Текст книги "Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров"
Автор книги: Борис Камов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)
– Это был случайный человек, – заступился взводный Мотыгин. – Через случайных людей Соловьев рассылал и ультиматумы в сельсоветы. Но если мужик получает такой пакет, он боится ослушаться.
После ухода Мотыгина Голиков направился к себе в кабинет. Здесь он швырнул письмо на стол, запер ключом дверь и опустился в жесткое полукресло.
«Допустим, я даю согласие, и мы с Соловьевым встречаемся, – думал Голиков. – Что я могу ему предложить? Чтобы он вышел из тайги и сложил оружие? Да Соловьев расхохочется мне в лицо. Он понимает, что сегодня я ничего с ним поделать не могу. Тогда для чего он меня зовет? Чтобы я пошел к нему в отряд? Но в тайге я Соловьеву не нужен, хотя ему и было бы лестно, если бы я поступил в его "горно-партизанский отряд". Скорее всего, во время выпивки он предложит, чтобы я ему "помогал", то есть стал бы еще одним агентом у его начальника разведки Астанаева…»
«Но обожди, – сказал себе Голиков, – Мотыгин вспомнил, что Соловьев подбрасывал письма и раньше. Вероятно, его люди следят, чтобы пакет попал по назначению. А если я подброшу письмо Соловьеву? Ведь кто-то его подберет? Кто?!»
Голиков взял лист бумаги и написал своим крупным полудетским почерком:
«Иван Николаевич!
Спасибо за приглашение. Я водку-то и свою не пью, а Вашу и вовсе пить не стану. Я лучше из речки, из Июса напьюсь.
Арк. Голиков».
Он сразу повеселел, надел китель, отпер дверь и попросил дежурного разыскать Мотыгина. Комвзвода прибежал через несколько минут. Аркадий Петрович протянул ему пакет, на котором было выведено: «Командиру белого горно-партизанского отряда И. Н. Соловьеву. Срочно».
– Что вы его так величаете?
– Существует наука – дипломатия. Она учит даже с врагами разговаривать вежливо. Особенно если вежливость способна помочь делу. Пакет нужно положить на видном месте возле многолавки и посмотреть издали, кто его заберет.
Мотыгин довольно хмыкнул.
– Ясненько. Свое письмо Соловьев мог прислать и с чужим человеком, а забрать должен, кто все время нас тут стережет… Я сделаю вот что, – Мотыгин от удовольствия даже прикусил нижнюю губу, – я пошлю сначала двух ребят поглазастее в дома возле многолавки, они там квартируют, а потом сам положу пакет на крыльцо.
Мотыгин ушел. Голиков, напевая, принялся за работу. Он просмотрел почту, отложил одно письмо и одну разведсводку, которые показались ему любопытными. Четко и подробно, ничего не утаивая, написал в отчете о неудачном преследовании Родионова и отнес фельдъегерю для доставки в Ужур.
Мотыгин вернулся, когда стемнело.
– Письмо забрали, – сказал он, однако вид у него был расстроенный.
– Отлично, – обрадовался Голиков. – Кто взял его: приезжий или кто из местных?
– Этого установить не удалось.
– Что значит «не удалось»? Людей в соседние дома вы послали?
– Послал. Бойцы говорят: пока было светло, письмо лежало. Когда стемнело, оно исчезло. Оба наблюдателя божатся, что не спускали с пакета глаз.
– Но не святой же дух его забрал!
– Кто знает…
Было очевидно: люди Соловьева круглосуточно пасутся возле штаба. При этом они оставались незамеченными.
Над неудачами Голикова потешались сразу в трех местах: в штабе Соловьева, в штабе Сибсводотряда в Ужуре, в штабе ЧОН губернии. Мол, это тебе не Москва. И даже не Тамбовщина. Поражение Голикова. в первой же операции стало как бы коллективным уроком для самонадеянного мальчишки. Уроком, преподанным сразу с двух сторон.
Ответный урок посланца Москвы
О ликовании «отцов-командиров» на пространстве от Ачинско-Минусинского района до Красноярска Голиков догадывался по намекам в начальственных распоряжениях и по оттенкам реплик во время нечастых телефонных разговоров. То и другое он воспринимал спокойно. Плохо было, что почти не спал: до рассвета сидел за столом.
Наконец, отправил в Красноярск несколько страниц. Это был его рапорт на роскошной разлинованной бумаге. Страницы были заполнены аккуратным полудетским почерком, который со школьных лет уже никогда не менялся.
Голиков помнил, зачем его прислали из Москвы. Не забыл он и про опыт, который был у него за плечами. Аркадий Петрович лаконично обобщил в докладной записке итоги своих наблюдений и обретенного уже здесь, в Хакасии, опыта.
Аркадий Петрович больше ни словом не обмолвился о своей неудаче, которую сильно переживал, но бумага объясняла, почему неудача оказалось возможной.
Дерзость состояла еще и в том, что Голиков, нарушив субординацию, составил бумагу без всякой предварительной договоренности и направил ее прямо командующему губЧОН товарищу Какоулину, минуя непосредственное начальство в лице товарища Кудрявцева.
Аркадий Петрович еще не знал, что предусмотрительный Кудрявцев к этому моменту успел направить по тому же адресу полдюжины доносов на Голикова. Видя в новом комбате опасного конкурента, Кудрявцев, не откладывая, начал готовить крушение карьеры посланца Москвы.
Что написал А. П. Голиков своим детским почерком
О населении: Советскую власть не любит. Многие жители, особенно хакасы, по преимуществу поддерживают Соловьева.
О противнике: Соловьев – талантлив. Население темное. Такое сочетание позволило атаману создать великолепную разведку. На него работают старики, калеки и даже дети.
Соловьев, особо отмечал Голиков, применяет (в 1922 году!) методы психологической войны. «…То, что среди населения создаются чуть ли не легендарные представления о неуловимости банды (Соловьева. – Б. К.) и ее вожаков, имеет серьезное основание», – подчеркивал Голиков.
Методов было много. Главным среди них стал такой: атаман завел двойников.
Реально это означало вот что: в один и тот же день и час сразу в четырех селениях появлялись четыре отряда Соловьева во главе с «самим». Это наводило мистический ужас на местных жителей и делало Соловьева неуловимым для чоновских отрядов: его никто не выдавал. Население, напуганное сверхъестественным могуществом атамана, помогало Соловьеву чем только могло.
В 1966 году, впервые приехав в Хакасию, я еще застал свидетелей тех событий. Один старик, беседуя со мной, отвел меня в сторону, чтобы никто не подслушал, и полушепотом сообщил:
– Я вам скажу, почему Ивана Николаевича невозможно было поймать: он все видел, все слышал, и пуля его не брала.
Страх перед Соловьевым жил в людях и 40 лет спустя после гибели атамана.
Малограмотный казачий урядник Иван Соловьев, этакий Ползунов военной стратегии, самоучкой изобрел один из перспективнейших приемов психологической войны и большой политики – игру в двойников. А восемнадцатилетний начальник– боевого района этот сверхсекретный прием разгадал, что сильно упростило для комбата его нелегкую командирскую жизнь. Для Аркадия Петровича, как для интеллектуала и военного специалиста, это была большая победа. Тем более, что Иван Николаевич пользовался двойниками уже года полтора, наводя ужас на неграмотных хакасов и порождая тупую озабоченность у местного начальства, которое не могло понять, как это у Соловьева все так ловко и победоносно получается.
Любопытно, что после Соловьева ту же игру продолжили Адольф Гитлер, Бенито Муссолини, Бен Ладен и только недавно пойманный (проданный за 25 000 000 долларов своими же) и вскоре казненный Саддам Хусейн.
А началось все с полупьяных игр с переодеванием, затеянных Ванькой Соловьевым из деревни Форпост, что в мало кому известной Хакасии.
…Сообщив о своем главном открытии, Аркадий Голиков нанес товарищам по работе еще несколько сокрушительных ударов.
Коллегам-командирам он разъяснил: «Оперативные приемы, пахнущие стратегическим духом, не приведут ни к чему».
Это был первый удар.
Второй оказался еще сокрушительнее.
Голиков объяснил коллегам-командирам одну из главных причин их поражений в войне с Соловьевым: командиры-чоновцы не потрудились за два года «обзавестись собственной агентурной разведкой».
…И отвесил оплеуху «солдатам Дзержинского»: «Несмотря на то, что эта губительная канитель тянется третий год, органы ЧК и ГПУ пригодны здесь, – продолжал Аркадий Петрович, – только для того, чтобы следить, не выпил ли командир стакан самогонки; эти органы совершенно забывают о своей прямой цели сообщать, что творится внутри банды (Соловьева. – Б. К.). Я больше чем уверен, что для создания настоящей агентуры у них ничего не предпринято».
…Забегая вперед, скажу: чекисты припомнили Голикову эту затрещину достаточно скоро…
А. П. Голиков предложил план скорейшего завершения хакасской войны
Восемнадцатилетний теоретик и недавний абитуриент Академии Генерального штаба предложил командованию войсками ЧОН Енисейской губернии перестроить всю стратегию войны с Соловьевым.
Для победы над атаманом Голиков посоветовал… воспользоваться «приемами противника».
Реально для этого требовалось:
• создание в срочном порядке «закордонной» разведки путем внедрения своих людей в стан Соловьева;
• применение дезинформации;
• использование обманных тактических приемов при разработке боевых операций.
Скорее всего, самым обидным для руководства губЧОН стали вот что. Трезво оценивая ситуацию, Голиков объяснил: при нынешнем состоянии частей ЧОН Енисейской губернии такие гибкие действия невозможны.
В Красноярске докладную записку читали по кругу. С ней ознакомилось все военное, чекистское и партийное руководство губернии. И, несмотря на жесткую критику, восхитилось. Об этом свидетельствуют шесть восторженных резолюций на единственном, совершенно секретном экземпляре послания Голикова. Документ даже не стали копировать, то есть перепечатывать на машинке. Его передавали из рук в руки.
Особенно любопытно выглядела резолюция заместителя командующего войсками ЧОН губернии Кусина: «.. теперь я понимаю, почему на Голикова столько доносов от командира Сибсводотряда…», то есть Кудрявцева. Для Кусина было очевидно: наличие такого подчиненного, как Голиков, должно было вызвать у Кудрявцева страх за свое служебное будущее.
История одного легального предательства
Мы имеем возможность проследить подноготную небывалого преступления. Оно повлекло за собой массу бед для Голикова и для всей Хакасии. Эхо его живет до сих пор.
Читатель помнит, с чего началась вся история. Командование ЧОН губернии, отчаявшись одолеть Соловьева, обратилось в Москву с просьбой дополнительно прислать для укрепления Ачинско-Минусинского района один полк и еще один батальон.
Для этого формально имелись все основания. Боевой район был громаден: 10 000 квадратных километров. Здесь все было покрыто горами и тайгой.
Штаб ЧОН РСФСР, не очень-то представляя трудности войны в этих условиях, нашел, что будет достаточно послать умную голову. Штаб частей особого назначения губернии решил доказать столичному начальству: «Ваш Голиков тут ничего не сделает». И местное командование пошло на откровенное вредительство.
Красноярск просил у Москвы для создания постоянного гарнизона в Ачинско-Минусинском районе 1500 человек. Таких резервов столица не нашла.
Но когда начальником того же боерайона стал Голиков, то войско ему было выделено такое: 98 пехотинцев и 26 кавалеристов. Итого: 124 человека. Меньше в десять с лишним раз по сравнению с тем, что заказывали местные полководцы. В два с лишним раза меньше, чем в двух соседних боевых районах, где столкновений вообще не происходило, потому что Соловьев там не появлялся. Каждый соседний боерайон имел по 300 с лишним человек.
Мало того, батальон Голикова оказался в три с лишним раза меньше, чем войско Соловьева. Оно (по слухам, собранным ГПУ, – больше чекистам собирать было нечего) насчитывало до 500 человек.
Но и это не все.
Свои столь «мощные» силы Голиков вынужден был рассредоточить по боевому району, то есть на пространстве в 10 000 квадратных километров. В личном распоряжении самого Аркадия Петровича осталось всего 33 человека: 26 всадников и 7 пеших бойцов.
С 33 бойцами сокрушить Соловьева было невозможно. Голиков был человек практичный. Тщательно подсчитав свои нужды, он тоже попросил подкрепления. Не полк. Даже не батальон. Даже не роту. А только еще 80 человек. Два взвода. Срок – до конца лета. Осенью, полагал Аркадий Петрович, с Соловьевым будет покончено. При этом Голиков твердо обещал, что не попросит больше ни одной души.
В результате он надеялся иметь:
124 человека + 80 = 204 бойца.
Это было бы на 100 человек меньше, чем имел каждый соседний боеучасток.
Это было бы на 200–300 человек меньше, чем располагал Иван Соловьев. И в 5–7 раз меньше, чем просило красноярское начальство.
…Но невольного соперничества с Голиковым опасался не только Кудрявцев. О том, что Аркадий Петрович был на Тамбовщине командующим 5-м боевым участком (численность войск – 6000 бойцов) помнил и командующий губЧОН товарищ Какоулин. У него таких сил не было и в помине…
…Голикова за его аналитический обзор похвалили. По результатам обсуждения докладной записки было принято три важных решения.
1. Голиков получил исключительные полномочия.
Средства доставки сведений не оговаривались. А это была нешуточная проблема.
2. Было горячо поддержано предложение А. П. Голикова о создании собственной широкой разведывательной сети на территории Ачинско-Минусинского района. Комбату по его просьбе был выделен специальный мануфактурно-промтоварный фонд для оплаты агентуры.
3. Но главным пунктом решения штаба стал ответ на просьбу Голикова увеличить численность его отряда.
Штаб ЧОН Енисейской губернии издал по этому поводу специальный, совершенно секретный приказ.
«Для укрепления боерайона Голикова» (площадью 10 000 квадратных километров!) выделялось пополнение: восемь бойцов. Ровно в десять раз меньше, чем просил Голиков.
В результате под непосредственным началом Аркадия Петровича оказался 41 боец. Сюда входили и пехотинцы, и кавалерия, и даже нестроевые красноармейцы… Одного (для устрашения мальчишки-командира) тут же заколол Соловьев: боец заснул в карауле.
Осталось ровно 40.
Выделяя Голикову «для укрепления» боевого района восемь человек, Какоулин и его окружение понимали, что они делают. И для чего. Им нужен был провал миссии Голикова. Любой ценой. Даже ценой предательства «интересов рабочего класса».
Что губернское чоновское начальство откровенно издевалось над Голиковым, свидетельствует недавно установленный факт. Вскоре после того как Голикову было выделено подкрепление в количестве восьми человек, штаб ЧОН губернии создал комиссию. Она обследовала работу Голикова и осудила его за недостаточную эффективность боевых действий против Соловьева.
Бездарные солдафоны обладали изощренностью провокаторов.
Штаб ЧОН Енисейской губернии.
«Пятая колонна» Соловьева
До последнего дня пребывания в Ачинско-Минусинском районе Голиков ощущал у себя на горле заботливую руку родного начальства. Оно контролировало каждый вдох, каждый шаг и не давало возможности произвести ни одного самостоятельного действия.
Скажем, Голиков обнаруживал в тайге крупный отряд Соловьева. Понимая, что со своим взводом ему вступать в бой опасно, Голиков сообщал новость Кудрявцеву или прямо в Красноярск. Там сообщение обсуждали и неторопливо взвешивали.
Наконец Голиков узнавал, что ему (только для этой операции!) выделен отряд – когда девять или даже десять человек, когда 20–30. Но Аркадий Петрович должен был сначала его дождаться.
Отряд начинал свой путь из дальнего селения в сторону Голикова. В лучшем случае верхом. Чаще – пешком. Наблюдатели Соловьева засекали его приближение с какой-нибудь сопки, зажигали сигнальный костер. Через пять минут такой же точно костер вспыхивал на соседней горе. Через полчаса Соловьев уже знал: к Голикову движется подмога. И уходил со своими людьми в глубь тайги или в глубь пещеры. Голикову даже с подкреплением делать уже было нечего.
Подкрепление же, впустую потоптавшись, через три дня, согласно приказу и выданному пайку, столь же чинно отправлялось в обратную дорогу. Соловьев через день спускался с гор или выходил из таежной глухомани – дразнить Голикова. Такая шла шутовская война.
Для Голикова – на два фронта.
Утекало время. Уходила удача. А с ними и вероятность победы. Аркадий Петрович понимал, что его загнали в западню. Финал этой темной игры предвидеть было невозможно. Связи с Москвой у Голикова не было. Он не мог отправить в штаб ЧОН Республики даже записку в десять слов. Оставалось paссчитывать только на самого себя.
Время от времени Голиков деликатно напоминал красноярскому начальству о своем бедственном положении, в отдельных случаях пытался действовать самостоятельно.
«Т. к. я (фактически. – Б. К.) являюсь только начальником своего отряда в 40 человек и действую с таковым полностью, то заместителя оставлять (в селе Чебаки, где короткое время стоял его гарнизон. – Б. К.) считаю лишним.
Количество (бойцов. – Б. К.), время выступления и направ ление (движения. – Б. К.) моего отряда указываю»[131]131
Солоухин Владимир. Соленое озеро. С. 109.
[Закрыть].
В другом рапорте Аркадий Петрович сообщал:
«Тов. Кудрявцев!
Дня через два мне необходимо уйти в тайгу для обследования дорог… т. к. по замеченным мною приметам отсюда недавно ушли бандиты шайки Соловьева… и мне надо лишь 2–3 дня, пока точно ознакомлюсь с дальнейшими действиями с их стороны, а потому прошу временно (дня на три) усилить отряд и передать… человек 10 (! – Б. К.) пехоты и кавалерии (здесь и далее выделено мной. – Б. К.).
Отмечаю, что место пребывания бандитов… 120–125 верст в глубь тайги от таежного пункта Санной… делает невозможным двигаться дальше нормальным путем.
Очень прошу: снимите какие-нибудь никчемные гарнизоны (и направьте сюда. – Б. К.), дабы мне можно было обследовать таежные дороги, а потому 3 апреля жду приказаний по существу моего сообщения. После чего ухожу с отрядом Измайлова в тайгу, самостоятельно возлагая на себя ответственность за принятые меры (выделено мной. – Б. К.).
Я нарочно цитирую эти давно известные рапорты по «Соленому озеру». Они служат лишним доказательством, что Солоухин отлично знал: у Голикова не было наличных сил для массовых репрессий; Голиков находился под невиданным по жесткости контролем своего начальства.
Интересовалась ли Голиковым Москва? Думаю, что нет. Во всяком случае, ответы на запросы, если они поступали, отправлял в Москву не он. Одержать решительную победу над Соловьевым в таких условиях было нереально.
Возникла парадоксальная ситуация.
С одной стороны, Какоулин подписывал смертные приговоры жителям, обвиненным в поддержке Соловьева, с другой – тот же Какоулин целенаправленно мешал Голикову нанести решительное поражение атаману, чтобы победа восемнадцатилетнего мальчишки не навела Москву на мысль поставить Аркадия Петровича во главе губернского штаба ЧОН.
Сейчас, когда известен истинный облик многих «твердокаменных большевиков», одни из которых состояли на содержании немецкой разведки, а другие копили в сейфах кремлевских кабинетов царское золото для семейных нужд, я не исключаю материальной заинтересованности Какоулина в том, чтобы Аркадий Петрович потерпел крах. Мое предположение косвенно подтверждается позднейшими событиями, о которых разговор впереди.
Для будущего писателя война на два фронта продолжалась. При этом свои становились опаснее казачьего атамана.
Три «недреманных ока»
Сознавало ли губернское начальство, что Голиков поставлен в невыносимые условия? Конечно. Оно этого и добивалось. Но у Какоулина и его окружения возникли свои сложности. У них нарастал страх перед Голиковым. Начальство хотело получать непрерывную информацию. Оно желало знать, что Голиков делает в каждый час своего пребывания в Ачинско-Минусинском районе. Но телефона у Аркадия Петровича не было. Телеграфа тоже. Посылать дважды в день гонцов за 50–100 километров с докладом о себе Голиков не имел возможности: его наличные силы насчитывали всего 40 человек. При этом увеличивать численность батальона командование не собиралось. И оно изобрело хитроумный выход.
К отряду Голикова вместо пополнения были прикомандированы три… милиционера. У них не было полномочий для участия в боевых действиях. Милиционеры несли фельдъегерскую службу. Они забирали донесения от Голикова, доставляли в Ужур, получали ответные распоряжения и передавали их Аркадию Петровичу. При этом все было продумано до мелочей.
Пока один фельдъегерь нес донесение от Голикова в Ужур, к ближнему начальству, а второй – приказы из Ужура к Голикову, от того же начальства, третий фельдъегерь неотлучно оставался с Аркадием Петровичем.
Их работа гарантировала не только доставку секретной переписки, но и то обстоятельство, что Голиков не будет самостоятельно общаться с внешним миром. Мало того, официально находясь возле Голикова, фельдъегери наблюдали повседневную жизнь комбата. Они докладывали о ней в штабе Сибсводотряда в ожидании ответной почты.
О милиционерах-фельдъегерях упомянул и Солоухин. Только Владимир Алексеевич не объяснил читателям, как это А. П. Голикову удавалось при таком наглом контроле даже за взмахом его ресниц в одно утро расстрелять 16 человек, в другое – 76 или 86, в третье – 134; как он мог свозить со всех концов Хакасии десятки и сотни людей на Соленое озеро, вешать им на шею камни и т. п. И чтобы начальство при этом ничего не знало и ни во что не вмешивалось.
Своя разведка
Голикову повезло, что он встретил Павла Никитина. Цыганок хорошо знал местную обстановку. Аркадий Петрович назначил его начальником своей разведки.
Вторым незаменимым помощником стала квартирная хозяйка Аграфена Кожуховская. Она даже выполняла несложные разведывательные задания Голикова – проверить, не стоит ли где поблизости Соловьев со своим войском. Для этого Кожуховская брала корзину и отправлялась за чем-нибудь в лес. На случай, если бы лазутчики Соловьева ее задержали, она всегда могла сказать, что из одного села с Иваном Николаевичем. А что у нее с ним был любовный роман, этого она докладывать никому не собиралась.
Кожуховская познакомила Голикова со своей соседкой Анфисой. Люди Соловьева год назад Анфису украли и привезли в лес. Там, в лагере, она прожила несколько месяцев. О ее житье-бытье среди здоровых и оголодавших мужиков никто не спрашивал. Ее неожиданное возвращение домой для окружающих оставалось загадкой.
Что происходило в партизанском лагере с этими полонянками (преимущественно русскими), а также с детьми, которые в лагере у них рождались, как и почему Анфиса осталась жива – это отдельная, не скучная история. Ее можно прочитать в моей книге «Рывок в неведомое».
Анфиса подробно рассказала Голикову об укладе жизни Соловьева и его людей: о том, чем они питались, какими делами было заполнено их свободное время, на чем держалась дисциплина и т. п.
Анфиса познакомила Голикова с Василием Кузнецовым, который долгое время работал на Соловьева. Атаман его чем-то обидел. Кузнецов решил мстить. Он показал Голикову одну из баз Соловьева. Это стало для атамана серьезным ударом.
Но самой большой удачей Голикова оказалось знакомство с шестнадцатилетней хакасской девушкой Настей Кукарцевой. Здесь возник целый клубок любовных историй.
С Настей Голикова познакомил Павел Никитин. Он давно заприметил девушку, издали влюбился в нее, но робел даже подойти. Павел и придумал незамысловатую хитрость: с помощью Аркадия привлечь девушку к разведработе, чтобы иметь возможность с ней видеться «по служебной надобности». Девушка согласилась, но не потому, что ей понравился Павел, а потому, что она влюбилась в Аркадия.
Голиков Настю ценил, трогательно о ней заботился. Но обстановка сложилась такая, что и в 18 лет ему было не до романов.
Настя помогла Голикову нанести Соловьеву несколько ощутимых ударов. Это стало поводом для разоблачения и поимки девушки. Пытал Настю сам Соловьев. Голиков долго переживал смерть своей главной разведчицы.
Как выдающийся знаток Хакасии В. А. Солоухин разоблачил невежду Б. Н. Камова
Я уже писал: Солоухин избегал вступать в прямую полемику со мной. Он-то хорошо знал, что лжет на каждом шагу, но убедительности ради постоянно с кем-то на страницах «Соленого озера» победоносно спорил.
Своих многочисленных оппонентов Солоухин выводил под псевдонимами: «биографы Гайдара», «историки литературы», «некоторые авторы» и т. д.
Неловко об этом говорить, но под всеми этими ярлыками Солоухин скрывал меня. Однако называть мою фамилию вслух «известный русский писатель» опасался. Он боялся любого официального конфликта со мной, которым я мог бы воспользоваться, чтобы привлечь его к ответственности за многочисленные фальсификации. Пока мое имя не произносилось вслух, о безликом и бесфамильном «биографе Гайдара» в «Соленом озере» можно было писать что угодно…
Но один-единственный раз Владимир Алексеевич прямой выпад себе позволил. Это случилось, когда в книге «Рывок в неведомое» он прочитал о страшной смерти Насти Кукарцевой.
– Ну, как же вы, Борис Николаевич, – напрямую обратился ко мне Солоухин со страниц «романа» «Соленое озеро», – собираетесь документировать эту клевету на Ивана Соловьева? В духе отряда Голикова расстреливать, – растолковывал мне Владимир Алексеевич, – но вовсе не в духе и не в образе Соловьева обрубать пальцы юной хакаске[133]133
Солоухин Владимир. Соленое озеро. С. 134.
[Закрыть].
Владимир Алексеевич позволил себе такой бесстрашный выпад, будучи уверен, что (наконец-то!) поймал меня на подлоге. И снова сел мимо стула.
