Текст книги "На Золотой Колыме. Воспоминания геолога"

Автор книги: Борис Вронский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

С большим трудом удалось мне привьючить медвежонка сзади седла, уложив его на круп Серко. Не чувствуя запаха ненавистного врага, Серко успокоился и торопливо зашагал по направлению к дому. А тем временем из-за плоской залесенной горы выплыла огромная темная туча, которая, испуская свирепое рычание, стала постепенно приближаться. Серко получил приказ перейти на аллюр «три креста», что он и сделал с величайшей охотой. Беглым спортивным шагом, наклонив голову и раздувая ноздри, он быстро приближал меня к спасительному стану. Однако его честные конские ноги были не в состоянии состязаться с быстро надвигавшейся тучей, которая с радостным рыком нагнала нас и стала усиленно поливать обильными потоками дождя. Выплюнув нас, мокрых и иззябших, из своего холодного чрева, она с утробным раскатистым рычанием поползла дальше в поисках новой жертвы.

Стемнело. Окрестности затянуло густым туманом. Вокруг расстилалась мрачная болотистая пустыня. Царила зловещая тишина, нарушаемая тонким пронзительным воем голодных комаров.

И вот в этой мрачной западне, усеянной волчьими ямами провалов, трясин и рытвин, Серко развернул свои таланты природного следопыта. Быстрой уверенной поступью, кряхтя и пофыркивая, несся он темной тенью по кустам, зарослям и кочкам вперед и вперед.

Мы несколько раз перебредали Худжах, и каждый раз в хмуром полумраке позднего вечера я видел на песчаных отмелях отпечатки конских копыт: Серко неукоснительно шел по своим старым следам. Вернулись мы домой уже глубокой ночью. Разговоров было больше чем достаточно.

На Мухолкане. Часы досуга

В верховьях Худжаха работа подходила к концу. Оставалось исследовать его крупный правый приток Мухолкан. На это у нас ушла целая неделя.

Мухолкан не порадовал нас присутствием драгоценного металла, зато в его верховьях мы увидели незабываемо своеобразный ландшафт. Здесь когда-то вдосталь поработали ледники, придав рельефу совершенно фантастический вид.

Широкие безлесные, сильно заболоченные долины без всяких перевалов переходят одна в другую. По ним тонкими серебряными ниточками, лишенные притоков, тянутся многокилометровые ключи.

В своих верховьях они протекают в огромных каменистых желобах-трогах, соединяющихся друг с другом сквозными долинами, в которых растерявшаяся вода не знает, в какую сторону ей течь, к какому ключу присоединяться.

Вблизи розовеет на солнце могучий гранитный массив Тен-Мари, – первоисточник всех этих несуразностей. Огромной каменной массой уперся он в голубое небо, весь изрезанный морщинистыми распадками, круто сбегающими с его голых, без единого кустика каменистых склонов. А вокруг осьминожьими щупальцами раскинулся сложный лабиринт долин, в которых верховья ключей, как змеи, – кусают друг друга, так что и не поймешь, где кончается один и начинается другой.

Здесь призрачными тенями бродят души умерших ледников. Совсем недавно (в геологическом, конечно, смысле) эти ледники огромными языками сползали с повышенных участков, выпахивая в горных породах глубокие корытообразные долины – троги.

Под тонким торфянистым покровом скрываются залежи льда, но это уже следы позднейших процессов, которые продолжаются и сейчас. Мощные скопления снега в отдельных местах не успевают растаять за лето. Их постепенно заносит песком, гравием и галькой во время весенних и летних паводков, и они превращаются в погребенный лед, чуть прикрытый тонким покровом рыхлых отложений, на котором в дальнейшем развиваются лишайники, мхи и карликовая береза.

В верховьях Мухолкана нет ни комаров, ни мошки. Скрытые под тонким торфянистым покровом залежи льда, большие абсолютные высоты и жалкая чахлая растительность тому причиной: здесь всегда веет прохладой, вечно порхает ветерок, и для крылатой нечисти здесь «не климат». Вот почему тунгусы на лето покидают тайгу и уходят с оленями в высокогорный район Улахан-Чистай – огромный очаг былого оледенения.

20 августа мы закончили работу в бассейне Худжаха. Его верховья и правобережные ключи порадовали нас отчетливо выраженными признаками таящегося в недрах драгоценного металла – золота, а вот бассейн Мухолкана принес огорчение. Что ж, не все быть розам, должны быть и шипы.

Около лабаза, сооруженного еще весной, собралась вся наша группа. Нужно было отдохнуть, привести в порядок накопившиеся материалы: рассортировать, заэтикетировать и упаковать образцы, вычертить набело карту, заполнить дневники; камералки всегда набирается более чем достаточно.

Должное внимание можно уделить и рыбной ловле. Что-что, а рыба здесь есть.

В полукилометре от нашего лагеря, на противоположной стороне Худжаха, голубеют два озера, чистые, глубокие, прозрачные. Прибрежная часть их окаймлена узким поясом ярко-зеленого камыша, в котором кишит мелкая рыбешка. Более крупная рыба, в основном хариус, держится подальше от берега. Поверхность озер покрыта сложным узором расплывающихся кругов. Над водой то и дело взлетают в воздух серебристые тела рыбок, хватающих вьющуюся над водой мошкару, – настоящий танец.

Все мы любим порыбачить, но у Ивана Ивановича это носит характер подлинной страсти. Впрочем, только ему одному и удается вдосталь тешить свою душу этим благородным спортом. Мы с Гришей обычно заняты, а в его обязанности входит сбор даров природы.

За время многолетних таежных скитании пришлось по необходимости ознакомиться с разнообразными приемами рыбной ловли, знание которых частенько выручает таежников. В летнее время рыба почти повсеместный даровой продукт, который надо только суметь взять. С наступлением весны значительная часть рыбьего населения покидает крупные водные артерии и устремляется в небольшие притоки, где в избытке получает необходимую пищу, в основном насекомых и их личинок.

В колымских реках в изобилии встречается хариус – непревзойденная по своим вкусовым качествам рыба. Хариус большой любитель холодной чистой воды, а так как в верховьях Колымы это свойство присуще большинству ключей и речек, то хариус встречается в них везде. Мелкий хариус беззаботно резвится на быстринках, с жадностью хватая бросаемую ему приманку. Крупный ведет себя по-иному. Это очень пугливая, осторожная рыба, которая предпочитает селиться в глубоких ямах-омутках, где на глубине одного-полутора метров чувствует себя в безопасности.

Подойдя к такому омутку, можно видеть, как в зеленоватой прозрачной глубине стоят на месте или медленно проплывают, лениво шевеля хвостами, темные силуэты рыбьих тел с повернутыми против течения головами. Если к такому омутку незаметно подойти со стороны и тихонько пустить по течению овода или кузнечика, раздастся громкий всплеск; значит, омуток обитаем и его обитатель не прочь полакомиться вкусным блюдом. После этого с выбранной вами позиции следует столь же осторожно пустить по течению надетую на крючок насадку, которая немедленно будет схвачена. Но если хариус заметил человека, то к каким бы уловкам вы ни прибегали, какую бы лакомую насадку ни нанизывали на крючок, крупный хариус «не клюнет» на вашу удочку и будет равнодушно взирать на насадку, делая вид, что она его совсем не интересует.

Якуты для ловли хариусов применяют своеобразные миниатюрные блесенки в виде гусениц, одна сторона у которых оловянная, другая – медная. Из хвостика этой тщательно обработанной «гусеницы» торчит крючок, обвязанный красными нитками. Такая блесна-гусеница привязывается к сплетенной из конского волоса леске. Блесенка забрасывается в омуток и тянется вверх по течению. Играющая на солнце блесенка заставляет хариуса стремглав бросаться на добычу; рывок – и хариус на крючке.

Семен подарил мне одну такую блесенку, и мы частенько пользовались ею. Однако по каким-то своеобразным законам рыбьей психологии хариус не всегда бросается на сверкающую приманку. То ли он сыт, то ли блесенка недостаточно «играет», то ли он напуган, но часто случается, что он равнодушно смотрит, как блесенка проходит мимо него, почти под самым носом, кокетливо играя и поблескивая.

В таких случаях приходится прибегать к другому методу – надежному и безотказному. Из куска проволоки, лучше всего медной, делается скользящая мертвая петля. Проволока привязывается к прочной бечевке, прикрепленной к палке, которая служит своеобразным удилищем. Подойдя к омутку, в котором на глубине виден темный силуэт его обитателя – хариуса, рыболов опускает вниз проволочную петлю и со стороны головы подводит ее под хариуса так, чтобы тело последнего оказалось в середине петли. На глубине свыше метра хариус чувствует себя в полной безопасности и равнодушно смотрит на то, что какая-то «водоросль», иногда даже касаясь его, оказывается в близком с ним соседстве. Затем следует резкий рывок, и захлестнутый петлей хариус вылетает на берег.

Все эти методы Иван Иванович изучил, но как истый рыболов всем им он предпочитает обычную ловлю на удочку с насадкой из насекомого.

Кузнечик – одна из лучших наживок, и Иван Иванович всегда имеет их в запасе. Вот и сейчас, пока мы камеральничаем, он с упоением занимается ловлей «скачков», как он их называет.

Согнувшись, с хищным выражением на лице, забыв обо всем на свете, он тихо подкрадывается к очередной жертве и с размаху животом наваливается на увертливого «скачка». Обычно эта «охота» оказывается неудачной, и тогда Иван Иванович мрачно молчит. В случае же удачи на всю тайгу раздается радостный вопль; «Гриша, поймал! Еще одного скачка поймал!»

Отставив дела, все мы с азартом занялись рыбной ловлей. А тут еще где-то рядом своевременно подал голос не в меру любопытный куропач, за что и поплатился жизнью.

И вот, уютно расположившись у ярко горящего костра, мы отдыхаем, предаваясь суетным утехам чревоугодия. Ужин сегодня отменный, настоящее пиршество. На первое – неизменная кашица-кондер с мясными консервами и жирным куропачом, слегка приправленная поджаренным сушеным луком. На второе – жареные хариусы в количестве, способном насытить удвоенное число участников ужина. На третье – вареники с голубикой. Ну, и наконец густой крепкий чай, к сожалению без сахара, – здесь мы немного «подзашли».

Давно уже не приходилось нам так сытно ужинать. Мухолкан не баловал нас, да и работа не давала возможности заняться как следует «отхожим промыслом». Большую часть времени нам приходилось проводить на водораздельных участках, где, как известно, рыба не водится. Животный мир там очень беден. Глухарей и рябчиков мы ни разу не встретили, даже куропатки попадались очень редко. На днях нам пришлось даже – какой позор! – отнять куропатку у ее законного владельца – горностая.

Наступил вечер. На галечной отмели запылал огромный костер, и вскоре, лежа на теплом ложе в нашей палаточке, мы мирно готовились отойти ко сну. Снаружи над тайгой нависла морозная августовская ночь. В темном небе половиной каравая повис желтый полудиск огромной луны, со всех сторон осыпанный крупной солью созвездии. На западе бледно-розовыми отсветами догорала холодная заря, и на ее фоне резко выделялись четкие угольно-черные силуэты далеких гор. Около палатки неугомонно журчали звонкие струйки болтливого Худжаха. Гриша, напуганный моими рассказами о Колымских порогах, через которые нам вскоре предстояло плыть, спрашивал, нельзя ли их как-нибудь обойти пешком.

– Эх ты! – с укоризной обратился Иван Иванович к Грише. – Я вот с Борисом Ивановичем ничего не боюсь. Скажи он мне: Иван Иванович, давай поедем с тобой за десять тысяч километров куда-нибудь, где нам, может быть, даже погибнуть придется, так я сразу соглашусь. Я с Борисом Ивановичем куда хочешь пойду.

– Да, – мрачно вымолвил Борис Иванович, – а помнишь, как я тебя звал как-то купаться? Так ты небось отказался, побоялся холодной воды. Пускай, дескать, Борис Иванович купается, а я на бережку посижу, на солнышке погреюсь. А теперь треплешься, что за десять тысяч километров готов отправиться с Борисом Ивановичем. Кто тебе поверит?

– Борис Иванович, – с азартом произнес Иван Иванович, – хотите я с вами сейчас выкупаюсь?

– Гм, – ехидно сказал Борис Иванович, – а ведь это идея. Почему бы нам действительно не выкупаться? – Гриша захихикал. Иван Иванович с тревогой взглянул на Бориса Ивановича.

– Ну что же, пойдем искупаемся. Это ты славно придумал. Перед сном неплохо освежиться, тем более что ночи стоят теплые, сейчас не больше двух градусов мороза. – И Борис Иванович, захватив полотенце, вылез из палатки.

Холодная колымская ночь обжигающе куснула его тонкими иголочками легкого морозца. Он быстро разделся и кувыркнулся в омуток. Иван Иванович, стоя на берегу, мрачно снимал портки.

Борис Иванович ящерицей переплыл омуток, вернулся обратно и, беззвучно лязгая зубами, стал торопливо одеваться.

Раздевшийся Иван Иванович решительно полез в воду, забрался до колен, шлепнулся раза два толстым седалищем по дрожащей, искрящейся от лунного света поверхности реки, брызнул себе на пуп пригоршню воды и, тонко, по-бабьи взвизгнув, стремительно вылетел на берег.

Гриша, высунув из палатки кудлатую голову, с любопытством наблюдал за происходящим.

– Ну что, Гриша, а? Не подзашел ведь я? А ну, скажи словягу! – хвастался в палатке Иван Иванович, очень довольный тем, что доказал на деле свою готовность ехать с дорогим Борисом Ивановичем за десять тысяч километров в неведомые края.

Такими невинными развлечениями разнообразилась наша жизнь, с утра до позднего вечера заполненная работой, работой, работой. Если бы не она, властно захватывающая и заполняющая сознание, тяжеленько пришлось бы психике. Иногда взвыть хотелось от ощущения одиночества, от бесконечных рассказов Гриши о сомнительных прелестях калужских девиц или от повествований Ивана Ивановича о тайнах киевской колбасной фабрики.

Встреча с Некипеловым. Последние дни

Сентябрь встретил нас длительной непогодью. Просидев пару дней на вершине сопки, окутанной густым, непроницаемым туманом, и подсчитав количество оставшихся у нас продуктов, я решил, что стоит прервать на два-три дня работу и «сбегать» на Знатный сменить обувь и запастись продуктами. До Знатного каких-нибудь 25–30 километров, и это расстояние придется идти без съемки, которая в таком тумане невозможна. Мы устроили царственный завтрак, поглотивший почти все наши продукты, и в густой туманной мгле бодро зашагали по направлению к нашей маленькой столице.

На Знатном никого не было. В бараке лежала записка. Светлов просил срочно прийти на устье Кадыкчана. Там меня ждет приехавший из Хатыннаха геолог.

На устье Кадыкчана мы пришли поздно вечером, усталые, иззябшие, голодные и мокрые. В палатке Светлова сидел незнакомый мне человек с узким, несколько болезненным, лицом, окаймленным небольшой рыжеватой бородкой. Мы представились друг другу. Незнакомец оказался геологом-угольщиком Е. В. Некипеловым, который приехал три дня назад, чтобы ознакомиться с угольным месторождением. Он только недавно прибыл с «материка» и получил назначение в Северное горнопромышленное управление, откуда Вознесенский сразу послал его сюда. Некипелову придется возглавлять разведочные работы, которые начнутся этой осенью. Он уже осмотрел Знатненское месторождение и теперь знакомится с Кадыкчаном. Район ему нравится, и он с удовольствием будет работать.

Несмотря на усталость, беседа наша затянулась до четырех часов утра. Приятно встретиться в глухой таежной обстановке с «собратом по оружию», хотя и несколько иного профиля.

Надо отдать должное Дальстрою. Это изумительная организация, оперативности которой могли только завидовать «материковые» предприятия. В прошлом году было обнаружено месторождение, а уже этой осенью Дальстрой приступает к широкому развороту разведочных работ. На «материке» ушло бы минимум два года на сложную процедуру увязки и утряски этого вопроса с целым рядом бюрократических инстанции. Или другое: в прошлом году геолог И. И. Галченко обнаружил золото в бассейне Индигирки, и вот через несколько месяцев ведется изыскание трассы в этот район – трассы, которая идет мимо нашего угольного месторождения. В этом огромная заслуга начальника Дальстроя Э. П. Берзина, который как бывший военный, действует по-военному, не теряя ни минуты времени.

Приезд Некипелова очень обрадовал нас. Мы передавали Аркагалу в руки разведчиков, причем передавали спокойно и уверенно. Незадолго перед этим, во время очередной встречи со Светловым, – мы осторожно, с тщательным учетом всех обстоятельств, подсчитали минимальные запасы угля на обоих участках. Получилось неплохо – около 150 миллионов тонн. (Впоследствии, после проведения детальных разведочных работ, цифра запасов увеличилась в несколько раз – это уже не месторождение, а небольшой каменноугольный бассейн.)

Мы могли быть также довольны и результатами поисковых работ на золото. Кроме Контрандьи и верховьев Худжаха золото было установлено в верхнем течении Аркагалы. Успенский, закончив опробование бассейна Мяунджи, подтвердил данные прошлого года и обнаружил еще несколько новых золотоносных ключей.

Что касается Топкого, можно было не сомневаться, что на нем в недалеком будущем будет открыт прииск.

На следующий день мы все отправились на Знатный. Полевые работы по существу были закончены. Оставалась кое-какие мелкие недоделки. Пора было приступать к переброске нашего имущества на устье Эмтыгея, откуда нам предстояло на плотах возвращаться в Хатыннах.

В бараке на Знатном собрался весь состав партии. Тут и бородатый, в изорванной одежде, похожий на рыжего лешего Успенский, и длинный как жердь Лукич, и все остальные. Около барака в кокетливой белой палатке, резко отличающейся от наших потрепанных грязно-серых, помещается Некипелов. Ему с места в карьер пришлось ознакомиться с оборотной стороной таежного быта. Направив его на Аркагалу, ему не дали печки, и если бы не мы, то плохо пришлось бы бедняге в эти холодные и мокрые дни.

В тайге он впервые и горько сетует на тех, кто не подсказал ему, что надо брать с собой в дорогу.

Приехал он на трех русских лошадях, также непривычных к местной тяжелой обстановке. Ночью выпал сантиметров на двадцать снег, и в то время как наши якутские лошадки бодро шныряют между кустами, наполняя свои желудки охапками желтой травы, их русские собратья стоят, понурив головы, равнодушные ко всему на свете.

Конюх Некипелова, молодой широкоскулый малый, торопит его с отъездом. Тот и сам не прочь выехать, но уж очень плоха погода – непрерывный мокрый снег и холодный пронизывающий ветер.

10 сентября погода изменилась к лучшему. Мокрый снег перестал идти. Показалось солнце. Мы попрощались с Некипеловым. Он уезжал, полный желания скорее включиться в работу. Путь на лошадях не представлял особых трудностей. Дорожники обнаружили несколько легко доступных перевалов из системы Бёрёлёха в бассейн Эмтыгея. «Непревзойденный знаток» местности «атаман» Слепцов заставил нас весной преодолеть самый тяжелый из них.

Мы бы с удовольствием последовали за Некипеловым, но у нас было слишком много груза.

В ближайшее время нам предстояло в несколько приемов перебросить наше имущество на устье Эмтыгея. Ответственность за это мероприятие была возложена на Володю Светлова, с которым мы детально, до мелочей разработали план эвакуации партии.

Успенскому не улыбалась перспектива возиться с грузами и лошадьми, и он настойчиво просил дать ему «фронт работ». Мы договорились, что он отправится в верховья Аркагалы проконтролировать работу Лукича. Со свойственной ему тщательностью и добросовестностью Успенский принялся за работу.

К чести Лукича надо отметить, что его данные мало чем отличались от полученных Алексеем Николаевичем. Все же Лукич допустил ошибку, которая пятном легла на его совесть. Он прошел мимо маленького двухкилометрового притока Аркагалы, не опробовав его. Успенский получил в нем пробы с хорошим золотом. Впоследствии на этом ключе, который Успенский назвал Забытым, был организован прииск, давший немало драгоценного металла. Этот случай показывает, насколько внимательно надо относиться к каждой «мелочи» во время полевых работ.

Оставив Светлова, заниматься хозяйственными делами, я решил и оставшееся время провести еще несколько маршрутов. В частности, надо было уточнить характер залегания наиболее молодых в нашем районе изверженных пород, встреченных в нижнем течении Мяунджи. В отличие от более древних гранитов они застывали не на глубине, а на земной поверхности. Это так называемые эффузивы – андезиты и базальты, излившиеся на поверхность в южной части крупного разлома в земной коре. Вдоль этого разлома, к которому приурочена долина Аркагалы, происходило опускание отдельных блоков горных пород. В узких опущенных участках, так называемых грабенах, и происходило накопление угленосных пород. Опускание шло периодами, то усиливаясь, то прекращаясь. В периоды покоя в застойных водоемах на дне грабенов буйно развивалась пышная растительность, из которой впоследствии образовался уголь. В периоды опусканий в образовавшиеся провалы с окрестных возвышенностей сносился обломочный материал, погребавший под собой скопления растительности.

Этот разлом образовался уже после того, как в окружающие осадочные породы внедрились граниты и многочисленные дайки изверженных пород, обусловившие развитие золотоносности в этом районе. В других районах угленосные отложения слагают большие площади, здесь же они образовали длинную узкую полосу среди более древних золотовмещающих пород. Это своего рода «угольный рубец» на «золотом теле». Вот почему в бассейне Эмтыгея мирно уживаются рядом уголь и золото.

После прошедших ненастных дней работать стало тяжеловато. Дают себя чувствовать и холод, и мокрота, и общая усталость. В голове нет-нет да и шевельнется украдкой мысль: а не пора ли кончать? Все уже вроде как сделано, план давно перевыполнен, а что касается недоделок, то они все равно останутся… Конечно, такие настроения пресекаются «высшими центрами сознания», но то, что они появляются, достаточно показательно.

Днем в хорошую, ясную погоду, когда с неба ласково светит солнце, работать даже приятно. Но стоит только набежать тучке, как тебя начинают пронизывать струйки ледяного холода, от которого не спасает и телогрейка. Да и как не быть холоду, когда гранитные массивы надели нарядные белые рубахи и ослепительно сверкают на солнце. И не только массивы – даже на обыкновенных невысоких сопках повсюду белеют пятна свежего снега, которые теперь уже не исчезнут.

Осенняя прохлада отразилась на наших аппетитах, и ужин теперь приходится варить в двух котелках.

Природа вокруг нас катастрофически быстро увядает. Невольно вспоминаются уэллсовские «Первые люди на Луне», когда на глазах одного из героев, Бедфорда, съеживаются и осыпаются листья, надвигается мрак и холод лунной ночи, причем все это происходит с быстротой, которую Уэллс сравнивает с движением ртутного столбика в термометре.

Вокруг все желто. Ни единого зеленого дерева не видно среди этого желтого мира, и как совсем недавно среди густой зелени резко выделялись отдельные желтые деревья, так сейчас среди желтизны то там, то здесь бросаются в глаза темные скелеты деревьев, сбросивших с себя последние следы летней одежды. Кустарник уже давно осыпался, трава высохла и побурела. Съежились, сморщились лиловые ягоды сочной когда-то голубики, осыпалась смородина, и только брусника да клюква чувствуют себя прекрасно среди этого всеобщего отмирания.

Хариусы давно перекочевали в низовья Эмтыгея, и тщетно приглядывается Иван Иванович к глубоким омуткам, где летом весело резвилась рыбешка, тщетно бросает в «мировые» места кузнечиков – пусто и безжизненно там, и кузнечик, проплыв по струйке и покружившись в омутке, благополучно выбирается на берег, чтобы в ближайшем будущем естественным образом прекратить свое существование.

По воде густой желтой массой плывут скопления хвои, которая полосками откладывается на косах и отмелях.

Только кусты кедрового стланика гордо зеленеют на склонах и вершинах сопок, но, увы, кедровых орешков уже не отведаешь. Все шишки тщательно вышелушены кедровками, белками, бурундуками и геологами, и только кучи пустой скорлупы да остовы выпотрошенных шишек, битой посудой валяющиеся под каждым кустом, напоминают о днях роскошных пиршеств.

Куропатки сменили свое невзрачное серое оперение на белый наряд и стараются держаться поближе к снежным пятнам. Только они одни изредка разнообразят наше меню.