Текст книги "Плавни"

Автор книги: Борис Крамаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Председатель Юго – Восточного бюро ЦК РКП (б) с любопытством взглянул на вошедшего в кабинет человека, одетого в серую походную черкеску с серебряными газырями, повыше которых, на левой стороне, алел орден.

– Комбриг Семенной?

– Так точно, товарищ председатель.

– Очень рад познакомиться. Я с нетерпением ожидал твоего приезда. Садись.

Председатель крепко пожал комбригу руку и с минуту молчал. Комбриг снял черную с синим верхом папаху и сел в кресле напротив стола. Председатель невольно обратил внимание, что черные волосы молодого комбрига покрыты сильной изморозью.

– Сколько тебе лет, товарищ Семенной?

Комбриг грустно улыбнулся.

– Седой… а еще трех десятков нету. – И желая переменить разговор, спросил: – Зачем звал?

– Посоветоваться с тобой хочу.

«Удивительно он похож на черкеса, даже манера одеваться; вот только глаза голубые», – подумал председатель, протягивая Семенному коробку с папиросами. Тот отрицательно мотнул головой.

– Не куришь? Удивительно! Я без них не могу… – Председатель взял со стола зажигалку, закурил и поудобнее уселся в кресле. Его карие глаза смотрели на Семенного с отеческой теплотой.

– Ты, Андрей, кубанский казак. В восемнадцатом году поднимал казаков на борьбу за новую жизнь. Подавлял со своим отрядом кулацко–офицерские мятежи.

Потом ты прошел с Таманской армией от берегов Черного моря до самой Астрахани, бил белых под Орлом, Воронежем, Касторной, Ростовом и во многих других местах. Сейчас в твоей конной бригаде почти поголовно кубанцы… Так кому же, как не тебе, знать, что думают и чем живут на Кубани?

Семенной, покраснев от смущения, с недоумением поглядывал на председателя. Ему было не по себе, и он нетерпеливо ждал, когда тот заговорит о главном. А председатель, словно не замечая этого, продолжал:

– Вот я, Андрей, и хочу послушать, что ты скажешь о Кубани и о тех казаках, которые сидят теперь в плавнях. – Председатель заметил, что Семенной беспокойно двинулся в кресле. – Кстати, скажи, ты очень любишь свою бригаду?

– Еще бы! – горячо вырвалось у Семенного. – Ведь я ее собирал по крохам. В одном месте бойца возьмешь, в другом – лошадь… а пулеметы почти все отбиты у кадетов. – Он отвернулся и глухо проговорил: – У меня нет семьи… если б не бригада, я был бы совсем одинок.

– Скажи, ты не оставил бы свою бригаду, ну… для более нужного, более важного дела?

– Нет такого дела! – почти грубо ответил Семенной и подозрительно посмотрел на председателя. Он, видимо, хотел о чем–то спросить, но передумал, нахмурился и опустил голову.

– Скажи, Андрей, ты знаешь, что сейчас происходит на Кубани?

Семенной нехотя ответил:

– Немного знаю…

– Можешь рассказать?

– Карта есть?

Председатель словно ожидал этого вопроса. Он выдвинул ящик стола и, достав оттуда карту Кубанской области, разложил ее на столе.

Андрей поднялся, с его лица исчезло угрюмое, недоверчивое выражение. Он взял со стола цветной карандаш и нагнулся над картой.

– Смотри! Вот здесь Гривенские плавни – самые большие на Кубани. Они идут вдоль моря и доходят до Ахтарского порта. Оперирует в них отряд полковника Рябоконя. А вот Староминские, здесь отряды полковника Дрофы и есаула Гая.

Андрей с минуту молчал, что–то обдумывая, потом красным карандашом подчеркнул Староминскую станицу.

– Здесь очаг готовящегося восстания.

– Так ты думаешь…

– Не думаю, а уверен. Сейчас они собирают силы, организуются… подготовляют население.

Председатель встал, прошелся по кабинету, подошел к столу, взял папиросу и, не закурив, сел в кресло.

– Да… положение серьезное. Не сегодня–завтра Польша объявит войну. Англия и Франция широко снабжают Врангеля оружием и снаряжением. В случае войны с Польшей и выступления Врангеля из Крыма Кубань останется незащищенной, и тогда здесь могут поднять большой мятеж.

Андрей, указывая карандашом на карту, задумчиво проговорил:

– Если им дадут объединяющий штаб, которому подчинились бы все отряды, и высадят крупный десант

с оружием… на Кубани жарко станет.

– Почему ты предполагаешь, что восстание начнется в Староминской?

– Оно начнется по всей Кубани, но кажется, что в Староминской уже появился тот, кого им не хватало.

– А именно?

– Генерал, который возглавит восстание.

– Генерал?!

– Да. К одному из моих бойцов приехал отец из Староминской. Он рассказывал, что станичные куркули ждут какого–то генерала, присланного Врангелем на Кубань. По слухам, этот генерал уже прибыл в отряд полковника Дрофы.

– Стало быть, надо просить Москву задержать некоторые части на Кубани. Впрочем, я уже запрашивал об этом Военный совет.

– И что же?

– Ответили, что подумают. Пока есть телеграмма за подписью Троцкого: наметили оставить кубанскую бригаду, расквартированную сейчас в ряде станиц.

– Это бригаду Сухенко?

– Да.

– Ту бригаду как раз надо бы в первую очередь переформировать и убрать на фронт.

– Считаешь – ненадежна?

– А разве можно верить в надежность воинской части, где все командиры – офицеры, а сама часть дралась с нами на протяжении почти двух лет?

– Да, пожалуй, ты прав… А скажи, каково моральное состояние всех этих отрядов, скрывающихся в плавнях.

Андрей оживился.

– Вот здесь–то Врангель может сильно обмануться в своих расчетах… В плавнях, по моим сведениям, около четырех тысяч казаков. По меньшей мере, две трети из них были мобилизованы когда–то деникинцами. Все эти люди прямо с фронта попали в плавни. Им не за что нас ненавидеть… Ну, а остальная треть – это отъявленные белогвардейцы. С теми нечего церемониться и нечего им объяснять, с ними надо биться до последнего патрона. Я считаю, что было бы преступлением с нашей стороны оставлять колеблющихся под влиянием заядлых белогвардейцев.

– Правильно рассуждаешь. А как население настроено, за кого оно?

– Что ж, своих хлопцев я вербовал из этого же населения, и они неплохо дерутся.

Председатель довольно улыбнулся. Ему нравился этот высокий командир со смелым взглядом, немного грубоватый и, видимо, властный, но тем лучше. «Это то, что требуется, – думал он. – Нет, бюро не ошиблось в своем выборе».

Раздался звонок телефона.

– Слушаю! Да, я. Нет, сейчас не могу. Позвони через час.

Он повесил трубку и взглянул на Андрея.

– Вопрос с бригадой Сухенко я поставлю на бюро. Наша задача на Кубани – не задерживая там больших войсковых частей, не только предотвратить мятеж, но разбить все уже имеющиеся повстанческие отряды раз и навсегда. Скажи, Староминская – большая станица?

– Большая.

– Надо будет послать туда крепкого человека на должность предревкома и одновременно председателя комиссии по борьбе с бандитизмом. Мы дадим ему гораздо большие полномочия, чем обычно даем предревкомам, подчиним ему каневской ревком и гарнизон. Этот человек должен быть беспощаден к врагам и по–большевистски внимателен к тем, кто случайно попал во вражеский стан. Предревкома должен быть непременно кубанским казаком, которого знали бы в этих краях и за которым пошли бы. Мы долго присматривались, долго искали и, наконец, нашли его.

Андрей насторожился:

– Кто же этот человек?

– Ты.

Андрей ожидал этого ответа – и все же он подействовал на него, как удар. Он весь сжался, и в глазах его председатель прочитал растерянность и тревогу. Андрей хотел что–то возразить и не мог. Наконец он овладел собой, и лишь под левым глазом у него сильно билась синяя жилка.

– Вы отнимаете у меня бригаду?

– Так нужно, Андрей.

– Это – решение бюро? – Он не терял надежды, что есть еще кандидатуры, что бюро только выбирает и могут послать кого–нибудь другого.

– Да, Андрей, так решило бюро.

Андрей тяжело поднялся, но, почувствовав сильную боль в сердце, побледнел и снова опустился в кресло.

– Хорошо… Если так… я еду.

– Партия знает, Андрей, куда посылает тебя. Мы

уверены, что только одна смерть помешает тебе выполнить это важнейшее задание. Иди, отдыхай. – Председатель посмотрел на часы. – А в семь часов приходи на бюро, вместе обсудим предстоящую тебе работу.

2

Теплым весенним вечером возле дома Семена Хмеля остановился всадник. Его взмыленный кабардинец, видно, проскакал не один десяток верст и теперь, тяжело дыша, нетерпеливо тянулся к воротам. Всадник перегнулся с седла и постучал рукояткой плети в окно.

Хлопнула дверь, и во дворе показался Хмель. Подойдя к забору, он с любопытством поглядел сперва на лошадь, потом на всадника. На его лице видны были изумление и радость.

– Товарищ Семенной! Андрей!

Всадник засмеялся.

– Узнал, старина? Принимай гостя. – И Андрей легко спрыгнул с седла.

Пока Хмель возился с лошадью, Андрей достал из колодца ведро холодной воды и, фыркая от удовольствия, мыл голову. Выплеснув остаток воды на грядку лука, он оглянулся, ища, чем бы вытереться. Позади него уже стояла черноволосая, похожая на цыганку девушка с расшитым полотенцем в руках. От удивления Андрей забыл, что с его головы течет вода. Он выпрямился и с нескрываемым восхищением смотрел на девушку.

Черные глаза Наталки заискрились смехом, потом дрогнули ее ярко–красные губы, обнажив два ряда белых мелких зубов… Наконец, вся она наполнилась таким неудержимым весельем и так звонко, заразительно расхохоталась, что и Андрей невольно улыбнулся. Он стоял перед ней с засученными рукавами нижней рубашки, с мокрой головой – и все не мог оторвать от нее глаз. Наталка перестала смеяться. Бросив ему на плечо полотенце, она убежала в хату.

– Что, хороша?

Андрей посмотрел на подошедшего Семена Хмеля и, очнувшись, принялся вытирать голову.

– Сестра?

– Да.

– Красавица у тебя сестра, Семен.

– Уже невеста… От женихов отбоя нет.

– Еще бы!

– Ну, пойдем, Андрей, в хату, поснидаем. Небось в дороге проголодался?

– И то пойдем. С утра не евши.

Андрей стоял перед зеркалом и Наталкиным гребнем расчесывал волосы. Семен Хмель суетился, помогая сестре накрывать стол в зале. Поставив на вышитую скатерть две стопки, он слазил в погреб и принес оттуда бутылку кишмишового самогона.

– Ну, Андрей! Сидай, выпьем за твое здоровье и твой приезд.

Друзья сели за стол – и Хмель налил стопки до краев. Оба выпили и принялись за еду. Съев десятка два вареников с творогом, Андрей вытер полотенцем усы и губы, потом посмотрел внимательно на Семена. Тот почти ничего не ел. Андрей только сейчас заметил темные круги вокруг его глаз и горькую складку у рта.

– Чего же не похваляешься, друже, своей сотней, чего ж не расскажешь о делах своих?

Хмель нахмурился и гневно отшвырнул от себя вилку.

– Нема у меня, Андрей, больше сотни. А дела такие, что не стоит о них и казать…

– Как нету сотни? Выбили?

– Отняли… – с трудом выговорил Хмель.

– Как отняли?! Запил?!

Хмель с обидой посмотрел на Андрея.

– Эх, Андрей, Андрей! Ничего ты не знаешь. Воюете там, на фронте, а здесь у вас последний хлеб отбирают… Баб беременных да стариков расстреливают.

Андрей с удивлением заметил, что по давно не бритым щекам Хмеля текут крупные слезы. Наталка, увидев, что брат плачет, всхлипнула и выбежала из хаты, хлопнув дверью.

– Эх ты, казак! Нос утри! – рассердился Андрей. – Да расскажи толком, что тут у вас делается. Тебя за что сняли?

– Заложников отказался расстреливать… А как их, Андрей, расстреливать, ежели они в заложники не куркулей, а голь перекатную набрали?

Андрей почувствовал, что озноб пробежал по всему его телу, как всегда у него бывало перед самым сильным припадком гнева. С трудом совладев с собой, он почти спокойно спросил:

– Кто их расстрелял и по чьему приговору?

– Судили – комбриг, командир комендантской роты и начальник гарнизона. Расстреливала же комендантская рота, Васька Бугай ею теперь командует. Мои хлопцы… отказались…

– Васька – это лавошников сын, прапорщик?

– Он.

– Кто же его командиром поставил?

– Начальник гарнизона.

– А кто приговор утвердил?

– Председатель ревкома отказался, так военком сам утвердил.

– Чего же председатель партячейки смотрел? Чего же все коммунисты рты позавязывали?

– Посадили в подвал председателя ячейки. И четырех коммунистов посадили. Обвинили в сочувствии бандитам. Меня тоже хотели было посадить, да только хлопцы мои заступились, не дали.

– Жаловался?

– Ездил в Ейск. Да что – там и слушать не хотят. «За бандитов, говорят, просишь?! Вместе с ними, верно, пьешь?» Это я‑то с бандитами пью!

– В Ростов писал?

– Нет. Хотел в Москву… Ленину, да писать–то я не дюже умею, не решился.

– Хлеб, говоришь, забирают?

– Дюже берут. Под чистую.

– Кто же тут главный?

– Кто его разберет? Вроде начальник гарнизона.

– Кто такой?

– Есаулом был, а так, кто его знает…

– А по–твоему?

– Сволота! – Хмель сплюнул. – Продкомиссар тут еще есть, вместе с военным комиссаром пьянствуют.

– Сколько в твоей сотне сабель?

– Семьдесят.

– Есть среди твоих людей, кого бы командиром можно назначить?

– Есть! Командир третьего взвода, Павло Бабич, боевой командир, и казаки его дюже уважают.

– Хорошо. Назначь его завтра приказом по гарнизону командиром конной сотни. – И, видя недоумение и растерянность на лице Хмеля, Андрей усмехнулся. – Забыл я сказать тебе, что прислан сюда председателем ревкома и комиссии по борьбе с бандитизмом. Так вот… назначаю тебя начальником гарнизона и… ежели замечу хоть раз пьяным, исполосую плетюгами, как собаку… Ладно, ладно, знаю, что скажешь… Иди, зови коммунистов, на которых положиться можно, да из партизан кое–кого, и Бабича покличь. Да чтобы тихо, понял?

– Понял, Андрей, иду.

Хмель, с просиявшим лицом, схватил папаху и опрометью выскочил из комнаты.

Андрей посидел еще немного за столом в раздумье, потом встал. «Ладно. Послушаем, что коммунисты говорить будут, а завтра…» Не успев продумать свою мысль, он заметил Наталку, стоявшую у порога.

Наталка смутилась и убежала.

Андрей снова остался один, но думать о предстоящей ему работе уже не мог. Давала себя чувствовать усталость после долгого переезда. Постояв с минуту посреди комнаты, он потянулся и пошел в сени, где в дубовом бочонке была вода.

3

В самом углу ревкомовской канцелярии, за конторским обшарпанным столом с продранной клеенкой, сидел пожилой человек в коричневом пиджаке и что–то писал на клочке бумаги.

– Предревкома вы?

Человек, перестав писать, поднял голову. В его тусклых глазах отразился испуг.

– Я. Что вы хотите?

Андрей с минуту бесцеремонно рассматривал председателя ревкома. «Однако неказистый же у него вид!» – подумал он и небрежно поднес руку к папахе.

– Мне необходимо с вами поговорить.

Председатель поискал глазами свободный стул и, не найдя, смущенно проговорил:

– Я вас слушаю, товарищ командир.

Андрей сказал грубовато:

– Мне надо поговорить с вами так, чтобы нас никто не слышал. Пойдемте в ваш кабинет.

Председатель поднялся и растерянно поглядел на Андрея.

– Мой кабинет занял начальник продотряда. Если у вас секретный разговор, мы можем выйти в коридор или во двор.

– Покажите, где ваш кабинет.

Невольно подчиняясь властному тону Андрея, предревкома боком вылез из–за стола и пошел вперед, указывая дорогу.

В большой комнате, за старинным резным столом, положив голову на руки, спал мужчина в зеленой гимнастерке, перетянутой ремнями. Возле стола на спинке стула висела кожанка с большим красным бантом. Предревкома нерешительно потоптался у порога и кашлянул. Начальник продотряда, или, как его называли в станице, продкомиссар, поднял голову и взглянул мутными глазами на председателя.

– Тебе… чего? Человек, может, дюже болен, у него, может, всю голову разломило, а им все равно! Лезут с утра!

Тут он заметил стоящего у порога Андрея, и его сонливость мигом пропала.

– Товарищ комбриг! Товарищ Семенной! Вы ли это? – А, боже ж мой! – Он вскочил и бросился к Андрею. Тот усмехнулся и, обращаясь к председателю ревкома, со скрытой иронией проговорил:

– Вот неожиданная встреча! Мой бригадный писарь, а теперь начальник продотряда! – И уже серьезно спросил: – Ну, Васька, расскажи мне, как ты председателя революционного комитета из его комнаты выгнал, на посмешище бандитам, и занял ее под свою спальню?

– Товарищ Семенной! Ей–богу, напрасно. Он сам мне свой кабинет уступил. Верно, папаша? Поясни товарищу комбригу. Ведь сам отдал?

– Он тебе не папаша, а председатель ревкома. Ну, некогда мне сейчас с тобой балакать. Убирайся вон, а вечером придешь доложишь, чем ты тут занимаешься.

Начальник продотряда не заставил себя упрашивать и, схватив кожанку, исчез из кабинета.

Андрей подошел к окну, выходящему в ревкомовский сад, и распахнул его.

– Хороший сад. Цветет. Ровно в снегу стоит, а небо голубое, голубое… Хорошо!

Председатель удивленно посмотрел на него и не мог понять, зачем приехал сюда этот командир и что ему от него нужно.

– Вот что, я прислан сюда председателем ревкома и комиссии по борьбе с бандитизмом, а ты отзываешься в Ейск.

Предревкома обрадованно воскликнул:

– Вот спасибо! Вот выручил! – Потом недоумевающее развел руками. – Трудно мне… И что ты с этим народом сделаешь? Никому ничего не скажи. Никто никого понимать не хочет…

– Иногда надо не говорить, а приказывать… Звони–ка военкому, пусть сейчас же идет сюда.

– Не пойдет он.

– Посмотрим. Звони.

Председатель подошел к телефону, взялся за трубку.

– Дайте комиссариат. Это ты, товарищ военком? Да, да, здравствуй, дорогой. Приди, пожалуйста, ко мне, дело есть. Что? Что?

Он повернулся к Андрею.

– Говорит, занят.

– Дай–ка мне. – Андрей взял трубку. – Военком? Говорит председатель комиссии по борьбе с бандитизмом комбриг Семенной. Вы чем заняты? Совещание? Отложите. Немедленно явиться в ревком!

В комнату вошел Хмель,

– Товарищ Семенной, конная сотня прибыла к ревкому.

– Бабич принял сотню?

– Так точно.

– Бывшие командиры арестованы?

– В подвале. Начальника гарнизона арестовать?

– Немедленно. Да вот и он.

Петров, бледный, немного растерянный, быстро вошел в комнату и, увидев Андрея, подошел к нему.

– Я начальник местного гарнизона. С кем имею честь разговаривать?

Андрей подчеркнуто вежливо козырнул.

– Председатель комиссии по борьбе с бандитизмом комбриг Семенной.

У Петрова от волнения дрогнули губы. Глаза с плохо скрываемой ненавистью смотрели в упор на Андрея.

– По какому праву вы распоряжаетесь моим гарнизоном, смещаете командиров и назначаете новых?

Андрей холодно ответил:

– Я сместил также и вас за организацию расстрела заложников. Потрудитесь сдать оружие.

– Меня?! Разоружить?! – Петров, не сдерживаясь больше, выхватил наган, но на его плечо легла чья–то тяжелая рука.

– Легче, легче браток! Ишь, какой нервенный? Андрей улыбнулся.

– Товарищ Бабич, разоружите его и обыщите.

– Слушаюсь, товарищ комбриг.

Два рослых казака сорвали с Петрова оружие. Бабич обыскал его карманы и положил на стол кожаный бумажник и серебряный портсигар. Петров посмотрел на Андрея, как затравленный волк.

– Товарищ комбриг. Я погорячился. Извините меня. Честное слово, я не виноват: я лишь исполнял распоряжение военкома.

Андрей, не отвечая, просматривал содержимое бумажника. Найдя там маленькую записку, он развернул ее и стал читать. Петров, следивший за каждым его жестом, побледнел и закусил губу. По мере чтения глаза Андрея загорались холодным блеском, а ноздри тонкого, с горбинкой носа расширились. Кончив читать, он бережно сложил записку и сунул ее в карман.

– Так вот вы кто, господин есаул!.. Бабич!

– Я, товарищ комбриг.

– Уведите арестованного, посадите его в отдельное

помещение и поставьте надежный караул.

Петрова увели. Андрей прошелся по кабинету, подошел к столу и сел в кресло.

– Так что ты скажешь, товарищ председатель, о расстреле заложников и об окружающих тебя людях?

Тот удрученно опустил голову. Потом глухо сказал:

– Самого меня шлепнуть надо. И где мне тут было разобраться… Что ни казак, то и бандит.

– Ну, ну! Поосторожней, я ведь тоже казак. Вот что, дай–ка мне ключи да собери заведующих отделами. Кстати, и комиссар пришел… Ты что же, комиссар, Советскую власть не признаешь? Ты кому здесь подчиняешься?

– Да я, товарищ комбриг, не…

– Я тебя спрашиваю, кому ты здесь подчиняешься?

– Ревкому…

– Ревкому? А когда тебя председатель ревкома вызывает, ты как ему отвечаешь?.. Где председатель ячейки?

– Сидит в подвале.

– Сидит… Эх ты, комиссар! Расстрел заложников ты утвердил?

– Так то ж бандиты.

– Бабы беременные – бандиты? Я спрашиваю, ты приговор утвердил?

– Я…

– Вот ты сам бандитом и оказался.

– Товарищ Семенной!

– Молчи. Кто тебе такие полномочия давал? Еще после этого комиссаром себя называешь. Комиссары – это лучшие люди нашей партии, а ты…

– Товарищ Семенной!

– Какой я тебе, бандиту, товарищ! Клади на стол оружие!

Андрей подошел к комиссару, снял с его головы фуражку и сорвал с нее красную звезду, положив на стол, и позвонил в колокольчик. В комнату вошел Бабич.

– Уберите арестованного.

– Товарищ Семенной! Не сажай. Пошли на любое дело… Заслужу, вот увидишь, заслужу!

Андрей стиснул зубы и отвернулся. Комиссара увели. Следом за ним вышел председатель ревкома с перекошенным от страха лицом.

Андрей остался один. Он взял ключи, оставленные председателем ревкома, и отпер ящик стола. По коридору раздался звон шпор и громкий уверенный голос. В комнату, широко распахнув дверь, вошел комбриг Сухенко.

– Рад, очень рад познакомиться. Слышал, как ты тут воюешь, и зашел.

Андрей удивленно посмотрел на Сухенко и встал.

– Комбриг Сухенко?

– Он самый. Молодец, ей–богу. – Сухенко протянул Андрею обе руки. – Так их, прохвостов, и надо. Особенно комиссара. Пьяница и сукин сын. Если помощь нужна, ты не стесняйся. Бери мою конвойную сотню… полк понадобится, полк дам.

Андрей с открытым недоверием взглянул на Сухенко, но, встретив его смелый взгляд и приветливую улыбку, крепко пожал протянутые руки.

– Спасибо. Понадобится помощь, приду. Садись. Твой штаб в Староминской?

– Да, пока здесь. Ведь мы на отдыхе. – Он достал вышитый шелковый кисет и сел в кресло возле стола.

– А я тебя, Семенной, помню. Под Харьковом ты мою бригаду здорово трепанул… Насилу ушел от тебя. – Сухенко расхохотался. – Ох, и зол я на тебя тогда был! – Он встал и серьезно посмотрел в глаза Андрею. – Мы были врагами, теперь мы друзья? Навсегда, надеюсь?

– Конечно, что за вопрос!

…Сухенко порывисто обнял Андрея.

4

Андрей сидит за столом и внимательно вслушивается в голос докладчика.

– …Водяная мельница, когда мы ее приняли…

«Где я слышал этот голос?» – напряженно пытался вспомнить Андрей, не отрывая пристального взгляда от докладчика.

– …Своими силами мы ее полностью отремонтировали и к началу сезона можем вполне обеспечить бесперебойный обмолот зерна для всего станичного юрта. – Худощавый, маленький старичок в грязноватом френче оглядел поверх очков присутствующих, словно ожидая одобрения.

«Фу, черт, да где я с ним встречался?!» – Андрей с досады сломал карандаш и, вытащив из серебряных ножен кинжал, стал осторожно срезать стружки.

Совещание кончилось поздно. Андрей подписал акт приемки дел и наконец остался один. Он сидел на подоконнике и смотрел, как в темном небе зажигались звезды. Вспомнилась юность. Вот такая же кубанская станица… то же ночное небо… такие же звезды… и песни любимой девушки.

Вспомнилась первая присяга и отправка на фронт. В Тифлисе дивизии был смотр. Седобородый генерал в серебристой черкеске, объехав фронт, обратился к казакам с напутственной речью. Грудь генерала была увешена крестами и медалями. Золотистый дончак нетерпеливо перебирал ногами, готовый каждый миг умчать седока.

Генерал говорил о войне, о славе казачьей, о долге казака… «Постой… нет, это немыслимо. – Андрей потер ладонью разгоряченный лоб. – Нет подстриженной бородки, орденов, дорогой черкески, но голос, голос… мягкий, красивый баритон, с легкой хрипотцой… Да нет, чепуха! Не может того быть. Ну, конечно, померещилось. А вдруг и вправду?»

Андрей порывисто подошел к телефону и взялся за ручку. Потом оставил ее с жестом досады.

– Нет, это просто нервы… Скоро черт знает что будет мерещиться, – проговорил он громко и, отойдя от телефона, сел в кресло, зевнул. «Однако пора спать, уж скоро полночь». Его потянуло домой. Вспомнил, что с утра ничего не ел. Зевнул еще раз и, склонив голову на руки, незаметно для себя задремал.

…Часы прохрипели полночь. Андрей вздрогнул и открыл глаза. Прикрутив лампу, встал, прошелся по кабинету, хотел лечь на диван, но передумал. Подошел к телефону, прижал черную пуговку, резко и решительно позвонил. Когда, наконец, услышал сонный голос телефонистки, с легким раздражением бросил:

– Дайте гарнизон… Дежурный? А, это ты, Семен? Вот что, возьми с десяток конных хлопцев и мотай в ревком… Да нет, ничего особенного. Ну, я жду, – Андрей повесил трубку.

Вскоре на улице раздался конский топот, и в кабинет вбежал Семен Хмель.

– Что случилось, Андрей?

– Ты заведующего финчастью знаешь?

– Это Митрича–то? Конечно, знаю.

– Езжай к нему на квартиру и доставь его сюда. Да не забудь обыск сделать.

– Андрей, а ты – не того? Вроде он старичок аккуратный, работящий.

– Знаю, что работящий. В старое время дивизией командовал. Ну, не раскрывай рта, паняй!

Хмель, словно ошпаренный, выскочил из комнаты, прогремел шашкой в коридоре, и почти тотчас же послышался с улицы его бас:

– По ко–о–оня–ям!

…Арестовать генерала Алгина не удалось. Он бежал в тот же вечер, оставив на койке старенький рваный картуз.

5

Когда Хмель доложил Семенному о бегстве заведующего финчастью, Андрей, против ожидания Хмеля, не накричал на него, а подошел к нему вплотную и положил руки на плечи.

– Значит, сбег генерал? Ну, теперь держись, он тебе задаст. Горе–охотники мы с тобой… С‑под ружья какой лисовин ушел!.. Идем домой. Спать хочется, да и закусить не мешает. Вот еще что: подбери мне хорошего ординарца и коня дай ему получше.

Они шли по пустынным улицам уже спящей станицы. Семен заметил, что Андрей умышленно удлиняет путь и ведет его по окраинам. Андрей, угадав мысли друга, тронул его за локоть.

– Ты не сердись, Семен, за прогулку. Хочется воздухом подышать, ночью полюбоваться. Хороши у нас, на Кубани, весенние ночи. Обо всем тяжелом, что пережито, забыть хочется, молодеешь даже.

– Да ты и так, Андрей, не старый: моложе меня на семь лет, а и мне до старости еще далеко.

– Правда, Семен, по летам мы еще с тобой не стары. Борьба нас такими сделала… Вот разобьем все банды, выгоним со своей земли Врангелей разных и… начнем мы с тобой, Семен, молодеть. Еще чего доброго, парубковать станем, а?

– Мне уж не жениться, Андрей.

– Что, аль зарок дал?

– Почти что.

– А это что за курган с ветряком? Надо на нем пост выставить, ведь он в сторону плавней смотрит.

В это время до них долетела песня. Пел молодой нежный тенор:

…Зеленый барвиночек стелется низенько…

Мой милый, чернобровый, подвинься близенько…

Зеленый барвиночек стелется ще низче,

Мой милый, чернобровый, подвинулся ще близче…

– Кто это? – спросил Андрей тихо.

Песня оборвалась, послышался звонкий девичий смех. Андрей вздрогнул. Ему почудилось, что звенят колокольчики и что недавно он слышал их мелодичный звон. «Наталка, неужели она? А почему бы нет?»

– Кто поет, спрашиваешь? Тимка поет. – В голосе Хмеля Андрей уловил нотки раздражения. – Гарнизоновец один мой.

К дому подходили молча. Каждый думал о своем….Лежа в постели, Андрей долго не мог заснуть. Под утро он сквозь дремоту явственно услышал голос Хмеля:

– Опять до утра гуляла? Чтобы с завтрашнего дня со двора без спросу не выходила. Станица на военном положении, а она…

Андрей не слышал конца фразы, хотя и старался побороть навалившийся наконец сон.

6

Большой рыжий кот Васька, любимец Наталки, вспрыгнул на Андрея и удобно разлегся у него на груди. Андрей проснулся и посмотрел на непрошеного гостя. Васька громко мурлыкал, щурил желтые глаза и игриво выпускал когти. Морда у него была круглая, с большими усами и розовым носом.

Андрей погладил кота, потом снял его с груди и поставил на пол. Потянулся всем телом, сел на кровати.

«Сегодня воскресенье, – вспомнил он. – Надо будет получше одеться и побывать в гарнизоне». Андрей даже самому себе не признался, что ему хочется одеться получше не ради гарнизонной сотни, а для черноглазой девушки, гремящей посудой в кухне.

Встав с кровати, Андрей достал из вещевого мешка чистое белье, голубые суконные шаровары, желтые кавказские сапожки, голубой атласный чекмень и синюю черкеску.

Голенища сапог стянул вверху желтыми ремешками с серебряными пряжками и подошел к зеркалу. «Надо побриться»… Приоткрыл дверь, заглянул в кухню.

Спиной к нему у раскрытого окна, стояла Наталка и расчесывала волосы. Черные волны сбегали ей на плечи и доходили до колен. Полюбовавшись девушкой, Андрей переступил порог.

– Добрый день, Наталья Матвеевна! Как спали?

– Меня зовут Наталкой и… я не люблю, когда меня называют на вы.

Наталка повернулась к Андрею и смело оглядела его с ног до головы.

– Бриться будете? Я сейчас горячей воды дам.

Пока он брился, Наталка стояла сзади и заплетала волосы в две тяжелые косы.

– А я думала, что вы совсем не такой. Мне еще мой батько в восемнадцатом году про вас рассказывал…

Андрей с напускным равнодушием спросил:

– Каким же ты меня ожидала увидеть?

Наталка задумалась.

– Во сне вы мне раз приснились. Роста огромного, усы седые, и конь под вами вороной. В руке сабля, и белые от вас в разные стороны, как мыши, разбегаются. А… вы совсем молодой и ничуть не страшный.

Андрей, немного озадаченный таким ответом, некоторое время молчал. Окончив бриться, стер полотенцем с лица остатки мыла и обернулся.

– Это ты, Наталка, не досмотрелась. Гляди, у меня уже голова седая… и лет мне уже за сорок.

– Обманываете, не верю вот нисколечко, вы моложе Сени, он говорил, а волосы у вас поседели после того, как белые вашу жену в плен взяли и замучили.

Наталка увидела, что Андрей вздрогнул и отвернулся. Она покраснела, вспомнив строгий наказ брата, – не напоминать Андрею о его жене. Чувствуя себя виноватой, подошла к столу и взяла бритву.

– Андрей Григорьевич, дайте, я вам шею сзади побрею.

Она нежно нагнула его голову и мазнула кисточкой по шее. Андрей молча подчинился.

Наталка, кончив брить, сложила бритву и взялась за полотенце, но Андрей уже поднялся. Он смотрел куда–то в угол, немного сутулясь.

– Когда мне дали знать, что их будут вести на кладбище, я взял пулеметную тачанку, ящик гранат и с двумя товарищами помчался к тому проклятому месту.

Его голос звучал глухо, и говорил он, как показалось Наталке, кому–то третьему, кого он один видел в кухне. Наталке стало жаль его и в то же время страшно.

– И что же? – шепотом спросила она и сама испугалась своего вопроса – поняла, что Андрей говорит о своей жене. Но к страху ее примешивалось острое любопытство, неудержимое желание узнать подробности гибели жены Андрея. А он, все так же смотря куда–то в угол невидящими глазами, продолжал:

– Не успели… Захватили лишь конвой, возвращавшийся назад… Поднялась перестрелка… Пришлось уходить назад, не отрыв могилы.