Текст книги "Тайные страницы истории"

Автор книги: Борис Николаевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц)

В обстановке предыдущих лет такие аресты не оказали бы большого влияния на функционирование ЦК, но лето 1908 г. было совсем иным. Общий распад партийных организаций, начавшийся сразу же после разгона Второй государственной думы, теперь принял характер особенно массового явления и вплотную подошел к центральным учреждениям партии. Раньше эти последние были окружены сильно разветвленной периферией, откуда было легко черпать резервы для заполнения трещин, получавшихся в результате полицейских набегов. Теперь же и набеги стали более частыми, и удары, ими наносимые, вернее попадали в цель (провокация свивала все более и более прочные гнезда во всех революционных организациях); и периферия так сильно поредела, что находить пополнения становилось делом все более трудным.

В результате, щели, образовавшиеся после весенних арестов, оказались незаполненными. Разбитая коллегия ЦК не была восстановлена; и начиная с апреля до осени ЦК в России фактически не функционировал. Из старых работников ЦК уцелели только Мешковский, который сосредоточил свою работу на социал-демократической фракции Государственной думы, да М. (И. Бройдо («Яков»), который после своего протеста против затушевывания дела о тифлисской экспроприации, правда, по настоянию друзей, вернулся в ЦК, но фактически тоже целиком ушел в работу по помощи думской фракции. А социал-демократов, которые обслуживали социал-демократическую фракцию Государственной думы, помогая их думской работе, в то время полиция не трогала: их черед пришел позднее.

Все это заставило Ленина отказаться от созыва конференции, но помогло его главной задаче: реорганизации центрального партийного комитета таким образом, чтобы последний подпал под непосредственный контроль группы Ленина. Вместо конференции был созван пленум ЦК (24–26 августа 1908 г.). Ему предшествовали совещания членов БЦ, которые и для Ленина, и для судеб партии имели значение во всяком случае не меньшее, чем заседания официального пленума ЦК: эти совещания БЦ фактически предрешили исход пленума.

Полное собрание БЦ устроить было нельзя не только потому, что больше трети его членов скитались по тюрьмам и ссылкам. За границей членов БЦ было всего 9 человек, но и относительно них нет точных сведений, все ли они были на совещании в августе 1908 г. Об этом совещании, хотя оно сыграло решающую роль в развитии БЦ, вообще никогда и нигде не было опубликовано никакого сообщения, и его значение теперь приходится восстанавливать по разрозненным замечаниям, попадающимся в различного рода источниках.

Во всяком случае известно, что из 9 членов БЦ, находившихся за границей в августе 1908 г., пятеро примкнули к лагерю Ленина (сам Ленин, Дубровинский, Зиновьев, Каменев и Таратута), а четверо оказались в лагере Богданова и Красина (Богданов, Красин, М. Н. Покровский и В. Л. Шанцер). Правда, не все они были одинаково готовы идти до крайних выводов из нараставших конфликтов – до согласия на открытый раскол. У некоторых были заметны «примиренческие» настроения. Известную роль играли индивидуальные оттенки во взглядах (так, например, Покровский не разделял «бойкотистских» настроений Богданова, а Каменев еще до 1912–1913 гг. числился «богдановцем» по вопросам философским). Это вынуждало Ленина маневрировать, но в основном соотношение сил уже определилось: Ленин имел большинство.

С другой стороны, над обеими группами страшной угрозой висело расследование об экспроприаторской деятельности БЦ, которое производилось Центральным заграничным бюро по полномочию ЦК и которое к этому времени уже вплотную подошло к вопросу о личной роли таких центральных фигур большевистской фракции, как Богданов и Красин. Открытый раскол большевистской фракции, какими бы спорами он ни был формально замаскирован, сделал бы неизбежным вынесение на суд общепартийных центров вопросов, связанных с подлинными причинами этого раскола, и мало-мальски гласное обсуждение этих причин необходимо привело бы к жестокому политическому и организационному расколу всего большевистского крыла партии, к дискредитации всей его политической деятельности, к личной дискредитации его лидеров, к какой бы из внутренних группировок они ни принадлежали. Этого, конечно, не хотел никто из них – Ленин даже меньше Богданова. Рвать друг с другом открыто они не могли и должны были продолжать вместе тащить тяжелую колымагу ответственности за прошлое. При численном соотношении сил внутри фракции это сводилось к тому, что Богданов, который к этому времени не мог не начать понимать основы «двойной бухгалтерии» партийно-политической игры Ленина (этот термин в литературу ввел именно Ленин, конечно – по другому поводу), вынужден был помогать последнему…

В такой обстановке Ленин провел это совещание БЦ. Его первым делом была формальная ликвидация старой «коллегии трех», «финансовой группы», и официальное закрепление функций распоряжения капиталами БЦ за людьми, целиком и полностью ему преданными. Поэтому на совещании была избрана новая «финансовая комиссия» БЦ, в состав которой вошли Зиновьев (редакция «Пролетария»), Крупская (секретарь БЦ), Котляренко (транспорт) и Таратута (касса). Пятым в комиссию был введен Житомирский[104]104
  Этот состав новой «финансовой комиссии» БЦ, избранной в августе 1908 г., опубл. в кн.: Протоколы «Пролетария». С. 284, прим. 127.


[Закрыть], функции которого в комиссии не вполне ясны (он не был связующим звеном между этой комиссией и заграничными группами, так как пленум ЦК готовил замену ЦЗБ новым Заграничным бюро ЦК, в которое Житомирский намечен не был, равно как позднее, в 1911–1912 гг., он не был введен в большевистскую Заграничную организацию РСДРП), но который теперь попал в самый центр конспиративной работы БЦ.

Есть много оснований считать, что это смещение старой «коллегии трех» и избрание новой «финансовой комиссии», бывшее настоящим внутриорганизационным переворотом в БЦ и к тому же проведенное столь незначительным большинством, вызвало на совещании немало острых столкновений. Несомненно что именно с этого совещания началась борьба между Лениным, с одной стороны, и Красиным и Богдановым, с другой, которая сопровождалась крайне тяжелыми взаимными обвинениями. Но подлинное существо которой до сих пор остается неизвестным. Полицейские источники говорят, что в то время группа Ленина обвиняла Красина в том, что он «самовольно удержал 140 тыс. руб. фракционных денег, полученных от тифлисской экспроприации»[105]105
  См. доклад начальника Петербургского Охранного отделения от 28 марта 1909 г. (Большевики. С. 22).


[Закрыть]. Эти полицейские сообщения заслуживают самого внимательного к себе отношения не только потому, что полиция обладала тогда хорошими источниками осведомления о внутренней жизни БЦ[106]106
  Кроме Житомирского, входившего, как указано выше в состав «финансовой комиссии» БЦ за границей, центральными информаторами полиции по большевикам в то время были Л. Э. Серова-Лангвальд, состоявшая техническим секретарем Бюро ЦК в Петербурге, которая пользовалась большим доверием руководителей этого Бюро (см.: Голубков А. Из эпохи реакции // Пролетарская революция. 19 128. № 9. С. 125 и др.), а, также М. И. Бряндинский, бывший в 1909–1911 гг. «техническим агентом ЦК» в Москве (Большевики. С. XVIII–XIX и др.).


[Закрыть], и потому, что оно по существу совпадает с теми отрывочными указаниями на причины острых внутренних конфликтов, которые содержатся в документах, опубликованных историками.

Согласно этим последним данным, особенной остроты этот центральный конфликт достиг в начале 1909 г., причем на заседании коллегии БЦ 23 февраля Зиновьев, Каменев и Таратута (Ленин на этом заседании отсутствовал) «принесли готовую резолюцию», в которой Богданов и Красин «объявлялись присвоителями партийного имущества и клеветниками», подлежащими исключению из фракции[107]107
  Заявление, поданное Богдановым в расширенную редакцию «Пролетария» 31 мая 1909 г. (Протоколы «Пролетария». С. 162).


[Закрыть].

В чем именно указанные три члена БЦ, действовавшие явно с согласия Ленина, усматривали «присвоение партийного имущества и клевету» из документов, опубликованных историками, не видно, но больше, чем правдоподобно, что именно этот пробел должен быть заполнен уже процитированным выше полицейским сообщением о 140 тыс. руб., которые Красин якобы «самовольно удержал» из сумм, поступивших в БЦ от тифлисской экспроприациии: эта цифра, действительно, точно соответствует той сумме, которую Камо сдал членам «коллегии трех» в Куоккала в июле или августе 1907 г. – если из общего «дохода» от указанной экспроприации (общая сумма похищенного тогда в официальных сообщениях определялась приблизительно в 250 тыс. руб.) исключить те 100 тыс. руб. в пятисотрублевках, которые были не пригодны для реализации.

Это объяснение т. е. допущение, что обвинение в «присвоении партийного имущества», выдвинутое группой Ленина против Богданова и Красина, относилось к их отказу дать новой финансовой комиссии отчет в расходовании сумм, поступивших в БЦ от тифлисской экспроприации, является, действительно, единственно возможным объяснением причины возникновения указанного обвинения: речь могла идти только о таком «партийном имуществе», источник происхождения которого не мог быть назван открыто, но которое в то же время было настолько велико, чтобы оправдать острый конфликт между столь крупными и еще недавно столь близкими между собою партийными деятелями. Для периода после Лондонского съезда таким поступлением в кассу БЦ при Красине было только одно поступление от тифлисской экспроприации, причем передача его «коллегии трех», как мы теперь знаем, была связана обязательным условием «ни при каких условиях не переносить обсуждение дела о полученном имуществе в какую бы то ни было партийную организацию» (заявление Камо). И Красин, и Богданов (как мы это знаем из писем последнего), считали себя морально связанными этим последним обязательством. В 1908–1909 гг., когда Камо сидел уже в немецких тюрьмах и вел там исключительно тяжелую борьбу против выдачи его в Россию на суд и верную казнь (тогда это казалось несомненным), какое бы то ни было нарушение этого условия должно было казаться Богданову и Красину особенно недопустимым[108]108
  Красин в это время руководил всеми попытками помочь Камо. Именно по его совету, переданному Камо через защитника О. Конда, Камо решился пойти на попытку симуляции сумасшествия (Медведева-Тер-Петросян С. Товарищ Камо // Пролетарская революция. 1924. № 8–9. С. 131).


[Закрыть], так как огласка каких бы то ни было закулисных подробностей могла вредно отразиться на положении Камо.

Именно поэтому и Богданов, и Красин не считали возможным давать какие бы то ни были объяснения по существу выдвинутого против них обвинения в «присвоении партийного имущества» и особенно возмущались поведением Ленина, который, в качестве третьего члена «коллегии трех», в свое время принимал участие в заключении соглашения с «кавказской группой», а теперь не только допускал, что его ближайшие сотрудники (Зиновьев, Каменев и Таратута) предъявляют Богданову и Красину требование дать им отчет в расходовании этих сумм, но и явно их поддерживал, вернее даже подстрекал их к усилению агрессии в этом направлении. Ибо ни у кого, конечно, не было и тени сомнения в том, что достаточно было Ленину сказать одно слово, чтобы указанная тройка его верных адъютантов от нападения на Красина и Богданова отказалась.

Острота личного раздражения Богданова и Красина против Ленина в тот момент определялась тем, что они его поведение считали лично непорядочным.

Необходимо добавить, что ни Ленин, ни его помощники, конечно, не считали Богданова и Красина людьми, которые способны «присвоенное партийное имущество» обратить в свою личную пользу. Характерно, что в этом последних не обвинял даже начальник Петербургского Охранного отделения, который в цитированной выше записке от 28 марта 1909 г. писал о предполагаемом использовании этих денег Красиным «на пропаганду отзовизма».

Ленин, конечно, лучше знал Богданова и Красина, чем генерал Герасимов, начальник Охранного отделения в Петербурге, чья подпись стояла под указанной запиской. Он, несомненно, был также осведомлен о том, что оставшуюся часть тифлисской добычи Богданов с Красиным отказывались передавать на партийные нужды, так как считали необходимым хранить ее на расходы, связанные с борьбой за жизнь Камо, которого они считали своеобразным гером-самородком, и других арестованных участников экспроприации.

Почему в подобных условиях Ленина все же разрешал Зиновьеву, Каменеву и Таратуте так заострять борьбу против Богданова и Красина, остается не вполне ясным. По-видимому, это было с его точки зрения необходимым для того, чтобы разбить старую «коллегию трех», т. е. создать формальное оправдание для формирования новой, полностью ему послушной финансовой комиссии, которая получит право бесконтрольно распоряжаться капиталами Шмита.

Таким образом, в основе того главного конфликта, который взорвал «коллегию трех» и до крайности обострил внутренние отношения в БЦ вообще, лежал вопрос о праве распоряжаться теми «темными деньгами», которые имелись в распоряжении БЦ.

Чтобы покончить с этой стороной конфликтов, необходимо добавить, что на том совещании членов БЦ, которое состоялось 21–30 июня 1909 г. в Париже и известно как «Совещание расширенной редакции Пролетария», была сделана попытка подведения итога и ликвидации всех конфликтов, которые раздирали БЦ в 1908–1909 гг. Была избрана особая «конфликтная комиссия», в состав которой вошли исключительно те члены БЦ, которые зиму 1908–1909 гг. жили в России и не принимали личного участия в борьбе вокруг БЦ за границей. В эту комиссию вошли Гольденберг-Мешковский, Дубровинский и Рыков, на рассмотрение которых был передан конфликт внутри старой «коллегии трех», причем они получили для ознакомления даже секретную переписку между Лениным и Красиным, которая не только до сих пор не опубликована, но, по-видимому, и не сохранилась[109]109
  Во всяком случае редакция «Протоколов Пролетария» в особом примечании оговорила, что «этой переписки в архиве Института Маркса – Энгельса – Ленина не имеется» (с. 281, прим. 107).


[Закрыть]. В результате своей работы, эта комиссия предложила совещанию БЦ принять нижеследующую резолюцию:

«Ознакомившись с рядом конфликтов между большевиками, принимавшими участие во внутрифракционной борьбе последних месяцев, комиссия предлагает расширенной редакции „Пролетария“: а) признать, что эти конфликты между революционерами, долгое время работавшими рука об руку, отнюдь не могут быть поставлены на счет чьей бы то ни было злой воли, а целиком объясняются неизбежным раздражением сторон в разгоряченной атмосфере фракционной борьбы, причем каждая из сторон субъективно руководствовалась мотивами идейными и партийными;

б) потребовать прекращения всех третейских и прочих судов, как ведущих к безысходной склоке, сеющих смуту и дезорганизацию; в) призвать всех товарищей, вовлеченных в эти конфликты, по мере возможности ликвидировать все личного характера столкновения путем частных объяснений».

При анализе этой резолюции необходимо иметь в виду, что комиссия эта состояла только из одних сторонников Ленина, которые незадолго перед тем фактически выбросили из БЦ Богданова и Красина, лично на совещание не прибывшего – явно из нежелания участвовать в обсуждении склочных вопросов; что по тем же причинам на совещании не присутствовал Покровский, который хотя и расходился с Богдановым и Красиным политически, но в вопросах внутрипартийных их поддерживал; из противников Ленина на совещании в это время был только один Шанцер, уже тяжело больной. Тем показательнее эта резолюция и ее голосование.

Так как в основе всех конфликтов лежало обвинение Красина и Богданова в «присвоении партийного имущества», то резолюция, которая не сочла нужным даже упомянуть об этом обвинении по существу, объективно была, конечно, отмежеванием от него, и лишь пыталась не оправдать, а хотя бы только объяснить поведение тех, кто это обвинение выдвигал, ссылкой на «разгоряченную атмосферу фракционной борьбы».

Ленин, конечно, понял этот смысл резолюции и пытался против него протестовать. Он указал, что в докладе совершенно нет упоминания о его конфликте с Красиным. Его поддержал только один Таратута, говоривший о «необходимости обсудить и ликвидировать конфликт» с Красиным. Протоколы этого совещания БЦ вообще крайне неполны. Особенно они кратки в передаче дебатов по докладам конфликтной и ревизионной комиссий. Но отношение совещания к этому вопросу выявилось уже в том, что Зиновьев, сразу же после речи Таратуты предложил закрыть прения, и это предложение, несмотря на возражения Таратуты, было принято. Совещание большинством в 8 голосов против одного (Ленина) резолюцию комиссии приняло. Ленин оговорил свое недовольство, заявив, что «оставляет за собою право на особое мнение». Это заявление, конечно, лишь подчеркнуло отрицательное отношение совещания к поведению Ленина в деле Красина.

Так как в этом заседании участие принимали 11 человек – 8 членов БЦ и 3 делегата с мест – то при голосовании двое явно воздержались: ими должны были быть Таратута и, вернее всего, Каменев. Ленин не имел полной поддержки даже со стороны всей тройки его верных помощников из эмиграции[110]110
  Протоколы «Пролетария». С. 123–125.


[Закрыть].

Значение этого решения было подчеркнуто одновременным принятием решения по делу о долге БЦ некой А. И. Умновой, состоятельной женщины из числа сочувствовавших большевикам. Дело это не имело само по себе никакого интереса. Значение оно приобретало лишь ввиду своей связи с делом Ленина-Красина. Умнова принадлежала к числу тех людей, у которых Красин, когда был кассиром БЦ, в тяжелые для кассы моменты производил кратковременные займы, иногда довольно крупные. С того времени оставался его долг Умновой в несколько тыс. руб. Красин подтверждал правильность ее претензии и настаивал на том, что новая финансовая комиссия БЦ должна ей этот долг уплатить, но эта новая финансовая комиссия и лично Ленин платить отказывались, требуя, чтобы расплату произвел Красин из средств, которые он якобы удержал. Вокруг этого вопроса шла довольно острая борьба, так как Умнову поддерживали некоторые из эмигрантов-большевиков, видные деятели военных и боевых организаций, связанных с БЦ, которые были осведомлены об этом старом долге. Комиссия предложила долг Умновой заплатить, правда, с оговоркой: «постаравшись добиться скостки».

Это предложение встретило возражения. Таратута дважды настаивал на обсуждении этого вопроса по существу, но предложение это было дважды отклонено. Ленин просил занести в протокол, что он «вносит по этому вопросу особое заявление» (в архивах этого документа не оказалось). При голосовании лишь один Ленин голосовал против предложения комиссии (Каменев и Скрыпник воздержались)[111]111
  Там же. С. 124.


[Закрыть].

Это второе поражение Ленина, дважды подряд побитого по одному и тому же вопросу, с особенной ясностью подчеркивает, что поражение было не случайным, что даже на этом совещании политических единомышленников методы его борьбы против вчерашних ближайших друзей встречали осуждение. Совещание настолько определенно считало его неправым, что даже тройка его постоянных адъютантов того времени – Зиновьева, Каменева и Таратуты – не выдерживала испытания и уклонялась от прямой с ним солидаризации.

Таким образом, мы можем подвести итог этой группе конфликтов: их точное содержание в тогдашних формулировках нам до сих пор неизвестно, и вполне возможно, что известным оно никогда не станет, так как все участники ушли из жизни, не оставив, по-видимому, своих воспоминаний, а важнейшие документы, скорее всего, уничтожены. Но главные линии этих конфликов установить все же удается. Основное, что взорвало «коллегию трех» – это руководящее ядро БЦ 1906–1907 гг. – а затем и весь БЦ, т. е. старый большевистский блок эпохи революции 1905 г., было не чем иным, как спором на почве дележа «темных денег», которые попали в распоряжение этого БЦ.

Незаконный (речь идет о незаконности с точки зрения внутрипартийной конституции) способ получения этих денег вынуждал людей, в распоряжение которых эти деньги попадали, сосредоточивать это право распоряжения в руках небольшой, весьма замкнутой группы лиц, которая по своему типу все больше и больше становилась, как еще в те годы правильно определил Мартов, чем-то «средним между тайным центральным комитетом и группой подрядчиков бандитного дела». Внутреннее развитие этой группы шло по пути острых конфликтов и расколов, взаимных интриг и обвинений, в которых, конечно, верх одерживали «наиболее приспособленные» к такой борьбе. Это превращало такой центр в фактор морального разложения окружающей среды. Но в то же время колоссальные материальные средства, которыми располагал один БЦ, при умелом ими пользовании, давали огромные возможности влиять на движение в целом.

Первое убедительное доказательство правильности этой двойной роли, которую играл БЦ, принес ближайший пленум ЦК, заседавший 24–26 августа 1908 г.

* * *

На совещании БЦ в августе 1908 г. эти острые конфликты, разлагавшие старый БЦ изнутри, выявились еще далеко не полностью, их напряженность была относительно еще не высокой. Ленин умело дозировал свое движение к власти: старая «коллегия трех» уже была упразднена. Богданов с Красиным уже перестали играть ведущие роли в БЦ. Руководство уже перешло в руки той новой четверки (Ленин, Зиновьев, Каменев и Таратута), которую немногим позднее Богданов назвал тайным «антибойкотистским центром»[112]112
  Там же. С. 161.


[Закрыть], действующим за спиною БЦ, но под его фирмой. Касса – и это было самым важным – уже полностью находилась под контролем Ленина. Но фикция единства большевиков еще продолжала оставаться полезной для Ленина и он ее поддерживал. Представитель «богдановцев» входил не только в узкую редакцию «Пролетария», но и в новую финансовую комиссию[113]113
  В заявлении, обращенном к БЦ («расширенной редакции Пролетария») от 1 июня 1909 г. Богданов называет Шанцера членом этой финансовой комиссии (там же. С. 166).


[Закрыть]. На пленум 24–26 августа большевики явились, как единая фракция, с Лениным и Богдановым во главе. Конечно, всю внутрипартийную игру направлял Ленин, но Богданов ему всемерно помогал.

Этот пленум не обсуждал ни одного политического вопроса, не принял ни одного политического решения, но в истории партии он сыграл огромную роль: именно с него начинается переход и общепартийного центра под контроль Ленина.

Вопросы, стоявшие в его порядке дня, можно разделить на две основных группы: это были, с одной стороны, вопросы порядка функционирования ЦК в тех новых условиях, которые создались в России в результате общего развала партийных организаций и последних провалов членов ЦК, и, с другой, вопросы, связанные с расследованием дела об экспроприации в Тифлисе. По обоим Ленин одержал победу, которая стала возможной только потому, что он получил помощь со стороны представителей социал-демократических партий Латышского края и Польши.

Поведение представителей этих партий на августовском пленуме 1908 г. было существенно отличным от поведения представителей этих организаций в ЦК, как он функционировал зимой 1907–1908 гг.: тогда эти представители, хотя они политически примыкали к большевикам, в вопросах внутрипартийных отношений стремились сохранить независимость и каждый такой вопрос рассматривали под углом интересов партии, не становясь на позицию защиты во что бы то ни стало фракционных интересов большевиков. Теперь, наоборот, представители этих организаций целиком вошли в орбиту политики Ленина.

Для социал-демократов Латышского края (таково было тогда официальное название социал-демократической партии Латвии) это изменение поведения их представителей определялось сменой самих представителей в результате борьбы различных групп за влияние на руководящие учреждения их партии. В июне 1907 г. на Втором съезде этой партии победили большевики, но почти немедленно же после съезда латышские большевики раскололись на две группы: сторонников «боевизма» (так тогда называли в Латвии защитников экспроприаций) и противников участия в выборах в Государственную думу, с одной стороны, и противников «боевизма» и сторонников участия в выборах не только в Государственную думу, но и в органы местного самоуправления, с другой.

Позиция этой второй группы большевиков была близка к позиции Ленина, выступавшего тогда против бойкота Государственной думы, но отличалась от нее тем, что эта группа у себя в Латышском крае действительно вела решительную борьбу со сторонниками «боевизма», выступая открыто против них и не отказываясь от установления контакта с меньшевиками для проведения этой борьбы. Зимой 1907–1908 гг. именно эта группа большевиков играла руководящую роль в ЦК СДЛК и именно ее представителем в общепартийном ЦК был Данишевский, считавший правильным решительную борьбу против «боевизма» распространять и на все другие организации РСДРП.

«Боевизм» в Латышском крае тогда был распространен очень широко. На Лондонском съезде больше половины латышских делегатов голосовали вместе с Лениным против резолюции, которая запрещала экспроприации. Особенно многочисленными сторонники «боевизма» были в эмиграции, куда должны были скрыться все участники вооруженных восстаний и всевозможных «партизанских выступлений» 1905–1907 гг. Именно этими эмигрантами-«боевиками» в мае 1908 г. была проведена особая секретная конференция, на которой, согласно тогдашнему сообщению ЦК СДЛК, был разработан «целый план дезорганизаторской кампании», т. е. кампании по захвату власти в партии. ЦК на это ответил исключением из партии участников указанной конференции. Третий съезд СДЛК в декабре 1908 г. это исключение утвердил[114]114
  Краткий, но содержательный рассказ об отношениях внутри социал-демократической организации Латышского края за 1907–1908 гг. дан в статье Степана «По поводу тактического поворота социал-демократии Латышского края» (Голос социал-демократа. 1909. № 15, июнь. С. 15–16).


[Закрыть].

Но латышские «боевики» с давних пор прочными нитями были связаны с руководящими деятелями «боевых групп» БЦ и играли большую роль в работе большевистского Военно-технического бюро 1905–1907 гг. Так, среди привлеченных по делу о большевистской лаборатории в Куоккала (1907 г.) почти половина была латыши из бывших «лесных братьев»; материалы по истории этого бюро, опубликованные С. М. Познером, пестрят латышскими именами[115]115
  См.: Боевая группа при ЦК РСДРП (б) /Под ред. С. М. Познера/ ГИЗ. М., 1927.


[Закрыть]. Эти связи продолжали, конечно, сохраняться в эмиграции. Отдельные лытышские «боевики» были привлечены Красиным для участия уже в первой попытке размена пятисотрублевок[116]116
  При попытке размена в Стокгольме был арестован Ян Страуян, латыш-боевик, в эмиграции «впередовец». См. его воспоминания «Боевая быль» (Изд. Старый большевик, М., 1936); Он же. К истории лесных братьев // Старый большевик. 1933. № 3. С. 232–239.


[Закрыть]. Еще более значительным было их участие в попытках размена тех же пятисотрублевок в Америке, налаженных Богдановым в 1909–1910 гг. едва ли не исключительно через одних латышей.

Латышские «боевики», которые в мае 1908 г. разработали «целый план дезорганизаторской кампании» против ЦК СДЛК, не только политически стояли на позициях группы Богданова – Красина, но, несомненно, были связаны с ними и организационно. В переводе на терминологию общепартийных отношений, их деятельность весны и лета 1908 г. была ничем иным, как заговором латышских «богдановцев» против латышских «ленинцев» (которые, развиваясь в том же направлении, что и Ленин, были не только более смелы в своем отказе от старой большевистской политики бойкотизма, но и более искренни в своем разрыве с «боевизмом» – делали на практике более решительные практические выводы из этого разрыва).

Только на фоне всех этих фактов становится понятным значение приглашения на августовский пленум ЦК РСДРП Крамса-Кронберга в качестве представителя, ЦК СДЛК. По своей позиции он примыкал к лагерю латышских бойкотистов-«боевиков»[117]117
  На Лондонском съезде РСДРП Крамс-Кронберг голосовал за допустимость экспроприаций (Протоколы «Пролетария». С. 610).


[Закрыть], жил в эмиграции и ни в какой мере не был затронут теми настроениями, которые определяли эволюцию ЦК СДЛК в 1907–1908 гг. в направлении все более и более решительного разрыва с бойкотистскими и «боевистскими» элементами старобольшевистского наследства. Принадлежал ли Крамс-Кронберг к числу участников майской конференции «боевиков»-заговорщиков установить в точности нам не удалось, но политически, по всем своим взглядам он был именно в их лагере. Тем характернее, что организаторы пленума представителем от СДЛК привлекли именно его: в вопросе о раследовании тифлисской экспроприации он, конечно, никак не мог занять той нежелательной и для Ленина, и для Богданова с Красиным позиции, которую занимал в январе – апреле Данишевский.

Полезно здесь же добавить, что Крамс-Кронберг, в роли представителя ЦК СДЛК больше никогда не появляется – ни на общепартийную конференцию РСДРП, ни на пленум ЦК в январе 1909 г. их организаторы (ими были ленинцы) представителей ЦК СДЛК вообще не пригласили[118]118
  В официальном сообщении об этой конференции говорится, что СДЛК не смогла принять участие «в силу полицейских условий». Это сообщение вызвало решительный протест Заграничного комитета СДЛК, который к этому времени освободился от захвата его «боевиками» и особым письмом оповестил партийные органы, что «на партийной конференции социал-демократия Латышского края не была представлена не в силу полицейских условий, а потому, что, к нашему глубочайшему сожалению, ни ЦК СДЛК, ни ее Заграничный комитет не были осведомлены Центральным комитетом РСДРП о конференции» (Голос социал-демократа. 1909. № 12, март. С. 15).


[Закрыть].

Иначе обстояло дело с польской социал-демократией. Общая позиция этой партии оставалась неизменной; перемен на руководящих постах в ней не происходило. Ее представителями в общепартийном ЦК оставались те же самые лица. Но поведение их коренным образом изменилось. Всего за четыре месяца перед тем, в апреле 1908 г., Тышко весьма убедительно доказывал Алексинскому, что с точки зрения интересов партии расследование дела об экспроприации в Тифлисе необходимо оставить в руках ЦЗБ с его меньшевистским большинством, так как только таким образом возможно отразить нападки клеветников, распространяющих слухи, будто партийное большинство стремится покрыть виновников этой экспроприации. Теперь, наоборот, тот же Тышко помог Ленину с Богдановым провести резолюцию об изъятии дела расследования из рук ЦЗБ и передачи его особой комиссии, назначенной ЦК. Это было самым откровенным актом укрывательства виновников: комиссия эта никогда не была созвана, никакого расследования она не производила, никакого доклада никому не представляла. Единственное о чем заботился член БЦ, поставленный во главе ее (Зиновьев), это об изъятии из рук лиц, производивших раньше расследование, всех документов, которые доказывали руководящее участие членов БЦ как в организации этой экспроприации, так и в размене захваченных тогда денег[119]119
  Пленум включил в эту комиссию и меньшевика, но таковым он назначил персонально Н. Н. Жордания, который в это время был в тюрьме. Решения пленума опубликованы: ВКП(б) в резолюциях. Т. К М., 1936. С. 122–126.


[Закрыть].

Специально для того, чтобы подчеркнуть именно этот характер работы будущей комиссии, Ленин провел на пленуме и другое решение, имевшее отношение к расследованию экспроприаторской эпопеи: о назначении партийного суда над Мартовым и еще одним меньшевиком, Семеновым, секретарем парижской группы содействия, по обвинению в «нарушении условий безопасности личного состава ЦК», которое было выдвинуто против них двумя членами БЦ – Богдановым и Таратутой. Это решение, не имеющее прецедентов в партийной истории, представляет особенный интерес, помимо всего прочего еще и тем, что показывает, с какой мерой беззастенчивости Ленин считал для себя возможным тогда действовать, до какой степени хозяином он себя тогда чувствовал в ЦК.

Преступление Мартова и Семенова было усмотрено в тех сведениях о причастности Богданова и Таратуты к попытке размена тифлисских пятисотрублевок, которые они включили в показания, данные ими представителю ЦЗБ. Это Бюро расследование вело в качестве представителя ЦК партии по официальному поручению и полномочию последнего, и все члены партии, лояльные по отношению к ЦК, были обязаны помочь этому расследованию сообщением всех сведений, имевших отношение к делу. Сведения, сообщенные Мартовым и Семеновым, были правильны – теперь это совершенно бесспорно. Впрочем, Богданов и Таратута и не обвиняли Мартова и Семенова в сообщении неправильных сведений, они заявляли только, что сведения, сообщенные последними, были «нарушением условий их безопасности».

Но ЦК, принявший в январе 1908 г. решение о расследовании дела о тифлисской экспроприации, состоял из взрослых людей, которые понимали, что выяснение прикосновенности кого бы то ни было к делам, связанным с тифлисской экспроприацией, неизбежно влечет за собою какое-то «нарушение условий безопасности» для соответствующих лиц, какие бы меры предосторожности при этом ни были приняты. ЦК считал себя вправе на это идти, так как речь шла о членах партии, этим званием прикрывающих такую свою деятельность, какую партийный съезд и ЦК считали враждебной интересам партии. Если среди таких членов партии были члены ЦК, то тем важнее было выяснить правду, чтобы защитить партию от вредных последствий их действий.