Текст книги "Тайные страницы истории"

Автор книги: Борис Николаевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 36 страниц)

Ленин, несомненно, высоко ценил последнего как организатора и порою даже специально запрашивал о его мнении (как, впрочем, запрашивал о мнениях других своих ближайших сотрудников), но несомненно, также, что в то же время он Сталина опасался. Именно поэтому Ленин выдвигал Сталина на самые высокие посты в партийном руководстве, вплоть до места в Политбюро, и не раз давал ему самые ответственные поручения, но упорно не пускал его на пост секретаря ЦК, т. е. не соглашался передать ему функции исполнительной власти в партии. А Сталин рвался именно к этой власти. Надо признать, что он имел много данных для секретарской работы. У него, конечно, имелось много недостатков, но он был хорошим организатором, умел разбираться в людях, и под этим углом был много выше тех, кого Ленин сажал на секретарское место после Свердлова (единственным исключением был, по-видимому, Крестинский). И тем не менее до апреля 1922 г. секретарем ЦК выбирали кого угодно, только не Сталина.

При положении, которое занимал в партии Ленин, нет сомнения, что именно он не пускал Сталина к рулю партийной машины. У Сталина было много других противников в руководящем штабе партии, которые вели борьбу против его возвышения, но вопрос все же решал именно Ленин, и нет сомнения, что, поступая так, он руководствовался опасением, что Сталин свою «врожденную страсть к интригам» направит на внутрипартийные отношения, будет своими интригами вносить разложение в партийную верхушку.

Сталин, конечно, видел эту роль Ленина и прилагал все усилия, чтобы преодолеть враждебную настороженность последнего. Работу эту он вел по двум линиям: с одной стороны, он пытался на каждом шагу доказывать Ленину свою полную с ним солидарность и готовность во всем руководствоваться его указаниями. И в тоже время, с другой стороны, старался наговорами настроить Ленина против тех, кого считал своими соперниками, в первую очередь против Троцкого. Те немногие письма Сталина к Ленину, которые проникли в печать (как известно, Сталин вообще крайне неохотно давал разрешения на публикацию писем и документов о его прошлом), дают убедительные тому примеры[182]182
  Например, письмо Сталина к Ленину от марта 1921 г. о «Плане электрификации», впервые опубликованное В. В. Куйбышевым (Сталин: Сборник статей к 50-летию со дня рождения / Госиздат. М., 1930. С. 33–34).


[Закрыть].

Изучение документов показывает, что Ленин не только терпел эти наговоры, очень похоже, что он в какой-то мере даже поощрял их: иначе Сталин был бы более осторожен в своей игре… Бухарин позднее говорил, что главная сила Сталина в том, что он «гениальный дозировщик», т. е. лучше других понимает, какими аргументами вернее всего можно отравлять сознание своих собеседников, толкая их на поступки, выгодные для него, «гениального дозировщика». Несомненно, что, несмотря на предупреждения, Ленин поддавался влиянию умело дозированных наговоров Сталина.

Поведение последнего в отношении Троцкого было вполне определенным: осторожно, но настойчиво он сеял на большевистской верхушке «злые семена» подозрения, будто Троцкий носится с планами военно-бонапартистского переворота и именно для этой цели подбирает вокруг себя людей, лично ему преданных. «Сталин никогда не говорил об этом публично, – рассказывал Рыков в 1925 г. упомянутому выше американскому корреспонденту, но на заседаниях Политбюро и в интимных партийных кругах он на все лады муссировал эту тему»[183]183
  Reswick William. Ibid. P. 118.


[Закрыть].

Конечно, эти разговоры Сталин вел за спиною Троцкого, но слухи о них все же дошли до последнего. Тот попытался объясниться с Лениным.

«Меня интересует только одно, – спросил Троцкий, – могли ли Вы хоть на минуту допустить такую чудовищную мысль, что я подбираю людей против Вас?

– Пустяки, – ответил Ленин.

Как будто какое-то облачко над нашими головами рассеялось»[184]184
  Троцкий Л. Моя жизнь. Т. 2. С. 183.


[Закрыть], – прибавляет Троцкий, который ни тогда, ни позднее не понимал всей силы «злых семян» сталинской клеветы. «Облачко» отнюдь не рассеялось, и под его прикрытием «врожденная страсть к интригам» принесла Сталину на фронте борьбы за власть над партией много большие победы, чем на фронте борьбы с внешними врагами советской диктатуры.

Решающим моментом было избрание Сталина генеральным секретарем ЦК партии, состоявшееся 3 апреля 1922 г., сразу же после съезда партии. Положение партии в период этого съезда было весьма тяжелым. Совершенно катастрофическое состояние многих местных организаций, вскрытое чисткою 1921 г., показало крайнюю необходимость срочных мер по наведению порядка в партийном аппарате. Прежний состав секретариата ЦК для этого был явно непригоден (в него тогда входили Молотов, Ярославский и Михайлов). Необходимо было во главе секретариата поставить человека умного и решительного, способного сильной рукой навести порядок. В комиссии, которая обсуждала этот вопрос, большинство склонялось к кандидатуре И. Н. Смирнова, старого рабочего большевика, который на посту сначала председателя Реввоенсовета 5-й армии (под командованием Тухачевского она вынесла главную тяжесть борьбы против Колчака), а затем председателя Сибревкома показал огромный организаторский талант и большое умение разбираться в людях, оказывать на них нужное влияние. В период Одиннадцатого съезда он работал секретарем партийной организации Петрограда и одновременно стоял во главе Северо-Западного Бюро ЦК. В партийных кругах он пользовался большим авторитетом и широкими симпатиями. Его считали прямым и открытым человеком, твердым и справедливым.

Со всех этих точек зрения Смирнов был подходящим кандидатом, но за ним числилось одно большое «но», которое все перевесило: он был действительно сильным и независимым человеком, достаточно смелым для того, чтобы не только иметь свои взгляды, но и отстаивать их даже против самого Ленина. Незадолго перед тем он выдержал большой конфликт с представителями ВЧК в Сибири, не дав им арестовать Е. Е. Колосова, видного сибирского эсера, за которым чекисты вели настоящую охоту. Смирнов с ним был лично знаком по дореволюционной ссылке и теперь, чтобы спасти его от ареста, поселил его на своей собственной квартире («Сюда Вас арестовывать не придут, ручаюсь», – говорил он с усмешкой), а затем с надежным попутчиком отправил Колосова в Москву.

С точки зрения Ленина еще более опасной была независимость, показанная Смирновым в вопросе, который выходил за грани внутрипартийных споров: в Сибири 1920–1921 г. в качестве председателя Сибревкома Смирнов открыто показал себя противником антикрестьянской политики, которую тогда проводил ЦК партии, и с нею боролся, вступая в конфликты со специальными уполномоченными центра. Тогдашние события оправдали позицию Смирнова: на введение продразверстки, на создание комитетов бедноты и другие мероприятия центральной власти сибирское крестьянство ответило восстанием зимы 1920–1921 гг., которое оказало огромное влияние на крутой поворот Ленина к НЭПу. Тем не менее независимость Смирнова Ленину не нравилась.

К Сталину, которого он знал тоже по ссылке, Смирнов относился очень отрицательно, и Сталин отвечал ему тем же: слишком различными людьми они были. Возможно, что именно в силу отталкивания от Сталина Смирнов стал сближаться с Троцким, хотя никогда не разделял тех взглядов, которые были характерны для специфического «троцкизма».

Несомненно, что именно эта независимость Смирнова и определила отношение к нему Ленина: как раз в пору Одиннадцатого съезда Ленин был настроен особенно антитроцкистски, возлагая на Троцкого большую долю ответственности за неурядицу в партийных делах. Ленин подозревал, что Троцкий втайне продолжает вести фракционную работу, и именно ею объяснял подспудные оппозиционные настроения, которые часто чувствовались на съезде. Очень вероятно, что в этом сказывалось влияние наговоров Сталина; совпадение полосы наибольшего раздражения против Троцкого с выставлением кандидатуры Сталина на пост секретаря ЦК у Ленина, конечно, не было случайностью…

Ленин, конечно, не доходил до тех норм, которые позднее установил Сталин, но и он предпочитал иметь около себя людей, которых нужно убеждать лишь относительно частностей, которые в больших вопросах политики идут за ним беспрекословно. Особенно нужным это он считал для поста генерального секретаря ЦК, и именно поэтому приложил все усилия к тому, чтобы провалить кандидатуру Смирнова и провести Сталина, против которого было много возражений с разных сторон. Конечно, Ленин был уверен, что сможет лично контролировать работу Сталина, нейтрализуя ее вредные стороны. В этом тоже сказалась столь характерная для него огромная самонадеянность.

На первом же совещании членов только что избранного ЦК, вечером 2 апреля 1922 г. встал вопрос о секретариате. Рядом лиц была названа кандидатура Смирнова, и он, несомненно, был бы избран, если б в обсуждение не вмешался Ленин. Последний говорил много лестного о Смирнове, но доказывал, что его способности партия всего полнее сможет использовать, вернув его в Сибирь, где после него дела пошли совсем плохо. Для тех, кто знал Ленина, было ясно, что он решил ни за что не допустить в секретари ЦК человека, который может завтра открыто перейти в лагерь Троцкого, но не хотел говорить об этом прямо, так как сам неоднократно заявлял о необходимости вытравить из партийной практики все воспоминания о недавней дискуссии.

Отводя кандидатуру Смирнова на этом первом совещании членов ЦК, Ленин своего кандидата не называл, и только на прямо поставленный вопрос ответил обещанием такого кандидата назвать завтра. Очень похоже, что в этот момент вопрос и для него самого еще не был окончательно решен. Известно, что на кандидатуре Сталина особенно настаивал Зиновьев, который на собственном опыте по Петроградской организации уже успел убедиться в особенностях Смирнова и перешел в лагерь поклонников организационных талантов Сталина. Ночью, после первого совещания членов ЦК, Ленин имел большой разговор со Сталиным. Очевидно, именно этот разговор позволил Ленину преодолеть все колебания. И на следующий день, 3 апреля, на первом официальном заседании ЦК, он предложил выбрать секретарем Сталина. Эта кандидатура многих удивила, так как о прошлом Сталина из членов ЦК знали, действительно, многие. Но авторитет Ленина был так велик, что Сталин был избран без споров. Так Сталин пришел к власти над аппаратом.

Проводя Сталина на этот пост, Ленин был уверен, что организационную политику партии Сталин будет вести в полном согласии с ним, с Лениным. По-видимому, именно этот вопрос был предметом большого ночного разговора, и больше, чем вероятно, что именно этот свой горький опыт сговора со Сталиным имел в виду Ленин, когда годом позднее, в переговорах с Троцким, советовал не идти на соглашение со Сталиным, который «заключит гнилой компромисс и обманет» (как обманул он Ленина).

Этому обману помогла болезнь Ленина. Его здоровье казалось крепким. Тем острее поразило известие о первом ударе, который пришел меньше чем через два месяца после избрания Сталина. Сталин уже тогда принадлежал к той породе «счастливых», «недруги» которых умирают тогда, когда это выгодно. После избрания Сталина секретарем ЦК Ленин переставал быть для него полезным – он начинал становиться опасным. Сталин умело пользовался обстановкой. В Политбюро оформилась «тройка», в которую, кроме Сталина, вошел Зиновьев, думавший, что он руководит Сталиным, и Каменев, плывший по течению. В начале осторожно «дозируя» мероприятия в области хозяйственной политики, «тройка» подготовляла «наступление на рельсах НЭПа»[185]185
  Краткая история ВКП(б) / Под ред. В. Кнорина. М., 1934. С. 275.


[Закрыть] против частного капитала в торговле и промышленности. В области организационного строительства Сталин с лихорадочной торопливостью вел «перетряхивание» руководящего персонала партийного аппарата, занимая все ответственные места своими креатурами. Он с первых же шагов показал, что внимательно читал Макиавелли и во всяком случае «механику борьбы за власть», в особенности ее «зоологические» черты, как их определял позднее Каменев, продумал весьма последовательно.

А Ленин, действительно, быстро «излечивался» от терпимого отношения к Сталину, на ряде конкретных примеров убеждаясь, до каких граней может доходить у последнего отсутствие «элементарной честности». Этот вопрос был самым мучительным для последних месяцев жизни Ленина, который видел связь персонального вопроса о Сталине с большой проблемой об основной линии политики диктатуры. Ленин знал, особенно после второго удара, после 16 декабря 1922 г., что смерть стоит у порога и что конец может прийти каждую минуту. Врачи предписывали покой и требовали, чтобы он прекратил чтение газет, перестал встречаться с партийными друзьями, перестал бы говорить на темы, которые его так волнуют, а всякое волнение может стать смертельным. Ленин решительно отмахивался. «Неужели Вы не понимаете, – говорил он врачам, – что я еще больше волнуюсь, когда не могу говорить об этом?» Он ограничил свои встречи кругом самых близких, отказывался от встреч с людьми, которые его раздражали, сократил чтение повседневного материала, сосредоточивая остатки сил на том, что считал основным, главным. Но думал только о нем, об этом главном, и с обоих концов жег остатки свечи своей жизни.

От авантюристической самонадеянности, которая еще недавно была так характерна для его «экспериментаторства» (он любил цитировать слова Наполеона: «Сначала надо ввязаться в серьезный бой, а там уже видно будет»), теперь не оставалось и следа. Он болезненно остро ощущал ответственность за так безответственно начатый им «эксперимент» и ломал голову над вопросом, как вести корабль диктатуры, чтобы спасти от крушения. Две темы стояли для него в центре. В плоскости большой политики он все более и более остро на первый план выдвигал проблему отношений между диктатурой и крестьянством, требуя от диктатуры такой политики, которая обеспечивала бы возможность полного сотрудничества с крестьянством. Эта мысль была единственно большой политической мыслью, которую Ленин положил в основу своего знаменитого завещания. Он был совершенно категоричен в утверждении, что политика соглашения с крестьянством является ультимативным условием сохранения нового строя, что политика, подрывающая такое соглашение, неизбежно ведет советскую власть к катастрофе.

Соглашение с крестьянством – эта идея должна стать определяющей идеей всей политики диктатуры. Ленин не соглашался с выводом, который из этой же посылки делал Рыков, говоривший о необходимости отступления и перехода с принципиальных позиций «диктатуры пролетариата», которые были заняты большевиками в октябре 1917 г., на позиции «диктатуры пролетариата и крестьянства», как их определяли большевики в 1905 г. Принять этот вывод Ленин, который всю революцию и гражданскую войну провел под лозунгом «немедленного социализма», органически не мог. Но для будущего политику, построенную на насилии над крестьянством, он решительно отвергал. Его мысль билась над проблемой, как сможет советская диктатура социалистический характер своих общих задач сочетать с политикой искреннего соглашения с крестьянством, которое по своим настроениям не является социалистическим. Решения вопроса Ленин искал в пересмотре «всей точки зрения нашей на социализм». «Раньше, – писал он, – мы центр тяжести клали и должны были класть на политическую борьбу, революцию, завоевание власти и т. д. Теперь же центр тяжести для нас переносится на мирную организационную „культурную“ работу». Как основную задачу этой культурной работы в деревне, необходимо сделать пропаганду кооперации, которая должна сделать «переход к новым порядкам возможно более простым, легким и доступным для крестьянина»[186]186
  Ленин. В. И. Сочинения. 4 изд. Т. 33. С. 428.


[Закрыть].

В голове у Ленина складывался большой «кооперативный план», схематическую наметку которого он давал в своих заметках «О кооперации» (январь 1923 г.). Но именно потому, что идея обязательности соглашения с крестьянством становилась главным социально-политическим выводом Ленина в его построениях до совершенно исключительных размеров разрасталось значение вопросов организационного строительства партии: политика соглашения с крестьянством должна быть рассчитана на длительный период времени; она вела партию по пути, на котором неминуемы были опасности со всех сторон; шансы успеха во многом зависели от того, стоят ли на капитанском мостике партийного корабля люди, которые твердость руки рулевого сочетают с верностью основной идее этой политики, с верностью идее соглашения с крестьянством.

Вопрос о том, какую политику должна вести партия, таким образом, неразрывно сплетался с вопросом, кто способен проводить правильную политику? Полусерьезно, полушутя эти группы вопросов Ленин называл «лидерологией» и был способен целыми часами их обсуждать с теми, кого он считал политически наиболее к себе близкими. Выводы, к которым он приходил, были неутешительными: он не видел человека, который смог бы стать центральной фигурой для всей системы диктатуры, заняв в ней место его самого.

Именно в эти месяцы Ленин пересмотрел свое отношение к Троцкому и в значительной мере реабилитировал его от тех подозрений, которые злыми наветами сеял Сталин. В вопросах большой политики Ленин чувствовал себя очень часто полностью солидарным с Троцким, но он видел также, что между последним и другими ведущими фигурами штаба диктатуры сложились отношения, которые делали дружную совместную работу крайне трудной. Не в такой острой форме, но опасные трещины ползли и вокруг других ответственных работников партии и правительства. И чем пристальнее Ленин к этим трещинам приглядывался, чем откровеннее ему рассказывали те, кого он вызывал для разговоров о положении, тем яснее ему обрисовывались все размеры опасности, выраставшей из «злых семян» Сталина.

Было ясно: именно здесь корень зла. Пока этой злой работе не положен конец, никакое существенное улучшение на верхушке диктатуры невозможно. Все остальные вопросы «лидерологии» имели лишь подсобное значение. Начать собирание сил, приступить к их перегруппировке будет возможно лишь после того, как будет устранен главный очаг разложения – Сталин, которого он, Ленин, сам всего лишь за несколько месяцев перед тем сделал генеральным секретарем ЦК.

Последние месяцы жизни Ленина заполнены тревогами вокруг этого вопроса. Он все яснее видел, что необходимо ликвидировать Сталина как партийного лидера. Но даже при всем влиянии Ленина это оказывалось делом нелегким. Сталин умело вел свою линию, оплетая интригами и наговорами партийную верхушку. Как за год перед тем опутан был сам Ленин, так теперь в сетях Сталина запутались многие из членов ЦК и Политбюро. Особенно торопиться стал Ленин после второго удара (16 декабря 1922 г.). Еще до того, как врачи дали ему разрешение на чтение газет и занятие партийными делами (29 декабря), он настоял на вызове к нему стенографистки и одним из первых материалов продиктовал ей первую половину завещания с требованием снятия Сталина с поста генсека (25 декабря). Он хотел, чтобы, во всяком случае, этот его наказ наследникам уже теперь был зафиксирован на бумаге.

Когда положение его немного улучшилось и выяснилось, что судьба дает ему еще одну небольшую отсрочку, Ленин все силы сосредоточил на формулировке основных идей своего политического завещания и на подготовке к проведению основной идеи своего завещания организационно. Ввиду ловкости, с которой Сталин опутывал окружающих, Ленин решил, что простого его отстранения недостаточно, что необходимо, как говорила Крупская, Троцкому, «разгромить Сталина политически»[187]187
  Троцкий Л. Моя жизнь. Т. 2. С. 223.


[Закрыть]. Ленин систематически собирает материалы о деятельности Сталина, подготовляя «бомбу», которую он решил «взорвать» против Сталина на партийном съезде. Эта «бомба» должна была окончательно ликвидировать Сталина, и Ленин жил одной надеждой: додержаться до этого съезда, который уже созван на апрель.

Он не додержался… Сталин имел свою агентуру, наблюдавшую за настроениями в лагере его врагов, в первую очередь за настроениями Ленина, его переговорами, его планами. Возможно, что знал не все, но знал достаточно много, чтобы понимать, какая страшная угроза над ним нависла. И в то же время он знал, что здоровье Ленина ухудшается, что ему осталось жить считанные дни и что каждое острое волнение может раньше срока оборвать тонкую нить этих считанных дней. Трудно поверить, что в этом была только простая случайность: именно в эти дни Сталин со все более и более нарастающей грубостью давал ответы на вопросы тех, кто обращался к нему как секретарю ЦК лично или по телефону за информацией и другими справками для Ленина. Кончилось тем, что на один запрос по телефону, с которым к нему обратилась Крупская, Сталин ответил грубейшей бранью, пересыпанной «матерщиной». Об этом ответе, конечно, стало известно Ленину. Ленин пришел в негодование, много волновался и продиктовал стенографистке письмо Сталину с заявлением о разрыве с ним всех личных отношений. Это письмо в печати неизвестно, так как Сталин и его агент тщательно уничтожали все неблагоприятные для него документы. Но содержание его мы знаем: в нем Ленин назвал поведение Сталина поведением восточного сатрапа, опьяненного властью, писал, что Сталин недостоин быть в рядах коммунистической партии[188]188
  Дмитриевский С. Сталин / Изд. Стрела. Берлин, 1931. С. 285.


[Закрыть].

Это письмо Сталину о разрыве с ним отношений было последним письмом, продиктованным Лениным. Волнения, связанные с этим эпизодом, Ленину обошлись очень дорого: в ту же ночь ему стало хуже, затем пришел третий удар, он потерял способность речи, правая сторона тела была парализована. Дальше шло медленное умирание, растянувшееся на десять месяцев.

Когда речь заходила об этих событиях, Сталин обычно отвечал признанием своей «грубости». «Таким родился», – прибавлял он, и в этом многие видели оправдание ему. Относительно наличия в его натуре элементов грубости спорить не приходится. Но вопрос этим не исчерпывается. Сталин был груб по натуре, но эту сторону своей натуры он показывал далеко не всегда, а только тогда, когда хотел быть грубым. Он умел великолепно владеть собою, во всяком случае в тот период, когда умирал Ленин.

При знакомстве с биографией Сталина совершенно исключенным приходится признать утверждение, что он мог потерять самообладание из-за простых вопросов жены Ленина. Грубостью натуры его поведение не объяснить. Дело не в потере самообладания, а в сознательной игре: Сталин умышленно говорил грубости секретаршам Ленина и умышленно же грубо оскорбил его жену, стремясь, чтобы обо всем этом стало известно больному Ленину, которого такое поведение Сталина не могло не приводить в негодование. Ленин был очень сдержанной и скрытной натурой, но именно от таких рассчитано грубых поступков он приходил в состояние холодной ярости, близкой к нервному заболеванию. А в тогдашнем состоянии Ленина эта степень нервного напряжения не могла не повести к удару.

Сталин хорошо знал людей, вернее, слабые, уязвимые места у людей. Не мог он не знать и этой стороны Ленина. И оскорбление, которое он наносил жене Ленина, было его обдуманным и рассчитанным ходом, задачей которого было так взволновать Ленина, чтобы с последним случился новый удар, ибо только такой удар мог предотвратить катастрофу от «взрыва бомбы», которую Ленин заготовил против Сталина. Сталин оскорбил Крупскую вполне сознательно для того, чтобы убить Ленина – вот вывод, к которому приводит анализ известных до сих пор данных об обстановке, предшествовавшей смерти Ленина[189]189
  Троцкий в своих статьях 1939–1940 гг. рассказал один крайне важный эпизод, который, возможно, заставит историков признать Сталина убийцей Ленина не только через оскорбление его жены, но и в более непосредственном значении этого слова, убийцей-отравителем. По этому рассказу Троцкого в конце февраля 1923 г. Сталин сообщил в Политбюро о просьбе Ленина дать ему яд для самоубийства, с которой к нему якобы обратился Ленин. По словам Сталина, Ленин опасался нового удара и хотел иметь возможность в этом случае покончить с собою. Троцкий подчеркивает «загадочный и фальшивый» тон Сталина, который высказывался за удовлетворение просьбы «старика» под тем предлогом, что страдания последнего становятся невыносимыми. Троцкий высказался решительно против, Зиновьев его поддержал, и предложение Сталина отпало без формального голосования, но, как рассказывает Троцкий, его долго потом тревожил вопрос: чего, собственно, хотел Сталин? Вопрос этот действительно крайне важен, тем более, что сам факт обращения Ленина с этой просьбой к Сталину вызывает большие сомнения: в это время Ленин уже относился к Сталину без всякого доверия, и непонятно, как он мог с такой интимной просьбой обратиться именно к нему.
  Этот факт приобретает особенное значение в свете другого рассказа Автор этих строк встречался с одной эмигранткой военных лет, которая в течение последнего перед войной десятилетия много скиталась по советским тюрьмам, в том числе и политическим изоляторам, где имела большое количество интересных встреч. В Челябинском изоляторе ей пришлось встретиться со стариком-заключенным, который в 1922–1924 гг. работал поваром в Горках, где тогда жил больной Ленин. Этот старик покаялся рассказчице, что в пищу Ленина он подмешивал препараты, ухудшавшие состояние Ленина. Действовал он так по настоянию людей, которых он считал представителями Сталина. В момент нашей первой встречи эта рассказчица ничего не слышала про статьи Троцкого, в то время как ряд других ее рассказов нашел позже полное подтверждение.
  Если этот рассказ признать достоверным, то заявление Сталина в Политбюро, о котором рассказывает Троцкий, имеет вполне определенный смысл: Сталин создавал себе алиби на тот случай, если б стало известно о работе повара-отравителя.


[Закрыть].

С исторической перспективы этот конец Ленина был расплатой за правило «цель оправдывает средства», с которым он подходил к делу политической борьбы вообще и к вопросу о привлечении Сталина к партийной работе, в частности, «незаменимые» люди, способные «ни перед чем не останавливаться» во имя достижения важных практических результатов, которых Ленин подобрал в своем окружении, в решающий момент не остановились и перед тем, чтобы перешагнуть через труп Ленина.

Именно в это время, в 1925 г., Маленков появился в аппарате секретариата ЦК и одновременно в личном секретариате Сталина. Это не было случайностью. Люди типа Маленкова, с опытом военно-чекистской работы в Туркестане, «советские ташкентцы» по всем их навыкам как раз в это время стали особенно нужными Сталину. Это был, несомненно, самый трудный год на его извилистом пути к единоличной диктатуре. И Сталин его прошел, все время балансируя на лезвии ножа, под постоянной угрозой срыва. Он только что нанес решающий удар Троцкому. И, сняв его с поста председателя Реввоенсовета, фактически вывел из строя этого наиболее опасного и сильного из своих противников в борьбе за руководящую роль в партии. Но эта победа едва не стала для него пирровой: для тех, кто вблизи наблюдал Сталина в месяцы травли Троцкого, становилось все более и более ясным, как опасен он для окружающих и как прав был Ленин, во главу угла своего завещания поставивший требование смещения Сталина с поста генерального секретаря ЦК.

За год, который прошел после смерти Ленина и был весь заполнен борьбою против Троцкого, основные особенности натуры Сталина, его полная неразборчивость в средствах, соединенная с безграничным властолюбием и злобной мстительностью, выявились с полной очевидностью для тех, кто работал рядом с ним в руководящих партийных органах. Поставив в центр своих стремлений задачу установления своей личной диктатуры над партией, которая диктаторски правит страною, Сталин ни перед чем не останавливался в борьбе с противниками. При мало-мальски существенных разногласиях совместная работа с ним была невозможна Его методы действия в отношении к коллегам по работе охарактеризовал еще Ленин в мимоходом брошенных замечаниях. «Этот повар готовит только острые кушанья», а когда он наталкивается на сильных противников, при которых его кулинарные упражнения становятся опасными, Сталин заключает «гнилой компромисс», чтобы под прикрытием этого компромисса, за спиною партнера, продолжать втихомолку подготовку тех же «острых кушаний». Именно поэтому Сталин легко шел на всякие соглашения, легко давал всякие обещания: они связывали руки противникам, которые к ним подходили как честные люди, а он ими пользовался для того, чтобы выбрать удобный момент для предательского удара. Как о нем говорил тот же Ленин, Сталин был человеком, которому не хватало «элементарной честности».

С теми, кто против него вел борьбу, он был беспощаден. Обид не прощал и не забывал. Умел терпеливо выжидать, откладывая месть до удобного случая, но тем более жестокой была месть, когда такой случай находился…

Зиновьев и Каменев были осведомлены об этих особенностях натуры Сталина, хотя, по всей вероятности, не с такою полнотою, как Ленин. Быстрый рост Сталина на посту генерального секретаря им был совсем не по душе. Сопротивление, которое он оказывал их попыткам, не могло им не показать, что в его лице растет противник, который скоро станет опасным для них самих. Но потребности борьбы против Троцкого, который им казался наиболее опасным противником, заставляли их вопрос о Сталине отодвигать на задний план. Необходимо пояснить, что и Троцкий к ним питал далеко не теплые чувства, он не был кротким ягненком и умел наносить весьма чувствительные удары, временами провоцируя Зиновьева и Каменева на борьбу. Именно такой характер носила опубликованная им осенью 1924 г. книга об «Уроках октября».

* * *

В январе 1925 г., с момента снятия Троцкого с поста председателя Реввоенсовета СССР, вопрос о нем потерял свою остроту, и Каменев с Зиновьевым немедленно же сделали попытку перейти в наступление против Сталина. Несомненно, что провокационный характер носило предложение Каменева, предложившего при обсуждении вопроса о преемнике Троцкого на посту в Реввоенсовете кандидатуру Сталина. Предложение это не было принято, так как Сталин его решительно отклонил. Но цель Каменева Сталину была, конечно, ясна. Именно с этого момента трения внутри вчерашнего «триумвирата» переходят во все более и более напряженную борьбу, вначале закулисную, затем открытую.

Положение Сталина было исключительно трудным, хотя нет сомнений в том, что к этой борьбе он готовился заранее. Основная трудность, с его точки зрения, состояла в том, что в тогдашнем Политбюро не было буквально ни одного человека, на которого Сталин мог бы более или менее прочно положиться. А борьба шла прежде всего за большинство в Политбюро. В Политбюро тогда входило семь полноправных членов (не считая шести кандидатов[190]190
  Такими кандидатами тогда были Дзержинский, Калинин Молотов, Рудзутак, Сокольников и Фрунзе. Лоялен Сталину был только Молотов.


[Закрыть]), которые, если сбросить со счетов самого Сталина и Троцкого (стоявшего совершенно особняком и являвшегося противником Сталина) распались на две группы: Зиновьев и Каменев, с одной стороны, и Рыков, Бухарин и Томский, с другой. Между ними уже тогда имелись существенные расхождения, но это были расхождения больше в теоретических построениях и в политических настроениях, чем в конкретных выводах для текущей политики.

Группа Рыкова особенно настаивала на расширении НЭПа в направлении предоставления большей свободы развития индивидуальному крестьянскому хозяйству в области политики внутренней и на освобождении внешней политики страны от необходимости считаться с интересами развития Коминтерна и подготовки мировой революции. Это освобождение было тогда обязательным условием хозяйственного строительства в стране. Именно эти пункты Рыков прямо поставил перед Политбюро как условие своего согласия занять пост председателя Совнаркома после смерти Ленина В основе всей его политики лежала мысль, которую он тогда нередко высказывал на ответственных собраниях: поскольку революция на Западе не произошла, для России, которая одна построить социализм не может, на очередь становится, как он формулировал, проблема спуска власти на тормозах к крестьянству. В этом отношении он думал более последовательно и высказывался более открыто, чем даже его ближайшие единомышленники Бухарин и Томский, определенно связывая хозяйственные уступки крестьянству с необходимостью предвидеть в ближайшем будущем и уступки политические.

Зиновьев и Каменев разделяли мысль Рыкова о невозможности построения социализма в одной России, силами одного только российского рабочего класса, но выход из этого положения склонны были искать в совершенно противоположном направлении, концентрируя внимание на интересах Коминтерна, на вопросах содействия коммунистическому движению Запада. Именно поэтому они были особенно чувствительны ко всякого рода изменениям политики внешней, но сравнительно легко соглашались на уступки крестьянству, не только экономические, но даже и политические. На пленуме ЦК осенью 1924 г. под впечатлением восстания в Грузии Зиновьев предлагал легализовать создание беспартийной крестьянской фракции в Советах, как в центре, так и на местах, и дать ей право издания собственной газеты. Что же касается до уступок хозяйственных, то Зиновьев и Каменев одобряли «курс на богатейшую деревню»[191]191
  Доклады Каменева весной 1925 г., собраны в 12-м томе его Сочинений (М., 1926). В этом томе опубликован и его доклад на Третьем съезде Советов. Этот съезд принял ряд решений, которые позднее стали объектом жестокой критики со стороны оппозиции, в том числе о предоставлении крестьянам права сдавать свой участок в аренду, о расширении прав на применение наемного труда и т. д. Очевидно, что эти постановления были приняты с ведома и согласия Политбюро.


[Закрыть], взятый весною 1925 г. Четырнадцатой партийной конференцией и затем Третьим съездом Советов.