Текст книги "На Золотой Колыме. Воспоминания геолога"
Автор книги: Борис Вронский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)
Борис Вронский
На Золотой Колыме
Воспоминания геолога
У истоков «Золотой Колымы»
Сейчас попасть на Колыму довольно просто. Каждый может поехать туда и устроиться на работу по своей специальности. Было бы желание.
А вот в конце двадцатых и начале тридцатых годов это было очень трудно.
В те годы слово «Колыма» вызывало представление об огромной безжизненной территории, расположенной где-то в высоких широтах, о которой мы знали немногим больше, чем об Антарктиде. Этот край был почти таким же диким и неисследованным, как и триста лет назад, когда в 1643 году в воды реки Колымы вошли кочи ее первооткрывателя – Михаила Стадухина.
…Сначала новая земля радовала пришельцев неслыханным богатством «мягкой рухляди»: «И соболи все добрые верные, и зверь коренной, да лисицы все красные, да песцы, а иного опрично того никакого зверя на тех реках нет, потому что место студеное…»[1]1
Расспросные речи служилого человека Михаила Стадухина, 1647 г. Из книги: Сергей Обручев. Колымская землица (Два года скитаний). Изд. «Советская Азия». М., 1933, стр. 77.
[Закрыть]
Однако безудержная погоня за «мягкой рухлядью» привела к тому, что очень скоро соболи были почти полностью истреблены и край перестал привлекать к себе внимание.
…Шли годы, десятки, сотни лет. Но как и в те времена, когда на колымскую землю впервые ступила нога первых русских землепроходцев, лежала втуне эта пустынная, холодная, безрадостная земля.
Царское правительство не нашло ничего лучшего как превратить ее в место для расправы со своими политическими врагами. Заброшенные, оторванные от всего мира поселения, основанные еще Михаилом Стадухиным, – бывшие острожки Верхний, Средний и Нижний – стали местом ссылки. «Места весьма отдаленные» и «для жительства неудобные» – так на официальном чиновничьем языке именовался этот край. Познание его ограничивалось экономическими и этнографическими исследованиями, которыми на вынужденном досуге занимались политические ссыльные. Геологические сведения отсутствовали.
В 1891–1892 годах известный геолог И. Д. Черский прошел маршрутом от Якутска до Верхнеколымска и дал первые, самые общие сведения о характере рельефа и горных породах, встреченных им по пути, но этого было слишком мало для такой обширной территории.
Более чем на две с половиной тысячи вёрст протянулась многоводная Колыма, и разве могла тоненькая ниточка единственного маршрута дать представление о геологическом строении обширной территории более чем в полмиллиона квадратных верст, занимаемой бассейном этой реки?
Из полезных ископаемых Черскому удалось обнаружить месторождения каменного угля в районе Зырянки. Но кому нужен уголь в этой далекой пустынной окраине?
И разве мог кто-либо подумать, что здесь, буквально под ногами, в недрах земли, таятся неисчерпаемые богатства, принесшие впоследствии этому краю заслуженное название «Золотая Колыма»?
О богатстве колымских недр первым вслух заговорил Ю. Я. Розенфельд, хотя у него и не было для этого достаточных оснований.
(Судьба обошлась с этим человеком слишком сурово. «Проходимец, авантюрист» нередко можно слышать по его адресу от людей, которые являются пионерами освоения Колымы. Обидно слышать эти слова от тех, которые более, чем кто-либо другой, должны понимать, что значат первые шаги в таком диком, безлюдном крае, тем более в дореволюционное время. Ведь именно этот энтузиаст-одиночка впервые сообщил о новом золотоносном районе – Колыме. Разве он оказался не прав?)
Эстонец по национальности, Юрий Янович Розенфельд в 1908 году был послан благовещенским купцом И. Е. Шустовым искать удобные пути сообщения между Охотским побережьем и Колымой.
Основанные еще в XVII столетии поселения – Верхнеколымск и Среднеколымск вплоть до 1893 года снабжались исключительно через Якутск по Верхоянско-Колымскому тракту, что было крайне дорого и трудоемко. Неоднократные попытки завозить грузы на Колыму со стороны Охотского побережья оказывались безрезультатными.
Зимой 1892–1893 годов служащему торговой организации «Приамурское товарищество» П. Н. Калинкину удалось на оленях доставить грузы из поселка Ола на Охотском побережье в поселок Сеймчан в бассейне Колымы и летом на лодках сплавить их до Среднеколымска. С тех пор доставлять грузы на Колыму стали через Олу. Однако и этот путь был слишком дорог. Предприимчивый Шустов направил Розенфельда для поисков других, более удобных и дешевых путей сообщения между Охотским побережьем и Колымой.
Энергичный Розенфельд с жаром принялся за дело. В течение нескольких лет вел он эти поиски, одновременно выясняя экономические возможности края. Иногда с проводником, иногда совершенно один бродил он по огромной пустынной территории, ведя примитивный, первобытный образ жизни, пешком, на конях и на плотах преодолевая многосоткилометровые пространства.
Даже ему – человеку, незнакомому с геологией, – бросались в глаза многообразие горных пород и сопутствующая им минерализация в виде кварцевых жил, колчеданов и охр. Почему же здесь не быть золоту? Розенфельд был уверен, что в недрах этой огромной территории таятся неисчерпаемые богатства, хотя, по официальным данным, здесь, кроме камней и льда, ничего не может быть.
Весной 1914 года Розенфельд, будучи в Ямске, кооперировался со старателями Михаилом Кановым, Софеем Гайфуллиным и Сафи Шафигуллиным (по прозвищу Бориска). Они собирались искать золото на Колыме и рады были такому бывалому, знающему этот район попутчику.
Розенфельд в свою очередь надеялся с их помощью проверить свои предположения о золотоносности колымской территории.
В верховьях Буюнды – крупного правого притока Колымы – они остановились. Бориска остался стеречь лошадей, а остальные на сделанной ими небольшой лодке спустились до Колымы и далее до устья ее правого притока Джегдяна. Здесь Розенфельд еще в 1908 году, проплывая из Сеймчана в Верхнеколымск, заметил в береговом обрыве две крупные кварцевые жилы, которые резко выделялись своим молочно-белым цветом на фоне черных глинистых сланцев. Еще тогда у него возникла мысль о возможной золотоносности этих жил. Теперь, имея спутниками опытных старателей, он решил проверить свое предположение.
Опробовать сами жилы Розенфельд не смог из-за отсутствия необходимого оборудования. Пришлось ограничиться промывкой речных наносов в устье Джегдяна. Промывка показала присутствие мельчайших частичек золота, так называемых знаков. Это создало у Розенфельда уверенность в том, что жилы золотоносны. Он назвал их Гореловскими, и под этим названием они впоследствии вошли в литературу.
Возвращаясь к верховьям Буюнды, Гайфуллин и Канов брали по пути пробы, в которых иногда оказывались знаки золота. Бориска в верховьях Буюнды также обнаружил знаковую золотоносность.
Учуяв «запах» золота, Канов и Бориска решили остаться здесь на зиму и заняться разведкой. Розенфельд с Гайфуллиным вернулись в Ямск. Там они узнали о начавшейся войне с Германией.
Как только установился зимний путь, Гайфуллин на оленях отправился за своими товарищами, которые подлежали мобилизации. Бориска категорически отказался возвращаться.
– Воевать не хочу. Буду искать золото. Либо найду его, либо умру в тайге.
Гайфуллин и Канов уехали. Бориска остался одни. Зиму он провел в небольшом бараке, который выстроил вместе с Кановым. Пройденные в нескольких местах шурфы оказались пустыми.
Летом он отправился вверх по Колыме, продолжая опробование встречных ручьев, и в конце концов добрался до правого притока Колымы – Среднекана. В его нижнем течении он построил маленький барак и принялся за разведку. В одном из небольших притоков Среднекана, названном впоследствии «ключ Борискин», он обнаружил хорошее золото, которым ему, однако, не пришлось воспользоваться.
Поздней осенью 1916 года вверх по долине Среднекана проезжали якуты М. Александров, А. Колодезников и Н. Дмитриев. Доехав до барака, они остановились и вошли внутрь. Там никого не было. На грубо сколоченном столе лежал кусок недоеденной лепешки. Прождав некоторое время, якуты отправились искать хозяина. Следы привели их к шурфу, на краю которого в полусогнутом положении сидел мертвый Бориска. Лицо его было чуть припорошено снегом. Одна нога полуразута. Видно было, что он переобувался и что смерть застигла его в этот момент. При нем был найден небольшой мешочек с золотом. Все его снаряжение состояло из топора, сильно сработанного кайла, деревянного лотка и двух жестяных банок из-под консервов, видимо служивших ему котелком и кружкой.
Причина его смерти осталась невыясненной. От голода он умереть не мог: в бараке было достаточно продуктов.
Возможно, Бориска был убит с целью ограбления, однако доказательств этого нет. Тайга умеет хранить тайны.
Якуты, нашедшие Бориску, похоронили его в том самом шурфе, который он вырыл собственной рукой.
Впоследствии на этом участке был организован прииск Борискин с очень хорошим золотом. При добычных работах экскаватором случайно было подхвачено тело Бориски, которого похоронили вторично, уже на новом месте, где его, по-видимому, никто больше не потревожит.
По возвращении в Ямск Розенфельд решил своими силами организовать разведочные работы на Гореловских жилах. Он с неуемной энергией взялся за осуществление этого предприятия. После долгих поисков ему с большим трудом удалось раздобыть две большие ступы для дробления рудных проб, и он поспешил отправиться в путь, чтобы начать изыскания. Однако недостаток средств заставил его бросить в среднем течении реки Буюнды добытое с таким трудом оборудование. Там оно и осталось как память о неудавшейся попытке этого энтузиаста-одиночки начать крупный «бизнес», в положительных результатах которого он не сомневался.
Видя, что плетью обуха не перешибешь и в одиночку ничего не сделаешь, Розенфельд в 1916 году выехал из Ямска во Владивосток, чтобы договориться со своим шефом Шустовым об организации поисково-разведочной экспедиции. В мечтах он строил широкие планы промышленного освоения Колымы. Однако его ждало горькое разочарование. Во Владивостоке он узнал, что Шустов обанкротился и помочь ему ничем не может.
В конце 1916 года Розенфельд едет в Петроград, рассчитывая там получить субсидию для организации экспедиции. Однако в Геологическом комитете его заявление о колымском золоте было встречено с насмешливым недоверием: на Колыме золота быть не может – таково общее мнение. Не получив поддержки в Геологическом комитете, Розенфельд обратился в министерство путей сообщения (поскольку он занимался изысканием пути с Охотского побережья в район Колымы) и добился согласия на организацию комплексной экспедиции.
Однако начавшаяся Февральская революция и последующий бурный разворот политических событий помешали осуществлению этой экспедиции. Розенфельд вернулся во Владивосток.
Здесь и появилась его записка «Поиски и эксплуатация горных богатств Охотско-Колымского края», обращенная к местным промышленникам.
Основной базой для развития горного дела на Колыме Розенфельд считал золоторудные жилы, которые он назвал Гореловскими. Точного местонахождения их он не указывает, отмечая только, что они находятся неподалеку от судоходной Колымы. Весьма красочно описывая жилы с их «молниевидными зигзагами», он в то жё время скромно отмечает, что «количественные содержания золота пока недостаточно исследованы».
Столь же скромно он говорит о россыпной золотоносности, подчеркивая, что «содержание из-за отсутствия весов не определено». В своей записке Розенфельд основной упор делает на общие геологические соображения, несколько наивные, но в то же время изложенные со своеобразной красочностью.
«Грандиозные геологические перевороты произвели необычайные разнообразия строения и пород, – писал Розенфельд, – то и дело чередуются пояса первозданных кристаллических пород с эруптивными прорывами и осадочными, сильно исковерканными пластами. Рельефы чрезвычайно резкие, складчатость выдающаяся. Необыкновенное изобилие кварцев, различных блесков, колчеданов и охр. Сланцы преимущественно глинистые, кровельные и хлоритовые… хотя золото с удовлетворительным промышленным содержанием пока не найдено, но все данные говорят, что в недрах этой системы схоронено весьма внушительное количество этого драгоценного металла».
В заключение говорилось: «…в докладе нет красноречиво убедительных цифр и конкретных указаний на выгоды помещения капитала в предполагаемое предприятие, но ведь фактическим цифровым материалом я и сам не располагаю… могу сказать лишь одно: средству, отпускаемые на экспедицию, окупили бы себя на севере сторицею».
Здесь чувствуется мысль энтузиаста, искренне убежденного в своей правоте.
Записка Розенфельда не произвела желаемого действия на владивостокских дельцов. В тревожное время гражданской войны было не до Колымы.
В 1920 году Временное правительство Дальневосточной республики по ходатайству Розенфельда приняло решение об организации экспедиции по исследованию природных богатств Колымы. Однако из-за тяжелых экономических условий, в которых находилась молодая республика, экспедицию осуществить не удалось.
В 1921 году Розенфельд уезжает за границу. Однако его попытка привлечь для исследования Колымы иностранный капитал успехом не увенчалась. В 1923 году он возвращается в Россию и устраивается работать в Забайкалье, где принимает активное участие в поисках и разведке вольфрамовых руд.
Обосновавшись на новой работе, захваченный поисками вольфрамовых месторождений, Розенфельд больше уже не пытается возвращаться на Колыму. Однако времена меняются, и брошенные им семена неожиданно дают всходы. В 1933 году руководство Дальстроя – организации, призванной осваивать далекую Колыму, и в первую очередь искать и добывать на ней золото, – устанавливает местонахождение Розенфельда. Ему предлагают приехать на Колыму и показать, где находятся Гореловские жилы.
В ноябре 1933 года Розенфельд на пароходе «Ангарстрой» прибыл в бухту Нагаева.
Летом 1934 года он в составе геологопоисковой партии, руководимой геологом Г. А. Шабариным, отправился в места, где находились столь широко рекламированные нм жилы. Увы! Своих мощных красавиц жил с «молниеобразным зигзагом» он не нашел. Вместо них приблизительно в этом месте были видны две сильно деформированные, изогнутые, разорванные на части жилы, похожие на сложный китайский иероглиф.
Розенфельд был потрясен и растерян. Ещё больше растерялся он, когда опробование этих жил показало полное отсутствие золота, хотя для пробы были отобраны прекрасные на вид штуфы кварца с примесью пирита, халькопирита и медной зелени.
Пришлось заявить руководству Дальстроя, что либо Гореловские жилы изменились до неузнаваемости, либо он не сумел их отыскать. Ни тому ни другому обстоятельству Розенфельд не мог дать объяснения и высказал фантастическое предположение, что за истекшие двадцать лет район претерпел крупные геологические изменения, в результате которых исчезла целая речная система. Это заявление вызвало подозрение в мистификации и злостной утайке данных о месторождении. Розенфельд был осужден на пять лет заключения в исправительно-трудовых лагерях.
После освобождения он остался работать коллектором на Оротукане. В один из темных зимних вечеров он не вернулся домой. Через несколько дней его тело было найдено недалеко от поселка, под небольшим дорожным мостиком. Неизвестные убили и раздели его. Так трагически погиб этот провозвестник «Золотой Колымы», у которого было много веры и слишком мало фактов.
Розенфельд до конца своей жизни не мог понять, что приключилось с его жилами, почему они так сильно изменили свой внешний облик. А между тем ничего необычного в этом нет. Кварцевые жилы, залегающие в сланцах, обычно очень невыдержанны и быстро меняют свой облик на небольших расстояниях на поверхности и в глубину.
Каждый, кому приходилось работать на Колыме, мог наблюдать весной, как время от времени с обрывистых берегов падают не только отдельные обломки, но и крупные массы породы. Морозное выветривание, обусловленное попеременным замерзанием и оттаиванием влаги, которая скапливается в трещинах горных пород, расширяет эти трещины, делая отдельные выступающие участки пород неустойчивыми. Весной, когда начинается интенсивное оттаивание, эти неустойчивые участки время от времени отрываются от коренного основания и сползают вниз. Подобный процесс мог вызвать резкое изменение конфигурации Гореловских жил. Если к этому прибавить неизбежные после двадцатилетнего отсутствия пробелы в памяти, то нет ничего удивительного, что Розенфельд не узнал своих красавиц жил.
Ему вменялось в вину то, что в жилах не оказалось золота. Следует вспомнить, однако, что в своей записке он, правда довольно решительно, высказывал лишь предположение о возможном наличии в этих жилах золота и отмечал, что У него не было возможности провести их опробование.
Вернемся теперь несколько назад.
После смерти Бориски слухи о найденном им золоте стали быстро распространяться среди старательской вольницы. Однако добраться до Колымы с каждым годом становилось все труднее. Гражданская война, интервенция, неоднократные смены властей, инфляция – все это привело к тому, что попытки проникновения на Колыму старательских групп почти прекратились. Правда, друг Бориски Софей Гайфуллин в 1918 году делает попытку отправиться по следам Бориски, но ему не «фартит», и он возвращается ни с чем.
В 1923 году он кооперируется с Ф. Р. Поликарповым, и они проводят поиски в верховьях Буюнды, но безрезультатно, По возвращении Софея арестовывают за какие-то прошлые дела, связанные с пребыванием белогвардейцев на Охотском побережье, и Поликарпов весной 1924 года одни отправляется на Колыму и добирается до верховьев Среднекана. Взятые пробы показывают все увеличивающееся количество знаков золота, но найти хорошее, «стоящее» золото у него не хватает сил. Он буквально голодает, питаясь кореньями, ягодами, рыбой и случайной дичью, надеясь, что вот-вот желанное золото будет найдено.
Приближающаяся зима заставляет его прекратить поиски. В конце сентября 1924 года он возвращается в Олу, где занимается промыслом морского зверя – нерпы и других тюленей.
В 1926 году, объединившись со старателями Бавыкиным и Кановым, накопивший некоторую сумму денег Поликарпов вновь отправляется на Среднекан. В устьевой части ключа Безымянного (приток Среднекана) они обнаруживают хорошее золото, а также устанавливают его присутствие на одном из участков в нижнем течении Среднекана. Однако наступившая весна и недостаток продуктов заставляют их сплыть по Колыме до Сеймчана, а оттуда на нанятых лошадях вернуться в Олу.
В 1927 году Поликарпов с небольшой группой старателей добирается, до Среднекана и приступает к промывке золота на найденном год назад участке. Это была первая на Колыме артель старателей-хищников, сумевшая добраться до богатого золота и хорошо заработать.
Недостаток продовольствия заставил артель вернуться в Олу. Здесь Поликарпов узнал, что территория, на которой он нашел золото, закреплена за государственной организацией Союззолото. Будучи человеком практическим, он передал все сведения о найденном золоте уполномоченному Союззолота за вознаграждение в сумме десяти тысяч рублей и согласился работать в этой организации в качестве горного смотрителя.
Летом 1928 года он вместе с управляющим Среднеканской конторы Союззолота Оглоблиным выехал на Среднекан.
Весной же 1928 года Союззолото договорилось с руководством Геологического комитета в Ленинграде о совместной посылке на Колыму геологоразведочной экспедиции. Финансирование ее взяло на себя Союззолото. Во главе экспедиции был поставлен молодой способный геолог Юрий Александрович Билибин. Сразу же после окончания Ленинградского горного института (в 1926 году) он, еще совсем молодым человеком, в течение двух лет работал геологом треста Алданзолото и зарекомендовал себя с самой лучшей стороны. Он установил связь золотоносности в бассейне Алдана с развитыми здесь изверженными породами и наметил схему распространения россыпной и рудной золотоносности в этом районе.
Билибин сам мечтал о такой экспедиции, особенно после того, как ознакомился с запиской Розенфельда, которую ему передал в 1927 году один из первооткрывателей Алданского золотоносного района – В. П. Бертин.
Экспедиция была рассчитана на полтора года. В ее задачу входила проверка сведений о золотоносности в бассейне Колымы и оценка промышленного значения этой золотоносности.
В состав экспедиции кроме геологов – Билибина и его помощника В. А. Цареградского – входили астроном-геодезист Д. Н. Казанли, поисковики-разведчики С. Д. Раковский и Э. П. Бертин (брат В. П. Бертина), завхоз, врач и пятнадцать рабочих, в основном опытных таежников.
В первых числах августа 1928 года экспедиция высадилась в Оле, на берегу Охотского моря.
Ола – довольно большой поселок, районный центр, населенный так называемыми камчадалами – метисами русско-корякского происхождения, говорящими на своеобразном диалекте русского языка. Здесь находилось несколько групп старателей, стремившихся на Среднекан.
И населений, и старатели встретили экспедицию не особенно приветливо. На Среднекане в это время уже добывали золото несколько артелей старателей-хищников, которые никому его не сдавали. У жителей Олы они закупали продовольствие, расплачиваясь золотым песком, который те перепродавали командам японских и китайских пароходов: снабжение Охотского побережья проводилось тогда на зафрахтованных Совторгфлотом иностранных пароходах.
И старатели, и местное население смотрели на экспедицию как на государственную организацию, которая положит конец «вольной жизни».
Части старателей удалось достать лошадей, и они уехали на Среднекан, экспедиция продолжала сидеть в Оле. Лошадей не было или их не желали сдать в аренду. Время шло. Билибин решил организовать небольшую группу и сплыть до Среднекана сначала по притоку Колымы – Бахапче, которая из-за порогов считалась несплавной, а затем по Колыме. С большим трудом удалось нанять транспорт до верховьев Бахапчи.
В середине августа Билибин, Раковский и четверо рабочих покинули Олу, захватив с собой четырехмесячный запас продовольствия. Цареградский остался в Оле готовиться к организации зимнего транспорта.
Добравшись до притока Бахапчи, реки Малтана, группа Билибина соорудила два плота и стала сплывать вниз по его обмелевшему руслу, подолгу задерживаясь на многочисленных мелях, через которые плоты приходилось протаскивать волоком. Через три дня они добрались до Бахапчи. Вопреки ожиданиям она оказалась пригодной для сплава, хотя и очень опасной, особенно в это время года, когда вода была слишком малой. Прорезая гранитную гряду, Бахапча образует ряд порогов, которые с небольшими перерывами тянутся на расстояние около 30 километров.
Так или иначе, а пороги были благополучно преодолены, и 12 сентября группа Билибина высадилась на берег в устье Среднекана. Здесь, однако, было пусто. Основное «население» Среднекана в количестве двадцати девяти человек, в составе пяти старательских артелей, обитало километрах в шестнадцати вверх по Среднекану. Там, в устье ключа Безымянного, где когда-то Поликарпов нашел хорошее золото, земля была ископана ямами. Старательская вольница без всякой системы проходила выработки и добывала золото.
Экспедиция, перебравшись к устью Безымянного, построила там барак и приступила к разведочным работам в долине Среднекана.
Сначала старатели относились к экспедиции враждебно-настороженно, считая, что она является органом государственного контроля. Убедившись, что у нее свои задачи, причем связанные с поисками и разведкой золота, они резко изменили свое отношение: стали обращаться за советами, жаловались на то, что богатое золото попадается все реже и реже. Отношения из враждебных перешли в нормально-дружественные.
В конце сентября на Среднекан прибыл управляющий Среднеканской конторой Союззолота Ф. Д. Оглоблин, вместе с Поликарповым и группой старателей.
Оглоблин немедленно вывесил объявление о том, что вся территория от Буюнды до Бахапчи закреплена за Союззолотом и что начиная с 9 октября 1928 года старатели должны все намытое золото сдавать в контору по цене 1 рубль 13 копеек за грамм.
Это объявление вызвало у старателей бурю негодования. Однако приходилось подчиниться. Рано или поздно это должно было случиться.
…Тяжелые таежные будни осложнялись недостатком продуктов. С каждым днем становилось все холоднее и холоднее. Снег выпал еще в конце сентября, и все с нетерпением ожидали прибытия оленьих транспортов из Олы. Уже в начале ноября стал ощущаться недостаток продовольствия. В конце ноября наступил общий продовольственный кризис. Пришлось забить на мясо оставшихся лошадей. Были съедены все собаки, внутренности забитых лошадей и даже их кожа. Работы были приостановлены. Люди сидели в бараках, стараясь сохранить последние силы.
Первый олений транспорт пришел только 26 декабря. Можно себе представить, с каким восторгом его встретили изголодавшиеся, павшие духом зимовщики.
Вместе с транспортом прибыли остальные члены экспедиции Билибина. Постепенно стали подъезжать новые старательские артели. Золотодобыча велась все на том же небольшом участке в нижнем течении Безымянного, долина которого была вдоль и поперек ископана старательскими ямами. Золото здесь было очень неравномерным, и одни артели зарабатывали неплохо, в то время как другие тут же рядом не могли заработать себе на пропитание.
Со всей остротой вставал вопрос, где развертывать золотодобычу. Проводившиеся экспедицией разведочные работы не давали положительных результатов. Надо было форсировать поисковые работы, но на прибытие конного транспорта можно было рассчитывать в лучшем случае не ранее середины июня.
Сплывая вниз по Колыме к Среднекану, Билибин еще осенью 1928 года обратил внимание на гранитный голец Бас-Угунья, с которого брала начало речка, впоследствии названная Утиной. Золотое оруденение обычно связано с гранитами, поэтому эта речка представляла интерес с точки зрения возможной золотоносности.
Устье Утиной находится километров на сто выше устья Среднекана. Билибин решил завезти туда зимним путем Раковского, с тем чтобы тот, проведя опробование Утиной, спустился затем на плоту вниз по Колыме до Среднекана. Цареградского он решил перебросить в верховья Буюнды, откуда тот должен был сплывать вниз до Колымы, ведя геологическую съемку. Бертину поручалось пешим порядком провести опробование верхнего течения Среднекана. Что касается самого Билибина, то он решил вместе с Казанли повторить сплав по Бахапче, но теперь уже в большую воду, с грузом снаряжения и продовольствия для Среднеканского прииска.
Несмотря на трудные условия, сплав прошел благополучно. Этот водный путь сыграл исключительно важную роль в снабжении нового приискового района. Одним гужевым транспортом обойтись было невозможно.
Проплывая мимо Утиной, Билибин сделал привал. По договоренности с Раковским тот должен был оставить для него письменное сообщение о результатах работ. В расщепе дерева Билибин издали увидел белый лоскут бумаги. Не зная, в чьи руки попадет записка, Раковский ограничился короткой фразой на английском языке, написанной русскими буквами: «Тер из э вери гуд голд ин тзис ривер» (в этой речке очень хорошее золото).
Вначале дела у Раковского шли неважно. Опробование Утиной показывало только знаки золота. Не было ни одной пробы, которая дала хотя бы слабое золото. Продукты подходили к концу. Надо было возвращаться. Отправив двух своих товарищей на устье Утиной строить плот, Раковский с одним из спутников решил пройти еще немного вверх по речке.
С тяжелым настроением вечером 12 июня, ровно через год после выезда экспедиции из Владивостока, Раковский дошел до левого ответвления Утиной и остановился на ночлег. Пока ставилась палатка и готовился ужин, он отправился на берег и из крутого обрыва взял пробу. Она дала около двух граммов золота на лоток. В переводе на кубометр это составляло баснословное количество – двести граммов. Не поверив своим глазам, он перешел на другое место и повторил пробу. Результат получился тот же.
Напрасно товарищ звал его ужинать. Позабыв обо всем, он в светлых сумерках долгого летнего дня продолжал смывать лоток за лотком, опробуя все новые и новые участки. И везде на дне лотка виднелись крупные увесистые золотинки, сопровождаемые россыпью золотой мелочи.
Всю ночь Раковский не мог уснуть. Мысль о найденном золоте не давала ему покоя. Рано утром он встал и принялся внимательно всматриваться в каменистое дно ключа, в котором местами виднелись поставленные на ребро сланцевые породы – так называемая сланцевая щетка.
В одном месте сквозь неглубокий слой прозрачной воды ему почудилось среди темной сланцевой массы какое-то желтоватое мерцание. Не веря себе, он осторожно вошел в воду и из углубления в сланцевой щетке вытащил небольшой плоский самородок. Он позвал своего спутника. В течение двух или трех часов оба они с увлечением предавались необыкновенному занятию – выбиранию из сланцевой щетки самородков золота.
Только после того как самородки почти доверху заполнили коробку из-под папирос «Казбек», Раковский решил остановиться. Взглянув на своего спутника, он удивился его странному виду. Тот стоял с каким-то необычным выражением лица, то бледнел, то краснел, порывался что-то сказать и внезапно умолкал.
– Что с тобой? – недоуменно спросил Раковский.
– Сережа, – решительно произнес тот, – Сережа, ведь такое бывает только раз в жизни! Давай промолчим, скажем, что по Утиной нет золота, – ведь его там и нет. А сами потом придем сюда стараться. Ведь это же богатство, Сережа!
– Слушай, – сказал Раковский, – ты не говорил, а я не слышал. И чтобы больше никогда такого разговора не было. Понял? А если не понял, то подумай и пойми! – Тот виновато опустил голову.
К чести этого человека надо сказать, что из него вышел один из прекрасных добросовестных разведчиков, и он, вероятно, сам не раз с краской стыда вспоминал об этой минуте слабости.
В память годовщины выезда из Владивостока Раковский назвал ключ «Юбилейным». Этот ключ заложил основу нового золотоносного района.
Пройдя вверх по ключу с опробованием и убедившись, что хорошее золото продолжается, Раковский вынужден был отправиться в обратный путь. Продуктов было совсем мало, а ему предстояло еще добираться сплавом до Среднекана, ведя по пути опробование правых притоков Колымы на стокилометровом интервале.
Соорудив плот и оставив на устье Утиной записку Билибину, Раковский поплыл вниз по Колыме. Опробование притоков особенных результатов не дало.
За это время Цареградский провел геологическую съемку по Буюнде, Казанли определил несколько астрономических пунктов, дав точные координаты отдельных точек, к которым можно было привязать работы. Бертин провел опробование верхнего течения Среднекана, вернувшийся Раковский проделал ту же работу в нижнем течении. В отдельных участках было встречено неплохое золото.