Текст книги "Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров"
Автор книги: Борис Камов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 32 страниц)
Аркадий Петрович проявил себя отличным разведчиком, ежедневно пробирался в соседние деревни. В первую же ночь, дойдя до Яготина, он принес трагическую весть о гибели большой группы генералов и офицеров. Это был штаб командующего Юго-Западным фронтом генерал-полковника М. П. Кирпоноса»[16]16
Кирпонос Михаил Петрович, Герой Советского Союза, генерал-полковник, был выдвиженцем И. В. Сталина. Перебив по «делу» маршала М. Н. Тухачевского весь генералитет, Сталин решил заменить его вчерашними лейтенантами. Стремительный путь от полкового командира до командующего фронтом проделал за короткий срок и Кирпонос. Но оказалось, что, если командиру среднего звена поменять знаки различия, полководцем он от этого не становится. Медлительность и неуверенность Кирпоноса явились одной из причин киевской катастрофы. Ее жертвой стал и сам командующий фронтом. См.: Камов Борис. Партизанской тропой Гайдара. С. 129–130.
[Закрыть].
Как вспоминал Орлов, в лесу происходило много драматического и даже трагического. Например, тут оказалось несколько подвод с ранеными. Ухаживать за ними, тем более всерьез лечить их, было некому. Случались перебои с доставкой воды для питья. Об умывании говорить уже не приходилось.
Орлов рассказал о ситуации с ранеными Гайдару. Тот ушел ночью неизвестно куда. Вернулся с несколькими комсомольцами на подводах. Ребята увезли часть покалеченных бойцов на дальние хутора.
– Удивительно, – вспоминал полковник Орлов, – как быстро и легко Аркадий Петрович находил общий язык с детьми и подростками.
Утром Орлов объявил Аркадию Петровичу благодарность «за находчивость и инициативу». Гайдар обиделся:
– Тоже нашли, товарищ полковник, за что благодарить.
«Сам Гайдар нес меня на носилках»
(из воспоминаний капитана Я. К. Рябоконя)
Обстановка вокруг Семеновского леса ухудшалась с каждым часом. Оккупанты подгоняли технику. Слышался рев танковых моторов. Через громкоговорители немцы предлагали всем сдаться, обещая сохранить жизнь, гарантируя хорошую еду и медицинскую помощь.
Сложность была не в том, чтобы из леса выйти (нескольким группам это удавалось почти без потерь), а в том, что никто не знал, куда идти, где теперь фронт. И другая проблема: выйдя из леса, негде было спрятаться и хотя бы короткое время переждать. Кругом одни поля и сады.
Однажды в присутствии Гайдара группа командиров обсуждала эту проблему. Рядом на плащ-палатке постанывал и бормотал в бреду раненый капитан. У него были забинтованы рука и бок.
– Чепуха! Я знаю выход! – вдруг ясным, отчетливым голосом произнес капитан.
Никто из командиров не обратил на него внимания. А Гайдар подошел и присел возле раненого.
– Вы знаете выход из этого леса? – спросил Аркадий Петрович.
– А вы, товарищ писатель, меня не узнаете? Я капитан Рябоконь из понтонного батальона. Вы еще беседу у нас проводили.
Гайдар позвал Орлова.
– Капитан, откуда вам известны эти места? – спросил Орлов.
– Товарищ полковник, я охотник. И потом, я тут неподалеку работал.
Рябоконь продиктовал маршрут.
Для проверки сведений, сообщенных капитаном, была собрана разведгруппа, которую возглавил Гайдар. Вернулась она с «языком» – немецким шофером.
– Мы прошли часть пути по этому плану, – докладывал Аркадий Петрович полковнику. – Опрашивали жителей. Все совпадает.
Пленный тоже оказался находкой. Он знал, в каких деревнях стоят немецкие гарнизоны. Рябоконю пришлось изменить часть маршрута.
В лесу оповестили:
– Готовится прорыв. Все владеющие оружием могут принять в нем участие.
День, час, направление прорыва держались в тайне.
Чтобы в темноте не возникло неразберихи, чтобы люди не постреляли друг друга, было приказано объединиться в группы по 40–50 человек. Каждая имела номер и своего командира. Из групп сформировали три колонны.
Люди охотно подчинялись распоряжениям. Все устали от безначалия. При подготовке к прорыву удалось подсчитать примерное количество людей, готовых идти напролом, – их оказалось около 3000 человек. Остальные либо не могли двигаться по физическому состоянию, либо предпочли выждать, чтобы уйти из леса в одиночку.
Объединению, которое возникло в лесу, тут же придумали название: «группа полковника Орлова». Название позднее вошло во многие документы.
Но полковник был летчиком, начальником штаба авиационной дивизии. Всю конкретную оргработу взял на себя Гайдар. Ему пригодился опыт командира больших сухопутных частей. Это он, в частности, предложил объединить малые отряды в три колонны. Каждая после выхода из леса должна была двигаться в своем направлении, чтобы не стать на рассвете мишенью для самолетов.
Из рассказа Якова Константиновича Рябоконя, записанного мной на пленку:
«Боль в руке была такой, что я искусал все губы. Время от времени я проверял, на месте ли пистолет со взведенным затвором. И волновало меня только одно: когда все уйдут, я могу потерять сознание и не успею воспользоваться браунингом. И попаду в плен.
Тут положение серьезное, думал я, такого раненого, как я, они, конечно, взять не смогут. Дай бог, если фронт перейдет хотя бы половина. Может, кто меня потом и вспомнит»[17]17
Камов Борис. Партизанской тропой Гайдара. С. 135.
[Закрыть].
Лежа на плащ-палатке, Рябоконь наблюдал сборы большой колонны, которая готовилась к прорыву.
Внезапно совсем рядом затрещали кусты. Рябоконь увидел Гайдара и другого своего знакомого, Шкроба из Кировограда, которые несли пустые самодельные носилки.
«У них по дороге тоже будут раненые», – догадался Рябоконь.
– Давайте, капитан, мы вас переложим, – услышал он голос Аркадия Петровича.
– Что вы, товарищ Гайдар, – испугался Рябоконь. – Я ж могу потерять сознание и буду своим криком сигнализировать, где вы находитесь. Не надо, оставьте, вы лучше меня пристрелите. А то сам я, наверное, не сумею. Сильно ослаб. Вот пистолет. Затвор у меня взведен.
– Мы лучше Гитлера в Берлине из вашего пистолета пристрелим, – ответил Гайдар и вместе со Шкробом поднял Рябоконя за концы плащ-палатки и перенес на носилки.
Прорыв из леса Рябоконь запомнил плохо. Появление окруженцев гитлеровцы встретили автоматным и пулеметным огнем. Подготовку операции скрыть от них не удалось. Пока группа прикрытия отвлекала огонь на себя, группа, в которой оказался Рябоконь, уходила куда-то влево.
Капитана тоже несли бегом. Гайдар приставил к нему шестнадцать человек, которых заранее отобрал. Они на ходу передавали друг другу носилки, которые трясло, как безрессорную телегу. Рябоконь дважды видел рядом Гайдара, а под конец потерял сознание от боли.
«Когда я открыл глаза, – вспоминал Рябоконь, – было тихо. Рядом с носилками шел Аркадий Петрович.
– Очнулся, капитан? – спросил он. – Как чувствуешь себя?
– Терпимо… Только воды… И крупинку соли.
Соли не нашлось. А воды дали целую флягу».
В 12 километрах от Канева Рябоконя оставили в знакомой семье. Орлов, Гайдар и еще десятка три окруженцев двинулись дальше.
Рябоконь поправился, создал диверсионную группу, которая до 1944 года действовала в составе партизанского соединения С. А. Ковпака. В 1944 году добился назначения на фронт.
Сбылось еще одно предсказание Гайдара: Рябоконь попал в Берлин. Только не в самый центр, не к рейхсканцелярии, а лишь на окраину города. Увидеть Рейхстаг ему помешало еще одно тяжелое ранение.
Пока Рябоконь был жив, к нему в село Верхнячка Черкасской области часто приходили дети. Он рассказывал им историю своего чудесного спасения и всегда в заключение произносил одну и ту же фразу:
– Сам Гайдар нес меня на носилках.
* * *
Так решительность полковника Орлова, который не побоялся взять на себя командование окруженцами, осведомленность капитана Рябоконя, наблюдательность и давний командирский опыт Гайдара помогли вывести из Семеновского леса около 3000 человек.
Дальнейшая судьба недавних обитателей Семеновского леса оказалась для большинства драматичной и даже трагичной. Но в ночь с 29 на 30 сентября 1941 года эти люди получили возможность вступить в бой и вырваться из лесного плена.
«Такого героического поступка, когда тяжело раненный человек вывел в безопасное место 3000 солдат, военная история до сих пор не знала», – сказал о подвиге капитана Рябоконя бывший командир полка Аркадий Петрович Гайдар.
ГЕЛЬМЯЗЕВСКИЙ ПАРТИЗАНСКИЙ ОТРЯД
«Отцы-командиры»
Гайдар и полковник Орлов с остатками группы отыскали партизанский отряд. Назывался он Гельмязевским, потому что был сформирован на территории Гельмязевского района тогдашней Полтавской области.
Но располагался отряд в лесу близ деревни Леплява. Сама же Леплява находилась неподалеку от берега Днепра, напротив города Канева, где был похоронен Тарас Шевченко. От лагеря до райцентра Гельмязева было более 30 километров.
Украина мало приспособлена для партизанской войны. Сады и степи. Леса растут островками – вроде Семеновского, о котором я только что рассказывал.
Леплявский лес был еще меньше. Занимаясь расследованием обстоятельств гибели Аркадия Петровича, я провел здесь сотни часов. Под конец я знал чуть ли не каждое дерево. Если мне нужно было пройти с одного края леса на другой, я затрачивал не более 30 минут. Правда, я всегда быстро ходил и сейчас хожу в том же темпе.
Здесь были наспех вырыты землянки, вероятно, мало пригодные для жизни зимой. В распоряжении отряда оказались громадные запасы зерна, крупы, сахара, копченого мяса, сала, заготовленные для долгого хранения. Все это было размещено в тайниках на территории района. Голода партизаны не опасались. Беднее было с одеждой. Когда наступили ранние холода, начальство выдало всем партизанам шапки-ушанки.
Голова у Гайдара оказалась большого размера. Ему подобрали единственную рыжую ушанку. Больше в отряде такой ни у кого не было.
Командиром отряда стал первый секретарь Гельмязевского райкома партии. Комиссаром – председатель одного из колхозов. Имен я не называю нарочно. Эти руководители, проведя немалую организационную работу, затем переселились с партактивом в лес. Поскольку боевых действий поблизости не проходило, а сами партизаны их тоже не вели, жизнь в лагере превратилась в непрерывный пикник. Часть бойцов с наступлением темноты уходила на побывку домой. До утра. Взамен же, без всяких препятствий, для осуществления полусекретных операций в лагерь проникали симпатичные особы женского пола. Пропуска не требовалось. Все знали друг друга в лицо, а также по именам.
Поскольку жизнь была сытной и разгульно-безмятежной, то командир с комиссаром не придумали ничего умнее, как устроить однажды дуэль. Они стрелялись из старых револьверов системы «наган» прямо в лагере. Причиной смертельно опасного поединка стала приходящая прельстительница.
Кругом были сотни молодых, одиноких, голодных женщин, но этим двоим была нужна одна и та же. Облеченные доверием партии командиры обменялись «протокольными» револьверными выстрелами, как будто на дворе стоял XIX век. На том и закончили.
Пикантность дуэли придавало еще и то обстоятельство, что у комиссара и без того было две семьи: одна официальная и одна неофициальная, что было известно всем. В официальной росли дочь и сын. Во внебрачной только сын. Я был близко знаком с той и другой семьей. Дети были замечательные. Они мне помогали в моем поиске.
Жизнь в партизанском лагере, где поселилось около 60 человек, потому была столь безмятежной, что командир и комиссар (за редким исключением) не брали к себе окруженцев. Вдобавок оба категорически не брали евреев, даже если те приходили в командирской форме, с орденами над карманом гимнастерки. Такая открытость на оккупированной территории свидетельствовала о смелости окруженцев и их нравственной силе. Гитлеровцы разбрасывали листовки с призывом отлавливать «жидов-политруков», обещая награды.
«Воны не знают украинской мовы», – объясняли командир и комиссар свои отказы брать в отряд евреев.
Два партийца-интернационалиста…
Партизан Аркадий Гайдар
«Отцы-командиры» не пожелали брать к себе в отряд и группу Орлова. Положение спасло присутствие Гайдара. Не знаю, читали ли командир и комиссар его книги. Скорее всего, нет, хотя имя Гайдара, конечно, было на слуху. О присутствии Гайдара на Юго-Западном фронте, в Киеве, писали республиканские газеты. Там же печаталось много материалов о местных тимуровцах. Но сразила командиров не слава писателя, не орден на гимнастерке, полученный из рук Михаила Ивановича Калинина, а мандат корреспондента «Комсомольской правды». Для партфункционера печать всегда оставалась «самым острым оружием партии». А тут корреспондент центральной газеты сидел в землянке и ел деревянной ложкой остывший борщ. Было понятно: если его приютить, то после скорого возвращения Красной армии (а иначе это не представлялось) «цей писатель-корреспондент обязательно напишет об отряде в своей „Комсомольской правде“».
«Отцы-командиры» тайно пошептались и вынесли свое компромиссное решение: окруженцев в отряд они берут, но с одним условием: независимо от званий все поступают рядовыми.
Это, к примеру, значило: полковник Орлов (он участвовал уже в третьей войне), боевой командир-летчик, который несколько дней назад осуществил прорыв из Семеновского леса, должен был в полковничьей форме с орденом Красного Знамени стоять часовым у штабной землянки, откуда доносилось повизгивание подвыпивших посетительниц.
Орлов и другие командиры заявили: на таких условиях они в отряд вступать не будут.
– Других условий не будет, – уточнили командир с комиссаром. – Посторонние не могут знать местных обстоятельств жизни и борьбы. Но вы можете у нас погостить.
– Спасибо. Мы лучше погостим у лесника Швайко, – ответил Орлов.
Гайдар тоже сначала поселился у лесника, но вскоре перешел в отряд. Ему тут многое нравилось.
Аркадия Петровича должность рядового партизана пока вполне устраивала. Юмор заключался в том, что бывший начальник двух боевых районов в период Гражданской войны рядовым никогда не был. Ни одного дня.
Сначала его назначили адъютантом командира рабочего батальона. Потом он стал адъютантом командующего и т. д.
А план, уже продуманный Аркадием Петровичем, состоял вот в чем. Из беглых разговоров он понял, что отряд еще не провел ни одной боевой операции. Гайдар был готов их начать и вообще взять на себя всю разведывательную и диверсионную работу. Это должно было дать ему прочное положение в отряде, после чего он сумел бы взять Орлова и других кадровых командиров на какие-либо должности.
Для начала Аркадий Петрович вооружился. Он выбрал в местном арсенале ручной пулемет Дегтярева с тяжеленным круглым диском. И уже не расставался с ним до последнего дня. Массивность оружия, тяжесть дисков Аркадия Петровича не смущала. Он чувствовал в себе силу.
Буквально на другой день по прибытии Гайдар осуществил первую вылазку. Это была первая операция отряда. Спокойная жизнь для партизан закончилась. Аркадий Петрович сразу стал в отряде влиятельной личностью. Бойцы, в первую очередь окруженцы, предпочитали ходить с ним на задание, нежели отсиживаться в лесу.
Две недели спустя Орлов со своей группой, которая жила в доме лесника, собрались к линии фронта. Аркадий Петрович заявил, что остается. Орлов отговаривал, объясняя, что оставаться в этом реденьком лесочке под властью местных «стратегов» опасно. И сами по себе они личности ненадежные. Неизвестно, что у них на самом деле на уме.
Аркадий Петрович понимал это не хуже полковника. Но, во-первых, впервые за 20 лет Гайдар вернулся к своей любимой военной профессии. Вероятно, он был единственным человеком в отряде, который чувствовал себя на месте и видел перспективы своей деятельности.
Во-вторых, ему было очевидно: с местными «отцами-командирами», которые ничего в военном деле не понимают и рассчитывают отсидеться в лесу до возвращения Красной армии, отряд погибнет. В лагере было уже 70–80 человек (точно установить было невозможно!). Попытаться спасти их от плена и гибели мог только он.
Решение остаться – это был первый шаг, предпринятый Аркадием Петровичем, чтобы сохранить отряд и его бойцов.
Проект: «Лететь на Большую землю!»
Каждый день Гайдар ходил на задания, которые сам и разрабатывал. Вместе с ним в операциях участвовали 15–20 человек. Прочие занимались неизвестно чем. Их это устраивало. Да и дела для них практически никакого не было.
Ближайший немецкий гарнизон стоял в 30 километрах. Жили солдаты в домах. Налет на любую деревню мог привести к жертвам среди селян.
Но тут стало известно, что немцы оборудовали в Каневе аэродром. Стояли в поле несколько истребителей и два тяжелых самолета. Большая война откатилась от Канева далеко. Охраняла аэродром малочисленная команда.
Возникли два проекта. Первый – произвести налет, уничтожить или хотя бы повредить несколько самолетов. Это было реально.
Второй проект был посложнее: что, если попробовать на одном, большом, самолете перелететь через фронт? Этот проект казался куда сложнее, однако и он не был фантастичен. Вместе с группой Орлова в партизанский отряд пришел авиационный инженер, полковник Горшунов. Он остался в лесу и после ухода Орлова.
Полковник Горшунов, когда его познакомили с проектом, объяснил, что поднять в воздух немецкий самолет и долететь до линии фронта никаких проблем (технических!) нет. На любой машине перелет может потребовать не больше часа. А вот как сделать, чтобы не сбили свои же?..
Гайдар лететь к фронту не собирался. В случае успешного захвата самолета он надеялся установить связь с Москвой. Аркадий Петрович понимал: Гельмязевский отряд никаких перспектив в этой местности не имеет. Расширяться некуда. Самое разумное – перейти в огромные, густые Черниговские или Брянские леса.
Задолго до других, впоследствии знаменитых партизанских командиров, Гайдар думал о возможности создания партизанской армии. Люди, готовые мстить врагу, но вынужденные прятаться, огромное количество брошенного оружия – все это было. Продовольствие на первое время могло дать население. Ведь в каждой семье кто-то служил в Красной армии или ушел в лес. Связь с Москвой для осуществления этого проекта была необходима.
Захват Каневского аэродрома требовал подготовки. Разведчики уже изучали распорядок дня персонала, график смены часовых. Серьезной проблемой становилась переправа.
Каневский мост, который соединял оба берега и о котором писал в своем очерке «Мост» Аркадий Петрович, был нашими саперами при отступлении взорван. Партизанам для переправы через Днепр, который в этом месте был достаточно широк, требовалось минимум несколько рыбачьих лодок.
Самой сложной проблемой становилось вот что: если не удастся захватить самолет или если удастся, но улететь на Большую землю захотят не все (партизаны из местных наверняка пожелают остаться), куда после налета денутся остальные? Спрячутся в Каневе или снова поплывут на лодках через Днепр?
Было над чем подумать.
Разгром. Гайдар прикрывает отход
План нападения на аэродром в Каневе рухнул из-за одного подлеца. Звали его Александр Погорелов. В райкоме партии он заведовал общим отделом.
В отряд Погорелов пришел по партмобилизации. Военного дела не знал. Воевать не собирался. Гайдар однажды взял его на операцию. Погорелов чуть все не провалил. Аркадий Петрович, возвратясь в лагерь, заявил в присутствии всех:
– Погорелова на задания брать больше нельзя.
Болтаясь в отряде без всякого дела, страшась за свою дальнейшую судьбу, Погорелов нравственно опускался, часто плакал, по ночам с ним случались истерики. Отправлять его домой было нельзя. Оставлять тоже. Командир и комиссар над этой проблемой не задумывались.
Погорелов решил ее сам – бежал из лагеря. Командиры к инциденту отнеслись спокойно. Многие партизаны уходили и возвращались когда хотели. Гайдар настоял на создании специальной разведывательной группы. Беглеца не нашли. А через три дня в лес нагрянули каратели. Партизаны догадались – это привет от Погорелова.
Как протекал бой, подробно рассказано в моей книге «Партизанской тропой Гайдара». В двух словах: немцев было много, не меньше двух сотен, партизан – человек 70. Партизаны не выдержали напора – стали отступать. Огонь с нашей стороны ослаб. С немецкой – резко усилился. Это означало, что оккупанты через несколько минут могут ворваться в лагерь. Отход товарищей огнем ручного пулемета прикрыл Аркадий Петрович.
На этот раз пулемет был немецкий, трофейный, МГ-34. Он был удобней, чем системы Дегтярева. У пулемета Дегтярева был круглый диск. Когда он пустел, его требовалось набивать патронами. Это была достаточно кропотливая процедура. К немецкому полагались ленты. В отряде имелся их запас. Помогать Гайдару вызвался двадцатилетний лейтенант Михаил Тонковид из Киева. Он открывал коробки и вставлял новые ленты.
Рассказ о бое продолжает Михаил Тонковид
«Пошел на перекос патрон – и пулемет умолк. И впервые за то время, что длился бой, сделалось мне тоскливо. А немцы, строча на ходу, двинулись в сторону нашего бугра. Я повернулся к Гайдару. Он смотрел на бегущих солдат. Глаза его были широко открыты. Он устало дышал. Потом отодвинул пулемет: „Займись!“ Быстро поставил ногу на край окопа. Поднялся на бугре во весь рост. Закричал: „Ура!“ – и стал бросать гранаты-лимонки, которыми всегда были полны его карманы.
– Давай твои! – наклонился он ко мне. У меня на поясе висели шесть лимонок. Я протянул их ему вместе с поясом. И он снова закричал "ура" и снова стал бросать их то влево, вправо, то прямо перед собой.
Вы бы поглядели на него в ту минуту. В короткой шинели, в сбившемся на затылок рыжем треухе, с широко раскрытым ртом, из которого неслось с ужасающей силой "ура!", с гранатой в каждой руке – он был просто страшен верой в свою неуязвимость.
И хотя их было много, а он один (я-то возился с пулеметом), и хотя одной только очереди хватило бы, чтобы его убить, – ни у кого из гитлеровцев не достало смелости остановиться, прицелиться и пустить в него очередь. И я их понимаю.
Когда к холму бежит полторы сотни солдат, а навстречу подымается один-единственный человек, и атакующие видят, что он их не боится, это невыносимо страшно. И они побежали.
Мне удалось, наконец, вытащить злосчастную ленту. Гайдар подхватил с земли пулемет и, с легкостью вскинув его, будто это мелкокалиберная винтовка, начал бить им вслед, не давая опомниться.
Когда кончились патроны, Аркадий Петрович с сожалением опустил пулемет. Спрыгнул в окоп. И осипшим от крика голосом сказал:
– Теперь, Миша, беги. Я за тобой»[18]18
Камов Борис. Партизанской тропой Гайдара. С. 235–236.
[Закрыть].
«В тот день, – писал мне позднее начальник штаба отряда Иван Сергеевич Тютюнник, – Гайдар помог сохранить основные силы».
Это была вторая попытка Гайдара спасти отряд. Она удалась. Но партизанский лагерь существовать перестал.
Подарок к учебному году
В начале боя, отправляясь в разведку, геройской смертью погиб один из бойцов отряда. Ночью к нему домой пришел Аркадий Петрович. Еще два дня назад он здесь гостил с хозяином. Гайдар хотел выразить сочувствие и поддержать вдову и сына.
В семье колом стояло горе. В доме – бедность. Надо было хоть что-то оставить. Но что мог оставить вчерашний окруженец, а ныне боец только что разбитого партизанского отряда? Деньги? Но советские деньги уже не ходили.
Аркадий Петрович положил на стол часы. Не лишние. Не какие-нибудь трофейные. А собственные. Единственные. Купленные в Москве, в Центральном военторге близ Арбата, перед самым отъездом на фронт.
Сказал вдове, глядя на ее осиротевшего шестилетнего мальчишку:
– Придут наши – часы продайте. Купите парню что-нибудь к школе.
Эти слова Гайдар произнес 22 октября 1941 года, находясь в глубоком немецком тылу, куда уже не доносились даже раскаты артиллерийской канонады.
Наши пришли в 1944-м. Детям пора было идти в школу. Часы Гайдара продали. На вырученные деньги купили мальчишке костюмчик, ботиночки с брезентовым верхом, учебники и портфель.
Из всех вещей, приобретенных в обмен на часы, к 1963 году сохранился только портфель – дерматиновый, не раз исполнявший роль футбольного мяча. Затем, как я догадался, портфель был спрятан и сделался реликвией семьи. Мне доверили подержать его в руках и тут же спрятали.
Гайдар снова спасает отряд
Той же бесконечной ночью, после боя, произошло еще одно важное событие. Партизаны из местных (кто не ушел к себе домой) и окруженцы собрались в хате Степанцов в Лепляве. Были: командир отряда, Гайдар, полковник Горшунов, лейтенанты Абрамов, Скрыпник, Тонковид, Феня и Андриан Степанец, хозяева дома. Всего – около 20 человек. Лавок не хватило. Большинство разместилось на полу.
Настроение у всех было тревожное. Даже в эту первую ночь после разгрома уже негде было преклонить голову. И тут командир сделал неожиданное заявление:
– Нужно, хлопцы, разделиться на группы и уйти в подполье!
– В какое еще подполье? – удивился лейтенант Абрамов.
– Что значит уйти в подполье?! – негромко, но жестко переспросил Гайдар. – А теперь мы что – легальный партизанский отряд и существуем с любезного разрешения немецкой управы?
– Я полагал, что отряд будет расти, – оправдывался командир. – А серьезная борьба, когда у тебя горстка бойцов, невозможна. Вот почему я предлагаю…
– Нет! В Гражданскую войну в подобных случаях мы решали все вопросы голосованием, – заявил Аркадий Петрович. – Товарищи, кто за то, чтобы разделиться на группы?.. Один человек. А за то, чтобы сохранить отряд и перебраться в другие места? – и поднял руку. Его поддержали все остальные.
– Хорошо, хлопцы, хорошо, – примирительно сказал командир. – Давайте перебираться на новое место под Прохоровкой. Там есть пара землянок.
Нервное напряжение немного спало, но в хате за несколько минут все решительно переменилось. Люди поняли: они должны теперь держаться только Гайдара, который дважды за одни сутки спас отряд от полного разгрома.
Командиру сохранили его должность. В тот вечер такое решение было единственно верным. Предстояло решить много хозяйственных вопросов, где без первого секретаря местного райкома партии было не обойтись.
Но все понимали и другое: на новом месте, в партизанском отряде армейского типа, о котором в последнее время в лагере было много разговоров, Аркадий Петрович в скромной должности летописца и командира диверсионной группы уже не останется…
Последние три дня
Потребовались целые сутки, чтобы партизаны пришли в себя после катастрофы. Они успели перебраться в запасной лагерь под Прохоровкой. Времени на бездействие больше не оставалось.
Было очевидно: каратели захотят добить отряд. Оставаться на Гельмязевщине было нельзя.
Командир, который отсутствовал два дня, вернулся довольный. Он предложил перебраться на короткое время в малолюдное место километрах в восьмидесяти от Леплявы. А там уже будет не так далеко до Черниговских лесов.
Это всех устраивало. Оккупанты должны были потерять их из виду. И потом, за пределами района кончалась административная власть нынешнего командира. Было понятно, что он останется в отряде, но ведать будет хозяйственными вопросами.
Для Гайдара предстоящий переход в Черниговские леса становился реализацией недавнего проекта по созданию большого партизанского отряда. И воплощением почти несбыточной мечты – вернуться к командирской профессии.
Даже в Москве мало кто знал: Аркадий Петрович, став писателем, продолжал следить, что происходит в военной науке. Он скупал и внимательно прочитывал новейшие работы о будущей войне – отечественные и переводные.
Собраться и уйти на новое место можно было хоть сейчас. С Прохоровкой партизан ничего уже не связывало, тем более что близился вечер. Немцы по ночам не воевали. Задерживало лишь одно: требовалось взять продовольствие на дорогу. После недавней успешной операции, где удалось вывезти целую свиноферму, было запасено много копченого мяса и сала. Тонны полторы копченостей было подвешено в мешках на деревьях близ старого лагеря. Снять их было проще, нежели раскапывать склад с крупой и консервами.
Командир отряда собрал вещевые мешки. Их оказалось всего пять. И пустое ведро, в которое могло войти еще полпуда мяса. Пять мешков, пять человек. Ведро можно нести в руке.
– Кто пойдет? – спросил командир.
Вызвались Александров и Никитченко.
– Я, – присоединился к ним Гайдар.
– Аркадий Петрович, вы не пойдете, – почему-то встревожился командир.
Но Гайдар настоял. Тогда вызвались идти Абрамов со Скрыпником. И все пятеро ушли.
Мешки были спрятаны возле старого лагеря. Пятерым партизанам предстояло дойти до окраины Леплявы, пересечь железнодорожную насыпь, пройти через все село, углубиться в лес. В зарослях, в полной темноте нужно было разыскать спрятанное там продовольствие и тем же путем возвратиться в Прохоровку. Путь был немалый. В распоряжении – ночь. Предполагалось, что, если поход в старый лагерь пройдет без осложнений, вечером 26 октября поредевший отряд двинется навстречу новой жизни.
В Лепляве сделали короткую остановку у Степанцов. Там их наспех покормили. Группа двинулась дальше. Во тьме без особого труда отыскали на деревьях мешки. Переложили содержимое двух из них в рюкзаки и отправились в обратный путь.
К Лепляве подошли перед рассветом. Пересекли деревню. Бегом преодолели высокую железнодорожную насыпь. Двинулись вдоль нее к будке путевого обходчика, возле которой им предстояло свернуть направо, в лес. Все самое трудное и опасное, полагали партизаны, осталось позади.
Мешки были тяжелые. Партизаны притомились. Перед последним марш-броском в сторону Прохоровского лагеря решили перевести дух. Не доходя метров тридцати до поворота сделали короткий привал.
Сбросили мешки. Гайдар попросил освободить ведро, в котором несли сало. Он подумал, что хорошо бы зайти к обходчику Сорокопуду, который жил по другую сторону насыпи, и попросить у него картошки. Мясо и сало теперь были. А хлеба и картошки в лагере не оставалось.
Держа одним пальцем дужку пустого ведра, Аркадий Петрович прошел вперед, где был пологий подъем, и начал взбираться по насыпи. Он достиг площадки возле будки. Оставалось сделать три-четыре шага, перешагнуть через рельсы – и он очутился бы по другую сторону железнодорожного полотна. Но произошло никем не предвиденное.
Возле тропы, на которую партизанам предстояло свернуть, железо звякнуло о железо. Аркадий Петрович обернулся. Фигуры в немецких касках распластались метрах в двадцати пяти от него.
Мысль заработала с непостижимой быстротой. Счет времени пошел на тысячные доли секунды.
Увидев направленный на него пулемет, Аркадий Петрович могучим усилием воли не позволил себе отпрыгнуть в сторону или побежать, а заставил себя замереть в той неудобной позе, в которой оказался, обернувшись.
В науке воевать, как и в математике, существует язык символов. То, что гитлеровцы притаились возле единственной тропы на Прохоровку, а, увидев пятерых партизан, не открыли огня, со всей очевидностью выдавало их намерение схватить партизан живьем.
Привычно подумав за противника, Гайдар понял: гитлеровцы готовы любой ценой исправить оплошность. В кустах возле тропинки ждали. Инициатива на короткий срок переходила к Гайдару. Ему открылась возможность принять любое решение. Но только одно.
Еще не поздно было перемахнуть через насыпь. Шанс уйти был невелик, но он был. Однако прыгнуть через рельсы означало бросить на произвол судьбы товарищей. И этот вариант отпал.
Можно было пойти и на хитрость: сделать вид, что ничего не заметил, уйти за насыпь, а уже оттуда подать сигнал. Но здесь был риск опоздать.
