Текст книги "О материалистическом подходе к явлениям языка"
Автор книги: Борис Серебренников
Жанр:
Языкознание
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)
О связи явлений языка с историей общества
Необходимость обязательной увязки языка с историей общества давно провозглашается у нас во многих лингвистических работах как отличительный признак марксистского языкознания. Если полезно связывать явления языка с историей общества в целях их более глубокого и правильного понимания, то не менее полезно проследить историю возникновения самого методологического требования. Общий методологический принцип о необходимости этой увязки ведет свое происхождение от неправильного истолкования одного высказывания Маркса, содержащегося в его труде «Немецкая идеология».
Маркс отмечает,
Этим Маркс хотел сказать, что если сознание вторично по отношению к бытию и отражает объективную действительность, то, следовательно, и в языке через мышление также отражается мир вещей и явлений, познанных человеком.
Марр интерпретировал мысль Маркса о связи языка с действительностью по-своему. Если язык зависит от материального мира, следовательно, он представляет явление надстроечное, хотя в работах Маркса язык нигде не характеризуется как надстройка. Из тезиса «язык – надстройка» Марр делал далеко идущие выводы. Если язык надстройка, то его развитие целиком и полностью определяется развитием экономических формаций. Язык является классовым по своей природе, поскольку всякая надстройка классова. Если мышление выражается при помощи языка, то, стало быть, и мышление человека является классовым. Развитие языка совершается путем скачков и взрывов, поскольку смена одной надстройки другой также представляет скачок.
Во время знаменитой дискуссии 1950 г. антимарксистская сущность многих марристских увязок явлений языка с историей общества была разоблачена. Однако сам общеметодологический принцип о необходимости этой увязки сохранился. Известный тезис о том, что язык и законы его развития можно понять лишь в том случае, если он изучается в неразрывной связи с историей народа и сейчас провозглашается как основной тезис марксистского языкознания.
О.С. Ахманова в одной из своих статей заявляет, что
«советскому языкознанию (структурализм в него не включается. – Б.С.) чужд подход к языкам как своеобразным анонимным структурам, изучаемым вне всякой связи с тем человеческим коллективом, который является их носителем и от общественной структуры которого и исторических условий существования этот язык неотделим»[289]289
Ахманова О.С. Отличительные черты советского языкознания. – В кн.: Проблемы современной лингвистики. Изд-во МГУ, 1968, с. 3, 4.
[Закрыть].
По нашему глубокому убеждению, все вышеприведенные высказывания являются ярким свидетельством того положения, когда методологический принцип формируется гораздо раньше познания характерных особенностей изучаемого объекта. Здесь явно отождествляются такие гуманитарные науки, как языкознание, история, философия, литературоведение, искусствоведение, история литературного языка и т.п.
Действительно, если мы будем изучать литературные произведения или определенные философские направления вне истории, без учета своеобразия различных исторических эпох, без изучения различных влияний, веяний и т.п., то мы ровным счетом ничего в них не поймем. Мы ничего не поймем в сущности Октябрьской революции, если будем рассматривать это явление без исторического фона, без влияния движущих сил революции и изучения тех исторических условий и факторов, которые ее породили.
Язык – исключительно сложное явление. Среди явлений, служащих объектом различных наук, трудно найти объект, который хотя бы в отдаленной степени напоминал человеческий язык. Язык можно изучать с самых различных точек зрения и в самых различных аспектах с помощью различных наук.
Существует азбучная истина: язык – средство общения. Без общения нет человеческого общества. Следовательно, язык – ярко выраженное общественное явление. На этом основании некоторые языковеды делают неправильный вывод, что язык или только, или преимущественно должен изучаться методами гуманитарных наук. На самом деле вопрос о том, чем должна заниматься данная наука и какие методы она должна использовать, определяется не столько функциями объекта, сколько его особенностями и свойствами – иначе говоря, его природой. В языке самым причудливым образом переплетаются законы чисто естественные, биологические, с законами общественными и специфическими законами лингвомеханики, законами образования языковых структур и типов. Наиболее правильным ответом на вопрос, связан ли язык с историей общества, будет: «И связан и не связан».
Наглядным доказательством возможности связи различных сторон языка с историей общества могут служить результаты влияний других языков. Наличие в азербайджанском языке придыхательных согласных, очевидно, представляет результат влияния на него каких-то кавказских языков. В восточных анатолийских говорах турецкого языка отмечено наличие так называемых абруптивов, что также характеризует многие кавказские языки. Под влиянием марийского языка в чувашском первоначальная тюркская система согласных претерпела очень сильные изменения. В мишарском диалекте татарского языка, а также в турецком в результате иноязычного влияния исчезло некогда существовавшее в этих языках заднеязычное к. Иноязычное влияние может проявляться и в произношении, например, произношение финских шведов значительно ближе к финскому, чем произношение шведов, проживающих в Швеции. Произношение так называемых коми-ижемцев, проживающих на Нижней Печоре, ближе к русскому и не имеет ярко выраженного акцента, проявляющегося у коми, живущих на Вычегде. Здесь, несомненно, сказалось влияние русского языка.
Влияние других языков может отразиться и на характере ударения. В латышском языке первоначальное ударение было разноместным. По-видимости, ударение на первом слоге было усвоено латышами от угро-финского народа – ливов. Последние в прежнее время занимали значительную часть территории современной Латвии. В чувашском языке ударение никогда не падает на последний слог, если он содержит редуцированный гласный. Если в трехсложном слове два последних слога содержат редуцированный гласный, то ударение передвигается на первый слог. Этими особенностями также характеризуется ударение и в марийском языке. Влияние внешней среды может также вызвать заметные сдвиги и в грамматическом строе языков. В области падежной системы оно может проявляться в изменении количества падежей, или состава падежной системы, в особенности в значении падежей, моделях их построения, особенностях их исторического развития и т.д.
Якутский отличается от других тюркских языков многопадежностью. В то время как абсолютное большинство тюркских языков имеет шесть падежей, в якутском их девять.
Некоторые специфические особенности якутской падежной системы имеют параллели в падежной системе эвенкийского и эвенкского языков, принадлежащих к тунгусо-маньчжурской группе. В якутском языке нет специальной формы родительного падежа, нет этого падежа и в эвенском и эвенкийском языках. В языках румынском и албанском, находящихся в одном географическом ареале Балканского полуострова, наблюдается формальное совпадение дательного и родительного падежей.
Иноязычное влияние может приостановить процесс распада падежной системы. Во многих современных индоевропейских языках древняя система синтетических падежей исчезла. Отношения между словами стали выражаться аналитическим путем при помощи предлогов. Подверглась разрушению система древних падежей, унаследованная от индоевропейского праязыка и в армянском языке. Однако здесь она не разрушилась полностью и армянский язык не стал аналитическим. Аналогичное явление наблюдается также в истории осетинского языка и некоторых языков Индии, в которых, несмотря на разрушение старых падежных окончаний, образовалась новая система синтетических падежей. Можно предполагать, что полному разрушению старой падежной системы в армянском и осетинском языках препятствовали окружающие их горские языки Кавказа с их довольно развитыми падежными системами. Что касается некоторых арийских языков Индии, то там могло сказаться влияние дравидских языков, в которых не наблюдалось интенсивного разрушения падежной системы.
Иноязычные окончания множественного числа могут легко усваиваться вместе с заимствованными словами, ср., например, заимствование форм арабского мн. числа в тюркских и иранских языках, таджикское руфақа ʽтоварищиʼ от рафиқ ʽтоварищʼ, турецкое şarait ʽусловияʼ от şart ʽусловиеʼ. Албанское bej ʽпомещикʼ имеет мн. число bejlerë, ʽпомещикиʼ, где окончание -lerë соответствует окончанию мн. числа -lar в турецком языке. В эстонском языке в результате влияния индоевропейских языков исчезла система притяжательных суффиксов. По-видимому, под влиянием русского языка не стало ее в верховом диалекте чувашского языка. В чувашском, в отличие от других тюркских языков, притяжательные суффиксы помещаются перед окончанием мн. числа. Это могло возникнуть под влиянием марийского языка, где порядок расположения притяжательных суффиксов такой же.
Такой разряд слов, как прилагательные, также подвержен иноязычному влиянию. Показатель сравнительной степени -raq проник из тюркских языков в марийский и таджикский. Под влиянием индоевропейских языков в финском и эстонском прилагательные согласуются в падеже и числе с определяемыми ими именами существительными.
Из других языков могут заимствоваться числительные. 80 и 90 во французском языке имеют ту же схему образования, что и соответствующие числительные в кельтских языках. В настоящее время в коми-зырянском и в особенности в коми-пермяцком языках наблюдается разрушение собственной исконной системы числительных. Усиливается частотность употребления числительных, заимствованных из русского языка.
Глагольная система также подвержена различным иноязычным влияниям. Иноязычное влияние способно, например, преобразовать систему многих глагольных окончаний. Так, в языке тюркоязычной народности – саларов, проживающих на территории Китая, отсутствует спряжение по лицам и числам. То же самое произошло в языке маньчжуров, здесь, несомненно, сказалось влияние китайского языка, в котором глагол лишен этих характеристик. Перфект в финском языке употребляется довольно часто. Можно предположить, что употребление перфекта в финском в значительной степени поддерживается влиянием шведского языка, поскольку шведский является вторым государственным языком Финляндии. Наоборот, в карельском и вепсском языках перфект употребляется очень редко. В данном случае сказалось влияние русского языка, в котором нет перфекта. Формы настоящего определенного и прошедшего определенного с вспомогательным глаголом «хорафтан» (лежать, спать) распространены в ряде крайних северных таджикских говоров, являются кальками соответствующих узбекских форм, включающих в свой состав глагол ётмоқ (лежать)[290]290
Расторгуева В.С. Опыт сравнительного изучения таджикских говоров. М., 1964, с. 130.
[Закрыть].
Почти все модели сложных глаголов в марийском языке, состоящие из деепричастия, соединенного с вспомогательным глаголом, заимствованы из чувашского языка, где имеются их совершенно точные типологические соответствия.
Обращает на себя внимание поразительное сходство моделей сложных глаголов в бенгальском языке с моделями сложных глаголов в дравидских языках. В тамильском языке обнаруживаются те же глаголы модификаторы с той же функцией.
Наличие двух типов спряжения глаголов в осетинском языке, зависящих от того, является ли данный глагол переходным или непереходным, возникло под влиянием кавказских языков, поскольку то же самое явление наблюдается в адыгских языках. Влияние другого языка может отразиться и в значениях глагольных времен. Так, например, второе прошедшее в чувашском языке, помимо значения перфекта и прошедшего неочевидного времени, что наблюдается и в других тюркских языках, может иметь еще и значение прошедшего длительного. В родственных тюркских языках второе прошедшее этим значением обычно не обладает. Источник этого значения следует искать в марийском языке, где прошедшее второе также может иметь значение прошедшего длительного.
Любопытные следы иноязычного влияния могут быть обнаружены в области выражения таких языковых категорий, как вид и наклонение. В удмуртском языке под влиянием русского начинают появляться видовые пары глаголов. Под влиянием турецкого в болгарском языке на базе перфекта возникло пересказочное наклонение. Не без влияния других языков в новогреческом возникло условное наклонение, которого в древнегреческом не было. Для передачи чужого рассказа с оттенком сомнения в реальности действия в латышском языке употребляется особое пересказочное наклонение. Подобное наклонение имеется и в соседнем эстонском языке.
В финно-угорских языках древнейшей поры не было глагольных приставок. В эстонском и венгерском приставки возникли под влиянием индоевропейских языков. Заимствуются из одного языка в другой даже усилительные частицы. Очень подвержен различным внешним влияниям синтаксис. Синтаксис древних финно-угорских языков был похож на синтаксис тюркских. В нем выдерживался типичный для агглютинативных языков порядок слов – определение плюс определяемое, глагол занимал конечное место в предложении, очень слабо были развиты придаточные предложения, их функции выполняли причастные конструкции и абсолютные деепричастные обороты, слабо были выражены подчинительные союзы и т.п. В результате влияния различных индоевропейских языков, такие языки, как финский, коми-зырянский, венгерский, эстонский, саамский и мордовский, приобрели типологические черты этой группы. Свободным стал порядок слов, появились придаточные предложения европейского типа, вводимые союзами и относительными местоимениями.
Самой восприимчивой сферой для всякого рода иноязычных и внешних влияний является лексика. Случаи заимствования слов или калькирования отмечены в самых различных языках. Словарный состав каждого языка отражает все изменения, совершающиеся в жизни данного народа, особенности его быта, хозяйственного уклада, исторической жизни, социального расслоения и т.д.
Необходимость знания истории народа оказывается чрезвычайно полезной для диалектолога. Территориальное распределение диалектных различий представляет как бы отпечаток, след пройденного народом исторического пути. Полное понимание современного диалектного многообразия языка, территориального распространения диалектных различий невозможно без учета исторических фактов.
Движение населения, выражающееся в переселении на новые места, может способствовать смешению диалектов или усилению их дробности. Данные атласов русского языка, относящиеся к европейской части СССР, показывают, что определенность очертаний ареалов и размещение изоглосс наблюдается лишь на центральных территориях европейской части СССР, сменяясь в восточном и южном направлениях пестротой размещения знаков на диалектологических картах, что указывает на отсутствие определенности в распространении диалектных явлений.
Переселение населения в области, значительно отдаленные от основного этнического массива, создает условия изоляции, что приводит к созданию резко отличающихся диалектов и даже языков. Переселение древних норвежцев на остров Исландия способствовало возникновению особого исландского языка, представляющего законсервированную с некоторыми инновациями форму древне-норвежского языка; этот же фактор привел к образованию языка африкаанс.
Нигде так ясно не обнаруживается обусловленность употребления слов внешними факторами, как в различных языковых стилях.
Такая область лингвистической науки, как изучение истории образования литературных языков, не может абстрагироваться от культурно-исторического контекста. Только привлечение фактов истории может дать ключ к правильному пониманию того, в какую эпоху и почему возник данный литературный язык, какие социальные силы, общественные взгляды, школы и направления стимулировали или, наоборот, задерживали его поступательное развитие, каким образом они на него влияли, какие писатели оказывали на него свое воздействие. Увеличение общественных функций языка и темпы его развития целиком и полностью определяются внешними причинами. Действием внешних факторов определяется также абсолютный прогресс в языке.
Состояние населения также может оказывать влияние на язык. Например, сильный приток сельского населения в города в нашей стране оказал известное влияние даже на литературный язык. Исследователи истории русского языка отмечают, что в 50 – 60-е годы наблюдается некоторое нарушение норм в речевом использовании нелитературных слов и оборотов и, в частности, элементов просторечия.
Население более пожилого возраста обычно легче сохраняет особенности диалекта, тогда как молодежь, побывавшая на стороне, всегда вносит различные инновации. На языковое состояние может оказать влияние такой фактор, как многонациональный характер государства. Во всех многонациональных государствах, почти как правило, выделяется какой-нибудь один язык, выступающий в роли главного средства общения. Примером может служить русский язык в СССР, индонезийский в Индонезии и т.д.
Интенсивная колонизация различных стран мира в значительной мере способствовала распространению таких языков, как английский и испанский. Массовое проникновение иноязычного населения на территорию, занятую другими народами, может привести к утрате языков аборигенов, ср., например, исчезновение галлов во Франции, кельтиберов – в Испании, фракийцев и даков – в Болгарии и Румынии, обских угров – в Коми АССР, скифов – на Украине и т.д.
Особенности социальной организации общества также могут отражаться в языке. Характерный для эпохи феодализма распад страны на множество мелких ячеек (каждый феод и монастырь с прилегающими к нему деревнями представлял государство в миниатюре) необычайно способствовал появлению мелких территориальных говоров. Наоборот, эпоха капитализма связана с появлением крупных литературных языков общегосударственного значения.
На язык оказывают влияние и явления надстроечного порядка. Наиболее ярким примером может служить развитие языков народов СССР и типичные для этого явления процессы: расширение общественных функций языка, развитие стилей, выработка определенных языковых норм, рост словарного состава и т.д. Все это в конечном счете – результат влияния определенной надстройки, следствие ленинской национальной политики.
Действенным фактором, способствующим распространению языков, может иногда служить религия. Она может оказать косвенное влияние также на развитие языков, поскольку усвоение той или иной религии часто связано с усвоением культуры народа, распространяющего религию. Принятие различными народами ислама одновременно сопровождалось распространением арабского языка, употребление латинского языка поддерживается католической церковью.
Выше было показано, что огромное количество результатов влияния внешних факторов на язык приходится на результаты влияния других языков.
Некоторые наши лингвисты справедливо указывают на недостатки многих работ 20 – 40-х годов, посвященных проблеме связи языка и общества. Взгляды авторов этих работ напоминали взгляды Дидро, который связывал человеческий мозг с воском, на котором вещи оставляют свой отпечаток. Язык, по мнению некоторых наших социологов 20 – 40-х годов, да и некоторых языковедов более позднего времени, только воспринимает влияние общества и ничего больше.
В действительности система языка определенным образом реагирует на каждое давление извне. Она чаще всего очень легко воспринимает то, что является для нее необходимым и в какой-то мере восполняет имеющиеся в ней недостатки, она может что-то принять лишь частично, преобразовав его применительно к своим возможностям. Но бывают и такие случаи, когда система реагирует отрицательно, поскольку это новое находится в резком противоречии с ее специфическими особенностями. Приведем несколько конкретных примеров. В некоторых языках народов СССР, например, в мордовском, чувашском, карельском, гагаузском и каракалпакском, согласные перед гласными переднего ряда смягчаются. Не исключено, что это явление возникло под влиянием русского языка, и в это нетрудно поверить.
С лингвистической точки зрения всякая ассимиляция более удобна, поскольку она облегчает произношение. Поэтому сама манера смягчения может быть легко воспринимаема.
Синтаксический строй древних финно-угорских языков очень напоминал синтаксический строй тюркских языков. В древних финно-угорских языках не было придаточных предложений, почти не было союзов, широко были распространены причастные, деепричастные и абсолютные обороты.
Под влиянием индоевропейских языков, в таких языках, как прибалтийско-финские, венгерский, саамский, коми и мордовский, возникли придаточные предложения индоевропейского типа, вводимые союзами, резко сократилось количество причастных и деепричастных оборотов. И это понять не трудно. Придаточные предложения индоевропейского типа, вводимые союзами, более удобны с лингвотехнической точки зрения, их структура более прозрачна и технически более совершенна.
Почти во всех современных финно-угорских языках можно найти аналоги русского будущего времени совершенного и несовершенного вида типа «я напишу» и «я буду писать». Можно утверждать, что эти языки создали видовые различия в сфере будущего времени, поскольку они имеют инфинитивы и вспомогательные глаголы. Однако создать последовательную систему видовых различий в сфере прошедшего времени этим языкам не удалось по причине отсутствия строительного материала.
Испытывая влияние со стороны русского языка, тюркские языки, однако, не в состоянии усвоить и внедрить в свою систему такие явления русского языка, как аблаут, например, везу : воз, несу : ноша, категорию грамматического рода и т.д., поскольку эти явления находятся в резком противоречии с особенностями структуры тюркских языков.
Выше говорилось о том, что человеческий язык связан с историей общества и в то же время не связан. Возникает вопрос в каких же случаях он не связан. Для этой цели необходимо выяснить, обладают ли элементы языка способностью отражать историю человеческого общества и какой характер имеет это отражение.
Что касается звукового состава языка, то сам по себе он никаких изменений в истории общества не отражает. Об этом в свое время очень хорошо сказал Ф. Энгельс:
«Едва ли удастся кому-нибудь, не сделавшись посмешищем, объяснить экономически… происхождение верхненемецкого передвижения согласных, превратившего географическое разделение, образованное горной цепью от Судет до Таунуса, в настоящую трещину, проходящую через всю Германию»[293]293
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 37, с. 395.
[Закрыть].
Это вполне понятно, так как отражать явления окружающего мира и их закономерные связи способен только человеческий мозг. Результаты его познавательной работы закрепляются в понятиях. Значения слов только указывают на существование этих понятий. Язык, лишенный значений, представляет мертвую языковую материю, которая ни на что не указывает, ничто не обозначает, ни с чем не соотносится и, следовательно, ничего не отражает.
Законы, которыми управляются языковые изменения, не совпадают с законами развития человеческого общества.
Общие качественные особенности фонетической системы того или иного языка никогда не могут быть зеркалом какой-либо эпохи. История не знает таких примеров, когда бы языки, существовавшие в эпоху феодализма, фонетически отличались от языков, существующих в эпоху капитализма, какими-то качественными особенностями своих фонетических систем. Нет таких фонетических систем, которые были бы специфическими для родовых языков, языков племенных и языков народностей и наций. Такие процессы, как, например, образование назализованных гласных, палатализация согласных и т.п., могут происходить в разное время и во все эпохи независимо от состояния общества.
Такие явления, как дифтонгизация старых монофтонгов в истории немецкого языка, падение глухих согласных или оглушение конечных звонких согласных в истории русского языка, озвончение интервокальных глухих смычных и спирантов, наблюдаемое во многих языках, развитие буферного звука b в группах mr и mn в истории французского языка, превращение древних а, е, о в а в индоиранских языках, превращение древнего начального j в Ǯ киргизском языке совершенно индифферентны к состоянию общества, его экономике и т.д. Они так же ничего не говорят о состоянии общества, как характер отдельных звуков в составе того или иного слова ничего не говорит нам о свойствах или качествах предмета, называемого этим словом.
Изменения внешнего облика слов совершенно не зависят от их значений. Древнегреческое слово ηλιος ʽсолнцеʼ в одном из диалектов новогреческого языка превратилось в ilen. Однако при этом не произошло никакого изменения значения. Слово vloz в древненемецком означало ʽкорабльʼ. В современном немецком оно означает ʽплотʼ, но звучание этого слова почти не изменилось, ср. современное Floss.
Абсолютно те же закономерности наблюдаются при звуковых изменениях грамматических формативов. Форматив в звуковом отношении может сильно изменяться, но значение его при этом сохраняется. Окончание местного падежа -da в истории чувашского языка в некоторых случаях изменилось в -ra, ср. чув. хулара ʽв городеʼ из хулада, а в башкирском языке оно в ряде случаев превратилось в -la, ср. башк. Өфөлǝ ʽв Уфеʼ из өфөдǝ. Однако значение местного падежа при этом не изменилось. Форматив может даже совершенно утратиться, и тем не менее нулевая форма продолжает сохранять значение исчезнувшего форматива, ср. эст. rahva hääl ʽголос народаʼ из rahvan hääl. Древний аблатив на -ta в финском языке приобрел значение партитива, ср. työtä ʽработуʼ. Если в ряде случаев это окончание меняет свой облик, ср. финск. kalaa ʽрыбуʼ из kalada < kalaa, то это изменение не имеет абсолютно никакой связи с изменением значения древнего аблатива.
Можно сделать вывод, что звуки языка не отражают никаких изменений в экономическом развитии общества. Они могут отражать только результаты языковых контактов, которые сами по себе носят эпизодический характер.
Словообразовательные формативы также обычно не связаны ни с какой конкретной историей общества.
В тюркских языках есть суффикс прилагательных -čyl, -čil, обозначающий склонность к чему-либо, ср. азерб. иш-чил ʽсклонный к работеʼ от иш ʽработаʼ, кирг. ойчул ʽсклонный к размышлению от ой мысль, туркм. гайгачыл ʽпечальныйʼ от гайгы ʽпечальʼ, кара-калп. сөзшил ʽсловоохотливыйʼ от сөз ʽсловоʼ.
Значение склонности к чему-либо возникло в результате переосмысления первоначального значения неполноты признака. Об этом свидетельствует тождество некоторых суффиксов прилагательных обеих категорий. Ср. казах. акшыл ʽбеловатыйʼ и азерб. ишчил ʽсклонный к работеʼ.
Суф. -lich в немецком языке, ср. männlich ʽмужскойʼ, weiblich ʽженскийʼ и т.д. возник из имени существительного типа готского leiks ʽмясоʼ, ʽтелоʼ, ʽформаʼ.
Словоизменительные формативы выражают отношения между словами. Складывание этих отношений не связано ни с какой конкретной эпохой. Никто не может сказать, в какую конкретную эпоху сложилось выражение пространственных отношений в русском языке. Эти отношения сами по себе не отражают какого-либо конкретного этапа в экономическом развитии общества. Всякие поиски здесь в этом отношении совершенно бесполезны.
Грамматический строй одного языка, как уже говорилось выше, может отражать влияние других языков, но это отражение эпизодическое, а не органическое.
Среди лингвистов, пытающихся так или иначе оправдать Н.Я. Марра, распространено убеждение, что социальная обусловленность языка предполагает его тесную связь с развитием общества. Но такое суждение ошибочно. Что означает применительно к языку термин «социальный»? Социальный – это значит принятый обществом, общественно релевантный, регулярно употребляемый всеми членами общества, пользующимися данным языком. В этом отношении любое слово и любой форматив в языке социальны. Но разве человек, говорящий на данном языке, или лингвист, изучающий этот язык, способен связать какой-либо форматив с конкретной историей общества? Этого он сделать не может.
Многие лингвисты называют фонему социально отработанным звуком. Фонема социальное явление. Но можно ли сказать, что появление в языке фонемы регулируется законами развития человеческого общества. Такое предположение было бы совершенно неверным. В современном языкознании функция фонемы определяется довольно четко:
Если фонема предназначена для различения звуковых оболочек слов и их форм, то это чисто техническая ее функция.
Складывание системы фонем представляет чисто стихийный процесс, не зависящий от истории общества. Не определяется историей общества и дистрибуция фонем. Возможное влияние фонемных систем других языков совершается только эпизодически. Никакого органического отражения здесь нет.
Лексику обычно называют зеркалом истории языка. Действительно, трудно найти в мире язык, который не отразил бы в своем составе характер той или иной исторической эпохи. Однако отсюда никак нельзя сделать вывод, что любое изменение слов и их значений вызывается какими-либо изменениями в истории общества.
В древнегреческом языке было слово υδωρ, означающее ʽводаʼ. В новогреческом оно исчезло и вместо него появилось новое слово νερο с тем же значением. В коми-зырянском языке некогда существовало слово тыл ʽогоньʼ. Позднее его сменило слово би с тем же значением. Никакой необходимости в замене этих слов не было. В латинском языке было слово passer ʽворобейʼ. Позднее оно стало обозначать птицу вообще, ср. рум. pasăre ʽптицаʼ. Слово кожла, которое в литературном марийском языке означает ʽельникʼ, в одном из диалектов марийского языка получило значение леса вообще. В появлении этих новых слов не было никакой исторической обусловленной необходимости.
Абсолютизация принципа непременной увязки явлений языка с историей общества может оказаться методически вредной.
