Текст книги "На Золотой Колыме. Воспоминания геолога"

Автор книги: Борис Вронский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Дорога домой

В конце января 1933 года я вернулся в Усть-Среднекан и взялся за составление отчета по полевой партии прошлого года. Надо было торопиться. Приближалась весна, мы полностью отработали свой договорный срок и мечтали о предстоящем отпуске.

Однако руководство Дальстроя не хотело расставаться с нами, хотя за истекший год приехало много новых геологов. Мы считались старыми, «обстрелянными» колымчанами. И вот однажды заместитель Берзина А. Н. Пемов, возглавлявший находившееся на Среднекане управление по добыче полезных ископаемых, пригласил нас на товарищеский ужин. Со свойственным ему умением подойти к людям он обратился к нам от имени руководства Дальстроя с просьбой еще одно лето поработать в поле. Это было сделано в такой тактичной форме, без всяких следов административного нажима, что почти все мы согласились остаться до осени, несмотря на безумное желание провести лето на «материке», среди родных и близких. Только несколько человек, которые, как они выразились, «были сыты Колымой по горло», решительно отказались. Они уехали и больше на Колыму не вернулись.

Наступила весна. Мы опять разъехались по полевым партиям. Количество их в 1933 году возросло до тридцати шести, но это была капля в море. Нам казалось, что для обследования этой территории не хватит труда нескольких поколений. Будущее показало, насколько мы ошибались.

Прибывающие с «материка» геологи сразу же переключались на полевые работы. Много партий работало на побережье Охотского моря и вдоль трассы строящейся к приискам автодороги. Остальные проводили исследования в бассейне Колымы, уточняя данные предыдущих лет. Благодаря работам этих партий уже к концу 1933 года стали отчетливо прослеживаться контуры золотоносной зоны, которую Билибин еще в 1930 году так прозорливо наметил на основании крайне скудного фактического материала. Эта зона широкой полосой тянулась в северо-западном направлении, упираясь в область еще не исследованных белых пятен.

За геологами шли разведчики. В долинах ключей, которые, по данным полевых партий, были золотоносными, проходились шурфы, уточнялся характер россыпей, подсчитывались запасы драгоценного металла. Разведка обнаружила несколько новых богатых россыпей. Стал «золотить» Оротукан, в бассейне которого началась золотодобыча на вновь открытом богатом прииске Пятилетка.

Если с россыпным золотом все обстояло благополучно и прогнозы Билибина подтверждались, то с рудным золотом дела были очень плохи. Правда, геолог И. Л. Соловейчик открыл золоторудное месторождение в верховьях речки Утиной, но оно даже отдаленно не походило на то уникально богатое месторождение рудного золота, каким раньше представлялась Среднеканская дайка. Разведочные работы, интенсивно проводившиеся на этой дайке в течение трех лет, показали, что она является непромышленной.

Руководство Дальстроя нервничало. Ведь именно под Среднеканскую дайку были отпущены громадные средствам даны заказы на соответствующее оборудование. Правда, положение с россыпным золотом было неплохое, но это золото требовало распыления сил и средств и пока что не давало уверенности, что запасы его будут достаточными, чтобы окупить затраты. Поэтому к разведке россыпных месторождений руководство Дальстроя подходило с известной осторожностью, считая, что разведочные работы надо вести в ближних, более или менее обжитых участках. Билибин же настаивал, чтобы наряду с этим было организовано несколько отдаленных разведочных баз, которые широким фронтом вели бы разведочные работы на дальних участках, где полевые партии обнаружили золото.

Были у него расхождения с руководством Дальстроя и по другим вопросам, относящимся к организации золотодобычи.

Все эти разногласия привели к тому, что осенью 1933 года Билибин покинул Колыму.

(Впоследствии Билибин работал в бассейне Алдана, а затем переключился на обобщение огромного материала, собранного им на Колыме и Алдане. Один из способнейших геологов нашего времени, он написал ряд блестящих монографий по вопросам образования россыпей, петрологии и металлогении и стал крупнейшим специалистом по золоту.

Позднее, уже будучи известным ученым, он не раз приезжал на Колыму в составе специальных комиссий для дачи заключений о дальнейшем направлении геологических работ в этом районе, хотя непосредственно на Колыме уже больше не работал. В 1946 году Билибин был избран членом-корреспондентом Академии наук, и в этом же году ему в числе шести геологов было присвоено звание лауреата Государственной премии первой степени за открытие и изучение золотых месторождений на Северо-Востоке СССР.)

Я встретился с ним в октябре 1933 года в Магадане, куда прибыл для отъезда в отпуск.

Моя партия работала в бассейне Бахапчи и по договоренности с Пемовым после окончания полевых работ должна была выйти на Охотское побережье, к Магадану. Наш путь проходил по местам, где сейчас проложена автодорога, связывающая Магадан с приисками. Тогда там не было даже намека на нее. В устье речки Мякит мы встретили дорожника Илью Семенова, проводившего изыскание трассы будущей автодороги. Автодорога! Это казалось нам далекой, несбыточной мечтой.

Однако мечта на наших глазах стала превращаться в явь. В верховьях Мякита нам стали попадаться небольшие, но приятно оформленные поселки дорожников с настоящими домиками отнюдь не барачного типа. Я никогда не забуду, как наш конюх, тасканский якут Петр Венцель, увидев в одном из поселков десятка два кур, которые с клохтаньем бежали к женщине, рассыпавшей им корм, молниеносно схватил ружье, и его с трудом удалось удержать от выстрела, который мог принести нам много неприятностей. Вид свиньи поверг его в глубочайшее изумление. «Зачем такой?» – недоуменно спрашивал он, рассматривая диковинное животное.

На месте теперешней Атки находилась основная перевалочная база. Сюда, преимущественно на лошадях, из Нагаева завозились грузы. С Атки они – зимой на оленях, а летом сплавом – доставлялись на прииски.

Нам повезло. В день нашего прихода – это было 13 октября – на Атку пришла первая автомашина, груженная мукой. Обратным рейсом она довезла нашу партию до Магадана – вновь возникшего административного центра Колымы.

Летом 1931 года на месте Магадана, на правом берегу речки Магадана, расстилался широкий, окруженный густым лесом луг, на котором паслись лошади и стояла маленькая избушка для конюхов. Теперь лес далеко отступил в сторону. На месте луга вырос большой, беспорядочно разбросанный грязноватый поселок. Главное управление Дальстроя находилось в длинном приземистом одноэтажном здании, вокруг которого лепились низенькие домики-хибарки. Помещаться было негде, и мы устроились в наших палатках, разбитых на берегу Магадана.

На этот раз руководство Дальстроя не стало нас задерживать. Нам разрешили отчет о полевых работах писать в Москве и, кроме того, предоставили за счет Дальстроя путевки на курорт.

Билибин также собирался уезжать, но только не в отпуск, а совсем. И вот в начале ноября на пароходе «Свирьстрой» мы отплыли из бухты Нагаева.

Это было длительное и «веселое» путешествие, во время которого я окончательно убедился, что море не моя стихия. Целых двадцать три дня плыли мы в штормовую погоду в грязном железном трюме грузового парохода, прямо на полу, в обстановке, по сравнению с которой плавание на «Днепрострое» казалось верхом комфорта.

Из Владивостока мы поездом выехали в Москву и скоро были дома.

Первая поездка на Колыму закончилась.

Уголь и золото

Рождение Аркагалы. Год 1935-й

Вступление

В верховьях Колымы, в бассейне ее левого притока Эмтыгея, находится Аркагалинское каменноугольное месторождение. Здесь бьется энергетическое сердце «Золотой Колымы». Отсюда мощная электростанция снабжает током многочисленные поселки и предприятия, разбросанные на широких просторах колымской тайги. Вереницы груженых машин мчатся во всех направлениях, неся в отдаленные районы тепло и свет, скрытые в черных блестящих кусках угля, доверху заполняющих кузова машин.

Это месторождение – «черная жемчужина Колымы» было открыто в 1935 году.

Мне хочется рассказать, как и при каких условиях оно было найдено.

Сейчас геолог, отправляющийся в поле, отчетливо предоставляет себе, где и как он будет работать. В его распоряжении имеются точные карты и материалы аэрофотосъемки. Ему ясен не только внешний облик района работ, но и основные черты его геологического строения. Из многочисленных отчетов ранее работавших исследователей он может получить необходимые сведения как о своем участке, так и о смежных площадях.

А тогда, в то далекое время, мы, геологи, выезжая на полевые работы, не представляли себе ни точных границ своего района, ни его топографии, не говоря уже о геологическом строении. Карт у нас не было, и только редкие астрономические пункты, разбросанные на необъятной пустынной территории, являлись опорными точками, к которым, да и то не всегда, мы могли привязать геологическую съемку.

Нам приходилось работать в районах белых пятен, относительно которых часто не было никаких сведений. Получать их удавалось путем расспросов местного населения, которое изредка встречалось на нашем пути. По этим, порой путаным и противоречивым, рассказам мы составляли схему гидросети района наших будущих работ. Несмотря на грубость и примитивность, эти схемы представляли для нас исключительную ценность: других ведь не было.

Отсутствие карт очень осложняло работу. Приходилось, наряду с основным занятием – геологической съемкой, требующей неустанного напряженного внимания, заниматься составлением топографической карты, пользуясь методом так называемой глазомерной съемки.

В нормальных условиях геологу полагается иметь помощников – коллекторов и старших коллекторов. По инструкции Геологического комитета коллектором мог быть студент первого или второго курса геологического вуза. Что касается старшего коллектора, то его обязанности мог выполнять либо студент пятого курса, либо выпускник высшей школы. Поскольку нам приходилось работать в не совсем нормальных условиях, нашими ближайшими помощниками были так называемые коллекторы-съемщики, на обязанности которых лежало ведение глазомерной съемки. Это в основном были малограмотные парни, обычно из числа заключенных уголовников с небольшими сроками заключения. Они кончали краткосрочные трех-четырехмесячные курсы, после чего их распределяли по полевым партиям. Их все время надо было направлять и контролировать, так что у геолога на составление топографической карты уходило не меньше трети рабочего времени. О старших коллекторах при той нехватке кадров, какая существовала на Колыме, не приходилось даже и мечтать.

К месту работ, нередко за сотни километров, нужно было добираться по бездорожью, обычно поздней весной, на измученных зимними перевозками оленях, торя дорогу по снежной целине.

Но все эти трудности окупались сознанием того, что ты первый ступаешь на новую, никем еще не исследованную территорию. Тебе выпало счастье первому ознакомиться с ней, раскрыть ее сущность и поведать о ней другим. Вот это ни с чем не сравнимое ощущение первооткрывательства в сочетании с молодостью и верой в богатейшие перспективы края давало нам возможность сравнительно легко переносить трудности, которые в других условиях, может быть, и казались бы непреодолимыми.

Перелистывая сейчас пожелтевшие, выцветшие страницы многочисленных дневников, я опять переношусь в то далекое неповторимое прошлое, когда мы, молодые, здоровые, полные сил, энергии, юношеского задора и энтузиазма, штурмовали тайгу, с каждым годом все дальше проникая в ее необозримые владения.

Начало пути

В начале мая 1935 года я вернулся из отпуска в Магадан. К этому времени он стал уже вполне оформившимся, большим поселком, даже с некоторой претензией на щегольство. Некоторые домики радовали глаз своим своеобразным архитектурным оформлением. Хотя в основном поселок состоял из одноэтажных строений барачного типа, в нем уже было около десятка двухэтажных стандартных домов. Некоторые из них сохранились до настоящего времени. Грязь в нем, правда, стояла непролазная, но кто будет обращать внимание на такие мелочи при рождении нового города, который строится ураганными темпами!

Сразу же по прибытии, я получил назначение на должность начальника отдаленной Аян-Юряхской партии, работавшей в истоках Колымы. Временно возглавляемая геологом И. Д. Гавриловым, она уже находилась в поле.

Время было позднее – вот-вот в тайге начнется весенняя распутица. До ее наступления нам надо было добраться до Горного управления, находившегося в 400 километрах от Магадана, в среднем течении Оротукана. Там нам должны были обеспечить дальнейшее продвижение.

Из Магадана я взял с собой прораба-поисковика – своего старого знакомого Алексея Николаевича Успенского. Он раньше работал смотрителем разведочных работ на Среднекане и тоже только что вернулся из отпуска. Алексей Николаевич – высокий, слегка рыжеватый, невозмутимо покуривавший вечно торчащую изо рта трубочку, спокойный, рассудительный и молчаливый.

Больше всего нас беспокоило, успеем ли мы до наступления ледохода перебраться на противоположный берег Колымы. Нам сообщили, что пока еще Колыма не тронулась, но до вскрытия ее остаются считанные дни, а быть может, даже часы.

По Оротукану почти во всю его ширину с шумом бежала верховая вода, а так как зимняя дорога переходила с одной стороны русла на другую, нам много раз приходилось переезжать его. Вода местами доходила лошадям почти до брюха.

Проехав километров двенадцать, мы с удовлетворением увидели, что опередили движение воды. Перед нами лежало заснеженное русло Оротукана. В пути нам пришлось немного задержаться, чтобы дать отдых уставшим лошадям, и к Спорному мы подъезжали в предвечерних сумерках. Только что мы перебрались на противоположную сторону Оротукана по запорошенной снегом поверхности – льда, как вдруг услышали какое-то всхлипывающее бульканье. По руслу журча побежали сначала струйки, затем потоки и, наконец, каскады воды, которые в несколько минут превратили сухое русло в бурный, бушующий поток.

Расторопный начальник оленьего транспорта Сыромятников, предупрежденный по телефону, успел подготовить к нашему приезду оленей, и рано утром 15 мая мы отправились в дальнейший путь. Идти пришлось целиной, торя дорогу по раскисшему снежному покрову. Мы шли цепочкой, с трудом вытаскивая ноги из кисельного месива талого снега. За нами, хрипя и задыхаясь, с трудом тащили нарты худые, измученные зимними перевозками олени. Солнце струило с неба потоки жарких лучей. Любители загара шли раздетые по пояс.

Мы спешили изо всех сил, но все же, подойдя утром 17 мая к Колыме, увидели, что она уже вскрылась. Пришлось сгрузить вещи на берегу, разбить палатки и, отправив обратно оленей, искать выход из положения. Выход же был только один. Надо было как-то добираться до Хатыннаха и просить Краснова помочь нам перебросить груз конным транспортом.

Напротив нашей стоянки в Колыму впадал небольшой ключик Бюченнах, в устье которого виднелось несколько небольших бараков. Там раньше велась золотодобыча. Сейчас на ключе оставалось только два или три человека, причем у них была лодка. После небольшого совещания было решено, что мы с Успенским отправимся на Хатыннах договариваться с Красновым, а Котов подготовит грузы обеих партий для переброски их вьючным способом, чтобы не задерживать лошадей, которых пришлет Краснов.

На небольшой утлой лодчонке, которую нам любезно перегнал один из обитателей Бюченнаха, мы с Успенским переехали на противоположный берег Колымы и быстро зашагали по раскисшему зимнику, ведущему на Хатыннах.

Дорога на Хатыннах

Нам предстояло пройти около 100 километров. Дорога была не из легких. Особенно трудной показалась она Алексею Николаевичу: у него и комплекция немного «сыровата», и темперамент не тот, а главное, годы дают себя знать – ему ведь уже под пятьдесят. Он частенько отставал и время от времени облегчал душу крепкими забористыми выражениями. Да и как не выругаться, когда вокруг густые заросли, кочкарник, раскисшие болота и огромные пятна пропитанного водой снега, который проваливается под ногами, каждый раз заливая за голенища новую порцию ледяной воды. Какой-нибудь крошечный болтун-ключишко, у которого летом с трудом выпросишь воды для чая, теперь бунтует, ревет и бесится, норовя сшибить тебя с ног и унести в тартарары. Ключи побольше были уже почти непреодолимой преградой.

Нам приходилось делать нехитрые мосты через все эти большие и малые потоки: рубить растущие на их берегах деревья и по ним перебираться на другую сторону, Успенскому тяжело достается переход по этим, с позволения сказать, мостам. Сначала он пытается, по моему примеру, своим ходом перейти по шатающемуся бревну на противоположный берег, но нервы его не выдерживают, и он после двух-трех робких шагов возвращается обратно. Немного постояв, он решительно машет рукой и либо на четвереньках, либо сидя переползает на другую сторону, не выпуская изо рта своей неизменной трубочки.

Зимняя дорога отчетливо выделялась на местности широкой полосой густо рассыпанного овса – след зимних перевозок. Задевая за кусты и деревья, непрочная упаковка не выдерживала, рвалась, и овес беспрерывной струйкой высыпался на землю, оставляя заметный след, который четко обозначал дорогу.

Солнце уже начинало склоняться к горизонту, а мы все еще шли по унылой однообразной равнине, устало хлюпая натруженными ногами. Стало подмораживать. Впереди послышался глухой шум, который по мере нашего приближения становился все громче и громче. И вот наконец показался берег какого-то большого ключа, который с гулом и клёкотом мчал свои вспененные воды по широкому руслу. Здесь уже не перебросишь на противоположную сторону спасительное дерево-мост. Мы грустно брели вдоль берега, но, увы, подходящих для перехода мест не было видно. А на противоположной стороне из-за небольшой рощицы, как будто поддразнивая нас, к небу поднимались синеватые струйки дымков, говорящие о жилье, ночлеге и отдыхе.

В одном месте поток, встретив большую наледь, разбился на несколько отдельных русел. Здесь мы и решили перебрести его.

Крепко взявшись за руки, мы после нескольких бесплодных попыток с большим трудом, по пояс в воде, наконец добрались до противоположного берега. Иззябшие и мокрые, лязгая зубами, потрусили мы к жилью – небольшой дорожной командировке. Ее начальник устроил нас в своей маленькой конторке, и мы, поужинав и напившись чаю, крепко уснули.

На следующее утро, распростившись с гостеприимным хозяином, мы вновь зашагали по раскисшему зимнику.

Вечер застал нас на берегу Ат-Юряха, довольно крупного притока Колымы. Нам говорили, что осенью через Ат-Юрях был перекинут мост, однако весенним паводком его снесло. Перед нами встала трудная задача – переправиться на ту сторону. Решение ее мы отложили до утра, а пока что, выбрав местечко посуше, разложили огромный костер и, поужинав горячим чаем с галетами и сгущенным молоком, попытались уснуть на прогретом галечнике. Однако ночь была слишком холодная. Снизу нас припекало, сверху, наоборот, примораживало. Мы на короткое время впадали в зябкую полудрему, беспрерывно переворачивались с одного бока на другой и, наконец, видя, что уснуть все равно не удастся, взялись за изготовление маленького плотика, который должен был перебросить нас через бурный Ат-Юрях.

Теоретически мы знали, как вяжутся плоты, но теория и практика – разные вещи. Теория, как известно, – это «как сшить сапоги», а практика – «сшить сапоги». Воплотить на практике наши теоретические познания оказалось нелегко. Особенно трудно досталась нам вязка плота с помощью распаренных тальниковых прутьев. Начав работать в два или три часа ночи, мы закончили наше сооружение только к девяти часам утра. Выглядело оно не особенно солидно. Плот был собран из шести пятиметровых сухих тополевых бревен, соединенных тальниковыми кольцами с двумя поперечинами – ронжами. Весел у нас не было, их заменяли длинные шесты. Сделав на плоту небольшой помост, мы положили на него наши рюкзаки и, оттолкнувшись от берега, отдали себя во власть стихии.

Течение подхватило плот и быстро помчало вниз. Плот вел себя превосходно, и сердца наши радовались при виде того, как основная струя постепенно приближает нас к противоположному берегу. Однако на полпути плот внезапно стукнулся о коряжину и… стал распадаться на составные части, Мы с ужасом увидели, как вниз по течению, покачиваясь на волнах, поплыли кольца, связывавшие бревна.

К счастью, авария произошла на отмели. Стоя по колени в мутной, бешено несущейся воде, мы, с трудом удерживая остатки плота, принялись за ремонт. Уцелевшие кольца были перевязаны, к ним добавлены наши пояса, и разрозненная, разъезжающаяся в разные стороны груда бревен вновь обрела облик плота. Взобравшись на него, мы поплыли дальше, ежеминутно ожидая аварии. Белопенная струя поднесла нас к берегу, крепко ударила о него, и хотя мы оба кувырком полетели в воду, но все же успели и сами выбраться на берег, и спасти вещи.

В общем все обошлось благополучно, и наш дальнейший путь практически проходил без происшествий. На третий день к вечеру мы добрались до Хатыннаха.

Краснов встретил нас очень тепло и быстро организовал конный транспорт. Через несколько дней все было переброшено на Хатыннах. Первый этап пути был благополучно завершен.

Началась сложная процедура подготовки ко второму этапу. Несмотря на старую дружбу и теплые взаимоотношения (мы вместе зимовали в Усть-Среднекане в 1931 году), Краснов беспощадно сокращал наши заявки по всем пунктам. Объективно рассуждая, винить его было не за что. Он сам испытывал во всем острый недостаток, ему надо было в кратчайший срок наладить золотодобычу в совершенно новом районе. Нам, однако, от этого легче не было.

Ссылаясь на то, что в полевые партии заброшено в достаточном количестве все необходимое, он выдал нам на дорогу месячный запас продуктов по очень скромным нормам, а также кое-какое снаряжение и оборудование в дополнение к привезенному из Магадана. Больше всего я был рад тому, что получил от него хорошего промывальщика – заключенного с забавной фамилией Кулеш. Он был мне выдан под расписку на мою личную ответственность.

Теперь я был спокоен. Имея прораба и промывальщика, можно было начать работу в любых условиях.

В хлопотах и сборах время проходило быстро. Все мы с нетерпением ожидали дня отъезда, и вот наконец он наступил.