Текст книги "Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров"
Автор книги: Борис Камов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 32 страниц)
Еще один «комсомольский погром»?
Борис Бурков за несколько недель пережил череду сильнейших потрясений. Первым стало решение провести собственное расследование. Оно потребовало больших нравственных усилий. Ведь Бориса Сергеевича могли обвинить в попытке «подменить компетентные органы, которые никогда не ошибаются», в намерении «подготовить лжесвидетелей в преддверии официального расследования» и во многом другом.
Вторым потрясением стала радость одержанной победы: благодаря Башкирову Бурков получил доказательства полной невиновности Гайдара.
Когда Борис Сергеевич полушепотом поведал об экспедиции Башкирова Михайлову, Николай Александрович долго тряс его руку. Потом молча обнял, чего за ним отродясь не водилось.
Разговор происходил в кабинете первого секретаря ЦК ВЛКСМ, где существовала прослушка. Михайлов запер дверь на ключ. Достал бутылку водки и две рюмки. Сначала выпили за «отличного мужика, настоящего героя, который чему учил, то сам и делал».
Вторая рюмка пошла за молодца-капитана.
– Нужно будет при случае парня отметить, – намекнул Михайлов. – Хотя бы к Красной Звезде его представить. Ты бумагу подготовь. Я подпишу. Великое дело твой Башкиров сделал.
Последняя рюмка была выпита за то, что теперь и в «Комсомолке», и в аппарате ЦК ВЛКСМ всем станет легче…
Однако самым большим потрясением для Буркова стал внезапный окрик:
– Кто вам позволил готовить статью о «героизме» Гайдара?! Какой он герой! По нашим оперативным данным он – пособник Гитлера!
Окрик подтверждал, что Лубянке для ее внутренних нужд был надобен «Гайдар – предатель Родины». Вопреки логике. Вопреки фактам.
Бурков вспомнил, что это была уже третья по счету попытка использовать личность Аркадия Гайдара, его имя как дубину…
Первой попыткой стал запрет «Судьбы барабанщика». Никто не сомневался, что Гайдара арестуют. Причем не одного, а вместе с редакцией «Пионерки» и, возможно, Детиздата. А там было рукой подать и до ЦК ВЛКСМ, который отвечал за всю печать для детей.
Вторая попытка случилась перед самой войной, когда внезапно запретили «Тимура». Снова под ударом оказалась редакция «Пионерки». В зоне серьезной опасности оказался Детиздат. И ЦК комсомола.
И вот теперь.
Здесь напрашивались два вывода.
Вывод 1. За теми двумя несостоявшимися «комсомольскими погромами» и за теперешней историей стоял один и тот же человек. Или одни и те же люди.
Вывод 2. Держа под рукой «дело» Гайдара, люди с Лубянки ждали случая, чтобы наверняка нанести сенсационный удар. Требовался только подходящий момент.
А это значило, что при любом повороте событий судьба Буркова, коллектива «Комсомолки» и, скорее всего, Михайлова с аппаратом ЦК была там, на площади Дзержинского, уже решена. Бурков, Михайлов, остальные продолжали ходить на работу, ночевали дома, а по сути были обречены.
Ждать, куда «повернет дышло», было нелепо. Требовалось перехватить инициативу.
У кого?! У одного из подразделений отдела контрразведки центрального аппарата государственной безопасности…
Бурков отправился к Михайлову. Тот дал согласие.
Терять обоим было нечего.
Силу для такой попытки придавали три обстоятельства:
• материал Башкирова. В любой отчаянной ситуации можно было заявить: «Езжайте и проверьте!»;
• доказуемость аферы лубянских контрразведчиков, которые опасались огласки того, что они три года пестовали «пустышку», пустое дело, которому умышленно придавали «обличительный уклон». Чекисты должны были бояться своего прямого или более высокого начальства;
• поддержка Михайлова, который обещал, что, если конфликт с Лубянкой примет опасный поворот, он обратится к высокому партийному начальству. К кому именно, будет видно по ситуации. Бурков на этот случай снабдил Михайлова копиями всех документов, привезенных Башкировым. В первую очередь фотографиями и адресами бывших партизан.
Один на один с Крикуном
Бурков позвонил по телефону и попросился на прием. Он шел к человеку, который приказал сбросить материал Башкирова. Назовем его Крикуном.
На первом этаже Борису Сергеевичу выписали пропуск. Он открыл тяжелую дверь с бронзовой надраенной ручкой. Она вела вовнутрь громадного здания. Сразу перед Бурковым возникли двое: капитан с расстегнутой кобурой нагана и сержант-автоматчик. Пока офицер внимательно читал удостоверение и сверял лицо посетителя с фотографией, сержант не сводил глаз с Буркова. Обитатели этого здания очень дорожили своей жизнью. Бурков в этом убедился, пока шел по лестницам и коридорам, где документы у него проверяли через каждые несколько метров.
Крикун встретил Буркова настороженно. Борису Сергеевичу показалось, что Крикун напряжен. Это подтверждало предположение о бесчестной игре. К Буркову сразу пришли внутреннее спокойствие и ясность мысли, которые необходимы в подобных ситуациях.
– Чем обязан? – спросил Крикун.
– Пришел посоветоваться.
– По поводу чего?
– После того как был сброшен с полосы материал, у нас много звонков.
– Чего хотят?
– Спрашивают, правда ли, что Гайдар погиб в партизанском отряде.
– Что вы отвечаете?
– Правда. Тогда спрашивают: почему же вы об этом не пишете?
– Что вы отвечаете?
– Что мы все подготовили, но материал задерживает цензура.
– Грамотно отвечаете. Нужно только добавить: цензура может с таким вопросом возиться долго. Вот скоро закончится война – тогда во всем и разберемся.
Крикун явно желал поскорее закончить беседу. Но Бурков не спешил подняться со стула и протянуть на подпись пропуск.
– Что-нибудь еще?
– Да.
– Что?! Не тяните. Нет времени. – Крикун начинал нервничать все сильнее.
– Приходят коллеги из соседних редакций. Или звонят.
– Ну и что?
– Просят адрес.
– Чей?
– Как чей?! Гайдара.
– Они что, писать ему собираются?!
– Зачем писать? Ехать туда собираются.
– Зачем?
– Чтобы напечатать у себя то, чего не печатаем мы.
– И вы даете?
– Но это же не военная тайна. Даже если мы не скажем, многие знают, что Гайдар погиб под Каневом. А осенью 1941 года там действовал единственный партизанский отряд.
Крикун замолчал. Ситуация, которую здесь, в этом здании, считали управляемой, вышла из-под контроля. Через две, максимум три недели в газетах и журналах могли появиться сразу несколько статей с портретами Аркадия Гайдара и рассказом о том, как он вывел из Семеновского леса окруженцев, как прикрыл пулеметным огнем отступление партизанского отряда, как погиб, спасая товарищей.
Александр Матросов за похожий подвиг получил посмертно Героя. Редакция «Комсомолки» собиралась ходатайствовать о Золотой Звезде для Гайдара. В самое ближайшее время, если попытки прославления писателя не остановить, статьи о нем появятся в других газетах. И лягут на стол начальства. И оно может спросить:
– А как это, товарищи, получилось, что человек, которого вы три года считали перебежчиком и предателем Родины, оказался на самом деле, считай, вторым Александром Матросовым?
Крикун пытался сохранить маску грубого, непробиваемого служаки, но лицо и губы его посерели.
– Что вы предлагаете? – спросил он.
– Насчет чего? – будто бы не понимая, переспросил Бурков.
– Что вы советуете предпринять?
– Думаю, нужно самим напечатать в газете, что Гайдар воевал и погиб.
– Это не годится.
– Почему? Ведь это правда.
– Вы снова хотите сделать из него героя?! – сорвался Крикун.
– Но он воевал и погиб. Он отдал за Родину жизнь! Что он мог отдать еще?! – не выдержал в ответ Бурков.
Крикун замолчал.
– Ладно, – сказал он, – Гайдар погиб в бою. Но бывают хорошие поступки, о которых нельзя рассказать. Вот и вы должны написать: да, был хороший поступок, только писать о нем еще рано. Не пришло еще время. В этом плане и думайте. Прежде чем печатать, принесите мне. Мы тут посмотрим еще разок.
– Договорились. Подпишите пропуск, – устало и буднично произнес главный редактор «Комсомольской правды».
На самом деле Буркову хотелось кричать. Вся журналистская Москва уже знала, что материал Башкирова «зарубила» Лубянка. Иметь неприятности никто не хотел. Говоря, что другие редакции наперегонки рвутся печатать статьи о Гайдаре, Бурков блефовал. И Крикун ему поверил.
Для небывалой публикации придумали ход.
Критик Кирилл Андреев сделал для «Комсомолки» статью под странным названием: «Ребята ждут нового Тимура».
– Почему «нового»? – как бы спрашивали читатели.
Андреев отвечал: «Аркадий Гайдар никогда уже не расскажет о Тимуре, ставшем взрослым. Воин в жизни и в литературе, он умер на посту».
Две строчки. Ровно двадцать слов. Это был некролог. И это было все, что газета смогла выторговать у «компетентных органов», чтобы сообщить о героической гибели своего специального корреспондента.
После выхода статьи «Ребята ждут нового Тимура» Аркадий Петрович Гайдар перестал быть «без вести пропавшим» перебежчиком.
Теперь он полуофициально значился человеком, который занимал во время войны некий пост. Исполняя свои обязанности, при весьма неясных обстоятельствах, Гайдар отдал свою жизнь за горячо любимую Родину.
Формулировка получалась не слишком внятная. Крикун и другие «литературоведы» с голубым кантом на погонах сильно потрудились, чтобы о реальной судьбе писателя ничего нельзя было конкретно узнать. Но пособником немецких оккупантов автор «Тимура» уже не числился.
Поклониться за эту первую победу над клеветой мы и сегодня должны ушедшему в лучший мир Борису Сергеевичу Буркову. Это был плод его точного аналитического ума, итог колоссальных волевых усилий и отваги. Он переиграл своих оппонентов с Лубянки, отвел опасность и беду от многих неповинных голов. То был «звездный час» Бориса Сергеевича Буркова.
«Сатана там правит бал…»
Клевета хуже прилипшей смолы. Смолу рано или поздно можно от кожи отодрать. А вот клевету…
Вскоре после появления на страницах «Комсомолки» статьи Кирилла Андреева вдова писателя, Дора Матвеевна Гайдар, решила получить справку о гибели своего мужа. Ни в редакции «Комсомолки», ни в Союзе писателей ей такого документа не выдали. Вдове объяснили, что официальные извещения о гибели выдают районные военкоматы.
Дора Матвеевна отправилась в военкомат. Там она узнала, что военный комиссариат выписывает справки только на основании извещения командования воинской части, в составе которой служил человек, погибший «смертью храбрых».
Воинской частью, где служил Гайдар, был Гельмязевский партизанский отряд, еще при жизни писателя разгромленный.
Довершил его уничтожение командир, который после гибели писателя предложил всем, кто еще остался жив, «разойтись по домам». Сам командир отдохнул в семейном уюте недолго. С помощью местных «активистов» его без особого труда немцы нашли, арестовали и после тяжелых пыток расстреляли. Писать справку и ставить печать на ней после смерти командира было некому.
Запросы, отправленные в село Гельмязево Полтавской области, а затем и в город Канев, ничего не дали. Архив партизанского отряда существовал, но не сохранился. Был ли внесен в его списки писатель Гайдар, осталось неизвестно. Ведь списки отряда утверждал Полтавский обком КПУ, а Гайдар пришел из окружения. Скорее всего, Аркадия Петровича в эти списки не внесли, поскольку он не был утвержден обкомом…
Судя по статье критика Кирилла Андреева, автор «Тимура» свой долг перед Советской страной выполнил. Однако выдавать семье Гайдара об этом официальную справку никто не собирался.
Как Гайдар позаботился о том, чтобы не пропасть без вести
Но в 1944 году не появилось бы и этих двух строчек, если бы Аркадий Петрович не позаботился о том, чтобы не исчезнуть с лица земли бесследно.
Пока не грянула перестройка, не было возможности объяснить, что за человек был Аркадий Гайдар. Литературный талант оказался лишь одной из граней его личности. В целом по жизни Аркадия Петровича отличали чувство собственного достоинства, смелость, проницательность, мощный аналитический ум.
.. В двадцатых числах сентября 1941 года Дора Матвеевна получила от мужа письмо. Даты не было. Публикуя это послание в Собрании сочинений Аркадия Петровича, дату я поставил условно: «Киев, 16 или 17 сентября».
Дорогая Дорочка!
Пользуюсь случаем, пересылаю письмо самолетом. Вчера вернулся и завтра выезжаю опять на передовую, и связь со мною будет прервана. Положение у нас сложное – посмотри на Киев, на карту, и поймешь сама. У в а с н а ц е н т р а л ь н о м у ч а с т к е положение пока благополучное.
Крепко тебя целую.
Личных новостей нет…
Эти товарищи, которые передадут тебе письмо, из одной со мной бригады («Комсомольской правды». – Б. К.). Напои их чаем или вином. Они тебе обо мне расскажут.
Гайдар[21]21
Гайдар Аркадий. Собрание сочинений. В 4 т. / Аркадий Гайдар. М.: Детская литература, 1979–1982. Т. 4. С. 429–430.
[Закрыть]
Фамилии названы не были. Дора Матвеевна обнаружила письмо в почтовом ящике. В конверте или на конверте – ни единого слова от «почтальонов». Ни короткой записочки. Ничего. Хотя на следующий день после того как в Москву ушел последний самолет, на котором улетели «почтальоны», произошло трагическое событие: пал Киев. Гайдар остался по другую сторону фронта.
…Работая в 1982 году над составлением последнего тома нового Собрания сочинений Гайдара, я обратился к Доре Матвеевне с просьбой прокомментировать историю появления загадочного письма. Я хотел услышать, кто, по ее мнению, могли быть «товарищи из бригады».
Дора Матвеевна поручила мне заявить в комментариях следующее:
На самом деле, кто были «эти товарищи», понимали и Дора Матвеевна с Женей, и я. Это были Миша и Володя. Они улетели последним самолетом. Они должны были рассказать. Посторонний поведать ничего не мог. Да и зачем отправлять письмо с кем-то чужим, когда едут как бы свои?
Но Миша с Володей общаться с семьей человека, который по сочиненной ими же легенде остался в Киеве, чтобы перебежать, уже не желали…
«Товарищи из бригады „Комсомольской правды“» уничтожили, по меньшей мере, еще одно письмо А. П. Гайдара
Отправляя коллег на Большую землю, а сам оставаясь в окружении, Аркадий Петрович, естественно, должен был написать официальное объяснение своему начальству – редактору «Комсомолки» Б. С. Буркову и первому секретарю Союза писателей А. А. Фадееву. Гайдар отчетливо понимал: в любой ситуации он «боец идеологического фронта». Любая неприятность с ним, Гайдаром, рикошетом ударит по «рабочему коллективу», который может быть обвинен в соучастии и даже в активной подготовке… неизвестно к чему. Такова была тогдашняя практика.
Аркадий Петрович, человек ранимый и деликатный, не желал неприятностей никому. Мало того, он еще надеялся выжить и вернуться в Москву.
О письме Фадееву нигде никаких упоминаний нет, хотя такое письмо должно было быть. А следы письма Буркову отыскались. Где?! В книжечке Миши и Володи. Вот что они об этом сообщают.
Гайдар незадолго до их отлета в Москву ушел к себе в номер, чтобы (как он им объяснил) написать «официальный рапорт». После этого принес «конверт (?!) и письмо».
«Вручите лично (главному редактору Буркову. – Б. К.), – сказал Гайдар. – Здесь все объяснено. Можете прочитать. Письмо открытое. Кстати, не стесняйтесь, что тут есть похвальные слова (естественно о них, «мушкетерах». – Б. К.)».
Но это они поведали в 1967 году. Как развивались события В 1941-м, остается загадкой. Реальная судьба рапорта неизвестна. Миша и Володя также сообщают, что Аркадий Петрович послал в редакцию подарки. Борису Буркову – трофейный вальтер.
Но сам Бурков, выступая на протяжении нескольких десятилетий по радио и ТВ с воспоминаниями о Гайдаре, ни единым словом о рапорте и пистолете не обмолвился. Не рассказал Бурков о подарке и в нашем с ним полуторачасовом разговоре. Беседа произошла до выхода книги «Всадник, скачущий впереди».
Даже если официальный рапорт пришлось вложить в «дело», которое было на Гайдара заведено, ничто не мешало Буркову пересказать, что говорилось в послании. Ведь письмо не содержало никакой «военной тайны», особенно через 20–30 лет после Победы.
А что пистолет Буркову, скорее всего, послан был, свидетельствуют такие подробности. Гайдару на передовой дарили много оружия. Даже если оно лично ему и не было нужно, Аркадий Петрович все равно брал. Во-первых, чтобы не обидеть дарителей. Во-вторых, Гайдар знал, что с подарками делать: он их тоже дарил. В первые месяцы войны револьверы и пистолеты, особенно трофейные, были в дефиците и считались роскошным подарком.
Гайдар подарил браунинг № 2 капитану Якову Рябоконю, который, будучи раненым, помог вывести окруженцев из Семеновского леса под Киевом. Маленький вальтер – лейтенанту Сергею Абрамову[23]23
См.: Камов Борис. Сумка Гайдара. С. 263, 269.
[Закрыть].
Такой же подарок он мог послать Буркову. Если бы Борис Сергеевич пистолет получил, он бы о нем помнил. Бурков стал бы в Москве первым главным редактором, у которого появилось такое оружие – не в мае 1945-го, а в сентябре 1941-го. Но Бурков не увидел пистолета, как не увидел и письма.
«Официальный рапорт» (по моему убеждению) был уничтожен Мишей и Володей, потому что разрушал легенду о том, что Гайдар замыслил изменить Родине. Уничтожив письмо, Миша и Володя не стали передавать и вальтер. Подарок, даже без сопроводительного письма, также опрокидывал бы версию о переходе Гайдара на сторону врага и предательстве.
Миша и Володя не зря молчали 26 лет. Все эти годы они пребывали в состоянии страха от содеянного, в ужасе от масштабов предательства, совершенного по отношению к Аркадию Петровичу.
Прозрение
Миша и Володя улетели на «Дугласе» днем. Гайдар их провожал. Потом вернулся в Киев. Город был пуст. Круглосуточная канонада, которая не смолкала последние дни, стихла. Город уже никто не охранял. В любой час на улицах могли появиться вражеские танки.
Аркадий Петрович заехал на Крещатик, в гостиницу «Конти-ненталь». Три месяца она служила главным пристанищем всему журналистскому корпусу. Теперь и гостиница поражала полупустотой и пугающей тишиной. Оставаться здесь Гайдар не захотел.
Он забрал из номера вещи и вышел на улицу. Здесь его ждала полуторка с ее водителем Александром Ольховичем. Это Саша возил Аркадия Петровича все два месяца на передовую и обратно. Сейчас Ольхович ждал Гайдара, чтобы отвезти его к себе домой, на Круглоуниверситетскую улицу, дом 15. На окраине было спокойней. Там жила его мать.
Можем ли мы сегодня представить, о чем думал Гайдар в последнюю ночь перед падением Киева? В какой-то мере можем. Ведь я был знаком с Александром Куприяновичем Ольховичем, который меня разыскал после моего выступления по радио. Оставив все московские дела, я полетел в Киев.
.. Аркадий Петрович в тот вечер долго не ложился спать. Его ваботило решение, которое он принял (и которое не мог не при-шть). Он несколько раз мысленно представлял, как Миша и Во-июля с загадочно-испуганным видом идут по длинному коридору [ «Комсомолки», заходят прямо в кабинет Буркова и долго сидят там за обитой войлоком дверью.
Гайдар знал цену обоим «товарищам из бригады». За два ме-Ьяца с лишним пребывания на Юго-Западном фронте Миша с Володей ни разу не спустились в окоп. При этом отличались честолюбием и заносчивостью.
Докладывая Буркову, они должны были испытывать неловкость от того, что мало видели на передовой, что сами улетели, в Гайдар остался. У них должно было родиться желание выгля-еть красивее, отважнее, патриотичнее, чем это происходило на амом деле. Так Аркадий Петрович мог подойти к мысли, что «мушкетеры», скорее всего, исказят в своем рассказе реальную | картину и реальные мотивы того, почему он, Гайдар, отказался лететь в Москву[24]24
Что Миша и Володя патологические лгуны, видно по их книге. Свой отлет из Киева они объясняли не тем, что город должен был остаться немцам, а тем, что таков был приказ редколлегии «Комсомолки». Что Киев пал, для них будто бы стало полной неожиданностью. Относительно самого перелета они сообщали, что были в воздухе атакованы немецким истребителем, но пилот безоружного пассажирского «Дугласа» заставил немецкий истребитель «врезаться в склон холма».
Друг А. П. Гайдара, писатель-фронтовик Николай Владимирович Богданов, прочитав книжку, воскликнул:
– Врут, как два очевидца!
[Закрыть].
Читатель спросит:
– А имеются у вас, Камов, доказательства в подтверждение такой версии?
Конечно. После ужина в квартире водителя Аркадий Петрович сел за освободившийся стол, открыл сумку, достал тетрадку и почтовые конверты и сел писать письма. После отлета «мушкетеров» прошло несколько часов. Никаких событий у Гайдара за этот срок не произошло, если не считать, что он уехал из гостиницы. Одно письмо, адресованное Тимуру, он даже прочитал Ольховичу вслух. Там, по меньшей мере, было еще одно. Аркадий Петрович отдал конверты матери Ольховича.
– Если мы отступим, то вы это спрячьте, – сказал Гайдар матери Ольховича. – А когда придут наши, отошлите, пожалуйста, в Москву.
Я думаю, это был второй, страховочный комплект писем.
…Тогда, осенью 1962 года, я поехал вместе с Ольховичем на Круглоуниверситетскую, 15. Мать Александра Куприяновича была еще жива. Сохранился даже сундучок, в который женщина положила письма Гайдара. Но сундучок оказался пуст. Москву женщина тоже ничего не отсылала. Она объяснила: еще во время оккупации квартиру ограбили. Перевернули все вверх дном. Вряд ли письма кому-нибудь понадобились. Просто их выбросили вместе с остальным мусором, когда прибирали разоренный дом.
Если не выбросили раньше.
«Мой стих громаду лет прорвет»
Все же одно послание Гайдара из бездонного «киевского котла», из глубокого немецкого тыла в Москву дошло.
В Семеновском лесу близ Киева (о чем я уже рассказывал) окруженные бойцы и командиры готовили прорыв. Немцы замкнули вокруг леса кольцо, подогнав даже танки. Бездействие грозило пленом. Но исход предстоящего боя тоже был неизвестен. Гайдар понимал, что может погибнуть, но считал, что не имеет права пропасть бесследно. Даже если его убьют, Москва должна знать, что он был убит, а не сдался, не попал в плен. Ведь существовали не только он сам и его семья – жена, сын, дочь; существовали еще его книги и фильмы.
Но как оповестить Москву, что он убит, если его самого не будет в живых?
Никакой связи с Большой землей, даже по радио, в Семеновском лесу не было. Значит, нужно было заготовить какое-то количество предварительных сообщений о себе, раздать их людям, если он, Гайдар, погибнет, кто-то останется жив. Выживший должен будет переслать весточку.
Но первый вопрос, который здесь возникал: на чем писать? У Гайдара в сумке была бумага. Были химические карандаши[25]25
Химический карандаш имел грифель, который растворялся в воде и оставлял более яркий и прочный след на бумаге, ткани или дереве, чем серый графит.
[Закрыть]. Но бумага не годилась. Она легко рвалась. Мало того, здесь, в окружении, люди старались избавляться от бумаг. Требовался необычный, прочный материал. И нужно было придумать краткий, в какой-то степени зашифрованный текст, который не содержал бы никакой полезной информации для непосвященного, но представлял интерес для людей, которым была небезразлична судьба Аркадия Гайдара.
До изобретения китайцами рисовой бумаги китайские медики вели свои записи на панцирях черепах, костях животных, шелковых тканях. Ассирийцы и вавилоняне делали записи на мягких глиняных дощечках. Глина засыхала. Текст долго сохранялся. В Европе несколько столетий писали на пергаменте – материале, который получали из шкур. Греки, те писали твердой заостренной палочкой, стилом, по слою воска, которым покрывали гладкую фанерную дощечку.
Когда Аркадий Петрович вспомнил про греков, стило и дощечку, ему показалось, что он близок к решению.
Стило лежало у него в кармане галифе. Это был складной нож с несколькими лезвиями и шилом. А Семеновский лес, где собралось много окруженцев, был усеян дощечками. Фанерными. Тонкими. Размером со спичечный коробок.
В первые месяцы войны, когда не хватало гранат, особенно противотанковых, пехотинцев вооружали бутылками с зажигательной смесью. Головка такой бутылки была облита обыкновенной спичечной серой. Только слой ее был гораздо толще.
К бутылке полагалась дощечка. Одна ее сторона тоже была облита спичечной серой. Дощечкой перед броском полагалось чиркнуть по бутылочной головке. Она загоралась, начинала шипеть, разбрасывая искры. Бутылку метали. Она разбивалась о броню танка, жидкость разливалась, от искр вспыхивала. Это «противотанковое средство» неизвестно почему назвали «коктейлем Молотова»[26]26
Вячеслав Михайлович Молотов (1890–1986) считался правой рукой И. В. Сталина. По очереди исполнял обязанности то председателя Совета народных комиссаров, то наркома иностранных дел. Был малоодаренной личностью. В кругу старых большевиков носил партийную кличку «Железная задница».
Встречался и вел переговоры с Адольфом Гитлером. От имени советского правительства в августе 1939 года подписал знаменитый Пакт о ненападении. Проявил небывалую в истории дипломатии тупость, позволив Гитлеру одурачить себя и Сталина.
Бомбежка громадных территорий Советского Союза 22 июня 1941 года, начало наступления немецких войск стали для этого «выдающегося» политического деятеля большой неожиданностью. Несмотря на 27 000 000 погибших, которые принесла нашей стране «внезапная» война, Молотов заявил перед смертью, что считает себя «счастливым человеком». Он прожил почти 100 лет.
[Закрыть]. Солдаты на передовой пользовались дощечками взамен спичек и зажигалок. Когда сера стиралась, фанерки выбрасывали. Гайдар набрал их десятка полтора. Но что писать? Текст он придумал такой:
28.9.41.
В лесу у дер. Семеновка
под Киевом.
Больше о себе в тот день Гайдар не знал и сам.
Сначала Аркадий Петрович вырезал этот текст ножом. Затем прочерчивал буквы химическим карандашом. Надпись уже не могла стереться. Ни адреса, ни подписи Гайдар не ставил.
Адрес он собирался назвать в последнюю минуту устно, чтобы не создавать осложнений будущему вестнику. Адресов могло быть три: домашний, «Комсомолки», Союза писателей.
Домашний отверг сразу: «Большой Казенный переулок… дом номер… квартира номер…» Получалось очень длинно… Адрес Комсомолки» также не годился. Гайдар все сильнее опасался мерзости со стороны «мушкетеров». Оставался третий. Этот подходил.
В суматохе перед боем Гайдар приметил нескольких командиров и бойцов, которые внушали ему доверие. Он отводил их поодиночке в сторону, протягивал дощечку и говорил: «Если меня ночью убьют, а вы останетесь живы, отправьте эту дощечку при первой возможности в Москву. В записке от себя укажите все, что будете знать обо мне на тот момент».
– Но здесь нет вашей подписи, – удивлялся будущий вестник. – Кто мне поверит, что это писали вы?
– Это уже не ваша забота. Вам не надо ничего доказывать. Что надпись сделана моей рукой, подтвердит графологическая экспертиза. Адрес очень простой: «Москва. Союз писателей».
Когда в начале 1942 года в Москву стали прибывать сообщения о гибели Аркадия Петровича, все они поступали в Союз писателей – настолько прочно запомнился этот адрес. Но дощечек в конвертах и солдатских треугольниках не было.
И все же одна фанерка со следами спичечной серы достигла Москвы. Аркадий Петрович перед ночным боем отдал ее командиру группы, полковнику Орлову.
Гайдар и Орлов в ночь прорыва остались живы. Вместе пришли в партизанский отряд под Леплявою. Полковник Орлов, вскоре перешедший с группой бойцов линию фронта, долгое время не имел возможности что-либо сообщить родственникам писателя. Несколько месяцев он проходил проверку в фильтрационном лагере. Чекисты считали, что он подослан немецкой разведкой. Между тем Орлов не только остался жив. Он сохранил орден Красного Знамени и пронес в сапоге через линию фронта свое командирское удостоверение.
Как только Орлова выпустили из лагеря, он послал подробное письмо в Москву, в… Союз писателей. Но дощечки в его конверте не было тоже. Дощечку он оставил себе. На память.
После выхода книги «Партизанской тропой Гайдара» Александр Дмитриевич подарил дощечку и другие личные вещи Аркадия Петровича мне – в знак благодарности за мой журналистский поиск.
Надпись на дощечке от бутылки с зажигательной смесью – последний автограф выдающегося писателя и педагога – я включил в последнее, наиболее полное Собрание сочинений Аркадия Петровича[27]27
Гайдар Аркадий. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 4. С. 430.
[Закрыть].
Как мертвый А. П. Гайдар перехитрил живых негодяев…
Раздачей дощечек в Семеновском лесу попытки Гайдара сообщить о себе на Большую землю не закончились.
Вместе с группой полковника Орлова Аркадий Петрович попал в партизанский отряд Ф. Д. Горелова под Леплявой. 18 октября Орлов и еще десятка два-три окруженцев собрались идти через линию фронта. Гайдар с ними не пошел. Аркадий Петрович понимал – отряд обречен. Но он, Гайдар, оказался единственным человеком, с мнением которого считался командир. Аркадий Петрович остался. Он хотел попытаться спасти отряд.
Гайдар провожал Орлова. Вместе прошли несколько километров. В последний миг перед разлукой Аркадий Петрович открыл свою сумку, вынул из нее два или три письма и попросил полковника, когда тот перейдет фронт, отправить их в Москву.
Это был уже третий комплект писем, который Гайдар пытался переслать в столицу. Орлов ответил отказом. Нести в кармане пакеты с адресом «Комсомолки», а тем более Союза писателей, было самоубийством. Аркадий Петрович согласился и положил конверты обратно в сумку.
На всякий случай я спросил Орлова: «Что в этих письмах могло быть?»
Он пожал плечами: «Я их не читал. Даже не взял в руки». Вполне вероятно, что Гайдар продолжал носить письма в сумке. Но полная тетрадей и бумаг противогазная сумка, которую Гайдap после разгрома партизанского отряда отдал на хранение семье лесника Швайко, пропала…
Однако и это еще не конец истории.
Вопреки законам конспирации, попав в партизанский отряд, бывая в окрестных селах, Гайдар не скрывал, кто он. Аркадий Петрович называл свою фамилию, говорил, что он писатель и корреспондент «Комсомолки». Напоминал, что перед войной вышел фильм «Тимур и его команда». Дети, естественно, все его знали. А взрослым, особенно женщинам, он рассказывал, что в Москве у него семья. И такая вышла незадача – не сумел попрощаться с сыном, потому что мальчишку увезли в эвакуацию. У сына было редкое, экзотическое имя – Тимур.
Что удивляло еще: Гайдар не снимал, не прятал, как другие, свой орден «Знак Почета». Он продолжал его носить над карманом гимнастерки.
Весть о том, что в Гельмязевском районе тогдашней Полтавской области находится знаменитый писатель, что он вышел из окружения, распространилась далеко. Быть может, даже слишком. Когда Аркадий Петрович погиб и его начали искать в 1943-м, в 1944-м и в 1947-м, – о том, что Гайдар в этих местах находился, что он состоял в партизанском отряде и его убили возле будки путевого обходчика, знали и могли подтвердить сотни, а быть может, и тысячи людей.
В 1962 году я начал свой поиск на партизанских тропах Гайдара. Я обошел пешком множество сел. Заходил в десятки хат. В некоторых оставался ночевать, потому что фонари там по вечерам не горели и автобусы ночью не ходили. И почти в каждом доме мне задавали один и тот же вопрос:
– Вы – Тимур? Аркадий Петрович говорил: если с ним что случится, его будет искать сын Тимур.
Я отвечал, что Тимур – военный человек, что он служит на Кубе. Пока приехать не может. Но сам каждый раз был потрясен тем, как точно сработала система оповещения, придуманная и до мелочей разработанная Аркадием Петровичем. И через 20 лет после его гибели она безотказно выдавала информацию: «В этих местах находился А. П. Гайдар».
Осенью 1941 года в «киевском котле» сгинуло около полумиллиона человек. Судьба многих неизвестна и сегодня, почти 70 лет спустя. А память о писателе и журналисте из Москвы, у которого был сын Тимур, продолжала и продолжает жить. Место, где он был тайно похоронен, также хранилось в людской памяти до прихода Советской армии, хотя на прибитом дождями могильном холме не было ни надписи, ни креста.
Известие о реальной, пусть и трагической судьбе Гайдара в конечном счете достигло Москвы.
Такой оказалась мощь воли и разума этого человека.
Даже мертвый, Гайдар опроверг ложь негодяев из «одной с ним бригады», что он стал предателем Родины.
«Товарищи из бригады „Комсомольской правды“».
(Карьера мерзавцев)
Мы имеем возможность проследить дальнейший жизненный путь «боевых соратников» Аркадия Петровича по газетной редакции.
