерцы, занимающиеся земледелием. Сеют кукурузу, хлопок, пшеницу и сахарный тростник, сажают на севере картофель».

В трех частях описания Юноны поражает огромное количество названий, которые с такой легкостью дает автор описываемым им 32 странам, множеству городов, рек, гор.

Во второй тетради юнонская эпопея продолжена описанием мифологии Цереры, страны планеты Юноны. Она озаглавлена: "Сказки и легенды о чудесных богах и богинях церерских". Во "Вступлении" говорится: "Все 33 бога Древней Цереры разделялись на добрых и злых. Каждая из этих партий имела свою высокую неприступную гору и на ее самой верхушке замок. Замок добрых назывался Дорелийский, а злых – Теппесский. Эти два замка вечно враждовали и ссорились, их главной целью было завоевать Херрину, богиню земных богатств, которая жила одна в великолепном дворце на одиноком острове Мольбоу. Но этот дворец был так неприступен, что долго никто из них не мог завладеть им, а карлики, окружавшие дворец, умели колдовать".

Так, уже в детском мифотворчестве, можно разглядеть смутное и наивное начало его мистического эпоса, "русских богов", плененную в цитадели уицраура Навну. Для Аллы Александровны Андреевой это было свидетельством врожденной связи Даниила с иной реальностью. Она писала: "Поток звукообразов и словообразов, который потом воплотился в зрелом поэтическом творчестве, уже тогда изливался на ребенка. Когда знакомишься с детскими тетрадями Даниила, то создается четкое впечатление, что мальчика готовили иные силы, что его ранняя, буквально внутриутробная, встреча со смертью – это ранняя близость к иному миру, оставшаяся навсегда. И его, казалось бы, забавные игры со словами тоже были сложными упражнениями в слышании иных миров. Направленность к иным мирам проявилась в нем необыкновенно рано" [57]57
  Там же. С. 28.


[Закрыть].

Тогда же он увлекся, и уже навсегда, астрономией. Он вечерами забирался на крышу и часами рассматривал звездное небо. Узнавший о его увлечении отец писал Добровым: "Даня совсем как мой герой из драмы "К звездам": кругом бушует война и революция, а он пишет мне целое письмо – только о звездах…" [58]58
  Отрывок из этого не сохранившегося письма приводит по памяти А. А. Андреева; см. ПНР. С. 29.


[Закрыть].

И книги, прочитанные в отрочестве и пережитые с восторгом, как откровение, даже если через годы вызывают равнодушную усмешку, остаются в нас навсегда. Книга Рамачараки "Основы мировоззрения индийских йогов", проглоченная "в 13–летнем возрасте", "сыграла, – признавался Даниил Андреев, – в истории моего развития очень большую роль" [59]59
  Письмо В. В. Шульгину 21–24 октября 1958 // Неизданное. С. 119.


[Закрыть]. 1920–й год прошел для него под влиянием таинственного йога Рамачараки. Он заставил Даниила поверить в свои прежние рождения в Индии, запомнить, что «все формы религии одинаково хороши» и что нынешнее человечество очень далеко от подлинной духовности. Под псевдонимом скрывался Уильям Уолкер Аткинсон, врач и юрист из Пенсильвании, увлеченный теософией и Индией. Цикл его популярных книг перед первой мировой войной в русском переводе выпустило издательство «Новый человек» – «Религии и тайные учения Востока», «Хатхайога», «Наука о дыхании индийских йогов»…" Эти книги попали к Даниилу вряд ли случайно. «…КХатхайоге я отнесся легкомысленно, – сообщал Андреев много лет занимавшемуся дыхательной гимнастикой йогов по Рамачараке Василию Витальевичу Шульгину, – во – первых, потому, что был очень молод и здоров, а во – вторых, – у меня в характере нет некоторых свойств, необходимых для планомерных, ежедневных занятий какими бы то ни было упражнениями – физическими или психическими». Но «Основы мировоззрения индийских йогов» определили многие его взгляды навсегда, даже, в какой-то мере, и привели к «Розе Мира». Мечты о прорыве к космическому или духовному сознанию, о котором говорил Рамачарака, цитируя Ричарда Бёкка, теория перевоплощений, мысли о том, что человечество в своем развитии должно достичь подлинной религиозной духовности, когда у всех появится чувство «реальности существования высшей силы» и вырастет «сознание братства всего человечества», и еще ряд идей, почерпнутых у Рамачараки, сделались его собственными.

"В сочинениях древних философов всех народов, в стихотворениях великих поэтов всех стран, в проповедях пророков всех религий и времен мы можем найти следы нисходившего на них просветления, – раскрытия духовного сознания" [60]60
  Йог Рамачарака. Основы мировоззрения индийских йогов. СПб., 1913. С. 37.


[Закрыть], – писал Рамачарака, и Андреев стал искать и находить эти следы повсюду. И, конечно, из этих слов, как из случайного зернышка, потом выросла у него теория вестничества.

"Только в случайные драгоценные моменты мы сознаем в себе существование духа и в такие моменты чувствуем, что стоим перед страшным лицом Неизвестного. Такие моменты могут приходить, когда человек погружен в глубокое религиозное созерцание или когда отдается произведению поэта, несущего весть от души к душе…". [61]61
  Там же. С. 34.


[Закрыть]Прочтя эти утверждения Рамачараки, Андреев стал прислушиваться к собственным состояниям, ожидая вести.

Аткинсон – Рамачарака на первой же странице предупреждал, что "идеи предлагаемой читателям книги изложены на языке западной те ософии и спиритуализма" [62]62
  Там же. С. I.


[Закрыть], и, конечно, теософский след в воззрениях его пылкого русского читателя остался. Но теософом Даниил Андреев все-таки не стал, соединив все свои увлечения с православными основами в поэтической картине мироздания.