Текст книги "Плавни"
Автор книги: Борис Крамаренко
Жанр:
Военная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
1
Днем вместе с ветром налетела гроза. Прошумела в листве ураганом капель, смыла дорожную пыль, с грохотом и огненными вспышками умчалась к морю. Ветер стих. Выглянуло солнце. Низко над землею помчались стрижи, а в синеве неба огромною дугою расцветилась радуга.
Андрей, только что отпустивший начальника продотряда, посмотрел на часы. Было четверть пятого. В шесть – собрание всех коммунистов станицы. «Надо пообедать», – подумал Андрей, но вспомнил, что обещал Наталке заехать сегодня к учительнице. Он позвонил и приказал подать тачанку.
Зинаида Дмитриевна, единственная преподавательница двухклассной школы, построенной во время войны для детей иногородних, жила в небольшой комнатке при школе – одноэтажном кирпичном здании с большим садом.
Молодая, худощавая, с подвижным лицом и вьющимися светло–каштановыми волосами, она была бы красивой, если б не нижняя, немного тяжелая челюсть. Большие серые глаза Зинаиды Дмитриевны смотрели на людей смело и вызывающе, если с ней спорили или ссорились. Но когда ее за что–нибудь хвалили, серые глаза смотрели растерянно, а на губах появлялась детски застенчивая улыбка.
В ее комнате, обставленной скромно и скупо, очень много места занимали книги. Они загромождали этажерки, лежали на полках, установленных в стенной нише, и на подоконниках двух окон.
Андрей с минуту осматривался и лишь после вторичного приглашения хозяйки сел на стул. Зинаида Дмитриевна, видя, что гость не знает, с чего начать разговор, заговорила первая.
– С вашей стороны очень любезно, Андрей Григорьевич, что вы навестили меня.
Андрей взглянул ей в лицо и почувствовал, что его неловкость исчезла.
Ему показалось, что он уже давно знаком с этой девушкой со смелыми глазами и милой застенчивой улыбкой.
– Я приехал к вам, Зинаида Дмитриевна, по просьбе Наталки. Вы хотели меня видеть?
– Очень. Я так много о вас слышала.
– От кого?
– От Наталки и от станичников. Ведь вас знают даже ребятишки.
– Я вам не помешал?
– Нисколько. Мне немного нездоровится, лежать надоело, читать тоже.
– У вас целая библиотека.
– Вы любите книги?
– Читать–то я люблю, да мало приходилось…
– Заходите ко мне, я вам буду давать книги.
– Спасибо.
– Что вас интересует?
– Выберите сами, Зинаида Дмитриевна, я ведь почти ничего не читал.
– Вы не притворяйтесь таким неуком, Андрей Григорьевич, я слышала вашу речь на площади. Замечательная речь!
Андрей посмотрел на нее недоверчиво: он не знал, шутит она или говорит серьезно.
– Какая уж там речь… – он стал рассматривать корешки книг на этажерке.
– Я вам дам пока «Войну и мир» Толстого, хорошо?
– Я читал, Зинаида Дмитриевна, когда курсантом был, «Войну и мир», «Анну Каренину» и «Воскресение».
– А говорите – ничего не читали. Ну, тогда я дам вам «Тараса Бульбу».
– Тоже читал. Очень понравилось. Дайте мне, если есть у вас, «Мертвые души» – начал читать, да не кончил, досрочный выпуск помешал…
– А Пушкина и Лермонтова читали?
– Читал… В лазарете, в Орле… врач один давал. Люблю читать, когда время есть, а вот писать почти не умею: что ни слово, то и ошибка.
– Хотите, я вам помогу? Я с Наталкой занимаюсь и с вами буду.
– Наталка учится?
– О, она у меня прилежная. Книги запоем читает.
– Вот она какая, а мне не сознается. То–то она меня все к вам отсылает.
– Это я ее просила прислать. У меня к вам один вопрос есть.
– Говорите.
– Скажите, Андрей Григорьевич, вы Сухенко хорошо знаете? Он как–то мне говорил, что вы с ним друзья.
– Волки в степи с ним друзья, а не я, – вырвалось горячо у Андрея. Зинаида Дмитриевна вздрогнула и побледнела.
– За что, за что вы его так?..
Андрей увидел слезы на ее глазах,
– Простите, Зинаида Дмитриевна, за грубость. Вы его… вы дружите с ним?..
– Может быть. Вы что–то плохое про него знаете, да?
– Почти ничего.
Андрею стало жаль учительницу. Он не выдержал ее молящего взора и встал. «Надо же было ей с таким негодяем встретиться!» – подумал Андрей. Он не знал, что ему теперь делать, и стоял перед учительницей молча и смущенно.
– Простите, Зинаида Дмитриевна, но я не знал, что вы его друг, иначе я не сказал бы вам этого. Рассказать же больше я не могу… да и нечего.
Она тоже встала.
– Вот видите, вы сами говорите что нечего. Вы его,
очевидно, не любите потому, что он был офицером?
– Может быть… Прощайте.
Андрей протянул учительнице руку. Она грустно улыбнулась.
– До свидания. Пришел, расстроил и уходит… Заходите, будем заниматься.
Андрей вышел на улицу и вытер рукавом черкески лоб.
– Фу, как в баке побывал!..
Он вспомнил, что не взял книгу, но лишь махнул рукой и, сев в тачанку, поехал в ревком.
2
В ревкоме Андрея ожидал фельдъегерь из Ейска с секретным пакетом.
Андрей принял пакет, сел к столу и стал читать. По мере чтения лицо его все больше бледнело, а под левым глазом судорожно забилась синяя жилка. Дочитав бумагу до конца и перечитав внимательно вновь, он с отвращением отшвырнул от себя. Потом бросился к телефону.
– Гарнизон! Да, да, дайте гарнизон! Позовите сейчас же Хмеля. Это ты, Семен? Немедленно приходи в ревком. Скорей! Сейчас же!..
Через несколько минут в кабинет вбежал Хмель. Позади него встали четверо казаков с винтовками. С улицы и со стороны двора доносились стук копыт и звуки отрывистой команды.
Хмель бросился к Андрею.
– В чем дело? Что с тобой? Я думал, что у тебя Сухенко, случилось что–нибудь… Я дежурную сотню в ружье поднял… Фу… и напугал же ты меня!
Хмель движением руки отпустил бойцов. Потом подошел к Андрею.
– Э-э, брат, да на тебе лица нет!
Андрей взял со стола полученную бумагу и протянул ее Хмелю.
– Читай.
Хмель читал медленно, шевеля губами. Время от времени он вздыхал и ругался. Дочитав до конца, повернулся к Андрею и хриплым голосом, но внешне спокойно проговорил:
– Стало быть, меня обвиняют в бандитизме, а тебя – в формировании банд, – под видом гарнизона, – и в сочувствии генералу Врангелю. А цена нам, выходит, одна… обоих к стенке… Не иначе, как этот Сухенко зробил?
– Сухенко или кто другой, а ехать надо.
– Обоим?
– Нет, один поеду.
– Почему – один? Ведь мы оба сняты с работы и
отзываемся в Ейск. Мне приказано сдать дела начальнику сухенковской конвойной сотни, а тебе – просто явиться в Ейск. А там нас, наверно, арестуют.
– Ну, знаешь, я не Ейском на работу прислан. Примешь от меня ревком и смотри… дел без меня никому не сдавай, слышишь?
– Слышу.
– Собрание коммунистов проведешь сам. Роту организуйте немедленно. После собрания собери бюро ячейки и объясни там все. Если я через двое суток не вернусь, шли верного человека в Ростов с письмом к председателю Бюро ЦК… Письмо я сейчас напишу, – Андрей подошел к столу и, наклонившись, начал писать.
– Гарнизон держи в боевой готовности. Расследование по делу об убийстве хорунжего закончил?
– Почти.
– Кто убил?
– Свои, сухенковские… И, полагать надо, – по приказанию Сухенко. Или хорунжий слишком много знал и был опасен, или для провокации его кокнули, чтобы свалить дело на наших ребят.
– Сообщи об этом немедленно Ростовской Ч К. Материал пошли с комвзвода Кравцовым. Дай ему для охраны несколько хлопцев.
Андрей кончил писать.
– Запечатаешь письмо сам. Ну, прощай… Будь осторожен! За Сухенко следи в оба. Если возвратится комиссар бригады, расскажешь ему все и поступишь в его распоряжение.
– А если Сухенко вздумает разоружить гарнизон?
– С боем отступай по направлению Кущевки.
3
Тщедушный, с рассыпанными по всему лицу веснушками парень с отчаянием отложил в сторону ручку.
– Я же вам говорю, что председателя сегодня не будет. Понимаете, не будет! А ты, сосунок, не горячись. Я ведь тебя спрашиваю, где мне его найти. Дело у меня такое, что ждать нельзя.
Андрей снял бурку и бросил ее на стол. Парень хотел обидеться, но, взглянув еще раз на Андрея, заметил орден Красного Знамени, приколотый выше чеканных газырей, и кривую вызолоченную саблю. Он резко изменил тон.
– Да вы кто будете?
– Комбриг Семенной.
– Простите. Я сейчас доложу… – Он вскочил со стула и скрылся за дверью кабинета.
– Председатель просит к себе.
Андрей быстро прошел в кабинет.
За огромным столом, заваленным бумагами, сидела немолодая женщина со стриженными черными волосами. Она, не дав ему произнести ни слова, укоризненно проговорила:
– Ай–я–яй, товарищ Семенной! Сколько времени уже работаешь и ни разу не заглянул ко мне. Разве так можно?..
Андрей подошел к столу и положил полученную им из Ейска бумагу.
– Ты подписала?
– Я должна была подписать этот приказ.
– Даже должна?
– Да. Сядь, Семенной. Ты пойми, что собранные тобой сотни почти поголовно состоят из вчерашних бандитов. И это в то время, когда мы стоим перед выступлением Врангеля… Твои сотни надо немедленно разоружить. Потом… этот твой Хмель, ведь он, разъезжая по хуторам, грабил казаков…
– Довольно! Мне теперь все понятно… Ты это дело сама расследовала?
– У меня есть данные, им нельзя не верить.
– Письма куркулей, в которых они жалуются на «бандита» Хмеля?
– Хотя бы и так.
– А ты интересовалась, почему Сухенко не выполняет приказа командующего о выступлении на фронт?
– Потому, что дожидается отмены этого приказа. Я сама послала письмо в Ростов с просьбой хотя бы временно задержать бригаду на Кубани… Уж не на твои ли банды прикажешь рассчитывать?
– Значит, гарнизон разоружить, Хмеля – к стенке, а меня снять с работы и отдать под суд?
– Совершенно верно. Только тебя мы пощадим. Ты будешь направлен в другую станицу военным комиссаром.
– Никуда ты меня не переведешь, а Хмеля я вам не отдам – ни тебе, ни Сухенко.
– Как это понимать?
– Очень просто. Я ведь не только председатель ревкома, а и председатель комиссии по борьбе с бандитизмом и прислан на работу не Ейском, а по решению Юго – Восточного бюро ЦК партии. Гарнизон я разоружать не позволю и сегодня же выезжаю с докладом в Ростов. У меня есть данные считать твоего Сухенко изменником и требовать немедленного его ареста.
– Не верю этому. У тебя с Сухенко личные счеты. Я уже дала ему разрешение разоружить гарнизон и арестовать Хмеля.
– А… так ты вот как?!
Андрей сделал движение к столу. Потом, быстро овладев собой, повернулся и вышел из кабинета, хлопнув дверью. Он прошел мимо изумленного паренька, бросив ему на ходу:
– Председательше своей воды дай, а то злякалась она…
Выйдя на улицу, задумался: «Куда идти? В уком – бесполезно. Очевидно, у них тут все согласовано, и пока докажешь им свою правоту, они, пожалуй, разоружат мои сотни и, чего доброго, пустят в расход Хмеля… Гм, пожалуй, погорячился я, напугал… Ну, сама виновата: беляку, золотопогоннику, поверила с первого слова, а ему, Семенному, веры нет. Что же делать? Подчиниться? Предоставить свободу действий генералу Алгину и всем его полковникам, засевшим в плавнях? Нет, нельзя этого… Фу, черт, голова кругом идет! А Хмель? Неужели отдать им старого боевого товарища, ни в чем не повинного?… Надо немедленно ехать в Ростов…»
Но уехать, бросив Хмеля и гарнизон на произвол Сухенко, Андрей не мог. Уже на вокзале он решил возвратиться в станицу, вместе с гарнизоном с боем отходить на Кущевку и, оставив там гарнизон, выехать самому в Ростов для доклада бюро ЦК РКП (б).
В Староминскую Андрей приехал ночью. Пройдя пешком пустынные улицы, он уже подходил к воротам Хмеля, когда услышал сзади себя конский топот. Андрей перепрыгнул через забор и притаился за большим кустом шиповника.
Мимо шагом проехала группа всадников. Один из них, высокого роста, громко говорил ехавшему с ним рядом казаку:
– Митька, доедем до провулка, возьмешь пять хлопцев и паняй с ними на вокзал, смени Маклушку. Да слышал, что есаул сказывал? Ежели Семенной приедет, зараз арестуй его и гони в штаб.
«Хорошо, что я догадался около семафора спрыгнуть, – подумал Андрей. – А хлопцы эти – с сухенковской бригады, не иначе». Выждав, когда всадники скрылись в переулке, Андрей оглянулся и только тогда заметил, что на месте дома Семена Хмеля лежит груда обгорелого мусора, а посреди нее торчит полуразрушенная печь. Сердце сжала боль. Он в нерешительности подошел ближе, не зная, что предпринять. «Идти в гарнизон опасно. Могут перевстреть сухенковцы – и тогда конец… Хмель, очевидно, уже арестован. Но где же Наталка, неужели арестовали и ее?.. – Андрей вздрогнул. – И почему тот, высокий, говорил о каком–то есауле, – видимо, своем начальнике? Неужели Сухенко поднял восстание? Нет, на это он сейчас едва ли пойдет». Мучаясь сомнениями, Андрей вспомнил вдруг об учительнице. У нее он, может быть, узнает о судьбе Наталки, узнает и то, что произошло в станице в его отсутствие.
Он прошел в сад, осторожно пролез сквозь колючки жерделовых деревьев, посаженных вместо изгороди со стороны переулка, и, держась в тени заборов, направился к школе.
4
Зинаида Дмитриевна, закрыв книгу, с беспокойством прислушалась: в окно ее комнаты кто–то стукнул. Стук был слабый и нерешительный, и Зинаиде Дмитриевне сперва показалось, что это ударился в стекло майский жук. Но вот стук повторился, на этот раз сильнее. Учительница встала и боязливо подошла к окну.
Ничего не разглядев через стекло – ночь была темная, Зинаида Дмитриевна, набравшись храбрости, щелкнула задвижкой и распахнула окно настежь.
– Кто там?… – шепотом спросила она.
– Это я, Семенной…
– Андрей Григорьевич, вы?!
– Тише!.. К вам можно?
– Можно, можно, ах, боже мой! – она метнулась к двери, чтобы впустить Андрея.
– Не надо… Я – в окно.
Андрей схватился за подоконник и прыгнул в комнату. Затворив окно, повернулся к учительнице. Прижав руку к сердцу, она сказала взволнованно:
– Андрей Григорьевич, зачем вы возвратились в станицу? Вас ищут и если поймают, – вы погибли. Вам надо ехать в Ростов.
Андрей взял ее за руку.
– Успокойтесь, им не поймать меня… Я только что из Ейска, ничего еще не знаю, как и что в станице. Что тут произошло с Хмелем и Наталкой?
Зинаида Дмитриевна приложила палец к губам и показала глазами на свою кровать в углу за двумя книжными этажерками. Андрей увидел на кровати спящую Наталку…
– Наталка!
– Ваш ординарец привел ее.
– А Хмель?
– Должно быть, убит. Я видела, когда его вели по улице и били прикладами. Какой ужас!
Учительница закрыла лицо руками и заплакала. Андрей побледнел. «Опоздал! Да и что я мог бы сделать?! Эх, Семен, Семен!»
Андрей осторожно отвел руки Зинаиды Дмитриевны от ее лица.
– Не надо плакать… Расскажите мне все, что знаете.
– Сегодня утром они арестовали Хмеля и сожгли его дом. В станице поднялась перестрелка между вашим гарнизоном и казаками Сухенко. Ваши ушли из станицы. А кто не успел отступить, с того тут же, на улице, срывали оружие, одежду и рубили шашками. – Зинаида
Дмитриевна опять заплакала. – Вы должны бежать, Андрей Григорьевич! Они вас хотят убить.
– А вы откуда знаете?
– Приходил Сухенко и говорил, что вы и Хмель – бандиты, и весь гарнизон ваш – бандитский, и что вы уже приговорены к расстрелу.
– Быстро! – усмехнулся Андрей. – А вы, вы–то поверили?
– Сначала – да, а потом, когда ваш ординарец привел Наталку, и они рассказали мне о вас все, я поняла, что Сухенко – ужасный человек… Я очень боюсь, чтобы он не пришел ко мне.
– А Тимка еще зайдет сюда?
– Не знаю… он не говорил. Может быть, его тоже убили.
– Ну, его–то вряд ли убьют… – И тут же с горечью подумал: «Пропал теперь мой Ураган». – Ну, мне пора, Зинаида Дмитриевна. Попытаюсь пробиться в Ростов.
– Они вас поймают.
– Здесь, на квартире, они меня поймают наверняка, а на улице, – еще посмотрим. Сейчас ведь ночь темная…
– Как же вы проберетесь в Ростов?
– Постараюсь достать лошадь, доеду до Кущевки, а там – поездом.
Андрей простился с Зинаидой Дмитриевной, бесшумно перепрыгнул через окно и как бы растаял в ночной темноте.
Об отъезде председателя в Ейск Тимка узнал утром, придя в гарнизон.
Он пошел в конюшню и стал отвязывать Урагана.
– Зачем берешь коня?
Тимка обернулся, – за его спиной стоял дежурный по конюшне.
– На речку купать, дядя Миша.
– Иди к дежурному по гарнизону. Возьми разрешение.
– Какое разрешение?
– «Какое, какое»! Сказано – иди за разрешением, вот и все.
Тимка пошел к дежурному по гарнизону, но тот без Семена Хмеля наотрез отказался дать пропуск. Немного озадаченный, Тимка решил выкупать во дворе своего коня и Урагана. Заведя их потом в конюшню, он насыпал им золотистого ячменя и побежал домой.
Дома, вот уже с неделю, болел племянник, и Тимка все свое свободное время просиживал у его маленькой кроватки. Войдя в кухню, он увидел брата.
– Приехал?!
Брат дружески кивнул Тимке головой и принялся снова чистить сапоги.
– Как дела–то, доктор сегодня будет?
– Обещал к вечеру. Да Павлику уже лучше…
– Давно вернулся?
– Вчера только. Переночевал в лагере – и сюда…
У самого Врангеля был.
– Да ну?
– Вот тебе и ну.
– Видел его?
– Это барона–то, – брат с минуту помолчал, усердно махая щеткой, потом небрежно бросил через плечо:
– Завтракали вместе.
– Вре–е–е-ешь?!
– Не веришь, не надо…
С улицы донеслись винтовочные выстрелы. Тимка бросился к окну.
– Что это?!
– Чего перелякался? Это Сухенко разоружает гарнизон Хмеля.
– Восстание?
– Ну, пока нет. Сегодня Сухенко действует по приказу отдельского ревкома.
Тимка, не дослушав брата, сорвал со стены карабин и выскочил из кухни.
– Куда ты? Вернись! – Но Тимка уже бежал опрометью через двор к воротам. Он спешил к дому Семена Хмеля. Какое–то чутье подсказывало ему, что нельзя в такие минуты бросать Наталку одну.
Пробегая мимо ревкома, Тимка увидел, что группа гарнизонцев, засев в доме, отстреливается от казаков Сухенко, окруживших здание. Тимка свернул в переулок и побежал еще быстрее. Стрельба усиливалась с каждой минутой, выстрелы раздавались уже по всей станице. Вскоре с ними слились со стороны площади резкие пулеметные очереди.
Тимка не понимал, что делается вокруг него. Он помнил в этот миг лишь о Наталке и о том, что она одна в доме.
Но вот и знакомый забор из накрашенных досок. Тимка, задыхаясь от быстрого бега, остановился около ворот. Во дворе толкалось несколько казаков. Двое из них стучали прикладами в запертую дверь, остальные заглядывали в окна и бродили по саду.
– Вам здесь чего нужно? – Тимка старался говорить громко и уверенно.
Один из казаков подошел к Тимке и, с жадностью посмотрев на серебряные ножны его шашки, спросил:
– А тебе какое дело, щенок? Ты что – гарнизонец?
Тимка побледнел от злобы.
– Я тебе не щенок, а урядник и личный ординарец генерала Алгина, а за щенка – получи! – он размахнулся, ударил казака по уху и, не давая ему опомниться, крикнул:
– Как стоишь, сучий сын?!
Казак растерялся. Он не знал – то ли ему броситься на Тимку, то ли встать перед ним во фронт. Другие казаки с интересом наблюдали за Тимкой и своим товарищем. Наконец один из них крикнул:
– Эй, господин урядник, скажи, кто такой генерал Алгин?
Тимка, не смущаясь, ответил:
– Вот когда он прикажет отодрать вас шомполами, тогда вы его на всю жизнь запомните.
Угроза подействовала. Казаки уже готовы были
убраться со двора, когда двое бродивших по саду, подойдя к Тимке, крикнули:
– Да ведь это председательский денщик! Чего вы, дураки, уши развесили?.. А ну, бросай на землю винтовку, ну, живо!
Тимка отступил на шаг и клацнул затвором. Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы во двор не въехала группа всадников.
– Что тут происходит?
– Так что, господин есаул, председательского денщика поймали.
Тимка исподлобья посмотрел на командира и узнал в нем есаула конвойной сотни, раза два навещавшего его брата у них в доме. Сотник тоже узнал Тимку и дружески кивнул ему головой. Потом сурово взглянул на казаков.
– Не смейте трогать его. Что вы тут делаете? Марш отсюда!
Казаки моментально исчезли. Есаул обернулся к Тимке.
– А ты как сюда попал?
Тимка умоляюще посмотрел на сотника:
– Господин есаул… невеста моя тут…
– Невеста?! Почему ж она здесь, ведь это дом Хмеля?..
– Сестра его…
– А-а… – Есаул посмотрел на Тимку, потом вынул часы.
– Через полчаса я приеду сюда снова. Чтобы к этому времени никакой невесты здесь не было. Понял?
– Понял! Спасибо…
Есаул, не дослушав, повернул коня.
Когда всадники скрылись за углом улицы, Тимка бросился к дому и застучал кулаками в дверь.
В сенях раздались легкие шаги, затем грохнул о косяк дверной болт, и дверь отворилась. На пороге стояла Наталка с растрепанными волосами и мокрым от слез лицом.
– Тимка! – она обвила его шею руками и тихо, по–детски заплакала.
Тимка растерялся. Он гладил Наталку по волосам и говорил что–то утешающее. Потом, вспомнив свой разговор с есаулом, заторопился.
– Наталка, не плачь, уходить отсюда надо. Собирай свои вещи да бежим.
Наталка сразу не поняла:
– Куда бежим, ты про что, Тимка? Его убили? – И она снова заплакала. Тимка, поняв, что она спрашивает про брата, соврал:
– Живой он, в ревкоме арестованный сидит. Бежим, а то сейчас опять сухенковцы приедут, бежим, Наталка.
– Что это, Тимка, – восстание?
– Не знаю сам. Бежать надо.
Он помог ей собрать в узел ее платья и, накинув на нее бурку Хмеля, вывел со двора.
– Тимка, а как же корова, а дом?
Но он не ответил и только крепче сжал ее руку.
Тимка сперва хотел отвести Наталку к себе домой, но потом передумал и направился к школе. «Попрошу учительницу, чтоб спрятала у себя Наталку»
6
Зинаида Дмитриевна с радостью согласилась укрыть Наталку. Со слезами на глазах она утешала, как могла, плачущую девушку. Потом они сели на кровать и плакали обе.
Когда Наталка и учительница немного успокоились, Тимка наскоро рассказал им об отъезде председателя и разоружении гарнизона. Тимка путался во взаимоотношениях Сухенко с генералом Алгиным и не желал рассказывать всего, чтобы не выдать ни себя, ни Сухенко. Но все же кое в чем он проговорился. По его сбивчивому рассказу выходило, что Сухенко хотел поднять восстание, но потом, получив приказ Ейского ревкома, разоружает гарнизон, как якобы врангелевский, будучи в действительности сам врангелевцем.
Зинаида Дмитриевна поняла, что Сухенко лгал, когда уверял ее, что Семенной – бандит. Бандитом и предателем оказался он сам. Это сильно взволновало Зинаиду Дмитриевну, и она снова заплакала, а Тимка, чувствуя, что и сам готов разреветься, выскользнул из комнаты.
…Тимка шел по станице, сам не зная куда. Перестрелка не прекращалась, но сейчас она слышалась уже с окраин станицы. Незаметно для себя Тимка подошел к улице, где жил Семен Хмель, и увидел столб дыма и толпу народа. «Хату спалили», – догадался он и побрел к гарнизону.
На базарной площади к нему подошли двое рослых конвойцев. Один из них грубо схватил Тимку за плечо, а другой хотел сорвать оружие. Тимка сначала оцепенел от неожиданности, потом бешенство захлестнуло его. Не помня себя, он выхватил кинжал и резанул по руке державшего его конвойца. Потом хотел броситься на другого, но, ошеломленный ударом кулака по виску, упал на землю. Его, наверное, зарубили бы, но в это время на площадь выехал небольшой отряд гаевцев под командой Георгия Шеремета. Гаевцы жестоко избили конвойцев и освободили Тимку.
За гаевцами тянулся обоз: по приказу генерала Алгина, увозили в плавни оружие, снаряжение и имущество гарнизона. Были в обозе и подводы, груженные мукой, салом, пшеном и другими продуктами, наскоро собранными среди зажиточных казаков станицы. На последних двух подводах везли связанных казаков, перебежавших из отряда Гая в гарнизонную сотню.
Как только отряд гаевцев достиг конца площади, избитые и лежавшие на земле конвойцы поднялись и открыли стрельбу по отряду. Обоз остановился.
Со стороны ревкома вылетел, на галопе, отряд конвойцев с офицерами во главе. В воздухе засверкали клинки. Шеремет пропел команду, и гаевцы стали срывать из–за плеч винтовки. На одной из подвод, груженной бурками, появился тупорылый пулемет. «Быть драке!» – подумал Тимка. Он вскарабкался на подводу и лег рядом с пулеметчиком. Георгий Шеремет, держа офицерский карабин, помчался навстречу отряду, задержавшемуся возле избитых конвойцев.
Офицеры съехались. Тимка видел, как командир отряда шашкой указывал на избитых конвойцев, о чем–то спрашивая его брата. Шеремет что–то ему объяснял и показывал карабином то на стоящих тут же конвойцев, то на обоз.
Но вот офицер конвойцев бросил в ножны шашку и крикнул что–то своим людям. Четверо из них спрыгнули с лошадей и разоружили нападавших на Тимку конвойцев, а офицер вытянул плетью того самого, который ударил кулаком Тимку по голове.
– Вот это здорово! – прошептал Тимка.
Вскоре к нему подъехал брат.
– Ну, ты, тигренок, слазь и иди в гарнизон, тебя
больше никто не тронет. На коне Семенного теперь будет ездить сам генерал. Смотри, никому председательского коня не отдавай. И своего – тоже. А дня через два приведешь коней на хутор Деркачихи.
Тимка спрыгнул с подводы и направился к гарнизону. Дойдя до ворот, осторожно заглянул во двор. Конвойцы и казаки Запорожского полка, выведя лошадей гарнизона на коновязь, дожидались, пока офицеры не распределят коней по сотням.
Тимка подошел ближе. Урагана и Котенка на коновязи не было. Он направился в конюшню, надеясь найти их там. В сумраке конюшни Тимка увидел, как огромного роста конвоец, сняв его седло, собирается седлать Котенка. Ураган стоял в соседнем стойле.
Тимка, не задумываясь, подскочил к конвойцу и уцепился за седло:
– Не замай коня! Своего надо иметь!
Конвоец бросил седло и схватил Тимку за горло.
– Хлопцы, сюда! Гарнизонца поймал!
В конюшню вбежали казаки конвойной сотни. У Тимки потемнело в глазах. Как сквозь сон, он услышал чей–то властный голос:
– Отставить! Это урядник из отряда Гая и личный ординарец командующего.
Тимка почувствовал, что железные пальцы конвойца освободили его горло. Он не удержался на ногах и упал навзничь. Карабин, висевший у него за спиной, больно ударил его по затылку. Котенок, напуганный дракой и падением Тимки, зло прижал уши и лягнул конвойца в грудь. Тот отлетел к противоположному стойлу и дико взвыл. Остальные конвойцы разразились хохотом, а Котенок храпел, прижимал назад уши и перебирал ногами, словно хотел вызвать на бой всю конвойную сотню.
Тимка вскочил на ноги и снял карабин, но его враг и не думал продолжать драку. Охая, он побрел из конюшни. Разошлись и остальные конвойцы. Тимка остался с лошадьми один.
Он кое–как успокоил Котенка, вычистил его и Урагана щеткой и напоил их водой, потом сбегал в кладовую и принес овса. Тут Тимка и сам почувствовал голод. Он достал из кармана горбушку хлеба, припасенную для Котенка, и принялся жевать ее.
Закусив, Тимка погладил Котенка и собрался уходить. «Теперь их никто не тронет», – решил он и подошел к гнедому красавцу Урагану. Конь тихо заржал и ткнулся мордой в протянутую ладонь.
– Нету у меня ничего, Ураган. Так–то, брат. – Тимка ласково погладил коня по шее и вздохнул.
Ему, Тимке, опасность больше не грозила, но положение было неясное. Он знал только то, что Сухенко не поднимал восстания, а действовал именем Советской власти. Но ведь председатель, Хмель и Бабич были именно этой властью… «Нет, тут что–то не то!» – мучительно пытался понять Тимка.
Если б не Наталка, он оседлал бы коней и уехал бы на хутор к генералу, – там и узнал бы все. Но бросить Наталку одну он не мог. Взять же ее с собой – тоже нельзя…
Тимка растерянно оглянулся на Котенка, словно ожидая от него совета. Но конь жадно ел овес, и Тимка, постояв еще немного, поплелся из конюшни во двор. Там он увидел командира конвойной сотни и подошел к нему.
– Ну, как? – улыбнулся тот, поглядев на растерянную физиономию Тимки.
– Господин есаул, прикажите своим хлопцам коней не займать.
– Каких коней?
– Председателева и моего. Мне брат сказал, что теперь генерал на председателевом коне будет ездить.
– Добре. Я сейчас распоряжусь. Ты что, отведешь их на хутор?
– Приказано отвести… Господин есаул, а большевиков в станице больше не будет?
– Кто тебе это сказал? И потом вот что: не называй меня есаулом.
– А как?
– Я – товарищ командир сотни. Понял?
– Никак нет.
Есаул засмеялся.
– Ну, ничего, скоро поймешь… Невесту спрятал?
– Спрятал, господин есаул.
– Опять!
– Виноват: товарищ командир… А что, Хмеля убили?
– В подвале сидит.
– А Бабич?
– Ну, тому посчастливилось уйти с остатком гарнизона.
К есаулу подошли офицеры. Тимка побежал к школе.
Он долго стучал в дверь. Открыв наконец, Зинаида Дмитриевна испуганно рассказала ему, что приходили какие–то казаки в белых папахах и делали обыск.
– Уж ты, пожалуйста, приходи к нам на ночь, а то
опять могут нагрянуть, – просила Тимку учительница.
Тимка, гордый тем, что его считают совсем взрослым и просят у него защиты, снисходительно обещал прийти.
– Я здесь лягу, – указал он на пол у двери. – Пусть только сунутся!
Наталка, наплакавшись, спала, и Тимка, посмотрев на нее издали, отправился домой, еще раз пообещав непременно прийти на ночь.
7
Соседняя собака, тощая, с лохматой черной шерстью, сидела посреди двора и, подняв свою острую морду кверху, тоскливо смотрела на поднимающийся по небосводу месяц. Время от времени из ее горла вырывался хриплый, тягучий вой.
Тимке снилось, будто он влез на высокий тополь за грачиными яйцами, ветка сломалась, и он сорвался вниз. Он ощутил страх падения и явственно слышал крик грачиной стаи.
Тимка открыл глаза. В комнате было совсем темно и лишь в крайнее окно, сквозь прикрытую ставню, пробивался слабый луч луны. «Ночь», – подумал Тимка.
В хате было тихо. Вдруг его уши резнул горестный собачий вой. «Кукла воет», – подумал Тимка и вспомнил о ее хозяине, зарубленном конвойцами у ворот. Встал в памяти и прошедший день – и тотчас же Тимка вскочил испуганно с кровати: «Проспал! А Наталка и учительница там одни!» – Быстро натянув сапоги, Тимка надел шашку, сунул в карман наган и схватил карабин.
Когда он прибежал к школе, ночь была уже на исходе. Тимка не стал стучать в парадную дверь, – перелез через забор и очутился в школьном дворе.
Дойдя до угла здания, он столкнулся с каким–то казаком и, не успев отскочить, выхватил из кармана наган.
– Тимка!
– Товарищ председатель, вы?!
Андрей схватил Тимку за руку и увлек его в школьный сад. Они сели на скамейку под шелковицей. Тимка не спускал с Семенного изумленных глаз. Тот заговорил первым.
– Хмель убит?
– Нет, он в подвале…
– Ты что, прячешься?
– Вчера два раза убить меня хотели…
– И тебе, значит, досталось? Урагана забрали?
– В конюшне стоит…
Андрей задумался.
– Товарищ председатель, вы теперь не большевик?
– Что?.. Откуда ты взял?
– Большевики арестовать вас велели. Вы к Алгину бегите: он вас своим помощником сделает.
Тимка выпалил сразу все, что его мучило, и теперь с нетерпением ждал ответа председателя. Андрей невесело засмеялся.
– Ну, этого–то он не дождется!
– А куда же пойдете? Большевики вас убьют, а к генералу не хотите.
– Алгин хочет меня убить, а не большевики.
