Текст книги "Плавни"

Автор книги: Борис Крамаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

– Сейчас.

Тимка пошарил за пазухой и вытащил Полино письмо:

– На. от Поли, чуть не забыл.

– Тяжело ей, бедной, – печально произнес Георгий, прочитав письмо. – Жена офицера, а работает, как последняя наймычка.

– Еще тяжелей будет.

– Почему?

– А ты думаешь живым уйти? Да если тебя не словят до того, как убьешь председателя, так после не только в плавнях, в Крыму отыщут.

– Скоро вся Россия будет Крымом.

– Не кажи гоп, пока не перепрыгнешь. Вас – кучка, а их – вся Россия…

…В станицу Тимка вернулся поздно ночью, вместе с

Василием Кваком. Георгий же должен был выехать из

хутора лишь на другой день.

Тимка и Квак расседлали коней, растерли им спины и ноги соломенными жгутами и положили в ясли сена получше.

– Приехали, хлопцы, вот и добре! – раздался позади них голос Бабича. – Тебе, Тимка, батько передал, щоб ты добре за его Ураганом ухаживал.

– Я и так за ними добре смотрю, дядя Павло… А надолго председатель уехал?

– Да, казав, дней на пять…

Тимка улыбнулся: пять дней… Это как раз тот срок, за который его брат должен убить председателя. Что бы ни говорил Георгий, Тимка твердо решил сделать все, чтобы не допустить убийства такого дорогого для него человека, как председатель.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Тихий майский вечер. Только что допылала вечерняя заря. Легкий ветерок принес со степи слабый запах полевых цветов и смешал его с одуряющим ароматом белой акации.

Тимка подходил к воротам Хмелевой хаты. Четвертый день он не видел Наталки и теперь шел к ней в надежде застать ее дома.

Прошло уже пять дней со дня отъезда председателя в Каневскую. Несмотря на все уговоры Тимки, Георгий твердо решил дождаться возвращения Семенного в Староминскую и убить его во что бы то ни стало.

Знал Тимка о том, что в ночь приезда председателя в Каневскую полковник Гринь произвел налет на станицу, но был с большими потерями отброшен сотней Капусты. Знал Тимка и то, что после митинга, устроенного председателем, полковник Гринь не досчитался в своем лагере доброй сотни хлопцев. Тимка понимал, что председатель и дальше будет мешать на каждом шагу осуществлению планов белых. Понимал – и решил попытаться спасти его жизнь.

Он злился на брата – за его упорство, на генерала Алгина – за его приказ убить Семенного и, наконец, на самого себя – «за свою раздвоенность».

У ворот Хмеля чуть не столкнулся с Наталкой. Она схватила его за ухо:

– Ага, попался?! Ты где пропадал? Вот я тебя! Наталка больно потянула ухо вверх. Тимка обнял

девушку.

– Далеко собралась?

– В школу. Пойдем вместе.

– Идем, мне все равно.

Но до школы они не дошли. Поворачивая по переу.1-кам то вправо, то влево, Тимка и Наталка незаметно очутились на окраине станицы. Наталка остановилась.

– Я дальше не пойду, боюсь. Идем назад.

– Ну пойдем, – нехотя согласился Тимка. Он шел задумчивый, отвечал невпопад. Наталка угадывала, что у него какое–то горе.

Когда они вернулись к Хмелеву двору, была уже ночь. Наталка прислонилась спиной к калитке и потянула к себе Тимку?

– Говори, что случилось?

– Ничего…

– Неправда! Скажи, легче будет. – Она обвила его шею руками.

Тимка был растроган ее нежностью. Гордая, насмешливая девушка, не удостаивающая лучших парней станицы даже приветливым взглядом, ласковым котенком прижималась к его груди. «Когда придут белые, они не пощадят дядю Семена, а ведь для нее он – и отец и мать. Кто знает, может, сам Ерка убьет ее брата?»

– Да скажи, что с тобой?

– Помнишь, я тебе говорил, что мой батько убит, а брат – неизвестно где?

– Помню… – прошептала Наталка и выпрямилась.

– Так вот, они оба живы… и здесь – в плавнях.

– И ты это знал? – Да.

– А они знают, что ты в отряде?

– Знают.

В свете взошедшей луны лицо Наталки казалось мертвенно бледным, а в ее широко раскрытых глазах он прочитал удивление, испуг и гнев.

– И ты видишься с ними?

– Да… – скорее поняла, чем услыхала Наталка.

– Значит, ты только притворяешься нашим, а ты – ихний, ихний, да?!

Тимка молчал, опустив голову.

Наталке показалось, что земля под ее ногами шатается, словно доска качелей. А Тимка чувствовал, что она нетерпеливо ждет от него ответа, отречения от отца и брата и клятвы верности ее брату, Андрею Григорьевичу, большевикам. Но он не мог больше лгать и притворяться перед любимой девушкой.

Они стояли друг против друга, и не хватало у них сил переступить ту черту, за которой могла оборваться их любовь.

И вот с губ Наталки слетело то страшное слово, которое он так боялся от нее услышать. Наталка уже не опиралась рукой о калитку, чтоб не упасть. Она стала как бы выше ростом и казалась Тимке совсем взрослой.

– Бандит! – с ужасом и отвращением повторила Наталка и, отворив калитку, быстро прошла к дому. А Тимка продолжал стоять, низко опустив голову. Ему казалось, что вместе с ней ушло его счастье, все, ради чего стоило жить и бороться.

– Наталка! Вернись, Наталка! Я все расскажу, все!.. Наталка не слышала его крика. Вбежав в хату, она

повалилась в кухне на пол и беззвучно заплакала.

Андрей вернулся в Староминскую в воскресенье, к вечеру, и, не найдя в ревкоме ни Семена Хмеля, ни председателя ячейки, поехал домой. Дома Хмеля тоже не оказалось – он еще утром выехал с Бабичем из станицы в сопровождении двух взводов и ожидался к ночи, председатель же ячейки был вызван в Ейск.

Андрей снял черкеску, чекмень, смахнул тряпкой пыль с сапог, умылся холодной водой, принялся вытирать голову поданным Наталкой полотенцем..

Наталка чувствовала на себе внимательный взгляд Андрея, и ей стало не по себе.

– Больна?

– Нет. – Наталка вызывающе взглянула на Андрея. – А если б и болела, вам–то какая беда?

– Ты сестра моего старого друга и, значит, моя сестра. – Наталка покраснела.

– Я не хотела вас обидеть, дядя Андрей. Мне… правда… очень нездоровится. *

– Вижу. Похудела… глаза запали, печальные.

В кухне стоял накрытый стол, но есть им не хотелось, и они прошли в зал. Андрей сел на койку, а Наталка – на табурет возле него.

– Тимка давно был?

– Ну его…

– Поссорились? Эх, ребятишки! Чего не поделили 0

– И делить–то с ним, бандитом, нечего.

– Что?!

У Наталки дрогнули губы, а в глазах вспыхнули злые огоньки.

– И батько его, и брат в плавнях, и сам он бандит!

– Откуда узнала?

– Сам рассказал. Вечером раз пришел он, ровно туча, стала допытываться, ну, он и рассказал.

– А ты?

– Бандитом его обозвала и ушла.

– Да, дела!.. О батьке его и брате мы с Семеном давно знали.

– Значит, он вам раньше, чем мне, рассказал?

– Выходит, так. Скажи, ты на него очень сердишься?

– Нужен он мне… бандит! Пусть и на глаза не показывается!

Слезы набежали на глаза Наталки. Она вскочила и убежала в свою комнатку. Андрей снял сапоги и лег на койку. Засыпая, он думал о том, если Тимка открыл свою тайну любимой девушке, да еще такой, как Наталка, – значит, в его сознании наступил крутой перелом, – такой, когда люди и постарше его ставят порою крест на прошлую жизнь.

На столе перед Андреем лежал клочок сероватой бумаги, на клочке крупными буквами было выведено:

«Товарищ председатель, вас хотят убить при выходе из ревкома или на улице. Не допускайте к себе незнакомых людей!»

Подписи не было. Андрей еще раз прочитал записку и позвонил. В комнату вошел дежурный конвоец.

– Председатель ячейки приехал?

– Уже в ревкоме.

– Зови ко мне.

Председатель партячейки вошел в кабинет с большим свертком и торжественно положил его на стол.

– Книги и брошюры, Андрей. На весь гарнизон хватит!

– Хорошо, Абрам. Что так долго?.. Председатель снял кепку и, вытерев рукавом пиджака лоб, сел.

– Все в отделе – новые люди. Много и для нас нового. Между прочим, к нам скоро заедет новый председатель укома. Говорил, что тебя хорошо знает, друзья вы.

– Кто такой?

– Товарищ Сизон.

– Максим Сизон?! Рад буду побачить. У меня тоже новости.

– Что–нибудь случилось?

– Хмель вчера на весь день бросил станицу на ура. Кто хочешь налетай, хоть всех вырежь.

– И что?

– Посади на двое суток в подвал. Потом вот еще… – Андрей протянул записку.

Абрам прочитал ее вслух.

– Кто–то грамотный писал, но старался менять почерк, – очевидно, твой знакомый, боится, чтобы по почерку не узнали… Как ты ее получил?

– Должно быть, кто–то в форточку бросил. Когда я пришел сюда, она на полу лежала возле окна.

– И как ты на это смотришь?

– Да никак… Не могу же я от всех прятаться.

– Значит, пусть убивают?

– Ну, это еще…

– Что еще? Нет уж, к чертовой матери, Андрей! Ты живешь почти на окраине станицы, шляешься по улицам без всякой охраны, днем и ночью, да тебя любой бандит из–за угла убить может. Надо удивляться, как ты вообще еще цел.

– Сегодня же пошлю благодарственную телеграмму генералу Алгину, – недовольно пробурчал Андрей.

Ну, ты брось шутить. Я этот вопрос сегодня на бюро выдвину.

– Что ж ты предлагаешь?

– Поставить немедленно часовых возле твоего дома, запретить тебе пешком и вообще без охраны показываться на улицах, не пускать первых встречных и поперечных в твой кабинет и прикрепить к тебе двух хороших парней.

– Это чтобы они ходили за мною по пятам?

– Хотя бы и так.

– К бисовой бабушке, чтоб я под конвоем ходил!

– Ну, это мы посмотрим. Ты не думай, что ты только себе принадлежишь и можешь жить, как хочешь.

Председатель встал.

– Погоди, Абрам. У тебя много работы?

– Без дела не сижу.

– Знаю, не для того спросил. Придется тебе военным комиссаром быть.

– Мне?! А Хмель?

– Сам же ты наметил его в мои заместители.

– Какой с меня военный комиссар получится? Андрей критически оглядел крепкую фигуру председателя.

– Ничего, хорошим комиссаром будешь. Вот только пиджачишко придется сбросить. Хочешь, я тебе свою синюю черкеску подарю?

– Брось, Андрей, шутить.

– Я не шучу. Думаешь, мне легко две работы тянуть? А Хмелю – легко?

– Хорошо, подумаю.

– Ты извини, я за тебя уже подумал. Вот ответ на мой запрос, – и Андрей подал ему письмо.

– Что это, я назначен районным комиссаром? Нет, невозможный ты человек, Андрей!.. И притом надо было бы обсудить на бюро…

– Что ж, сегодня обсудим. А разгрузить Хмеля надо.

– Хорошо, коли так, я согласен.

Абрам ушел. Андрей прошелся по кабинету, потом подошел к столу и сел в кресло. «А ведь дурацкая может выпасть мне смерть, обидная… из–за угла… Может, сейчас подкарауливает меня кто–нибудь… прячется… ждет…»

Он взял подброшенную записку и стал внимательно разглядывать почерк. «Кажется, что я того писаку знаю». Порывшись в столе и достав какую–то бумажку, стал сравнивать. На его лбу разошлись морщины. Он позвонил. Когда на пороге вырос конвоец, коротко бросил: – Ординарца!

Тимка, войдя в кабинет, остановился у порога.

– Пришел? Да ты сюда подойди… Вот так. Ну–ка, посмотри–ка на меня!

Тимка нехотя поднял голову. Андрей сказал:

– Вот ведь: лицо у тебя открытое, взгляд прямой… а приходится тебе бесперечь брехать, как ужу изворачиваться, притворяться. Сердце твое чует, где правда… важко ему, ежели волю не дают… Ординарец у белых – холуй. Сапоги офицеру чистит! А у нас ординарец – друг командиру. Они и в походе, и в бою завсегда вместе… Скажи, ты мне друг?

– Друг… – еле слышно прошептал Тимка.

– Ты писал эту записку?

– Я…

– Почему сам не пришел?

Тимка молчал. В его голове боролись разные мысли. Первой из них была – отказаться от всего. Но сейчас же пришла другая – все рассказать и остаться у них по–настоящему, совсем. Эта мысль напугала и взволновала его. Ведь тогда не надо будет больше лгать, а Наталка простит и будет прежней. Но рассказать все – стало быть, выдать брата и предать своих. За братом будут охотиться, как за зверем, и убьют его.

– Попал ты, Тимка, в трясину по самый пояс. Смотри, вылазь, пока не поздно. Пришел к нам врагом, думал зверей диковинных встретить – и нашел вторую семью, друзей нашел. Растерялся… не знаешь, что делать. А пришел ты ко мне потому, что знаешь, кому поручено меня убить.

Тимка вздрогнул. «Знает. Все знает. Да нет, откуда? Ведь о том известно только Сухенко, генералу, брату да мне». Тимка немного успокоился и решился взглянуть на председателя.

– Я не знаю, кто подослан. Я случайно узнал, а сказать вам побоялся.

– Спасибо и за это. Иди.

Тимка вышел из кабинета и столкнулся в коридоре с Бабичем.

– Батько у себя?

– Там.

Если б Тимка не был так расстроен, он не мог бы не заметить, каким настороженно враждебным взглядом окинул его командир сотни, проходя в кабинет. Но Тимке было не до этого. Он постоял с минуту на крыльце и опрометью бросился через площадь к церкви.

«Конечно же, надо поскорей к отцу Кириллу! И как я раньше не мог догадаться? Ведь только он, отец Кирилл, крестный брата, мог повлиять на Ерку, заставить уехать из станицы и отказаться от убийства. Ведь отец Кирилл добрый. Он любит меня и брата».

Тимка так спешил к дому отца Кирилла и так волновался, что не заметил двух комсомольцев из комендантской роты, шедших за ним следом.

Отец Кирилл сидел во дворе на скамеечке и с нежностью гладил маленькую черную свинку–скороспелку. Тут же, у его ног, резвилось еще семь черных поросят.

– Давненько, давненько ты у меня не был. – Он поднялся и благословил Тимку. – Ну, рассказывай. Что с тобой? Случилось что?

– Ерка здесь! – Тимка умоляюще посмотрел на о. Кирилла. – Прикажите ему уехать, он вас послушает.

– Георгий! Зачем он здесь?

– Председателя хочет убить.

О. Кирилл широко перекрестился.

– Господи боже многомилостивый! Наконец–то ты внял усердной молитве моей и послал избранника своего раздавить эту гадину! Аминь!

Тимка смотрел на него широко открытыми глазами. «Неужели такой добрый, такой ласковый, молящийся за всех людей отец Кирилл молил бога, чтобы тот… послал убийцу». С дрожью в голосе он проговорил:

– Его не надо убивать. Он хороший!

О. Кирилл изумленно взглянул на Тимку.

– Что ты, очумел? Это Семенной–то хороший? Да ведь он разбойник, злодей окаянный! Как можешь ты хвалить отступника божия? Опустошение и разорение несет он храмам божьим и всей родине нашей православной…

О. Кирилл обнял Тимку за плечи и повел его в дом.

…В это время Бабич оканчивал свой доклад председателю ревкома.

– …Хорунжий Егор Шеремет – это и есть Тимкин брат.

– Вот, значит, кому поручили убить меня…

– Прикажете арестовать?

– Немедленно. И смотри, не выпусти.

– Не уйдет, гад.

– Ординарца мне подобрал?

– Подобрал, Андрей Григорьевич, гарный хлопец. Кочубеевец, коммунист.

– Кто такой?

– Мишка Межанов.

– Иногородний? – Да.

– Присылай.

– Тимку прикажете посадить?

– Пока подожди.

Только что прошел летний дождь. Грозовые тучи уходили на запад, и высокие тополя тянули свои омытые вершины навстречу проглянувшему солнцу.

Тимка сидел в тамбуре конюшни на куче песка и счищал деревянным ножиком ржавые пятна со стремян.

Вчера председатель взял себе нового ординарца, иногороднего Мишку Межанова, а его перевел в сотню, во взвод Кравцова, где он и числился по спискам. Тимка был отчасти рад этому. После вчерашнего разговора с председателем Тимке было стыдно смотреть ему в глаза. «Хорош и отец крестный! – с обидой подумал Тимка про о. Кирилла. – Поп, крест на груди носит, а председателевой смерти хочет, как кобель мяса, тьфу!.. А председателя им не ухлопать, охрана теперь во-о какая! Ерка покружится–покружится, да и уйдет ни с чем, а я ему помогать не могу, – я теперь не ординарец».

Дежурный по конюшне, молодой высокий казак, недавний гаевец, поспешно вошел в конюшню и, увидев Тимку, крикнул:

– Беги в ревком, председатель кличет!

У Тимки больно сжалось сердце. Ему меньше всего хотелось разговаривать опять с председателем. «Снова начнет расспрашивать… А вдруг Ерку поймали? Тогда придется рассказать все… буду просить пощады, пусть обоих отправляют на фронт…»

На улице он встретил нескольких конных гарнизонцев, возвращавшихся домой. Один из них, проезжая мимо Тимки, остановился и сделал ему знак подойти. Когда Тимка подбежал, гарнизонец наклонился с седла и тихо проговорил:

– Брата твоего поймали. Беги сейчас же к отцу Кириллу и расскажи ему все. А в ревком не ходи – арестуют.

Не успел Тимка ответить, как гарнизонец умчался догонять товарищей. Тимка посмотрел ему вслед и, не вспомнив его фамилии, повернул к церкви, но на полдороге остановился и решительно зашагал к гарнизону. «Нет уж… пойду к председателю, а там что будет…»

В канцелярии ревкома Тимку окликнул рыжий парень в защитной гимнастерке:

– Иди сюда. Председатель сейчас занят. Тимка подошел.

– Мне он дюже нужен, Петро.

– Совещаются там, кончат, тогда войдешь. – Он с участием взглянул на Тимку и пододвинул ногою табурет. – Садись. Ежели за брата просить пришел, зря это. Все одно шлепнут.

Тимка кинул неприязненный взгляд на Петра и других писарей. Все они, кто с любопытством, кто с участием, а кто и злорадно, смотрели на Тимку и ждали, что он скажет. «Шлепнут…» – мысленно повторил Тимка. И его потянуло взглянуть на брата. Он встал и, сделав над собой усилие, спокойно проговорил:

– Скажешь председателю, ежели спросит, что я здесь.

Под домом ревкома в подвале были устроены камеры с длинным коридором посредине. Правые, темные, камеры использовались как кладовые, в левых же, выходивших окнами во двор, сидели арестованные. Коридор одним концом упирался в глухую каменную стену, другой же конец глядел довольно большим окном в старый ревкомовский сад. Тимка принял равнодушный вид и медленно прошелся вдоль окон. Дойдя до последнего, услышал тихий свист и заметил за решеткой голову брата.

Подошел часовой.

– Нельзя, Тимка. Увидят, обоим попадет. – Он сочувственно вздохнул: – Не горюй, черт с ним, с таким братом! Что заработал, то и получит.

Тимка пошел в сад. Оглянувшись по сторонам, приблизился к окну, лег на землю и заглянул в коридор.

По коридору ходил другой часовой. Дойдя до окна, он поворачивался и медленно возвращался назад.

В коридоре был полумрак, и Тимка лишь с трудом разглядел, что первая камера заперта большим засовом. Он отполз в сторону, поднялся и отправился в глубь сада. Сад кончался высоким дощатым забором, вдоль забора густо росли жерделы. Одной стороной сад выходил в глухой переулок.

Доски забора были старые, местами гнилые. Тимка без особого труда оторвал две доски и оттащил в сторону. Потом прошел снова во двор и оглянулся назад.

Двор отделялся от сада большим длинным сараем, и, стоя во дворе, нельзя было видеть, что делается в саду.

Тимка остался доволен осмотром и быстро направился в гарнизон.

В конюшне царил обычный полумрак. Пахло конским потом, навозом и сеном. Привычный запах и вид спокойно жующих лошадей немного успокоили Тимку, и он уже не так поспешно пошел между станками по узкому коридору конюшни. Вот и Котенок. Тимка снял с себя шашку, пояс с кинжалом и кобурой, черкеску, папаху и повесил все это на деревянный колышек, вделанный в столб у прохода. Потом сунул наган в карман шаровар и, взяв уздечку, подошел к своему коню.

– Купать ведешь?

Тимка испуганно обернулся. Позади него стоял ординарец Бабича Тронька Коржик.

– Купать, Тронька…

– А дежурный разрешил?

– Вчера командир загадывал всей сотне, чтоб лошадей выкупали.

Тронька потянулся:

– А–а–а-ах! Спать охота.

– Шлялся, видать, целую ночь.

– Да, со светом домой пришел. – И, боясь, что Тимка откажет, попросил: – Захвати командирову Ласку, будь другом.

– А своего не будешь купать?

– Я его вчера во дворе мыл. Возьми, Тимка, ну, хочешь, я тебя за это завтра на свой край на вечерку возьму! Ей–богу, спать хочется.

– Нужны мне ваши вечерки!.. Ладно уж, беги к дежурному за пропуском.

Пока Тронька ходил к дежурному, Тимка мучился сомнениями. «А вдруг дежурный не даст пропуска да и его самого не выпустят с конем из гарнизона?.. А хорошо было бы взять Ласку, – ведь это лучшая лошадь в сотне, с ней по резвости могли сравниться только Ураган, Котенок, да разве еще Кукла Хмеля… Но отчего так долго нет Троньки?»

Наконец Тронька пришел, помог Тимке зануздать Котенка и вывел ему Ласку. Когда Тронька протянул ему повод, Тимка сказал:

– Выезжай на ней за ворота, там возьму. Тронька не стал возражать. Он прыгнул на спину

красавицы кобылы. Та, прижав уши, сделала «свечку» и галопом вынесла за ворота еле удержавшегося на ее спине Троньку. Котенок, закусив удила, рванулся следом. Часовой, стоявший около ворот, отскочил в сторону, крикнув им вслед:

– Не гоните, черты б вас взяли! Коней попортите. На углу Тимка ловко перехватил у Троньки повод,

Тронька на скаку спрыгнул с Ласки. Тимка с трудом перевел коней на рысь и, не» доехав до ревкома, свернул в сторону. Вскоре он очутился около сделанной им в заборе дверки. Спрыгнув на землю и привязав коней к акации, он пролез в сад.

Был полдень, и все свободные от нарядов казаки ушли в гарнизон обедать. Часовой шагал по коридору спиной к Тимке. Вот он дошел до противоположной стены, повернулся и направился к окну. Тимка узнал его. Это был товарищ детских игр его брата – Володька, прозванный Татарчуком за монгольские глаза и широкие скулы.

Татарчук дошел до окна, опять повернулся и медленно побрел назад.

Тимка кошкой скользнул в окно и со всей силой ударил часового по затылку наганом. Часовой выронил винтовку и упал лицом вниз.

У Тимки дрожали колени, а руки никак не могли отодвинуть тяжелый засов. Наконец это удалось ему. Едва он открыл дверь, как на пороге выросла фигура брата.

– Ерка, скорей! – задыхаясь, прошептал Тимка и показал на окно.

В кабинете председателя шло совещание. Андрей как–то по–особенному посмотрел на Семена Хмеля и достал из ящика карту.

– Итак, товарищи, теперь вы догадываетесь, где расположен штаб генерала Алгина?

Семен затянулся цигаркой и закашлялся.

– Думаю, что догадываетесь. Все бежавшие от Гая казаки показывают, что видели на этом хуторе полковника Сухенко, генерала Алгина и других. Наша задача – внезапно ночным ударом захватить это волчье логово и уничтожить весь штаб. Из этого не следует, что надо на месте расстрелять генерала и штабных, – они мне живыми нужны… Это к тебе относится, Бабич, да и к тебе, Семен, ты тоже скор на руку. Ну, Семен, давай свои предложения.

– Чего мне давать? Ты, наверно, уже обдумал, говори, что робить–то…

– Ладно, смотрите на карту. Сегодня в десять вечера из станицы выступает первая сотня и мой конвойный взвод, под общей командой Хмеля и комиссара. Вторая сотня, как неполная, останется в станице и перед вашим уходом высылает патрули. Цель патрулей: не только человека, собаку из станицы не выпустить, иначе всей операции грош цена. В помощь конным патрулям рота выставляет на окраины усиленные посты. Всем этим руководит Бабич. Сбор роты назначить сегодня в восемь вечера. Налет на хутор должен быть внезапным, стремительным и смелым. Остальное ясно. Дорога Семену тоже знакома. Павло, пойди узнай, что там за шум.

Бабич бросил окурок в угол и вышел из кабинета.

– Еще раз напоминаю: никаких расстрелов на месте не делать. За целость хутора и вообще за всю операцию отвечает комиссар.

Дверь отворилась, и на пороге появился Бабич.

– Егор Шеремет бежал!

В руке Андрея хрустнул сломанный надвое карандаш.

– Оцепить станицу!

– Не поможет. На моей лошади ушел, теперь не догонишь!

Бабич вошел в комнату и, угрюмо отворачиваясь от товарищей, подошел к окну. Андрей взглянул на Семена Хмеля. Тот понял его без слов.

Через несколько минут дежурная пулеметная тачанка и конвойный взвод мчались по станичной улице в степь.