Текст книги "О материалистическом подходе к явлениям языка"
Автор книги: Борис Серебренников
Жанр:
Языкознание
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)
Соссюр пришел к выводу, что субстанция и значение языковых единиц несущественны, и свел систему языка к мыслительному конструкту, где все было сведено к сетке отношений. Такой подход к явлениям языка нельзя назвать материалистическим. При элиминировании значения никакого подобия шахматной игры в языке не получается.
Маркс также хорошо понимал, что существуют явления, совершенно индифферентные по отношению к выражающей их субстанции, например меновая стоимость. Одна овца = 40 кг зерна, или 20 м холста, или двум топорам, или трем граммам золота. Однако он никогда не уподоблял язык меновой стоимости, потому что значение и субстанция в языке существенны, что в настоящее время признали сами структуралисты. Десемантизованный язык не может быть средством общения ни в каком случае. Человек может понимать речь только в том случае, если ему известно значение.
Идеалом многих представителей структурной лингвистики является превращение языкознания в точную науку, следствием чего явилось проявление особого внимания к логико-математическим методам исследования, повышенный интерес к логическим и вообще формальным аспектам языковедческого знания и предпочтение дедуктивных методов исследования, применяемых в математике, индуктивным методам, широко используемым в традиционной лингвистике.
Стремление заменить все методы математическими методами также не свидетельствует о хорошем знании предмета исследования. М.В. Мачавариани справедливо замечает:
«Математический аппарат сам по себе обладает достаточной точностью и надежностью, но вся суть в том, что для того, чтобы эти качества эффективно проявлялись, нужно точно определить сферу его применения, найти такую адекватную область, где работа аппарата имела бы смысл, давала конкретные результаты. Вся сложность заключается в том, что методы наиболее абстрактные и отвлеченные, применяются к живым, конкретным фактам языка. Поэтому эти методы стоит применять только в том случае, если в этом живом материале выделить такие стороны, найти такие характеристики, которые, с одной стороны, поддадутся обработке математическим аппаратом, а с другой – выявят сущность самого языка»[14]14
Мачавариани М.В. О взаимоотношении математики и лингвистики. – ВЯ, 1963, № 3, с. 90.
[Закрыть].
Отсюда вытекает, что искусство применения логико-математических методов состоит не в механическом их пересаживании из области математики и логики в область языка, а в исследовании тех сторон языка, которые лучше всего допускают применение этих методов, в выяснении границ их применения.
Методом выделения какой-либо языковой единицы у структуралистов является метод противопоставления. Противопоставление согласных по твердости – мягкости является специфической чертой фонологической системы русского языка, однако согласные ж и ш в нем только твердые, а ч только мягкий (имеется в виду литературный русский язык). И хотя им нет соответствующих противопоставлений, можно ли сомневаться в том, что это – полноценные в русском языке фонемы?
Если в языке нет ничего кроме противопоставлений (оппозиций), то в жизни языка противопоставление должно было бы быть единственным фактором, обусловливающим происходящее в нем изменение в любой его области. В действительности же этого нет: изменения в языке могут порождаться самыми различными причинами, причем прямо противоположными противопоставлению, например, действием аналогии[15]15
Ардентов Б.П. О структурализме в советском языкознании. Кишинев, 1968, с. 13.
[Закрыть].
Для В. Гумбольдта и его последователей характерным является гипостазирование роли языка. Язык изображается как творец действительности, формирующий человеческое сознание. Слова не предполагают предметы как таковые, а упорядочивают многообразие предметов под определенным углом зрения. Язык сам создает окружающий мир. Различие языков есть различие самих взглядов на мир. Все это на первый взгляд выглядит очень соблазнительным. Слова и формы различных языков мира совершенно явно свидетельствуют о том, что окружающий человека мир в каждом языке членится по-разному.
Однако ни Гумбольдт, ни его последователи не могли материалистически понять сложных взаимоотношений между языком и мышлением. Они попросту отождествили язык с мышлением. Если языки различны, то отсюда они сделали вывод, что и мышление носителей разных языков также различно. Они не учли того, что в человеческом мышлении существует масса явлений, в известной степени нейтрализующих особенности отдельных национальных языков, как то: наличие целостных образов предметов, полученных в результате чувственного наблюдения. Понятия могут выражаться не только отдельными словами, но и сочетаниями слов. Использование так называемой комбинаторики позволяет выразить в случае необходимости все специфическое, имеющееся в другом языке.
Переходя к теме о пределах формализации, Р.А. Будагов, ссылаясь на выдающихся лингвистов разных стран, старается напомнить читателю, что развитые языки нашей эпохи являются не только средством коммуникации, средством передачи и чувств людей, живущих в обществе, но и средством выражения тончайших оттенков мыслей. Для иллюстрации этого положения приводятся два предложения: «Он закалывается кинжалом» и «Он убивается бандитом». В первом предложении существительное кинжалом имеет отчетливо выраженное значение (кинжал – орудие действия). Во втором предложении аналогичное по форме творительного падежа существительное бандитом не поддается, однако, инструментальному осмыслению: бандитом вопреки форме падежа, воспринимается как «действующее лицо», а не как «орудие действия».
Во-первых, здесь непонятна фраза: «Грамматика, взаимодействуя с семантикой, разводит в разные стороны два предложения, в чисто формальном отношении совершенно идентичные». Чтобы развести в стороны эти два предложения, необходимо устранить некоторые понятийные взаимозависимости. Субъект действия и орудие действия не только различны, но и понятийно связаны. Оба они осуществляют действие, но только первый непосредственно, а второй опосредствованно. В сознании человека могут быть такие явления, когда представление о непосредственном субъекте действия и представление об орудии действия сливаются и образуют сложное представление, объединяющее и непосредственного производителя действия, и орудие действия. Именно такое слитное представление и лежит в основе предложения «Он убивается бандитом». В противном случае модели предложения такого типа в языке вообще были бы невозможны. Как же можно в таком случае заявлять, что форма творительного падежа бандитом не подвергается инструментальному осмыслению? Все это лишний раз свидетельствует о том, что при трактовке грамматических и семантических явлений не следует полностью абстрагироваться от явлений чисто психологических. Иначе объяснение языковых явлений будет носить ущербный характер.
Французский этнограф и философ Л. Леви-Брюль утверждал, что коллективные представления первобытных людей глубоко отличны от наших идей и понятий. Они не имеют логических черт и свойств[17]17
Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. Л., 1930, с. 21, 25.
[Закрыть]. Эта идея Леви-Брюля позднее была некритически усвоена Н.Я. Марром.
Можно допустить существование у первобытного человека магических приемов и всякого рода совершенно нелепых представлений. Однако они не имели решающего значения в его жизненной борьбе за существование. Для того чтобы добыть огонь, убить зверя или наловить рыбы, построить жилище, изготовить орудие и т.п., человек должен был знать и использовать объективные законы окружающего мира. Без правильного, пусть даже научно неосознанного понимания этих законов первобытный человек вообще не мог бы существовать.
Грузинские лингвисты Т.В. Гамкрелидзе и Г.И. Мачавариани обнаружили, что все виды общекартвельского аблаута (кроме чередования е : i) находят параллели в индоевропейской системе чередования гласных. Г.И. Мачавариани предполагает, что эти сходства могли возникнуть в условиях тесного и длительного контакта между племенами, говорящими на картвельских и других индоевропейских диалектах[18]18
Мачавариани Г.И. К вопросу об индоевропейско-картвельских (южнокавказских) типологических параллелях. М., 1964, с. 4, 5.
[Закрыть]. Эта гипотеза лишена достаточного основания, так как ее автор не учитывает, что при контактировании языков такое явление, как аблаут, обычно не усваивается.
В так называемой философии логического атомизма мир рассматривается как совокупность атомарных фактов. Под атомарными фактами понимается простейшее положение вещей, представляющее собой соединение, конфигурацию простых объектов. Язык также раздроблен. Основным смысловым единицам языка – атомарным высказываниям соответствуют атомарные факты мира. В языке и мышлении существует единая внутренняя структура, соответствующая логической структуре мира.
Если создать логически совершенный язык, очищенный от противоречий, то он способен выполнить роль универсальной модели знания. Посредством простых логических операций из атомарных предложений строятся все остальные предложения. Нельзя сказать, что в этой теории нет зерна истины. Логическая структура языка действительно отражает структуру объективного мира и все же логический язык не может быть универсальной моделью знания. Некоторые наши философы справедливо замечают, что естественный язык не только именует конкретные предметы и путем сочетания имен воспроизводит их отношения, но описывает также различные конкретные и абстрактные свойства предметов, выражает глубокие внутренние зависимости явлений, процессов и т.д. Для отображения сложной, многогранной действительности и многообразной человеческой деятельности язык должен включать слова (понятия) разного типа.
В логике, конечно, можно изобрести «язык», состоящий лишь из имен и логических связок. Но это сугубо искусственное и крайне упрощенное построение, весьма далекое от богатой реальной действительности даже в сфере науки. И далее:
«Опытные данные никогда не используются в виде непосредственно зафиксированных в языке наблюдений. Они активно и критически перерабатываются мышлением, группируются вокруг какого-либо уже выбранного теоретического критерия. Процесс научного познания поэтому представляет собой непрерывную интеграцию опытных данных, их введение в систему внутренне связанных фактов, законов и принципов – теорию… Реальный процесс познания никогда не движется по жесткой схеме формально-логического анализа»[19]19
Козлова М.С. Философия и язык. М., 1972, с. 85, 89.
[Закрыть].
Некоторые лингвисты и философы неоднократно высказывали мнение, что словесный знак выступает в языке как средство обобщения. Л.О. Резников утверждает, что
Того же взгляда придерживается и В.З. Панфилов:
«Сама возможность абстрагирования и обобщения создается только благодаря тому, что материальная сторона языковых единиц (или элементов других знаковых систем) репрезентирует предметы того или иного ряда, с которым она не имеет какого-либо существенного подобия или сходства»[21]21
Панфилов В.З. О гносеологических аспектах проблемы языкового знака. – ВЯ, 1977, № 2, с. 4.
[Закрыть].
По существу этот взгляд неверный. Здесь мертвой материи языкового знака приписывается обобщающая сила, когда фактически она является функцией человеческого мозга.
На самом деле словесный знак появляется тогда, когда обобщение уже совершилось в человеческом мозгу, причем это обобщение появляется уже в сфере чувственного познания.
«В нашей литературе, – замечает П.В. Копнин, – укоренилось представление, что в чувственном познании постигается только единичное, а мышление в понятиях отражает только общее. Но если бы чувственное познание ни в какой форме не давало знания общего, то и мышление, основывающееся только на данных чувств, никогда не могло бы познать общего. В действительности же чувственное познание отражает и единичное и общее в их связи»[22]22
Копнин П.В. Формы мышления и их взаимосвязь. Вопросы философии, 1956, № 3, с. 48.
[Закрыть].
В современном зарубежном языкознании широко распространен взгляд, что значение есть функция знака и она обладает природой знака. Функция знака – указывать на объект. Эта точка зрения многими нашими лингвистами и философами рассматривается как идеалистическая. По их мнению, значение – это отражение[23]23
См., например: Резников Л.О. Неопозитивистская гносеология и знаковая теория языка. – Вопросы философии, 1962, № 2, с. 101; Панфилов В.З. Философские проблемы языкознания. М., 1977, с. 79.
[Закрыть].
Нетрудно заметить, что такая трактовка значения и сущности знака содержит определенные логические противоречия. Если мы определяем звуковую оболочку слова как знак в отличие от значения, которое не является знаком, то каким образом звуковая оболочка может выполнить функцию знака, т.е. указывать на какой-нибудь предмет и тем самым замещать его. Ведь без значения не может быть знака. Если значение отражение предмета, то почему оно существует параллельно с другим отражением. Отражение предмета в мозгу человека импликативно не связано с наличием значения. В голове первобытного человека доречевой стадии предметы и явления окружающего мира несомненно отражались, но никаких слов и значений тогда не было.
Далее, могло ли отражение само по себе соединиться с какой-либо звуковой оболочкой? Соединиться оно не могло само по себе, совершенно стихийным образом. Значит, критики этой теории, выступающие в роли материалистов, что-то недоучли. Они забыли простую вещь, что значение слова устанавливается человеком, а не представляет результат естественного отражения. Когда первобытный человек создавал слово береза, то до наименования этого дерева оно было уже в его голове отражено. Он создал по определенному признаку слово береза, и, соотнеся его с понятием береза, превратил это слово в указатель понятия. Курьезно здесь то, что критикуемые фактически стоят на более материалистической точке зрения, чем их критики. Боясь прийти к выводу о возможности мышления без языка, критики во что бы то ни стало хотят представить словесный знак как средство отражения действительности, хотя достаточно хорошо известно, что знак не обладает отражательной функцией.
Некоторые современные защитники Н.Я. Марра – В.И. Абаев, Р.А. Будагов, P.Р. Гельгардт, Ф.П. Филин и др. – утверждают, что хотя Марр и ошибался, но он совершенно правильно ставил проблемы, якобы, в полном соответствии с духом новой революционной эпохи[24]24
См., например: Абаев В.И. Лингвистический модернизм как дегуманизация науки о языке, с. 22.
[Закрыть]. Однако эти защитники Марра совершенно забывают ту простую истину, что сама правильная постановка проблемы и вопросов невозможна без правильного понимания самого предмета исследования. При плохом знании предмета и сама постановка вопроса может быть неправильной и совершенно необоснованной.
Малосведущему читателю эта формулировка может показаться вполне марксистской. На самом деле она крайне узка и ограничена, так как она не учитывает массы факторов, среди которых немаловажную роль играют чисто биологические факторы.
Одно время в советском языкознании шел длительный спор о возможности чисто синхронного подхода к изучению языковых явлений, как это практикуют, например, структуралисты или составители описательных грамматик различных языков. Были лингвисты, которые разделение синхронии и диахронии считали совершенно недопустимым. Представителей другой точки зрения они обвиняли в отступлении от марксизма.
Однако такая критика не имела под собой достаточных оснований, да и сам спор этот был по существу беспредметным, так как изучение языка в синхронном плане использует одну его очень важную онтологическую особенность. Язык, конечно, исторически изменяется и развивается, но это движение совершается на тормозах, поскольку в языке существует довольно сильная тенденция сохраниться в состоянии коммуникативной пригодности. Именно это свойство языка дает возможность исследователю без особого ущерба мысленно отвлечься от фактора исторического развития и изучать язык в плане относительной статики. Таким образом, синхронный подход имеет лингвистическое обоснование.
Рассматривая праязыковые схемы, С.Н. Быковский приходит к выводу, что эти построения несостоятельны и неубедительны. Они противоречат фактам, так как восстанавливаемые теоретические признаки праязыка оказываются по обилию звуков богаче современных, т.е. они более развитые, чем современные языки[26]26
Быковский С.Н. Карл Маркс и языкознание. – Изв. гос. Академии истории материальной культуры, вып. 82. М. – Л., 1934, с. 30.
[Закрыть].
По мнению критика, богатство звуков свидетельствует о развитости языка. Чем больше в языке звуков, тем более развит язык. Такое утверждение совершенно очевидно свидетельствует о том, что критик никогда в своей жизни историей языка не занимался. Между развитостью языка и количеством находящихся в нем звуков нет причинной зависимости.
Существуют развитые современные языки, характеризующиеся небольшим количеством фонем, напр. финский. Существуют также языки с необычайно богатой системой фонем, но не относящиеся к числу развитых языков. В истории языков очень часто наблюдается, когда словарный состав языка увеличивается, совершенствуется его синтаксис, но количество содержащихся в нем фонем резко уменьшается.
Р.А. Будагов ставит вопрос: правомерно ли отождествлять внешние законы с законами социальными, а внутренние с законами имманентными? Так называемые внутренние законы языка, по его мнению, тоже социально обусловлены и лингвист-марксист не может их считать имманентными[27]27
Будагов Р.А. Борьба идей и направлений в языкознании нашего времени. М., 1978, с. 124.
[Закрыть]. В дальнейшем выясняется, что под социальной обусловленностью языка Будагов одновременно понимает зависимость возникновения конкретного языкового факта от конкретного социального фактора. Например, устранение конечной позиции глагола, характерной для латинского языка, под влиянием традиции записывать тексты в эпоху старофранцузского языка.
В данном случае правомерность такого понимания социальной обусловленности уже сомнительна, так как огромное количество языковых фактов невозможно связать с действием какого-либо конкретного социального фактора, не говоря уже о том, что многие языковые явления создаются в течение целых эпох.
Такая же неясность наблюдается и в критике утверждения в языке так называемых имманентных законов. Имманентных законов в языке не существует.
«Внутренняя слабость концепций, в основе которых лежит принцип имманентности, абсолютной независимости знаковой системы того или иного рода, состоит в том, что этот принцип находится в явном противоречии с основным понятием семиотики – понятием знака. Сущность знака, его основная функция заключается в том, что он представляет, замещает нечто, находящееся вне этого знака и той знаковой системы, к которой он принадлежит»[28]28
Панфилов В.З. Философские проблемы языкознания, с. 5.
[Закрыть].
Знак действительно замещает нечто, находящееся вне языка. Однако В.З. Панфилов никак не может признать, что язык в то же время создает сферы, в которых начинают действовать имманентные законы. Для всех языков характерно разрушение конца слова, но эту тенденцию совершенно невозможно соотнести с чем-то внешним, существующим за пределами языка. Нельзя ни с чем внешним соотнести законы дистрибуции фонем в языке и т.д.
Плохое знание предмета может также отразиться на критике лингвистических теорий, объявляемых антимарксистскими.
Существует точка зрения, полностью отвергающая знаковость языка. Советский философ Л.О. Резников в свое время писал:
«Знаковая теория языка в сущности своей идеалистическая теория… Она антинаучна и реакционна… Так как содержанием слова является понятие, то признание слова в целом знаком предмета логически неизбежно приводит к утверждению того, что понятие также является отнюдь не отображением, но лишь знаком внешнего предмета, что приводит к чистейшему агностицизму»[29]29
Резников Л.О. Против агностицизма в языкознании. – Изв. АН СССР, ОЛЯ, 1948, т. 7, вып. 5, с. 402.
[Закрыть].
Вряд ли критик знаковой теории выступает в данном случае как материалист.
Общение людей вообще невозможно без знаков. Для того чтобы мысль одного человека стала достоянием другого она должна быть при помощи звуковых знаков облечена в чувственно воспринимаемую форму. Без знаков нет общения. Естественно, что каждый словесный знак должен представлять соединение звуковой материи со значением, так как звуковой комплекс, лишенный значения, не может выступать в роли знака. Значение необходимый атрибут знака.
Что же в таком случае приводит в негодование критиков знаковой теории? А приводит их нематериалистическое отождествление значения с понятием. По мнению этих критиков, если значение-понятие соединяется с звуковым комплексом в слове-знаке, то само понятие также превращается в знак. Отсюда следует вывод о непознаваемости действительности, поскольку всякий знак условен.
Когда значение соединяется в слове со звуковым комплексом, то никакой опасности превращения понятия в знак в действительности не происходит. Значение только соотносит звуковой комплекс с предметом, вместе с тем указывая на определенное понятие. Отражает окружающий мир понятия.
Слово его может отражать только через указание на понятие. Поэтому связь понятия со словом-знаком не может сама по себе превратить понятие в знак. Только незнание свойств изучаемого объекта могло породить критику знаковой теории слова.
Наиболее часто встречающийся недостаток критики заключается в отождествлении аспекта исследования и теории познания. Структуралистов иногда обвиняют в том, что в своих работах они исследуют явления языка в отрыве от истории говорящего на этом языке народа. При этом бывает неясно, что подвергается критике: общая теория познания, которой придерживается ученый, или он обвиняется за то, что исследует языковые явления в определенном аспекте, не предусматривающем установление связи этих явлений с историей общества. Но ведь аспект исследования может такую связь и не предусматривать. Если изучаемое явление определяется внутренними закономерностями языковой системы, то такой связи может и вообще не быть. Обвинять в узости аспекта исследования автора подобной работы можно в том случае, когда он начинает отождествлять узкий аспект исследования с общей теорией познания.
Материалистический подход к явлениям природы и общества лежит в основе любой науки. Отсюда можно сделать вывод, что материалистический подход к явлениям природы и общества и наука связаны между собой самым тесным образом. В истории нашей науки выдвигалось немало всякого рода общеметодологических положений, но некоторые из них утратили в настоящее время какое бы то ни было значение и это произошло потому, что подход к явлениям природы и общества, на котором они основывались, оказался нематериалистическим.
Часто задают вопрос, а что такое методология и чем она отличается от методов научного исследования. Методология всегда содержит некоторую сумму теоретических высказываний об общих свойствах изучаемого объекта и об особенностях его исторического развития. Применительно к языкознанию примером общеметодологических положений могут быть: язык – исторически развивающееся явление, язык – явление общественное, язык имеет собственные внутренние законы, хотя и тесно связан с обществом, различные стороны языка развиваются неравномерно, язык – это своеобразная система систем, языку свойственны так называемые диалектические противоречия, между развитием формальной стороны языка и развитием мышления могут быть расхождения, тенденции развития в языке противостоит тенденция к сохранению существующего, язык в известной мере зависит от физиологических особенностей человеческого организма, система языка не может быть абсолютно выдержанной и абсолютно непротиворечивой и правильной системой и т.п.
Общая методология науки сама по себе не может рассматриваться как ключ ко всякого рода научным открытиям, но она обладает свойством направлять и корригировать научные исследования. Эту ее роль можно сравнительно легко понять при рассмотрении приводимых нами ниже примеров.
Структуралисты обычно ставят знак равенства между логической доказательностью и сущностью предмета или явления. Но это положение фактически не согласуется с принципами марксистской философии и марксистского диалектического метода.
Логически правильные утверждения, относящиеся к области самой логики (и математики), в свою очередь поддаются содержательным (вещественным) интерпретациям. Но правильные по своей логической форме связи могут иметь место, разумеется, и в случае умозаключений, построенных на заведомо неверных посылках (соответственно неверными будут и полученные результаты). Могут создаваться и непротиворечивые, т.е. логически правильные теории, не отражающие, однако, объективной действительности. Отсюда следует, что класс логически правильных структур мышления и их элементов, истинных в содержательном смысле, и класс всех истинных научных теорий совпадают, но класс логически правильных суждений, умозаключений и теорий, вообще говоря, шире класса истинных утверждений. Поэтому логическая правильность содержания мышления – необходимый, но недостаточный признак его истинности.
Можно привести немало примеров, когда логическая непротиворечивость теории соединяется вместе с тем с ее несостоятельностью. Нельзя сказать, что теоретическая концепция марризма сама по себе была совершенно не логична. Она содержала постулаты, логически между собою связанные. Если язык надстройка, то он классовый, поскольку всякая надстройка классова, если смена надстройки связана со сменой общественной формации, то и развитие языка отражает смены общественных формаций, если ликвидация надстройки представляет скачок в новое состояние, то и развитию языка свойственны такие же стремительные скачки и т.д. Может быть сделан вывод, что логическое следование какого-либо суждения из других еще не решает вопрос об объективной истине, оно обеспечивает только логическую правильность. Если же мы выводим наши суждения из суждений, истинность которых уже доказана, выводное суждение само становится достоверным. В приведенном случае исходное суждение – язык надстройка – было неверным.
Провозглашение взаимозависимости элементов языковой системы является, как известно, одним из краеугольных камней структурной лингвистики. Однако полностью это положение ничем не доказано. Если в области грамматического строя изменение числа наклонений не производит никаких сдвигов в системе предлогов, то и в звуковой системе уменьшение числа гласных может не произвести никаких изменений в системе аффрикат.
Некоторые советские лингвисты, в особенности Ф.П. Филин, Т.А. Дегтярева, Р.А. Будагов и др.[30]30
См., например: Филин Ф.П. Советское языкознание. Теория и практика. – ВЯ. 1977, № 5, с. 9.
[Закрыть], утверждают, что все изменения в языке имеют внешние стимулы. Язык необходимо изучать в неразрывной связи с историей общества.
С точки зрения общей методологии такие утверждения нельзя считать правильными.
«Во-первых, – замечает В.А. Звегинцев, – изучение языка не может быть ограничено только историческим аспектом. Во-вторых, изучая язык и историю народа в тесной связи друг с другом, нельзя забывать о специфике закономерностей развития, свойственных, с одной стороны, языку, а с другой стороны, носителю этого языка – народу»[31]31
Звегинцев В.А. Очерки по общему языкознанию М., 1962, с. 203, 204.
[Закрыть].
Следует также иметь в виду, что изменяться язык может не только благодаря действию внешних импульсов. Часто изменения вызываются сугубо внутренними причинами. Интересно было бы знать, в результате каких внешних импульсов устанавливаются в языке определенные закономерности дистрибуции фонем или выравнивание форм по аналогии.
Г.К. Ципф исследовал закономерности, связанные с частотностью различных языковых явлений. Он установил некоторые, довольно любопытные закономерности, например, зависимость частотности употребления слова от его длины: наиболее короткие слова чаще употребляются в речи[32]32
Zipf G.K. The psycho-biology of language. An introduction to dynamic Philology. Boston, 1935, p. 27.
[Закрыть]. От частоты употребления слово может сокращаться. Сходные закономерности наблюдаются и в употреблении фонем: труднопроизносимые и сложные фонемы употребляются значительно реже, чем легкопроизносимые, например, глухие смычные встречаются реже, чем звонкие, долгие гласные – реже, чем краткие (Там же, с. 77). При изменении звуков менее сложные фонемы могут сохраниться. Ни один звук не может иметь стопроцентной частотности (см. с. 85).
Любая фонема станет лишней, если ее будет содержать каждое слово. Каждая фонема должна иметь верхний порог терпимости. Если она перейдет этот порог, то она будет ослабевать (см. с. 111). Где здесь внешние импульсы?
Таким образом, методология науки известным образом направляет развитие науки, но действительные достижения науки в свою очередь обогащают и совершенствуют методологию науки. Иначе и быть не может. Любое общеметодологическое положение должно основываться на знании действительных свойств изучаемого предмета или явления. При отсутствии этого условия само общеметодологическое требование становится порочным и несостоятельным. Рассмотренные выше общеметодологические положения типа «Всякое изменение в языке определяется внешним импульсом», «Слово не является знаком» и т.п. не отражают знаний о действительных свойствах изучаемых предметов и явлений, не являются результатом материалистического подхода к этим предметам и явлениям.
Чем сильнее развита данная наука, чем больше она содержит действительно правильных сведений о результатах свойств изучаемых предметов и явлений и об особенностях их исторического развития, тем более совершенной и действенной оказывается методология науки. Методология науки, конечно, включает в себя все основные положения марксистско-ленинской философии, имеющие общеметодологическое значение, а также и разные общеметодологические суждения о различных свойствах изучаемых предметов и явлениях, которые способствуют осуществлению материалистического подхода при изучении этих предметов и явлений. Было бы неправильно делать вывод, что все эти суждения как бы отрываются от основных положений марксистско-ленинской философии. Наоборот, они тесно с ними связаны, поскольку являются результатом материалистического подхода к явлениям природы общества, а материалистический подход к предметам и явлениям природы и общества – один из краеугольных камней марксистско-ленинской философии.
В каком же отношении находится метод к общей методологии? Метод прежде всего – известная совокупность научно-исследовательских приемов. Например, сравнительно-исторический метод включает в себя целую совокупность приемов, ставящих своей целью изучение истории слов, форм, значений, словосочетаний и предложений. Даже в тех случаях, когда метод в сущности имеет одну и ту же цель и направленность, например, изучение истории конкретного языка при помощи сравнительно-исторического метода, методика исследования применительно к различным сторонам языка и конкретные научно-исследовательские приемы не будут одинаковыми. Формальная реконструкция архетипов требует применения определенного комплекса научно-исследовательских приемов, однако эти приемы нельзя механически применять к изучению синтаксиса. Реконструкция синтаксических архетипов имеет свою специфику. Следует также отметить, что эти приемы оказываются совершенно непригодными для реконструкции архаических значений слов.
