Текст книги "Поединок с самим собой"

Автор книги: Борис Раевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Глава IV.ЕЩЕ УДАР

а дворе Юльке теперь проходу не было. Хоть не выходи гулять.

– Разрешите, товарищ генерал? – отдавая честь, каждый день приветствовал его Витька-Башня и делал вид, что осторожно, угодливо снимает пушинку с его плеча. – Смирно! – выпучив глаза, свирепо командовал Витька малышам. – Не видите: сам генерал пожаловал!

И в школе тоже. На доске, где недавно нарисовали бравого Юльку-Суворова, теперь появилась карикатура. Хилый Юлька стоит, понурив голову, размазывая огромные слезы обоими кулаками. А рядом – сам генералиссимус. И изо рта у генералиссимуса вьется надпись: «У меня орлы-молодцы! Хлюпики не нужны».

Было обидно, конечно, но Юла терпел.

Мать два раза бегала в Суворовское. У самого начальника училища и то побывала.

Мать у Юлы крикливая, настырная. И Юла не любил, когда она ходила в школу. А тут обрадовался. Пусть поголосит там, у генерала. Авось тому тошно станет, зачислит.

– Нет, – сказал начальник училища. – К сожалению, никак… Медицинские противопоказания…

И сколько мать ни упрашивала – все без толку.

Юла теперь часто подолгу сидел один в доте. Так он называл тайное убежище в бревнах. Бревна за сараем лежали навалом, и там, возле низенького мотоциклетного гаража, образовалась малюсенькая незаметная клетушка. Пещера. Вползти в нее можно только на животе, сквозь узкую дыру. А потом сядешь и сидишь, со всех сторон окруженный бревнами. Как в крепости. Снаружи тебя и не видать. А ты сквозь узенькие щели все видишь.

Сидит Юла в доте в полутьме, смотрит, как солнце втыкает острые светлые клинки меж бревнами. Как пляшут пылинки в этих лучах. Как паук медленно спускается по невидимой паутинке, – кажется, прямо по воздуху ползет. А в голове одно:

«Не приняли…».

Вдыхает Юла смолистый, крепкий, такой вкусный запах бревен, прикроет глаза и – словно в лесу. А в голове опять бьется:

«Не приняли…».

Да, не повезло.

Юла теперь часто уходил со двора к Веньке.

У Веньки отец изучает разные древние города, тысячи лет назад засыпанные песком. Он ездит в экспедиции, откапывает эти мертвые города, а потом пишет о них книги.

Когда Венькиного отца не было дома, мальчишки забирались в его кабинет и подолгу рассматривали фотографии на стенах, книги на полках, какие-то странные фигурки из бронзы, глины, дерева и кости.

Вот одна статуэтка: худощавый дядька сидит, подвернув под себя по-турецки ноги, и почему-то у него множество рук – штук двадцать. Вот другая – женщина, за спиной у нее крылья.

На подставках стояли почерневшие сосуды с трещинами и отбитыми краями (Венька называл их красиво – амфоры), на стенах висели глиняные плитки-таблички с глубоко вдавленными цепочками каких-то непонятных букв и значков.

– Только руками не трогай, – говорил Венька. – А то отец заругается.

Но и без рук было очень интересно. Как в музее. Тем более – с Венькиными комментариями.

– Вот это – гробница Тутанхамона, – показывал он фотографию. – Когда ее откопали, там одного золота нашли двести килограммов.

А это – табличка с острова Пасхи. Видишь надпись? Ее никто в мире не может прочитать. Сколько лет стараются; а не прочесть.

А вот это – кремневый наконечник копья.

А это – черепаха. Вырезана из кости.

A это – бронзовый нож. Откопан в могильнике.

А это – крылатый козел. Видишь, как здорово он вырезан на бронзовой пластине.

Потом они обычно забирались на огромный кожаный диван и разговаривали. Долго. Обо всем.

Вот и сегодня. Посмотрели музей.

Залезли на диван.

– Очень обидно? А? – спросил Венька.

Юла пожал плечами. Чего уж… Ясно…

– Но ты все таки не кисни, – сказал Венька. Суворовское – это бы, конечно, хорошо. Но двадцатый век – это знаешь какой век? Это век науки! Давай станем учеными. Физиками. Вторая половина двадцатого века – это эпоха физики и математики. Давай?

Юла усмехнулся.

Хорошо Веньке. Он еще в четвертом классе про логарифмы знал. И про интегралы. Такой уж человек. Недаром физик сказал «Ясная голова». Веньке сам бог велел быть ученым.

Ну, а у него, у Юлы, никаких особых научных данных. И к тому же: разве нельзя быть сразу и ученым, и силачом?

Он так и сказал Веньке.

– Можно, конечно, – согласился тот. – Но трудно. Двадцатый век – это знаешь какой век? Это век узкой специализации. Я где-то читал, что в двадцатом веке всесторонних гениев нет и быть не может. Таких, например, как Леонардо Да Винчи. Или Ломоносов. Чтоб сразу и поэт, и физик, и художник, и химик, и изобретатель.

Юла задумался.

– А все-таки противно, – сказал он. – Обидно быть таким вот… доходягой. Слабаком. Дистрофиком. Мужчина же! А вот, допустим, я вырасту. И вот, допустим, у меня жена. А ее какой-нибудь Витька-Башня оскорбит. А я, мозгляк, значит, и защитить не смогу? Так?

Венька пожал плечами.

– Гармоничное развитие, – сказал он. – Это, конечно, превосходно. Об этом еще древние греки писали.

«Все-то он читал, все знает, – мелькнуло у Юлы. – А я?!».

– У них даже были такие специальные сады, – продолжал Венька. – Там мудрецы беседовали себе, закусывая разговоры всякими апельсинами-виноградами. А потом метали диск и копье, бегали и плавали. Потом опять поговорят о чем-нибудь умном, а потом опять побегают, поплавают. Гармония! Одинаковое развитие ума и мускулов.

– Во! – обрадовался Юла. – Чес-слово, эти древние мне определенно нравятся.

Он вскочил с дивана.

– Вот ты, Венька, может, не поверишь. А я, чес-слово, я бы полжизни отдал, чтоб только быть не хлюпиком таким вот, а силачом. Как Али-Махмуд-Хан. Или хоть наполовину. Хоть на четверть таким…

* * *

Прошло недели три.

Однажды Венька во дворе подошел к Юле.

– Пошли, – сказал Венька.

– Куда?

– Пошли, пошли. Не пожалеешь.

Вид у Веньки был необычный и таинственный; Юла лишь пожал плечами и зашагал за приятелем.

Прошли по Четвертой линии, потом – по Большому проспекту. Еще свернули. И остановились. На углу прямо к стене дома было прилеплено объявление.

– Вот! – сказал Венька. – Изучай.

И Юла прочитал:

«Ребята! Записывайтесь в детскую спортивную школу. Будут работать секции футбола, хоккея, гимнастики…».

Внизу был указан адрес школы (тут же, неподалеку).

– Ну?! – воскликнул Венька. – Специально для тебя!

Юла молчал. Это было так неожиданно. И так здорово!

– Никогда о таких школах не слышал, – растерянно пробормотал он.

Венька пожал плечами. Вообще-то он тоже никогда не слышал о спортивных школах. Но вот же объявление. Значит, есть такие.

Ребята не знали, что это открывалась первая спортивная школа. Первая во всем Ленинграде.

– А как думаешь? – спросил Юла. – Сразу идти туда? Прямо сейчас? Или подождать?

– А чего ждать? Всяких-разных гавриков знаешь сколько набежит? Завтра придешь, скажут, мест уже нет. И приветик!

Здание спортшколы было старое, облупленное. Когда-то, до войны, здесь размещался рыбный техникум. Дом пострадал от бомбежки и долго стоял пустой. А теперь его слегка подремонтировали и приспособили под спортшколу.

Ребята постояли у широкого облицованного гранитом входа. Полированные каменные плиты были словно изрыты оспинами: следы от осколков снарядов. Были тут щербатины глубокие, рваные, в зазубринах. Были и мелкие, будто кто-то швырнул в стену горсть гороха.

Вошли. В школе пусто, прохладно. Мальчишки пошли наугад, по коридору налево.

На одной из дверей висела табличка: «Старший тренер».

– Войдем? – шепотом спросил Венька.

Юла кивнул. Осторожно постучал в дверь.

– Входи, входи!

За столом сидел высокий, очень симпатичный мужчина. Вид у него был самый что ни на есть спортивный. Синяя тренировочная фуфайка с круглым воротом, синие трикотажные брюки. Лицо загорелое, нос крупный, орлиный, и глаза – тоже орлиные: черные, пронзительные. А под облегающей тело фуфайкой легко угадывались литые мускулы.

– Ну? – сказал мужчина и добродушно улыбнулся. – Что скажете, юные друзья?

Юла, оробев, молчал.

– Мы к вам, – выступил вперед Венька. – Мы хотим в спортшколу.

– Так, – тренер внимательно оглядел Веньку и Юлу. Щупленькие, низкорослые. – Так, – повторил тренер. – Значит, в спортшколу? Оба?

– Нет, – сказал Венька. – Вот он. Один.

– А чего он молчит? – спросил тренер. – Проглотил язык?

Тут Юла понял, что больше молчать прямо-таки глупо и сказал:

– Нет, не проглотил.

И, словно в доказательство, показал кончик языка. Это, конечно, тоже было глупо.

– Прекрасный язык! – жизнерадостно рассмеялся тренер, и орлиные глаза его вспыхнули, как прожекторы. – Просто превосходный язык! Сочный! И мягкий.

Потом он спросил уже серьезно:

– В какую же секцию ты нацелился?

Вопрос застал Юлу врасплох. Ему было безразлично, в какую. Лишь бы стать сильным.

Он молчал. Переступал с ноги на ногу и молчал.

– Видите ли, – вступил в разговор Венька. – Юлий Богданов давно мечтает укрепить мускулатуру. А вообще-то он – и в футбол, и на легкую атлетику… Можно и коньки…

– Понятно, – сказал тренер.

Он встал из-за стола – высокий, плечистый – и направился к дверям.

– Пошли, – кивнул мальчишкам.

Втроем они прошли по коридору и оказались в спортзале.

– Ну вот, – сказал тренер. – Покажи, что ты умеешь.

Он подошел к перекладине.

– Ну-ка, подтянись. Раз пять сможешь?

Перекладина была высоко. Юла подпрыгнул – не достал.

Снова подпрыгнул – и опять не достал. Тогда тренер взял его обеими руками за талию – раз! – и подкинул к перекладине. Юла повис. Нет, он знал, что пять раз ему ни за что… Ну, хотя бы разика три…

Он собрал все силы и стал медленно, с огромным напряжением подтаскивать тело к сверкающей металлической палке. Hо собственное туловище вдруг стало словно чужим: таким неуклюжим, таким грузным, как мешок с мукой. Юла дергался, извивался, корчился, но в конце концов все же дотянулся подбородком до холодной перекладины.

Он сразу расслабился, скользнул вниз и повис на вытянутых руках. Так висеть было легко и приятно. Висел бы и висел…

«Ну, передохнул – и хватит, – сказал себе Юла. – Ну, еще раз…».

Он сказал это строго. И напряг мускулы рук, и шеи, и плеч. Но тело почти не поднялось кверху. А руки так мерзко дрожали. И плечи тоже бил озноб.

«Ну! – велел себе Юла. – Ну же! Умри, а дотянись!».

Он собрал все остатки сил, все свое мужество. Напрягся так, будто сейчас, вот сию секунду решалось, жить ему или умереть.

И он второй раз коснулся подбородком перекладины.

Но тут силы вовсе оставили его. Как тюфяк, плюхнулся он вниз.

– Да… – сказал тренер. Он смотрел куда-то мимо Юльки. – Такие вот пироги, – сказал тренер. Он постоял, подумал. – Ну, что ж, мальчики, пойдемте ко мне.

В кабинете тренер пригласил ребят сесть и сказал:

– Как вы думаете, мальчики, зачем мы открываем спортивную школу?

Вопрос был из тех, которые Венька люто ненавидел. Это был даже не вопрос, потому что любому первокласснику ясно, зачем спортивные школы. Юла и Венька промолчали.

Но тренер, видимо, и не ждал от них ответа.

– Мы открываем спортивные школы, мальчики, – сказал он, – чтобы растить достойную смену нашим прославленным чемпионам. Растить новых мастеров, которые еще выше подняли бы знамя советского спорта.

Тренер остановился, приятно улыбнулся и черными, острыми глазами оглядел ребят. Согласны ли они? Не желают ли что-нибудь возразить?

Юла и Венька молчали.

– Поэтому к нам в школу мы отбираем самых одаренных, самых талантливых ребят, – продолжал тренер. – Самых перспективных. Понятно?

Юла и Венька молчали. Чего уж тут не понять?!

– И учтите: сверху, – тренер указал пальцем куда-то в потолок, – сверху нам спущен точный план. И с нас потребуют. Еще как потребуют! Чтобы мы каждый год давали восемнадцать перворазрядников. Не меньше! Вот какие пироги!.. – Он дружелюбно улыбнулся. Повернулся к Юльке.– A ты, мальчик, не огорчайся. Принять тебя мы конечно, не можем. Сам понимаешь… Бесперспективный ты. Но не унывай. Занимайся физкультурой дома и у себя в школе. Закаляйся, как сталь!

Тренер снова улыбнулся и потрепал Юльку по плечу. Был он такой симпатичный и добродушный и такой спортивный в своем синем тренировочном костюме. Загорелый, мускулистый.

Ребята вышли коридор.

– Сволочь! – хмуро пробормотал Венька. – Какая крупная Сволочь!

Глава V. ДЕМОБИЛИЗОВАННЫЙ

все-таки Юльке повезло.

Если что-то очень ищешь, в конце концов непременно находишь.

В тот день Юла собрался в школу пораньше. Договорился, что до уроков он у Веньки задачки по физике скатает.

Ну, спустился по лестнице во двор, вдруг видит – что за цирк?

По асфальту вниз головой, на руках, ходит какой-то дядька. Смешной такой. Ну ладно бы – парень молодой. Нет, дядька уже солидный, даже с лысиной. Лет ему, наверно, тридцать. Если не больше.

И вот ходит он вниз головой, в тренировочных штанах и майке. Похоже, что поставил себе дядька цель. Задание. Обязательно весь двор вот так, на руках, обойти. Двор, правда, не ахти как большой, но все-таки. Это ж тебе не комната! Двор!

Стоит Юла, смотрит. А дядька идет, и идет, и идет… Ноги над собой то вместе держит, то стрижет ими в воздухе, как ножницами. Обмерил так-таки весь двор. Опустился. Юльке подмигнул. Доволен.

Ну ясно. Когда какое-нибудь задание выполнишь – всегда приятно. Так уж человек устроен.

«Интересно, – подумал Юлька. – Откуда взялся этот циркач?».

Всех жильцов своего дома Юла вроде бы знает. А этого дядьку впервые видит. Забавный, между прочим, дядька. На щеке у него шрам. Как скобка. И еще – зубы очень приметные. Железные. Все подряд – железные, ровные-ровные. И когда смеется, кажется, у него их не тридцать две штуки, а все пятьдесят – так сверкают. Аж зайчики от них скачут.

Неужто он из какого-то другого дома специально утром к ним во двор забрался, чтобы вверх ногами походить? Странно.

Стоит Юла, размышляет, а лысый дядька меж тем взял гантели (они тут же, возле тумбы, лежали) и стал их поднимать-опускать и по-всякому ими размахивать. А гантели большие, чугунные.

«Наверно, в каждой штуковине килограммов пять, – прикинул Юла. – А может, и шесть? Очень даже просто».

А дядька вдруг, как нарочно, говорит:

– Алло, мальчик! Возьми-ка! – и небрежно так протягивает ему гантели. Обе вместе. Чтобы он их, значит, на тумбу положил.

Ну, Юла – пожалуйста! С радостью! Схватил чугунные эти чушки и – чуть не присел. С виду-то они не очень уж… А тяжелые – жуть!..

А дядька смеется.

Все пятьдесят зубов своих показывает. Рад. Это он, значит, пошутил.

…Пришел Юлька в школу. Где уж там задачки списывать– еле к звонку поспел. На уроке урывками, шепотом рассказал Веньке про циркача этого. Откуда такой объявился?

Венька сидит с Юлой за одной партой. Сидит чинно и смотрит физику прямо в рот. Будто Венька весь – сплошное внимание. А сам левым ухом Юлу слушает. Потому что Юла – слева.

Физик у них строгий. «Инквизитор». По школе ходят слухи, что он не просто учитель, а уже много лет диссертацию пишет. Значит, очень ученый. Самый ученый во всей школе. Потому что больше никто из учителей диссертаций не пишет. Это уж точно. Это десятиклассники говорили. И даже название его диссертации говорили. Но оно такое длинное и мудреное, Венька и то не запомнил. А Юла – и подавно.

Слушает Венька Юлу левым ухом, а потом шепчет:

– Все понятно… Он теперь в тридцать шестой квартире будет жить. Вместо бабки Насти. Он вчера переехал.

Шепчет Венька, как чревовещатель. Это в цирке такие выступают. Животом говорят. Вот и у Веньки – губы почти не шевелятся. Физик, конечно, не слышит. А Юла слышит.

А! Теперь все ясно. У них на лестнице, на той же площадке, где Юла, только в соседней квартире, с давних времен жила бабка Настя. Сколько помнит Юла, всегда она была старая– престарая. А последние годы и вовсе на улицу не выходила. Куда ей на четвертый-то этаж лазать?

Жила она тихо, неслышно, как мышь. Серенькая, маленькая. Только иногда откроет дверь на лестницу, ждет. Долго. На табуретку сядет и ждет. Увидит Юлу, попросит в магазин сбегать. Булку, да сахару, да чаю купить. Юле казалось, что, кроме чая с булкой, бабка ничего и не ест.

И никаких у нее ни детей, ни родных, ни друзей – совсем никого.

И вот недавно умерла бабка Настя. Умерла ночью тихо тихо, как и жила. Комнату ее управхоз запечатал большой сургучной блямбой. Так и стояла целый месяц пустая.

– А теперь, значит, вот этого циркача вселили.

– Он не циркач, – шепчет Венька, глядя прямо в рот физику. – Он офицер. Демобилизованный.

Ну, Веньке можно верить. Он всегда все знает.

И бывает же так: сразу как-то очень заинтересовал Юлу этот офицер. Хотя, казалось бы, чего он такого особенного сделал? На руках походил?

На следующий день Юла опять нарочно вышел из дому пораньше. И опять во дворе увидел лысого офицера.

Тот прыгал через скакалку. Да, Да! Как девчонка: крутил витую сине-красную веревочку и прыгал через нее. И на одной ноге, и на другой, и двумя вместе.

Юла немного удивился, но чинно сказал:

– Здравствуйте.

– Привет! Привет! – говорит офицер, не переставая вертеть пеструю скакалку.

Потом опять стал он махать гантелями, как прошлый раз. А Юла стоит возле тумбы, ждет. Очень хочется ему с офицером поближе познакомиться. Но как?

Однако офицер, наверно, сам это почувствовал. Кинул гантели на землю, сел возле Юлы на тумбу. Передышка, значит.

– Ну, – говорит, – как успехи в боевой и политической подготовке?

И скобка на щеке сжимается – разжимается.

А Юла отвечает:

– А мы, между прочим, с вами соседи.

– Да ну?! – удивился тот и даже блеснул всеми своими железными зубами. Обрадовался, значит. – В самом деле соседи?

А Юла отвечает:

– Точно. Вы ведь – в тридцать шестой?

– Ага.

– А я – в тридцать седьмой. На той же площадке.

– Вот это здорово! – говорит дядька. И видно – рад. Не придуривается, а в самом деле рад. С чего бы? – Понимаешь, – говорит лысый. – Ты собак любишь?

– Конечно, – отвечает Юла.

Кто ж собак не любит? У них в доме, правда, есть такой тип. Старик из сорок девятой. Ну, тот зануда известный. Как выведет кто собаку, старик сразу ворчать начинает: безобразие, мол, развели всяких тварей, от них одна грязь, да вонь, да бациллы. Ну, этого зануду весь дом знает. Никто на него и внимания не обращает.

– Если собак любишь, тогда и с моим Квантом подружишься. Так?

– Так! – обрадовался Юлька.

– У меня, сразу тебе скажу, есть тут прямой шкурный интерес. Мне иногда погулять с Квантом времени нет. А ты поможешь. Согласен?

Еще бы! Юла от радости чуть не запрыгал. Он давно мечтал заиметь хоть какую-нибудь собачонку. Хоть самую махонькую. Хоть дворняжку. Но мать сказала: «Только через мой труп». А когда она говорит «только через мой труп», значит, считай – всё. Крышка.

А тут так повезло!

– А Квант у меня – дог, – говорит лысый. – Собачища – у-у! Красавец. Силач. И ростом – почти с тебя. Одна только беда… – Он поманил Юльку к себе поближе и понизил голос: – По секрету. Как мужчина – мужчине… Жена у меня Кванта не жалует. Женщины, брат, такой народ. У них своя точка зрения…

– Ага, – сказал Юла.

– Что – ага?

– У моей матери тоже… Точка зрения… Насчет собак.

– Ну, вот видишь. Вообще-то у меня жена молодчага. Но вот насчет Кванта… И еще гантели… Тоже не уважает. Говорит: неинтеллектуально.

– Поэтому вы утром во двор и выскакиваете? Да?

– Угадал, брат. Ну, да все это мелочи. На дворе еще и лучше зарядочку делать. Простор. И воздух. И не смахнешь мимоходом какую-нибудь вазочку. – Он усмехнулся. – Я, брат, общим счетов уже четыре вазочки кокнул! Из них одну – хрустальную. – Он подмигнул и засмеялся. Юла тоже засмеялся.

– А теперь давай чин-чином познакомимся, – сказал офицер. – Только имя у меня, понимаешь ли, заковыристое. – Он поскреб пальцем переносицу. – Зовут меня Гоэлрин.

– Как-как? – Юла никогда такого имени не слышал.

– Гоэлрин, – повторил офицер. – Это, понимаешь, у меня отец очень увлекался электричеством. А тогда в Москве был принят план ГОЭЛРО. Не слыхал? Ну, план электрификации России. Вот отец на радостях и назвал своего первенца, новорожденного, меня то есть, Гоэлрином. А теперь я всю жизнь отдуваюсь за его остроумную выдумку. – Он опять смешно поскреб пальцем переносицу. – Но ты зови меня просто Григорием. Григорий Денисович. Понятно?

– Понятно.

– Заходи вечером, – сказал офицер. – Часов так в восемь. Я тебя с Квантом познакомлю. Идет?

У Юльки от радости даже в горле перехватило. Он только кивнул головой. И умчался в школу.

Глава VI. КАК УМИРАЮТ СЛОНЫ

вант оказался не просто красавцем. Когда Юла познакомился с ним хорошенько, он твердо понял: другой такой собаки нет. Ну, может, где-нибудь на земном шаре и есть, но в Ленинграде, на ближайших улицах, не было ни одного пса, который мог соперничать с Квантом.

Дог был такой здоровяк и с такой широкой мощной грудью, – казалось, на нем можно запросто кататься верхом. Как на лошади.

– А зимой, – пообещал. Григорий Денисович, – смастерим из ремней упряжь, – садись в сани и кати. Повезет, как «Москвич».

– А главное, Квант был умница. Он все понимал. Все-все. Лишь не мог ответить. Впрочем, и ответить мог. Только не словами. В его больших выпуклых глазах было столько ума, столько доброты и спокойного сознания своей силы.

Утром, до работы, с догом гулял сам Григорий Денисович. А днем и вечером – Юла. Придя из школы, он быстро, разогревал обед, быстро съедал его и шел в соседнюю квартиру. Звонить не требовалось: Григорий Денисович дал ему ключи и от квартиры, и от комнаты.

Едва Юла открывал на лестнице входную дверь, он уже слышал, как в комнате громко, радостно лает Квант.

Он ждал Юлу, звал его! А как только Юла входил в комнату, Квант в восторге бросался ему на грудь.

А потом они неторопливо шли по улицам, и Юла видел, с какой завистью глядят на него все встречные мальчишки. Да чего там мальчишки! Редко кто из взрослых мог равнодушно пройти мимо Кванта.

Однажды идет вот так Юлька по улице, а впереди Квант вышагивает – медлительно, величаво, ну, не собака, а царь зверей.

А навстречу – Женя.

– Ох! – кричит. – Какая прелесть!

И прямо с ходу бросается ласкать Кванта. Гладит его морду, за ухом чешет, чуть не целует.

– Осторожно! – говорит Юла.

А сам удивляется: обычно прохожие поглядывают на Кванта с опаской – здоров уж больно! А тут – девчонка, и – на тебе! – прямо чуть не в пасть незнакомому псу лезет.

– Ох! Чудный какой!.– не отстает Женя. – А я и не знала, что у тебя есть собака. Это дог? Да? Дог?

– Дог, – отвечает Юла. – Но не мой.

И объясняет, чья это личная собственность.

– И ты каждый вечер его выгуливаешь? Ой, как чудесно! – воскликнула Женя. – Можно, и я с тобой? Я не помешаю. Можно?

Юлька пожал плечами. Вообще-то ему очень даже приятна была эта просьба. Но не показывать же, как он рад?!

Уже на следующий вечер они вместе гуляли с Квантом. И оказалось, вдвоем куда лучше.

Юла то идело украдкой поглядывал на Женю. Лицо у нее было странное. То есть вообще-то не странное, но оно как-то очень быстро менялось. Нахмурится Женя – одно лицо, улыбнется – совсем другая девчонка, задумается – и опять вовсе непохожая.

Сразу выяснилось, что Женя очень любит животных. И знает про них много такого, чего Юлька и слыхом не слыхивал.

– Вот я недавно про слонов читала, – сказал Женя. – Какие это благородные, умные и отчасти непонятные существа. Ученых долгие годы интересовало: почему так трудно, почти невозможно найти скелет слона? Ведь слоны умирают. А куда же деваются их кости?

И обнаружилась потом удивительная вещь. Оказывается, слон, когда чует приближение смерти, идет к реке или к болоту и топится. Сам! Понимаешь? Нет, ты только представь себе: этот громадина, эта туша, оказывается, так тонко все чувствует. Он не желает медленно умирать на глазах у своих друзей и родных. Мучить их, заставлять их страдать. Он уходит от стада. И бросается в реку. Красиво, да? Поэтично!

Юлька кивнул. Да, это было удивительно. И так красиво – даже не верилось.

– А вот люди так не могут, – задумчиво продолжала Женя. – А я бы хотела… Когда наступит старость, и чувствуешь, что одряхлел, и одолели тебя всякие болезни, и никому от тебя никакого прока, а только мученья, – уйти… И все… Верно?

Юлька снова кивнул. Вообще-то да. Только трудно это, наверно. Уйти… Каждому старику, конечно, кажется, что у него еще есть силы. И он еще приносит пользу людям. Это со стороны легко рассуждать.

Так он и сказал Жене.

Она задумалась. И Юлька увидел: лицо ее сразу изменилось. Лоб словно увеличился; это потому, что Женя насупила брови. Верхняя губа чуточку поднялась. И даже цвет глаз словно бы стал другой: серые, они вдруг потемнели.

– Да, пожалуй, – сказала Женя. – Вот моя бабушка. Старая и вообще…

Она не пояснила, что «вообще», но Юла кивнул…

– А вот, если б она ушла, – продолжала Женя, – и бросилась в реку… Я бы, наверно, с ума сошла. Да… А у слонов это все-таки красиво. Да?

И Юлька снова кивнул.

Они шли и шли за Квантом, и Женя все говорила и говорила. Обычно Юлька не любил, когда много болтают. Но слушать Женю было интересно. И приятно.

– А еще есть такие рыбы, – сказала она. – Дышат хвостом. Не веришь? Ну правда-правда. Они называются – ильные прыгуны. В иле живут. И дышат хвостом.

– Юлька покачал головой. Да, много удивительного на свете.

И Женя словно подслушала его мысли.

– Много удивительного, – сказала она. – И много обидного. Один ученый подсчитал, что человек за свою жизнь, если полагать, что в среднем живут семьдесят лет, – так вот, за свою жизнь человек проводит двадцать три года во сне. Ну, разве не обидно?! Двадцать три года дрыхнуть. Это же с ума сойти!

Юла засмеялся. Действительно, многовато!

– А шесть лет человек тратит на еду. Подумать только: шесть лет жует. Обжора какой! А говорят – царь природы!

Она так не в шутку сердилась, Юльке было даже забавно наблюдать.

– Я решила: когда вырасту, буду спать поменьше. Сейчас мама не велит. Но если столько спать, ничего стоящего не успеешь сделать. Верно? Вон Эдисон, я читала, всего четыре часа спал. И ничего. Еще как изобретал! И есть тоже надо быстро! Чего тянуть-то? Шесть лет – это ж кошмар!

Так они и гуляли с Квантом. Прошли к Малому проспекту, потом по набережной – к Тучкову мосту, потом, избегая шумных улиц, повернули домой.

Ветер с шорохом гонял по панелям багряные и желтые листья. Такие же листья, уложенные в невысокие стожки, пылали длинной шеренгой вдоль всего бульвара. И от этих разбросанных повсюду листьев чинные ленинградские улицы выглядели не такими строгими, чуточку даже деревенскими.

И пахли тихие улицы сейчас тоже не по-ленинградски: не выхлопными газами, не бензином, не перегретыми автомобильными шинами, а влажной корой оголенных деревьев, стылой водой и прелыми листьями.

Все было хорошо. И только одно портило настроение Юльке: он был ниже Жени. Он старался даже не идти с ней рядом, чтоб это не так бросалось в глаза. И все-таки ему казалось, все прохожие думают: «Вот мальчишка, а дохляк. Девчонка выше его и сильнее».

«А что? Женька, наверно, и впрямь сильнее меня», – подумал Юла. И сразу на душе стало кисло.

– Да, много в жизни обидного, – хмуро подтвердил он.

А тут ветер задул сильней. И Женя, как нарочно, заботливо так говорит:

– Тебе не холодно, Юлий? Застегни куртку-то.

Будто он дошколенок. А она – мамаша.

– Нет, не холодно, – буркнул Юла. – И вообще… Запомни, пожалуйста: не терплю, когда обо мне пекутся.