Текст книги "Тайные страницы истории"

Автор книги: Борис Николаевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 36 страниц)

Глава 5
Личный секретариат Сталина

Деятельность Маленкова в МВТУ не могла не обратить на себя внимания Сталина, который из-за спины Молотова был подлинным руководителем операций по чистке вузов, особенно по чистке их от «троцкистов». И нет никакого сомнения в том, что подвиги Маленкова именно в этой области сыграли определяющую роль при решении вопроса о привлечении последнего на работу в аппарат секретариата ЦК коммунистической партии и в личный секретариат Сталина, который очень многое определял в закулисной механике всего «сталинского периода» советской диктатуры.

Захватив власть в ноябре 1917 г., большевики не только не имели определенного плана действий; не только не знали, как именно они будут строить свою диктатуру в стране, но и вообще не продумали вопрос о том, какой именно принцип им следует положить в основу этого строительства. Рассуждения Ленина о том, что если до революции «130 тысяч помещиков» могли управлять страною, ведя политику враждебную интересам народных масс, то тем легче будет удержать власть «240 тысячам большевиков», которые будут править в интересах народа, равно как и все остальные соображения, развитые Лениным в его брошюре «Удержат ли большевики власть?» (сентябрь 1917 г.), были демагогическими фразами, пригодными для митингов угарной осени 1917 г., но ни в какой мере не серьезной попыткой наметить основные линии поведения в случае победы. Фразу о том, что Советы являются открытой Лениным «новой формой диктатуры пролетариата» (или «пролетариата и крестьянства»: эти варианты в редакции формулы зависели от состава аудитории), нередко повторяли и в те дни, но даже самые общие принципы построения этой формы диктатуры никому еще не были ясны. Сам Ленин в этом отношении не составлял исключения.

В частности, полностью неясным оставались и все вопросы, связанные с проблемою построения и ролью коммунистической партии, ее местом в общем аппарате диктатуры, ее отношений с официальным аппаратом советского государства, а именно эту группу вопросов история сделала стержневой проблемой всего большого процесса внутреннего развития советской диктатуры.

В первый период после захвата власти большевики из своих партийных организаций хлынули в Советы, заполняя различные их ответственные органы. Мало-мальски квалифицированных работников у них никогда не было в большом изобилии, а потому их партийные организации быстро обезлюдели, особенно, когда гражданская война отвлекла многих лучших партийных работников на фронт и в Красную армию. Никто точно не понимал, зачем, собственно, нужны особые партийные организации, когда рядом имеются официальные органы советской диктатуры, не просто возглавляемые большевиками, но и вообще фактически только из них состоящие и обладающие «всей полнотой революционной власти на местах». Шел стихийный процесс слияния, политически руководящая роль неизменно оказывалась в руках организаций советских, а организации партийные, поскольку они сохранялись, превращались в органы вспомогательные.

В провинции, где сил у коммунистов было относительно меньше, положение партийных организаций было особенно плохим. Отмирание организаций было еще наименьшим злом. С точки зрения коммунистической, много худшим было положение, в некоторых из таких мест, где партийные организации продолжали существовать, противопоставляя себя органам советским. В таких случаях, как сообщили делегаты на Восьмом съезде партии (март 1919 г.), в них часто «набивалась всякая дрянь» (слова Осинского), которая не только «безобразничала и вела башибузукскую политику» (слова Ленина), но и предавалась «разгулу, взяточничеству, разбою» (слова Ногина), так что заезжавшие туда представители центра порою должны были жалеть, что в их распоряжении нет арестантских вагонов, чтобы отправлять в Москву целые партийные комитеты (слова Сосновского)[153]153
  Протоколы Восьмого съезда РКП (б). М., 1919. С. 143, 146, 149–150.


[Закрыть].

Партия в тот период фактически не имела и организации центральной. На том же Восьмом съезде было установлено, что в течение всего 1918 г., с момента переселения правительства в Москву и до съезда Советов в декабре, не было ни одного собрания ЦК партии, и все решения за ЦК принимали вдвоем Ленин со Свердловым, из которых первый тогда был председателем Совнаркома, а второй – председателем ВЦИК. Само собою разумеется, что все заявления такого центра партии полностью поддерживали и покрывали политику советского правительства. Никакого намека на расхождение между политикой правительства и политикой партии и быть не могло.

Вся организационная работа партийного центра в тот период держалась на Свердлове, равно как на нем же держалось и центральное руководство строительством общего советского аппарата диктатуры. Он был, несомненно, талантливым организатором, с огромной энергией и инициативой, с умением разбираться в людях и ориентироваться в обстановке, но организатором старого типа, как он сложился в революционном подполье, и в практику революционных лет переносил дореволюционные навыки и приемы. Он не любил официальных протоколов, стенограмм и канцелярского делопроизводства. Со всеми мало-мальски крупными партийными (а следовательно и советскими) деятелями, когда они попадали в Москву, Свердлов старался встречаться лично, лично от них узнавая о положении на местах, лично давая им устные инструкции относительно дальнейшего. Многих из них он знал по дореволюционным временам, встречался с ними на работе в подполье, в тюрьмах, которых в его биографии было очень много, на этапах.

Эти воспоминания не могли не вносить оттенка личной близости в деловые партийные разговоры, а феноменальная память позволяла ему держать их содержание в голове, лишь изредка делая ему одному понятные отметки в своей записной книжке. Память об этой записной книжке Свердлова сохранилась в летописях большевистской партии как память о документе, который лучше всего характеризует примитивно-патриархальные отношения того «доброго старого времени», когда столь многое строилось на базе личного энтузиазма и личного доверия.

Смерть Свердлова в марте 1919 г. стала датой конца того периода – свердловского периода – внутрипартийных отношений. Новому секретарю ЦК, избранному на место Свердлова (им был Н. Н. Крестинский), пришлось не только ликвидировать многое из этих патриархальных отношений (у него не было тех обширных личных связей, которые так помогали Свердлову), но и уделить много внимания разработке нового устава партии, приспособленного к новой обстановке. В процессе работы над этим уставом и были намечены основы той новой концепции общей роли партии и ее отношений с советским аппаратом, которая, постепенно оформляясь, вскоре стала официальной концепцией партии.

В основу этой новой концепции было положено два принципа, взаимно друг друга дополнявших: первый устанавливал необходимость обособленного существования партийных организаций от организаций общесоветских и строго оформленного их функционирования сверху до самого низа, а второй требовал от всех коммунистов, работающих в советских правительственных органах, включая и самые высшие, полного подчинения решениям соответствующих партийных организаций.

«Во всех советских организациях, – гласила специальная резолюция Восьмого съезда партии, – абсолютно необходимо образование партийных фракций, строжайше подчиняющихся партийной дисциплине».

Устав партии, принятый Восьмой партийной конференцией (декабрь 1919 г.), закреплял и конкретизировал это решение:

«Фракции, независимо от их значения, целиком подчинены партии. По всем вопросам, по которым существует законное решение соответствующей партийной организации, фракции обязаны строго и неуклонно держаться этих решений. Комитет имеет право ввести в состав фракции и отозвать из нее любого члена, обязательно извещая фракцию о причинах подобной меры.

В вопросах своей внутренней жизни и текущей работы фракция автономна. В случае существенного разногласия между партийным комитетом и фракцией в каком-либо вопросе, входящем в ее компетенцию, комитет обязан вторично рассмотреть этот вопрос с представителями фракции и принять окончательно решение, подлежащее немедленному исполнению со стороны фракции.

На все важнейшие должности в том учреждении или организации, в которых работает фракция, кандидаты намечаются фракцией совместно с соответствующей партийной организацией.

Таким же порядком производится и перемещение с одной должности на другую»[154]154
  ВКП(б) в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК (далее: ВКП(б) в резолюциях). 5 изд. / Институт Маркса-Энгельса-Ленина при ЦК ВКП(б). М., 1936. Т. Т. К С 315, 330–331.


[Закрыть].

Принцип примата партийной организации над всеми другими организациями и органами советского государства уже в этих решениях, принятых в 1919 г., нашел вполне отчетливое выражение. А его последовательное применение в жизни необходимо приводило к установлению диктатуры партийных коммунистических организаций над всем аппаратом советского государства. Именно в нем была основная причина антагонизма между коммунистами, которые вели ответственную работу во всевозможных советских, хозяйственных и иных органах советского правительства, с одной стороны, и коммунистами, которые занимали руководящие посты в аппарате партийном, с другой. Этот антагонизм стал основным антагонизмом, определившим основные линии процессов внутреннего развития коммунистической партии в СССР, процессов формирования правящего слоя в советском государстве вообще.

Иметь правильное представление об этом основном антагонизме тем более важно, что именно его, этот антагонизм, Сталин взял за основу при выработке большой стратегии своей борьбы за власть, на базе именно его он вел эту свою борьбу в течение последующих десятилетий. Этот антагонизм впервые наметился уже в самые первые годы установления советской диктатуры, но особенно значительную роль начал играть в эпоху НЭПа. Дело было не только в том, что на посты ответственных руководителей советского хозяйства и вообще на посты, связанные с так называемой органической работой по линии правительственного аппарата, советская диктатура, как правило, с самого начала стремилась ставить людей, которые имели хотя бы минимальный опыт работы этого рода в дореволюционные годы и которые поэтому естественно имели склонность больше считаться с интересами дела как такового Еще более важным было то обстоятельство, что, заняв соответствующий пост, каждый коммунист, если он был мало-мальски ответственным человеком, в самом процессе работы необходимо должен был воспитывать в себе эту склонность заботиться об интересах дела, думать о практических результатах своей работы. На этой базе вырастала основная особенность коммунистов, занимавших ответственные посты в советском аппарате управления страною. Безразлично, было ли это управление промышленностью, сельским хозяйством, военным делом, административным аппаратом и т. д.: они все более критически, чем остальные коммунисты, относились ко всякого рода рискованным экспериментам, они все требовали более осторожного отношения ко всему, что обязывало к большим переменам в налаженном порядке ведения их дела.

Люди с подобной психологией, естественно, во внутрипартийных группировках не могли не занимать умеренных позиций. Именно в их среде складывались концепции постепенного ослабления диктатуры и соглашения с крестьянством как с основной социальной силой страны, даже концепции «спуска власти на тормозах к крестьянству». Именно из их среды шли требования в области внешней политики с пути коммунистических авантюр перейти на путь последовательной политики соглашения с демократиями Запада.

Совершенно иная психология складывалась у тех коммунистов, которые полностью сидели на работе в партийном аппарате. В самом процессе этой работы в них воспитывалось, и не могло не воспитываться, стремление во главу угла ставить интересы расширения и укрепления этого партийного аппарата, стремление все остальные проблемы подчинять задаче повышения роли этого аппарата в общей жизни страны. К органическому строительству жизни этот партийный аппарат никакого отношения не имел, никакой общественно-полезной функции в ней он вообще не выполнял, но претензии у него были огромными: он стремился диктовать свою волю всей стране, стремился занять в ней положение ничем и никем неограниченного, полновластного «хозяина».

Во главе его, в результате своего рода естественного отбора, подбирались коммунисты, совершенно иного типа, чем тип коммунистов, которые были характерны для первой указанной выше группы: как правило, это были люди, которые в дореволюционные годы не имели никакого отношения к органической жизни страны, а целиком были заняты работой по организации революционной борьбы против старого строя, «профессиональные революционеры» из партийных организаций, рабочие, порвавшие со своей профессией, иногда журналисты – «газетчики», чаще «люди без определенных профессий», как их регистрировала старая статистика, и почти всегда люди без обширных знаний, но обычно с большими претензиями. Сами они были склонны считать себя «идеологами», призванными стоять на страже «чистоты партийных принципов»; и диктатуры партийных организаций над аппаратом советского государства добивались именно для того, чтобы «последовательно» и «принципиально выдержанно» проводить эти «партийные принципы» в жизнь, совершенно не считаясь с обстановкой времени и места и не заботясь о последствиях, которые их действия принесут для страны. Именно поэтому они были сторонниками всевозможных экспериментов, часто самых рискованных, тех самых, которых так боялись коммунисты, занимавшие ответственные посты в аппарате государственном.

В партии все они группировались, конечно, на крайнем фланге, были противниками всякого ослабления диктатуры внутри страны, особенно против уступок крестьянству, и сторонниками продолжения политики всевозможных авантюр вовне. Конечно, не следует упрощать, вульгаризировать положение. Если в тенденции указанные группы резко противостояли друг другу как группы, самые основы подхода которых ко всем проблемам развития страны определялись их принципиально антагонистическим положением в самой структуре советского общества, то из этого ни в коем случае не следует делать вывода, будто этот антагонизм уже тогда был осознан людьми, эти группы составлявшими, а тем более осознан ими всеми.

В первые годы НЭПа, о которых теперь идет речь, в те годы, когда Сталин начал свою карьеру генерального секретаря ЦК, значение этого антагонизма понимали только немногие. По-видимому, первым вопрос этот поставил Красин – в печати, накануне Двенадцатого партийного съезда, а затем на самом этом съезде, в апреле 1923 г., открыто напавший на «газетчиков», которые захватили в свои руки власть в партии, но продолжают к государственным проблемам подходить как «газетчики». На съезде он развернул целую программу, требуя, «чтобы в самом государственном и руководящем партийном аппарате и производственникам и хозяйственникам, конечно, партийным, была отведена по меньшей мере такая же доля влияния, как газетчикам, литераторам и чистым политикам»[155]155
  Протоколы Двенадцатого съезда. М., 1923. С. 113 и сл.


[Закрыть]. Успеха он не имел, и его партийная карьера именно с этого момента была фактически закончена. Внутрипартийная борьба обладает большими особенностями, и для успеха в ней необходимо не только умение правильно видеть большие линии развития, но и способность угадывать, какая именно доля правды об этих линиях развития может быть усвоена теми кадрами партийных руководителей, которые имеют право участвовать в выработке партийной политики. В те годы эти кадры были совершенно не подготовлены к усвоению суровой правды. В спорах тех лет вся группа вопросов, связанных с проблемою перерождения партии в стране с однопартийной системой диктатуры, затрагивалась крайне редко и всегда лишь мимоходом. В нее явно боялись вдумываться как защитники официального партийного большинства, так и коммунисты-оппозиционеры всех оттенков. Причина в том, что перенесение спора в эту плоскость делало невозможным компромиссное решение спора, а субъективно все участники спора, почти без каких-либо исключений, именно к компромиссу и стремились: связанные воспоминаниями о недавнем прошлом, о борьбе, которую они так недавно вместе вели против общего врага, они жили надеждою на возможность найти общий язык и в новой обстановке.

Но весь спор вообще велся в условиях, предрешавших его исход: он велся перед аудиторией одних только членов партийных организаций. Страна в нем участия не принимала и принимать не могла. «Производственники и хозяйственники», как их называл Красин, не были объединены общим центром, не имели возможности сообща продумывать свои выводы: партия не допускала фракционных объединений и совещаний, не разрешала издания фракционных органов. А самое главное было в том, что они, обращаясь к аудитории членов партийных организаций, должны были призывать ее к ограничению ее же собственных прав. Их противники в создании фракционных центров не нуждались, так как и без того были объединены общей работой по обслуживанию партийного аппарата, и обращаясь к аудитории партийных организаций, они звали ее не к самоограничению, наоборот, ко все большему и большему расширению ее прав. Исход борьбы был предрешен – поскольку она оставалась в рамках партийных организаций. Партийный аппарат не мог не быть за свое господство над аппаратом государственным. Срыв мог бы произойти только в том случае, если бы противники диктатуры партийного аппарата апеллировали к стране – к непартийным массам. Но тогда пришел бы срыв не только диктатуры партийного аппарата, но и всей системы советской диктатуры вообще, чего боялись все коммунисты без различия оттенков.

На пост генерального секретаря ЦК Сталин был избран 3 апреля 1922 г. С первых же дней в его организационной политике проступают два основных элемента: стремление к консолидации партийного аппарата, с одной стороны, и стремление к повышению его удельного веса в общей жизни страны, с другой. То, что все это было пронизано заботой об укреплении личного положения самого Сталина, прибавлять нет необходимости. В деле консолидации партийного аппарата Сталина интересовала не очистка его от тех партийных работников, которые, пользуясь своим положением, занимались «взяточничеством, разбоем и безрассудными действиями». Мероприятия, которые были проведены за первый год пребывания Сталина на посту генерального секретаря, своей задачей ставили не преследование коммунистов, совершавших общеуголовные преступления, а, наоборот, изъятие такого рода коммунистов из общей подсудности, которая была установлена для всех граждан СССР. Как докладывал Шкирятов, представитель Центральной контрольной комиссии, на Двенадцатом съезде в апреле 1923 г., именно в этот период центральными учреждениями партии было заключено соглашение с ГПУ, а также с общегражданскими и военными трибуналами о том, что следствие о коммунистах, совершавших общеуголовные преступления, должны производиться не в общем порядке, не обычными следственными органами советского государства, а специальными партийными следователями, назначенными партийными организациями и действующими по партийным инструкциям. Закончив свое следствие, эти партийные следователи делали доклады партийным контрольным комиссиям и последние решали, как поступить с членом партии, совершившим общеуголовное преступление.

Далеко не всегда результатом такого доклада было предание виновного суду. Уже в том самом докладе на Двенадцатом съезде, в апреле 1923 г. Шкирятов открыто признал, что именно в то время Центральная контрольная комиссия установила практику, согласно которой суду предавали отнюдь не всех коммунистов-преступников, виновность которых была установлена даже партийными следователями. Если, докладывал Шкирятов, «ознакомившись с судебным материалом, видели, что посадить товарища на скамью подсудимых не в интересах нашей партии, что за ним нет никакого материала, который позволил бы с точки зрения партийной предать его суду»[156]156
  Доклад Шкирятова на Двенадцатом съезде // Протоколы Двенадцатого съезда. С. 221–222.


[Закрыть], то центральные органы партии вступали в сношения с соответствующими судебными властями о прекращении этого дела. Так как во главе и ГПУ, и судебных органов стояли коммунисты и так как переговоры с ними вел. Сталин, генеральный секретарь ЦК, или от его имени, то естественно, что отказа быть не могло. Изъятие коммунистов из общей подсудности было таким путем легализовано. В дальнейшем, до самой «ежовщины», только в исключительно редких случаях, когда это было «в интересах партии», члены коммунистической партии появлялись перед общим советским судом в роли подсудимых. Как правило, их дела решались партийными инстанциями. Судьбы членов коммунистической партии могли решать только органы партийного аппарата. Как в средневековом феодальном обществе: судить дворянина могли только равные по происхождению, только дворяне.

В дальнейшем этот принцип был распространен и на ряд других сторон жизни. В результате коммунистическая партия превратилась в объединение людей, находившихся в стране на особо привилегированном правовом положении, резко отличном от положения остальных граждан. Коммунисты, состоявшие членами партии и имевшие членский билет, стали особым привилегированным сословием, отгороженным от остального советского общества не менее высокой стеной привилегий, чем были отгорожены от остального мира члены привилегированных сословий, например, в феодальном обществе.

Оборотной стороной этой системы, законченное развитие получившей при Сталине, был колоссальный рост зависимости отдельного коммуниста от партийного аппарата, управляющего всеми делами партийных организаций. Отдельный коммунист перестал быть свободным человеком, потерял право распоряжаться самим собою, своими силами, своим временем. Все коммунисты были «взяты на учет» партийными организациями и состояли в распоряжении последних, т. е. могли быть в любой момент «мобилизованы» и отправлены на ту работу, на какую сочтет нужным их отправить партийная организация, и туда, куда их отправить она признает нужным – независимо от того, хотят ли «мобилизуемые» принять это назначение. Привилегии «правящему слою» коммунистов давались не даром. За них платили своей личной свободой.

Значение этой группы реформ Сталина совершенно ясно: он стремился превратить коммунистическую партию в монолитное целое, живущее обособленной от всего внешнего мира жизнью, полностью подчиненное партийному аппарату. Одновременно через создание в аппарате секретариата партии особого отдела, производящего распределение партийных работников, Сталин добился консолидации этого отдела партии и превратил его в послушный инструмент своей политики.

В своем зародыше такой «особый отдел» существовал и раньше, до прихода Сталина на пост генерального секретаря. Этот отдел тогда назывался Учраспредом, т. е. Учетно-распределительным отделом секретариата ЦК. Сталин был недоволен и правами этого Учраспреда, и практикой его работы, и еще зимой 1922–1923 г. разработал план его реорганизации. Этот план не получил тогда одобрения со стороны большинства ЦК, руководимого Зиновьевым и Каменевым. Тем не менее Сталин на Двенадцатом съезде партии выступил с этим планом, апеллируя к провинциальным работникам. В своем докладе он доказывал необходимость реформы.

«До сего времени дело велось так, – говорил Сталин, – что дела Учраспреда ограничивались учетом и распределением товарищей по Укомам, Губкомам и Обкомам. Дальше этого Учраспред, попросту говоря, не совал носа».

Сталин считал необходимым покончить с этой практикой и «совать нос» много глубже. «Теперь, – говорил он, – когда работа ушла вглубь, когда мы держим курс на специализацию, когда необходимо каждого работника изучать по косточкам… Учраспред уже не может замыкаться в рамках Укомов и Губкомов… Ясно, что руководящая роль партии должна выразиться не только в том, чтобы давать директивы, но и в том, чтобы на известные посты ставились люди, способные понять наши директивы, способные провести их в жизнь»[157]157
  Там же. С. 56.


[Закрыть].

Для этого Сталин предлагал реорганизовать все дело учета и распределения партийных сил, в огромной мере увеличив права центрального распределительного органа, т. е. в конечном итоге самого Сталина. Несмотря на то, что большинство ЦК, как уже сказано, было против этого предложения, оно было принято съездом. Провинциальные делегаты его поддержали, хотя предложение увеличивало права центра и во многих отношениях было для них невыгодно. Объяснения этой победы Сталина, важной еще и потому, что уже было известно о его конфликте с Лениным, следует искать в том, что свою борьбу за централизацию дела учета и распределения партийных сил Сталин вполне определенно связывал с борьбою за расширение прав партии в области контроля государственного и хозяйственного аппарата. Его резолюция предлагала обратить «специальное внимание на управление и расширение органов учета и распределения как на верхах, так и в низах, ибо эти органы приобретают теперь колоссальное и первостепенное значение, ибо это наиболее реальное средство держать в руках партии все нити хозяйства и советского аппарата»[158]158
  Там же. С. 187.


[Закрыть].

Зиновьев, Каменев и другие деятели центра уже тогда понимали, насколько опасно большое сосредоточение власти в руках Сталина и начинали свою борьбу (очень еще осторожную) против такого сосредоточения. Но провинциальные делегаты, в ущерб правам которых больше всего было направлено предложение Сталина, его поддержали, потому что это предложение закрепляло огромное расширение прав партийного аппарата как целого в его стремлении к диктатуре над аппаратом советским и хозяйственным.

Общее наступление партийного аппарата в этом последнем направлении Сталин развертывал с огромной настойчивостью и последовательностью. Он вел его по двум основным линиям. Прежде всего, по линии Учраспреда (вскоре после Двенадцатого съезда Учраспред был переименован в Орграспред – Организационно-распределительный отдел секретариата ЦК). Велась торопливая работа по созданию коммунистических фракций во всех организациях и учреждениях, которые только существовали по стране, включая центры кооперативов, профсоюзов, хозяйственных организаций, наркоматов и т. д. Со всеми этими фракциями Орграспред вступал в постоянные сношения, регистрировал их составы, регулярно получал отчеты об их заседаниях и т. д.; и повсюду находил людей, которые по соображениям чаще всего личной карьеры были готовы критиковать политику коммунистов, официально возглавлявших соответствующие организации или учреждения, как недостаточно «партийно выдержанную» и содержащую отступления от партийных решений и «партийных принципов». Всех таких критиков «партийный аппарат» Орграспреда брал на учет и протягивал к ним нити связи, создавая таким образом густую сеть своих агентов, информировавших центр обо всех зигзагах и колебаниях в работе советского и хозяйственного аппарата и помогавших Орграспреду находить слабые с его точки зрения звенья[159]159
  Положение об Организационно-распределительном отделе ЦК ВКП(б), утвержденное секретариатом ЦК ВКП(б) 13 марта 1925 г., опубл. в кн.: Справочник партийного работника. М., 1926. С. 228–230. Одновременно Сталиным было утверждено «Положение об ответственных инструкторах ЦК ВКП(б)» (там же. С. 230–231), которое в ряде отношений является дополнением к «Положению» об Орграспреде, т. к. ответственные инструкторы ЦК работали вместе с Орграспредом.


[Закрыть].

Так создавались и связывались в целое кадры коммунистов, получивших на языке того времени название «партийных активистов». По существу, если перевести на язык политических группировок, в этой форме проходил процесс формирования кадров фракции сторонников диктатуры партийного аппарата над аппаратом официального советского государства, но фракции совсем особого сорта: которая группировалась вокруг существовавшего партийного аппарата, на всех этапах развития защищала интересы последнего и слепо подчинялась приказам, шедшим от возглавителей этого аппарата.

Второй линией этого партийного аппарата стала линия партийных контрольных комиссий, которые как раз в это время (1922–1923) по инициативе Сталина были полностью реорганизованы и объединены с наркоматом Рабоче-крестьянской инспекции (РКИ). Двенадцатый съезд, принявший решение об этой реорганизации, дал реорганизованным КК огромные полномочия по линиям как партийной, так и советской. На них было возложено не только «обследование и изучение причин преступлений, бесхозяйственности руководителей и сотрудников государственных аппаратов, борьба с системою подкупов» и т. д.; не только «проверка по существу работы руководителей и сотрудников государственных и хозяйственных органов, содействие государству и партии в подборе личного руководящего состава» и т. д., но и разработка общего вопроса о «реорганизации государственного аппарата на новых началах». Во всей их деятельности съезд предложил комиссиям во главу угла ставить заботу об «обеспечении во всех отношениях партийной линии в деятельности всех советских органов»[160]160
  ВКП(б) в резолюциях. Т. 1. С. 509–510. Необходимо указать, что на Двенадцатом съезде вообще господствовала точка зрения необходимости откровенного перехода от советской диктатуры к диктатуре коммунистической партии. Общая резолюция по докладу ЦК говорила прямо, что «диктатура рабочего класса не может быть обеспечена иначе как в форме диктатуры его передового авангарда, т. е. компартии» [ «ВКП(б) в резолюциях». Т. 1. С. 483]. Так как эта формулировка слишком резко расходилась с высказываниями Ленина, то она вызвала много критических нападок, и Сталин счел выгодным вскоре от нее отмежеваться, свалив ответственность на Зиновьева и Каменева. Но по существу именно она характерна для всей практической политики Сталина.


[Закрыть].

Облеченные огромными полномочиями, имевшие право входить во все детали деятельности всех советских организаций и органов, контрольные комиссии стали весьма важным фактором наступления партийного аппарата, особенно при условии тесной координации своей деятельности с деятельностью Орграспреда: кадры «партийных активистов», направляемые в русло работы контрольных комиссий, становились постоянною угрозой для коммунистов, возглавлявших органы советского аппарата. Доносы в эти комиссии стали своего рода школой, в которой верхи партийного аппарата «натаскивали активистов» из партийных низов в деле травли противников. Личный состав руководителей этих контрольных комиссий с самого начала обеспечивал дружное сотрудничество с Орграспредом: особенно важную роль в этом отношении играл Шкирятов, заместитель председателя ЦКК, заведовавший ее секретариатом. Он был верным помощником Сталина с самых первых дней прихода последнего на пост генерального секретаря и до самой его смерти.

Центром, из которого Сталин вел это наступление партийного аппарата на аппарат советский, стал секретариат ЦК ВКП(б). Еще до прихода Сталина на пост генерального секретаря секретариат разросся в большую и многосложную машину. О временах Свердлова, когда ютились в 2–3 комнатах с несколькими служащими, все уже позабыли. На 1 марта 1922 г. в аппарате ЦК числилось 705 постоянных платных сотрудников. Жалобы на все возрастающий бюрократизм стали обычными. Внутренняя машина секретариата была, действительно, крайне громоздкой, функции были распределены недостаточно четко, никто не знал точно, что именно входит в его обязанности и как далеко идут его права. Попыток реорганизации с целью упорядочить работу аппарата делалось немало, но успеха они не имели: не было хозяина, который наложил бы свою руку на работу секретариата.

Таким «хозяином» себя показал Сталин. Он отнюдь не проводил сокращения аппарата. Число служащих при нем все время росло, в начале, правда, лишь медленно. После первого года его работы, к 1 марта 1923 г. их было 741, к 1 декабря 1925 г. – 767. Но чистку состава этих служащих Сталин с самого начала повел жестокую. Конечно, с самого начала наметились определенные группы работников, прочно державшихся на своих местах, но для большинства смены производились по 2–4 раза в год. Текучесть личного состава была огромная, за первый год его секретарства из аппарата секретариата было удалено 1498 человек, за полтора года между Тринадцатым и Четырнадцатым съездами (с апреля 1924 по ноябрь 1925 г.) – 704 человека.