Текст книги "Поединок с самим собой"

Автор книги: Борис Раевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Глава XVI. БОГАТЫРЬ
(вместо эпилога)

амолет летел беззвучно, без качки и тряски, и Юлию иногда казалось, что они вовсе и не летят. Так, висят, как большая красивая игрушка, на какой-то невидимой веревочке. И хотя Юлий отлично знал, что их ТУ-104 покрывает тысячу километров в час, он все-таки не мог избавиться от этого ощущения неподвижности.

Глянешь в иллюминатор – под тобой сплошная белая пустыня. Как снегом заметенная. И кажется, даже лыжнями исчирканная. И глаз никак не желает верить, что это облака. Изнанка облаков. Они не клубятся, не дымятся, не тают, не плывут. Лежат плотные, ровные, словно утрамбованные, вовсе не похожие на такие привычные, легкие, «земные» облака.

Юлий откинулся на мягкую спинку кресла и прикрыл глаза.

Итак – в Турцию.

Вспомнилось, как председатель городского комитета физкультуры на торжественных проводах сказал:

– Вскоре новый чемпион Советского Союза Юлий Богданов впервые выступит за границей. Мы надеемся, он оправдает надежды своих земляков.

Да, надо «оправдать надежды». Но турки – прославленные борцы, одни из сильнейших в мире…

Юлию вдруг вспомнилось детство, гремящий, сверкающий цирк. И огромный, как гора, Али-Махмуд-Хан. Вот он несет шест, а на обоих концах висят гроздья людей. А вот согнул железный прут, толстый, как лом. Согнул и завязал узлом.

Юлий усмехнулся. А что?! Не будь тогда этого турка, может, и его, Юлькина, жизнь повернула бы совсем на другую колею?

А впрочем… Что старое ворошить?

Юлий тряхнул головой. Плотнее закрыл глаза. И тотчас увидел ленинградский аэропорт.

Перед отлетом он берет на руки сынишку. Своего трехлетнего Гришука.

– Ну, полетим?

И подкидывает его. Высоко-высоко. Гришук визжит: то ли от страха, то ли от восторга.

– Пилитим! – храбро орет он.

И снова взлетает высоко-высоко.

– Осторожно! – пугается Женя.

Она всегда пугается, когда Юлий вот так забавляется с сыном. Бегает, посадив карапуза на плечо, учит его кувыркаться, висеть на перекладине. И подтягиваться. Да, да! Малыш уже подтягивается. Ну, вернее, старается подтянуться.

Не зря ведь его назвали Гришкой. В честь Григория Денисовича. И его волшебного совета: «пятнадцать – утром, пятнадцать – вечером».

А что? Гришук, наверно, тоже вырастет силачом. Уж он, Юлий, постарается. Часто он говорит сыну:

– Ну, гляди, Гришук!

Берет гвоздь и коротким резким ударом руки вгоняет его в доску. По самую шляпку.

Гришук сперва смотрел недоверчиво. Как так? Без молотка?… Прямо рукой?

А теперь Гришук, собрав своих приятелей, то и дело тащит отцу гвозди.

– Ну-ка, пап!

И отец рукой вколачивает их. Один, другой, третий. А Гришук восторженно хохочет, заливается. И гордо смотрит на ребят.

Но еще больше Гришуку нравится, когда отец рвет цепи. Как-то на улице Юлий подобрал железную цепь.

– Оп-ля!

Рванул – и цепь пополам… Сын аж глаза выпучил от изумления. С тех пор все его знакомые мальчишки волокут цепи откуда только могут. И Юлий рвет их ко всеобщему восторгу.

…Юлий открывает глаза, глядит в иллюминатор, но под крылом самолета по-прежнему белая пустыня, а наверху – прозрачное, светло-зеленое, без единой морщинки небо. Словно летят они над Северным полюсом, а не в знойную Турцию.

Юлий нажимает рукоятку, спинка кресла опускается, и так он полулежит, закрыв глаза.

Теперь он видит Женю. И их комнату. Вот уже четыре года, нет, даже больше – четыре года и три месяца, как они поженились. И живут теперь у Жени.

«Переезжать пришлось не очень далеко!» – усмехается Юлий.

На той же лестнице, лишь этажом ниже.

Женина бабушка зовет его Юлием Петровичем. И часто рассказывает ему о Женином отце.

– Вы, Юлий Петрович, любите балет? – то и дело спрашивает она.

И плачет. Ее сын очень любил балет.

На стене в столовой висит большой портрет. Совсем молодой парень в летчицком шлеме. Лицо окаменевшее, как у многих, когда их фотографируют.

– Вот он какой был, мой Шурик, мой отважный Шурик, – говорит бабушка. – Девятнадцать самолетов сбил…

И плачет. Война кончилась давным-давно, а она все плачет…

А потом Юлий вдруг видит Женю. Она сидит на галерее, в борцовском зале. А! Это первенство Ленинграда! Когда же это было? Шесть, нет, семь лет назад. Да, уже семь лет прошло с тех пор, как Женя впервые тайком заглянула в борцовский зал.

Юлий, полулежа в кресле, не открывая глаз, улыбается.

Женю теперь не узнать. Она полюбила борьбу и так разбирается в ней!.. Наверно, лучше любой женщины в мире.

Юлий вспоминает, как недавно она «научно» доказывала своей матери, что, с точки зрения физиологии, борьба – самый лучший вид спорта. Борьбой достигается наиболее полное, наиболее гармоничное развитие всех мускулов, а также сердца и легких.

Насчет физиологии Женя специалист. Она – аспирантка университета. Пишет диссертацию.

Теперь Юлий, когда хочет подразнить жену, напоминает ей, как ехидничала она, как издевалась над борьбой лет семь – восемь назад. Женя не злится.

– Человеку свойственно ошибаться, – спокойно отвечает она. – Мудрый человек не тот, кто не делает ошибок (таких людей нет!), а тот, кто признает свои ошибки и быстро исправляет их.

После такой солидной фразы она совсем несолидно показывает мужу язык и убегает.

Юлий усмехается: «Да… Ученая жена. За ней только поспевай». Эта мысль давно уже тревожит его. Он чувствует: отстает от Жени. Не успевает столько читать. И вообще…

«Надо поступить в институт. На вечернее или заочное, – думает Юлий. – Да, необходимо в институт…».

Но время?… Как выкроить время на учебу? Целый день – на заводе, вечером – тренировки. И жена, и сынишка. Сутки забиты плотно, никаких щелей. А если еще институт?

«Надо, – строго внушает он себе. – В будущем году поступлю. Обязательно».

И опять проблема: в какой институт? Изучать радиотелевидение? Или – на биологический? В последние годы Юлий – под влиянием жены, наверно, – очень заинтересовался биологией. И к тому же спортсмену весьма невредно знать анатомию, физиологию…

…Юлий, очевидно, задремал.

Разбудил его громкий голос стюардессы. Она стояла в проходе между креслами, возле двери в служебное отделение.

– Самолет идет на посадку, – объявила стюардесса. – Прошу пассажиров застегнуть ремни. Она сказала это по-русски, потом повторила по-английски. И сразу загорелись надписи на стенах: «Не курить! Но смокинг!» [2]^[2]
  Не курить! (Англ).


[Закрыть].

Значит, вот он, Стамбул! Юлий поднял спинку кресла, сел и пристегнулся к креслу ремнями.

Вот теперь чувствовалось, что они летят. Самолет проткнул плотный слой облаков, и внизу показалась земля. Была она зеленая, и черная, и рыжая. Вся разбита на какие-то треугольники, и квадратики, и трапеции. И рассечена тонкими прямыми линиями железных дорог, каналов и шоссе.

А вдали виднелся изогнутый, весь изрезанный берег моря. И там приткнулся к самой воде пестрый, сплошь из маленьких клеточек и кружочков, город.

Стамбул!

В гостинице их уже ждали. Юлию достался номер на двоих, вместе с Петром Хромчаком. Хромчак – «полутяж». [3]^[3]
  Так кратко называют борцов полутяжелого веса.


[Закрыть]Он нравился Юлию своим безмерным добродушием, улыбчивостыо и спокойствием. Казалось, ничто в мире не может нарушить его равновесия. И только на ковре он преображался. Тут у него появлялись и резкость, и стремительность, и злость.

Номер был большой, с ванной. Низкие деревянные кровати такие огромные, – казалось, на каждую может улечься человек пять.

– Привал! – густым басом скомандовал Хромчак.

Поставил чемоданчик на пол, скинул пиджак, брюки и сразу лег.

– Красота! – сказал он.

На окнах были опущены шторы, поэтому в комнате – прохладно и не слишком светло. После уличной духоты и резкого солнца это было очень приятно.

Юлий распаковал чемоданчик, побрился, принял душ.

Тренер дал два часа на отдых и устройство. Спать Юлию не хотелось. Он вынул из пиджака письмо. Стал читать.

Письмо было от Веньки. Юлий получил его в Ленинграде перед самым отлетом, наскоро пробежал, а теперь читал вторично. Венька писал из Ялты. Наконец-то у него, кажется, все в порядке. Врачи даже обещают совсем снять его с учета. Значит, здоров!

«Но напоследок эти деспоты-эскулапы снова загнали меня в санаторий, – писал Венька. – Ну, ничего. Потерплю. Хотя надоели мне все эти санатории – ух, как!».

А в конце письма была приписка:

«Вскоре снова займусь задачами Грюнфельда. Теперь-то я их доконаю».

«Молодец!» – обрадовался Юлий.

Зазвонил телефон.

– В семь – ужин, – сказал тренер. – Спуститесь в ресторан. Потом прогулка по Стамбулу. А Хромчак небось храпит?

– Нет. Спит, но без храпа. Только сладко чмокает иногда.

– Ну, чмокни его. Пусть встает.

Одеваясь к ужину, Юлий с Хромчаком обсуждали завтрашний матч.

Оба они были чемпионами СССР. Оба понимали: матч предстоит трудный. Во-первых, турки сильны. А во-вторых, известно, что турецкие судьи очень любят своих борцов. Настолько сильно любят, что выиграть у турок на их родине почти невозможно. Надо обязательно припечатать противника обеими лопатками к ковру и так держать. Только тут уж судьи вынуждены засчитать победу. А по очкам не выиграешь.

…Прогулка по Стамбулу получилась короткой. На улицах было так тесно и так душно – рубахи сразу прилипли к телу. Да и все равно накануне ответственного матча ничего «не смотрелось». Ни пестрые, яркие костюмы прохожих, ни длинные, стелющиеся низко, у самого асфальта, автомобили, и рядом – смешные ослики с тележками. Все как бы проходило мимо сознания. Все мысли спортсменов невольно перескакивали на завтрашние схватки.

И отдохнуть после перелета и смены климата тоже не мешало. Вскоре вся команда вернулась в отель.

…На следующий день, когда советские борцы прибыли в цирк, они сразу убедились: да, в Турции любят борьбу.

Оставался еще целый час до начала матча, а цирк был уже забит до отказа. Зрители стояли даже в проходах и на ступеньках лестниц. Болельщики пили прямо из горлышка маленьких пестрых бутылочек, тут же закусывали, покупая сласти и горячие сосиски у снующих меж рядами ловких мальчишек продавцов. Многие курили, и дым плавал плотными облаками.

Шум стоял, как возле водопада. Все что-то говорили, стараясь перекричать друг друга, а где-то наверху, под самым куполом, вдруг тявкнула труба, завыли автомобильные гудки.

Первыми, как это исстари заведено, боролись самые легкие. Наилегчайшие. И надо же, как не повезло! Турок тушировал нашего Николая Шалимова. Чистая победа, и всего за три минуты двенадцать секунд!

И без того шумный цирк взревел от восторга. Турки плясали, пели, свистели. Юлий видел, как двое уже немолодых мужчин обнимались и целовались. Кто-то слева гулко, раз за разом, стрелял в потолок. А справа визжали так пронзительно, будто их задавили.

Первая схватка всегда очень важна. Она психологически действует на команду. Первая победа окрыляет всех. Первый ноль угнетает.

– Спокойно, спокойно, – гудел Петя Хромчак. – Главное– что? Спокойствие!

И вот на ковре – вторая пара. Легчайший вес.

Борцы, долго топчутся, как бы приглядываясь друг к другу. Ни один не решается атаковать.

Наконец схватка пошла острее. То советский борец, то турок пытаются провести прием. Но оба настороже. Четкого преимущества нет ни у кого. Пожалуй, советский борец поактивней. И в партере он выглядит лучше.

А в цирке творится что-то невообразимое. Шум трещоток, вой свистулек, треск маленьких, но очень гулких барабанов. Зрители орут, как безумные, поддерживая своего борца.

«Интересно, – думает Юлий. – Неужели же судьи не дадут победы нашему? Неужели…».

И вот раздается голос судьи-информатора.

И сразу – восторженный крик, рев, вой, свист.

Все ясно. Победу по очкам присудили турку.

Советские борцы хмуро переглядываются. Два-ноль. Это уже не шутка. А судьи… Вовсе не стесняются.

Открыто помогают своим.

– Надо выиграть чисто, – говорит тренер. – Только чисто.

Он хочет казаться спокойным, но глаза у него блестят, как у больного с высокой температурой.

– Ничего, – гудит Петр Хромчак. – Не робей, мальчики. Все еще впереди!

Так-то оно так, а все-таки…

И вот на ковер вызывается третья пара. Полулегкий вес. От Советского Союза – Игорь Афиногенов. Нет, не Юлий: он давно уже перешел в следующую категорию, в легкий вес.

Борцы молча похлопывают Игоря по плечам, по спине. «Ну, ни пуха!». Да, Игорю надо выиграть. Непременно. А то счет станет три-ноль. Это уже будет катастрофа.

Но хуже нет, когда позарез необходимо выиграть. Когда ты знаешь, что от тебя, только от тебя одного зависит успех всей команды. Эта огромная ответственность давит на тебя, сковывает.

Но Игорь – молодец. Как решительно начинает он схватку! Словно сразу показывает турку: «Нет, несмотря на два-ноль, я не сломлен. Наоборот: я полон сил и отплачу за товарищей».

Игорь навязывает турку свой темп. Прием следует за приемом, бросок за броском. По очкам Игорь, конечно, впереди.

Но советские борцы, сидя у барьера, волнуются. Очки у этих судей-«патриотов» могут всяко повернуться. Нет, нужна чистая победа! Бесспорная.

И Игорь понимает это. Он, чуть открывшись, завлекает турка провести выигрышный бросок. И турок, мгновенно оценив выгоду своего положения, хватает левую руку Игоря. Но Игорь действует еще стремительней. Контрприем. И турок, оторванный от ковра, взлетает и падает на лопатки.

Тут уже никакой судья не придерется. Чистая победа.

Итак: два – один.

Цирк затих. Он молчит, как в глубоком трауре. Только наверху яростно вопит возмущенная труба.

Друзья по команде поздравляют Игоря и ободряюще смотрят на Юлия. Да, он понимает: теперь все в его руках. Если он проиграет, опять счет станет катастрофическим. А если выиграет: два-два. Матч словно бы начнется заново.

«Ну, – говорит сам себе Юлий. – Не дрейфь, парень».

Он выходит на ковер. В противоположном по диагонали углу – его противник. Турок черный, коренастый. Мускулы плеч у него так развиты – кажется, они тяжко пригибают его к земле.

Рукопожатие, и схватка началась. Юлий наступает. Он теснит противника. Он хочет провести прием, но турок начеку.

«Ладно».

Юлий снова наступает. Так, зажав друг друга как бы железными обручами, они словно меряются силой: кто оторвет другого от земли? И вдруг Юлий чувствует: что такое? Турок словно выскальзывает из его объятий. Да, да как рыба, он скользит, его никак не схватить. А не схватишь – никакого приема не проведешь.

Юлий еще и еще раз пытается ухватить турка. То за плечо, то за шею. Нет, все напрасно. Турок как маслом смазанный…

Юлий поднимает руку. Сигнал.

Схватка приостановлена.

В цирке – шум, свист, крики.

Что надо этому русскому? Чего он не борется?

Юлий через переводчика объясняет судье: противник, видимо, вспотел. Его не ухватить.

Судья кивнул. Он машет рукой, на ковер выскакивает какой-то длинный тощий турок и полотенцем обтирает борца.

– Быстро, быстро, – торопит судья.

И вот – схватка продолжается. Юлий снова атакует. Снова то он, то противник проводят приемы и контрприемы.

Так проходит с минуту, и Юлий вдруг чувствует: тело турка опять скользит. Как обмылок. Как сосулька. Выскальзывает из любого захвата.

Юлий опять поднимает руку. Сигнал.

Цирк бушует. На галерке бахают из револьвера. Где-то бьют в медные тарелки, стучат барабаны. Крики, шум. Что опять нужно этому русскому? Почему он не борется? Что, он сигналить вышел или бороться? А может, он просто трус?

Юлий спокойно – ох, как нелегко дается ему это. спокойствие! – объясняет судье: противник опять взмок. И без доказательств видно, как лоснится его кожа в свете мощных ламп.

Судья снова делает знак, и опять на ковер выскакивает тощий турок и полотенцем торопливо обтирает борца.

Схватка продолжается. Но длится она не больше минуты. И опять – турок скользит, как угорь. И опять Юлий сигналит судье.

Цирк, кажется, сейчас взорвется от возмущения.

– Долой! – орут зрители.

– Борись!

– Хватит увертываться!

Зрители кричат по-турецки. Юлий, конечно, не понимает их крика. Но по лицам, по голосам, по интонациям все ясно.

«Так, – торопливо мелькает у него в голове, пока турка снова осушают, теперь уже двое массажистов, двумя полотенцами. – Так. Этот прохвост или натерся маслом или нарочно выпил ведро чая. И теперь потеет, как купец за самоваром. Значит?… Значит, надо кончать с ним сразу, как только его оботрут. Сразу. Пока он еще не успеет взмокнуть. Да. Только так».

И вот массажисты с полотенцами убежали с ковра. Судья дает сигнал. Схватка продолжается.

Юлий бросается на турка. Быстрей, быстрей!.. Но очень торопиться тоже нельзя. Нарвешься на прием – и конец.

Юлий делает финт [4]^[4]
  Финт – обманное движение.


[Закрыть], турок кидается резко вниз. Ага! Юлий круто меняет позицию. Схватив турка, он бросает его через себя, через грудь. И тут же припечатывает к ковру.

Судья дает свисток. Победа!

Но Юлий, словно не слыша, все еще прижимает турка лопатками к ковру. Чтобы никаких сомнений, никаких протестов.

…Вечером, у себя в номере, Юлий и Хромчак долго обсуждали только что кончившийся матч.

Турки проиграли. Три – пять. Но победа далась нелегко. Совсем нелегко. После шести схваток счет был три-три. И только две последних победы – Хромчака и нашего тяжеловеса Коленьки Шустрова – решили судьбу матча.

– Что делают нормальные люди в таких случаях? – глубокомысленно спросил Хромчак. И сам ответил: – Берут бутылочку коньяку! А мы? Несчастные. По случаю победы и то выпить нельзя.

– Почему же нельзя? Можно! – воскликнул Юлий.

Вытащил из кармана маленькую яркую бутылочку. Разлил по стаканам.

– Что это? – поинтересовался Хромчак.

– Пей, пей, не пожалеешь.

Они выпили. Посмотрели друг на друга. Это была пепси– кола. Вроде лимонада, но, пожалуй, повкуснее.

– А между прочим, я знал, что ты выиграешь, – сказал Хромчак. – Ни минуты не сомневался.

Юлий удивился. Откуда такая уверенность? Сам он отнюдь не был так уж оптимистически настроен.

– А это после твоей победы над Святковским. Теперь я готов всегда ставить за тебя, – сказал Хромчак.

Ах, вот в чем дело! Юлий усмехнулся. О его схватке со Святковским писали все газеты. Случилось это года полтора назад. В Москву приехали команды Ирана, Польши и Венгрии. Четверной матч-турнир. В двух схватках Юлий одержал две победы. Наступил последний тур. Нашей команде было очень важно, чтоб Юлий выиграл и третью свою схватку. Каждое очко было на счету, так как иранцы после двух туров шли рядом с нами и грозили вырваться вперед.

И Юлий в третий раз вышел на ковер. Но его было не узнать. Боролся он как-то робко, слишком осторожно. Он ли это, Юлий Богданов, известный своими бурными атаками?! Правда, и на этот раз он победил, но болельщики были разочарованы.

Однако потом все выяснилось.

Когда после схватки Юлий разделся, товарищи увидели: грудь его забинтована. Что такое? Оказалось, во вчерашней схватке он повредил себе ребро. А к врачу не пошел: понимал, тот снимет его с состязаний. А запасного в его весе нет…

Потом рентген показал, что у Юлия трещина на ребре.

Вот почему он боролся так осторожно! Каждое движение причиняло боль. И надо было оберегать поврежденное ребро.

* * *

Юлий приехал домой ночью. Самолет опоздал почти на сутки. Вот тебе и самый быстрый, самый удобный вид транспорта!

Но Женя не спала. Каждые полчаса она звонила в справочное. Отвечали однообразно: «Самолет изменил курс и приземлился в Свердловске». Но наконец, когда она уже всерьез стала тревожиться – не случилось ли чего? – скучный голос в трубке монотонно пробормотал: «Вылетели из Свердловска в двадцать один пятнадцать».

Юлий был – «как всегда». Как всегда, аккуратно повесил пальто в прихожей. Как всегда, поставил чемодан на его обычное место: в шкаф, на дно. А она-то думала, что сегодня муж будет какой-то совсем другой, непривычный. Какой – она не знала. Но – другой.

Ведь – шутка сказать! – первый раз за границей. И такая победа!

Юлий и сам был удивлен. Радости – особой, острой, пронзительной радости – он не ощущал. Вернее, радость была, но лишь в первые минуты.

«Ожидание счастья всегда приятнее самого счастья», – вспомнил он. – Кто это сказал? Кажется, писатель какой-то?».

– Ну, рассказывай, – попросила жена. – И подробно.

Он пожал плечами. Что рассказывать? Основное, главное, она уже видела по телевизору. А подробности?… Но разве толком передашь, как складывалась эта чудовищная схватка?!

– Нынче поздновато рассказывать, – сказал он. – А как тут Гришук?

– Спит. Вчера медведю вспорол брюхо. У них в садике у Игоря – аппендицит. Вот и Гришук вырезал аппендицит своему медведю.

…На следующий день жена ушла рано и увела с собой сынишку.

Юлий не торопясь побрился, просмотрел газеты.

На завод он мог сегодня не идти. Выйти на работу он должен послезавтра. Но он все же решил сходить, посмотреть, послушать. Что нового? Как-никак, почти две недели отсутствовал.

Когда он уже надел плащ, зазвонил телефон.

– Привет, старче! – бодро воскликнул кто-то.

Голос был знакомый. Но кто? Юлий не узнал.

– Здравствуйте, – силясь побыстрее сообразить, кто же это звонит, ответил он.

– Да ты что, чертяка, старых друзей не узнаешь? – загремел голос. – Это же я!

«Но кто – я? Фу, как некрасиво получается!» – злясь на себя, подумал Юлий.

– Только-только за границу слетал и уже зазнался, – опять загремел голос. – Это же я – Андрей Рагзай!

«Фу, черт! Ну конечно! Андрей!».

– Старче, – сказал Андрей, – мне надо тебя увидеть. Хорошо бы сегодня…

Вообще-то сегодняшний вечер Юлий планировал провести дома, с женой. Неловко как-то: только прилетел – и сразу удирает. Но и Андрею отказать было тоже неловко. Тем более, – сперва не узнал…

– Ладно, – сказал Юлий. – Где?

– В «Поплавке». В восемь. Идет?

– Договорились.

Юлий пошел на завод.

Желтые и багряные листья пылали под ногами. Юлий шел и думал об Андрее. Как давно они не виделись! Года три. Нет, пожалуй, даже четыре. Не виделись и даже не звонили друг другу.

А почему? В самом деле?

Впрочем, настоящими друзьями они никогда не были. Но, как ни говори, вместе пришли в спортшколу. И столько лет тренировались рядом, в одном зале, на одном ковре.

В последние годы они обычно даже возвращались с тренировок вместе, благо жили по соседству.

Мимо неторопливо проплыла цепочка малышей. Они держались за веревку, важные и серьезные, но глазели все в разные стороны и почти не передвигали ногами. И воспитательница, идущая впереди, словно бурлак, силком тащила их за веревку.

«И мой Гришук, наверно, вот так же. Упирается и зыркает. На автобус, на голубя, на урну».

Юлий усмехнулся, качнул головой. Мысли его снова вернулись к Рагзаю. Так все же – зачем? Зачем он позвонил?

Года четыре назад Рагзай показывал неплохие результаты. Занял даже второе место на первенстве Ленинграда. А потом… А потом вдруг бросил спорт. Бросил резко, решительно и навсегда. Он все так делал: наотмашь. А почему? Никто так и не понял.

– Надоело! – хмуро объяснял тогда Рагзай. – Борись да борись. Миленькое занятие для будущего конструктора!

И все. Как отрезал. Ни разу больше не появился в зале.

…Вечером, когда Юлий перед зеркалом завязывал галстук, Женя спросила:

– Уходишь? – И губы у нее сжались в тонкую полоску.

– Понимаешь… Рагзай звонил…

– Рагзай! – удивилась жена. – Что стряслось?

Юлий пожал плечами.

Конечно, получилось нехорошо. Женя, правда, ничего не сказала. Но, наверно, обиделась.

К «Поплавку» он подошел ровно в восемь. Юлий вообще был очень точным. Никогда и никуда не опаздывал.

«Поплавок» – плавучий ресторан. Он стоит на Неве, и дощатые сходни с него перекинуты на гранитные плиты набережной. Многие парни с Васильевского острова давно «обжили» этот ресторан. Днем тут можно дешево поесть. А вечером в «Поплавке» никогда нет очередей. Вообще-то назывался ресторан как-то иначе: не то «Нева», не то «Дельфин», не то «Балтика». Но на заводе все звали его «Поплавок».

Андрей уже был в зале. Он сидел за крайним столиком, на корме.

Отсюда открывался вид на всю реку. И на огромные – выше соседних домов – краны завода, и на корабли, белые с причудливыми пятнами сурика на бортах, и на плывущие вдали сиреневые, желтые и розовые тающие дымки.

А поблизости, возле самого ресторана, покачивалась на волнах целая стая арбузных корок. Казалось, на воде растянута огромная сеть, а корки – поплавки на ней.

Здороваясь, Юлий внимательно оглядел Андрея. Нет, тот почти не изменился. Глаза все такие же голубые, а волосы черные. Это редкое сочетание всегда поражало незнакомых. И загорелый дочерна. Андрей и в школьные годы любил калиться на пляже и уже к началу лета превращался в меднокожего.

– Ну, чемпион, что будем есть? И чем запивать? Вернее, что будем пить? И чем заедать?

– Ты же знаешь, Андрей…

– Ах, да, да! Режим делает чемпиона! Но обмыть победу– то можно?

– Ладно. Одну рюмку.

Подошла официантка. Андрей заказал коньяк, долго, со вкусом выбирал закуски. Это он всегда умел и любил. А также – с ходу выдавать оригинальные забавные тосты. Прирожденный тамада.

Когда официантка отошла, Андрей тихонько присвистнул, глядя ей вслед. Волосы у официантки были немыслимо-огненного цвета.

– Да, точно, – сказал Андрей. – Не волосы красят женщину, а женщины красят волосы. – Он усмехнулся. – Ей бы в Древнем Риме жить. Я где-то читал, что там очень ценились рыжие женщины.

Он наполнил рюмки.

– Ну, – сказал Андрей, – первый тост будет сугубо серьезный…

– А второго вообще не будет, – вклинил Юлий.

– Тем более. Итак – дави подметкой верхнюю ступеньку пьедестала! Стой там многие годы, неколебимо, как скала. Виват!

– А слезать иногда можно? – улыбнулся Юлий.

Они выпили.

Андрей хотел налить еще.

– Нет, – Юлий решительно прикрыл свою рюмку ладонью.

– Ну, тогда так, – Андрей налил себе коньяку. – А ты, как пай-девочка, дуй пиво.

– Пай-девочки пиво не дуют, – сказал Юлий, но послушно наполнил стакан «Жигулевским».

Они снова выпили, поговорили о том, о сем. Как-никак, четыре года не виделись. Андрей, оказывается, работает теперь в КБ. И все еще не женат.

«Зачем все-таки он позвал меня? – думал Юлий. – Ведь не просто так, поболтать? А зачем?».

Но Андрей словно бы вовсе забыл о какой-то цели, о каких– то делах.

– Расскажи про матч, – попросил он.

Юлий рассказал. Кратко. Впрочем, подробней и не требовалось. Андрей все схватывал с полуслова.

– Знаешь, – медленно, как бы раздумывая, произнес Андрей, – ты только не обижайся. Если бы мне когда-нибудь сказали, что ты будешь чемпионом СССР и выступать за границей… Я бы даже не смеялся. Просто подумал бы – чепуха. И все.

Юлий пожал плечами.

Он смотрел в широкое окно. За стеклом текла река, огромная, хлопотливая. Маленький чумазый буксир, тяжело сопя и отдуваясь, тащил длинный караван барж, груженных песком. На полном ходу проскочил белый пароходик на подводных крыльях, изящный и легкий, как балерина.

Спускались сумерки, и на пароходе уже искрились огни. И на всей реке – то тут, то там – вспыхивали белые, желтые, красные и зеленые точечки.

Стая арбузных корок уже отплыла от ресторана и медленно подползала к мосту. Казалось, огромная невидимая сеть, которую держали эти корки-поплавки, вот сейчас запутается между быками.

– А ты помнишь?… – сказал Андрей. – Помнишь, Игнат однажды ляпнул, что через два года я буду чемпионом страны?! Я, а не ты! – Он коротко хохотнул.

Да, это Юлий помнил. Очень хорошо помнил. Игнат (так все звали тренера Игната Васильевича), когда Андрей однажды пропустил тренировку, страшно распалился, при всех наорал на него, и тогда-то вот и заявил…

Всех это поразило: ребята знали – Игнат слов на ветер не бросает.

– Конечно, – сказал Юлий. – Ты был самый талантливый из нас. Аполлон плюс Геркулес.

– Ну уж…

– Да, да, – Юлий чувствовал, что Андрею приятны эти воспоминания. И кроме того, тут не было ни грамма лукавства. Святая правда. – Помнишь, тогда Игнат крикнул, что ты олух и сам не понимаешь, что ты рожден для борьбы, как птица для полета. Так и сказал – помнишь? – «как птица для полета».

Андрей не ответил. Отвернулся к реке и, казалось, внимательно изучает разноцветные бусинки огней.

– А знаешь, Андрей, коль разговор уж так повернулся… Скажи, чего ты вдруг бросил? Как отрубил. Был борец – нет борца…

Андрей оглядел Юлия. Прищурил глаз, будто прицеливался, – давняя его привычка. Долго молчал. Потом спросил:

– Ну, а ты?… Как думаешь? Почему?

– Не знаю… Никто из ребят не знает. Разное болтали. Но точно – никто…

– Да, – Андрей задумчиво чертил зигзаги вилкой по скатерти. – Ты помнишь? Я тогда тренировался, чтоб стать чемпионом Ленинграда…

Да, это Юлий помнил.

– Ну, и результат тоже помнишь? – Андрей усмехнулся. – Чемпионом я не стал.

Да, и это Юлий помнил.

В те дни Игнат то терпеливо-спокойно, то сердито доказывал, что Рагзай халтурит, не всегда соблюдает режим, не выкладывается до конца.

– И понимаешь? Может, я слишком честолюбив? – в раздумье продолжал Андрей. – Не знаю. Но в общем, застряли во мне эти слова Игната. Ну, что я, мол… чемпионом буду. И показалось мне – это уже где-то рядом. Ну, еще немного нажать… Еще… И все. А тут вдруг – стена… Понимаешь? Стена. Тупик. Ну, и честно скажу, – я скис…

«Слишком рано! – хотел крикнуть Юлий. – Слишком быстро ты скис».

Он хотел это сказать, но не сказал. Жалко наносить удар по давнему товарищу. Да и зачем? В спорт Рагзаю уже все равно не вернуться. Чего же теперь махать кулаками?…

– Но я все-таки продолжал тренировки, – сказал Рагзай. – Еще целый месяц…

Он замолчал. Снова чертил черенком вилки узоры на скатерти.

– А потом?

– А потом бросил. К черту! Понимаешь – ни с места. Как проклятье! Как насмешка…

Он швырнул вилку.

«Еще целый месяц! – усмехнулся Юлий. – Ишь! Будто еще пять лет».

И сразу в голове замелькало… Вот он, Юлий, тоже готовится к состязаниям. Когда это? Года три назад. Да, Андрея уже нет…

Потом они с Игнатом подсчитали – так, шутки ради. На тренировках он, Юла, пробежал кроссов примерно шесть тысяч километров. А Рагзай? Уверен – и половины не набегал.

А режим? Этот чертов режим, когда считаешь каждый стакан выпитой воды. Когда порция жареной свинины – недопустимая роскошь. Когда даже в день рождения – бокал шампанского, и все.

Но он опять ничего не сказал Рагзаю. Чего уж бить лежачего?

– Послушай, – сказал Андрей. И опять прищурил глаз, будто прицелился. – Ты, наверно, гадаешь? Чего это я вдруг позвонил тебе, позвал?

Юлий неопределенно пожал плечами.

– Нет, не думай, ничего не случилось. И никаких у меня к тебе срочных дел. Просто увидел вот тебя по телевизору… И, честно скажу, – позавидовал. Да, может, некрасиво, но позавидовал. И захотелось поговорить… Пофилософствовать. Выяснить один вопросик. Простой такой вопросик. О том, справедливо ли устроена жизнь?…

Юлий усмехнулся.

– Нет, вот давай напрямоту, – Андрей глядел на него в упор. – Кто из нас способнее? Кто был… «как птица для полета»? Ну? Я или ты?

– Ты, – сказал Юлий. – Безусловно, ты.

– Так почему же?… – Андрей стукнул кулаком по столу. Рыжеволосая официантка оглянулась. – Так почему же чемпион– ты? А? Как глупо устроена жизнь…